Трудно передать словами, что с нами творилось… Только тот, кто испытал в своей жизни, что-либо подобное, мог представить и нашу радость, и восторг, и ту страшную усталость, которую мы почувствовали, едва прошли первые минуты после подъема. Мы лежали на голой земле, крепко обнявшись… всего в паре метров от обрыва. Высота даже не пугала — мы позабыли про нее, измученные до такой степени, что уснули там же, где присели отдохнуть на пару минут…

Провал, как бы ни был страшен, остался позади. Теперь нас ждала дорога, хоженая мною не единожды. Она знакома, изучена и проверена. И на ней можно не бояться внезапного нападения злобных крысиных стай, или, жуткого подобия человека. Ну, или было — можно…

До моего холма — два с лишним дня дороги, если идти одному и налегке. С Натой время могло растянуться на более долгий срок, и, весь этот путь, мы рисковали провести на голодный желудок. Мешок с припасами, который я с риском для жизни вытащил буквально из пасти собак, практически опустел…

Как только мы встали, я сказал Нате:

— Придется идти быстро… И скрытно. У нас больше нет еды, ближайшее место, где мы сможем поесть — это мой… Наш подвал. Кроме того — могут налететь вороны. Раньше я этого особо не опасался, но, в последние дни, они что-то крепко обнаглели.

Ната поддакивала, посматривая на рухнувшие здания и холмы, образовавшиеся во время землетрясения. Я закусил губы — мне не приходилось ее подгонять… Но это не прихоть: в окрестностях холма, а может, и в самом подвале, две недели ждет щенок. Один. Я беспокоился за его судьбу. Так надолго я его еще ни разу не покидал…

Ната перевязала мне ладони. Кожа стерлась не то, что до крови — до мяса! В горячке я и не заметил, как выскальзывающие канаты буквально прожгли мои руки. А до этого — вытаскивал бесконечную веревку, с живым грузом. Когда посмотрел вниз — не поверил, что мог это сделать… Но девушка подтвердила — я, действительно, почти половину подъема, втаскивал ее наверх. Самой Нате мало чем удавалось мне помочь. Стена Провала почти не имела выступов, за которые можно зацепиться, и, единственное, что ей оставалось, это уповать на то, что у меня хватит сил. Только услышав мои вопли и увидев испуганное лицо, она, каким-то чудом вцепилась в едва торчащий каменный выступ, успев при этом развязать страховку на поясе. Это произошло куда быстрее, чем она описывала! Ната сказала, что этот страх ей не забыть до самой смерти…

Она старалась. Не ссылалась на усталость, на сбитые в дороге ноги, не имевшие настоящей обуви и замотанные в обрывки одеяла, на непрекращающиеся боли в боку — она шла и шла, пока я, видя по бледнеющему лицу, что она вот-вот упадет, не подхватывал ее на руки и не подыскивал место для ночлега. Я разводил костер, мы слегка перекусывали остатками былой роскоши, а потом — дремали, плотно прижавшись, друг к другу. Ната, стесняющаяся вначале, постепенно привыкала, и, когда становилось прохладно, не вздрагивала, как в первые ночи, внизу, когда я, пытаясь ее согреть, невольно прижимался всем телом.

Теперь, находясь в относительной безопасности, на плато — как я стал называть мою часть города! — не было нужды все время насторожено оглядываться. Появилась возможность слегка расслабиться… И, более внимательно, приглядеться к своей спутнице.

Ната была очень мила… При невысоком росте, она оказалась изумительно сложена — это просматривалось даже через мешковатый анорак, да прочие тряпки, которые на ней висели. Еще в самом начале мы выкинули почти все рванье, в котором она оказалась на момент нашей встречи, и теперь девушка была облачена в мои запасные штаны, которые ей доходили до груди. Пришлось их перевязать бечевой, но, даже так, она выглядела куда лучше, чем в том жутком и пропахшем вонью, рубище. Может, ей и не по силам тягаться со многими королевами красоты, но, во всех движениях девочки-подростка, проступала такая грация и изящество, какой я не встречал ранее никогда! Когда она улыбалась — это случалось не часто! — то, словно расцветала… Я предвидел, что, лет через пять, она станет невероятно очаровательной женщиной. В первые дни нашего пути от Наты исходил тяжелый запах давно немытого тела — я притерпелся к нему, но она сама, завидев, как я иногда отворачиваюсь, быстро уловила причину. До посинения пыталась отмыться в первой попавшейся луже, пока я не оттащил ее, чуть ли не силой. Обнимая хрупкое тело, я испытывал чувства, передать которые сложно… Это была одновременно и забота, и защита, и что-то иное, что оформилось несколько позднее. Я осознавал, что думаю о ней, не только как о спасенном мною человеке, а, прежде всего, как о женщине. Очень юной, маленькой и смелой, сильной и слабой. Но, прежде всего — женщине…

Похоже, и сама Ната понимала это — но ни единым словом или жестом, не выдала этого знания, предоставляя событиям идти так, как уже запланировано самой судьбой.

Оказавшись на знакомой и более близкой мне территории, я перестал волноваться о будущем. Кроме того — уже не вскидывался на каждый шорох. Это давно исхоженная земля, где, по моему мнению, уже не должно быть неожиданностей. И, кроме того, я теперь не один. Постоянная спешка не давала времени это понять до конца — лишь сейчас я стал задумываться о том, что, все-таки, произошло… Как оказалось, это пришло в голову не только мне.

— Дар, мне кажется, я стала понимать, что меня ждало там, внизу. Я дурочка, да?

— С чего вдруг?

— Ну, а как иначе? Можешь не верить, но там, я не думала о смерти — да и представляла ее совсем не такой. Трупы повсюду, один на одном, сгоревшие, раздавленные, утонувшие… Я тысячу раз могла оказаться среди них! Но тогда я даже не боялась! А теперь, когда прошло всего несколько дней — вспоминаю об этом озере с ужасом и страхом. Почему так?

— Это… Как тебе сказать? Последствие шока. Мы оставили за собой бездну, а в ней — часть твоей прошлой жизни. Когда ты находилась на островке — ты не думала ни о чем, кроме выживания. Сейчас — можешь посмотреть на саму себя. И, хоть это звучит с некоторым подтекстом — с высоты.

Ната кивнула:

— Я понимаю… С высоты — это верно. А ты? Ты тоже такое чувствовал?

— Всякое бывало… И думал, и представлял… И, едва сам в пропасть не прыгнул. Только я предпочитаю спать без сновидений — иначе, перед глазами встает то, что видеть не всегда хочется…

— Разве можно спать без сновидений?

— Если загрузишь себя какой-нибудь работой, так, что руки виснут, как плети, а глаза закрываются сами — вполне.

— Знаешь, — она чуть замешкалась, прежде чем продолжить, — я лежала сейчас с закрытыми глазами… и боялась их открыть. Думала — вдруг, все это случилось только в моем воображении. Наш уход с острова, бегство от зверей, подъем…

— И что я — всего лишь порождение твоих измученных снов?

— Не то… — она грустно улыбнулась. — То есть, да, конечно. Но не совсем. Что я опять останусь одна…

Я прикусил язык — поделом…

Назад, в мою берлогу, мы шли почти четыре дня. Ната не могла двигаться с той же скоростью, какая была присуща мне. Сказывались накопившаяся усталость, почти полностью порвавшаяся обувь, и отсутствие еды. Как назло, зверьки, которые водились поблизости от нашего холма, почему-то, не попадались здесь — а я уже был готов употребить в пищу даже их. Ел же их щенок? Ночевки превратились в испытание. С каждым днем все сильнее и сильнее крепчал мороз, даже замерзала вода в бутылках, хоть она беспрестанно качалось за спиной. От холода сводило конечности, и почти не попадалось ничего, что можно использовать для костра. Все давно и надежно погребено под слоем грязи и хлопьев, ставших единой, смерзшейся массой. Приходилось подолгу рубить топором, чтобы выудить, где-нибудь, кусок тяжелого, отсыревшего дерева, потом колоть его на щепки и терпеливо ждать, пока они нехотя начнут чадить… Животы сводило, несколько драгоценных сухарей приходилось делить на крошечные ломтики, не способные утолить голод. Силы таяли…

Ната не жаловалась. Вообще, казалось, что она, невысокая и хрупкая на вид, на самом деле высечена из камня. Она передвигала ноги, стиснув зубы, и изо всех сил старалась не быть для меня обузой. И, именно тогда, дожидаясь ее где-нибудь, на очередном подъеме, смотря на бредущую устало фигурку, я мрачнел, вспоминая о судьбе тех, кто в эти дни оказался так далеко от меня… Моя собственная семья. Я уехал от них на несколько тысяч километров. Что с ними, живы ли они, смогли ли они спастись, если в тех, столь далеких от этих мест, краях, тоже пронеслась, уничтожающая все, подземная волна? Прошлые месяцы я отгонял от себя подобные мысли, понимая их логический исход. Но то, что я встретил, или, вернее, нашел Нату, неожиданно подняло целую бурю в голове, внушив еле теплящуюся, призрачную надежду…

За день до конца пути нас встретил щенок. Он с такой неуемной радостью, с таким напором бросился ко мне из-за встречного холма, что я не успел опомниться, как был сбит с ног. Пес крутился и прыгал вокруг, заливая всю округу восторженным лаем пополам с визгом, тыкался мордой в ладони и путался в ногах, всем видом показывая, как он рад встрече и тому, что он теперь не один.

