Первый толчок мы почти не почувствовали. Лишь слегка вздрогнули блики огня на стенах, скупо отражаемые от почти прогоревших дров в очаге. Угар приподнял голову и навострил уши. Мы еще не спали, но уже лежали каждый в своей постели, разговаривая о чем-то несущественном. Вслед за Угаром и я приподнялся на локте: волна необъяснимой тревоги пронзила все мое существо… Полог, сшитый из двух одеял, служивший ширмой, отделявший ложе девушки от остальной комнаты, вдруг сильно колыхнулся, словно его приподняло ветром — чего в подвале просто не могло быть… Ната, поднявшись на колени, испуганно сложила руки на груди. Она устремила свой взгляд наверх и, с дрожью в голосе, произнесла:

— По… потолок! Дар, там трещина!

Я вскочил. Поднимая глаза к потолку, куда указывала Ната, успел подумать про «тревожный» мешок, по заведенному мной обычаю, висевший у выхода. Он всегда был наполнен всем необходимым. Но добежать до него я не успел…

Нас так тряхануло, что и я, и Ната буквально взлетели к потолку. У меня искры посыпались из глаз — я врезался головой в балку. Нате повезло чуть больше: она, как кошка, приземлилась на ноги, но сразу упала — пол под нами качался, словно живой… Следующий удар кинул нас в объятия друг другу — и хорошо, что слетевшая перед тем постель Наты упала раньше, чем мы, столкнувшись, покатились по бетону куда-то в угол. Мы снова поднялись и опять упали — устоять на ногах стало решительно невозможно. Поднялась пыль, все валилось со стеллажей вниз, летели осколки камней и стекла. Многие коробки развалились, и их содержимое покатилось по полу. Впечатление было, что и пол, и потолок стали жить самостоятельной жизнью, они двигались, приводя нас в ужас жутким шевелением… Я рывком приподнялся, и, ухватившись за вбитый в стену крюк, попытался удержаться на ногах. Над головой послышался скрежет, и я сделал такой прыжок, за который не стыдно даже перед тигром. Плита, сдвинувшись с места, резко качнулась вниз и воткнулась торчком в бетонный пол подвала. Раздался визг: один из падающих стеллажей накрыл собой и всем своим содержимым метнувшегося к выходу пса.

— Угар!

Ната пронзительно закричала и кинулась на выручку собаке. Я перехватил ее порыв, выдернув из-под падающей ей на голову глыбы бетона, а затем рывком отправил к лазу.

— Прочь!

— Дар! Собака!

Ната протягивала руки к несчастному псу — а там уже творилось что-то ужасное. Стены стали покрываться жуткими трещинами. Тлеющие угли из очага вдруг оказались на полу, все помещение наполнилось чадом и гарью, сжигая и без того испорченный клубами пыли воздух закрытого помещения.

Выкидывая вслед за девушкой все, что попалось мне под руку — топор и свои штаны, я кинулся к лазу. Вслед раздался скулеж обреченной собаки… — Угар! — Ната рванулась обратно, но я сжал ее запястье до боли и, преодолевая сопротивление девушки, вытащил нас на поверхность. Жизнь Наты означала для меня гораздо больше, чем судьба погибающего Угара. Мы уже не могли ему ничем помочь, а рискуя остаться внутри подвала, были бы замурованы так же, как и он. И, едва сами отбежали от входа на несколько шагов, как тяжелый валун, до сих пор, как скала, прикрывающий вход с одной из сторон, сдвинулся с места и наглухо запечатал лаз.

— Нет!

Ната рвалась их моих рук… Она кричала, плакала, обзывала меня такими словами, что я только стискивал зубы, понимая, что она не в себе сейчас… А под ногами все дрожало и тряслось — мы с трудом сохраняли равновесие. Это было далеко не то, что пришлось нам пережить в Тот день, но и в этом, самом сильном за все время после катастрофы, землетрясении, хорошего оказалось мало. Оно продолжалось довольно долго — около десяти минут. Постепенно толчки стали ослабевать, а потом прекратились. Всюду стояла столбом поднятая ввысь пыль. Над холмом повисло облако, быстро сносимое сильным и пронзительно холодным ветром. У нас стало скрипеть на зубах. Я силой усадил Нату на землю.

— Пить… — жалобно попросила девушка.

Я посмотрел в направлении ручья, из которого мы брали воду. Он был погребен под падающим песком и весь замутнен. Рассчитывать на такую воду уже не приходилось.

— Придется поискать подальше. Ручей забит грязью. Но вряд ли мы сможем сейчас найти чистую воду поблизости. Землетрясение засорило все источники.

— Угар… Он погиб?

— Не знаю, — я поджал губы. — Если жив… мы его выкопаем. Но сейчас стоит подумать о себе. Этот ветер заморозит нас к утру на все сто процентов, и мы уже ничем не сможем помочь Угару.

Ната начала мелко-мелко дрожать: она выскочила на улицу совершенно раздетой, если не считать рубашки. Я, напротив, оказался только в штанах. Холод, вначале не замеченный из-за шока, стал овладевать нашими телами…

— Мы не сможем попасть в подвал и там переждать?

— Не думаю, что там безопасней. Да и вход завален большим камнем. Его нужно откапывать. А сейчас просто не до этого. Нам необходимо развести костер, иначе замерзнем… Только как это сделать?

— У меня в кармане рубашки есть спички… я случайно положила их, когда готовила ужин.

— Случайности спасают нам жизнь. Но одних спичек мало — требуются еще и дрова.

Не в первый раз мы ночевали под открытым небом, но уже давно ни она, ни я, не были так не готовы к подобной ночевке… Все наши теплые вещи остались внутри, под завалом. Одеяла и куртки, меховая обувь и перчатки — все находилось под многотонной массой, осевшего вниз холма. А ветер, как нарочно, усиливался, становилось все холоднее и холоднее. Ната, скукожившись и обняв колени руками, стала вздрагивать всем телом… она застывала. Смерть, которую мы избежали внизу, теперь угрожала здесь — в виде этого, не ко времени налетевшего, холода. Собственно, я ощущал себя не лучше — у меня зуб на зуб не попадал, выбивая дробь, с которой я едва мог совладать.

— Надо торопиться. Вперед! Нельзя сидеть на месте. Нужно бороться. Вперед, Ната! Разожжем костер — продержимся до утра. А там… утро вечера мудренее.

Ната без слов поднялась. Я видел, как ей плохо. Она не то, что собирать дрова — сама не могла сделать ни шагу.

— Держись. Пожалуйста, держись, Ната.

Она согласно кивнула, не разжимая плотно сжатых губ. Так как за предыдущие месяцы мы подобрали практически все, что могло гореть, за дровами приходилось уходить все дальше и дальше, предпринимая довольно далекие вылазки. На всякий случай, в подвале всегда был большой запас приготовленных дров, но к ним мы не имели доступа. Найти что-нибудь пригодное для разведения огня могли, только отойдя от холма на расстояние не меньше километра. Ближе давно подобрано все. Ни у Наты, ни у меня не имелось обуви — пришлось идти босиком по промерзшей земле, сильно рискуя обрезаться о вылезшие в результате толчков острые концы ржавого железа и всяческих обломков. Жалея девушку, я, тем не менее, заставлял ее двигаться, собирать древесину. Оставаться на месте — означало замерзнуть. Мы нашли несколько досок, какие-то ветки, вырванные из недр, даже бревно — возле него я остановился и принялся с ожесточением рубить. Ната, вздрагивая и трясясь всем телом, пыталась разжечь огонь. Спички одна за другой гасли на ветру — она не могла даже удержать их в руках.

