В роскошном отеле «Континенталь» я оказался случайно, в порядке моих туристических странствований по острову Корор. Это обернулось удачей: за стеклянными дверьми кафетерия промелькнула дородная фигура Джима Болдена, с которым я подружился еще на Япе. Он любил рассказывать любопытные истории об островах Микронезии таким новичкам, как я. Джим, кажется, был каким-то сановником в администрации подопечной территории и поэтому постоянно скитался по островам. На Япе он подробно ознакомил меня с личностью «его величества царя О'Кифа», поэтому я не без оснований полагал, что и здесь предложит мне что-нибудь «вкусненькое», и без проволочки присел к его столику.

Джим искренне обрадовался:

— Вы и сюда забрались? Прекрасно, а то здесь сегодня что-то совсем пусто, ни одной знакомой физиономии. Что ж, сойдет и европейская, — пошутил он на свой лад, несколько грубовато, и занялся уничтожением стоящей перед ним порции мороженого. Тем временем я стал осматриваться и вдруг увидел настоящее чудо: в кафетерии стояла пышная, высокая, до самого потолка, елка! Ведь наступили рождественские праздники! Деревце было целиком сделано из больших «ветвей» белого коралла, украшено шариками и ракушками. Я долго не мог отвести глаз от этой необычной елки.

— Видите, какие у нас тут чудеса морские! Поэтому, наверное, не удивитесь, что есть у нас люди, и среди них я, которые доходят до инфаркта, как подумают, что как раз здесь вскоре будет нефтяной суперпорт Океании.

— Я действительно слышал о таком проекте. Расскажите, пожалуйста, подробнее, — попросил я.

— Это настоящее свинство, — вспыхнул Джим. Здесь, в этом дивном уголке мира, каких уже практически совсем не осталось, японцы и нефтяники США хотят построить гигантский перевалочный порт для супертанкеров, а как следующий этап — какие-то очистительные сооружения, заводы искусственных материалов и другие такие же вонючие установки. Зачем? Известно зачем. Не хотят гадить у себя, вот и подсовывают это нам, да еще рядятся в перышки, изображают добрых дядюшек. Проклятие! Завод, порт можно создать везде, но кто воссоздаст эту неповторимую природу, когда она будет уничтожена нефтью и вонью? А она не должна, черт побери, не может погибнуть! Посмотрите туда!

Вид из огромного окна был чарующим. С высокого откоса, на котором построен отель, сквозь яркие цветы виднелась группа крошечных островков, рассыпанных по тихой воде бухточки. Они были похожи на блюда с изумрудными букетами в стиле икэбана или на плавающие в воде вазы. Снизу они подточены приливами и прибоем; при такой низкой, как сейчас, воде ряд островков выстроился на коротких известковых ножках подобно грибам с большими зелеными шляпками. Все это залито лучами уже заходящего солнца. Виднеющийся вдали маленький парус завершал высокохудожественную композицию, которой природа могла гордиться.

— Настоящая флотилия плавающих островов. К югу от Корора этих островов уйма. И все пропадет к дьяволу, как только сюда влезут нефтяники. — Чтобы успокоиться, Джимми заказал себе еще одну порцию мороженого.

Уничтожив ее, он начал подробно излагать, что я смогу, что должен и что обязан посмотреть на островах Палау. Я постарался реализовать этот список с поправкой на мои финансовые возможности.

Переправа на пароме на Малакал

Архипелаг Палау насчитывает около 200 островков и объединяет около 10 процентов всех островов Микронезии. Палау обладает также самым крупным по размерам массивом суши — островом Бабелтуап. Этот гигантский «материк» имеет 43 километра в длину и от 6 до 12 километров в ширину. Если учесть, что по гористому, густо поросшему лесом острову разбросано лишь несколько деревушек, придется признать, что столица архипелага — остров Корор, лежащий по соседству, хоть и меньше размерами, но во многих отношениях значительнее.

Впрочем, с тех пор как мы знаем историю этого юго-западного уголка Микронезии, всегда складывалось так, что остров Корор играл решающую роль, и, пожалуй, не без оснований, так как расположен примерно в середине цепи этих островов, растянувшихся более чем на 200 километров и населенных в настоящее время почти 30 тысячами жителей.

Считается, что острова Палау открыл в начале XVI в. испанец Падилья, но, возможно, еще Дрейк во время его знаменитого путешествия видел часть архипелага. Первое подробное и правдоподобное сообщение об этих островах стало известно в Европе лишь во второй половине XVIII в. после крушения английского парусника «Антилопа». Это была история, которая разошлась по всему тогдашнему миру и в особенности растрогала британцев. В конечном счете героем ее стал один юный микронезиец, который оказался исторической личностью.

