Роща вокруг спокойно покачивалась, шурша листвой. Лапа кустарника настойчиво лезла в лицо, но Варг не обращал внимания.

Он смотрел вниз с холма, на лагерь ксилматийцев.

Огни костров мигали среди бесконечных рядов палаток и шатров. Весь лагерь казался частью бредового багрово-жёлтого сна, куски которого выплывали из темноты.

И люди. Маленькие точки, что возникали в кругах света и исчезали в бездне ночи.

Люди внизу. Солдаты. Убийцы. Нет, солдаты. Убийца — это он. Когда он брёл прочь из лагеря, он видел их усталые, равнодушные и даже грустные лица. Они убивают не потому, что им хочется. Не потому, что это приносит им наслаждение. Просто потому, что так надо. Это их ремесло. И они своим к нему отношением облагородили его, насколько это возможно.

А он — просто убийца.

Варг с исступленным лицом сделал ещё два быстрых росчерка, пытаясь найти нужные слова. Не то, не то…

Он чёркал пером ещё и ещё, с чувством горечи зачёркивая ещё не законченные строки.

Это не то! Всё не…

Лист бумаги с мерзким треском порвался.

Злость наполнила тело яростью. Он вскочил и с рыком швырнул скомканный лист прочь.

— Ну почему?! — жгучая ярость сменилась отвратительной печалью и досадой. — Почему не получается?!

Если доводило до отчаянья собственное бессилие. Тем более там, где до этого у него не возникало сложностей.

Он взял в эту рощу на холме всё, что помогало ему раньше — немного келморского виски, которым щедро поделились наёмники, лютню, фонарь и письменные принадлежности. Он уже выпил достаточно виски, чтобы дело шло. Он уже спалил несколько свечей в фонаре.

Но работа не шла.

— Боги, почему? — простонал он, поднимая взгляд вверх.

Между кустистых ветвей было видно звёздное небо. Вечная бездна, по которой бороздили корабли небесных мореходов. Так говорили жрецы у него дома.

В Коллегии он узнал, что это — ложь, и что звёзды — всего лишь небесные тела. Как луна, как и солнце.

Раньше вид звёздного неба вдохновлял его. Стоило лишь поднять взгляд на небо — и он чувствовал приток какой-то странной силы. Грустная улыбка сама набегала на лицо.

А теперь он чувствовал лишь холодный ветер и боль в заднице из-за сидения на неудобном бревне.

С усталым вдохом Варг глотнул ещё виски.

Тепло расползлось по всему телу. Только вот Варгу оно больше не казалось таким приятным, как раньше.

— Твою мать, — глухо выругался он в темноту. Облегчения не наступило и теперь. — Паскудство.

Ещё и обидел Пёрышко и Синга перед уходом. Они ведь действительно тревожились за него. Не хотели отпускать. А он огрызнулся.

Вина под очередным глотком виски разрослась ещё шире.

Это он виноват. Не надо было позволять Сингу начинать эту глупость. Надо было выловить эту глупую Лесте и заставить её дать нормальное задание. Дурацкие жемчужины. Все они, философы, ненормальные. Надо было просто рыкнуть на неё, как иногда зло рычал на молодых студиозок. Но он не сделал этого.

Надо было, в крайнем случае, отговорить Синга. Он же мягкий, этот Синг. Капризный временами, своевольный, слегка отрешённый и ехидный — но мягкий, как мокрый хлеб. Лепи что хочешь. Но нет, он не сделал этого. Ему хотелось, мать его, приключений. Ему хотелось вырваться подальше от грёбаной Коллегии, в которой он чувствовал себя неловко.

И он втянул в это Пёрышко. Позволил втянуть, втянул — в случае Синголо это не важно. Он позволил Сингу обратиться к ней. А она ведь абсолютно не умеет удерживать себя от… Ну, всякого такого.

А теперь оба его лучших друга увидели войну. Увидели то, что он поклялся сам не видеть никогда.

— Просто великолепно, — он смачно и зло харкнул в темноту и вновь припал губами к бутылке, жадно глотая обжигающий напиток.