— Брось.

Я высмотрел вблизи покрытые мхом и землей плиты — под ними можно хоть как-то укрыться от ветра. Но, если земля вздрогнет еще раз — они окажутся нашей могилой… Я сплюнул, внезапно ожесточившись — Ну и что? Мы быстрее замерзнем, если что… Ната безвольно закрыла глаза и стала опускаться на холодную землю.

— Не спи!

Она только кивнула, так и не открыв глаз. Я надрал мха, выбрал охапку посуше и отложил ее в сторону — на разведение огня, остальное бросил на землю, ей под ноги. Потом раскидал его на небольшом участке и молча стал стягивать с Наты рубашку. Она только дернулась, но я уже уложил ткань на мох, а следом и саму девушку, животом вниз. Ната задрожала еще сильнее: земля вовсе не была теплой, и ложиться даже на ткань оказалось неприятным делом. Но выбирать не приходилось. Я стал с неистовством растирать, мять и безжалостно разогревать спину девушки. Мои ладони от грубой работы и от постоянного использования рукояти топора или древка лука стали жесткими и покрылись мозолями. Спина Наты порозовела, потом покраснела, и вскоре она начала постанывать — мои прикосновения уже жгли ей кожу. Но я все еще не прекращал своих усилий, добиваясь того, чтобы выгнать из ее тела весь холод. Ната жалобным голосом произнесла:

— Протрешь ведь… Уже горит все!

— Терпи.

Я быстро перевернул ее на спину. Ната охнула, пытаясь приложить руки, чтобы закрыть оголившуюся грудь — но я жестко убрал их вниз, положив вдоль тела. И снова стал мять и трепать кожу — может быть, не столь сильно — эту область так натирать просто нельзя… Ната закусила губу, чтобы не кричать, но мне было не до ее прелестей.

— Мне уже тепло, — голос девушки больше не дрожал. — Честное слово, тепло!

— Хорошо. Быстро одевайся.

Я выхватил из-под нее рубашку и принялся натягивать на обнаженное тело. Но это был еще не конец… Ната с изумлением увидела, что я склонился к ее голым ногам. — Дар! Ты…

— Не дури.

Я усмехнулся — только в такой момент мне именно этого и не хватало! Ладони принялись выполнять привычную уже работу — Ната только смущенно смотрела, как я растираю ей ноги и бедра, не прикрытые, по сути дела, ничем — на ней была лишь рубашка и тоненькая полоска нижнего белья, пригодная разве что для стриптиза.

— Мне нравится.

Она зарделась, словно маленькая девочка…

— Так получилось. Я всегда предпочитала носить тонги…

— Что в этом плохого? Наоборот, очень красиво!

— Дар, я не могу так…

— Я что, по-твоему, голых девок не видел? И тебя уже так растирал, если помнишь…

Она чуть слышно сказала:

— И видел…

Словно не расслышав, я оставил ее сидеть в том же положении и, забрав спички, стал пытаться разжечь костер. Ната, вначале несколько ошеломленная, поднялась и взяла коробку у меня из рук.

— Дай мне.

На этот раз у нее все получилось с первой попытки. Ната положила под щепки кусочки мха и прикрыла дрожащее пламя своей рубашкой. Язычки огня быстро съели мох, взялись за тоненькие щепки и ветки — и вскоре весело стали трещать подготовленными мной дровами. Только сейчас я почувствовал, как промерз сам, и присел возле костра, отогреваясь от пронизавшей все тело стужи. Тепло заполнило нашу нору — мы расположили костер так, чтобы дым не выедал глаза и уходил наружу. Снаружи продолжал дуть ветер, но мы его уже не боялись — дров должно хватить надолго.

Ната, улыбаясь, дотронулась до моего плеча.

— Вот, возьми.

Она протянула мне нож.

— Откуда?

— Ухватила, когда все рушилось. А потом забыла на земле — от холода. Спасибо тебе…

— Не за что.

— Ты так здорово массировал… женщины, наверное, млели в твоих руках?

Я отмолчался — не та ситуация, чтобы обсуждать подобные темы.

— Это потому, что ты был спасателем?

— Не так уж и долго я им был. Просто, интересовался видами массажа. Ну и… Научился кое-чему.

— Выходит, ты не просто так прогуливался по Провалу, когда повстречал меня? Явно знал, что твое умение может пригодиться!

Ната словно посмеивалась, но я видел, что за этой маской она пытается скрыть страх.

— Какой из меня спасатель? Давно уже позабыл, когда им работал. Так… навыки кое-какие остались.

— А что мы будем делать потом? Когда дрова закончатся?

— Принесем другие. Я нарубил достаточно — до утра хватит. А не хватит — то бревно ждет на месте.

Ната посмотрела наружу.

— Холодно… Даже выходить не хочется.

— Не выходи. Я сам все принесу.

Так, перебрасываясь незначительными фразами, мы провели около пяти часов — стало светать. Ната, уставшая от бессонной ночи, притулилась к моему плечу. Я осторожно стал приподниматься — дрова заканчивались, и нужно принести еще охапку. А холодный ветер все никак не унимался…

— Ты куда собралась?

— С тобой. Ты ведь хочешь идти за дровами!

— Я один. Ты плохо переносишь холод, а там, на открытом месте, ты моментально промерзнешь. И мне опять придется тебя растирать!

Ната мягко улыбнулась, в ее глазах мелькнули смешливые огоньки.

— Может быть, мне понравилось…

Я подумал — ее ответ можно истолковать довольно двусмысленно… У меня, несмотря на все случившееся, возникло напряжение в той части тела, которое все мужчины мира предпочитают беречь пуще всего на свете.

— Мне тоже. Но рисковать не стоит. Хоть сейчас и утро — но опасное время еще не прошло. В это время выходят на охоту практически все хищники. То, что их не было до сих пор — еще ничего не значит!

— Тем более! И у тебя нет оружия!

— А если ты пойдешь со мной — оно появится?

Она вздохнула:

— Оставишь, да? А пока ты будешь собирать эти поленья — они придут стаей и разорвут тебя на маленькие кусочки. И тогда я, несчастная, голодная и холодная, замерзающая в одиночестве, брошенная на произвол судьбы жестоким, взрослым дядькой, забьюсь вон под тот пригорок и там закрою глаза — учти, все в слезах! — и умру… Но не сразу — буду скулить и ныть от холода, вот так!

Я шлепнул ее по мягкому месту.

— Подымайся. Шут с тобой — пошли вместе. Но учти — снова застынешь — не помилую. Буду тебя греть, предварительно раздев догола, так что кожа слезать начнет!