 

Трогательная история юного Либу

В XVIII в. в. Европе погибло от черной оспы 60 миллионов европейцев и один житель Микронезии. Либу, сын правителя острова Корор, расположенного в архипелаге Палау, называвшегося прежде Пелеу, умер в Лондоне в декабре 1784 г. А вот «любопытная и трогательная история» юного Либу, которая впервые вышла из печати в 1788 г., в течение десятков лет многократно переиздавалась и стала бестселлером целых двух столетий.

Все началось в августе 1783 г., когда английский парусник «Антилопа» под командованием капитана Генри Уилсона разбился на рифах неподалеку от небольшого островка Аулонг, входящего в группу островов Палау и находившегося под непосредственной властью правителя острова Корор. Однако капитан не пал духом и с экипажем из 33 человек тут же после катастрофы приступил к постройке меньшего судна из останков погибшего корабля, употребив на строительство местный лес. Работа продолжалась 4 месяца и дала желаемые результаты, а тем временем капитан Уилсон снискал дружбу и симпатию правителя главного острова в архипелаге Корор. Англичанин оказал помощь властителе по имени Ибедул при сведении счетов с соседями: одолжил ему часть экипажа и огнестрельное оружие.

В середине ноября 1783 г., когда до отплытия доморощенного суденышка, которое получило название «Ороолонг», оставалось всего несколько часов, на его борту появился еще один пассажир — Либу (Уилсон записал его как Lee Boo), сын правителя Ибедула, который, следуя приказу отца, отправился в страну белого человека. По словам Уилсона, это красивый, хорошо сложенный юноша 16–18 лет. Как и все его ровесники-островитяне, он был прекрасным охотником, умел отлично метать копье и, кроме того, как признавал капитан, обладал незаурядным умом и чувством юмора. Либу оказался исторической личностью на борту «Ороолонга» — первым микронезийцем, отправлявшимся в Европу.

Зачем отец послал Либу в путешествие, разумеется, точно неизвестно, однако можно предполагать, что в голове у вождя сложилась некая комбинация. Ему, вероятно, представлялось, что Либу по возвращении не только привезет богатые дары, но и станет всесильным колдуном, а это укрепить власть Ибедула и его семьи. Видимо, поэтому владыка Корора послал своего младшего сына в Европу, так как старший ему был нужен на острове; похоже, отец делал в этой игре на Либу довольно высокую ставку.

Отец любил своего младшего сына. Из записей Уилсона известно, что Ибедул возложил на капитана всю полноту родительской власти и взял обязательство ухаживать за Либу в случае его болезни. Ибедул приставил к сыну малайца по имени Боиям, жителя острова, чтобы тот прислуживал юноше. Малаец исполнял также роль переводчика, так как сначала Либу говорил лишь на родном языке, а корабельный переводчик знал малайский.

Состоялась прощальная церемония и визит вождя на судно. Затем суденышко Уилсона было проведено через рифовый барьер, который погубил «Антилопу», и легло курсом на Макао. Либу занял место одного из англичан, решившего остаться на острове. Несколько дней спустя Либу переоделся в европейское платье, тем более что стало прохладнее. Вскоре он заболел морской болезнью. В эти дни Уилсон записал в журнале, что юноша мылся по 3 раза в день, что приводило в изумление всю команду. В пути Либу прилежно изучал английский язык. 30 ноября «Ороолонг» вошел в португальский порт Макао. Здесь капитан продал свое суденышко-спаситель за 700 испанских долларов, расплатился с экипажем, уведомил своего судовладельца, Ост-Индскую компанию, о гибели «Антилопы» и вместе с Либу отправился на Британские острова.

Первая остановка пришлась на Кантон. Здесь Либу впервые увидел себя во весь рост в зеркале и с этих пор очень полюбил это занятие. Естественно, пребывание в Кантоне стало для него великим событием. Его интересовало здесь все: китайские дети, английские леди, животные, особенно лошади. После осмотра конюшни, куда отвел его капитан Уилсон, он сразу же решил, что лошади очень пригодились бы на Короре, так как помогли бы отцу в борьбе с врагами. Однажды во время прогулки Либу увидел сильно пьяного матроса; когда ему объяснили, что это результат действия алкогольных напитков, он проникся к ним отвращением и навсегда от них отказался, даже не попробовав, что чрезвычайно обрадовало его приемного отца, который тоже предпочитал алкоголю чай.

Из Кантона Либу направился навстречу своей судьбе на борту судна Ост-Индской компании под названием «Морсе». Это было приятное плавание, при хорошей погоде. Микронезийский юный вождь сумел за это время добиться новых успехов в изучении английского языка. Наконец 14 июля 1784 г. в Портсмуте Либу ступил на английскую землю. Огромное впечатление произвела на него поездка в дилижансе в пригородный (в то время) поселок Ротерхис, где находился дом капитана Уилсона на Парадайз-Роуд, 20.

