Длинная ночь… Возможно, одна из самых длинных ночей, в моей жизни. С тех пор, как судьба дала шанс выжить, с тех пор, как появился выбор — кем жить? Для меня это не пустые слова. Или, дать волю животным инстинктам, спрятавшимся где-то далеко внутри, или — жить Человеком. То, что зверь может победить — я знал…

Лгала ли мне Ната? Мог ли я ошибаться, всем естеством ощущая страшную душевную травму юной женщины, или все-таки, это плод моего воображения? Опыт говорил — нет. Это не похоже на фантазии девчонки, решившей таким образом устранить всякие притязания на свое тело со стороны взрослого «козла», а потому — правда! — еще более страшная, хоть и напоминающая плохо продуманный сюжет банальной мелодрамы.

Я просидел возле нее до утра. Ната плохо спала, металась во сне и даже бредила… звала кого-то, дергалась и стонала. Иногда я брал ее за руку и успокаивающе шептал самые ласковые слова, какие только мог подарить… Этот разговор изменил в наших отношениях все. Нет, Ната не могла мне лгать — я видел это по ее глазам! Все мои притязания на девушку показались теперь, не то, что, неуместными — невозможными! Все стало понятно… Боль, причиненная ей в прошлом, не могла так просто и быстро исчезнуть. Ей всего-то, пятнадцать — но, хлебнуть досыта человеческой жестокости пришлось столько, сколько я не встречал за свои сорок с лишним…

Приготовив завтрак, я сварил кофе и, расставив все на подносе, принес к постели. Ната уже сидела, прикрываясь одеялом.

— Это зачем?

— Ну, должен ведь быть иногда праздник… Вроде билетов в театр, или поход в ресторан. Ну, а на крайний случай — кофе в постель. Классика, понимаешь ли…

— Понимаю. Театра нет и в ближайшие годы не предвидится. Ресторан у нас на самообслуживании, что поймаем — то и поедим. Но кофе — тоже хорошо. Спасибо.

— А не за что. Просто, время свободное — на улице опять льет, так что идти вроде как особо не куда.

Ната повела плечами, отчего одеяло сползло вниз:

— Мужлан… Ну разве можно такое говорить даме? Время свободное… А я-то, вся растаяла и уже нимб над тобой нарисовала!

— Стереть придется… — Я улыбнулся, — К моей одежде больше перья подойдут, правдоподобнее.

— Рисовать не умею. А хотелось бы… изобразить тебя вот так.

Она вдруг пошатнулась, и я едва успел подхватить девушку от падения с настила. Мы оказались лицом к лицу, и я смутился, увидев так близко ее, совсем не веселые глаза.

— Ты ни при чем… — она мягко улыбнулась. — И не торопись меня отпускать. Я этого не просила.

— Мне теперь сложно догадаться, когда я должен остановиться…

— Ты всегда можешь не останавливаться, если так решишь.

— Я подожду, — я сглотнул предательский комок. — Я умею ждать…

— А ты не изменил своего отношения ко мне? Может, ты не понял, что я делала… у того парня?

Ната напряженно ждала ответа — она даже замерла, насколько это было вообще возможно, прислонившись на моей груди. Я аккуратно приподнял и поставил ее на ноги.

— Я понял все. И очень хочу, чтобы память об этом сгорела в твоей душе, так же, как сгорел и город, в котором тебе пришлось это пережить.

— Такое не забывают, Дар… И ты тоже — не забудешь.

— Не забуду. Я сказал — память? Я ошибся. Я хотел сказать — боль.

Ната долго искала что-то у меня в глазах, потом, молча, прижалась ко мне и обняла — крепко-крепко…

— Дар…

Наверное, Ната светилась. Иначе, не найти слов, чтобы передать то состояние, в котором она находилась. Девчонка бросала дротики в мишень, бегала по холму за псом, дурачилась и смеялась — и я видел, что на этот раз, все совершенно искренне… Спал тот тяжелый камень, который ей пришлось так долго носить в себе. А я… Нет, она не переложила его на меня. Хотя, может быть, я немного облегчил ее тяжелую ношу…

Угар, потерявший всякую надежду на длительную прогулку, жалобно взвыл и начал хватать нас за ноги. Но даже его интеллекта не хватило, чтобы понять, что сегодня это может быть чревато — Ната, торжествующе хохоча, уселась на него, и бедный пес опять стал жертвой агрессии, со стороны вконец развеселившейся девчонки. Зато я смог присесть и перевести дух. Ната довела собаку до того, что пес, потеряв всякое терпение, ухватил ее зубами за ногу и стал таскать за собой, нарочито выбирая самые неудобные участки. Она прыгала за ним на одной ноге. Я не на шутку испугался. Одно неосторожное движение, и Ната могла серьезно пораниться о торчащие тут и там куски плит, камней и прочего, торчащего из земли, хлама.

— Угар! Перестань, немедленно! Ко мне!

Но пес, справедливо полагая, что долг платежом красен, мотал бедную девушку, пока она сама не отпустила его, задыхаясь от усталости и смеха. Они оба, шатаясь, поплелись ко мне, и я только развел руками — стирка и ремонт одежды обеспечены! Ната прикладывала ко лбу лезвие ножа — все-таки, не сумела уберечься от пары ссадин и ушибов. Но девушка и не думала обижаться на пса, вполне мирно гладя его по загривку. Угар, словно усмехаясь, скалил страшные клыки и делал вид, что собирается ее укусить. Ната, умиленно улыбаясь, потихоньку заговаривала ему зубы — я предвидел, что она вновь собирается оседлать громадного пса.

— Ну, все, хватит! Или, кто-то сегодня останется ночевать на улице!

Угар, поняв, что я не на шутку рассердился, мотнул башкой. Ната, притворно огорчившись, пошла домой накрывать на стол. Как бы там ни было — день еще не кончился, и, пока девушка возилась в убежище, я решил обойти с собакой наш холм. Мы прошли по всему периметру, поднялись на вершину и долго наблюдали по всем сторонам. Прошло несколько месяцев с тех пор, как все произошло, а казалось, что я прожил несколько лет. Я не чувствовал себя больше одиноким. Со мной был Угар, и была Ната. Ната… Рано или поздно — мы встретим людей. Что будет тогда с нами? Хорошо это или плохо? Чем закончится эта встреча? Кто будут эти, уцелевшие — друзья… или враги? И не поэтому ли, не признаваясь себе в самых мрачных предположениях, я так хотел научить Нату не бояться вида крови и уметь самой нанести смертельный удар. После встречи в Провале, с жутким созданием, стычка с которым едва не привела к нашей общей гибели, больше всего опасался, что люди, скорее всего, будут врагами. Мутантами… За себя я не боялся. Пережитый кошмар этих недель, кровавые схватки с крысами — страх потерял надо мной власть. Я учился убивать, прекрасно понимая, что только это умение, не даст, кому бы то ни было, убить меня. А вместе со мной и девушку… Ей тоже придется выучиться этому ремеслу — ради того, чтобы жить. И она — не слабая. После всего того… нет, не сломленная. А значит — я научу ее всему, что знаю и умею сам!

…В развалины, тем временем, очень быстро возвращалась жизнь. Повсюду из земли появлялись ростки, удивительно быстро набиравшие рост и мощь. Вблизи озера Гейзера стали часто появляться следы зверьков — по нашему общему мнению, довольно крупных. Те ли это были, на которых охотился Угар, или другие — мы не знали. Все следы, как две капли воды, походили один на другой, различаясь только величиной отпечатков. Нам, никогда не жившим в лесу и не умеющим читать даже самые простые, было не понять, что за зверь оставил на тропе свидетельство своего появления. Мы видели парочку из них — издалека. Угар, унюхав добычу, унесся вперед и спугнул их — зверьки неожиданно быстро и проворно исчезли среди камней и чахлой травы, появляющейся среди холмов. Я решил устроить там засаду…

Возможно, мы уже не являлись единственными охотниками, среди руин — на дальних холмах мелькали темные тени, по виду очень напоминающие ту самую кошку, которая едва не прикончила нашего пса. Ната показала мне туда красноречивым взглядом — охота на зверьков, могла превратиться в охоту на нас…

— Пусть попытаются, — сквозь зубы проворчал я. — Угар вполне способен кое-кому переломать хребет и без нашей помощи, самостоятельно…

Пес уверенно и с достоинством — откуда что бралось? — снова шел впереди нас. Не зная, что это собака, на расстоянии его вполне можно спутать с медведем, ну разве, не из самых крупных. Шерсть, свисающая до земли, массивная голова с мощной челюстью, кривоватые лапы с втянутыми когтями… Никакой кошке не следовало больше претендовать на легкую победу — Угар мог одним страшным ударом лапы раздробить ей все кости! И мне, почему-то казалось, что он предпочтет именно такой вариант, прежде чем дело дойдет до зубов.