Ната присела на корточки, и щенок немедленно подбежал и лизнул ее в нос.

— Как угорелый… — тихо и устало произнесла она. — Он твой?

Я пожал плечами:

— Я его нашел… Как и тебя. Наверное, теперь мой.

— Я тоже… Найденыш. И, твоя? — Ната как-то напряглась и странно посмотрела на меня, сразу спрятав глаза от моего недоумевающего взора.

— О чем ты?

Она неопределенно качнула головой, и, переведя разговор, улыбнулась вновь налетевшему на нее щенку:

— Как его зовут?

— Можешь смеяться, но я не знаю. Все собирался, да так и не придумал имя. Не хватило воображения, наверное. Если хочешь, назови его сама.

Ната погладила щенка за ухом, и тот вдруг недовольно рявкнул.

— Смотри! — она прижала щенка к земле, и, преодолев его сопротивление, развела пальцами густую шерсть. — У него бок подпален!

Я похолодел. Уходя в поход, я забыл погасить два светильника, и теперь сразу представил, что вместо долгожданного отдыха нас встретит пожарище… Но тут же пришла мысль, что подвал не может загореться — он весь из бетона, а светильники находились далеко от деревянных ящиков и всего, что могло воспламениться. Скорее всего, щенок просто сбил какой-нибудь из них, и, при этом, обжегся. Но как? Он очень аккуратно относился ко всему, что могло его оцарапать или обжечь — после того, как один раз полез любопытной мордашкой к свечке и попробовал лизнуть огонек.

— Какой он худой… Так долго ждать хозяина. Что же он ел все это время? Но… у него рана на шее!

Ната тревожно посмотрела на меня.

— ?

— Похоже на укус, он еще кровоточит…

Я нахмурился — как ни крути, щенок не мог укусить себя сам! Конечно, псу невозможно усидеть в подвале безвылазно — запас еды, оставленный в миске, рассчитывался максимум на неделю. Желая обмануть сам себя, я нарочито припрятал несколько лепешек по углам — обоняние о голод заставят пса проверить все запахи! Но, похоже, пропитание на все остальные время, ему пришлось добывать самостоятельно. Не исключено, что во время таких вылазок, щенок мог напороться на слишком крупную дичь. Или, подвергся нападению воронов… Ранка могла означать все, что угодно. Или, он просто зацепился за кусок ржавой проволоки, или, полез в своем неуемном любопытстве в очередную дыру-нору. Или же… в склад проник кто-то, с кем ему пришлось принять бой! Оно попыталось прикончить щенка, но тому удалось бежать! Гадать бессмысленно…

Но как же он оказался здесь? Неужели, шел по следу? Я посмотрел на него с сомнением, смешанным с невольным уважением — не каждая взрослая собака могла взять след такой давности! Хотя, это могла оказаться простая случайность. Но меня больше волновал вопрос сохранности подвала…

— Что случилось? — Ната встала и испуганно смотрела на меня. — Что с тобой?

— У меня достаточно боевой щенок… Несмотря на свой возраст и размер, в схватках показал себя настоящим бойцом! Уходя, я поручил ему сторожить подвал… наш дом. Вряд ли бы он ослушался, не будь достаточно серьезной причины. Однако, он здесь. И я не знаю, кто мог его искусать. Здесь раньше не встречалось крупных зверей. В общем, одни вопросы…

— Ты беспокоишься за хранилище?

— Хранилище? А… Ты так, о подвале. Да, беспокоюсь.

— Ты сам сказал — он мог уйти достаточно далеко в поисках еды.

— Но, ночевать-то, он должен был возвращаться в подвал? Нет, что-то не так…

— Надо торопиться?

— Да. И идти еще порядочно.

Мне стало очень и очень не по себе — если в подвал проникли хищные твари, вроде крыс — это равносильно приговору. Щенок-то, убежал… а вот запасы? Вполне возможно, что, вместо отдыха, мы с Натой можем найти лишь разграбленный склад. Хотя… Ранка свежая, получена, буквально накануне. Учитывая, что щенок передвигается куда быстрее, чем я — не более нескольких часов тому назад. Стало быть, тот, кто его цапнул, до сих пор находится в хранилище, как правильно заметила Ната. Одной крысе не по силам разграбить весь подвал — но подпортить может… Только вряд ли щенок мог испугаться только одной крысы — а целая стая не выпустила бы его живым. Но, если не они?

Я представил себе все возможные последствия и содрогнулся: — в самом худшем варианте, у нас не оставалось ничего… Ближайший схрон, где я припрятал несколько банок консервов, находился в полутора днях дороги к востоку, и то, если свернуть немедленно. Это серьезно! К тому же, все сильнее и сильнее давал знать о себе холод. Я все более накручивал себя страшными картинами голода, как-то упустив из виду иные вероятности случившегося…

По-видимому, Ната все поняла по моим глазам. Она встала с колен, отпустив слишком тяжелого для нее щенка, и поправила спавшую прядь волос.

— Идем! Я буду идти быстро… А, если отстану — не жди!

Я покачал головой:

— Не болтай ерунды. Я тебя не брошу.

— Идем! — она решительно схватила меня за рукав и сделала несколько шагов вперед. Щенок, некоторое время мешавшийся под ногами, быстро понял, что мы не настроены к играм, и, по-деловому, почти не отвлекаясь, затрусил впереди. К вечеру — перерыв был только на краткий отдых! — мы дошли до берега озера Гейзера. Видимость ухудшалась с каждой минутой, и как ни рвался я домой, пришлось устраиваться на ночлег. Едва мы опустились на землю, как Ната в изнеможении повалилась на спину. Она ни единым словом не высказала усталости днем, крепясь изо всех сил, но сейчас просто мгновенно уснула, не обращая внимания даже на холод. Я поднял ее невесомое тело на руки и отнес к естественному укрытию — завалу из нескольких упершихся друг в друга плит. Потом укрыл остатками одеяла, подозвал щенка и устроился сам, прикрыв ноги, но оставшись сидеть — чтобы быть готовым ко всяким неожиданностям… Я тоже чувствовал себя выбившимся из сил. До подвала оставалось совсем немного, но даже это расстояние не стоило преодолевать ночью. Теперь я стал побаиваться развалин — что, если непрошеные гости появились из-за реки? Щенок тоже притомился, и пристроился возле Наты, свернувшись в клубочек. Он как-то сразу ее признал, и мне невольно вспомнилось, каким он был диким, в первые минуты, когда я его нашел, после того как убил его мать… Ната во сне прижала его к себе, тот взвизгнул, но не отстранился — вместе им явно теплее. Мне оставалось только позавидовать… Сон не брал, несмотря на усталость. Тревожило, что мы можем найти завтра там, где я так надеялся отдохнуть от этого похода.

Через мгновение у меня похолодело на сердце — отчаянный, нечеловеческий крик, прорезал ночную тьму и пропал, уносясь эхом вдоль берега спокойного в этот момент озера. Ната вздрогнула и сразу приподнялась на локте. Щенок уже стоял на всех четырех лапах, и, вздыбив шерсть, глухо заворчал на тот берег.