Мальчик завоевал большую симпатию миссис Уилсон. Она завела для него строгий распорядок дня, учила хорошим манерам. Терпеливая женщина объясняла ему, что не следует отдирать обивку со стульев, рисовать ножом на столе красного дерева, а также показывала, как пользоваться ножом и вилкой. Либу называл добрую женщину матерью, и она была этому рада.

Прогулки по Лондону, разумеется, производили на Либу огромное впечатление и давали большие возможности для наблюдений капитану Уилсону, который внимательно следил за реакциями приемного сына на окружающую действительность. Так, сообразительный юноша сразу же заметил классовое расслоение среди лондонских жителей, охотно подавал милостыню из своих карманных денег, однако никогда — молодым нищим; он пытался поддерживать материально лишь стариков.

По праздникам Либу со своими опекунами отправлен гулять в парк Сент-Джеймс, где по субботам был «весь Лондон», а также посещал воскресную службу в соседнем храме святой Марии. Уилсон отмечал, чт0 микронезиец с большим вниманием слушал непонятные ему проповеди священника и «никогда не зевал». Либу был также свидетелем первого, следовательно, исторического полета воздушного шара в Лондоне, совершенного итальянским аэронавтом Лунарди. Это событие не произвело на него сильного впечатления.

— Зачем человеку летать, как птице? — спрашивал он с удивлением.

В доме Уилсонов Либу встретился с писателем Джорджем Китом, который позднее стал биографом микронезийца и автором будущего бестселлера об островах Палау. Либу снискал его симпатию благодаря «врожденному уму и манере держаться с достоинством».

У островов, окруженных кольцом рифов, особое очарование

В декабре 1784 г. в дом на Парадайз-Роуд пришла черная оспа. По недосмотру капитана Либу не была вовремя сделана прививка, и он пал жертвой болезни. В те времена лечение страшной болезни ограничивалось теплыми ваннами и обертыванием. Либу страдал молча. Однажды он встал и увидел свое отражение в большом зеркале. Оттуда на него смотрело изменившееся лицо. Все тело было покрыто струпьями. Тогда Либу спокойно сообщил, что скоро умрет, и попросил передать отцу: он сделал все, чтобы побороть болезнь. Либу очень сожалел, что он не сможет рассказать о своих приключениях родителю и передать те знания, которые получил в Лондоне. Вскоре после этого сын далеких островов скончался, как сказал лечивший его врач, «со стоическим спокойствием». Он оставил после себя в доме Уилсонов глубокую печаль и… коллекцию косточек от фруктов, которые ел в Лондоне. Он собирался отвезти их на Корор.

С той минуты в воображении Джорджа Кита начинает формироваться образ Либу — «благородного туземца». И 4 года спустя в Лондоне вышла в свет книга о нем. Сразу же она была переведена на другие европейские языки. Эта книга — классический пример приключенческой литературы о путешествиях XVIII в. В ней рассказывалось о крушении «Антилопы» и судьбе юного микронезийского вождя. Вот ее полное название: «An Account of the Pelew Islands Situated in the Western Part of the Pacific Ocean, Composed from the Journals of Captain Henry Wilson and Some of His Office Who, in August, 1783, where Thare Shipwrecked in the „Antelope“».

Эту книгу взяла с собой экспедиция из двух кораблей, «Пантер» и «Эндовер», направившаяся в 1791 г. к островам Корор, для того чтобы по желанию руководства Ост-Индской компании сообщить Ибедулу о судьбе и гибели его сына. Экспедицией командовал шотландец Джон Мак Клер. Он и передал отцу печальную весть о смерти Либу. Отец не был поражен. Как выяснилось из последующей беседы, он знал о кончине сына со слов деревенского колдуна и считал, что тот погиб еще раньше, по дороге в Лондон.

Несколькими днями позже наступил главный момент пребывания экспедиции Мак Клера на островах Палау: с соблюдением соответствующего церемониала от имени покойного сына капитан вручил Ибедулу богатые дары в виде различных орудий и других полезных предметов, которые вызвали восторг островитян. Но в истинный экстаз привели жителей Палау животные, доставленные на корабле. Привезенные дары для них были настоящим сокровищем. В этом смысле поездка Либу, который уже несколько лет покоился на лондонском кладбище, оказалась ненапрасной.

Спустя несколько десятков лет один из приезжих К белых случайно нашел на Палау в каком-то старом сундуке книгу Кита, вероятно ту самую, которую привез Ибедулу Мак Клер. Томик оказался сильно попорчен временем и белыми муравьями. Однако до сих пор память о славном Либу жива, ведь даже после своей смерти он сумел принести своему племени на островах Палау дары.

