— Ну что, Черный? Пойдем в поход?

Так и не придумав щенку имени, я позвал щенка к себе. Ни одна из кличек не приживалась, и я называл его всякий раз по-разному. То Щеней, то Черным, то просто — собакой. Как-то не вязалось с его добродушной физиономией ни одна из перечисленных — хотя он с готовностью окликался на любую. Но я понимал, что это все — не то… Называть его как-либо, совсем уж сурово — вроде не к месту, звать Дружком — и вовсе глупо. Так он и оставался с кучей временных прозвищ.

После возвращения с того берега, где мне так удачно повезло упасть в яму, и не сломать при этом кости, мы несколько дней отдыхали. Едва я проснулся, после того, как мы, обессиленные и уставшие, повалились отдыхать, сразу потянулся к футляру. Я обладал оружием! У меня было оружие! Пусть не современное и не способное поражать как огнестрельное — но оружие, с которым чувствовал себя если не воином, то, по крайней мере, кем-то вроде него. Я отложил и копье, и топор — они не шли ни в какое сравнение с тем, что теперь висело у меня в изголовье.

Когда-то, в далекие детские годы, я, насмотревшись исторических боевиков, изготовил себе лук. На мое счастье, упражнения с ним не закончились ничьими выбитыми глазами или еще более серьезными потерями. Увлечение продолжалось не очень долго, но навыки, как ни странно, остались. Тогда я мастерил все сам — в том числе, и стрелы. Я долго не мог понять, как приделывать к ним наконечники, но, увидев в музее проржавевшие остатки возле не менее древнего колчана, догадался… Разумеется, настоящие отлить не удалось — попытки расплавить свинец и залить его в форму хоть и оправдали себя, но зато сам наконечник был слишком мягким, к тому же — тяжелым. Собственно, я знал только два вида наконечников, до которых додумался самостоятельно.

Это был либо гвоздь, наполовину утопленный в древке стрелы, либо кусок жести от консервной банки. Первый делался намного легче и казался эффективнее — чего проще, чем выпилить серединку в древке, вставить сам гвоздь, обмотать все это хозяйство крепкой шелковой нитью с клеем и подождать, пока высохнет. Насчет «убойности» при проверке показал весьма страшную способность (по моим, тогда еще детским понятиям!) Даже в руках двенадцатилетнего летнего мальчишки, всаживающего стрелы в мишень на расстоянии в тридцать шагов, стрела пробивала двухсантиметровую доску насквозь. При этом очень редко когда ломалась. И мне это казалось верхом технической мысли, тем более что тогда найти какой либо самоучитель по изготовлению стрел и наконечников нельзя было и в помине. Однако, издырявив кучу досок и смотанных пальто, я стал задумываться и о самой форме острия. Во всех фильмах, которые довелось посмотреть, стрелы обладали широкими наконечниками, наподобие удлиненного треугольника. Мои наконечники-гвозди, выглядевшие как обычное шило, на это никак не подходили. Кроме того, где то вычитал, что широкое лезвие балансирует саму стрелу в полете, придавая ей большую точность. Ну и там типа, что острые края наконечника приносят охотнику больше пользы, так как сильно шокируют дичь болевым шоком. Там же узнал и про первый способ, который более подходил для пробивания доспехов, но раны оставлял не настолько смертельные. В мальчишечьей голове все это отложилось, и на следующий день я взялся за изготовление наконечников широких. Легко сказать, взялся… В магазинах их не купить (мне живо надрали бы одно место за сам лук!) а выточить из металла не по силам. Но я нашел способ, как мне кажется, совершенно случайно — и лишь годы спустя узнав об этом на всевозможных форумах и сайтах, которых в мое время просто не существовало. Помог случай. Мне с приятелем нравилась сгущенка, и иногда мы вскладчину покупали ее и обжирались, благо одной банки хватало с избытком на обоих «стрелков». Вот и тогда, открыв очередную, мы слопали ее содержимое, после чего друг стал мять банку в руках, демонстрируя свою силу. Пока он бахвалился, я невольно смотрел — и вдруг сообразил! Отняв банку, аккуратно вырезал крышку до конца, свернул ее в виде конуса и ткнул приятеля в бок. Тот отскочил — острие получилось весьма крепким, а укол болезненным. Почти сразу и он догадался, какие мысли обуревают боевого товарища — и мы, уже вместе, стали корпеть над оружием. Оказалось, что если под определенным углом свернуть жесть, она становится гораздо более крепкой, и вполне годится для производства наконечников совсем иного рода. Путем проб и ошибок пришли к выводу — использовать можно. Но само изготовление оказалось намного сложнее. Следовало сворачивать жесть так, чтобы древко с трудом входило внутрь конуса, кроме того — вырезать в жести полоски, которые крепились к древку. Ну, а если еще залить в сам конус немного клея — наконечник стыковался с древком намертво. После этого широкие края конуса очень аккуратно отбивались молотком — и приобреталась такая знакомая форма, имеющая все очертания настоящей стрелы. Не пожалев несколько тыкв, с приятельского огорода, мы провели испытания. Однако, пробивная мощь у новой стрелы оказалась на порядок меньше, чем у прежней. Но и положительные качества присутствовали тоже. Первая пронзала плод насквозь, но и входное и выходное отверстие оставались небольшими, ровно под саму толщину древка. Второе тоже пробивало тыкву, но при этом практически взламывало ее при входе, словно был нанесен удар кувалдой… Зато при стрельбе в дерево, жесть хоть и вонзалась, но после этого становилась непригодной, иными словами — стрела была утеряна безвозвратно. Вскоре мы поняли — второй способ, из жести, более, если можно так сказать, «кровав», и ближе к реальности. Но первый вроде как легче и предпочтительнее. А потом наши робин-гудовские стрельбища сами собой прекратились, и мы с успехом позабыли, о луках, стрелах и прочих мальчишечьих радостях… Тем не менее, то, что я вынес из детства, сразу вспомнилось, и сейчас я решил прошлые опыты перенести на новую почву.