— Может, я этого и хочу…

Я отвел глаза — смеялась ли она в этот раз? Ната ждала ответа, и я глухо произнес:

— Возьми хоть этот дрын, мало ли…

От укрытия до брошенного бревна было около пятидесяти шагов. Как только мы подошли к месту, ветер, словно по волшебству, прекратил нам досаждать, и сразу все стихло… В полной тишине удары топора по мерзлой древесине звучали, как удар молота по наковальне.

— Плохо, что пилы нет. Тогда бы я тебе помогла.

— Да? А что, ты и пилить умеешь?

— Умею, — она вздернула носик. — Не только языком — если ты это имел в виду. Папа учил, когда мы выезжали на дачу. Он, вообще, был мастером на все руки.

— Ната… Ты так часто вспоминаешь о нем. Если бы он тебя забрал, все могло быть в твоей жизни иначе? Тебе было лучше с ним, чем с мамой?

— Нет. Я плохой ребенок — больше эгоист, чем ты думаешь. Вспоминала о нем, когда мне что-нибудь нужно, а так… Вела себя, как все дети, наверное… Да у нас и не принято было виснуть на шее у родителей. Хотя мне так иногда этого хотелось… Но мама это пресекала — телячьи нежности. Правда, с братом она была иной…

При упоминании о брате у нее слегка скривилось лицо. Но Ната быстро справилась с собой и вновь заговорила прежним, почти равнодушным тоном…

— Я праздники очень любила — Новый год. Столько всего! Сугробы, елка, игрушки! Мороз такой — вкусный! Папа вешал подарки — это когда я совсем маленькая была. Мешочек с конфетами или куклу.

— Ты и в куклы играла?

— Дар, ну ты сам как ребенок, право… Неужели я так взросло выгляжу? Ты словно забыл, что я тоже была девочкой… Хоть немного. Или, можно подумать, я теперь такая взрослая?! Нет. Я в куклы не играла. Предпочитала с мальчишками — в машинки или солдатики. А когда научилась читать — книги мне заменили все: и игрушки, и друзей… Это плохо, да?

— Когда нет друзей? Плохо… Делиться прочитанным не с кем.

— Где их возьмешь? А у тебя они были?

Я глухо ответил:

— Были… Давно. А потом появилась жена. Самый мой преданный и самый верный друг. Она всегда была готова встать за меня горой — даже если я был не прав. И никогда меня не предавала.

— Да?

Тон, с которым она это произнесла, мне не понравился…

— Ты так в ней уверен… — она продолжила после некоторой паузы, заметив, что я не спешу отвечать. — Поэтому и уезжал все время подальше?

— Не намекай, Ната, на то, чего ты не можешь знать. Я не сбегал от семьи — просто пытался ее обеспечить.

— И какая это, в таком случае, семья? Ты — тут, она с ребенком — там! Видела я таких…

— Каких?

Ната опустила голову, стараясь не смотреть мне в глаза.

— Разных… Их жены оставались далеко. А они, зарабатывая деньги, заодно искали себе развлечений…

Я пожал плечами.

— Это меня не касается.

— Я бы не отпустила! Не понимаю я таких жен!

— Твой папа вас обеспечивал? Вроде, помнится, ты говорила, что до того, как он ушел — вы жили неплохо. А если бы нет? Двое детей, жена — и все встречают его дома с голодными глазами! Как ты думаешь — он уехал на заработки, если бы не имел денег, чтобы вас прокормить?

Она замкнулась — плечи девушки предательски вздрагивали, и я, оставив топор в бревне, подошел к ней.

— Ната?

— Они умерли, Дар. Все. И папа, и мама… и он тоже.

Я понял, что она говорила о брате, который вверг родную сестру в пучину грязи и несчастий, оборвав ее короткое детство… Даже после этого она сохранила в себе силы не говорить о нем плохо — так, как не говорят о мертвых.

— Ты и его… жалеешь?

— Да, — просто ответила Ната. — Я, наверное, слишком… нет, не стоит. Конечно, ты прав. Он того не стоит. Но я не умею приговаривать людей к смерти.

— И мне не приходилось. Но его — убил бы голыми руками!

Ната грустно произнесла:

— Не надо так… Я не хочу видеть, как ты поднимаешь… Как ты можешь поднять руку на человека. Что-то изменится тогда между нами.

Я обнял ее, и мы молча стояли, перестав вдруг говорить о прошлом. Стоило ли оно этого? Все ушло… сгорело в страшном вселенском огне, провалилось в бездну чудовищных пропастей, легло под тяжелые пласты исковерканной земли. Это было совсем недавно… а казалось, что в другой жизни.

— Пойдем.

Я вздохнул и опустил руки. Потом вернулся к стволу и стал добивать его мерными ударами, а затем, положив топор, принялся ножом настругивать мелкие щепки. Костер, неосмотрительно покинутый нами, мог уже потухнуть, и теперь они опять понадобятся, чтобы его разжечь. Ната тем временем стала собирать валявшиеся поблизости куски древесины — землетрясение выкинуло их из земли, в который раз перевернув все вверх тормашками. Она отходила от меня все дальше и дальше, а я, поглощенный борьбой со стволом, не обращал на это внимания. Когда я обернулся, удивленный, что не слышу звука ее шагов, то увидел — Ната находится от меня, по крайней мере, метров за пятьдесят. Мне почему-то это не понравилось… Хотя, после столкновения с кошкой, никаких серьезных зверей в городе мы не видели, это еще не означало, что их вообще не может быть. На такой большой территории могло водиться что угодно.

— Ната!

Я сложил ладони рупором и повторил:

— Ната! Вернись сюда!

— Сейчас! Здесь столько дров… Лучше иди ты ко мне — поможешь мне дотащить!

Я вполголоса ругнулся, но решил не спорить, в конце концов, мы сюда за этим и пришли. Собрав то, что удалось настругать — не бросать же добро! — направился к девушке. Мое внимание отвлек железный штырь, выброшенный тряской из недр — он еще не полностью поржавел и мог сгодиться как лом — нам еще предстояло как-то отодвинуть валун, закрывший вход в подвал. Я принялся его дергать… Через несколько секунд мои руки покрылись испариной, а по телу холодной — но не от ветра! — волной пронеслось предупреждение… Опасность! Опасность!!! И тотчас раздался крик Наты, в котором перемешались жуткий испуг и отчаяние.

— Дар! Дар!!!

Я рывком ухватил с земли топор, уже догадываясь, что то, чего так боялся, действительно случилось…

Громадными скачками, наискось через покатую ложбину, появившуюся в результате ночных толчков, мчалось страшное, покрытое свалявшейся шерстью и комьями присохшей грязи, существо. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, кто это может быть… Чудовищный «Бурый», оскалив выступающие клыки, несся на Нату, сокращая разделяющее их расстояние с каждым скачком на пару метров.