 

Памятные доски

Я бродил по Корору, разыскивая следы прежних дней, но так и не нашел их. Как и во многих других местах Микронезии, «военный тайфун» все смел, а теперешняя администрация воздвигла на этих местах такие «интересные» объекты, как новехонький суперсам, два филиала банков и бетонированная набережная. Коpop — небольшой остров, а сам поселок не оставляет буквально никакого впечатления; такой городок мог бы существовать в любом месте умеренного пояса.

Все еще пытаясь отыскать следы минувших времен, я отправился со случайным знакомым, водителем машины, в здешний морской порт Малакал. Современные механизмы, бетонные покрытия, контейнеры. Примерно сто лет назад здесь жил Кубари. Я вступил в беседу с береговым боцманом, и вдруг меня словно током ударило слово «Кочановски». Так и есть. Оказывается, польские океанические линии добрались и сюда. Примерно за полгода до моего приезда в Малакал здесь бросило якорь фрахтовое судно «Кочановски», которое доставило какие-то товары в рамках поставок на только что открытой линии Южной Океании.

— Это самый крупный корабль, который зашел сюда за всю историю острова, — с гордостью заявил разговорчивый боцман.

Несколько воспрянув духом, я вернулся в город. Пока в него можно попасть только на пароме, но уже заканчивается строительство моста, который заменит неудобную переправу. Поблизости находится любопытный бар, расположенный в известковом гроте. Я уверен, что хотя бы часть наших замечательных моряков посетила его и, так же как и я, отведала фирменный коктейль под названием «Пещерный сок».

Этот напиток навел меня на блестящую мысль, что прошлое должно быть «законсервировано» в музее. Небольшая прогулка привела меня к зданию, в котором я без труда узнал знаменитый палауский абаи («общинный дом»). Разумеется, это реконструкция, но она была сделана по лучшим образцам древнего строительного искусства. Самая интересная деталь постройки — высокий шипец крыши, состоящий из положенных горизонтально досок, на которых изображены какие-то сцены, скорее всего из жизни древних островитян.

Профессиональным взглядом свежеиспеченного специалиста по деревянным постройкам на Япе я сравнивал абаи на Палау с уже знакомым мне фалу. Сходство большое, особенно в способе связки балок и обшивки крыши. Основное различие состояло в том, что абаи строится не на каменном фундаменте, а на толстых бревнах. Специфика здешней постройки — доски с пиктограммами, которых не встретишь на остальных островах Микронезии.

Я решил узнать об этом поточнее в Музее островов Палау, расположенном возле абаи. Снова представившись земляком Кубари, я встретил большой интерес и доброжелательство со стороны директора музея, изящной мисс Мэри Косолеи, которая уделила мне много времени и лично показала всю экспозицию. Снова предметы домашнего обихода, украшения, фотографии — и почти ничего о Кубари. Я упрекнул директора в этом пробеле. Далее она обратила мое внимание на разукрашенные «памятные доски». Пространная лекция мисс Мэри Косолеи полностью прояснила обстановку. Оказывается, с незапамятных времен местные жители увековечивали на этих досках важнейшие события в жизни островов Палау, а также старинные легенды и мифы. Таким образом, безымянные художники создавали нечто вроде исторической хроники для последующих поколений. Мисс Косолеи объяснила содержание большого числа старых «памятных досок», хранящихся в музее, а новые я прочитал сам. Так, из одной я узнал о бомбардировке островов американскими самолетами, из другой — о строительстве прекрасного моста, который впервые соединил самый большой остров Микронезии Бабелтуап с Корором. Но я никак не мог понять смысла рисунка на одной из досок, так как он изображал крокодила на операционном столе!

— Вам необходимо запомнить, — объяснила мне директор Музея островов Палау, — что во всей Микронезии лишь здесь, у нас, водятся крокодилы, и даже целых два вида. Один эндемичный или завезенный в древнейшие времена, другой — так называемый новогвинейский, попавший сюда во время японского владычества. Крокодилы время от времени нападают на местных рыбаков. Их у нас называют «иус эр а Белау». В 1965 г. как раз такой иус напал на рыбака, ночью ловившего рыбу в лагуне.

— Ночью?! — удивился я.

— Конечно. Местные рыбаки ночью, на мелководье, с копьем «охотятся» на рыб, — сказала мисс Мэри Косолеи. — На следующий день, — продолжала директор, — на коралловом песке пляжа обнаружили тело несчастного рыбака с оторванной рукой. Началась охота на крокодила-убийцу. Для этого соорудили клетку с приманкой — точно такую, какую вы видите на доске.

Действительно, здесь была изображена ярко раскрашенная бамбуковая клетка, а в ней словно живая сидела собака. У крокодила пасть была раскрыта.