— Что это? — Ната спросила шепотом, почти не разжимая губ.

Я пожал плечами. Ничего подобного не доводилось слышать до этого никогда. Хотя всяческих криков и рычания за последний месяц наслушался. Ничего человеческого в этом вопле не было, а зверь мог оказаться какой угодно…

Ната показала глазами на щенка. Тот весь подобрался и снова заворчал.

— Тихо, Угар, тихо…

Я недоуменно оглянулся на Нату, потом согласно кивнул: девушка сделала единственно правильное решение — рычание щенка могло привлечь к нам внимание со стороны того, кто издавал зловещие звуки. Имя для пса она произнесла непроизвольно — подпалина на его боку весь день маячила у нас перед глазами… Щенок нехотя смирился, оглядываясь на противоположный берег и скаля острые белые зубы. Ната погладила его по голове, и тот снова прилег рядом с ней, впрочем, не выказывая больше никаких признаков сна.

— Что это… могло быть? — Ната тихонько повторила свой вопрос.

Вместо ответа я придвинул к себе лук и положил на древко стрелу. Что… Легко спросить — но трудно ответить. По крайней мере, я хорошо усвоил одно — чем, или кем, это не оказалось, встреча с обладателем подобного голоса не окажется дружеской… Слишком частые схватки последних дней дали достаточное представление, что всего рычащего и кричащего следует опасаться и избегать.

От усталости глаза смыкались, словно на веки навесили чугунные бляшки. Посмотрев на Нату, вновь закрывшую глаза, я перевел взгляд на пса:

— Угар… Интересно. Мне бы и в голову не пришло. Но… вроде как к месту. Вот что, Угар… Давай, вступай на вахту. А то от меня, толку никакого.

Полагаясь на щенка, я прислонился спиной к плите. Следовало хоть немного отдохнуть… Остаток ночи прошел спокойно. Больше ничто не тревожило нас до той самой поры, пока белесый сумрак не начал сменяться чуть более светлым. День и ночь, до сих пор мало отличались друг от друга, но, по прошествии более трех месяцев после катастрофы, разница между утром и вечером стала более существенна.

Через развалины мы прошли без приключений. Издерганный сомнениями, я всячески поторапливал Нату, хотя она и так не делала себе поблажек. Впрочем, она тоже понимала — нужно торопиться. Кроме того, я был уверен — здесь, в знакомой местности, где изучен каждый камешек под ногами, на нас никто не посмеет напасть. Так оно и вышло — ни я, не чувствовал угрозы от окружавших нас камней, ни щенок, спокойно и уверенно бежавший впереди нас. Тем не менее, к холму, под которым находилось мое убежище, подходили с величайшими предосторожностями. Я знаками приказал Нате укрыться, и, притянув к себе щенка, осторожно направился к лазу в пещеру. Возле входа, шагах примерно, в десяти, опустил его на землю и легонько подтолкнул ладонью. Пес сразу понял, что от него требуется и так осторожно приблизился к отверстию, что я сразу подумал — мы здесь ни одни!

Угар — я уже мысленно стал называть его так вслед за Натой! — на брюхе вполз в чернеющее отверстие и некоторое время я больше ничего не видел. Потом в проходе показалась его большая голова, и он призывно тявкнул. Потом, обсуждая с Натой его необычайную сообразительность, мы поразились, что он все сделал так, как от него требовалось. Но в этот момент я воспринял его поведение как должное и незамедлительно последовал приглашению.

В подвале никого не было, хотя присутствие постороннего наблюдалось повсюду. Многие пакеты с продуктами, банки — все было разбросано на полу и валялось в полнейшем беспорядке. Светильники перевернуты и масло, вытекшее из них, впиталось в бетон, образовав грязные темные пятна. На всем присутствовали отметины от укусов. Внимательно рассмотрев следы, отпечатавшиеся на полу, и царапины от когтей на ящиках — я уже не сомневался в том, что это именно когти — пришел к выводу, что здесь побуянил наш щенок, так нерасчетливо оставленный за сторожа. Однако, весь вид Угара, злобно рычащего на всякие следы, заставил меня в этом усомнится. Пес кинулся куда-то в угол и выволок громадный кусок черно-бурой шкуры. По всему подземелью разнесся тошнотворный запах — это оказалась практически разорванная тушка размерами чуть менее самого щенка. Судя по сохранившейся морде, существо более всего напоминало хорька — но, увеличенного раз в десять, не менее! Намного больше своих собратьев, с укороченной мордой и двумя резко торчащими в стороны клыками — именно клыками, а не резцами, как у ставших уже привычными крыс. Лапы, неестественно вывернутые внутрь, более длинные, чем задние, так же заканчивающиеся массивными когтями — по пять на каждой лапе! Шкура очень жесткая и колючая на ощупь — мне пришлось, преодолевая омерзение, взять за холку и поискав глазами уцелевший от разгрома мешок, бросить тушу туда. Брюхо твари было распорото, словно ножом, и ее кишки окончательно вывалились наружу. Зловоние стало настолько нестерпимым, что я поспешно выбежал наверх, зажимая нос ладонью. Угар ухитрился выскочить раньше меня, хотя еще секунду назад стоял позади — видимо, его чувствительное обоняние, куда более сильное, чем мое, тем более не смогло вынести этого жуткого запаха…

Ната поодаль, почти сливаясь в тени плит с холмом, молча ожидала результатов нашей разведки, в который раз поражая меня своим терпением — не каждая женщина способна спокойно ждать в такие минуты, ничем не выказывая своего присутствия. Я жестом позвал ее к нам. Она быстро подошла и только глазами спросила меня:

— Как?

Я выдохнул:

— Терпимо. Там никого… нет. Но были… Грызуны. Или, вернее, что-то вроде того. Один… или, одна? Только оно не такое, как то, что мы с тобой уже встречали. Очень отличается по виду, и… Какое-то, не совсем нормальное. Не такой формы, что ли… Короче, оно там. Внизу.

Ната брезгливо дернулась:

— Прячется? Крыса?

— Нет, я же говорил. Не крыса. Оно дохлое… Не бойся. Может быть, — я указал на щенка, — ее придушил Угар. Скорее всего, что он.

Ната приподняла глаза, услышав, как я назвал щенка, потом согласно кивнула.

— А может, и не он. Она почти такая же по размеру, но на вид гораздо сильнее. В любом случае, она жутко воняет. Я положил ее в мешок, но вынести наружу не смог из-за запаха. И потом, если вытащить эту падаль сразу, сейчас, на запах соберутся все крысы, какие есть в округе.

— Ее надо зарыть?

— Да. И быстро.

Ната, ни о чем больше не спрашивая, сняла с плеч мешок, и, поискав глазами, выбрала место. Она быстро убирала попадавшиеся под руки камни и песок, не обращая внимания, что они оставляли ссадины и царапины на коже. Отстранив ее, я принялся рубить промерзлую землю топориком. Ната некоторое время молча смотрела на меня, а потом тихо произнесла, указывая рукой в сторону:

— Можно просто сбросить в яму… Вон, сколько расщелин поблизости. А сверху уже накидаем, что попадется.

Я хлопнул себя по лбу…

— Ната, из нас двоих способность рассуждать здраво, осталась, похоже, только у тебя!

— Не льсти. Я тоже не сразу догадалась. Если бы ты не стал сам рубить землю, то и я, не обратила внимание, на ямы…

Как я вновь спустился вниз, предварительно обмотав лицо, как подбирал с пола останки мертвой зверюги — лучше не вспоминать… Казалось, меня самого вывернет наизнанку. Даже после того как я, не жалея воды и тряпок, оттер все дурно пахнущие следы и пятна засохшей крови — запах падали преследовал еще долго. Ната ждала снаружи — я не желал, чтобы она видела, чем занимаюсь. Почему-то, мне хотелось, чтобы подвал ей понравился… В конце концов, с уборкой было покончено, и я, выбравшись наружу, улыбнулся и жестом пригласил ее внутрь. Однако всю торжественность нарушил Угар. Он все крутился промеж наших ног и так запутал уставшую и обессилевшую девушку, что та оступилась, и, потеряв равновесие, начала заваливаться набок. Я успел подхватить ее на руки. Ната доверчиво прижалась ко мне, и меня вновь смутил взгляд ее темных глаз — какой-то покорный и вопрошающий… Не спуская ее с рук, я пригнулся и внес ее внутрь. Так Ната в первый раз вошла в свой новый дом…

Предварительно зажженные мной светильники — я опять установил их на прежние места — освещали подвал ровно, позволяя рассмотреть все достаточно хорошо. Я мягко опустил Нату на ноги. Она тихо выдохнула, в немом восторге созерцая все богатства подземелья: многочисленные ящики консервов, стеллажи с соленьями, коробки конфет, соки и вина, множество бумажных и полиэтиленовых пакетов с крупами. Хоть мне и показалось вначале, когда я вслед за Угаром проник в подвал, что многие припасы безнадежно испорчены — все оказалось в гораздо лучшем состоянии, чем по первому впечатлению. Видимо, хищник действительно получил смертельную рану в схватке с псом, и, не сумел ничего толком перепортить. Как там все произошло на самом деле, уже не узнать, но, хоть все перевернуто и разбросано по всей пещере, но именно беспорядком и ограничилось.

