День не заладился, с самого утра. Ната обожглась, снимая чайник с очага — щенок крутился под ногами, и, в конце концов, бедная девочка, стараясь не отдавить ему хвост, поскользнулась, рука ее дрогнула… Досталось и самому Угару — несколько капель кипятка упали на чуткий нос пса, после чего подвал оказался заполнен жалобным визгом и причитаниями девушки. Мне бы свести все в шутку, но, словно какой бес толкал на ссору — я грубо вышвырнул пса наружу, а на Нату и вовсе наорал.
В итоге, все мы разбрелись вдоль подножия холма и старательно обходили друг друга… Я не выдержал первым:
— Пойдите вниз.
Ната отрицательно мотнула головой, а Угар и вовсе сделал вид, что не слышит. Я угрюмо повторил:
— Пошли… Хватит уже…
— Я не хочу есть.
— Можешь не есть. Ты, лохматый, тоже обойдешься? Ну и ладно.
Пнув по дороге какой-то камень, я зло сплюнул и спустился в подвал. В подземелье настроение не улучшилось. Дел предстояло невпроворот, но все валилось из рук. Мне тоже ничего не хотелось. Вернее, хотелось… И я стискивал кулаки, сам себя кляня за создавшуюся ситуацию.
Я хотел. Не чего-то, и не что-то. Я хотел, нет, страстно, до дрожи в коленях, желал — Нату! Желал именно так, как этого желает любой мужчина. Как человек, чудом оставшийся в живых, как выживший, больше не верящий и не надеющийся на чудеса. Мы могли погибнуть в любой момент — и я, отчетливо осознавая подобный исход, не мог смириться с невозможностью лечь с ней в одну постель. Куда-то прочь пропало все — семья, долг, обязанности. Прошлые условности ушли в небытие: мы — единственные на всем белом свете! И мне все равно, сколько ей лет, невинна ли она, а главное — желает ли этого сама девушка? Я так хочу! Я — хочу!
Нога скользнула по лужице, и я, нелепо взмахнув рукой, достаточно ощутимо приложился коленкой о бетонный пол. От боли все дурные мысли вылетели напрочь. Матерясь и чертыхаясь, я с трудом поднялся.
— Ната! Что б вас всех!
Никто не отозвался — мои друзья, спутники и товарищи по несчастью, предпочли остаться снаружи. Возможно, к лучшему…
— Ну и черт с вами… Жил до вас, один, проживу и дальше.
Я осмотрел колено — всего лишь ссадина, но ушиб серьезный. О прыжках, по крайней мере, на ближайшие пару дней придется забыть. Если не принимать во внимание, что мы планировали очередное путешествие, ничего особенного. Бывали царапины и похуже. Значит, девушка останется эти дни дома. Со мной… Ночью… Голой!
В глазах столь отчетливо нарисовались заманчивые формы, что я помотал головой, пытаясь отогнать наваждение.
— Совсем с ума спрыгнул? Да что со мной творится…
Помимо воли, глаза сами устремились на полог, скрывающий от меня девичью половину спальни. Я ощутил непреодолимое желание, коснутся белья, на котором она спала — и одернул ткань в сторону.
Все, как у меня. Так ведь, сам и делал… Сбитые из досок полати, груда ковров, вместо матрацев, отрез ткани на них, еще один, более мягкий — вместо простыни. Подушка, довольно твердая — настоящих не нашлось, пришлось импровизировать с рулонами. Одеяло. На полу — еще ковер. Бетонный пол — не самое лучшее покрытие, и я устилал коврами практически все помещение. Не жалеть же их…
От подушки исходил знакомый и притягивающий аромат. Никакими духами Ната не пользовалась — ни к чему, да и я настрого запретил. Не хватало еще привлечь к себе внимание, какого либо, особо одаренного «нюхача», с кучей дополнительных примочек, в виде саблевидных клыков или ядовитой слюны. От этой, вконец обезумевшей природы, всего можно ожидать!
Я склонился к постели — пахло ее волосами. Мне захотелось зарыться лицом в подушку, а еще — разорвать ее в клочья! Отпрянув, я с трудом разжал ладони — пальцы словно свело в диком порыве.
— Твою мать…
Что-то это напоминало. Я не мог вспомнить, что именно, но точно знал — такое состояние я уже испытывал, ранее. Еще до появления Наты, и, даже — до щенка. Реальность путалась с какими-то образами, словно я находился вне собственного тела. И это непреодолимое желание — кусать, рвать, раздирать! А еще — насиловать! Не просто взять ее против воли, а именно так — зло, жестоко, унизив и избив!
— Дар? Ты где?
Я рванулся наружу, запутался в пологе, и, срывая его с креплений, как есть, кулем рухнул прямо под ноги испуганной девочки.
— Дар?
Она отшатнулась, но после, сразу склонилась ко мне:
— Ты не ушибся? Что случилось?
— Ната… — Я едва мог себя сдержать… — Отойди назад…
— Что?
Я рванул ткань и поднялся перед ней, вновь переполненный прежними мыслями и животным порывом. Рукой ухватил ее за ворот и грубо рванул на себя.
— Нет!
Я уже раздирал ее рубашку! Мелькнула оголенная грудь — Ната не носила лифа. А потом, неуловимый тычок в область горла — и я, потеряв способность дышать, снова падаю на пол…
— Воды налить?
Ната сидела возле меня с чашкой. А сам я, каким-то образом переместился с пола на собственную кровать. Причем, мои мокасины остались внизу. Я прикоснулся ко лбу:
— Не трогай.
— Это ты меня?
— Нет. — Она не улыбалась. — Ты сам. Когда падал.
— Значит, повезло.
— Повезло? — Она вздернула брови. — Не будь у тебя чугунной башки, я бы сказала, как повезло!