— Когда клетку доставили на Корор, встал вопрос о подтверждении виновности, — продолжала комментировать события и рисунок директор. — Думали-думали и решили… сделать рентген пойманному крокодилу, чтобы Остановить, виновен он в смерти рыбака или нет.

— Наверное, это был первый крокодил в мире, которому в больнице с почестями делали рентген, — сказал я.

— Вероятно. Но мысль оказалась правильной. Было точно установлено, что в желудке животного находится человеческая рука, значит, поймали действительно крокодила-убийцу.

— Надеюсь, он не предстал перед судом? — пошутил я.

— Нет, до этого дело не дошло, — рассмеялась мисс Мэри, — но и без того была страшная суматоха: выдвинули предложение не убивать крокодила, а продать где-нибудь на континенте в цирк, деньги от продажи, несколько тысяч долларов, передать семье погибшего рыбака.

— Пожалуй, в этом есть смысл, — согласился я.

— Но прежде чем его продали, кто-то дал крокодилу ночью отраву и погубил животное, — продолжала директор.

— Месть членов семьи?

— Скорее всего. Но крокодил-убийца все-таки покинул наши острова, так как его отправили в Институт Смита, где он оказался под стеклянным колпаком.

Я наклонился над доской, и, хотя она оказалась довольно длинной, окончание истории иус эр а Белау на ней не было отражено. Последняя пиктограмма изображала операционный стол, на котором лежал крокодил, лампу и двух склонившихся над ним врачей.

Следы второй мировой войны на Труке

Насладившись памятными досками, я бесцеремонно продолжал пользоваться добротой мисс Мэри. Благодаря ей я осмотрел богатую коллекцию фотографий того периода, когда островами Палау владели японцы. Без колебаний заявляю, что, судя по фотографиям, остров Корор выглядел благополучнее, чем сейчас. Здесь ходили автобусы, а улицы содержались в чистоте. Были построены большая радиомачта и рыбацкий порт. Уютные Дома, обсаженные деревьями улицы — все говорило в пользу прежней столицы Микронезии. Другие снимки показывали действующую шахту фосфатов на острове Ангуар (в южной части архипелага), а также консервную фабрику по обработке ананасов и ферму, где Искусственно выращивали жемчуг.

— Сейчас от ананасов не осталось и следа, рыболовство не идет ни в какое сравнение с тем, что было, фосфатов тоже не добывают, — услышал я от мисс Мэри. Теперь деньги поступают от администрации и… туристов. Экономическая активность ничтожна, но мы живем в достатке.

И здесь положение, типичное для всей Микронезии. Хорошо развитое здравоохранение, система образования, но ни сельское хозяйство, ни рыболовство не имеют никаких шансов на развитие.

Когда я прощался с директором музея, она неожиданно сразила меня таким вопросом:

— А вы знаете, что в настоящее время у нас на острове есть несколько человек, которых зовут Кубари?

Я был настолько поражен, что замолчал и стал ждать дальнейших разъяснений.

— Да, да, фамилия Кубари употребляется у нас в качестве… женского имени. Надо сказать, что у нас на островах вообще встречается много удивительных имен. Попадаются и мужчины и женщины с именами: «Случай», «Радио», «Папироса». Иногда эти странные имена состоят из словосочетаний, например «Может Быть», «Люби Меня», или наречия «Осторожно». Чаще всего это английские слова. А теперь мне пора идти. До свидания, мистер, благодарю за посещение нашего музея.

Симпатичная директор музея исчезла в конторе, а я, направляясь к выходу, начал составлять разные комбинации имен по-польски типа «Чайник Ковальски», «Поцелуй Меня, Малиновски», или, наконец, «Жаба проклятая (двойное имя) Зеленьска».

 

Кубари на Палау

Почти 100 лет спустя после Уилсона на острова Палау прибыл одинокий поляк, состоящий на службе у немцев. Об этом событии выдающийся немецкий этнограф Августин Кремер в своей обширной монографий, касающейся этих островов, писал: «Это был 1871 г., год приезда Кубари в Микронезию, который стал вехой в истории острова».

Действительно, как утверждают биографы Кубари, на Палау приходится «самый светлый период деятельности Кубари». На этих островах Яном Кубари написаны его самые выдающиеся работы, здесь он собрал обширный научный материал и больше всего экспонатов для своих работодателей, наконец, тут во время очередного пребывания на острове (в июле 1883 г.) родилась его дочь Изабелла. Немаловажное значение имеет 0 тот факт, что именно на островах Палау, как мы уже писали, Кубари был возведен в ранг рупака — «правителя острова», или «великого вождя».