Мы дошли до холмов и выбрали место, в котором затаились — нужно сидеть тихо, не производя ни малейшего шума.

— А ты охотился здесь до меня?

— Нет. Единственная моя охота — и то случайная! — это свинорыл.

Ната многозначительно посмотрела, но ничего не произнесла — я про себя улыбнулся. Действительно, среди руин, впервые в жизни — и надеяться на удачу? Нонсенс… Но вслух сказал:

— Давай ждать… Охота — это, прежде всего ожидание.

Мы расположились недалеко от полосы вдавленного песка, вроде как следа от проползших змей или больших червей. Они тянулись от воды и вглубь земляных холмов. Если эти змеи питаются мелкими грызунами — удобней места не найти. Угар тоже растянулся во весь рост на земле и положил голову на лапы. Он вскоре стал дремать, что меня вполне устраивало. Он мог только спугнуть добычу, вместо того чтобы нам помочь.

Первые зверьки появились на водопое в начале ночи. Ната, с которой мы все это время тихо болтали, прервала меня на полуслове…

— Смотри! — она восторженно выдохнула и потянулась к луку.

— Не торопись… Выбери того, кто поближе. Не спеши…

Я сам загорелся азартом и, на всякий случай, изготовил свой лук к стрельбе.

— Левого… Вставай медленно.

Зверек, которого мы выбрали, сосредоточенно копался в прибрежной полосе, и что-то доставал из скудных водорослей, сразу отправляя их себе в рот.

Я сделал ей знак остановиться. Ната послушно замерла — нога, на которую она собиралась ступить, так и повисла в воздухе.

— Вбок… Перенеси вес тела на одну ногу. Приготовься…

Ната стала вставлять стрелу, но я положил ладонь на древко.

— Нет. Дротик.

Она кивнула и потянулась за дротиком, висевшим за спиной. Зверек встрепенулся — напряг свои длинные уши и застыл, как вкопанный. Мы замерли — он услышал наше шевеление… Прошла пара томительных минут, прежде чем он успокоился и вновь склонился к зарослям. Рядом сжался Угар — пес проснулся и тоже собирался принять участие в охоте. Я слегка сжал его пасть — погоди… Ната отвела руку назад и резко метнула дротик. Воздух наполнил звук, похожий на жужжание шмеля. В следующий миг мы услышали визг раненого зверя. Он подпрыгнул вверх и сразу упал — наконечник пробил его насквозь! Мы выскочили, опередив пса на доли секунды. Я успел ухватить его за загривок, не допуская к переставшей биться добыче.

— Нужно добить.

— Разве он не мертв?

— Не уверен.

Я склонился над тушкой. Зверек не шевелился, но его глаза, начавшие покрываться смертной пеленой, все еще были устремлены на нас…

— Они очень живучи, Ната. Я не знаю, кто был его прародителем, но, думаю, что одного удара недостаточно.

Она нерешительно вытащила свой нож. Я отодвинулся в сторону, предоставив ей самой прикончить зверька. Одно дело — метнуть оружие в зверя, и совсем другое — вонзить сталь в трепещущее тело, которое еще смотрит на тебя все понимающим мучительно тоскливым взглядом… Ната, стиснув зубы, негромко попросила:

— Я… отвернись.

— Зачем? Мы с тобой договорились — ты все делаешь самостоятельно. И при необходимости, станешь это делать и в будущем. Зачем бояться того, что я буду это видеть? Меня вид крови уже давно не пугает…

— Меня тоже. Но это так неприятно.

— Тогда он умрет в мучениях. Или его сожрут те твари, с холмов.

Ната зажмурила глаза и подняла руку. Я перехватил ее, прежде чем она успела опустить нож.

— Нет. Не так. Ты должна видеть, куда бьешь. Это мог быть не безобидный… «кролик», а опасный хищник, способный нанести смертельную рану. Бей под лопатку — где сердце.

Она вздохнула — я сурово смотрел ей в лицо. Девушка нахмурилась… и четким сильным ударом пресекла жизнь зверя. Остро отточенный нож пробил шкуру там, где требовалось.

— Я убила его…

— Вот и хорошо. Ты же охотница. И подруга охотника. А если бы ты его не убила — мы остались голодными.

Я умолчал, что у нас в мешках имелся достаточный запас провизии на несколько дней — Ната, впервые оборвавшая чужую жизнь, забыла об этом… Не каждый раз молодые девушки убивают кого-то, пусть, даже ради собственной жизни. Но и Ната, была не совсем обычной девушкой… Того, что она испытала, хватило бы многим, чтобы ожесточиться и не бояться смерти, в любых ее проявлениях.

— Надо снять шкуру. Пока он теплый — это легче. Попробуешь?

— Да. Сама — значит сама.

Она присела над тушкой. Позволив ей самостоятельно разделывать зверя, я принялся за разведение огня. Топлива здесь хватало в избытке и мне не понадобилось много времени, чтобы собрать охапку, которой хватило для костра. Угар терпеливо сидел возле девушки и изредка рычал, когда она бросала ему окровавленные кусочки.

— Кролик?

— Что?

— Ты сказал — он похож на кролика?

— Аа… Ну да, похож.

Зверек, распластанный на земле, действительно сильно напоминал кролика, только увеличенного раз в пять. Если бы не необычные лапы и слишком крупная грудная клетка — он ничем не отличался от этих пушистых домашних зверьков. Может быть, кто-то из них и был совсем недавно кроликом, а теперь переродился, вот таким вот образом, в его увеличенную копию.

— Тогда уж — Кролище! Или — Крол!

— Скажи еще — король!

Я нагнулся и потрогал шкуру зверя.

— Как мех? Не королевский?

— Вполне. Мягче, чем твоя, из свинорыла. Крепкая, наверное, очень подойдет для куртки!

— Одной шкуры не хватит.

Ната еще раз посмотрела на снятую шкурку и отложила ее в сторону.

— Вернемся завтра домой — положишь в раствор. Отмокнет, очистишь скребком или станком, чтобы не изрезать ненароком.

Мы вернулись в подвал… Отмывшись и отоспавшись после похода, вновь стали тренироваться в стрельбе из лука и метании дротика. Однообразие тренировок удручало, но я не хотел терять с таким трудом, приобретенные навыки, да и Ната после удачного броска решила превзойти саму себя. Ее попадание в дичь, принесшее нам более двадцати килограммов прекрасного мяса, лучше всех моих убеждений доказало полезность этих упражнений. Ната стала заметно уверенней, да и сильней физически — я видел это по румянцу на щеках, по уверенному шагу и тому, с какой легкостью она поднимала груз, раньше казавшийся ей слишком тяжелым. Не так уж и много прошло с тех пор, как я вытащил ее с острова — но теперь ее было не узнать! Она словно расцвела, наполняя все наше жилище светом и женственностью. О том, что случилось меж нами в ту ночь, мы, по молчаливому уговору, не вспоминали. Так уже случалось раньше, я знал, что рано или поздно девочка сама придет к разговору… И, как ни странно — мне стало легче после ее рассказа. Ната больше меня не боялась, а я знал, что могу прийти к ней, если терзающие меня желания вновь захлестнут с головой. Но покорность, с которой она предложила себя, или что-то иное — я не создавал причин, по которым бы она могла внести меня в число тех, кого продолжала ненавидеть всей израненной душой. Сложность наших отношений, мучившая и ее, и меня, наконец, разрешилась… хотя бы к спокойствию одного человека. В себе-то, я сомневался…

Против обыкновения, мы долго провозились со шкурой. Лужица, которая когда-то так прекрасно помогла мне обработать шкуру свинорыла, находилась далеко отсюда, и пришлось полагаться только на свои силы. Мы счистили с нее мездру и положили в ведро с раствором. Я намекнул Нате, что лучшее средство — мочевина, но она скорчила такую гримасу, что мне пришлось уйти со своим предложением куда подальше. Окончательная доводка стоила сильной усталости пальцев и ломоты в спине — но она этого заслуживала! Длинный волнистый волос достигал почти двадцати сантиметров в длину, а на ощупь был таким мягким, что Ната решила его вообще не трогать, оставив себе как накидку на постель. Вместе с тем, девушка собрала весь вычесанный, в ходе обработки, мех, заявив, что ей от меня кое-что понадобиться…

— Ты заметил, что Угар линяет? Вместе с тем, что я вычешу из пса, это составит около килограмма шерсти. Я свяжу такой свитер, который ты будешь носить долго-долго!

— А есть, хоть что-нибудь, что ты не умеешь?

— Разумеется. Глупые вопросы не задаю. Не научилась. И вообще, что тут такого? Да, умею. Но мне нужно напрясть ниток.

— Ниток?

— Ну, пряжи из шерсти. Руками вить, это нечто… Нужна прялка. Ты сможешь ее сделать?