— Повезло. — Я упрямо разжал губы. Говорить было трудно, что-то сильно мешало в гортани. — Лучше лбом… чем зубами.
— А… Ну тогда, конечно. Но еще лучше — просто держаться на ногах.
— Лучше. Еще лучше — когда не вырубают по болевым точкам.
— Сам виноват. — Ната смотрела строго, но где-то внутри ее глаз прыгали бесенята… — Не лапал бы, не получил.
— Лапал?
— Не прикидывайся. Весь ворот мне порвал. Что, на сладкое потянуло?
— На сладкое? — Я понемногу вспомнил все, что предшествовало нашему разговору. Видимо, Ната это тоже поняла. Она чуть прищурила глаза:
— Скажи еще, что ничего не помнишь…
— Не скажу. Помню… Кажется.
Она закусила губу:
— Ты серьезно? Или, это способ такой, типа я не я и меня тут не было?
— Я.
— Что — я?
— Я это. Это был — я. Только… Ладно, не важно. Я встать хочу.
— Нет уж… — Ната придавила меня к постели. — Вначале полное и чистосердечное признание, вкупе с абсолютным раскаяньем. А мы подумаем — принять или нет!
— Виновен. Рвал. Каюсь.
— Врешь ты все… Раскаянья не вижу. — Ната убрала руки. — Ладно, вставай. Угар на улице что-то весь на вой извелся, пока я тут с тобой о морали толкую.
— На вой? — Я представил себе картину нападения воронов… — Так какого ты!
Обиделась она, или нет — я не успел заметить. В голове все ходило кругами, словно выпил изрядную дозу коньяка, но я, шатаясь, выхватил из ножен меч и рванулся к выходу.
— Постой!
Ее окрик меня не остановил. Я выбежал наружу. Угар, забравшись на кирпичную гряду, образованную от падения домов в округе, поднял морду и время от времени завывал к небу, словно волк. От этого меня еще больше замутило, отчего пришлось опереться на вовремя подставленное плечо.
— Это не лай…
— Ну да. Разве я не так сказала?
— Ты сказала…
Ната перебила:
— Орет он, говорю. Уже с пару часов, наверное. Будто под хвост репей попал. Как влез на эту вершину, так и воет. И слезать не собирается. Вы оба, сегодня, будто чем ушибленные. Пес с ума сходит, и ты туда же…
— Заметила?
— Еще бы! Попробуй, пропусти подобное представление! Погоди… Ты что, сам это знаешь? Тогда, какого я тут распинаюсь? И вообще, что происходит?
— Мне нечего тебе ответить.
— Нечего? — Ната возмущенно вздернула носом и направилась к подвалу. — Да, на всякий случай! Вздумаешь снова ко мне приставать — вспомни, где очнулся!
Я проводил ее мрачным взором. Тоскливый вой пса, собственное сумрачное состояние — что нас ждет этой ночью? И, действительно, какого лешего развопился Черный? И так кошки скребут, после случившегося, а тут еще эта сбрендившая псина!
— Да заткнись ты!
Угар даже не обернулся. Он настолько слился с вершиной, что напоминал высеченную статую, только камни не издавали такие душераздирающие звуки…
— С ума сойти… Ты нам соберешь всех тварей, какие только есть в этом перевернувшемся мире. Хватит, пес тебя раздери!
Я рванул его за холку и буквально принудил идти за собой. Угар упирался всеми четырьмя лапами — и мне пришлось приложить немалое усилие, чтобы втащить пса в наше убежище. Только оказавшись в подвале, щенок несколько успокоился. Но и здесь он метался из угла в угол, отказавшись даже от обычной вечерней порции — поступок, в былое время просто невероятный!
— Какая вас обоих муха укусила? А может, действительно, кто цапнул? Вроде мошкары? Кто его знает, что теперь ждать от насекомых?
— Меня не кусали.
Ната скептически окинула нас обоих холодным взором:
— Ну-ну… Все, укладывайтесь оба. Надеюсь утром увидеть вас в нормальном состоянии.
Я угрюмо кивнул — знала б ты, в каком именно я был состоянии… Или — не я?
Надежды Наты не оправдались. Ночью нас разбудил протяжный скулеж, временами переходящий в жалобные завывания. Мы, не сговариваясь, вскочили с постелей, и подошли к месту, которое я в свое время отвел для лежанки щенка. С Угаром творилось что-то странное, если не сказать — страшное… Пес извивался на подстилке, по телу пробегали конвульсии, а на морде появлялся широкий оскал. Глаза щенка закатились, пугая белыми белками…
— Он заболел? — Ната почему-то, спросила меня шепотом. Я так же тихо ей ответил:
— Не знаю… Вроде нет… И ел все обычное, что и мы. А вечером вообще не стал — сама видела.
По волнистой шкуре словно прошла рябь, сразу напомнив мне страшную волну, до основания разрушившую весь известный нам прежде мир… Шкура будто жила сама по себе, отслаиваясь от мяса и костей. Угар громко взвыл.
— Я боюсь! — Ната вскрикнула и прижалась ко мне. У меня сжало сердце — так беззащитно и трогательно было ее движение. Исходящее от девушки тепло на несколько секунд заслонило от меня все происходящее — я вдыхал запах ее чистого тела и волос, которыми она меня касалась… Ната быстро опомнилась и слегка отстранилась.
— Он… Он растет! — она указала на щенка, и, как мне показалось, покрылась краской смущения. Я перевел глаза — Угар, действительно, менялся на глазах. Он дергался, визжал, пытался лаять, но из горла вылетали только хриплые утробные звуки. Одна лапа, будто набухнув, раздалась в размерах, и по ней судорогой пронеслась дрожь. Потом это повторилось с другой, с третьей… Поясница изогнулась до невозможного, так, что мы услышали явный хруст, и спина, резко дернувшись, вытянулась в длину. Щенок рос! Это настолько походило на какой-то фильм ужасов, вроде перевоплощения в оборотня, что у нас обоих возникла одна и та же мысль…
— Он превращается в чудовище!