Однако с самого начала своего пребывания на острове Кубари встретил затруднения. Местные жители приняли его холодно, и хотя позволили ему поселиться в местном «Хилтоне», т. е. в длинном доме общины, предназначенном для мужчин и почетных гостей, но наш путешественник чувствовал себя там неуверенно и первую ночь проспал, держа палец на взведенном курке. Жители острова Корор, исходя из прежнего опыта контактов с белыми, старались заручиться помощью приезжего в их счетах с соседями и в войнах и в то же время назойливо домогались всякого рода подарков, которые старались выудить в пропорциях, абсолютно не соответствовавших услугам, которые оказывали коллекционеру. Однако Кубари, к тому времени уже опытный исследователь, за какие-нибудь 20 дней сумел организовать экспедицию на север, которая имела целью исследование восточного побережья острова Бабелтуап. Его сопровождали вооруженные жители Корора, которые как в этой экспедиции, так и в последующих старались изолировать Кубари от аборигенов других деревень, расценивая белого как могущественного потенциального союзника в политической игре.

Кубари решил перенести свою стоянку на соседний остров Малакал. Однако, прежде чем это сделать, он произнес воинственную речь, в которой, между прочим, сказал:

— Время подарков кончилось. Даром не дам ни крошки. Тех, кто попытается применить ко мне силу, буду считать своими врагами. Пороха и пуль у меня Достаточно, так что я никого не боюсь. Если хотите полупить со мной как с капитаном Чейном, которого Убили, то приходите. С этой минуты я запрещаю всем Жителям Корора высаживаться на Малакале, если у них нет ничего для меня полезного. Ни одна лодка не Должна приближаться к берегам острова ночью. Но с Каждым, кто захочет со мной дружить, я стану дружить.

Так Кубари прожил некоторое время в стороне от островной жизни и конфликтов, приводивших к братоубийственным войнам. Положение изменилось, когда на Палау вспыхнула эпидемия гриппа, которую, вероятно, завезло на остров судно «Сусанна», находящееся на службе «Дома Годефруа», то самое, которое доставило для Кубари продукты и снаряжение. Эпидемия достигла значительной силы, и многие островитяне лишились жизни. Инфекция не пощадила и вождей. С походной аптечкой Кубари поспешил на помощь местным жителям, и ему удалось многим спасти жизнь. В результате такой деятельности его авторитет сильно возрос. Кубари был возведен в уже упомянутое звание рупака и в качестве дара получил так называемый барак, т. е. местные деньги. Теперь наш исследователь мог спокойно и, главное, плодотворно работать. На лодке он совершил много интересных экспедиций, добрался до острова Пелеиу, который приобрел столь печальную известность во время второй мировой войны. Кубари нашел также доброжелательных и дружественных островитян, жителей деревни Молегоиок (в настоящее время Мелекеиок), представлявших собой в те времена отдельное племя. Нашего исследователя приняли там необычайно приветливо, с большим почетом.

«Прием, оказанный мне, — писал Кубари, — привел меня в смущение: ни один из вождей не смел громко говорить в моем присутствии, а достойные белобородые старцы издали кланялись мне в пояс. Меня ожидали с большим почтением, и мне не приходилось ни к чему прикладывать рук. Когда наступило время трапезы, верховный вождь Иракеи изрек, что вся пища принадлежит мне, и я по обычаю ответил, что она должна быть разделена между вождями. В соответствии с высоким рангом верховному вождю запрещается есть или пить из посуды, принадлежащей другим, и, в свою очередь, никто не смеет пользоваться его посудой. Тем временем великий вождь с большим почтением обменялся со мной прибором и пил из моего кубка, а мне оказал честь личной скорлупой кокосового ореха. Прием продолжался до поздней ночи, каждый вождь произнес речь, и все были серьезны, искренни и дружественны; в окружении этих „каннибалов“ и „отравителей“, как пытались представить их жители Корора, я был более счастлив, чем когда-либо на острове Корор. Так, как тот день, выглядели и все остальные с момента нашего прибытия..»

Как видно из этих записей, Молегоиок оказался для Кубари местом, где он чувствовал себя великолепно и где нашел людей хотя и примитивных, но обладающих врожденным благородством. И на прощание снова великий вождь преподнес ему настоящее сокровище — 4 тысячи (!) корней таро, а это было по тем временам целое состояние. Весть об этом неслыханном даре с быстротой молнии облетела острова Палау, приводя жителей всего архипелага в благоговейное изумление.

После более чем двухлетнего пребывания на острове, в мае 1873 г., Кубари покинул его, чтобы снова вернуться на Понапе. Он увез бесценные записи, коллекции, а также великолепно составленную карту, которая потом была опубликована в Гамбурге, вызывая удивление редкой по тем временам точностью и скрупулезностью записей местных названий.

