— Потерял двадцать бутылок?!

Злобный крик раздавался из конторки над цехом. Рабочие не обращали на это внимания — лишь продолжали возиться с котлами, бочками и бутылками.

Синг вопросительно оглянулся на проводника.

— Это нормально, — добродушно проговорил тот, улыбаясь милейшей улыбкой. — Он часто кричит. Мы уже привыкли, честное…

— Чего?! — крик достиг, казалось, невозможной громкости, и Синг сморщился.

— Похоже, — он указал в сторону крика, — господин Робратон…

Стекло конторки взорвалось брызгами, и наружу вылетел стул. С грохотом и стуком, он упал между больших дубовых бочек, а следом со звоном посыпались и осколки стекла.

Рабочие отреагировали на это никак — продолжали деловито работать, будто ничего и не произошло.

— …Не очень сдержан, — закончил свою мысль Синг, задумчиво глядя на стул. Приличный стул, надо заметить. Даже кресло.

— У него не лучшие дни, — проводник улыбнулся ещё раз — чуть виновато. — Будьте любезны — не выводите его из себя.

— Похоже, вы предлагаете мне молчать, не дышать, не двигаться и, возможно, вовсе уйти, — хмыкнул Синг, тем не менее, продолжая подниматься по лестнице.

— Нет-нет! Просто… Не ведите себя вызывающе. Господин Робартон сейчас очень занят проблемами города, а потому чрезвычайно раздражителен. Он не привык к такому уровню занятости и ответственности.

— Какая жалость, — безразлично буркнул Синг.

Его не волновали проблемы этого Робартона. И сам Робартон не особо волновал. Зол он или нет, Сингу нужно с ним поговорить. И он готов потерпеть даже пару минут крика ради того, чтобы выбить немного помощи своим пациентам. Это ведь того стоит?

Он бросил задумчивый взгляд на стул, который бесхозно лежал посреди осколков прямо на полу.

Да. Всё равно стоит. Разве что только его не забьют стулом насмерть. Тогда это будет печальная потеря для мировой медицины. И его пациентов.

В общем, невелика потеря.

— Пошёл вон! — дверь конторки распахнулась, и оттуда вывалился испуганный мужчина.

Не побитый — лишь испуганный, отметил Синг, пропуская его вниз по лестнице.

— Прощу прощения, господин Робартон, — часто заговорил мужчина, уже удаляясь. — Это последний…

— Вон, я сказал! — Робартон вышел в дверь конторки, часто дыша и гневно глядя вслед рабочему. — Потерял! Двадцать бутылок! — он зло сплюнул прямо на пол, не особо заботясь о приличиях.

Впрочем, он и не выглядел как кто-то, заботящийся о приличиях. Будучи человеком будто бы важным, одет как простой рабочий собственного цеха — нелепые клетчатые штаны на подтяжках, вольготно распахнутая рабочая рубаха, высокие сапоги. Разве что на шее поблескивает чёрный амулет.

И только лицо выдаёт совсем не рабочего. Живые, алчные голубые глаза, плотно сжатые тонкие губы. И шрам, который слегка прикрыт переходящими в бакенбарды усами.

— И кого ты ко мне притащил, Вольфре? — недовольно спросил Робартон, нервно приглаживая длинные тёмно-рыжие волосы назад.

— Это тот самый лекарь из-за стены, господин Робартон, — вежливо ответил проводник.

Робартон хмыкнул и уставился на Синга.

Сингу это хмыканье совсем не понравилось, как и оценивающий взгляд. А потому он хмыкнул в ответ и тоже уставился на Робартона.

— Он что, хмыкнул? — Робартон опасно сощурился и сделал попытку заглянуть Сингу за спину. — Вольфре, он что, хмыкнул?!

— Так точно, господин Робартон, он хмыкнул, — услужливо подтвердил проводник.

Сингу полагалось испугаться, он это знал. Нужно было показать Робартону уважительный испуг, отступить и задобрить его.