— Оружие! Быстрее!
Я кинулся к топору, а Ната, споткнувшись, упала на бетонный пол и сильно ударилась. Но, не заметив в этот момент боли, сразу вскочила и ухватилась за нож, лежавший на столе.
Угар снова взвыл и попытался подняться. Его лапы сразу разъехались в разные стороны, и он опять опустился на подстилку. Я заметил, что она подозрительно уменьшилась, а потом понял, что дело не в ней: — щенок на наших глазах раздувался, принимая огромные формы взрослой собаки. На шее пса затрещал ошейник, который на него нацепила Ната, он сдавливал горло Угара, и у того стали закатываться глаза от удушья. Но ремешок не выдержал и через несколько мгновений лопнул, упав к ногам пса. Потрясенные, мы молча смотрели на него с разных концов комнаты. Угар заскулил басом и попытался подползти ко мне. Ошалев от увиденного, я размахнулся для удара. Ната, оцепенело стоявшая до той поры, закричала:
— Нет! Не надо!
Она храбро бросилась вперед и, опустившись на колени, обняла пса за голову. Щенок высунул широкий багрово-красный язык и лизнул ее руку. Он уронил морду на ее колени и затих, временами сотрясаясь и подергиваясь то одной, то другой частью тела.
— Он не монстр… Видишь его глаза? Они не похожи на те, что были у оборотня, в провале! Он хороший, правда! Он наш, наш щенок — ведь так, Угарушка?
Пес тяжело дышал и смотрел на Нату каким-то странным, немигающим взглядом. Я сглотнул и опустил топор. Угар, увеличившись в размерах, все же остался псом, каким мы и привыкли его видеть, и только необычный, моментальный рост заставлял думать, что с ним произошло что-то, не поддающееся нашему пониманию… Во всяком случае, ничего вроде чужеродных рогов, свиного хвоста и тому подобной чертовщины на нем не появилось.
Ната погладила его по голове.
— Как он… Вырос. Эта порода, да? Такой и должен быть, да?
— Вырос? Ну… А я знаю? Вроде… Но, если это еще щенок, то, что будет, когда он на самом деле, повзрослеет?
Я тоже опустился на колени и прикоснулся к Угару. Пес повернул лобастую голову и вперил в меня глаза. Мне стало не по себе…
— Что с тобой произошло, кучерявый ты наш?
Он, наконец, моргнул. Я, не отрывая от него глаз, продолжил:
— Не помню, рассказывал тебе уже, или нет. В первые дни, еще до нашей встречи… Вообще, в самом начале — я часто видел жуткие вещи. Попадались трупы, с напрочь выжженными глазами… И даже мозгом. Мне кажется, это были те, кто не смог переродиться в подобное… по каким-либо причинам. Я тогда испугаться просто не успевал, только потом, когда думал, что мне померещилось. Я и сам тогда… Мало что понимал. И еще тот… нелюдь, как ты говоришь. Когда бродил по городу, нашел его труп — «моего» шарахнуло балкой по голове, и он был с пару часов мертв, когда я его увидел. Так он даже очень походил на того, на которого мы с тобой напоролись там, в Провале. Но, по любому, это все были в прежнем, люди… Бывшие, надо полагать. И, хоть всяких существ сейчас стало слишком много — одни крысы чего стоят! — видеть, как такое происходит со зверем, мне не доводилось. Угар, вроде как, остался нормальным, хотя меня что-то смущает…
— Глаза, да? Я заметила. Знаешь, Дар, они ведь у него не звериные. В смысле, не страшные, а какие-то, иные… понимающие, что ли.
— Вот это-то меня и пугает…
Угар, навостривший уши, при этих словах потянулся и лизнул меня в нос. Ната, очень внимательно за ним наблюдавшая, поперхнулась и промолвила:
— Слушай, он ведь понял!
— Понял.
— Ну да! А ты разве не заметил? Погоди, ты что — не удивлен?
Я медленно качнул головой. Пес тоже. Он повторил этот жест за мной настолько естественно, что у меня дрожь прошла по телу…
— С ума сойти… Это похоже на правду! Дар, он… нет, этого быть не может!
— Может. Я предупреждал — этот щенок не похож на обычного пса.
— Но почему, Дар? Почему? Мне ведь тоже приходилось встречать необычные вещи… Кто знает, что с нами всеми происходит? Я, так, например, до сих пор понять не могу! И, если он стал нас понимать, пусть даже не речь, но интонацию, смысл — ты представляешь себе, как это здорово? Он лучше человека приспособлен к такой жизни и станет незаменимым помощником! Вот увидишь!
Я положил руку на ее ладонь — Ната сильно возбудилась, и мне хотелось ее успокоить.
— Или слопает, вместо ужина. Не поручусь, что такое не может случиться.
Тут произошло то, отчего и у меня, и у Наты, волосы чуть не стали дыбом — Угар скорчил такую презрительную гримасу, словно ему предложили съесть тухлую крысу. Ната прошептала:
— Он снова понял…
— Я вижу.
Ната склонилась к уху пса и дрожащим голосом произнесла:
— Угарушка… Ты нас не съешь?
— Нет. Мы для него не являемся деликатесом, хотя… — Я хотел еще что-то ляпнуть в тему, вспомнив про изгрызенную человеческую ногу, но вовремя умолк. Не хватало еще сболтнуть девушке про все подробности моего знакомства со щенком…
— Ну, дела… Никогда бы не подумала.