Когда он уходил, Синг, бледный и подавленный, сидел у жаровни и тихо читал что-то из книг Пёрышко.

А она… Она рисовала. Сжавшись под тёплым походным одеялом, сидела и чёркала углём по бумаге.

Он едва заставил её, протестующую и шипящую, накинуть это одеяло. Она была очень, очень странной. Иногда ему казалось, что она не чувствовала ни боли, ни холода.

Иногда, потому что она сама так говорила. А он не верил тому, что она говорила. Слова могут лгать.

— Пёрышко, — глупо пробормотал он, глядя на лагерь. В одной из таких же палаток, как там, внизу, она и его лучший друг. Сидят и мёрзнут… Ну, Синг-то точно мёрзнет.

А он торчит тут. Пьёт виски. Смотрит попеременно то на тихий и угрюмый ксилматийский лагерь, то на гуляющее пёстрое пятно лагеря наёмников.

Кажется, он снова против воли предал их.

— Идиот, — прошипел он и снова сделал добрый глоток.

Работа не шла, как надо. Точнее, не шла вообще. И это убивало Варга.

Всё вокруг убивало его. Всё, что он видел и слышал.

Когда он шёл прочь, он видел повозки с вопящими раненными. Повозки с трупами. Он не хотел этого видеть — но смотрел, равнодушно и холодно. Посиневшие лица. Снесённые голову. Распоротые животы. Отрубленные руки и ноги. Кровь, кровь, кровь.

А он просто шёл со своим мешком мимо, глядя под ноги.

Он не мог помочь им. Он не умел помогать и спасать.

Тот же Синг умел. Всё рвался убежать к лекарям и помогать с раненными. Бедолага. Не нужно было на него орать тогда. Он бы и сам всё понял. Или не понял?..

— И я это я затащил их сюда, так? — обратился Варг к небу с прищуром. — Всех их, — он махнул бутылкой в сторону лагеря.

Ему казалось, что каждый погибший на бродах — его личная вина. Он позволил этому случиться. Он, и никто другой. Варг Бьярнсон, человек, пообещавший не проливать кровь и проливший её.

Нужно было слушать отца. Неженкам вроде него нужно безвылазно сидеть в Коллегии и учиться жить книгами. Или песнями. Потому что в большом мире полно крови. А кровь для Бьярнсонов — это искушение. Пьянящее искушение, которое невозможно преодолеть.

По небосводу, оставляя длинный хвост, резко сиганула вниз звезда.

— Ты думал, отец, — проговорил Варг с ухмылкой, — что тут я исправлюсь? Что вернусь другим?

Небо не отвечало северянину, и он понуро опустил голову.

Отец знал, что в нём борются двое. Чудовище, закалённое севером и холодом в Нордваде. И он, Варг, любящий музыку, смех и мир. Пока он был на севере, для Варга не было места.

В Коллегии у него было всё, о чём он мечтал. Тепло, вина, компания. Появились друзья. Его зауважали как барда, в конце-то концов! Его мечта воплотилась.

Но он должен был признать — ему не хватала чудовища. Мягкость жизни в Мёнхене заставила его скучать по боям, по кровавому хаосу клинков.

Там, на корабле в Живом Море, чудовище лениво приоткрыло глаз. И Варг понял, что не хочет его будить.

— Или, может, я просто устал быть беспомощным и слабым, — прохрипел он, вновь поднимая голову к звёздам. Те приветливо мигали ему холодным белым светом. — А в бою я ощущаю себя всесильным. В бою что-то ведёт меня. Я знаю, что не умру. Отец говорил, что это глупая молодость. Но я знаю, всегда знаю, что не умру в бою.

Звёзды не отвечали.

Что-то внутри задрожало и неприятно заныло, а затем Варг всхлипнул.

Боги жестоки. Они дают одно, но забирают другое. А иногда все их подарки обесцениваются из-за того, чего они тебе недодали.