— Так не бывает…

Она всхлипнула и в немом восторге посмотрела на меня. Я развел руками:

— Убедись сама. Потрогай все руками — чтобы удостоверится, что не мираж.

— Не мираж, — она сразу согласилась. — Миражи не бывают в подвалах. Но это… Похлеще любого миража!

Я ее понимал. Нечто подобное испытал когда-то сам, когда впервые проник сюда и увидел богатства, обладателем которых стал…

— Я разожгу очаг. А ты, пока осмотрись. Походи по подвалу, привыкни. Он достаточно большой — может, даже слишком. Это, собственно, как замок — только в одной плоскости. Здесь много помещений-секций, и все они чем-нибудь заполнены. Жаль, конечно, многое отсутствует. Но, по сравнению с тем, что сейчас наверху… Никакие деньги не заменят того, что имеется здесь! Ты сама в этом могла не раз убедиться!

Она молча кивнула — спорить было действительно не о чем…

— Тут так тепло… Я разденусь?

Я спохватился:

— Ну конечно! Скидывай свою одежду и давай ее сюда.

Она стянула мою куртку — анорак, достаточно крепко сшитый, превратился после путешествия в лохмотья. Сказалось нападение оборотня, схватившего ее за воротник, да и острые грани обрыва добавили свой след. За курткой последовал толстый жакет — и я сразу отнес их в тот угол, где находилась трещина в полу. Сбросив вещи вниз, вернулся к Нате.

Она сидела на табурете, возле давно угасшего очага, и, лишь глаза выдавали, что творилось у нее в душе: восторг, восхищение, радость, печаль, тоска, отрешенность… Все одновременно. И неизвестно, чего больше.

— Что ты?

— Я? Так… Ничего. Ты не обижайся — просто слегка одурела от всего… И устала.

Я криво улыбнулся: впервые за короткое время нашего знакомства она позволила себе сказать что-то не совсем приличное.

— Впечатляет?

— Да… Сильно. Когда ты рассказывал — я даже не думала, что так может быть. Здорово!

Она спокойно произносила эти слова, но мне казалось, что она что-то не договаривает… Словно выдавливает из себя то, что от нее хотят услышать.

— Сильно устала? Нет… глупый вопрос. Извини, не отвечай. У меня тоже ноги заплетаются. И живот сводит. Ты уже походила по подвалу?

— Нет. Ты сам меня поводи, ладно? Будь экскурсоводом. А то я боюсь заблудиться.

— Здесь? Он не настолько огромен. Здесь не заблудишься. Тут во все стороны только одна дорога. Вперед да назад. Но, если ты так хочешь — пойдем.

Мы начали с правой стороны — самой длинной, если считать от жилых помещений. Здесь располагались стеллажи, где хранились стеклянные банки с маринадами и соленьями преимущественно из овощей и фруктов. Она дотронулась до банки, провела по ней пальцами — на стекле остался четкий след вытертой пыли.

— И это все… твое?

Может быть, будь на моем месте кто-либо иной, он и не уловил подтекста в вопросе, но я ее понял сразу.

— Мне не с кем было до сих пор делиться. Да, это все, — я обвел комнату рукой, — было мое. А теперь — и твое тоже. Ты можешь брать здесь все, что захочешь. И разумеется, не спрашивая разрешения. Скажем так… Это все — наше! Понимаешь меня?

Она моргнула. Я улыбнулся девушке, желая смягчить неловкость, возникшую после ее вопроса.

— И вообще… Ты здесь не гость. Ты — хозяйка.

Я запнулся — определение получилось, возможно, тоже с подтекстом — и она не могла его не заметить! Но Ната тактично промолчала, хотя я увидел в ее глазах лукавую искорку…

— Мы оба, — как раньше, я один! — Являемся теперь хозяевами этого подвала и всего того, что здесь есть. И… Ната, ты не бойся меня. Я вижу тень сомнения на твоем лице — давай, попробую прояснить ситуацию. Я помог тебе не для того, чтобы превратить в рабыню. Ты не слуга, и не вещь… Ты человек, и я вовсе не собираюсь посягать на твою свободу или право принимать решения, только лишь потому, что приложил руку к твоему освобождению из этого плена на острове.

— ?

— Ну, не плена… — я стал подбирать слова, вконец растерявшись, но Ната сама меня поправила:

— Я знаю. Если бы думала иначе — осталась там…

Теперь уже я взглянул на нее с вопросом, но она отвела глаза. Прошлась вдоль рядов, заглянула в каталог, который я скуки ради составил, подсчитывая все, что хранилось на складе, и вернулась обратно.

— Повезло… Ты долго его искал?

Я как-то посвящал ее в свою эпопею и теперь лишь подтверждал рассказ.

— Уже не помню. Наверное, долго. Мне так показалось. По крайней мере, до тех пор, пока на него не наткнулся, практически умирал с голоду.

— Мне было легче.

Я отрицательно метнул головой:

— Ну, нет! Какое там — легче? В этой машине, соседствуя с трупами… Так и свихнуться можно! Кроме того, питаться одной мучной болтушкой, да рисовой кашей — у любого от подобной диеты крыша съедет! А ты, как мне кажется, вполне еще сносно соображаешь.

— А если бы не эта фура с мешками — то, с ума сойти, я бы просто не успела. И не нужно шутить… Все слишком серьезно. Голод тоже, убивает…

Я подошел к ней и положил руки на ее плечи:

— Здесь тебе это не грозит!

Она нервно искоса взглянула на мои ладони и я, смутившись, убрал их.

— Все нормально… — Она сказала, словно извиняясь, стараясь произносить слова как можно мягче, и чуть коснулась меня сама. — Не волнуйся. Я тоже… Соскучилась. Мне тоже, очень хотелось, до кого-нибудь, дотронуться… Уже давно.

Внезапно я ощутил такой порыв ее обнять, что не смог сдержаться и привлек девушку к себе, почувствовав мягкие округлости, едва скрываемые шерстью тонкого свитера. Где-то с минуту мы простояли так, не говоря ни слова…

— Дар…

Она прошептала просящим тоном, но — многозначительно, очень-очень по-взрослому, и я, с сожалением, едва не задрожав от нахлынувших, давно не испытываемых чувств, отпустил девушку.

Мы направились дальше, через все комнаты, уцелевшие при землетрясении. Ната только восторженно охала, когда я зажигал очередной светильник — хотя я сильно подозревал, что она так поступает только из вежливости перед хозяином сокровищ… Мы остановились перед расщелиной, служившей мне иной раз как мусорная яма. Ната заглянула туда и отпрянула назад.

— Глубоко. Ты туда залезал?

— Ну, один раз. Да и больше просто скинул факел, для проверки. Метров пятнадцать, думаю, в глубину. Сбрасываю туда мусор, после уборки… Ну, и еще… Не всякий раз, есть возможность выйти наружу. Извини за подробности.

— Я поняла. Это естественно, не надо стесняться.

— Ну вот, — я облегченно вздохнул. — Одному мне, удобства как-то не требовалось… Но теперь я сделаю уборную, как полагается.

Я утянул ее в другое помещение, туда, где хранились мелкие припасы, из числа несъедобных. Там были сложены рулоны ткани, рыболовные снасти, мясницкие топоры, заготовки для стрел.