Мы еще долго сидели возле пса и говорили о перспективах, которые могут перед нами открыться с появлением у пса почти сверхъестественных способностях. Я погладил его еще разок и направился к своей постели. Ната, еще немного задержавшись, тоже встала и ушла в свой угол. Мне не спалось: случившееся не укладывалось в голове. И я немного остерегался… Послышались легкие шаги.
— Дар… Ты не спишь?
— Нет.
— Можно мне посидеть рядом? Немножко страшно… Я побуду с тобой, ладно?
Вместо ответа я протянул руку. По всему моему телу удушающей бурей пронесся жар. Я желал коснуться ее пальцев, ожидая, что она ляжет рядом… и боялся, что не смогу себя удержать, едва почувствую тепло девушки. В конце концов, я был сделан не из стали…
Она тихо присела на край. Ната молчала, но я чувствовал, что и она испытывала что-то подобное…
— Ты замерзнешь… Ложись под одеяло.
Она вздохнула, но, так и не говоря ни слова, опустилась на постель. Я накрыл ее до головы и, задержав руку немного дольше, чем это было нужно, медленно положил ее вдоль своего тела. Как мне хотелось ее обнять! Мы хранили молчание, и оба знали, что не спим. Она повернулась ко мне спиной и немного подогнула колени, отчего ее бедра уперлись в низ моего живота. Это было невыносимо… И я не сдержался! Она манила меня своей близостью, своей доступностью, самой женственностью, наконец. А рядом лежал здоровый изголодавшийся по женской ласке мужчина… Я не хотел думать, что она еще совсем девочка, молодая девушка, волей случая попавшая в такую передрягу, и теперь полностью оказавшаяся в моей власти. Желание затмило все доводы против, подавив здравый смысл, и даже, память… Моя рука под одеялом легла на ее грудь, а сам я вплотную придвинулся к ее спине. Едва я ощутил это прикосновение, как у меня словно забурлила кровь, сердце едва не вылетало из груди — так сильно стало биться! Я сжал ее грудь и, уже теряя всякое самообладание, ткнулся губами в ее ключицу. Ната молчала. Она словно умерла, ни единым шевелением, не выдавая той гаммы переживаний, которые охватили ее в этот момент. Я прошептал, осипнув и испытывая сухость во рту:
— Ната… Наточка…
От вожделения у меня дрожали даже губы…
— Отодвинься.
— Ната, я…
— Ты решил, что теперь все можно, да? Раз девчонка испугалась, прибежала ночью к мужику в поисках защиты — самое время раздвинуть ей ноги?
Это прозвучало с такой издевкой, таким презрением, что пощечина была бы перенесена куда легче… Ната сказала эти слова очень тихо, но для меня они прогремели, как выстрел, шарахнувший по нервам.
— Я? Нет… О, черт!
Вмиг протрезвевший, потрясенный от слишком взрослых слов, отпрянул от нее и сел на край постели. У меня тряслись руки, ответить не хватало ни сил, ни желания… Повернуться в ее сторону тоже не мог — запоздалый стыд не давал поднять от пола глаз.
— Да… Дождалась. А мне-то казалось, ты не такой.
Вместо ответа я еще ниже пригнул голову — крыть нечем…
— Иди к себе… — Мой голос прозвучал так глухо, что я и сам едва расслышал, что произнес.
Но Ната положила руки мне на плечи, так же тихо добавив:
— Одной мне страшно. Или, ты страшнее? Хочешь меня изнасиловать, да? Спас… значит, теперь можно делать, все, что хочешь? Ладно… Не отвечай, — она вдруг удержала мою руку, которой я порывался убрать ее ладони. — Я останусь. С тобой. И ты — останься со мной… Только не трогай меня, пожалуйста… Если сможешь.
— Ната?
Она, не давая мне оборачиваться, сильно сжала мои пальцы.
— Я не хочу этого… Обещай, что не станешь… ничего делать!
— Обещать?
На мой, полу-ответ, полу-вопрос, Ната долго молчала, собираясь с силами. Потом решительно взяла меня за плечи и уложила на постель. Я подумал, что такого испытания мне не выдержать, даже если она станет меня просить постоянно… Я касался и не мог не желать это юное тело. В своем углу шумно вздохнул Угар.
— Он тоже не спит… Наверное. — Ната оставалась в том же положении, прижав мою руку к плечу. — Я все понимаю… и не стала бы тебя мучить. Ты удивлен? Не ожидал услышать такого от юной девушки? Все не так просто… Прости меня, если сможешь. Но, все равно — не трогай… И не гони меня. Мне, действительно страшно. Я только поэтому здесь! Я знаю, чувствую, что нам не надо его опасаться, но все же…
— Знаешь… Я посижу возле тебя… на полу.
— Там холодно…
— Ната, я не из камня. Если ты все понимаешь, то не заставляй меня совершать то, о чем можешь пожалеть.
— Жалеть… мне давно уже поздно. А ведь вначале показалось, ты крепче… Ладно, не буду тебя нервировать. Только не гаси свет — пусть горит. Все, спокойной ночи. Я пойду к себе.
Она встала и направилась к ширме. Я увидел, как побелели костяшки пальцев на сжатых кулачках — похоже, что девушка ожидала худшего…
Сон пришел незаметно: полночи ворочался в кошмарах, то сражаясь с чудовищами, то… Такие видения иногда посещают мужчин, долго не имеющих женщин в своей постели. Утром я проснулся оттого, что ее рука гладила меня по волосам. Ната, с каким-то неясным, затуманенным взором, смотрела словно сквозь… Я сразу прикрыл веки, желая, чтобы ее пальцы продолжали оставаться на моей голове как можно дольше. Ната уловила, что я уже не такой, как был за несколько секунд до этого, и усмехнулась:
— Довольно сильно отросли… А ножниц нет, постричь нечем.