Впрочем, это было детство. Сейчас «консервный» вариант не годился. Не по мишеням я собирался стрелять… То, что загадочные звери не пустились за нами в погоню, еще ничего не значило. Рано или поздно, мы все равно должны будем встретиться, и я желал подготовиться к этой встрече заблаговременно… Для этого следовало сделать мои стрелы стали по-настоящему, «убойными». И я приступил к производству…

Для наконечников вновь использовал гвозди — те самые, которые обнаружил в подсобке. Пересчитал — ровных и слегка изогнутых оказалось двести восемьдесят штук. Если не шиковать — хватит надолго. Я нагревал их в очаге до покраснения, добиваясь некоторой мягкости, после чего рубил на части — нудная и самая тяжелая часть труда. Потом слегка отбивал с одной стороны, придавая заготовке форму типа трехгранника. Выдержав острую часть в огне, еще раз плющил ее обухом топорика, придавая совсем плоскую форму. После этого «гвоздь» затачивался на камне. Технология укрепления наконечников осталась прежней — как и с ножом на копье. Выпиливал в древке продольный паз, вставлял в него гвоздь, все щедро намазывал клеем и обматывал тоненькой бечевой. После высыхания наконечник держался как влитой. Как бы там ни было, после окончательной доводки все это казалось довольно грозным оружием… Будь хотя бы инструмент! Вместо оперения использовались жесткие кусочки пластика. На это пошло несколько ящиков, как раз отлитых из этого материала. Для самих же стрел тоже ящики, но уже из дощечек. Пришлось разобрать всю свою «постель» — иного материала под рукой не имелось. Выбирал самые длинные — на всю длину руки с припуском. Расщеплять пришлось ножом, проводя длинные и глубокие бороздки. После того, как закончил с оперением и насадкой наконечников, тщательно обработал древки стекло, добиваясь полной гладкости… Окончательной доводкой стало лакирование — я не капли не жалел все те ценности из женской косметики, что в изобилии свалил в одном из углов. Цвет, после этого, у всех стрел стал разным и радужным, что тоже пошло на пользу — не потеряются! Из футляра, слегка переделав, смастерил колчан — теперь стрелы помещались в аккуратном хранилище и не путались. Всего помещалось почти сорок штук. Вполне достаточно, чтобы держать на расстоянии любого, кто попытается покуситься на нас или наше имущество. Детские ли навыки или врожденный талант — но буквально, с первых выстрелов, стрелы стали попадать в мишень. Если учесть, что дерево, служившее для этого, находилось на расстоянии все тех же тридцати шагов, а сам круг, вырезанный из нескольких сбитых досок, не превышал размеров крышки от большой кастрюли — очень неплохо! Может, они и уступали настоящим наконечникам, из стали, но и с таким оружием я чувствовал себя намного увереннее. Конечно, эта форма не позволяла им удержаться в теле «мишени», но нанести ей серьезное увечье — очень даже способны! Пока я мог рассчитывать только на то, что стрела, пущенная моей рукой, может пробить врага чуть ли не насквозь. В этом сомнений не возникало — они пробивали мишень не то, что за тридцать — за пятьдесят шагов! Далее я не старался — не был уверен, что попаду.