— Так здорово! Ты все хорошо приспособил!

Она понимающе посмотрела на коробочку с мелкими рыболовными крючками и спросила:

— А ты уже пробовал что-нибудь ловить?

— Один раз. И то, случайно, если, признаться. А до этого — нет. Не было необходимости. Да и где? Река, которая текла через город, почти вся ушла в трещины, и наполняется очень неоднородно. Хотя, по сравнению с первыми днями, рисковать, пересекая дно, я уже не решусь… В ней, уверен, водятся такие рыбы, которых вряд ли захочется видеть на столе. А ты что, у себя на острове ловила рыбу?

— Пыталась, пару раз. Но чем? Сделала острогу из палки — вот и вся снасть. Будь мелководье, может, что и вышло. А когда самой рыбы не видно — от копья мало толку.

— Ну, я испытал удачу не так далеко отсюда, на озере. И даже попробовал… Ничего, даже животы не болели. Я с щенком… Вместе с Угаром ходил. Мы можем туда отправиться, если хочешь.

— У тебя тут столько всего… Я не любитель рыбы, разве, что иногда. Правда, когда хочется есть, то уже все равно, что…

Я промолчал. Вспоминать первые дни и связанные с ними лишения — не очень приятное занятие… Ната знала, что говорила: в ту пору я готов был съесть все, что угодно…

— А ты? Как ты… Как ты жила в первые дни?

— Трудно. Знаешь, не столько страшно того, что творилось повсюду, сколько потом — когда пришла в себя и увидела, что совсем одна. Кругом все горит, все рушится… Трупы повсюду. Вповалку, друг на друге! Я ходила по ним часами — ногу некуда поставить. А потом забрела на этот остров — тогда еще воды столько не пришло. Я и сама не знала, куда иду и зачем. Было все равно… Нашла вот эту нору… Там и осталась. День, другой — потом воды стало прибавляться. Казалось, что, если оттуда уйду, погибну. Ну а когда воды добавилось столько, что перейти вброд уже стало невозможно, и вовсе смирилась — пусть будет, как будет. Тоже… Думала, придут спасатели и отыщут. Один раз, правда, попыталась переплыть, но, когда увидела, как в воде что-то шевелится, выскочила назад, как ошпаренная. Он потом меня несколько раз хотел поймать, на суше. Не сумел…

Я только качал головой: убегать от ящера — это даже не то, что от стаи голодных крыс…

— Но, наверное, это все тебе и так известно? В смысле — ты сам все видел, в первые часы?

— Как сказать. По большому счету, именно первые минуты, как раз только и видел. До того, как провалился в метро.

— В метро?

У нее так широко раскрылись глаза, что я поспешил ее успокоить:

— Ну не сразу в метро, конечно. В вентиляционную шахту, думаю. Мне повезло: не раздавило там и не присыпало землей… Зато пришлось прогуляться по подземелью, в почти полной темноте. Потом нашел спуск еще глубже — и тут, действительно, в само метро…

— Ты решил спуститься? Так глубоко? Зачем?

— Пришлось. По сути, мне ничего другого просто не оставалось. Наверх хода нет, только в метро. А в нем — сотни станций. Иначе говоря, есть надежда на выход. Ну и… так оно и вышло. По вентиляции добрался до путей, разломал решетку ограждения, перелез ниже и оказался на рельсах. На мое счастье, они не были завалены — смог пройти по ним, до ближайшей станции. А там, просто выбрался наружу… — я скривился, вспомнив, чего все это стоило. — Когда вылез… Все, тоже самое, что и у тебя. Смерть и ничего больше. С тех пор я живых людей не встречал. Только трупы. Правда, один раз лишь немного не успел… Их убили. Крысы. После этого я решил, что здесь, в городе и вообще во всем известном мне крае, людей больше нет. Ну… обратил внимание на Провал.

— А я — видела. Несколько раз. Даже звала… Но они не слышали. Или, не захотели слышать… То двух, то трех. Или больше… Не помню. Потом все реже и реже. Они быстро пропали… Когда ищешь еду да прячешься от пепла — как-то не получается смотреть по сторонам. И так темно было в первые дни… На мой остров никто не пытался попасть, а потом я сама уже боялась с него уходить. Да и как? Если бы не ты — так и не догадалась сделать плот сама. Но он мне и не требовался…

Я кашлянул, и Ната вскинула на меня глаза.

— Догадалась, наверное… Ты просто не хотела — вот и все.

Она кивнула, соглашаясь.

— Да, то, что я увидела с берега, это так страшно, что я уже ничего не хотела. Мне казалось, такое теперь повсюду — люди едят людей! И твое появление…

— Еще один людоед, да?

— Нет. Вовсе нет! Просто, твой вид…

— Ладно. Не сотвори себе кумира — знаешь?

Она мягко улыбнулась и ответила:

— Не сотворю. Но я ведь так и не поблагодарила тебя, за то, что ты для меня сделал!

— Вот еще…

Я напрягся — Ната неожиданно быстро пересекла расстояние, отделявшее нас друг от друга, и встала передо мной:

— Можно тебя поцеловать?

Она решительно подтянулась на цыпочках и коснулась моих губ.

— Это, конечно, не очень много… Но от сердца!

— Уф! Более чем достаточно. Прекрасная награда. Каковая и положена настоящему принцу, выручившему несчастную девушку, заточенную кровожадным волшебником в заколдованный замок… А теперь — на будущее — давай, без благодарностей. Я сделал то, что сделал бы всякий на моем месте.

— Увы, — она провела пальцами по моим губам. — Где они, всякие? А уж если говорить, о принцах… Им, во всех сказках, положена иная награда. Но ты же, на принца как-то не тянешь, по возрасту… Ты не обиделся?

— Не очень. Я рад, что мы так хорошо друг друга понимаем.

— Продолжим осмотр?

— Я думал, ты хочешь скорее поесть и отдохнуть. Но если силы еще есть — давай.

Она повернулась и направилась к другим полкам. Вздохнув, я поплелся следом. Так тебе и надо… Принц.

Глядя на тоненькую фигурку, я прикидывал, из чего сделать ей лежанку. Кроме того, следовало придумать что-либо, вроде ширмы — чтобы девушка могла чувствовать себя защищенной от нескромных взглядов. В данном случае, хотя бы моих собственных…

Она медленно ходила по всему подвалу, дотрагиваясь до коробок с консервами, до мешков и банок, до кульков с крупами — и я видел, как мелко-мелко дрожат ее руки. Она не признавалась мне, что испытывает, видя все это, но я и сам догадывался. Мы почти ничего не ели последние дни. Я подошел к бочке, в которой нагревал воду и посмотрел внутрь. Воды оставалось на донышке. Я почти все израсходовал при уборке.

— Ната!

Она продолжала ходить по коридорам, не слыша меня.

— Ната! — Еще громче прикрикнул я.

Девушка испуганно отдернула руку, решив, по-видимому, что я рассержен.

— Иди сюда. Ну что ты?

Она робко подошла, замерев с опущенной головой в двух шагах от меня.

— Да ты что?

— Я случайно… Не сердись, пожалуйста!

— Не понял… За что?

Она вскинула голову, и мне сразу стало стыдно: дошло, что она меня попросту боялась… Боялась моего превосходства в физической силе, моей сытости и устроенности бытия, моего варварского вида. Я смешался и не сразу нашелся, что сказать:

— Послушай… Я вовсе не хотел тебя, ну как бы сказать… Испугать. В общем, я же уже сказал тебе — не бойся.

— Да…

— Тебя что, часто обижали взрослые? Или… Ну ладно, — я решил не давить на нее в этом плане. — Мне надо, чтобы ты мне помогла. Тебе нужно умыться… Да и мне не помешает. Вода здесь недалеко, возле холма. Что-то, типа ручья. Но надо, чтобы ты смотрела, если появится, кто-нибудь. Раньше такой надобности не возникало, но мало ли… Я буду набирать, и таскать воду, а ты будешь караулить. Хорошо? А потом мы поужинаем. А пока — перекусим чем-нибудь, несерьезным…

— Да.

Я кивнул ободряюще головой, и, подхватив ведра, пошел к выходу. По торопливым шагам позади, понял, что мог ее и не звать — она боялась остаться в подвале одна.