Но после прибытия в город коллегист понял, что безумно устал уговаривать людей. Разыгрывать уважение, страх, источать красивые слова — и всё зачем?

Теперь для него были важны только пациенты.

— Хм, — громко и картинно хмыкнул он, сложив руки на груди. — Хм, хм, хм. Хмыкнуть ещё раз? Что ж. Хм. Хм.

Робартон ошарашенно распахнул глаза, а из-за спины Синга раздалось испуганное «ох» проводника.

Что-то внутри Синголо завопило, умоляя немедленно попросить прощения, виновато улыбнуться и удалиться.

Он равнодушно забил этот порыв куда подальше на задворки сознания и продолжил буравить холодным взглядом Робартона.

— Я пришёл сюда не выслушивать нравоучения, терпеть истерики и швыряния стульями, — холодно проговорил Синг, глядя Робартону прямо в глаза. — Я пришёл поговорить.

Робартон смотрел на него пару мгновений взглядом, от которого у Синга мгновенно вспотели ладони и участилось дыхание.

А ведь он может просто зарезать его, и…

— Добро пожаловать, — лицо Робартона резко изменилось, расплывшись в улыбке. Синг едва подавил желание отскочить в сторону, когда этот странный человек протянул ему руку. — Похоже, с тобой можно вести дела.

— А если бы не нагрубил — что, было бы нельзя? — спросил Синг, пожимая руку Робартона. Крепкое рукопожатие человека, руки которого привычны к работе.

— Нет. Но тогда тебе бы пришлось доказать мне, что ты стоишь того, что я о тебе слышал.

В конторке Робартона было уютно. И пахло Мёнхеном. Точнее, пахло бумагой, свежим воздухом и алкоголем. От этих запахов Синг грустно вздохнул.

Мёнхен. Он скучал по нему. По семье. По Лесте. По коридорам Коллегии.

— Голдуол сходит с ума, — проговорил Робартон, усаживаясь на стол и раскуривая трубку. Синг неодобрительно взглянул на облачко дыма, которое двинулось к нему. Он никогда не любил запах табака. — Страх и жестокость всегда сводят с ума. И каждый всегда сходит с ума по-своему. Каково безумство Голдуола, господин лекарь?

Синг не особо думал с ответом. На его взгляд, всё было очевидно.

— Нормальность, — проскрежетал он, отчаянно махая ладонью у носа.

— Верно! — Робартон резво соскочил со стола и подошёл к другому окну — ведущему на улицу. — Вы прошлись по городу за стеной. И как он вам в сравнении с тем, что происходит за стеной?

— Обычный город, — Синг подошёл к Робартону. Тот хмуро смотрел на улицу. Синг опёрся рукой на свинцовую раму и вгляделся через запотевшее стекло наружу.

Дождь заливал людей, спешащих куда-то. Хлопали двери, звенели колокольчики, слышались крики зазывал. Капли дождя отбивали дробь по стеклу и заставляли плащи людей жирно блестеть.

— Обычный город, — хмуро повторил Робартон. — Эпидемия жрёт бедняков и тех, кто по дурости наплевал на все предосторожности. Люди за стеной гниют заживо, в подворотнях стонут умирающие. А они выходят на улицу и идут в свою любимую пекарню — купить хлеба, — он вздохнул, недоумённо покачивая головой. — Вот и что это? Безумие или просто попытка от безумия спрятаться в ежедневной и привычной суете?

— Это первое, прикрываемое вторым, — Синг закашлялся, когда табачный дым попал ему в лёгкие. — У нас в Коллегии говорили, что не бывает ненормальных, которые знали бы, что ненормальны. Однажды мне довелось наблюдать девушку, которая утверждала, что её изнасиловал летающий осьминог.

— Хотел бы я посмотреть, — усмехнулся Робартон, щурясь.