Я, в отличие от всезнайки, и понятия не имел, что это такое… Совместными усилиями соорудили что-то вроде колеса с ручкой, чем-то напоминающего колодезный ворот. Но все попытки добиться того, что бы шерсть получалась ровной, без узелков и обрывов, были тщетны, и Ната, расстроившись, заявила, что в таком случае придется подождать. Я, как мог, ее успокаивал — все же мы не могли знать абсолютно всего…

Теперь, собираясь в очередной поход, я был уверен, что она меня не подведет — охота на «Кролов» показала, что девушка не боится крови и способна вовремя нанести решающий удар.

— Только я пойду с копьем!

— Опять двадцать пять!? Ты же так хорошо владеешь дротиком?

— Дротик — это на близкое расстояние и на не крупную дичь. На большее — твой лук бьет точнее и сильнее. Не каждый зверек подпустит к себе близко. Нам просто повезло, что они пришли к воде. А если встретим что-то серьезное — от меня мало толку. А вот с копьем я еще смогу как-то помочь!

Я пожал плечами:

— Ну, вопрос спорный. Дротик, по-моему, можно метнуть куда дальше копья. Но, как хочешь. Возьми тогда и то, и другое. Правда, будет тяжеловато, зато будешь чувствовать себя вооруженной с ног до головы?

— Зачем? У нас воин не я, а ты!

Я кинул в мешок запасную обувь и пробурчал:

— Если меня вдруг ранят или убьют…

Ната резко встала со скамьи и подошла ко мне.

— Если тебя убьют… Никогда не пугай меня так, Дар.

Она взволнованно стала перебирать необходимые в походе вещи, а я смущенно отвернулся — слова были не нужны…

— Так ты не возьмешь дротики? Когда увидишь, что кролик машет тебе хвостом в насмешку, вот тогда и посмотрим, что ты сможешь сделать с одним только копьем.

— У них короткие хвосты. И махать, сам понимаешь, нечем. Кстати, а на кого мы будем охотиться?

Я пожал плечами:

— Понятия не имею. Меня больше занимает вопрос, есть ли вообще — на кого? Да и главное — не охота. Разведка… Ну а если не повезет… станем ловить рыбу.

Я задумал испробовать рыболовную снасть. Она, в свое время прибранная в укромное место, лежала в полной сохранности. Она не заржавела от сырости — я залил все крючки маслом. Теперь, почесывая затылок, раздумывал, что можно использовать как наживку.

— Можно размочить крупу, — Ната с интересом смотрела за приготовлениями. — Мы всегда так делали, когда приезжали к бабушке и ходили на рыбалку.

— Ты и рыбу ловила? Нет, конечно, что это я? А на луну еще не летала?

Ната проигнорировала мою иронию:

— Да, мне доверяли. А однажды я такого сазана вытащила — чуть ли не в руку длиной!

Я с сомнением посмотрел на девушку, пряча ухмылку.

— Не веришь? Вот увидишь — я тебя обставлю!

— Нет… — я покачал головой. — Пожалуй, это лишнее. Я верю… Если ты поймала его в… Семь лет? Восемь? Тогда он, конечно, мог быть и с тебя величиной! — Ната насупилась, и я примирительно добавил: — Рыба — на крайний случай. Что-то мне не очень хочется составлять конкуренцию тому монстру… Остановимся на Кролах. Между прочим, название хорошее, прежних напоминает… Да, кстати, я тебе новые мокасины приготовил — примерь!

— Ура!

Она повисла у меня на шее и чмокнула в щеку. Я вздрогнул, но Ната уже умчалась в другой угол собираться.

— Не забудь взять запасную обувь! — поцелуй еще горел на моей коже… — И одеяло, для ночевки на земле. Только не бери свое, из постели. Возьми то, что висит возле входа.

— Оно тяжелое…

— Не придумывай. Оно очень теплое, и его легко нести. Не забудь и накидку от дождя. Да, для Угара надо бы взять его чашку.

— А зачем? Мы не прокормим его в походе кашами.

Ната была права — о еде псу следовало позаботиться самому. Но, я, на всякий случай, положил в мешок и большую кастрюлю, которую использовал как походный котелок. Я брал ее с собой и в прошлые разы, а пес, будучи еще щенком, всегда дочиста вылизывал, облегчая мне последующее мытье. Брезгливость у меня за месяцы странствий несколько притупилась — я считал, что достаточно помыть и почистить котелок песком, и можно снова готовить в нем еду для себя.

Мы рано легли спать. Ната быстро юркнула в свою постель, и вскоре я услышал ее равномерное дыхание. Мне, напротив, не спалось — прикидывал маршрут и освежал в памяти хоженые ранее тропы.

Вышли очень рано. Практически было так же темно, как и тогда, когда мы ложились. Угар, зевая и потягиваясь, не мог понять, чего я так тороплюсь, но едва миновали границы знакомых холмов, с него слетели вся ленивость и благодушие — пес понял, что мы пошли не на увеселительную прогулку, а дальний поход. Он громко залаял, выражая восторг, и прыжками унесся вперед.

— Вот скорость! — позавидовала ему Ната — Нам бы так!

— Он не сможет долго бежать. Собаки вообще не бегуны на дальние дистанции.

— Разве? А я читала, что на севере люди их приучили катать санки с поклажей целыми сутками.

Я усмехнулся — девушка меня уела своей начитанностью и знанием вещей, о которых давно подзабыл.

— Ну, это другие собаки, ездовые. Их специально выращивают для той цели. А наш Угар совсем другой породы.

— Какой?

— Не знаю. Больше всего похож на ньюфаундленда. Но помесь иной крови точно присутствует. Что-то наверняка есть от волкодава. Кроме того, ты ведь видишь, какой он — разве подобные собаки раньше существовали? Но, это идея… Надо попробовать его запрячь в волокушу — может, потянет?

— Не-ет… — протянула она. — Угар для этого слишком умный. Он тащить ничего не станет.

Через день, миновав сглаженные полузасыпанные возвышенности бывших строений, мы вышли за пределы города. Впереди расстилалась большая равнина, уходящая далеко на юг. С восточной стороны к ней подступали заросли кустарника и редкие участки кривых деревьев — остатки лесопосадок и естественных рощ, которые были здесь до всесокрушающего катаклизма… Я взошел на холм и долго смотрел вдаль — после моего похода вдоль берега реки здесь все сильно поменялось. Там, где раньше была голая перепаханная земля, росли невиданные растения. Различной величины: от мха, по которому удобно идти, и до большущих кустарников, чуть ли не вдвое выше нашего роста. И это не предел — дальше, к югу, они достигали еще больших размеров. Мы ничего не узнавали в этом многообразии: все было совершенно иным, незнакомым, и поэтому чудным для нашего взора. Кустарник и редкие участки травы начинались почти сразу, возле самых границ бывшего города. Природе понадобилось очень мало времени, чтобы оживить, казалось бы, безжизненные места, какими я их видел недавно…

— Странно…

— Что?

— Тут ничего не было. Только перевернутая земля — и все.

— Да? Не похоже… Но — загадочно, — выдохнула Ната.

Я с сомнением покачал головой:

— Дико… Потеряться можно запросто. Раньше, было темно и видимость не превышала полукилометра. Сейчас намного светлее — видно, как на ладони! Зато, мешают растения. Только подумать — всего за каких-то несколько недель…

— Я ведь говорила тебе — весна!

— Весна? — Я пожал плечами. — Весна… Ну, пусть так. При таких темпах, за пару месяцев тут все разрастется, как в джунглях!

— Нет… — протянула Ната. — Джунгли? Скорее — саванна. Или прерии, как в Северной Америке.

— Ладно. Как ни назови — все одно… Для нас это чужое. И куда теперь идти, понятия не имею. Давай придерживаться восточного направления — там мы будем ближе к реке, и, если заблудимся, сможем выбраться к ней и по берегу вернуться назад. Надеюсь, мы пришли не напрасно, и здесь водятся съедобные звери.

— Все бы вам о еде…

— Ага. Вон и Угар на мешок посматривает. Он тоже, не против перекусить!

Мы поправили поклажу на спинах и спустились вниз, навстречу неизвестности. Первым пропустили Угара. Я постоянно окрикивал его, пока пес не уяснил, что следует держаться поблизости. За ним шла Ната, а я, как обычно, замыкал шествие. Руки держал свободными, сжав только копье на случай внезапного появления особо опасного и крупного зверя. Мы постоянно петляли — выросшие растения не давали возможности придерживаться одного направления. Следов животных пока не встречали, но меня не оставляла уверенность, что это временно. Стаи собак и такие крупные хищники как «Бурые», должны что-то есть — не на людей же они охотились, в самом деле? Или, на людей? Мы шли до самой ночи. Я привык в скитаниях много и подолгу ходить, а Угар, внезапно став взрослым псом, казалось, вообще не чувствовал усталости. Он ступал своими круглыми лапами по слегка влажноватой почве, и я, как ни старался, не мог услышать ни малейшего звука… Да, он куда лучше нас оказался подготовлен к тому, чтобы начать эту новую дикую жизнь в местности, лишь на первый взгляд оставшейся прежней. Зато Ната начала часто спотыкаться, цепляясь за узловатые сучья, и проваливаться в пахнувшие плесенью и тиной ямки — следы от скопившейся дождевой воды. Она молчала, и я сжалился над уставшей до предела девушкой.