Ната стояла на небольшом возвышении, прикрывая глаза ладонью от пыли, которую нес начинающийся ветер, и, внимательно смотрела по сторонам. Я таскал воду, наполняя бочку до самого верха. Пришлось сделать почти десять ходок туда и обратно, пока я не счел запас достаточным, для всех предполагаемых целей.

— Пойдем вниз. Хватит.

Я устало выдохнул, и, пропустив ее, маленькой мышкой проскользнувшую мимо меня, в подвал, поднял дверцу и притянул ее к отверстию, а затем привязал к скобам. Перед походом, пришлось ее снять, заменив куском ткани — чтобы щенок имел возможность выхода. Теперь я хотел чего-то, более существенного. Конечно, это больше для самоуспокоения, но, на первых порах, могло кого-нибудь сдержать. Угар, занявший свое привычное место, посматривал на нас глазками-бусинками и терпеливо ждал, когда я начну с ним играть, как это случалось до похода. Но сегодня мне было не до щенка. Усталость, скопившаяся за эти дни, буквально сшибала с ног. Я не стал выливать последние два ведра и отнес их к очагу. Дрова лежали на месте, заготовленные щепки — тоже. Чиркнув спичками несколько раз, разжег костер и подвесил ведро над огнем.

— Ната… — мне стало неловко, но приходилось как-то решать эту проблему. — Я говорил о мытье… Но выразился, не совсем точно. Мне кажется… Я имел в виду то, что искупаться надо полностью. Ты давно этого не делала?

— Почти с первого дня… Да, давно. Попадала под дождь — вот и все. И пару раз в озеро залезла. Пока не увидела там это чудовище.

— Хорошо. Вода уже готова. Ванную тебе не предлагаю, за неимением, но зато есть бочка. Если знаешь хоть немножко про японские обычаи — что-то, вроде того…

— Они кадкой пользуются…

— О? Молодец, не только мыльные сериалы смотрела.

— Не смотрела вовсе. Но про страны, да. И читала… Много.

— Совсем молодец. Тогда еще проще… Ты сможешь раздеться, сама? Я бы этого не предлагал, но… Как твой бок?

— Я попробую… — она смутилась.

Я поискал глазами. На полке лежал кусок старой клеенки, которую, видимо, работники магазина клали на стол во время обедов. Прибить пару щепок в стеллажи, подвесить пленку — это заняло очень мало времени. Вода самотеком должна уйти в щель в углу — я прорубил ее специально, ленясь оттаскивать грязную воду к трещине. Потом принес мыло, шампунь, кусок поролона, которым пользовался как мочалкой, большое банное полотенце и чистое ведро.

— Сейчас налью воды… А ты, когда вымоешься, надень вот это. Великовато, но больше ничего нет, — я повесил рядом с импровизированной ширмой белый халат, оставшийся от продавцов. — На этот вечер хватит. С твоей одеждой, что-нибудь придумаем позже. А то, у меня уже ноги заплетаются. Ты мойся… Я пока ужин приготовлю.

Она встала перед клеенкой, и, не поднимая на меня глаз, принялась стягивать изорванный свитер. При этом движении она охнула, и, скривив лицо, схватилась за бок. Я подскочил к ней.

— Давай помогу…

Свитер снимали долго. Пришлось в итоге взять нож и просто срезать его, словно чешую — чтобы не заставлять Нату принимать позу, в которой она начинала сжимать губы от боли. Под свитером оказалась белая блузка, вернее, бывшая когда-то белой… и больше ничего. Я расстегнул пуговички и машинально потянул за рукава. Ткань буквально рассыпалась в моих руках, открыв худющее, изможденное тело подростка, но, тем не менее, с совсем не по детски развитой грудью. Я вздохнул — все воспринималось отстраненно, словно передо мной не женщина, а я давно перестал быть мужчиной. Главное было в том, что это человек… И я теперь не один. Она, не делая попытки прикрыться, молча ждала, что я стану делать дальше. Я, закусив губу, принялся развязывать шнурок на ее штанах. Ткань потеряла цвет и стала неимоверно грязной, вся в жирных пятнах и подпалинах. Но, под снятыми штанами, открылись такие точеные ножки, что у меня перехватило дыхание. Кроме черных плавочек, на ней больше ничего не оставалось. Тело Наты, несмотря на возраст, казалось, принадлежало вовсе не девочке — подростку, а, скорее, маленькой, но полностью оформившейся женщине. А она продолжала хранить молчание — только слегка участившееся дыхание выдавало ее волнение…

— Дальше… Ты сама… — я вдруг осип и попытался повернуться, чтобы ее покинуть.

— Какая разница… — она устало обернулась, и, видя, что я отступил, глухо добавила: — Останься. Я все равно не смогу сама вымыться. У меня все болит, — она увидела, как я старательно отворачиваюсь, и тихо произнесла: — Пожалуйста… Помоги мне.

Я, вконец растерявшись, опустил глаза… И, неожиданно для себя самого, потянул белье вниз. Может, она имела в виду совсем не то, но я понял именно так… Плавки скользнули по ногам и упали на пол. Ната вздрогнула, но промолчала, слегка прикрыв глаза. Я на несколько мгновений застыл как изваяние — не каждый день приходиться видеть полностью оголенных девушек. Тем более, раздевать их самому… На теле Наты во множестве виднелись следы от ушибов, порезов — примерно такие, как и у меня в первые дни. И, более свежие, полученные, уже по дороге сюда. Непроизвольно коснулся одного из порезов — она продолжала стоять недвижимо, предоставив мне полную свободу действий. Ната одной ладошкой прикрыла лицо, вторую опустила вниз, пытаясь скрыть треугольник темных завитков… Я, вконец смутившись, смотрел на ее впалый живот, точеные линии бедер, небольшие, но очень красивые груди… Пауза становилась тягостной для обоих. Именно сейчас я подумал о ней, как о женщине, всем своим естеством ощущая красоту и совершенство этих линий. Я сглотнул, и, зачерпнув в кружку согревшуюся воду, глухо буркнул:

— Голову сначала…

Она, придерживая одной рукой бок, покорно кивнула. Я осторожно подвел ее к бочке — воду следовало беречь. Дважды наносил ей шампунь на волосы, сливал пену водой, тер шею и руки, как-то не решаясь, спустится ниже.

— Ты протрешь мне кожу…

Я опомнился и поднял на нее глаза. То, что я увидел, повергло меня в некоторый шок. Имея тело женщины — не ребенка! — и взгляд взрослого человека, у нее все же оставалось лицо совсем юной девушки… И, хоть я и знал, с кем имею дело — но только сейчас окончательно убедился, насколько не сочеталось выражение этих глаз с почти детскими губами… Ната сразу поняла мое замешательство, и сама ответила на мой невысказанный вопрос:

— Нет, я не обманываю тебя. Мне четырнадцать… четырнадцать с половиной. Я ведь тебе говорила. Ты забыл?

— Да… — я что-то прошептал в ответ.

— Почему?

— Не знаю… У тебя… Ты разговариваешь, как взрослая. Ведешь себя тоже. Не как ребенок. Да и выглядишь…

— Маленькой женщиной? Многие так думали… Ты сможешь дальше? У меня все болит — самой трудно. Но, если ты против…

— Попробую… — только и нашелся я, что повторить ее же фразу. Встал за ее спиной и самым неестественным образом старался смотреть куда-то вдаль, в глубину подвала. Ладони ощущали тепло ее обнаженного тела… Для мужчины, столь долгое время лишенного женского общества, это было невыносимо…

— Теперь, встань внутрь. В бочку… Я помогу.

Она молча кивнула. Я подхватил ее на руки — маленькая грудь девушки оказалась прямо перед моими глазами. Едва устояв на ногах — не от веса! — я очень осторожно опустил ее на ноги. И спину, и грудь девушки мыл с той же тщательностью, что и голову. Потом сразу перешел к ногам и делал тоже самое, растирая ее жестким свернутым куском поролона до самых бедер. Мне хотелось делать это бесконечно… Я поднял голову — Ната стояла, чуть покачиваясь, с закрытыми глазами.

— Ната… — я тихо произнес ее имя.

— Да…

— Дальше… Конечно, если нужно — то я… Пойми, я мужчина, все-таки. Это… Ты сможешь сама?