Даже отсюда было заметно, насколько он огромен! Монстр, величиной с крупного носорога. Только этот «носорог» покрыт шерстью и имел кривые массивные лапы с длинными загнутыми когтями, способными разорвать любого из нас! И мой топор, против него — слишком слабое оружие… А зверь, молча и уверенно, прыгал через преграды на своем пути, делая это столь же ловко, как это получалось у нашего пса. Если бы Угар мог нам помочь! Будь он с нами, то смог бы задержать зверя или, хотя бы, отвлечь его внимание на себя…

Ната больше не кричала — она оцепенело стояла, ожидая приближающееся чудовище на месте. Сейчас я бы предпочел встретиться с парочкой человекоподобных нелюдей, но не с одним таким… Выбирать не приходилось. А последний, преодолев заключительные метры, взревел в ярости и кинулся на Нату. У меня потемнело в глазах…

Девушка неожиданно пригнулась — прыжок хищника, рассчитанный на то, чтобы сбить жертву с ног, потерпел фиаско: он просто перемахнул через нее и с размаху влетел в жидкую грязь — Ната находилась возле большой лужи. Он проехался брюхом и, не сдержав равновесия, ударился об какой-то камень, что на несколько мгновений вывело его из строя. А Ната, которую я уже считал погибшей, рванула с места.

— Сюда! Ко мне!

Я сделал шаг вперед — если пришло время умирать, то добраться до девушки он сможет только после того, как расправится со мной. Зверь, раздосадованный своим промахом, развернулся и, загребая землю лапами, рванул в нашу сторону. Ната добежала до меня и встала рядом. Я закрыл ее собой — монстр уже приближался, и я видел его багровые налитые кровью, зрачки… Я услышал, как Ната приподняла с земли какой-то предмет, возможно, обломок доски. Чудовище не стало сразу кидаться в атаку: оно видело, что нам некуда деться, и теперь даже сбавило темп, выбирая удобную позицию. Он обошел нас полукругом, наклоняя к земле голову и угрожающе рыча. Один только рев зверя мог заставить задрожать от ужаса… От него исходило сильное зловоние, из пасти стекала слюна, а глаза горели безумием и жаждой убийства.

— Это тот самый!

Ната указывала на морду зверя — одна из его глазниц была повреждена в бою со стаей собак. Но я и сам видел, что кошмар, от которого мы едва спаслись в степи, вновь встретил нас — и на этот раз мы были подготовлены к нему гораздо хуже.

— Беги!

Она не пошевелилась. Но от ее присутствия сейчас было больше вреда, чем пользы: я не мог ничего предпринять, зная, что она находится за моей спиной. Оружие имелось только у меня…

Монстр рявкнул, приподнялся на дыбы, став тем самым втрое выше, и, совершенно по-медвежьи, взмахнул лапой. Ната за спиной вскрикнула.

— Нет!

Как я увернулся сам, как успел оттолкнуть девушку — известно только небу… Когти просвистели над самой макушкой и, как мне показалось, даже сорвали клок волос. А вслед за этим, обезумев от полной безысходности и предчувствия неизбежного конца, я рубанул по промахнувшейся лапе топором. Рев, который раздался после удара, был раза в два громче: лезвие рассекло толстую шкуру и прорубило мясо вместе с частью кости. И сразу второй удар топора врезался в брюхо чудовища — я не терял времени, пользуясь возможностью нанести ему хоть какой-то вред! Последовавший затем рык и сильнейший толчок сорвали меня с ног и отшвырнули от монстра на несколько метров — он взмахнул второй лапой, и на сей раз достиг цели. У меня все звенело в голове: удар прошелся вскользь, не зацепив жуткими когтями, но и этого оказалось более чем достаточно, чтобы я очумело мотал головой, не понимая, где я и что происходит. Зверь сгреб девушку под себя — я увидел, как острые резцы раскрылись над недвижимо лежащей Натой! Наверное, ее спасло чудо. Бурый поторопился, или его подвел искалеченный глаз, из-за которого он не мог видеть — пасть щелкнула в сантиметре от ее лица! Этих мгновений хватило, что б я смог подняться и занести над ним топор. Страх и даже отчаяние у меня исчезли — только бешенство и злоба, вряд ли уступающая злобе зверя. Одним прыжком я преодолел разделявшее нас расстояние, вторым — оказался прямо перед зверем! Сильнейшим ударом вогнал лезвие в череп чудовища — послышался даже треск, словно раскалывалось полено! А затем слетел с ног, вновь отброшенный громадной лапой, при его последующем развороте в мою сторону! Я пролетел метров восемь, не меньше — и умудрился упасть на ноги, хоть все тело гудело так, будто по нему прошлись дробью гигантские барабанные палочки… От рева монстра казалось, вздрогнула сама земля! Он метнулся ко мне, оставив девушку лежать недвижимой. Теперь хищник жаждал мести, и весь его гнев и ярость были направлены только против меня! Каким-то чудом я смог подняться, и теперь ждал его с одним ножом: топор выкрутило из рук, и он остался торчать в башке зверя. Похоже, он не причинил ему сильного вреда — кости черепа оказались крепче, чем я думал, либо он был слишком живуч и велик, чтобы умирать так быстро. На этот раз он больше не размахивал лапами, а просто кинулся всей тушей, рассчитывая сбить с ног и затем растоптать своими огромными ногами-лапами. Инстинктивно я отступил назад и зацепился за тот самый штырь, который безуспешно пытался достать. Арматура покачнулась… Оскаленная пасть щелкнула перед самым лицом — я падал, нелепо взмахнув руками, а зверь, устремившись за мной, всей своей массой нанизывался на прут! Такого визга мы не слышали даже тогда, когда подводный змей уничтожал стаю крыс на переправе! Но и после этого он не оставил своего намерения со мной покончить: в очередной раз лапа монстра впечаталась мне в бок, отчего я почувствовал, что значит — сдирать кожу живьем! А затем, туша бурого придавила меня к застывшей земле, и я оказался погребен под плотной и тяжелой массой, покрытой жесткой и зловонной шкурой. Не хватало дыхания, он раздавливал меня своим весом… еще немного — и цель зверя была бы достигнута!

Я уже не видел, как Ната, заметив, что чудовище подмяло меня под себя, нашла силы встать, и, сама зверея от ненависти и забыв про страх, кинулась к топору! Окровавленный, тот выпал из твердого черепа и теперь валялся у нее под ногами. Сила девушки не могла равняться моей, но ее хватило, чтобы заставить монстра приподняться после удара. Ната метила в висок, но топор только отсек ухо. Он жутко зарычал и повернулся к противнику, которого он уже считал мертвым. Монстр вновь приподнялся на задние лапы, что дало мне возможность сделать вздох… и увидеть, как занесенные над Натой лапы сейчас превратят тело девушки в груду костей и разорванного мяса! Весь в крови, чувствуя сильнейшую боль в голове и всем теле, я поднялся, оказавшись вплотную к брюху зверя. Что произошло быстрее — Бурый, заметивший перед собой уже поверженного врага и стремительно опускающий на него страшные когти, или я, с диким криком ухвативший его за шерсть и взбирающийся по ней к оскаленной морде… Нож, направленный твердой рукой, пробил второй глаз монстра и погрузился в голову до рукояти. И в то же мгновение могучий рывок сбросил меня вниз! При падении я так приложился головой, что все стало погружаться во тьму, в которой последнее, что услышал, был отчаянный крик девушки:

— Не-ет!

…Что-то темное, закрывающее собой весь свет, стало стремительно сковывать глаза, заполняя их густым алым туманом. Все завертелось разноцветными кругами и взорвалось разрывающей голову болью.

— Ммм…

Ната, пытаясь оттащить меня от туши поверженного Бурого, слишком сильно рванула за руку, и, вследствие этого, я ударился головой о камень и снова застонал.