— Заночуем здесь. Возле тех кустов. Я вижу там поваленное дерево. Если оно сухое — нам будет из чего развести костер.

С деревом я ошибся. При ближайшем рассмотрении это оказался мощный куст, да еще и весь покрытый острыми длинными колючками. Мы расположились под сенью разлапистого кустарника, надежно прикрывшего от порывов дующего ветра. Он нес с собой холодный воздух — ветер дул северный, стылый…

Я обошел стоянку — под ногами похрустывали полусгнившие ветки. Подобраться к нам во время сна непросто. Но это, если не иметь на лапах таких мягких подушечек, как у Угара… Ната куталась в одеяло — ей все еще было холодно. Понадеявшись на установившееся тепло, мы нерасчетливо оставили дома зимние вещи и сейчас жалели об этом.

— Иди ко мне.

Она призывно протянула мне руку.

— Одеяло только одно… Мне сказал, а сам не взял!

— Я знаю.

— Будем спать вместе?

Я улыбнулся — она совсем перестала меня опасаться…

— Спать не придется. В смысле, всю ночь. Мы не в подвале. Кто-то будет сторожить до полуночи. Потом — другой. И так до утра.

— А… Понимаю. А Угар?

— Не считая болота, мы еще не ночевали в таких условиях. Среди зарослей. Нужно быть готовыми, а полагаться только на пса… я опасаюсь.

Ната подвинулась ко мне поближе. Я положил возле себя лук, поставил копье и, преодолевая слабое сопротивление, усадил девушку на колени, обняв ее руками. С другой стороны, к нам привалился Угар. Ната затихла, а я сразу перестал ощущать и холод, и усталость — близость этой маленькой женщины мгновенно пробудила во мне все те чувства, которые я испытывал, ворочаясь в постели часами, без сна… Она доверчиво склонила головку и положила ее на мое плечо. Раздался приглушенный голос:

— Ты устанешь.

— Нет, — почти шепотом ответил я.

— Ноги затекут…

Я промолчал и только крепче обнял ее, пытаясь укрыть от ветра. Она умолкла, а я, счастливый от близости и ощущения ее тела, тоже прикрыл глаза и опустил голову. Мы молчали. Девушка затаила дыхание, а я боялся потревожить ее малейшим движением. Она была на моих коленях, я чувствовал ее упругие бедра, хрупкую тоненькую спину и ладони, которыми она уперлась мне в грудь. Казалось, от нее исходило такое тепло, что оно проникало даже сквозь кожу моей рубахи… Ната слегка шевельнулась и задела губами мое оголившееся плечо. Мы оба вздрогнули. У меня затуманилось в глазах — так сильно я хотел прижаться к ее нежным губам своими. Мое состояние передалось и ей… Ната порывисто дышала мне в плечо, казалось, что ее губы что-то шепчут, чего я не должен слышать, но обязан догадаться, понять… Сглотнув от волнения, я стал гладить ее по волосам. Она вся как-то сжалась, но не сделала ни единой попытки высвободится, из моих объятий. Я вдыхал запах ее волос, в котором смешалась гарь костров, терпкий аромат окружающей растительности и, только ей присущий, дух… Уже ни в силах сопротивляться обуревающим меня чувствам, нежно коснулся губами тоненькой шейки. Мои руки продолжали гладить девушку по голове, по спине… Ната тоненько вздохнула:

— Дар…

Я вздрогнул и заставил себя остановится.

— Ты такой горячий…

— Грейся.

Она просунула руку мне под куртку — пальцы Наты были как ледышки. Я невольно охнул.

— Дай сюда.

Она протянула ко мне ладонь. Я поднес ее к своим губам и стал согревать дыханием. Потом — вторую… а затем я вплотную притянул к себе лицо девушки. Оно тоже было совсем холодным, и я принялся его целовать… Ната не сопротивлялась. Она вообще словно уснула — глаза девушки были плотно сжаты, и только порывистое дыхание выдавало, что она все чувствует… Я целовал ее глаза, застывшие щеки, вздрагивающий подбородок, и постепенно холод отступил. Это были чудные мгновения…

Я оторвался от милого лица и прикрыл Нату одеялом. Так хорошо мне давно уже не было… Девушка зашевелилась и убрала рукой краешек, мешавший ей меня видеть.

— Какой ты… нежный…

Она больше ничего не сказала — укрылась с головой и прижалась к моей груди…

С раннего утра небо сильно заволокло тучами — темными, низко сидящими над холмами, которые угрожали разразиться проливным дождем. Мы ожидали ливня, но он так и не начался. Вместо этого еще сильнее усилился холодный ветер, и я стал подумывать, что стоит вернуться назад. Но неожиданно воспротивилась Ната. Она слегка осунулась — ночное дежурство несла наравне со мной.

— Нет, Дар. Ветер кончится, и все пройдет. Когда мы опять соберемся сюда? Так далеко ушли от дома, и возвращаться, с пустыми руками? Я перетерплю холод…

Мы стояли на вершине, которую продувало насквозь, но не сходили вниз, под защиту складок местности — все это было последствием тех осенних дней, когда вся земля, казалась, перевернута наизнанку. Мы не уходили, потому что я хотел увидеть где-нибудь то, что мы так давно искали: животное, годное для употребления в пищу. Главное, конечно, было не в них — я высматривал следы появления человека.

Следов не находилось. Это не казалось удивительным — во-первых, мы не могли считать себя искусными следопытами, во-вторых — чуть ли не каждодневные моросящие дожди просто смывали любые проявления какой-либо активности, кто бы их не оставил. Дожди и время изменили картину прибрежья. Я не узнавал степи. После того раза, как побывал здесь и ушел назад с Угаром, все сильно изменилось. Травяной ковер колыхался при малейшем дуновении ветра и напоминал живой и огромный организм, дышащий не всегда ровно и в такт. Где-то очень далеко мелькали неясные тени, и тогда наш пес поднимал лобастую башку и устремлял туда немигающий взгляд… Ната потерла ладошки, согревая их своим дыханием:

— Куда сегодня?

Она хотела спросить, в какую сторону я намерен идти.

— Не знаю. Видишь вон ту узкую синюю полоску вдалеке?

— Да.

— Это — гряда холмов, подобных тому, на котором мы стоим. Только они намного выше, по-моему. Мне кажется, за ними находятся те самые скалы, которые стоят стеной в степи. Хотелось бы твердо знать — не подошли ли они вплотную к самой реке? Вот маршрут для поиска. Если возьмем вправо — выйдем, как раз опять к берегу. Можем уйти прямо на холмы, и к скалам, но там мы опять упремся в овраг, за которым, как помнишь, могут оказаться кошки или собаки.

— Пошли, как шли до сих пор. То есть — до холмов. По прерии.

— Прерии? — Я улыбнулся. Определение, данное Натой для высокой травы, подходило степям как нельзя лучше.

— Фенимора Купера начиталась?

— Да. А еще — Майн Рид, Сат-Ок, Лизелотта Вельскопф-Генрих, Сальгари, Джек Лондон, Карл Май! Продолжать?

Я присвистнул — неплохо! Ната чуть заметно улыбнулась — ей удалось меня поразить…

— На том берегу я схватился со своим первым врагом — матерью нашего Угара. И твои, давно изношенные мокасины — если уж мы решили придерживаться индейских названий! — между прочим, были сшиты из нее.

— Спасибо. Мне они очень понравились. Тепло… — Ната тряхнула головой, и ее темные волосы легли волной на пышный мех Крола — я все-таки убедил ее отдать его на изготовление капюшона.

— Да. Где-то, на той стороне это и произошло. Но тогда все сливалось, видимость гораздо хуже, все скрыто словно в сумраке. Да и сейчас не так далеко видно. Все покрыто травой. Сказать честно — мне это не очень нравится…

— Почему? Разве плохо — земля вновь наполняется жизнью!

— Не плохо… Странно только все это. В городе — до сих пор зима. Здесь и возле болота — настоящая весна. Видишь, как все тянется из земли? Понять бы, почему так? И, опасно… В такой траве может спрятаться любой хищник. Мы пройдем совсем рядом и даже не увидим его.

— А Угар на что? Он почует любого зверя раньше, чем ты его заметишь!

Я неопределенно пожал плечами — не следовало практически во всем полагаться на одного, пусть и такого сообразительного пса. Она наклонилась к нему и потрепала Угара по холке.

— Ну что, Угарушка? Есть тут звери?

Пес мотнул башкой и с шумом втянул ноздрями воздух.