— Отрастут еще больше, заплетешь мне косички, как у индейцев.
— И что, носить будешь? Заплету, если хочешь. Тебе пойдет. Но брейся все равно чаще, а то не на индейца, а на разбойника с большой дороги походишь. А сейчас вставай — я завтрак приготовила! И, спасибо тебе…
— За что?
Ната мягко улыбнулась:
— За то, что сдержался. Будь мужчиной и дальше… Но больше ни слова! Вставай, Угар уже весь извелся, на улицу рвется.
Я вспомнил про пса и скосил глаза в его сторону. Бывший щенок — назвать его щенком у меня уже как-то не хватало уверенности — сидел возле постели и смотрел на нас, слегка склонив голову набок. Он приветственно тявкнул, но прозвучало это так, будто рядом ухнули в полую трубу — голос нашего пса вовсе не остался щенячьим.
— Ну и здоров вымахал… И как теперь тебя кормить?
Ната пожала плечами:
— Подумаешь… Пока кашей, круп, более чем достаточно. А там он и сам что-нибудь добудет. Раньше ведь уже такое случалось?
— Случалось. И довольно часто.
Она кивнула:
— Вот и ответ на твой вопрос. В его башке столько мозгов, что они обязательно ему пригодятся. Вот увидишь, Угар преподнесет нам немало сюрпризов. И первую, настоящую дичь, скорее, он добудет, а не мы с тобой.
— Да добывали мы с ним настоящую дичь. Правда, охотники так называют птиц, а не животных. Но у нас есть и то и другое.
Прежде чем сесть за стол, Ната отнесла в его угол большую миску, наполненную содержимым нескольких консервных банок сразу… Угар, склонил массивную лобастую голову и уткнулся в еду. Я только повел бровями — она таяла с катастрофической быстротой… Сразу стало понятно, что ее придется наполнять вновь.
— Ему не хватит. — Ната удивленно и даже с испугом обернулась в мою сторону.
— Вижу, — без особой радости согласился я, — придется еще достать парочку-другую… Нет, так не пойдет. Его кормить надо как-то иначе. Ты там про крупы упоминала? Вот и вари… А на одних консервах мы разоримся.
— А сейчас?
— А сейчас — вскрой. Куда деваться…
Она быстро добавила в миску еще несколько банок. Пес умял их так же споро, как и первую порцию и стал поглядывать на нас — не дадут ли ему еще что-нибудь? Я удержал руку Наты, порывающейся выложить ему то, что лежало в ее тарелке.
— А вот этого — не надо. Я и раньше его к столу не подпускал, а теперь и подавно не стану. Иначе это ничем хорошим не кончится…
Ната подчинилась, хотя и с неохотой. От ее ночного испуга уже ничего не осталось — а я, глядя на устрашающие размеры бывшего щенка, не мог отделаться от мысли, что сейчас может произойти нечто неординарное. Мне уже приходилось слышать, как часто крупные и сильные собаки превращали жизнь своих хозяев в муку — если те, по своему неумению и слабости, позволяли первым утвердиться в главенствующей роли. Но как не допустить такой ситуации сейчас? Я решительно встал и направился к Угару.
— Сидеть.
Он недоуменно посмотрел мне в глаза.
— Сидеть!
Пес прекрасно знал эту команду — как и многие другие, которым я его научил раньше. Теперь все зависело от того, станет ли он слушаться. Я держал руки вдоль тела — но под рукавом сжимал нож, ожидая худшего…
— Сидеть!
Мой тон стал совсем нервным — это заметила и девушка, приподнявшаяся с табурета.
— Дар…
Угар оскалил угрожающе клыки — один их вид мог привести в трепет кого угодно! Но за эти месяцы я уже насмотрелся клыков и когтей достаточно…
— Угар! Сидеть!
Пес вскочил и залаял. Ему не понравилось, как я с ним общаюсь. Ната тоже поднялась со скамейки и направилась к нам…
— Назад! — я, не поворачиваясь, бросил ей через плечо.
— Но…
— Останься на месте. И возьми в руки свое копье.
То, как я это произнес, не предвещало ничего хорошего. Ната побледнела и отступила к стулу. Пес снова зашелся в лае и весь подобрался, словно готовясь к прыжку. Я более не медлил: протянув руку перед его мордой, сделал вид, что пытаюсь ухватить его за нос. Раньше это было шуткой, и щенок принимал ее, как и все остальные. Клацнули зубы — он едва не цапнул меня за кисть. Рывком, другой рукой вздернул его за холку, оторвав от пола, так, что лапы перестали касаться бетона. Хоть он вырос чуть ли не в полярного волка величиной, вес у пса пока не сильно изменился, тем не менее, но удержать его долго было непросто. Пришлось опустить. Угар ошалело мотнул башкой, не понимая, что с ним произошло. А я, не теряя ни секунды, снова схватил его за холку, а второй рукой возле хвоста, и опять вздернул в высоту — и там, пресекая все попытки к сопротивлению, несколько раз довольно жестко тряханул. После этого, не колеблясь и не жалея, с размаху швырнул на пол. Угар шлепнулся брюхом, не успев сгруппироваться. Я навис над ним и угрожающе произнес:
— Сидеть! Я кому сказал!
Он нехотя подчинился. Присел на задние лапы и казалось, удивленно посмотрел на меня — что мол, ты так разошелся? Но, сквозь завитки черной шерсти на морде просвечивали внимательные, налитые гневом, глаза…
— Сидеть.
Ната все так же стояла возле края стола. Она не выполнила моего указания — не взяла в руки оружия.
— Лежать!
Угар распластался на полу. Я быстро скомандовал:
— Сидеть! Рядом!