Север и вечная война наградили его крепким телом. Занятия в Коллегии дали ему острый — насколько он мог судить — рассудок. Его голос, если верить слушателям, был подобен мёду. Он всегда знал, когда улыбнуться, когда нахмуриться. Но…

— Почему? — прошептал он, глядя на ярко-пылающую звезду Северной Короны в небе. Что-то стекало по его щекам, губы отвратительно дрожали. Он знал, как отвратительно выглядят плачущие люди. Но не мог не плакать.

Мир исчез за пеленой слёз и боли. Варг, обхватив голову руками, тихо всхлипывал.

Как ему сейчас нужен кто-то. Хоть кто-нибудь. Пёрышко, например. Просто чтобы она подошла к нему и положила руку на плечо. Сказала, что…

— Пёрышко, — он сдавленно хихикнул сквозь слёзы. Кажется, у него… Как это слово… Истерика. — Положила руку на плечо? Сама?

Он сокрушённо покачал головой и судорожно вздохнул.

— Знаешь, небо, а ведь мир несправедлив, — тихо проговорил он, утирая дорожки слёз.

Ледяная сталь прикоснулась к горлу и заставила вздрогнуть.

— Это уж точно, — хриплый голос проговорил слова прямо в ухо. — Много успел насмотреть, говнюк?

— Что?.. — страх парализовал его, мысли беспомощно метались в голове.

Это не бой. Тут не дёрнешься в сторону. Не убьёшь.

— Спрашиваю — много нарисовал, сука? Бровер, вещи.

Боги, они убьют его! Убьют! Проведут кинжалом по горлу! И он умрёт здесь, на задрипанном холме!

Никогда не скажет того, что нужно сказать! Не споет тех песен, что должен!

— Нет, пожалуйста, — прохрипел он и поднял руки в слепом ужасе. Лицо и спина покрылись потом.

— Закройся.

— Нет, послушайте, вы не…

Сталь сильнее нажала на горло, и он испуганно взвизгнул.

Как Синголо, недовольно отметило чудовище.

— Бутылка, — глотающий звук, — виски. Лютня. Много пустых листов. Перо. Чернильница. Всё, — звонкий голос донёсся откуда-то справа. — Ну и фонарь.

— Я вижу, — прохрипели Варгу в ухо. — Ты что, тот самый коллегист? Северянин?

— Да, да, да! — Варг радостно и быстро закивал, испытывая неописуемое облегчение.

— Боги всё же умеют шутить, — медленно, безумно медленно кинжал ушёл куда-то вправо.

Варг облегчённо выдохнул.

— Что ты тут делаешь, коллегист? — заросший и диковатого вида келморец плюхнулся рядом на бревно. — Неужто просто сидишь?

— Я… Я… — он запинался, а мысли всё ещё путались в голове.

Возмущение тем, что его могли убить не в бою захлестнуло его.

— А обязательно было так подкрадываться? — выпалил он, зло глядя на келморца.

— Ты торчишь на холму между двумя лагерями и палишь фонарь, парень, — келморец повернул к нему лицо и Варг понял, что оно измазано сажей. Лишь зелёные глаза блестели в свете фонаря. — Возможно, твои новые друзья знают, что ты здесь. Мы не знали.

— Они мне не друзья. Как и вы, — зло пробормотал Варг. Проклятье. Наверняка они слушали и его разговор с небом.

— Можно глотнуть ещё? — другой келморец, в тряпках и тоже измазанный сажей, вопросительно качнул бутылкой.

— Конечно, — келморец тут же ухмыльнулся.

— У нас, в Келморе, люди не дают выпить врагам. Так что мы всё же твои друзья, северянин.

— Метко подмечено, Бровер.

— Почему вы сражаетесь? — Варг зло смотрел, как названный Броверов келморец заливал в себя остатки виски.

— Чтобы не было, как в той хохме. На поле боя — две огромные армии. Но в то же время лишь два человека — два полководца. Где остальные?

— Не пришли, — весело закончил другой келморец.

— Прекратите! — Варга злила их весёлость, что ранее нравилась ему. — Вы все умрёте завтра. Вы понимаете это?

— Все мы когда-нибудь умрём.

— Но вы — завтра.

— А я и не хотел вечно жить.