Следующее, почти двухлетнее пребывание Кубари на островах Палау в 1882–1884 гг. — также весьма плодотворный в научном отношении период в жизни исследователя. Но теперь Кубари работал уже по инерции, к тому времени он потерял место, не имел денег, жил прежними заслугами в большом доме поблизости от резиденции великого вождя Иракеиа. Исследователь, отрезанный от всего мира, вместе с семьей влачил жалкое существование. Он был лишен книг и необходимых вещей. Однако благодаря расположению жителей острова он продолжал свои научные исследования. Из-под его пера выходят многие работы, и написаны они были твердым, ровным почерком.

 

Пелеиу

По совету Джима Болдена я решил отправиться на юг, на остров Пелеиу. Я знал, что там бывал капитан Уилсон и во время второй мировой войны десантные отряды американцев получили там взбучку от японцев. Однако более всего соблазнил меня на эту поездку отрывок, который я прочел в дневнике Кубари, где тот так описывал свое пребывание на острове Пелеиу:

«Тем временем вождь уже узнал о нашем прибытии, и тотчас принесли огромный бук — „деревянный сосуд местной работы“, — красиво отделанный перламутром, Заполненный питьем, предназначенным для моих людей, тот напиток называется „обулок“ или „аиланг“, и делается он из воды и сиропа, приготовленного из сока надрезанного цветка кокосовой пальмы. Это единственный известный здесь напиток, который играет главную роль на всех приемах и тому подобных торжествах.

Для меня вождь прислал маленький, очень красивый сосуд, а мой аиланг был подогрет и приправлен цветами и листьями апельсинов и лаванды.

Вскоре после этого нам было прислано большое количество деревянных мисок, полных таро, рыбы и птицы. Признаюсь, транспорт понравился мне больше, чем сами блюда, — длинная вереница дщерей острова при свете факелов медленно двигалась к месту, где я сидел на полу со скрещенными ногами. У каждой из них на голове, которую украшала сложная фантастическая прическа из волос цвета воронова крыла, стояла миска, время от времени придерживаемая точеной ручкой, обнаженной, блестящей, покрытой тонким рисунком татуировки. А глаза, эти черные глаза — черные алмазы в перламутровой оправе, эти груди, доступные взору, эта гармония, миниатюрность, округлость всех форм, словно заимствованных у Венеры…».

Мне захотелось посмотреть, есть ли действительно еще на Пелеиу «эти груди, доступные взору, эта гармония, миниатюрность, округлость всех форм…» Поэтому с несколькими туристами я сел в моторную лодку, которая за два часа должна была доставить нас на знаменитый остров. Перед отплытием местный лодочник все поглядывал на небо и бормотал что-то о плохой по годе, но, как видно, желание заработать восторжествовало, и мы тронулись в путь.

Скорость была большой, поездка приятной. Полчаса спустя мы оказались среди россыпи островков в районе Тоиклемадаола. Там я мог вблизи наблюдать прекрасные творения природы, подобные тем, которые показывал мне Болден из окна «Континенталя». Бесчисленные клумбы зелени, выступающие из воды на известковых ножках, на малом расстоянии были, пожалуй, не столь декоративны, зато идеально прозрачная вода позволяла рассмотреть все разнообразие подводного мира. Это была настоящая оргия красок и форм, поэзия композиций кораллов и актиний, рыб и других морских организмов. Подводный мир островов Палау живо напомнил мне Большой Барьерный риф. Теперь я не удивлялся, что Джим вскипал при одной только мысли, что кому-то захотелось построить здесь нефтяной порт. Нефть немедленно уничтожила бы эти чудеса.

Залюбовавшись сказочной картиной, я не обратил внимания на то, что небо приобрело совсем другой оттенок голубизны и влажный воздух пронизала не то дымка, не то странно поляризованный блеск солнца. Наш лодочник беспокойно завертелся и, как мне показалось, в нерешительности стал поворачивать руль моторки то в одну, то в другую сторону. На коричневом лице островитянина выступили капельки пота.

— Ветер большой, ветер, он идет, — проговорил он, не переставая маневрировать среди плавающих «садов». Через несколько минут он, как видно, принял решение и уже не колеблясь повернул руль. Мы возвращались на Корор.

— Плохо, очень плохо на такая маленькая лодка, — объяснил он.

Ни я, ни семеро остальных туристов ничего не возразили. Капитан всегда прав.

И это было к лучшему. Когда мы уже почти подплывали к берегу, небо вдруг покрылось тучами, ветер усилился. Правда, это был не тайфун, какие описываются в книгах Дж. Лондона, но, когда я возвращался в отель, вокруг меня носились оторванные ветки и сучья деревьев, гнущихся под напором ветра.