Мы прошлись по периметру комнаты, насколько позволяли ее размеры. Я все время следил за тем, чтобы иметь возможность ухватить его, если пес вздумает броситься в сторону…
— Лежать. Ползи…
Пес пополз, неуклюже заелозив по бетонному покрытию широкими лапами. — Замри!
Он уронил морду на лапы и затих, молча ожидая дальнейших команд. Я перевел дух — вроде, этот раунд оказался выигранным…
— Встань! Ко мне!
Пес вскочил и подбежал ко мне. Вздымающиеся бока показывали, что он сильно взволнован…
— Сидеть.
Мы находились друг возле друга. Я теребил его слегка за ухом, давая время щенку прийти в себя… и сделать выводы. Если он останется на месте — все нормально… Если же оскалит клыки — схватка неминуема!
— Место.
Он поднялся и вразвалочку направился к своей подстилке. Там крутанулся на месте, уминая коврик, и улегся. Мордой к нам, вперив в меня и Нату немигающий взгляд.
Ната, широко раскрыв глаза, смотрела то на меня, то на пса.
— Не спрашивай, — я предвосхитил вопрос. — Так было надо.
— Знаю, — она внешне спокойно наливала мне в кружку горячий чай. Только вздрагивающие пальцы выдавали ее состояние. — Я все поняла.
— Во всех стаях, хоть волчьих, хоть собачьих, всегда есть сильнейшие и слабейшие… Есть вожак — и есть те, кто ему подчиняется. Слабый подставляет свою шею — самое уязвимое место — вожаку под зубы. И тот волен поступить так, как ему угодно. Может убить, а может и помиловать. Утрирую, но в целом это выглядит именно так. Таким образом, слабейший всегда дает понять вожаку, что он не претендует на лидерство в клане, а вожак, в свою очередь, знает, что этого члена стаи не следует опасаться. Если же тот сопротивляется этому… скажем, обряду — тогда бой. До смерти. Только очень сильный — в данном случае — вожак, может ухватить зверя за холку и оторвать его от земли. Собака или волк прекрасно это понимают, и глупо сопротивляться сильнейшему. Если, разумеется, это не враг. Мы не враги Угару — мы его стая. И сейчас я дал ему ясно понять, что в этой стае он не главный. Если бы не успел…
Ната кивнула, намазывая мне на лепешку слой варенья из банки:
— Тогда бы он мотал тебя за холку. Только мне показалось… Он ведь мог это сделать?
— Мог. Реакция зверя быстрее человеческой. А может, и нет. Как бы там ни было, Угар не стал доводить дело до кровопролития. Он подчинился — инстинктивно или сознательно. Но подчинился — а это самое главное.
Ната чуть усмехнулась:
— Хорошо, что я не такая большая… Ты бы меня тоже стал за холку встряхивать?
— Предпочитаю носить на руках, — я улыбнулся. — А может, и признаю ваше превосходство.
— Нет, — она решительно смахнула крошки со стола на пол. — Я — девушка. Ты — мужчина. В доме должен быть только один хозяин.
— Да… Твои бы речи да феминисткам в уши. А хозяйка?
Она устремила на меня лукавый взгляд.
— А хозяек может быть много… Как в стае, где правит только один самец!
— Ну, тогда роль амазонки не для вас, моя юная леди — вряд ли они стали бы подчиняться какому бы то ни было мужчине!
Ната повела плечами.
— Смотря, какой мужчина… Ты не слишком его? Смотри, какой печальный лежит.
— Делает выводы, я, полагаю. Надеюсь — правильные.
Ната вздохнула.
— И все же, мне было очень не по себе.
— Мне тоже. Он подчинился. Пока. Посмотрим, что будет дальше. Теперь я хочу вывести его в город. Там все выяснится до конца. Он ведь может избрать и иную дорогу…
— Убежит?
— Не исключено.
Ната порывисто встала и подошла к лежащему псу.
— Угарушка… Ты можешь от нас уйти, да?
Он высунул язык и лизнул ее руку. Девушка просияла.
— Нет! Я по его глазам вижу — он останется!
Я промолчал: останется ли он с нами или предпочтет уйти… в любом случае, его перерождение принесло больше вопросов, чем ответов. Если такое могло произойти с ним — не ждет ли подобное и нас самих? Проснуться утром и обнаружить у себя вместо рук мохнатые лапы… а вместо милого и нежного лица девушки — звериный оскал? Нет! Только вот, не придется ли такое увидеть самой Нате? Меня передернуло. Ната заметила, что я насупился, и вернулась к столу.
— Тебе налить еще?
— Нет. Спасибо. Я наелся. Знаешь, я все-таки выйду наружу. Угар пойдет со мной.
— А меня вы возьмете?
— А ты как… после вчерашнего?
Она покрутилась, показывая мне, что чувствует себя в отличной форме.
— Видишь? Я здорова!
— Я вчера кое-что иное слышал…
— Это было вчера. И затмение не так часто повторяется, чтобы укорять бедную девушку в минутной слабости. Я с вами — остаться одной тут не слишком-то приятно!
На этот раз ничто не помешало нам собрать заготовленные накануне, дрова, и мой план по наполнению одной из секций топливом постепенно претворялся в жизнь. Пока мы совершали прогулки с грузом туда и обратно, я мельком рассматривал пса.