— Все-таки, трудно привыкнуть… — Ната вопросительно посмотрела на меня, а я продолжил: — Он такой большой, сильный… Вроде — пес, а вроде — и не пес.

— Все понимает?

— Ну…

— Не думай об этом, — Ната поправила на себе мешок и посмотрела вниз. — Давай спускаться. Если мы будем стоять здесь все время, то никуда не попадем. А ведь ты хотел поохотиться, помнишь?

— Помню. Только на кого? Я ничего не вижу среди этих зарослей….

Мы прошли почти половину светового дня и устроились на привал. Степь все сильнее поражала буйством первобытных красок: повсюду рос огромный кустарник, на котором висели непонятные бутончики-почки, обещавшие в дальнейшем вырасти в плоды или цветки. Под ногами в изобилии попадались моховые прогалинки, которые так удивили нас в начале пути, а чем глубже мы уходили в степь, тем чаще они устилали черную и местами даже ярко-коричневую землю. Мы старательно обходили эти участки стороной — неизвестно, что это могло быть… Росшая отдельными пучками трава при ближайшем наблюдении оказывалась разных, совершенно не похожих друг на друга видов, встречались растения, совершенно не знакомые нам по прошлому, невиданных расцветок и форм. И это только начало… По всем прикидкам, за буйством зелени следовало ожидать и появления множества животных, им питающегося. А холодный ветер сменился такой жарой, что я кожей ощущал пришествие лета! Правда, настоящей зелени, как и у болота и в желтых песках, встречалось мало — краски природы изобиловали более мрачными оттенками. Хотя и они нравились нам куда больше, чем вконец осточертевший городской полуснег-полупепел, имеющий лишь один оттенок — цвет сажи. Возможно, слишком рано мы ждали от этой климатической зоны настоящего цветения. Но критерии прошлого больше не действовали. Я сильно подозревал, что невиданное изобилие растительности еще только предстоит с приходом настоящего тепла. Собственно, сами времена года тоже оказывались под вопросом — а будет ли теперь их смена? И что, если это непонятное межсезонье, меняющееся от лютой стужи до духоты, теперь и останется таковым навсегда?

Приглушенное рычание Угара и его недвусмысленно вздыбленная шерсть заставила нас оторваться от разговора, а в следующее мгновение мы оба вскочили на ноги. Пес, оскалив пасть, устремил свой взгляд на заросли кустарника, неподалеку от нас.

— Там кто-то…

Я зажал Нате рот ладонью и, стараясь не делать резких движений, потянулся к копью. Девушка сразу поняла, что нужно делать — уступив мне дорогу, наклонилась, поднимая с земли свое оружие. Угар продолжал рычать, впрочем, не производя большого шума.

— Тихо. Я все слышу. Тихо, Угар.

Где-то впереди, буквально в нескольких десятках метров, раздавался неясный шум. Словно кто-то большой и неуклюжий ломился сквозь эти ветви и сучья к определенной цели, нисколько не заботясь о том, что может привлечь к себе внимание. Ната, за спиной, еле слышно произнесла:

— Это не хищник… Он бы уже напал.

— Ты думаешь?

— Да. Там вода, помнишь? Мы переходили через ручей…

Я кивнул. Ната шепотом продолжила:

— Это кто-то пришел на водопой. Хищник подкрался бы незаметно. А этот уверен в своей силе — раз не боится шуметь.

— Ветер в нашу сторону. Он идет от реки. Наш запах относит на восток…

— Зачем ему идти от реки? Там ведь тоже есть вода?

Я пожал плечами — выяснить все мы могли, только увидев того, кто продирался сквозь кустарник. Ната вдруг заметно побледнела.

— А если это тот… Бурый?

— Вряд ли. Угар ведет себя как охотник — присмотрись…

Пес прижался к земле — он ждал только команды, чтобы метнуться в ту сторону, откуда исходил шум. Ната, успокоившись, тоже сделала мне знак замереть на месте. Она медленно встала на колени и приложила ухо к земле.

— Их несколько…

— Уверена?

— Да. Не меньше трех… или четырех.

Это многое меняло. Кто бы ни был, хищные звери или животные, но численный перевес не на нашей стороне. Нам следовало поскорее убираться отсюда, пока нас не заметили. Но, поведение Угара, чующего добычу за версту, мешало мне отдать команду к немедленному уходу — что-то здесь было не так… Он не вел себя, как если бы это были наши злобные преследователи — крысы-трупоеды. Или собаки — те уже давно учуяли нас сами! Я почувствовал знакомый азарт…

— Проверим…

Мы пригнулись, и, старясь ступать как можно тише, укрываясь за деревцами и кустами, стали приближаться к ручью. Внезапно я остановился и заставил Нату пригнуться к земле. На ее удивленный взгляд, я показал пальцем на губы и на одежду:

— Наш запах… Ветер переменился.

Шум вдалеке сразу стих. Видимо, мы не успели среагировать вовремя, и те, кого выслеживали, оказались не такими уж непугаными. Прошло несколько томительных секунд… Холодный порыв едва не сбил меня с ног. Налетевший с северо-запада ветер резко ударил в лицо, и от знакомого запаха я весь напрягся — смесь навоза и жеваной травы. Так могли пахнуть только коровы! Я поднял вверх большой палец, отчего Ната радостно улыбнулась — ее тоже захватила лихорадка ожидаемых действий. Мы ползком устремились вперед. Слева от нас, тоже изображая пластуна, передвигался Угар. С его пасти капала слюна, и он не сводил с колыхающихся кустов своего горящего взгляда. Я положил руку ему на холку.

— Постой…

Что-то в этих животных заставляло меня воздерживаться от опрометчивых решений. Я вгляделся внимательнее, но сквозь заросли ничего разобрать было нельзя. Ната ожидающе посмотрела на меня, и я решился.

— По моему счету… Раз. Два. Три! Встали!

Мы вскочили в полный рост. Ближайшее животное шарахнулось в сторону. Это были довольно крупные звери, ростом как раз с корову. Одно пригнуло башку и я, не теряя времени, метнул копье целясь в бок нападавшего. Лезвие со свистом прорезало воздух и пробило шкуру, погрузившись до самого древка. Вместо ожидаемого предсмертного мычания, мы услышали какой-то хрип, и все стадо, а в нем насчитывалось пять голов, повернулось и склонило в нашу сторону массивные и скрученные в спираль рога. Я содрогнулся — еще несколько секунд, и нас просто растопчут! А всему виной моя беспечность — нельзя нападать на животных, с которыми неизвестно что произошло после перерождения. Вчерашние жвачные вполне могли оказаться настоящими убийцами! Спас положение Угар. Он выскочил громадным прыжком вперед и оглушительно зарычал. Стадо смешалось и, давя и сбивая, друг друга с ног, бросилось наутек. Никакого стука мы не услышали — они, словно летели над землей и травой, хотя я явственно видел, как их копыта ступают по земле. Угар рявкнул и перехватил еще одним прыжком раненое животное, отсекая ему возможность бегства вместе с остальными. Оно отпрянуло в сторону. Я рванул из-за спины лук — одного копья оказалось недостаточно! Мимо просвистело копье Наты — она, возбужденная, смотрела вперед на последствия своего броска. В отличие от моего, он оказался куда удачнее — копье пробило животному шею и перебило артерию. Кровь хлестала так, что забрызгала все вокруг, словно выплескивалась под давлением из фонтана. Вместе с ней, из нашей жертвы выплескивалась жизнь… Я все же довершил начатое, всадив почти в упор пару стрел. Угар, благоразумно выжидая, пока тот перестанет кружиться и страшные рога не встретят его во время нападения, не давал ему убежать своими наскоками. У зверя подогнулись ноги. Он упал, жалобно замычал и, через мгновение, страшно захрипел — клыки пса стали довершать работу, начатую нашими попаданиями. Пес придавил своей тушей дергающееся животное и стал рвать ему шею…

Я перевел дыхание — только что мы подвергли себя смертельной опасности! Но зато, объединенными усилиями добыли то, что так долго искали. Только, что мы добыли? Убитое животное лежало на боку, задрав ноги вверх в последних конвульсиях. Я стал рассматривать его, поражаясь, какие шутки может выкидывать природа над теми, чей облик совсем недавно был нам так знаком. То, что мы приняли за коров, походило на них лишь отчасти. Величиной и комплекцией, это, действительно напоминало бывших жвачных. Но морда, причудами природы, словно срисована с сильно увеличенной, покрытой мехом, бараньей. На это указывали и рога, величине и крепости которых могли позавидовать настоящие коровы. Изогнутые и достигающие в длину полуметра, они являлись мощным оружием… Отсутствовало вымя, присущее настоящим коровам, зато повсюду очень густой меховой покров, что тоже говорило о том, что это изменившийся вид домашних овец, только ставших в несколько раз крупнее. Более всего меня опять поразили ноги. С некоторой натяжкой, их, скорее, можно было назвать лапами — наподобие тех, что имелись у пса. Привычные копыта отсутствовали напрочь. Ноги столбообразные, от самого туловища и до овальной стопы — но вот ее размер вполне соответствовал размерам животного. С такими лапами можно спокойно бродить по любому болоту, или даже трясине — ширина позволяла их владельцу проходить в самых недоступных местах. Этим объяснялась замеченная бесшумность передвижения при ходьбе и беге… Я потрогал ее рукой. Она была крепкой, загрубевшей, но и удивительно мягкой одновременно, и с виду напоминала собой кошачью. Если в ней запрятаны когти, то это не покажется слишком удивительно… Я перевел взгляд на морду — с открывшейся пасти свисал длинный язык. Угар с вожделением его облизывал, готовясь откусить.