— Не на что смотреть. Дело в том, что она была абсолютно уверена, что это действительно имело место быть. Себя она не считала ненормальной. Скорее, мир вокруг себя, — Синг тяжело вздохнул и отник от стекла. — Паническое расстройство. Разум пытается оградить нас от боли странным преломлением реальности.

— Ну, что ж, — Робартон отнял трубку от губ и задумчиво уставился на Синга. Синг почти физически почувствовал, как его оценивают. Взвешивают каждое сказанное им слово, каждый его жест.

Даже выражение его лица.

Раньше он бы озаботился результатом этого оценивания.

Но когда это раньше было?

— Ты только что поставил диагноз моему городу, — Робартон усмехнулся, и задумчивость быстро исчезла с его лица. Пожалуй, Синг не видел ни одного человека, который бы так легко менял маски. — Это достойно уважения. Но достойно уважения и то, что ты делаешь за стеной. Это правда? Что ты лечишь больных?

Синг оскорблённо поджал губу.

— Нет. Я не лечу их, — он до боли сжал кулак. — Я облегчаю их страдания и чуть-чуть продлеваю им жизнь. Не более.

Робартон кивнул — уважительно и даже почтительно.

— Не врёшь. Что хорошо, — он втиснул трубку в зубы и сложил руки на груди. — Присаживайся, у нас будет долгий разговор. Ты пьёшь?

— Предпочту отказаться, хоть и пью, — нахмурился Синг. Он бы предпочёл короткий и дельный разговор дурацким посиделкам.

— Ну, а я предпочту всё равно выпить, — Робартон уселся за стол и достал откуда-то снизу бутылку. — Благодаря этой прелести город ещё не сошёл с ума, — он звякнул ногтём о стекло бутылки. — Понимаешь ли, спасение и обеспечение города — моих рук дело.

— За стеной я не видел ничего похожего на спасение.

Робартон недовольно скривился. Похоже, задело за живое.

— Я делаю всё, что могу. Котлы кипятят воду, пекарни работают и ночью — и всё для того, чтобы людям за стеной было что пить и есть. Я плачу огромные деньги посыльным, чтобы они разносили это всё за стеной, — он пожал плечами и достал стакан. Заглянул в него, выплеснул из него остатки чего-то — и наполнил из бутылки. — Уж поверь, спасение часто выглядит не так, как должно. Я бывал за стеной — люблю, так сказать, видеть всё своими глазами. И… Спасать там больше нечего. Горстка чудом выживших — и целая гора головорезов и больных.

— Зато тут, за стеной, образцовый порядок, — Синг откинулся на спинку кресла. Когда он в последний раз так удобно сидел? Целую вечность назад, наверное. — Всё так мило. Будто и нет эпидемии никакой.

— Моими стараниями, — Робартон задумчиво уставился на стакан, будто бы решая какой-то важной для самого себя вопрос. — Я удерживаю весь город от падения в то, что происходит за стеной. В мой виски и воду примешиваются лекарства. А стоят они, разумеется, денег. А ради получения денег люди должны работать. А раз они должны работать — у них не будет времени сойти с ума или хотя бы осознать, что происходит.

— Самая красивая попытка прикрыть жажду наживы, что я видел, — фыркнул Синг. Робартон тут же смерил его взглядом повидавшего виды человека.

— Деньги? — теперь уже он фыркнул. — На кой мне монеты, а? Ими что, можно наесться? Может, из них можно сделать вакцину? Или… Ай! — он махнул рукой, отказываясь продолжать. — Плевать я хотел на деньги. Но если людям вокруг хотя бы на мгновение тоже станет — всё покатиться в бездну.

Синг недоверчиво хмыкнул. Робартон не был похож на человека, которому стоит доверять. На человека, который мог хотя бы близко оправдать малейшее доверие.

А потому Синг не спешил верить, что перед ним сидеть щедрый и добрый человеколюб.

— Как вообще получилось, что главным стал ты? Где наместник? Где… Где все?

Губы Робартона изломались в нехорошей улыбочке.