Если с луком все ясно — я тренировался с утра до вечера и очень быстро достиг неплохих результатов — то с мечом намного сложнее. Он находился у меня на спине, я легко мог выхватить его… и не более того. Нигде и никогда мне не приходилось учиться столь сложному делу, как фехтование. И вряд ли кто-нибудь мог меня этому научить. Но и оставлять такое замечательное оружие дома я не хотел — одна только мысль, что оно со мной, уже наполняла уверенностью и самоуважением. И все же я старался, припоминая хоть какие-нибудь приемы, проводить бой с тенью или воображаемым противником.

Большой топор однозначно решил заменить маленьким — я не желал оставаться совсем без топора, он всегда требовался при рубке дров, в походе. «Томагавк», как я его в шутку называл, носить намного удобнее и легче. Кроме того, набив руку в метании, я легко мог всадить его почти из любого положения во что угодно — как настоящий индеец. Окончательно остался дома и большой нож — хватало одного, более узкого и остро заточенного, висевшего на груди. Теперь я совсем стал походить на дикаря из каменного века — одетый, словно по последней моде тех времен, и вооруженный, пожалуй, даже лучше, чем они. Брился раз в неделю, а то и реже. Скоблить быстро отраставшую щетину лень, да и нечем — одноразовые станки выходили из строя, а заниматься этим в походах — не с руки. Но, когда я находился дома, в подвале, то всегда старался выглядеть опрятно. Мне уже следовало чем-то заменить свою одежду — зимний вариант не годился для усиливающегося весеннего тепла. Интересно, как те же дикари носили кожу? Ладно, зимой — а летом? Не очень удобно…

Среди множества различных плотных и легких тканей попадались всякие — от искусственного меха до очень тонкого ситца. Все это хорошо — если не отсутствие швейной машинки. Я со вздохом чинил порванные вещи и мечтал, что когда-нибудь, все-таки отыщу склад готовой одежды.

Да, я полагал, что это уже весна, хотя, если считать по отмеченным мною дням — до нее оставался еще не один день. Но уж больно все вокруг говорило о том, что состояние, в котором находился город, как-то не вяжется с зимой… Я окончательно выбросил все свои «приборы» — часы и компас. Либо, они достались мне уже сломанными, либо — все, что показывали, больше не соответствовало действительности. И последнее мне казалось более вероятным. Если изменилась вся география, если существует такой Провал, день удлинился на несколько часов, а погода выкидывает фортели — то, как им можно доверять? Земля стала иной…

Оружие словно прибавило сил. Мне не сиделось. Мы провели в подвале несколько суток, и я опять начал маяться, и искать выход своей энергии. Но отправляться больше на ту сторону реки не собирался — не нарываться же на неприятности? Подумав, что ответный визит столь же возможен, натянул возле наших тропинок несколько хитрых проволочек — если кто-нибудь решится подойти незаметно, звон пустых банок поднимет нас даже среди ночи. Но еще больше полагался на чутье верного пса и свое собственное, уже проверенное временем.

Мне еще раз захотелось разглядеть, что же виднелось на юге. Что это за скалы или горы просвечивали сквозь темные тучи на горизонте? Я не боялся заблудиться — со мной теперь пес, и можно отважиться на предприятие, которое раньше могло окончиться плохо. После того как я прошелся вдоль русла реки, примерно представил расположение всего края и нанес его на карту. В отличие от города, где белых пятен осталось совсем мало, там они изобиловали. Единственная изученная линия — берег. И то, только до речного порта и разрушенного поселка, где я обрел своего друга.

Тренировки, постоянное пребывание на воздухе, длительные переходы — все это столь сильно закалило мой организм, что я стал относиться к пребыванию вне подвала, словно к чему-то само собой разумеющемуся. В привычку вошло оставлять подвал в таком состоянии, что возвращение не должно требовать лишних хлопот — прежде всего дрова и вода. Мало ли, каким придется вернуться? Прошлая болезнь научила предусмотрительности. Я орудовал топором, будто с ним родился. У меня не имелось пилы, и все бревна приходилось рубить. Это трудно и отнимало много времени — но, обладая приобретенной силой, я практически всегда справлялся с любым стволом. Почти все деревья, валявшиеся возле холма, уже были переработаны и перетасканы внутрь, заняв целую секцию. Правда, я стал замечать, что с мышцами творится какая-то ерунда — иной раз я с легкостью поднимал любое бревно, а через несколько минут — едва мог сдвинуть его с места. Словно их кто-то накачивал мощью, а затем внезапно эта мощь пропадала. Контролировать ее я не мог. Это мне не нравилось и сильно озадачивало.