— Погоди.

Я отодвинул пса в сторону, продолжая осмотр зверя-животного. У него не оказалось клыков или острых зубов, и это меня успокоило — это, действительно, жвачное животное. Возможно, оно появилось-переродилось, из случайно уцелевших овец.

— Овцебык.

Я обернулся, посмотрев на Нату. Она утвердительно повторила:

— Овцебык! Такие водятся… Вернее, водились в северных странах, ближе к полярному кругу. Этот очень похож, можно сказать — копия! — если только не рога да эти лапы.

— Да, наверное, так и назовем. Что с тобой?

Я едва успел подскочить и подхватить девушку за талию — она, внезапно закатив глаза, начала заваливаться набок, собираясь упасть на землю.

— Что с тобой? Ната! Наточка!

Пришлось вытащить припасенную фляжку — в некоторых случаях сильный запах коньяка действует не хуже нашатырного спирта!

Она закашлялась, вздохнула и попыталась высвободиться.

— Опять, да? Я… Я не знаю. Увидела кровь, твои руки в ней, свое копье — и вот… Сама не знаю, почему так.

— Тебе плохо?

— Нет, нет! Все нормально. Ты извини, я просто переволновалась, наверное…

Я посмотрел на свои руки, обагренные густой и темной кровью животного, на копье, которое воткнул в землю, рядом с тушей, из разорванного горла которой успела натечь на землю бурая лужица… И умолк. Девушка присутствовала при настоящем убийстве, которое мы совершили, можно сказать, впервые… Крол не в счет — он и так был почти мертв, все происходило при скудном свете, да и размеры несопоставимы. А сейчас, это настоящая смерть, причем Ната сыграла в ней не последнюю роль. Девушка испытывала приступ тошноты, видя убитое животное, хотя видеть трупы ей приходилось не меньше, чем мне…

— Дать тебе воды?

— Да, пожалуйста… Или, нет. Дай мне глоток из фляжки…

Я сделал удивленные глаза, но смолчал — Ната всегда брезгливо морщилась, видя, как я прикладываюсь, к чему бы то ни было, крепче чая… Она отпила и слабо улыбнулась:

— Не сердишься? Думаешь, какая я тебе помощница, да?

— Нет, не думаю. Со всяким могло случиться. И знаешь, я ведь тоже сначала такое чувствовал, когда убивал…

Она посмотрела на меня долгим пронзительным взором и покачала головой:

— Нет… Ты закаленный.

Я смолчал — давно ли я стал таким?

— Ты закаленный, — повторила она. — Такие не впадают в истерику от вида крови. Это у тебя в глазах.

— Считаешь меня жестоким?

— Я так не говорила. Просто ты — мужчина.

Я хмыкнул:

— Так… А мужчина, по-твоему, только тот, кто способен спокойно смотреть на пролитую кровь? Я знавал таких женщин, которые относились к этому куда более равнодушно, чем иные мужики…

Ната упрямо мотнула головой.

— Не говори мне о других. Только ты… и я. Ты — Мужчина. Это не одно лишь умение убивать и резать. Это — еще и многое другое… А я должна тебе соответствовать, чтобы не стать обузой. Ты сам так говорил — помнишь? Когда та кошка ранила Угара! Моя слабость может нас всех погубить, при случае…

— Хорошенькая слабость! А это — чья работа?

Я указал на окровавленное копье.

— Да… Слов много, сумбурно все, а главное — безосновательно. Я не верю. Смогла попасть — смогла убить. Сможешь вынести и все остальное. И не терзай себя сожалениями — у нас нет иного выхода.

Она вздохнула.

— Это случайность…

— Поможешь мне разделать бычка?

— Не надо!

Она вскрикнула с такой мольбой, что я сжалился.

— Ладно. На сегодня с тебя и впрямь достаточно. Сделаю все сам. Смотреть-то ты сможешь?

— Попробую.

Я вытащил нож и воткнул его перед собой в землю.

— Начнем. Учись. Запоминай.

Овцебык был довольно таки тяжел, кроме того, мне мешал Угар, пытающийся урвать свою долю добычи и грозно рычащий на мои попытки отогнать его от туши. Я довольно бесцеремонно оттащил пса за загривок, приложив все силы. Он упирался и не хотел отходить, а сдвинуть сопротивляющегося Угара с места — это, надо сказать, еще та задача… Мне пришлось на него грубо прикрикнуть, после чего он, с очень недовольным выражением на морде, отошел к Нате и уселся в ее ногах. Я скосил в их сторону глаза — девушка стояла, а наш пес сидел на задних лапах и в таком положении достигал ее груди. Реально медведь! Хорошо, что свой и прирученный…

— Вначале нужно повернуть добычу так, чтобы тебе было удобно добраться до брюха. Теперь осторожно, чтобы не запачкаться, делаешь надрез вдоль, от груди к паху. Да, забыл… Голову следует повернуть от себя и разрезать яремную жилу. Не улыбайся, пожалуйста — я просто дословно вспоминаю инструкцию из какого-то пособия… На самом деле, черт его знает, что это такое, думаю, самая главная вена в шее. Вообще-то нужно подставить тазик и слить туда всю кровь. Но нам она ни к чему… Да и не так много осталось. Подождем, пока стечет остальное, это произойдет быстро — животное еще теплое, и она не успела свернуться. Это нужно для того, чтобы в мясе не осталось крови, понимаешь?

— Да… А зачем?

— Не знаю… Вроде, мясо будет портиться, если этого не сделать. Так, после этого начинаем шкуру стягивать к спине, помогая ножом, только аккуратно. Если шкура не нужна, а животное очень большое — это тоже ни к чему. Можно просто вырезать куски мяса, а остальное бросить. Но ведь мы не бросим, правда? Нам нужно от него все, и шкура в том числе. Как ты считаешь — из нее получится шикарный тулуп?

— Не знаю. Она на вид такая тяжелая. Кроме того, ты уже сшил мне куртку. И ткани у нас достаточно.

Я улыбнулся:

— Ну, это легкая куртка. А для настоящего холода, градусов так в пятьдесят, нужна шуба, вроде этой. Только я один ее буду долго делать, если ты мне не поможешь… Смотри, какой тут красивый узор, на меху? Если его сохранить, потом можно будет это место оставить для украшения.

— Если сделать его впереди, возле груди?

— Точно. Я его могу испортить… нужно поддержать вот здесь, чтобы не порезать.

Ната, забыв о тошноте, уселась на колени и принялась мне помогать. Я про себя усмехнулся — главное, не дать понять, что я ее отвлекаю…

— Нет, не так. Возьми вот здесь и как бы закатывай ее на себя.

Она послушно выполнила, что я просил.

— Прекрасно. Теперь вот здесь, здесь… Тяни чуть сильнее, но не рывками — тогда она останется целой.

Постепенно мы общими усилиями освежевали овцебыка, и я положил возле ног девушки большущий ковер, еще пару часов назад, защищавший нашу добычу от ветра и стужи. Ната присела на колени, погладила мех и грустно произнесла:

— А все-таки жаль… Мы ведь не могли без этого обойтись, да?

— Не могли. Наши запасы не бесконечны, кроме того, когда истечет срок годности многих консервов, их придется выкинуть, чтобы не отравиться. Но и это мы все не сможем съесть — просто не унесем с собой. Но постараемся.

— Как?

— Придется развести костер и как следует подвялить мясо в дыму. Тогда оно и станет легче, и дольше сохранится.

Ната недоверчиво посмотрела на меня:

— Ты все знаешь… Откуда это? Разве ты раньше был охотником?

— Никогда. Даже ружья в руках не держал. Я ведь тебе уже говорил, что первая настоящая добыча — свинорыл. Но его мясо мне не так, что понравилось. Все из фильмов, да книг… Так ведь ты тоже, много читала — разве не попадалось описаний того, что я только что сделал?

— Не знаю. Не помню. Точнее… я мало увлекалась книгами на эту тему. Мне больше нравились исторические, всякие энциклопедии, или…

— Или?

Ната смутилась, и я, смеясь, продолжил за нее:

— Или любовные романы, не так ли?