— У нас, в Ксилматии, нет наместников в городах. Лорды. И наш дорогой лорд Голдуол заперся в замке с семьёй и стражей. Оттуда и пытается командовать.

— Пытается?

— А кто его будет слушать? Налоги он собирать хочет, ага. В общем, как-то вышло, что лорд сидит у себя в замке, пытается оттуда командовать — а слушать его как-то не хочется. Ну а тут, без благородных господ, вышло так, что я оказался самым расторопным и ответственным, — Робартон усмехнулся, будто бы вспомнил какую-то шутку.

— Откуда у вас еда? — этот вопрос мучал Синга с того самого момента, как он почуял по пути сюда запах свежего хлеба. От одних мыслей о горячем, мягком и ароматном мякише его живот страдальчески урчал. — За стеной нет еды. Нет вообще ничего. А тут у вас…

— Королевские поставки. Королевская торговая компания по приказу самого его величества милостиво доставляет нам сюда еду. И не только. Рискованно, затратно — но уж так вот.

— Но не может же она доставлять всё нужное для стольких людей, — Синг решительно не понимал. — Особенно когда всё вокруг работает, будто ничего не…

— Я контрабандист, — без вступления бросил Робартон, укладываясь головой на стол и глядя на стакан с виски каким-то страдальческим взглядом. — И от своего занятия отказываться не собираюсь. Более того, ради города рад буду даже увеличить масштаб своего дельца. Но хватит обо мне. Я хочу задать пару вопросов и тебе.

— Будто бы я мешаю.

— Мне рассказывали, что ты без опаски и брезгливости работаешь с больными, — Робартон оторвался от зрительного поединка со стаканом и уставился на Синга. — А я не смог уговорить ни одного из шестнадцати моих лекарей работать с больными. Боятся.

— Тогда это не лекари, — презрительно выплюнул Синг.

— Самый молодой из них старше тебя в два раза.

— Его проблемы, — ещё злее произнёс Синг. — Будь они старее самого мира — они тут уже вечность, а результата нету.

— Как и у тебя, — заметил Робартон, и Синг зло скрежетнул зубами.

— Он будет, — упрямо проговорил он, подаваясь вперёд в кресле. — Результат будет. Моё лекарство пока лишь замедляет болезнь, но это определённо верный путь. И я продолжу идти по нему. И скоро вакцина будет готова.

— Думаешь, сможешь? — с сомнением произнёс Робартон, со вздохом отставляя от себя стакан.

— Думаю, да.

— Тогда почему ещё не сделал?

Вопрос был правильным. И очень, очень болезненным.

Синг замолчал, чувствуя, как сердце потерянно стучит в груди. Злость разбегалась по всему телу. Злость на себя.

Робартон-то прав.

— Ну-ну, — Робартон обнадёживающе улыбнулся. — Мои шестнадцать лекарей смогли за всё это время только разработать микстуру, которая чуть укрепляет… Ну, этот самый, — он пощёлкал пальцами, будто бы пытаясь выхватить слово из воздуха.

— Иммунитет, — подсказал Синг без всякого энтузиазма.

— Точно! — Робартон радостно указал на него пальцем. — Вот они смогли только такое сделать. А у тебя уже есть наработки лекарства.

— Наработки так себе, — признался Синг. — Мне тяжело работать. Еды для больных почти нет, вода — только кипячёная дождевая. Да и место никак не подходит для лечения больных. В общем… — он всплеснул руками. Ну а что ещё говорить?

Робартон задумчиво кивнул.

— Я могу предложить тебе хорошую сделку, — произнёс он, с сожалением на лице совсем отрываясь от стакана. — Переедешь сюда. Будешь работать с моими лекарями. Буду щедро платить, и…

— Нет, — Синг сам удивился своим словам. И резкости тона.

Робартон тоже удивился.

— Нет? — переспросил он. — Почему?

— Я лечу людей там, за стеной, — Синг указал рукой себе за спину. — Я начал своё дело там. И там его продолжу. Чего бы ни стоило.