Он изменился несильно, в основном, только в размерах. Внешне вроде бы остался прежним, но, если не всматриваться. Стали заметно длиннее лапы. И каждая заканчивалась столь примелькавшимся мне ранее овалом-блюдцем, с едва заметными когтями, спрятанными в подушечках, словно это была кошачья лапа. Отпечаток каждой, на влажной поверхности достигал размеров десертного блюдца — вот почему могло показаться, что тут прошел кто-то очень большой. На самом деле, рост пса не превышал семидесяти сантиметров в холке. Хотя, по мне, этого было и так, более чем достаточно. Но весь ли это рост? Мне почему-то казалось, что он еще будет вытягиваться и постепенно достигнет метра, если не больше! Один раз он случайно выпустил когти — ему понадобилось вскочить на почти отвесную стенку. Он непроизвольно уцепился за нее лапой и, похоже, сам удивился, что начал прыгать по стенам. Когти в длину высовывались что мой указательный палец — мало не покажется самой крупной крысе! Я понял — такие вот округлые лапы стали нормой для всех изменившихся зверей. Я не мог не оценить их преимуществ, сравнивая с прежними — Угар получил возможность ходить по камням практически бесшумно. Он гораздо увереннее перескакивал с горки на горку, с камня на камень, и мог так двигаться, пожалуй, часами, не требуя времени на отдых. Да, наш пес теперь гораздо более приспособлен для новой жизни — в отличие от нас, оставшихся прежними.
Все остальное у Угара осталось прежним. Та же черная шерсть с белым пятном на груди. Чуть более удлинившиеся тело — он не превратился в страшилище или урода, оставшись просто собакой. Только слишком большой… Разве что клыки — их размерам мог бы позавидовать леопард средней величины… Мощь этой пасти мы быстро оценили — Угар на наших глазах хватанул зазевавшегося зверька и мгновенно разодрал его, сожрав вместе с костями…
Угар, по-прежнему, понимал нас буквально с полуслова, на лету. Ната объясняла это тем, что он улавливает интонацию в словах, а не смысл. Я, не вдаваясь в споры, не отрицал и не соглашался, предоставив ей самой отвечать на собственные вопросы. Поведение видоизменившегося пса не сильно отличалось от того, когда он не превышал высоты моего колена. И не все наши слова можно было понять только лишь по одной интонации…
Вечером, не сговариваясь, мы решили держаться вместе. Хоть он за весь день не вызвал ни единого замечания, но слишком свежо было утреннее происшествие, чтобы полагаться на то, что пес станет вести себя как маленький щенок.
Ната, посмотрев на свой закуток, нерешительно направилась было к себе — я удержал ее за руку, красноречиво указав глазами на свою постель. Она потупилась — мне пришлось рассеять ее подозрения.
— Я буду спасть возле тебя. На ковре.
— Не нужно. Ложись на кровать, как и я… На твоем плече мне спокойнее…
Я вздохнул — ночи, проведенные вместе во время нашего общего возвращения из Провала, казались мне столь далекими…
— Зато мне… не очень. Нет, я… лучше на ковре.
— Если бы я тебе не доверяла — ушла к себе.
— Если бы я сам себе доверял… Ната, я вроде как все понял про тебя — и, что ты далеко не наивная девочка, и что догадываешься, что всем мужчинам надо… Захочешь — поговорим об этом. Но не сегодня. Давай, обойдемся пока без словоизлияний. Ложись.
Она благодарно улыбнулась и юркнула под одеяло. Я оставил светильник зажженным, не решаясь оставаться в полной темноте. Меч был вынут из ножен и лежал у изголовья так, чтобы я мог выхватить его одним движением. Ната, видевшая все эти приготовления, только грустно сказала:
— В этом есть что-то неправильное. Так не должно быть всегда. Мы не сможем так жить.
— Ну, тогда предложи, что-нибудь, сама. Я ведь не виноват, что он стал таким…
Ната не нашлась, что ответить, и умолкла. Мы оба какое-то время смотрели на щенка. Впрочем, называть его теперь щенком, было уже неудобно: он вымахал настолько, что не каждая взрослая, обычная собака смогла бы сравниться с ним в росте. То, что мы с Натой оказались свидетелями этого события, на многое открыло глаза: теперь, хоть примерно стало понятно, что происходило с теми животными, которых мы встречали во время странствий. Правда, не совсем ясно, как могли настолько измениться в размерах змеи, превратившиеся чуть ли не в драконов, но ведь вокруг столько непонятного…
Ната приподнялась на локте и полушепотом произнесла:
— Так нельзя. Ты не должен лежать на холодном полу, раз я заняла твое место. Ты простудишься и заболеешь.
— Вряд ли. Приходилось спать и в более холодных местах.
— Зачем об этом вспоминать? Сейчас есть возможность ночевать в тепле, вот и надо этим пользоваться. Ложись рядом… — она все-таки вынудила меня подняться и чуть ли не силком втянула на ложе. После, когда я лег, стараясь не задеть ее — любое прикосновение заставляло биться мое сердце учащенно — пристроилась у меня на плече, прошептала:
— Ты его боишься?
— Нет. Я боюсь другого…
— Чего же?
Я вздохнул, убирая ее руку со своей груди.
— Тебя. И себя тоже. Ты уже не маленькая… хоть и притворяешься такой.
— Хочешь сказать — нам не следует спать вместе? Да, я не настолько наивна, Дар. Но… я же, все-таки, боюсь!
— Его больше, чем меня? Ты же говорила, что он не опасен?
— Не опасен. Но, все равно. Он… такой большой. Все так сложно…
Пес зашевелился в своем углу. Мы притихли и перестали шептаться, полностью обратившись в слух. Я заметил, как темная туша Угара поднялась, и сжал рукоять меча…
— Нет! — Ната ухватила меня за кисть. — Не надо!
Пес неторопливо подошел к нашей постели и положил свой влажный нос в раскрытые навстречу ладони Наты.
— Дар, — Ната погладила пса по голове, — он не тронет. Он наш прежний Угар. Ведь, правда?
Пес, услышав, что назвали его имя, лизнул ее шершавым языком. Ната счастливо засмеялась:
— Он будто все понимает!