В XVIII в. капитан Уилсон и его матросы своими мушкетами поддержали на Пелеиу воинов правителя Ибедула в борьбе за власть на островах Палау. 200 лет спустя на том же острове разыгрались события, которые стали частью борьбы за обладание Тихим океаном, его островами и прилегающими материками. Японцы, наученные в боях за Иво Джима, взяли на изготовку свои «мушкеты», американцы — свои. О фортификации и обороне японцев почти ничего не было известно, так как острова умышленно полностью изолировали от мира. Воздушная разведка оказалась недостаточной. Однако наступление было назначено на 15 августа 1944 г. Два дня продолжался артобстрел Пелеиу из морских орудий, а затем началась высадка морской пехоты.

Деревушка на острове Моэн

Наступление было тщательно подготовлено. Всем казалось, что оно пройдет без особых осложнений. Группа адмиралов и других представителей высшего командования Америки собиралась наблюдать за вторжением на этот маленький остров. Оно рисовалось им легкими Маневрами, прогулкой к острову.

В назначенный час загрохотали орудия линкоров, послышались разрывы бомб, сброшенных с самолетов, доставленных авианосцами. Клубы пыли, пламя взрывов и дым закрыли маленький клочок суши. На нем находилось около 5500 японских солдат под командованием полковника Накагавы и большое количество вспомогательных войск.

Пелеиу был хорошо подготовлен к обороне. После вторжения на Иво Джима японцы научились наносить большой ущерб десантным войскам. Береговые заграждения сыграли свою роль, но наиболее опасную преграду представляли бункеры, глубоко врытые в коралловый песок и покрытые бетоном. Кроме того, соответственно подготовленные пещеры в коралловых скалах были отлично оснащены оружием, боеприпасами и провиантом, в особенности те, что находятся в небольшой горной цепи Умурброгол.

Баржи и амфибии двинулись в бой. С американской стороны наступление развивалось по обычной схеме. Дождавшись второй волны высадки, японцы открыли по берегу шквальный огонь из хорошо укрытых огневых точек, в том числе из пещер Умурброгол. Контратаки японцев не дали возможности американцам укрепиться на запланированной штабом позиции для ведения боя на следующий день. Потери оказались тяжелыми. Только в начале боя было убито 210 американских солдат и свыше 900 раненых отправлено в тыл.

Новые отряды, посланные на берег в сумерки, попали под шквальный минометный огонь и вынуждены были возвратиться на свои суда. Однако ночная тьма и отсутствие компасов на средствах доставки десанта привели к тому, что многие лодки до самого утра оставались в море в районе боев. Эта ночь оказалась нелегкой и для тех отрядов американских войск, которые остались на острове. Небольшие группы японцев постоянно тревожили американцев, которые время от времени просили осветить местность прожекторами с эсминца «Гонолулу». Кораблю приходилось также поддерживать их огнем из орудий.

В результате бои продолжались больше недели, прежде чем американцы захватили аэродром на Пелеиу и отремонтировали его. Цена за эту операцию была немалой: японцы уничтожили около 4 тысяч американских солдат.

Однако Пелеиу целиком не был оккупирован, так же как крупный остров Бабелтуап, где свыше 25 тысяч японских войск были отрезаны от своих в результате преобладания американцев на воде и в воздухе. Эти войска сдались только после капитуляции в 1945 г. Зато на Пелену американцам пришлось в течение многих недель атаковать пещеры с замысловатой сетью ходов сообщения в горах Умурброгол. Они применяли огнеметы и замуровывали входы в пещеры. Однако хорошо вооруженные японцы не собирались капитулировать. Как выяснилось позднее, в одной из наиболее крупных пещер скрывалось более 1000 солдат. Эти люди еще в декабре уничтожили большое число американцев, которые отправились в пещеры на поиски военных сувениров. Организованная оборона прекратилась в конце ноября, когда полковник Накагава совершил самоубийство вместе со всем своим штабом. Последние 5 японцев из пещер Умурброгол сдались лишь в феврале 1945 г. Ходили слухи, что многих солдат живьем замуровали в гротах.

Другой аэродром, построенный японцами на Бабелтуапе, служит островитянам и американцам до сегодняшнего дня. Даже удивительно, до чего там оживленно. Причем туристов там не больше, чем транзитных пассажиров. Наоборот, большинство составляют островитяне. Как видно, они ни во что не ставят свои лодки и предпочитают навещать своих родственников и знакомых на реактивных самолетах, о существовании которых не имел никакого представления юный Либу, когда наблюдал первый полет воздушного шара в Лондоне. Вместе со мной к самолету направился владелец отеля, в котором я остановился. Они с женой решили совершить кругосветное путешествие. Что ж, оказывается, острова Палау — это настоящий маленький большой мир.