— Ну, не совсем так…

— О, прекрасная принцесса, похищенная злобными и жестокими разбойниками! Она была продана в страшное рабство в восточный гарем! Он посвятил свою жизнь ее поискам — но не нашел, и, лишь через многие годы, освободил случайно из плена девушку, а позже влюбился в нее — а та оказалась дочерью его возлюбленной… и разумеется, отдала ему свое сердце. Или нет — они были разлучены судьбой, так как он был богат и надменен, а она бедна и умна — даже слишком, для капризного сына богатых родителей…

— Перестань!

Я увернулся от горсти земли, брошенной в мою сторону, и продолжил:

— Или вот — она его не любила, и он ее не любил! И они никого не любили, а потом умерли вместе в один день и лишь на небесах поняли, как им не хватало друг друга!

— Ну, перестань, Дар!

Ната смеялась и притворно хмурила брови:

— Что, сам не читал, да?

— Я? Ну… Может и читал, пару раз, для общего ознакомления.

— Я же девушка! Мне положено читать романы о любви, вышивать крестиком и уметь играть на фортепиано!

— Это в двенадцать-то лет? Ага, а еще сказки рассказывать… Ладно, брось. Давай лучше мясо разделывать.

Уже без боязни и отвращения, Ната стала мне помогать, а я, продолжая подтрунивать над ней, отвлекал разговорами от мыслей о смерти. Наверное, мне это удалось — Ната уже гораздо спокойнее воспринимала вид и запах крови, густо впитавшийся в почву вокруг нас.

Мы вырезали самые аппетитные куски, разрезали их на кусочки и развесили над костром — я собрал весь ближайший хворост для этой цели. Угар получил, наконец, свою долю. Он уплетал мясо с таким урчанием и жутким хрустом переламываемых костей, что мы только переглядывались, не решаясь окликнуть пса. За один присест, он съел, наверное, не менее чем пяток килограммов, отчего его живот раздулся и стал похож на туго набитый барабан.

— Он лопнет…

Ната с испугом смотрела, как пес поглощает очередную порцию, но я отвел ее руку, которой она пыталась оттащить мясо прочь.

— Вряд ли. Он зверь, как бы там ни было. Волки, к сведению, могут сожрать до двенадцати килограмм. А они не умирают от обжорства. Любой хищник может и должен долго голодать, а потом так наедаться, что съеденного мяса ему вполне хватит надолго вперед. Пусть лопает. Нам нужно набрать воду — наша, во фляжке, кончается.

— У меня еще есть немного.

— Умница. И все-таки побереги ее, пока я не вернусь.

— Ты уходишь?

— Не бойся. Пока с тобой Угар — никто к вам не приблизится. А без воды нам всем будет несладко.

— Разве та, которую пили эти коровы, не годится для нас?

Я посмотрел на нее круглыми глазами и хлопнул себя по темени:

— Идиот.

— Бывает… — Ната точно скопировала мою интонацию… Она так насмешливо скорчила рожицу, что я не выдержал, сгреб ее в охапку и с силой прижал к себе.

— Задушишь…

Я нехотя разжал объятия, но Ната не спешила отойти. Она сама прижалась ко мне и очень серьезно посмотрела снизу-вверх, глаза в глаза.

— Что ты?

— Молчи. Ничего не говори, хорошо?

Она ткнулась мне в грудь лицом, помолчала некоторое время и потом сразу отошла прочь. Я стоял в растерянности, не зная, что на нее нашло. Девушка остановилась возле ручья, присела на корточки и стала умываться. Я подошел и сел рядом.

— Вода холодная, какая… Но чистая — я попробовала!

Мы переночевали возле остатков туши. Всю ночь я поддерживал костер — огонь отпугнет любого зверя, а они вполне могли появиться на запах крови и мяса. Пес самым бессовестным образом спал на земле, раскинув лапы, и так сопел, что мы с Натой не могли заснуть. Кончилось тем, что она перебралась ко мне, под накидку, вместе со своим одеялом. Я обнял ее, укрыл и вздохнул — она была совсем рядом… и так далеко, словно на иной планете. Я не мог теперь даже помыслить о насилии над ней. Но как же трудно терпеть… Эта девочка — ведь по возрасту она совсем молоденькая девушка! — годилась мне в дочери. Но менее всего, я хотел бы, что она ею была, прежде всего, видя в ней только женщину, которой так желал обладать.

Она успокоилась, лежа подле меня, и вскоре заснула. А я смотрел на красноватые угольки костра и старался не шевелиться, чтобы не потревожить ее покой. То, к чему я так стремился, чего так хотел — исполнилось. Я нашел еще одну живую душу, родственную, не одичавшую в этих нечеловеческих условиях. Часто представлял себе — какой она окажется, эта встреча… А все вышло совсем не так, как я себе придумал. Не множество людей, спешащих на помощь, не подготовленный и организованный отряд спасателей — напротив. Так сложилось, что это я стал для нее спасителем, выведя девушку их пределов нижнего, еще более сурового, чем мой, мира. И мог ли после этого обмануть, уже ее, надежды?

— Ты не спишь?

От неожиданности я вздрогнул.

— Нет…

— Почему? Тебе надо отдохнуть — нам так далеко возвращаться назад.

— Ничего. Я мало сплю с некоторых пор. Наверное, свежий воздух тому причиной. Раньше, до того… ну, в общем, тогда, мог проваляться в кровати долго. Я же сова.

— А я — жаворонок. Но тоже — раньше. А теперь могу спать в любое время — или не спать — если нужно.

— Это хорошо. А теперь спи, еще рано вставать.

Она закуталась поплотнее и негромко произнесла:

— Холодает… Словно зима опять возвращается.

— Не должно бы…

— Почему? Теперь все возможно, даже две зимы сразу, разве не так?

Я неопределенно пожал плечами. Возразить что-либо на ее слова не мог, но согласиться с ними… лучше не надо. Ничего хорошего возвращение сильных холодов нам принести не могло. Скорее даже наоборот…

— А я любила зиму…

Она поджала под себя ноги, усевшись, как индийский йог, и принялась расчесывать Угара, тоже проснувшегося и перебравшегося к нам поближе, и положившего голову на лапы.

— Мы играли в снежки, катались на санках… Папа водил нас на каток, где я здорово расшибла себе в первый раз нос. Все испугались, стали искать врача, а он только смеялся и говорил, что до свадьбы заживет… Зажило. Только свадьбы так и не было.

— Ната…

Она, глядя перед собой, как бы отмахнулась ладонью:

— Все в порядке, Дар. Все в полном порядке… Извини, что вспомнила. Ты не переживай больше за меня, не стоит. Я сильная девушка. Просто иногда так хочется вновь почувствовать себя маленькой. И я на самом деле любила зиму.

— А теперь?

— Теперь? Не знаю… нет, наверное. Теперь она для меня стала совсем не такой, как была раньше. Холодно, мрачно, тоскливо… и одиноко. А ты?

— Я всегда любил тепло.

Угар опять засопел, повернулся во сне на бок, вытянув лапы еще дальше… Он явно переживал сегодняшний день — лапы подергивались, пес даже стал поскуливать от избытка чувств. Мех собаки согревал, хотя и лез в лицо курчавыми волосками, отчего вся кожа начала сильно чесаться.

— Повернись. Я тоже от него чешусь, если долго с ним играю. Как ты думаешь, мы когда-нибудь еще увидим звезды?

— Да. Непременно. Ты заметила, что с каждым днем небо как будто становится выше? Может быть, в один прекрасный день мы проснемся, а этой бурой кучи облаков больше нет!

— Скорее бы, — Ната мечтательно потянулась, потревожив Угара. — Так хочется увидеть настоящее солнце, а не эту пародию…

— Мы и сейчас его видим. Просто сквозь облака оно не так ярко сияет, как раньше.

— Да я понимаю… Только кажется, что оно не наше. Чужое, совсем не такое теплое и ласковое. Будто чей-то глаз все время смотрит и смотрит на нас с тобой, и никуда от него не спрятаться.

Я поморщился — сравнение, выбранное Натой, приходило и мне в голову, отчего порой бросал взгляды вверх, хотя и старался не зацикливаться на этой мысли.

Стало чуть светлее. Угар потянулся, зевнул и, стряхнув меня со своего бока, сделал попытку подняться. Ната, разомлевшая от тепла, сытости и спокойствия, хотела его остановить, но я ей помешал:

— Пусть идет. Может, ему в кусты надо.

— Лишь бы не уходил далеко. С ним спокойнее. Но если что — ты ведь тоже почувствуешь, правда?

— Правда.

Она некоторое время молчала, а потом спросила, делая паузы в словах: — Дар… А ты, больше ничего не ощутил в себе, кроме этой способности чувствовать опасность?

— Не бойся, Ната. Нет, я ничего не ощутил. Я такой же, как был раньше. Может, более решительный, чем прежде.

— Ты был нерешительным?