— Даже слишком…
Угар оторвался от рук девушки и пододвинулся ко мне. Я напрягся, не зная, что ожидать от этого, слишком уж умного пса… Угар склонил голову передо мной и, вильнув хвостом, поднялся на задние лапы, закинув передние на одеяло. Это было чересчур — я не разрешал ему никогда такого делать, чтобы не приучать лежать на постели. Но сейчас промолчал, ожидая дальнейших действий переродившегося пса.
— Погладь же его… Он ждет твоей ласки! — Ната с мольбой смотрела на меня.
Я нерешительно высвободил руку и положил ее на загривок собаки. Угар поймал кисть зубами… и еле заметно сжал ее устрашающими клыками. Одно движение — и он мог раздробить ее в мелкие кусочки. Ната сглотнула — этот звук прозвучал так сильно, словно в подвале что-то разбилось. Пес разжал пасть…
— Ты понял? Он мог… и не стал! Он прежний, он не изменился, Дар!
— Я вижу.
Я откинул одеяло и присел на край кровати. Пес ждал, так и оставшись в этой позе — лапами на постели. Я ухватил его за баки на морде, и прижал к груди…
— Как же ты напугал нас, Топтун…
Ната вскинула удивленно брови — она не знала всех прежних имен щенка. Но мне было не до объяснений…
— Как же ты так мог! Щеня, щеня…
Это был мир. Он, со свойственной ему проницательностью, смог сделать то, на что я сам оказался не способен: сломать возникшее меж нами напряжение, едва не приведшее к кровопролитию… Пес изменился — но остался прежним, преданным и верным щенком, помнящим все, что с ним было. И он не видел во мне соперника или врага…
Угар радостно залаял. Это уже был не щенячий тембр — эхо заполнило все помещение гулом, от которого стала даже дребезжать посуда! Я невольно воскликнул:
— О! Нет, дорогой, хватит! Так больше не делай, а то от твоего баса все стены рассыплются!
— Да, от одного его рыка и крысы теперь разбегутся!
— И от вида… и от зубов. Он сможет, по-моему, с двумя-тремя справится, как нечего делать! Куда ты?
Ната соскользнула с постели — я прикрыл глаза, не в силах видеть ее почти обнаженное тело — и присела возле пса, обняла его за шею. Было трогательно смотреть, как юная девушка, стоя на коленях, была даже ниже пса и при этом отважно прижимала к себе его громадную голову…
— Знаешь, — Ната задумчиво смотрела на Угара, всем своим существом выражавшего дружелюбие и преданность, — он ведь непрост. Далеко не прост.
— Не новость, — спокойно заметил я в ответ. — Это я заметил давно и до его перерождения.
— А если он умнее нас?
— Сейчас ни за что не поручусь… Но, не обольщайся. Мозг его остался прежним. Так что не думаю, Наточка… Он, что бы там ни было — собака. И все. Умная, сообразительная… очень сообразительная. Но — собака.
— Но почему-то ты нашел живыми именно собак, а не умных в гораздо большей степени людей.
Я откинулся на постель.
— Разве? А крысы, а свинорылы? Я много кого нашел… И тебя вот, тоже.
— Меня?
— Ты против? Ах да, извините, леди… Вы сами нашлись… на мою голову.
— Ах ты!
Ната вырвала у меня подушку, и замахнулась для удара.
— И кто из нас дикарь? Говорили о собаке, а перешли к рукоприкладству…
— Дар, ты же сам начал!
— Я?
— Да, — она невинно пожала плечами. — И не делай вид, что я не права! Тебе просто нравится меня все время вызывать на спор!
— Ну, знаешь!
Наш разговор нарушил Угар. Он снова гулко рявкнул — по подвалу словно пронесся раскат грома!
— Пожалуй, придется его выпустить на улицу. А не то он нам здесь все разнесет вдребезги! Ну и глотка!
— Я сама! — Ната быстро поднялась, и, набросив одеяло, выскочила в лаз. Я остался лежать, ожидая их возвращения.
Она вернулась очень тихо — я не успел опомниться, как она мышкой проскочила в постель и сразу прижалась ко мне, согреваясь после уличной прохлады. Все ее тело было холодным — она была почти раздета, ожидая, пока пес закончит свои дела…
— Там так холодно…
— Ната!
Я прижал ее к себе. Маленькая, упругая грудь девушки уперлась в мою… Все мое благоразумие моментально испарилось! Желание, и без того сдерживаемое с трудом, едва не выплеснулось наружу. Я стиснул в руках хрупкое тело и, теряя голову, приблизил свои губы к губам девушки.
— Дар… Не надо, пожалуйста. Ты обещал!
— Ната!
Мои руки легли на ее бедра. Сдерживаться уже не было никакой возможности. Да и кто бы смог столько терпеть такую муку…
Ната резким движением ткнула меня куда-то в живот, потом в область груди — у меня перехватило дыхание от жуткой боли! Я хватал ртом воздух, а она, насупившись, сидела рядом, ожидая, пока я приду в себя. Кажется, я кашлял и едва дышал — кто-то очень хорошо выучил эту девчонку, и это умение отправлять в нокдаун возникло не на пустом месте. Ее тренера прекрасно знали, куда и как надо бить, чтобы даже такая вот пигалица могла завалить взрослого и далеко не слабого мужчину…Очередная загадка, на которую у меня пока нет ответа. Зато — вполне осязаемый эффект собственного бессилия, а, вместе с тем — и едва сдерживаемого чувства полного унижения…
Ната потупила глаза:
— Прости. Ты меня вынудил так сделать.
— Уходи.
Я отвернулся к стене.
— Дар, я не хоте…
— Уходи!
Ната молча соскользнула и пропала в темноте. Раздался скрип в ее углу — она вернулась на свою половину…