Робартон смотрел на него так, будто бы увидел его в первый раз. А затем медленно-медленно кивнул.

— Хорошо, — на его тонких губах вновь заиграла улыбка. — Хорошо! Даже отлично! Ох, как долго я не видел такой решительности! — он хлопнул в ладоши, заставив Синга вздрогнуть от неожиданности. — В общем, так! Останешься работать там, за стеной! Но! — Робартон поднял указательный палец вверх. — Возьмёшь себе всех больных, кого сможешь. И отсюда тоже.

— Я один едва справляюсь с теми, кто есть сейчас, — покачал головой Синг. — Я хочу спасать людей. Но иногда спасать нужно тех, кого можно, а не кого хочешь.

— Я дам тебе лекарей в помощь. Пообещаю им золотые горы, буду угрожать — что угодно, но с тобой они пойдут. Буду присылать еду и всё, чего тебе понадобится. Но! Одно условие. Будешь принимать больных и отсюда.

— Так заботишься, чтобы сердце города не было отравлено болезнью, да? — спросил Синг, вновь откидываясь в кресле.

Своим отказом от переезда он приговорил себя к лишению подобных удобств ещё очень надолго.

— Именно, — Робартон хмуро сложил руки башней и оперся на них подбородком. — Скажи — какая самая большая ошибка в случае эпидемии? Ошибка не частного человека, а людей вообще?

— Любая попытка собраться вместе, — вздохнул Синг. Очевидно и логично.

— Мои лекари постоянно жужжат об этом, — Робартон тяжело вздохнул. — Один больной бродяга, который вылез из переулка и покашлял на двух прохожих — это, в лучшем случае, три трупа. А ты представь, сколько трупов будет тут, если я не буду… — Робартон осёкся, но затем, чуть дёрнув уголком рта, закончил: — Если я не буду убирать больных?

Синг почувствовал неприятный холодок, который не имел ничего общего со сквозняками.

— Вы убиваете больных? — тихо спросил он.

Робартон лишь кивнул. Молча, коротко.

Синг выразительно поднял брови и издал страдальческий вздох.

— Ну конечно, ведь так легче всего. Для тех, кто здоров, — хмыкнул он. Действительно ведь легче. И логичнее даже. — Думаете, эпидемию можно так остановить?

— Можно не дать ей добраться до здоровых, — как-то неуверенно ответил Робартон. — Другого выхода лекари не нашли.

Потому что другого выхода в крайнем случае учебники не предлагали. Но Синг не верил в крайние случаи. Он верил в твёрдость рук и торжество рассудка.

И в то, что боги прекратят над ним издеваться и позволят сделать хоть что-то хорошее, прежде чем он нелепо сдохнет в какой-нибудь дыре, далёкий от семьи, друзей, счастья и богатства.

Опрометчиво? Возможно. Но ему было безумно приятно чувствовать себя уверенным. Даже уверенным вот так.

Робартон ожидающе смотрел на него. Лицо будто бы безразлично, но пальцы нервно играются с амулетом на шее.

— Радуйтесь, — Синголо с сожалением встал. В холодном особняке он будет скучать по этому креслу. — Потому что теперь ваши больные получат хоть какой-то шанс. Если вы пришлёте мне помощников, еды, лекарств и ещё кое-чего.

— Что угодно, — голос Робартона стал жёстким, а лицо — решительным. — Я не хочу убивать их. Не хочу, лекарь, понимаешь?

— Но приходится, — понимающе кивнул Синг. Он понимал. Не одобрял и не прощал. Но полностью понимал. Лёгкие пути всегда заманчивы. Особенно когда работают. — У меня лишь одна просьба перед уходом.

— Что угодно.

Синг на мгновение замер. Неужели он действительно собирается это делать? Он что, совсем дурак?

— Сборник стихов Лекстелло, — произнёс он, закрывая глаза от стыда. — Если есть. Пожалуйста.

Боги. Как он ненавидел поэзию.