— Мм… Нне. надо..

— Дар! Хороший мой! Милый! Родной! Не уходи! Пожалуйста! Не уходи!!

Она заглядывала мне в лицо, выискивая хоть малейшие проблески разума в почти потухших зрачках. С лица девушки на меня капали крупные горячие слезы… Ната упала на колени и вновь закричала:

— Дар! Не умирай! Не надо! Не оставляй меня, Дар!!!

— Ты что… так орешь?

Мне казалось, что я произнес это очень громко… Но Ната, оборвавшись в стенаниях, буквально застыла передо мной, пытаясь понять — не почудилось ли ей это? А потом, видя, что я с трудом разлепил ресницы, кинулась мне на грудь.

— Живой!

— Вроде… Только не дави так… а то точно кончусь.

Она сразу приподнялась и, вытирая рукой слезы, радостно улыбнулась:

— Как я и испугалась!

Я промолчал. Дурнота, на минуту отступившая, вернулась вновь…

— Тебе плохо?

— Да не кричи ты так… Пить хочу. Принеси воды.

— Сейчас! У нас есть вода! Я сейчас!

Она мигом подхватилась, и через минуту я почувствовал на губах холодную влагу. Ната положила мою голову на колени, чтобы мне было удобнее глотать. После воды мне стало немного лучше — я снова открыл глаза.

— Мы… Его убили?

Ната утвердительно закивала. Но мне не требовалось подтверждения — я сказал это, скорее, для себя самого. То, что Ната здесь, рядом, говорило о том, что смертельная схватка выиграна… Я попробовал пошевелить пальцами на руках и ногах. Все движения отдавались сильной болью, но я с удовлетворением заметил, что конечности слушаются. Это уже неплохо — зверь не переломал мне кости. Лишь бы не подхватить заразы, которой много могло скопиться на его кривых когтях.

— Холодно…

Ната часто-часто заморгала.

— Костер потух… Ни единого уголька не осталось. Я смотрела.

— А спички?

— Я их выронила… в луже. Все в грязи — их не найти.

Боль накатывала приступами, оставляя, тем не менее, голову ясной, как никогда.

— А ты… Что с тобой?

Ната, действительно, вся тряслась.

— Он тебя задел?

— Нет. Но… Уже почти вечер, Дар. Ты пролежал целый день. И почти не дышал. А я сидела рядом.

— Целый день?! Ты вся застыла!

Она кивнула.

— А ты весь в крови…

— Знаю… Пусть. Потом… дома, вымоемся.

— Дома?

Я вздохнул — в пылу сражения как-то выпало из памяти то событие, которое заставило нас искать ночлег.

— Откопаем…

Ната посмотрела на меня с сомнением — я догадался, что она начинает считать, что у меня бред.

— Да не дрожи ты так. В порядке я… почти.

Она недоверчиво округлила глаза. Я облизал ставшие опять сухими губы.

— Значит, огня нет… Дай руку.

Ната помогла мне приподняться. И сразу, от задетого чудовищем бока, боль стремительно заполнила меня без остатка…

— Дар!

— Да не кричи ты… Так. Идти я, точно, не в состоянии…

Я повернул голову набок — это тоже отозвалось приступом тошноты, но зато я смог увидеть небольшой холм, совсем рядом с нами.

— А это… что? Тьфу…

Я догадался только по вони, которая исходила от туши. Это был «Бурый». В глазнице так и остался мой нож. Кроме того, из живота у него торчал штырь, сыгравшись роль рогатины — скорее всего, именно он и послужил причиной смерти монстра. В черепе торчал топор — хотя я помнил, что он вроде как находился в руках девушки… Ната проследила за моим заинтересованным взглядом, истолковав его по-своему.

— Вы вместе упали… Он еще дергался — я перерезала ему глотку.

— Ты? Чем?

— Стеклом, — Ната устало повернулась. — Вытащила бутылку из грязи, разбила и перерезала. И топором тоже… Снова добавила.

Я попытался ей улыбнуться — гримаса исказила лицо.

— Лучше ложись! На тебе места живого нет!

— Лежу. Ната, мы замерзнем.

Она горестно вскинула руки.

— Но я не знаю…

— Способ есть… тебе вряд ли понравиться.

— Какой?

Я повернулся к чудовищу и мотнул головой.

— Вот он.

Она перевела взгляд на зверя, потом на меня, потом опять на монстра, и, в сердцах, воскликнула:

— Ничего не понимаю… Ты что, хочешь снять с него шкуру и укрыться ею? Но я его даже перевернуть не смогу! Я и так не знаю, как смогла тебя вытащить!

— Не надо переворачивать… Снимать шкуру — не надо. Я же сказал тебе — этот способ тебе не понравиться. Но иного у нас нет. Ветер опять усиливается…

Ветер снова налетал, неся с собой обжигающий, просто-таки, ледяной холод. Как она, вообще, смогла столько времени выдержать, сидя возле меня почти голой…

— Но что нужно делать? Скажи мне — я все исполню!

— Вытащи нож. Сядь возле него… и режь шкуру. Вдоль. От глотки к паху.

Ната, стиснув зубы, молча стала делать то, что я велел. Вонь, до сих пор, как-то переносившаяся, стала намного сильнее — она вспорола брюхо чудовища!

— Ой… Какая гадость!

Она отпрянула назад, стараясь не видеть вываливающихся из туши внутренностей. Смрад стал просто отвратительным…

— У него несварение было… по-моему.

Я попытался улыбнуться, но девушка сейчас не воспринимала никакого юмора.

— Так. Пока все как надо. Теперь возьми что-нибудь… и отпихни все это подальше. В грязь хотя бы. Хорошо. Возьми две палки — сантиметров по семьдесят. Нет, не такую — поменьше. Вот, сгодится. Вставь одну между краями шкуры. И вторую — тоже.

Ната морщилась, но старательно исполняла все, что я ей говорил.

— Как руки? Согрелись? Правильно — так и должно быть… Теперь помоги мне подползти поближе — и сама нагнись.

— Что?!

— Мы можем туда забраться и захлопнуть шкуру, выбив палки ногами. В утробе зверя мы будем в безопасности и тепле — до самого утра.

Ната отпрянула с нервным смехом:

— Нет! Не полезу! В эту мерзость? Ни за что!

Я приподнялся на руках и глухо сказал:

— Я не смогу сам. Помоги…

Запнувшись на полуслове, Ната подскочила ко мне, подсунула руки под мышки и, согнувшись, присела возле грязной шкуры поверженного зверя.

— Не полезу!

— Замерзнешь. Внутри туши тепло будет сохраняться долго. Потому у тебя и согрелись руки. Если бы это был овцебык — мы могли напиться его крови и сейчас чувствовали себя совсем хорошо.

— Что?!

— Я не предлагаю тебе пить его кровь. Просунь руку. Тепло?

Ната предательски заморгала ресницами.

— Не могу…

— А жить хочешь? От меня толку мало… До подвала далеко, да и нет смысла туда торопиться — внутрь еще нужно попасть. Это шанс, Ната.

— Я не могу, Дар.