— Иногда да. Когда не знал, прав я или нет. Если следовало совершать какие-то действия сразу и без раздумий.

Она хмыкнула:

— Так ведь это не нерешительность, а совсем иное!

— Что же это, по-твоему?

— Ну, наверное, признак повышенной ответственности за свои поступки. Потому ты и не мог сразу, быстро что-то делать… Мне кажется, ты на себя наговариваешь, я ведь уже видела, как быстро ты принимаешь решения, если грозит опасность.

— Это от страха, наверное. — Я улыбнулся.

Утром мы нагрузились так, что еле передвигали ноги от тяжести: я тащил сырую шкуру и даже часть провяленного на костре мяса, а Ната — еще одну часть. Все, как бы ни хотелось, забрать не могли. Почти вся туша оставалась лежать на земле — и я предвидел, что едва мы покинем это место, как к нему соберутся многочисленные любители падали… Следовало уходить: среди них могли быть и крупные хищники, встреча с которыми не входила в наши планы. Как Угар ни сопротивлялся, я навьючил мешок и на него — не нести же все нам одним. У меня еще была идея соорудить что-то вроде салазок — пес вполне мог бы тащить их по влажной траве и песку. Но это требовало времени, а его у нас как раз и не хватало.

Пес, хорошо выспавшийся за ночь, нюхал воздух и бросал внимательные взгляды на юго-запад — в сторону синеющих вдалеке скал. Это могло предвещать только беду.

— Если придут собаки — придется принимать бой. Или оставить им мясо. Лучше подальше уйти.

Ната согласилась, прекрасно понимая, что одно дело — сражаться с помощью огня, которого все звери на земле должны бояться, и другое — пытаться остановить разъяренного «Бурого» нашими копьями. Он мог и не знать, что такое огонь… Бледное просвечивающее пятно подбиралось все выше к зениту — мы могли разглядеть его сквозь белесый полог облаков, мешавших ему всей своей силой осветить землю. Расплывчатым кругом оно поднималось над нашими головами, и мы ощущали исходившее от него тепло.

— Скоро оно разорвет эти тучи…

— Возможно. Будет ли это хорошо?

— Боишься, что его лучи окажутся для нас опасны?

— А ты нет? После всего, что произошло, солнце тоже могло стать другим. Я не буду тебе разъяснять про защитный атмосферный слой и радиацию — сам мало в этом понимаю. Но, если после катастрофы, над нами стало меньше кислорода, или там, озонового слоя — его лучи просто сожгут нас. Правда, если вспомнить про тот «грибок»… — я поежился, представив себе чудовищную шапку, виденную мной в момент Катастрофы, — то мы, вообще, уже давно ходячие мертвецы.

Ната глубоко вздохнула, не ответив — к чему слова? Мы продолжали уходить к городу, взяв направление круто на север. Трава становилась все гуще, а земля — все мягче. Идти по ней стало трудно: она не прилипала к ногам, но зато как бы разъезжалась под ступней, отчего каждый раз приходилось делать лишнее усилие при шаге. Этих проблем не испытывал Угар — он спокойно шел впереди, передвигаясь на широких лапах. Мы могли ему лишь позавидовать… Вот для чего пригодились такие странные ступни! Мимоходом я сорвал несколько больших почек с ярко-красного куста и лизнул их. Вкус был слегка кисловатым, чем-то напоминавшим шиповник.

— Ты знаешь, что это за растение?

— И знал бы, не ответил. Чем оно было раньше — вопрос не столь важный, как тот, каким оно стало сейчас.

— И как это узнать?

— Ну, если его будут клевать птицы…

Ната красноречиво вздернула нос:

— Какие птицы, Дар?

Я запнулся. Не считая воронов, встреча с которыми оставила в моей памяти не самые лучшие воспоминания, иных птиц в городе, да и в степи, часто встречать не доводилось. И, лишь очень редко, в основном возле большой воды, вроде Болота, кто-то пролетал в вышине, мало различимый и оттого совершено не дающий возможности понять — кто это мог быть?

— Птицы есть, Ната. Хоть и мало… но есть. Тогда какие-нибудь, насекомые.

— Нет уж… — протянула она, перешагивая через толстую бурую ветку, стелющуюся по земле наподобие лианы, — не надо. Если трава такая выросла, да овцы превратились в быков — то насекомые и подавно. А как ты предлагаешь разговаривать с паучком, величиной с нашего Угара?

— Это вряд ли. Хотя, я уже видел — в степи. Именно паука. Они были, конечно, довольно большие… и странные, намного крупнее прежних, но не настолько, как ты представляешь. Я уже думал над этим. Может быть, случись все летом — тогда да, возможно. А так как была осень и, заметь, вот-вот ожидался настоящий снег и мороз — то всякая мелочь, вроде комаров, жуков и им подобных, давно уже попряталась по своим норам. Хотя, конечно, быть уверенным в этом до конца нельзя. Так, одни предположения… Почему изменилось то, что изменилось, не знаю. Но думаю — это произошло только с теми, кто попал под излучение.

— Ты про свечение?

— Ну, может быть, не только оно. Или, не именно оно. А в общем, да, наверное. Другого ведь объяснения всему этому нет. И зверья больше чем людей, просто по той причине, что все оно находилось далеко от жилья. А в степи все-таки было больше возможности уцелеть, чем, когда на твою голову летят тонны бетона и стекла.

Ната указала мне на пса. Тот с шумом втягивал воздух и уверенно сворачивал левее направления, которого мы придерживались.

— Остановить его?

— Ни к чему. Угар знает, что делает. Это инстинкт. Он чует дорогу так же, как мы ее видим. Мы уже ходили с ним здесь — до тебя. И теперь он выбирает самую подходящую тропу.

Мы взяли быстрый темп, стараясь поспеть за могучим псом. Даже с грузом он уходил вперед, дожидаясь потом, пока мы взберемся за ним на кручи, которые стали все чаще попадаться — мы вступили в черту города.

— Все равно, — хмыкнула Ната, неожиданно вернувшись к прежнему вопросу, — ты не такой, как все… Странный. И знаешь почему?

— Ну?

— Ты спокойный.

Я с недоумением посмотрел на девушку.

— Может быть, я не так сказала, и это надо обозначить иным словом… Видишь ли, мне не приходилось встречать таких людей, которые ко всему относились настолько терпимо. Ну не терпимо, а без излишних эмоций, наверное… А ты можешь. Ты многое умеешь, будто специально готовился к тому, что наступит. Ты ничему не удивляешься, воспринимаешь все, что видишь, словно уже заранее был готов к переменам. Я, когда смотрю в твою сторону, не могу даже представить тебя другим — цивилизованным, в костюме, за рулем автомобиля…

— Я не умею водить машину.

— Все равно. Ну не машину, так что-нибудь другое. В костюме, идущий с портфелем, например. Это не ты! Ты не вписываешься в этот образ. А тот, в котором сейчас — он твой. Твой настолько, будто ты в нем родился! Ты словно знал, что все так будет — катастрофа, дикие звери. Все, все… Я, когда тебя увидела впервые, на острове, думала, что у меня галлюцинации. Ты именно отсюда, Дар — со своим луком и мечом за спиной, с этими украшениями на шее, — она указала на висящие на ремешке клыки крыс и свинорыла. — Ты дикарь… Только образованный и умный. Но все равно — оттуда. Из прошлого. Древнего прошлого.

Отрицательно мотнув головой, я потянулся к сумке, в которую мы сложили с вечера куски завяленного мяса.

— Не буду отказываться… и подтверждать тоже не буду. Специально я к такой судьбе не готовился. Все само собой получается… И… давай перехватим. К вечеру мы будем в балке, где ночевали в прошлый раз. У нас тяжелый груз, все равно не успеем пройти больше.

Угар, увидев, что мы остановились, подластился к Нате, и та, не удержавшись, сунула ему большой кусок мяса.

— Не балуй его. Он с вечера съел столько, что ему еще на пару дней хватит.

— Мы все равно все не сможем донести — пропадет.

— Теперь нет. Оно покрыто тонким слоем нагара и сможет выдержать, пока мы не засолим его дома в ведрах.

Я был вынужден объяснить ей, что пес нам нужен не сытый, а бодрый — на случай, если появиться очередная кошка или крысы.

— И что, от того, что он будет голодный, он станет лучше сражаться?

— А ты попробуй сама, наешься до отвала, а потом побегай или попрыгай…

— Прости, ты прав. Давай собираться и уходить. Я уже соскучилась по нашему подвалу…

Я ничего не ответил, но про себя озарился счастливой улыбкой: мое убежище стало для нее домом! И я тоже хотел быстрее вернуться обратно. Запал, с которым я пускался в странствия раньше, почти сошел на нет, после того, как я встретил Нату. Что мне было еще искать? Я благодарен судьбе, зато то, что это оказалась именно она, а не кто-нибудь, другой…