Она согласно кивнула и красноречиво указала мне глазами. Я ушел, оставив ее за ширмой. Сложно говорить, какие испытывал чувства. Здесь была девушка… Юная и невинная. И, это заставляло думать о ней, и, как о женщине, и, как о подростке. Приходилось выбирать самому пока не ясный тип поведения. Кроме того, она, хоть и ребенок, а видела уже столько, сколько не пожелаешь иному взрослому… Меня даже не поразило, как естественно Ната попросила меня ей помочь, словно я был самым близким ей человеком, вроде отца. Хотя, в ее возрасте, вряд ли отцы моют дочерей… Впрочем, мы оба оказались в ступоре от встречи, от тяжелого и страшного похода, от схватки с нелюдем, от жуткого подъема. От разгрома моей — а теперь и не только моей! — берлоги. Все являлось нормальным, словно и должно таким быть…

— Дар. Вытащи меня…

Я подхватил девушку и бережно поставил на мокрый пол — плескаясь, Ната залила все возле бочки.

— Одевай… — я изменил решение одеть ее в халат и подал одну из своих, самостоятельно сшитых рубах. — На сегодняшнюю ночь это твоя пижама, она же ночнушка. Другой нет, извини. Потом… Сама сошьешь. В подвале уже не так холодно, да и сядем возле очага. Так что, не замерзнешь. Накидывай…

Она вышла из-за ширмы, путаясь в полах рубахи, как в халате, безуспешно пытаясь их запахнуть.

— Вот постель, — указал я Нате, после того, как накормил ее, быстро приготовив густой мясной бульон из консервов. — Не слишком мягко, там, под мешками и одеялами, доски. Зато, не на улице и не на земле. И не дует. Ты ложись и засыпай. И… — я перевел дух, повторив в который раз, — не бойся. Меня не бойся. Не знаю, что ты там имела в виду, когда так шарахалась от моего оклика — но, честное слово, я того не заслуживаю. Я очень устал, а уже поздно. Завтра, что-нибудь, сооружу, будешь спать отдельно. А сегодня просто не могу. Ладно?

— Я не боюсь…

— Ну и хорошо. Я пойду, тоже смою с себя всю грязь странствий. Ну, все вроде…

— Поэт… Иди. — Ната второй за вечер улыбнулась, и я, успокоившись, быстро залез в бочку, где тщательно намылился, стараясь смыть с себя всю усталость последних дней. Потом долго отдраивал кожу мокрым полотенцем, доводя до розового оттенка, тщательно дважды вымыл голову, и — как есть! — лег на краешек постели, стараясь не задеть, лежавшую на боку, спиной ко мне, девушку. Светильник, немного подумав, гасить не стал — оказаться в полной темноте при неординарной ситуации не хотелось… Пес свернулся калачиком на коврике и тихо посапывал. Я закрыл глаза и моментально провалился в сон.

Вначале мне показалось, что уже утро — и я почему-то вскинулся, сам не понимая — куда и зачем? Но, едва приподнялся, как в полной темноте раздался приглушенный вздох, и до меня дошло, что тревога была ложной… Просто прогорело масло в плошке, и я инстинктивно проснулся, когда она погасла. Не нужно больше никуда спешить, не нужно убегать и прятаться, можно спокойно лежать и отдыхать, наслаждаясь редкими минутами полного покоя.

Меня что-то коснулось, и я вспомнил, что нахожусь на своей постели не один. Рука Наты опустилась ниже и легла мне на грудь. А потом и она сама, доверчиво и нежно, приткнулась под бок, положив головку на мое плечо. Я замер, боясь нарушить этот сказочный миг… Она спала, и все ее движения были произвольны, но я считал, что так и должно быть, и что так теперь и будет — раз судьба свела нас вместе. Я обнял ее и прижал к себе, сразу ощутив мягкость ее тела. Ната вздохнула — на это раз чуть с жалобными нотками — я коснулся больного места.

— Дар…

Я вздрогнул. Я принимал ее за спящую, но оказалось, что она лишь делала вид.

— Ты… не спишь?

— Нет. Проснулась только что. Все горит, и еще болит — тут.

Я прикоснулся к ее лбу, желая проверить ладонью температуру. Но, против моего ожидания, кожа девушки была неправдоподобно холодной…

— Как ты себя чувствуешь? Тебе плохо?

— Не знаю. Меня всю трясет.

Она, на самом деле, мелко-мелко дрожала — так, что даже чувствовалось слабое вибрирование постели… Я приподнялся на локте, не зная, что делать. В аптечке хранилось много лекарств, но какое применимо в данном случае? Мои сомнения разрешила сама Ната.

— Со мной такое уже случалось… Однажды. Нервы. Это пройдет. Только желательно, чтобы кто-то был рядом — если я начну метаться… Ты понимаешь?

— Не то, чтобы очень. У тебя бывают приступы?

— Иногда. Очень редко. И бок еще, этот…

Я склонил голову — понятно. То, что происходило с девушкой, сказалось ответной реакцией на спасение — шок. Все, и хорошее, и плохое, слилось в одно целое, и, единственное лечение заключалось в покое. Я придвинулся к ней, стараясь не задевать опухший бок, и прошептал:

— Ната… Наточка… Все будет хорошо. Теперь все будет хорошо. Не бойся ничего и спи спокойно. Твое озеро и остров остались там, далеко отсюда. И все звери и мутанты — там же. А у тебя теперь есть дом… и все что в нем. Есть и друг — если ты захочешь меня считать таковым. И, еще щенок — видела, как он к тебе неравнодушен? Ты ему понравилась. А собаки всегда разбирались в людях лучше, чем сами люди. Ты хорошая… Тебе обязательно понравится здесь. И мы… Понравимся… Надеюсь.

Она молча сглотнула, слушая все, что я торопливо старался ей сказать. А мне нужно было просто отвлечь ее от мыслей — очень плохих, раз они вызвали такое состояние… Но я не успел. Ната выгнулась всем телом и вскрикнула. Я схватил ее за руки и с силой прижал к постели.

— Нет!

Дикий крик прорезал тишину подвала. Угар подскочил и врезался башкой в поленницу, добавив сумятицы.

— Нет!

Ната рвалась с такой силой, что я едва удерживал ее в таком положении. Она извивалась как змея, силясь разорвать мои оковы, и умудрившись высвободить руку, со всей силы ударила меня кулаком в глаз. Казалось, полетели искры…

— Ах, черт…

Психанув, я навалился на нее всем телом. Она вдруг разом обмякла, и, задыхаясь, зло и яростно прошептала:

— Ну, давай! Давай! Скотина! Все вы…

— Ната? Да что с тобой? Девочка…

Она еще раз с силой выгнулась и вдруг обмякла… Я вдруг ощутил, что лежу рядом совершенно нагой с девушкой! Более того — я и сам тоже гол. Мысль об одежде просто не пришла мне в голову после купания — сказалась привычка, никого не стеснятся. Ната беззвучно заплакала, отвернувшись от меня. По ослабевшим рукам и смягчившемуся выражению губ, я догадался, что странный приступ закончился, так же внезапно, как и начался.

— С тобой часто… такое?

— Что?

Я не стал уточнять. Похоже, в ее жизни не все намазано медом… И теперь это самым неожиданным образом приняло вот такие вот формы.

— Ноги…

Я приподнялся и освободил ее придавленную ногу.

— Холодно. Укрой меня, пожалуйста.

Я дотронулся до ее оголившегося бедра — здесь кожа тоже была совершенно ледяная.

— Я сейчас… Накину, что-нибудь. А потом разотру тебя. Только не дергайся.

— Зачем? — в голосе девушки появилось подозрение и некоторый холод…

— Затем, чтобы ты не превратилась к утру в ледышку. Я не подбросил в очаг дров, побольше — вижу, напрасно. Кстати, если захочешь еще раз заехать мне промеж глаз, постарайся промазать, а то с одним вряд ли смогу в следующий раз попасть очередному чудищу в горло!

— Я тебя ударила? Дар, прости меня!

Она так искренне это произнесла, так вскинулась и стала гладить меня по синяку, что я сразу смягчился:

— Ну… бывает. Я сам сглупил — отпустил тебя. Знал же, что приступ. Только не думал, что он вот так выражается. Светильник зажигать не стану… чтобы ты меня не стеснялась.

— А ты сам?