— Хорошо. Я первый. Но ты — следом. Если ты останешься — мы погибнем оба. Ты замерзнешь… а самостоятельно, я добраться до подвала не смогу. И откопать вход — тем более. Зато кое-кто будет сидеть вот здесь, возле этой громадной крысы, с брезгливым выражением на застывающем лице.

— Я не…

Воспользовавшись тем, что она на секунду отвлеклась, я схватил ее за руку и втащил за собой. Ногой выбил палку — теперь, чтобы вылезти, пришлось бы потрудиться. Запах внутри стал совсем омерзительным — так, наверное, пахло в гниющей куче мусора, на городских свалках.

— Меня сейчас вырвет…

— Пусть. Закрой глаза и лицо своей рубашкой. Дыши через нее — так будет легче.

— А ты?

— И я тоже…

Ната подчинилась. Я был прижат ею к ребрам монстра и не имел возможности пошевелиться. Боль в голове, утихшая на время, снова напомнила о себе…

— Исполни мою просьбу… Подсчитай, сколько времени продержится Угар на том мясе, что еще осталось в подвале.

— Думаешь, он жив?

— Надеюсь. Он лаял, когда мы покидали подвал. Если там больше ничего не упало — он мог остаться невредим.

Ната всхлипнула.

— Не могу представить… что его больше нет.

— А ты не представляй. Пока не увидим труп, не торопись его хоронить. Давай, напряги память…

Ната умолкла, подсчитывая в уме несложную задачу, а я, добившись того, что отвлек ее на какое-то время от этого запаха, с облегчением прикрыл глаза. Любое движение и умственная работа доставляли мне сильную усталость. От вони, или от новых приступов боли, стало мутить — я чувствовал, что скоро начнутся рвотные спазмы.

Как я и ожидал, мы очень скоро согрелись. Этот способ я вычитал в записках одного полярного путешественника, которому пришлось так коротать время после того, как он убил белого медведя. Правда, тот вряд ли испытывал такие муки от невозможного запаха… Но и мне не могло прийти в голову, когда читал, что жизнь заставит это вспомнить.

— Ты мог погибнуть!

— А? Что?

У меня все гудело, и слов Наты я не расслышал, хотя мы были плотно прижаты друг к другу.

— Ты ведь мог убежать… Пока он был занят мной.

— Аа… Да, наверное.

Меня тошнило, и я не хотел ничего говорить. Ната вдруг стала вздрагивать всем телом, как тогда, когда у нее начинался приступ.

— Ты мог меня бросить! Мог! А ты с топором — на него! Зачем?

— Дурочка…

Я подсунул под нее руку — оставаться в скрюченном положении было уже невмоготу. Ната, перестав вздрагивать, крепко ухватила мою вторую руку и положила себе на бедро.

— Прижмись ко мне. Сильнее. Еще сильнее! Пусть ты будешь рядом!

Она совсем теряла голову от пережитого ужаса… Ната опустила мою руку себе между ног и зашептала:

— Я больше не боюсь, Дар. Ничего не боюсь!

Я не отвечал. Нахлынувшая внезапно темнота залила все — я ощущал ее внутри себя. И, в этой темноте мне уже ничего не хотелось ни слышать, ни видеть, ни чувствовать…

— Дар!

… Я вновь и вновь пытался ударить его топором. Зверь уворачивался и скалил желтые резцы — не достанешь, не достанешь! Потом голова его раздвоилась, и из нее стали сыпаться мерзкие черви, скользкие и длинные, расползаясь в разные стороны…

— Ох…

— Проснулся? Наконец-то! Я боялась тебя сама будить!

Ната сидела передо мной. В брюхе Бурого оставался я один, да и то лишь наполовину. Моя голова покоилась на коленях девушки, под нее она подложила свою единственную защиту — полностью окровавленную рубашку. Больше на ней ничего не оставалось, если не принимать во внимание узкой полоски плавочек, едва скрывающих интимные места. Похоже, я выглядел не лучше — она с жалостью смотрела на меня, явно не зная, что дальше делать.

— Ты давно вылезла?

— Не очень… Я от вони совсем голову потеряла. Но ты правильно сделал, что втащил меня внутрь. Только в следующий раз лучше замерзну!

— Так правильно или нет?

Она с брезгливостью повела плечами:

— Не напоминай мне об этом… А то меня наизнанку вывернет!

— Это меня сейчас вывернет…

Я уронил голову прямо на край жесткой шкуры. Ната, всплеснув руками, принялась вытаскивать меня наружу.

— Ты зачем? — я уже слабо понимал, что она собирается сделать.

— А ты решил остаться в ней навсегда? Нам нужно возвращаться в подвал… к подвалу и попробовать попасть туда, к Угару! Там есть лекарства и бинты, спирт, мази… Я там смогу тебя вылечить!

— Спирта, по-моему, больше нет. Проверял как-то. Коньяк — да. И все такое…

— Ты еще шутишь? Значит, будешь жить!

— Да я пока умирать и не собираюсь…

Я, сквозь боль, усмехнулся — Ната полностью справилась с собой, и теперь можно не опасаться, что она начнет паниковать.

— Сил хватит?

— Сил?

— Да. Я ведь, нетранспортабельный. Сам не передвигаюсь.

— Ты уверен?

— Да уж, точнее некуда…

Я попробовал пошевелить ногами — резкая боль отозвалась во всем теле.

— Не приведи небо, если он мне позвоночник сломал…

Ната, услышав мои слова, принялась меня ощупывать.

— Ох!

— Потерпи, родной мой…

Я на некоторое время потерял способность сопротивляться — не ослышался ли я?

— Ты… Что-то сказала?

Она, смахнув вдруг выступившие на глазах слезинки, счастливо улыбнулась и, наклонившись к моему уху, четко повторила:

— Ты — мой. Родной. Самый родной, на свете. Дар… судьба моя.

Я потрясенный молчал, не зная, что сказать ей сейчас…

Ната выпрямилась и уже другим, более твердым тоном, произнесла:

— Ты ведь крепкий. Ты выдержишь, пока я тебя дотащу до дома?

— Выдержу.

Мне хотелось добавить, что после таких слов, я выдержу все, что угодно — но смолчал, решив, что не стоит пользоваться своим положением и возможно, слабостью девушки. И все-таки, даже ощущая, как по телу ноющими приступами расползается боль, я еще раз повторил — про себя! — и улыбнулся тем словам, что она произнесла…

— Ты что? Смеешься?

— Нет. Откуда ты так хорошо знаешь, как нужно осматривать повреждения на теле человека?

— Все оттуда… — Ната перестала улыбаться, и на ее губах появилась складка… — Девчонки приходили после работы в синяках. Иногда помогали раненым.

— Каким раненым?

Ната свела брови на переносице.

— Тебе это надо? Браткам…

У нее резко испортилось настроение, а я сам себя горько укорял, что стал задавать глупые вопросы.

— Давай выбираться отсюда.

— Давай.

Кое-как, поддаваясь напору ее рук, я полностью выполз из брюха монстра. За ночь земля побурела — вся кровь впиталась в нее, оставив только грязные разводы.

— Я оттащу тебя в сторону, а сама стяну с него шкуру

— Сама?