— Ваша упрямость убьёт вас всех!

— Нет слова «упрямость», — спокойно заметил другой келморец, возникая из темноты. — «Упрямство». Когда я учился в Коллегии, нам учили правильно говорить.

— Сир, — Бровер передал бутылку стройному мужчине, тоже измазанному сажей. — Мы нашли коллегиста.

— Потрясающая наблюдательность, — рыцарь одним мощным глотком допил остатки и швырнул бутылку прочь. Послышался звон стекла. — А мы ожидали тут найти умалишённых шпионов. Или ещё кого.

— А нашли меня.

— Жизнь редко даёт то, чего просишь, — рыцарь потянулся к лицу, но тут же отдёрнул руку. Боится стереть сажу, понял Варг. — Что ты тут делаешь, коллегист?

— Думаю, — сердце Варга всё ещё дико колотилось. — Думал, пока вы не пришли.

— Ну, так обычно и бывает — коллегист мешает коллегисту, — усмехнулся рыцарь. — А завтра можно будет увидеть ещё более великолепную картину — коллегисты будут сносить головы коллегистам.

— Что? — Варг осоловело встряхнул головой.

— Коллегисты, — рыцарь указал на кмилматийский лагерь. — Каждый рыцарь там — бывший коллегист. Большая часть наших рыцарей — бывшие коллегисты. Это безумно престижно — становиться умным не где-нибудь, а в Мёнхенской Коллегии. Заплатить совсем чуть-чуть, посидеть там пять лет и занести своё имя в книгу коллегистов — что может быть лучше?

— А я и не знал… Но у нас никто никогда не… Ну… — слова путались в голове.

— Никто не делился на две угрюмые группы, пытающиеся убить друг друга? — по чёрной маске пробежала слабая улыбка. — Потому что в Коллегии всё другое. Там нет места вражде и предрассудкам. Так нам вбивали в голову адепты, когда мы поступали. Мой лучший — некогда — друг, знаете ли, учился со мной. Теперь он где-то там, внизу, командует ротой, — рыцарь грустно кивнул в сторону ксилматийского лагеря и встал. — Жаль, что мы не смогли вынести из стен Коллегии самого ценного, что нам там дали. Не застудитесь, коллегист. И постарайтесь не умереть от расторопности ксилматийской стражи.

Рыцарь развернулся и сделал шаг в темноту. Остальные последовали за ним — бесшумно и молчаливо.

— Вы не хотели закончит эту войну? — жалобно, умоляюще спросил Варг вслед им.

— Может, и хотел, — отозвались оттуда. — Но один человек не остановит войну.

И они исчезли в ночи, оставив запах железа и пота, которые он до этого не замечал.

И разбитую бутылку где-то на холме.

А Варг потерянно смотрел вниз.

Бывшие коллегисты. Образованные люди. Но… Как? Почему? Зачем?!

Ни одного ответа. Лишь глупые, детские вопросы.

Он скосил взгляд вправо, где лежали криво собранные в стопку листы бумаги. Они укоризненно смотрели на него. Как и лютня.

Он ничего не смог. Лишь вылакал бутылку виски. Как последний пьяница.

— Проклятье… — прошептал Варг, утирая холодный пот со лба. — Шутники… Хохмы…

«Война, на которую никто не придёт.»

Весь мир исчез во вспышке.

Лишь спустя миг смысл слов дошёл до него.

Роща вокруг исчезла, шум мира отошёл на второй план. Он будто бы вознёсся над всем этим.

Варга колотило.

Он рывком дёрнулся-свалился с бревна и схватился за перо, исступленно макая его в чернильницу.

В голове уже кружились строчки. Рифмы цеплялись одна за другую. Такт рождал музыку. Он её уже слышал…

Слова уверенно выходили из его сердца прямо на бумагу. Душа его яростно, победно ревела — а он лишь пыхтел, валяясь среди иголок и быстро выводя новые и новые слова.

Он резко поднял взгляд на небо.

— Зачем я здесь? — хрипло спросил он с безумной улыбкой. — Потому что один человек может остановить войну.