Я промолчал. Девушка очень точно подметила мое состояние, и, кто знает, не так уж ли она была не права, когда кричала мне эти обидные слова? Но я старался уверить себя, что смогу контролировать ситуацию…

Она притихла, но я чувствовал, как напряглось ее тело под моими руками. Я тер ее кожу, массировал ступни, спускался к лодыжкам и вновь поднимался до самых бедер — и так проделал столько раз, пока даже слабое прикосновение не стало вызывать у нее ощущение ожога.

— Ну вот, теперь не замерзнешь. Если хочешь, зажгу светильник.

— Нет, — она чуть расслабилась. — Не нужно. Мне гораздо лучше. Спасибо. Уже совсем согрелась… А теперь… Теперь мы будем спать вместе?

— Что?

Она что-то глухо пробормотала себе под нос. Я смешался, не поняв сразу, что она имела в виду. Но Ната уже повернулась на другой бок, ко мне спиной, и затихла. От ее слов у меня все пересохло во рту. Я поднялся, и в темноте прошел к баку, где была вода. Напившись, вернулся к ложу. Ната дышала очень ровно, старательно изображая спящую… или, на самом деле спала. Я решил, что мне просто почудилось, и, стараясь ее не задеть, лег на краешек.

Ната едва слышно простонала, повернулась и ткнулась носом мне в плечо. Я осторожно подсунул руку под ее шею, привлекая девушку к себе. То ли накопившаяся за время путешествия усталость, то ли, что иное, но, вместо глубокого сна, о котором мечтал еще несколько минут назад, в глаза словно вставили спички… Я вздохнул, поправил ее головку на своей руке и притих, испытывая что-то, очень похожее на блаженство. Воцарились тишина, нарушаемая лишь потрескиванием догорающих дров в очаге. Девушка вдруг потянулась и открыла глаза. Как она поняла, что весь сон, который овладел мной накануне, теперь улетучился совсем? Не знаю. Но она вдруг приподнялась на локте и положила мне руку на грудь.

— Ты не спишь? Это я, да? Дар… успокойся. И не вини себя… или меня, ни в чем. Я знала, что эта ночь не покажется тебе простой. Я просто, очень-очень, не в себе… Устала. Да и представляла себе все совсем иначе. Зажги свет — все-таки, боюсь этой кромешной темноты. И… спи.

— Ты сказа…

— Спи, Дар. У меня что-то с головой — могу, что угодно ляпнуть, когда приступ проходит…

Подчинившись ее просьбе, чиркнул спичкой — огонек светильника мигнул и вскоре заиграл тенями возле нашего изголовья. Ложась, заметил несколько маленьких точек на ее ключице — следы от заживших язвочек или ожогов. Дотронулся до них, но Ната не среагировала, вновь уйдя в забытье…

Мне же теперь вовсе не спалось — похоже, она права, и эта ночь на самом деле запомнится мне надолго. Я вновь и вновь переваривал все в себе, и не находил ответа, на невысказанные вопросы. А Ната, окончательно разметавшись, во сне, скинула с себя одеяло и теперь лежала на спине, а рубашка, которую я ей дал вместо халата, сбилась наверх, полностью оголив ее волнующее тело… У меня забилось сердце: не мог отвести глаз от ее бедер, от впадинки на животе, от сводящих с ума ложбинок и покатости, ведущей к поросшему курчавыми волосками лобку… Вынести это невозможно! Я лежал в постели с практически голой девушкой, да и сам был раздет… Желание, до того сдерживаемое мною, разом заявило о себе, и я едва удержался от того, чтобы не опустить руку на живот девушки. Минуту — или целую вечность! — боролся сам с собой, между страшным желанием обладать этим телом, этой девочкой-подростком, и чувством долга, не позволяющим совершить подлость…

Совесть, стыд ли, возобладали над первым — я, чуть ли не со стоном, вскочил с кровати. Сон покинул меня полностью. Стоял возле потухшего очага и думал, что жизнь в нашем убежище теперь неминуемо изменится. Только, в какую вот сторону? Дождавшись — не хотел греметь раньше времени! — когда наступит утро, накидал дров и разжег огонь. Я увлекся — хотел сделать что-нибудь такое, что могло понравиться Нате, давно уже не питавшейся ничем, кроме своей жуткой похлебки. Когда на минутку остановился, раздумывая, чтобы еще поставить на стол, раздался голос, от которого я сразу вздрогнул — в подвале никто еще не говорил, кроме меня самого!

— Просто чудо! Ты что так дернулся?

Она появилась у меня за спиной и дотронулась до плеча.

— Как в ресторане. Нет, даже лучше!

— Ты уже встала? — я задал довольно глупый вопрос.

— Только сейчас. Но я давно не сплю — не хотела тебе мешать. И… не знала, что нужно…

— Делать? — я натужно улыбнулся. — Делать придется многое. Например — помогать мне с выбором. Ты что предпочитаешь? Вино или покрепче? Она заметно поморщилась и резко отрицательно мотнула головой.

— Это всегда на завтрак? А без этого нельзя? Я совершенно не пью.

— Вот как? Ну… наверное, это не так уж и плохо. Я просто хотел отметить нашу встречу, наше возвращение… И все остальное. Но, если ты не хочешь, не будем.

Ната заметно смутилась.

— Прости. Я не подумала о том, что тебе, возможно, это нравится. Ты, если так хочешь, конечно же, можешь выпить. А я ограничусь чем-нибудь другим — не против?

— Вообще-то, я тоже не страстный поклонник спиртного. Любитель, скорее… И то, предпочитаю пить в компании. Так что, если сок, можешь налить его и мне.

— Правда?

Она с недоверием посмотрела мне в лицо.

Я кивнул:

— Правда. Если опасаешься, что связалась с алкоголиком — брось. Я не из этой породы.

Она промолчала, но я заметил, что она заметно расслабилась. Видимо, мой ответ рассеял некоторые подозрения на этот счет… Пока она помогала накрывать на стол, я украдкой рассматривал девушку. Ростом она едва доходила мне до плеча, во всех движениях присутствовали плавная грация и мягкость. Волосы Ната распустила свободно, по плечам — они у нее спускались намного ниже лопаток, почти до пояса, и имели темный, чуть ли не коричневый оттенок. Глаза карие. Руки — нежные, но сильные. Покатые ключицы, тоненькая талия… Похоже, она занималась спортом в лучшие времена, или, чем-то вроде танцев. А улыбалась так, что от одного этого камень, лежавший у меня на сердце, после этой ночи, вмиг растаял… Нестерпимо захотелось ее обнять и поцеловать, и я спешно отвернулся, чтобы не выдать блеска глаз.

Ната выбрала яблочный сок. Я вскрыл банку своим ножом. Увы, но консервного, в подвале так и не нашлось.

— Ната… За тебя.

Она задержала стакан в руке.

— Почему за меня?

— Потому что я — мужчина. А у мужчин принято пить за женщин…

— Даже если эта женщина — всего лишь подросток?

— По правде говоря, мне кажется, ты не совсем обычный подросток… Да, даже так. Только у меня возникли сомнения… Некоторым образом, ты всячески даешь понять, что относишься к старшей возрастной группе. Тебе, действительно, четырнадцать лет?

Ната улыбнулась:

— Все-таки, не поверил… Да, мне четырнадцать. Четырнадцать с половиной лет — не больше. Если, конечно, я не сбилась во времени после всего, что произошло. Почему ты считаешь меня старше?

— Физически ты развита… Несколько более… В общем, не гадкий утенок, а скорее лебедь.

Она поморщилась, скорчив рожицу:

— Не люблю сравнений с животными, или птицами — отдает, каким-то зоопарком. Да и не тяну я на лебедя. А с кем бы ты сравнил себя?

Я почесал затылок.

— Как-то и не думал… Кошкой, которая гуляет сама по себе. То есть, котом, конечно.

— Ну, что-то в этом есть… Но, просто кот? Нет, слишком мелко! Я не вижу в тебе обычного, бездомного кота — скорее уж, что-то более серьезное! Льва, например!

— Давай завтракать, — я улыбнулся и придвинул к ней тарелку. — Льва… скажешь тоже. Все, ешь. И — молча! А то, наговорим, друг другу, такой ерунды, что потом и сами не разберемся, что несли…