— Сама. Ветра больше нет. Заметил, что стало тепло? Даже все лужи, которые ночью замерзли, растаяли. Еще немного, и от него станет так нести, что сюда на запах сбегутся все падальщики города.

— Удивительно, что их не было до сих пор.

Ната молча указала мне рукой на соседние холмы.

— Уверен? Посмотри…

Я перевел глаза на развалины. Кое-где быстрыми силуэтами среди камней шныряли какие-то мелкие зверьки. Возможно, те самые, кого так старательно истреблял наш пес.

— За ними придут и другие.

— Я знаю, — просто ответила Ната. — Потому и тороплюсь.

Она жестоко и с ненавистью посмотрела на тушу монстра.

— Справишься? Такое впечатление, что она у него непробиваемая.

— Придется. Мне не нужна вся шкура — только часть. Чтобы я могла тебя на ней тащить.

Я смотрел, как она орудует ножом, и постепенно ее фигурка стала расплываться в глазах…

— Ложись.

— Ты уже?

— Ты впал в бессознательное состояние и не заметил, как я закончила.

— Отдохни…

Она стерла пот с лица и устало заметила:

— Нет времени. К тому же, я успела немного посидеть, пока ты спал.

Ната перетащила меня на шкуру, впряглась в нее, и я сразу почувствовал на себе все неровности и кочки тропы, по которой ей приходилось меня волочить к подвалу. Особо сильный удар по затылку выключил меня от восприятия реальности…

Я очнулся оттого, что лопатками ощутил холод — я сполз со шкуры на землю и теперь лежал возле нее, а Ната, шмыгая носом и вытирая слезы, смотрела на свои ладони…

— Постой…

Она с радостью кинулась ко мне.

— Ой! Как ты оказался на земле? Как себя чувствуешь?

— Цыпленок «табака». Разве, что, не поджарен. Но ты особо не радуйся — жить буду и еще надоем тебе изрядно!

Она наклонилась.

— Попробуй только обмани! Надоест он… Я очень этого хочу!

Я попробовал улыбнуться, но лицо исказила гримаса боли.

— Больно?

— Терпимо… Где мы?

— До нашего холма еще метров пятьсот. А я ладони стерла о шкуру. Ничего толком сделать не могу…

— А другие пятьсот я что, по воздуху пролетел? Не можешь… Помоги мне подняться лучше.

Ната подставила свое плечо и я, опираясь на девушку, встал на ноги. Голова слегка кружилась, но в целом я чувствовал себя сносно. Ната тащила меня очень долго, почти полдня. Для ее силенок и моего веса — это подвиг. Я молча приблизил ее к себе и поцеловал в губы. Ната всхлипнула.

— Почему так? Все неправильно…

— Что неправильно?

— Ты все мог… пока был здоров. А я — нет. А теперь…

— Теперь?

Ната отвела глаза. Я покачнулся — она сразу ухватила меня руками за штаны, помогая удерживать равновесие.

— Ничего. Отойду… дней через пять.

— У тебя сотрясение. И бок весь синий. Даже через запекшуюся кровь видно.

— Кровь чья?

Она отрицательно повела глазами.

— Нет, только ссадины. Под когти ты не попал. Но может быть, сломаны ребра. Одно или два.

— Плохо. Нам это ни к чему.

Ната с тревогой спросила:

— Ты сможешь идти?

— Хотелось бы и дальше оставаться в лежачем положении. Но ведь одна маленькая девочка не вытащит взрослого дядьку и умрет — вся в соплях, слезах и скулеже. Я ничего не перепутал?

Ната не ответила. Она отвернулась и старательно прятала от меня лицо.

— Ты что, обиделась?

Девушка тряслась от смеха — больше нервного, чем настоящего. Но и это было лучше, чем неверие в свои силы.

— Ну, все, успокаивайся. Давай топать дальше. Только плечо подставляй — я костыли потом выстругаю. Нож где?

Ната без слов протянула мне клинок

— А топор я оставила на месте. Забыла.

— Потом вернемся — заберем. Нас никто не преследует?

Она встревожено оглянулась.

— Вроде нет. А могут?

— Обязательно. Хищник уже давно мертв — самое время сбежаться всем пожирателям трупов. Серых крыс мы с тобой еще здесь не видели, но ведь и эта тварь появилась совершенно неожиданно? Какое-то время они будут заняты тушей, а потом могут отправиться по нашим следам. Так, во всяком случае, все хищники и поступают.

Ната решительно шагнула вперед.

— Идем. Второго боя тебе не выдержать. И нечем.

— Пожалуй.

— А я — не справлюсь даже с обычной крысой, не то, что такой, из новых…

— Справишься. Ты все сможешь. Сил своих не знаешь — как и я их не знал.

— Ты? Не знал?

Я вздохнул.

— Ната, я до катастрофы и котенка убить бы не смог. Просто так, конечно… Ситуация заставит. Единственный раз, когда на меня неожиданно выскочила и налетела псина в переулке, и некуда было деваться, я размозжил ей башку об бордюр тротуара. Как-то инстинктивно успел перехватить ее за грудь и вздернуть вверх… а потом за задние ноги, и с размаху вниз. Ее хозяин так ошалел, что не успел сказать ни слова. Да я и не ждал… Но это было единственный раз за всю жизнь. Я не думал, что когда-нибудь, выйду с топором на гораздо более крупную собаку, как это получилось с матерью щенка.

Стоя на ногах, я стал чувствовать себя намного лучше — постоянная тошнота и слабость отступили. Но в глазах, словно прокатывались наплывами полосы различного цвета. Ната, посматривающая на меня, заметила:

— Лежать будешь не меньше недели.

— Специалист, блин… Медицинский заканчивала?

— Симптомы знакомые… и не спрашивай больше об этом. Ты не первый, кого мне приходилось таскать на себе и выхаживать. Достаточно?

— Один вопрос. Это было по принуждению?

Она долго молчала. Наконец, когда я уже решил, что Ната ничего не станет отвечать, она глухо произнесла:

— Дар, я все тебе рассказала. Я ненавижу свое прошлое и не хочу его вспоминать. Но приходится… как сейчас. Больше не спрашивай — пожалуйста!

Мы, спотыкаясь и ковыляя, через час подошли к холму. Уже на подходе до нас донесся приглушенный лай.

— Он живой!

Ната радостно вскинулась. Я оперся на ее плечо.

— Слышу. Не услышишь тут, как же. На один его вой скоро все крысы соберутся, какие только есть в округе.

Я беззлобно ругался, скорее из желания что-то говорить, чем с досады. Пес был жив! Беглый осмотр холма показал, что он, практически остался в том же состоянии, что и был. Кое-где вылезли балки и острые грани присыпанных раньше плит, а в целом все осталось по-прежнему. Но вход в лаз, к сожалению, оставался закрыт — тем самым валуном. Угар, будто поняв, а может быть, услышав, что мы рядом, стал лаять еще громче, выражая желание поскорее выбраться наружу.

— Угар!

Ната кинулась к подвалу, потом ко мне, опять к подвалу и в нерешительности остановилась на месте. Я махнул рукой.

— Иди. Сама только, будь, пожалуйста… Поосторожнее.