Заготовив в подвале очередной запас топлива, пересмотрел мешок. Щенок, привыкший к обычному рациону, уже не так приставал — он тоже будто понимал, что отъедаться будет дома, а не в походах. Но все равно, длительные вылазки требовали многое нести на себе. Возникла иная необходимость… Пришлось переделать лямки таким образом, чтобы они не мешали выхватить оружие. После едва не случившегося столкновения с неведомым врагом, не хотелось оказаться застигнутым врасплох. Так как ножны меча можно было закрепить на спине, я тщательно подогнал их по размеру. Там же следовало носить колчан со стрелами. В руках оставался лук, но и его стоило убрать — руки желательно держать свободными. Подумав, в поход решил захватить и копье. Не столько для самозащиты, скорее — как посох. Иной раз он меня выручал…

Я все реже брал консервы, стараясь заменить их сухим мясом и лепешкам — они занимали примерно столько же места, но зато были легче, сытнее, а главное — их хватало на гораздо больше время. Порой, двух-трех лепешек мне хватало на весь день. Норма щенка в подвале составляла две банки в день — утром и вечером. В пересчете на пеммикан и «хлеб» — половина того, что требовалось мне самому. Из расчета на десять-двенадцать дней, требующихся на длительную разведку — большую часть мешка составляли именно съестные припасы… Я остро стал осознавать необходимость чем-то восполнять этот рацион. Теперь, когда появился лук, можно попробовать охотится. Но на кого? Та мелочь, которую с успехом находил щенок, как-то не привлекала… Став осторожным, я создавал тайники в городе по всем направлениям — найти их, не зная конкретного места, чужаку невозможно. А мы могли воспользоваться ими в любой момент, остававшись без доступа в подвал, или, задержавшись в дороге.

Погода нам благоприятствовала. Странная, то теплая, то, наоборот, перемежаемая ледяным ветром. Тем не менее, она больше не пугала меня неожиданными порывами налетающих ливней или градом. По календарному — если я не ошибался? — начало весны. Соответствовала ли она этому? Сложно сказать… Днем могло припечь так, что я раздевался до пояса, а ночь приносила такую стужу, что вода, забытая в плошке снаружи, застывала до самого дна. Часто стали повторяться грозы. Огненные шквалы на небосводе прорезали его до самой земли и даже сопровождались взрывами! Я полагал, что в месте удара молнии находились выходы газа — и они взлетали вместе с горами земли. Мой щенок тогда испуганно забивался в ноги, и лишь когда все кончалось, высовывал мордочку — мол, страшно, хозяин! Но видя, что я спокойно смотрю вдаль, успокаивался и храбро выбирался наружу. Пес вообще очень поражал меня способностью понимать почти все слова — возможно, по интонации. Достаточно дать команду, несколько раз ее продублировать — и он догадывался, что от него требуется. Так я научил его самому необходимому — «сидеть!», «рядом!», «ко мне!», «ползком!», «тихо»… И, разумеется — «взять!». Последняя команда исполнялась особенно рьяно: щенок с такой бешеной энергией и напускной яростью начинал рвать смотанный в рулон ковер, что летели клочья. Когти щенка не уступали клыкам — а зубы обещали со временем вырасти во что-то очень серьезное. Я как-то подумал, что когти придется обрезать — что-то слышал об этом. Но увидев однажды, как он втягивает их внутрь подушечек, опешил и сел, где стоял. Ни одна собака в мире не умеет втягивать когти! На это способны только кошачьи… Но он, что бы там ни было, — пес! Вместе со способностью вздыбливать шерсть, это было второе, что заставляло меня посматривать в сторону щенка с некоторым недоверием…

Бродить с ним оказалось намного веселее, чем одному, когда я мог разговаривать только сам с собой. Нет, конечно, щенок не поддерживал моих случайных реплик или тирад, но его мохнатая мордочка весьма красноречиво реагировала на слова и жесты. Он отлично понимал все команды и довольно послушно выполнял, даже если ему не очень хотелось. Щенок немного подрос, хотя, может быть, мне это только казалось. Он и так был довольно крупным — как все представители больших пород. Щенок безоговорочно признавал меня вожаком нашей маленькой компании, и мне ни разу не приходилось кричать или сердиться. В черных бусинках светился такой недюжинный ум и понимание, что временами мне становилось не по себе… После непонятных следов, после странных зверьков, а также той давней и жуткой находки — мертвого «оборотня», я догадывался, что природа изменилась так же сильно, как и ландшафт. И, возможно, даже гораздо сильнее. Если изменился я сам — почему щенку не получить какие-то новые качества? Лишь бы они не оказались неприемлемыми для меня.