Она бросилась к входу и стала раскидывать куски земли, спрессованной глины, камни и остатки чего-то, что уже нельзя было разобрать. Под руки ей попалась даже изломанная детская коляска… земля творила с нами страшные шутки. Она работала — ей вторил из подвала Угар. Он уже точно разобрался, кто пытается докопаться до лаза, и теперь всячески старался показать, что, жив, что ждет и надеется! Ната, не замечая никого и ничего, продолжала расчищать вход. Я, прислонившись к вкопанному столбу — нашей мишени — так и стоял, дожидаясь завершения ее трудов. Устав, опустился на землю. Голова стала болеть с новой силой…

— Дар! Ты что? Что с тобой?

Ната испуганно нависла надо мной. Я посмотрел на нее мутными глазами, понимая, что к горлу подступает сильнейший комок…

— Дар!

— Кайф ловлю… — прошептал я, опираясь руками о землю, и ощущая, что меня начинает выворачивать наизнанку. Так и случилось. Рвотные массы хлынули из горла фонтаном. Сразу стало противно и горько. Ната хлопотала возле меня, пытаясь, что-то сделать, но я лишь отталкивал ее, содрогаясь от новых спазмов и не желая, чтобы она видела, что со мной творится. А звуковым сопровождением всему служил скулеж и вой нашего пса — он услышал, что работы прекратились, и возобновил лай с новой силой. У Наты слезы брызнули из глаз — она упала на колени и громко закричала:

— Дар! Не умирай! Не оставляй меня! Родной мой! Единственный!

— Да успокойся ты… — я с трудом приподнял голову. — Причитаешь, как над покойником.

Сил держать голову не было, и я, как был, упал лицом прямо в лужу желто-зеленой блевотины. Ната еще громче зарыдала, заглушая даже пса.

— Да уймись ты… Поболеть и то не даешь.

Новый приступ рвоты сотряс все мое тело. Как ни странно, после него мне стало значительно легче. Зрение сразу прояснилось, и я смог разглядеть девушку, стоявшую возле меня на коленях. Удар могучей лапы чудовища если и не сорвал мне голову, то сдвинул все мозги основательно…

— Дай воды… — скорее промычал, чем сказал я. Ната поднялась и сразу вернулась.

— Пей. Ручей очистился — я набрала воду в нем.

Она подставила передо мной ладони, наполненные водой. Я склонился к ее рукам… Вода была очень холодной — это помогло окончательно прийти в себя.

— Что там?

— Что? — растерянно откликнулась Ната.

— Что с проходом?

— Очень узко. Плиты сдвинулись, наверное. У меня сил не хватает.

— А прокопать?

— Пробую…

— Давай-давай… Я посижу пока.

Ната удалилась, и вскоре я услышал, как она ругает сдавившие проход плиты и одновременно, пытается успокоить собаку. Работала она долго: я успел еще пару раз впасть в забытье и оба раза прийти в себя — в ее отсутствие. Сейчас из меня плохой сторож — появись какой-нибудь новый враг — и не кому будет предупредить Нату об опасности. Но и успей я его заметить — мое состояние не могло создать хищнику особых преград. Сломанный топор остался лежать на месте сражения, а единственный нож занят — Ната пыталась им подрывать землю в проходе. Я очень надеялся, что разрушения, вызванные землетрясением, незначительны — иначе нам бы пришлось, откопав пса, сразу думать, где теперь искать себе кров… А ведь в подвале еще оставалось все, что обеспечивало наше существование до данного момента: еда, одежда и оружие. Второй такой удачи — найти подобное хранилище припасов! — по всем законам случайностей быть уже не могло…

А она работала. Изредка выбираясь наружу для короткого отдыха, Ната вновь устремлялась вглубь, невзирая на ободранные до крови пальцы. Угар, слегка приумолкший, опять горестно взлаивал, не давая покоя ни мне, ни Нате.

В третий раз я открыл глаза уже к вечеру. После сна я стал чувствовать себя настолько хорошо, что самостоятельно поднялся и, пошатываясь, приблизился к проходу. Ната, усталая и вымотанная до предела, тяжело дыша, привалилась спиной к насыпи из земли и камней, которые выгребла из лаза — и все это, голыми руками…

— Ты останешься без рук.

Она подняла на меня измученные глаза.

— Ты встал?

— Вроде… Покажи.

Она молча протянула ко мне ладони. Вся кожа была в порезах и ссадинах, на пальцах запеклась кровь.

— Плохо. Отойди.

— Но…

— Не спорь, Ната.

Я сдвинул ее в сторону. Валун, придавивший отверстие, закрывал собой все пространство — убрать его не предвиделось никакой возможности. Ната, по сути дела, прокапывала второй ход. Я прикинул — лаз составлял около десяти наших шагов. Такими темпами — работы еще не меньше, чем на неделю. И то, если по пути не попадется еще какая-нибудь плита.

— Иди, попей воды.

Она поднялась с колен и, пошатнувшись, прислонилась ко мне.

— Сил нет больше…

Я взял ее за талию. Девушка была вся в грязи, по лицу и груди стекал пот. Ее такие прекрасные, мягкие, волнистые волосы сейчас были склеены густыми комками. Щеки впали. Она безвольно обмякла в моих руках, и я прижал ее к себе.

— Ну что ты… Солнышко мое. Не плачь, не надо. Я что-нибудь придумаю. Иди ко мне…

Нам было не до стыда. Почти полностью обнаженная Ната доверчиво склонила свою головку мне на плечо, сказав чуть слышно:

— Если бы ты мог… Я так теперь жалею обо всем.

Я не стал переспрашивать — такие признания не делают сгоряча… Но обстановка и наше положение не позволяли расслабляться. Я поцеловал ее глаза и велел выйти наверх — отдохнуть на воздухе.

Попасть внутрь можно только через лаз. Неважно, можно ли прокопать второй ход — этот оставался свободным. Иначе бы мы не слышали, как за камнем скребется Угар. Но и работа девушки была не напрасной: образовалась глубокая яма… и, если только тот валун не очень громаден, его можно попытаться туда сдвинуть. Я стал углублять яму, а заодно подрывать землю под самим камнем. Вскоре ко мне присоединилась и Ната. Дело пошло еще лучше, когда я догадался снять штаны и наполнять их землей — наподобие ведра. Мы проработали еще не меньше трех часов, уже совершенно стемнело. Нами овладевала усталость. А, кроме того, мы не ели уже двое суток.

Приказав Нате отойти подальше, я встал возле глыбы и слегка надавил. Она пошатнулась, но осталась на месте. В этом заключался огромный риск. Она могла в темноте отдавить мне ноги и заживо замуровать в тесном закутке. И тогда ни Ната, никто иной уже ничего бы не смог сделать… Но эту ночь мы должны провести у себя — дома! Иначе нас ждала только смерть. Еще одной такой ночевки мы уже не выдержим…

Ярость, сопоставимая разве что с той, какая овладела мною при битве с Бурым, заполнила до краев — я напрягся изо всех сил, уперся ступнями в острые камни и стал давить… еще немного, еще чуть-чуть… Валун со скрежетом сполз в приготовленное место, открыв узкий проход. И сразу из него показалась знакомая лохматая и восторженно лающая морда. А затем и весь пес выкарабкался из отверстия и бросился на меня, сбивая с ног прямо на упавший камень…