Унылый ландшафт почти не менялся — а ведь мы находились в пути третий день. На его исходе я смог различить вдалеке темную гряду — вряд ли это горы. До них еще очень далеко. Но, тогда что? Появилась цель, к которой мы стремились, она вырастала и уже все отчетливее виднелись вдалеке. Я рассчитывал дойти к концу четвертых суток. Земля, изрытая ямами возле города, стала несколько ровнее. Возможно, ее сгладили нескончаемые ливни, которых так много пролилось в первые дни. А может, толчки не затронули так сильно именно эту область, что позволило мне идти по ней с гораздо большей скоростью.

Щенок отбегал в сторону, рылся в попадающихся земляных кучах, что-то откапывал, бросал или приносил мне. Так он приволок книжку без переплета, мокрую и насквозь покрытую плесенью. Осколок фарфоровой чашки с сохранившимся фрагментом рисунка. А однажды — наручные часы из драгоценного металла, покрытые сияющими камешками. Они были изувечены ударом, сплющившим внутренности, и, в отличие от моих, найденных почти подобным образом, показывать время уже не могли. Я подержал часики в руке, подумав, как много могли они значить для их владельца, каким мерилом жизненного благополучия и богатства могли быть… И выбросил. Прочь. Золото больше не играло привычной ценности. Зачем оно нужно в этом мире, где куда дороже рыболовный крючок или кожаный ремень? Я даже и не думал, что, если встречу людей, это может мне понадобиться. Нет, на такие сокровища уже ничего нельзя купить…

Вечером мы устроились на ночевку. Я насобирал в округе всяческого хлама и разжег костер. Приноровившись пользоваться огнивом, спички, которых осталось мало, предпочитал беречь. Может, их и можно изготовить самому — но я этого не знал. Когда-нибудь, придется придумать…

И я, и щенок любили сидеть возле огня, наблюдая, как язычки пламени подогревают ужин. Вот и сейчас, пес облизывался, предвкушая, как я брошу шепотку пеммикана в котелок, приготовляя крепкий мясной бульон. Лепешки, обмакнутые в него, размокали и становились мягкими — и еда и питье одновременно. Я же развлекался тем, что доводил до кондиции острие ножа — оно спасло меня однажды, и я не забывал заботиться, чтобы оно всегда было в норме. Бриться лезвием клинка еще не доводилось — но я хотел попробовать, не желая полностью зарастать щетиной.

Тьма сгущалась. Наступающие сумерки отбрасывали причудливые тени по ближайшим холмам и буграм, падали вниз от изломанных деревьев, занесенных сюда чудовищными силами урагана. Иногда срывался ветер, в последнее время чаще дующий с востока. После того, как северный, почти перестал напоминать о себе, закончилось и самое холодное время. Что южный, что восточный — они несли с собой тепло. Это тоже удивляло — если впереди горы, откуда тепло?

Пес приподнял голову и стал втягивать воздух широкими ноздрями. Ветер нес запахи, неразличимые для меня, но понятные моему спутнику. Он принялся глухо ворчать, иногда вздыбливая шерсть — запахи ему не нравились. Потом он успокоился и опять положил голову на лапы. В его зрачках тоже сверкали огоньки, отражаясь от костра. Уши щенка слегка подергивались, продолжая чутко реагировать на еле слышные звуки, доносящиеся издалека. Где-то на севере оранжевыми сполохами черную серость неба прорезали молнии. Они не сопровождались раскатами, возвещающими о наступлении дождя — мы могли продолжать ночевку, не заботясь об укрытии. На всякий случай я нес с собой и тент: рассчитывать, что сможем спрятаться посреди голой степи, оснований не имелось. Вообще-то, дождей становилось все меньше, и они были слабее. Хотя, до настоящего тепла еще довольно долго — если верить моему настенному календарю. Но стоило ли ему верить? Он отражал только привычное расписание смен времен года. А какое расписание существовало сейчас? По каким законам будет происходить смена сезонов на земле? И будет ли? Что считать зимой, что — весной? До сих пор, сквозь мрачную взвесь, ставшую лишь немного светлее и выше, ни разу не проглядывало солнце. Я уже отвык от него…

Мы лежали, подставляя теплу костра то один, то другой бок. Пес внимал моим речам, изредка постукивая по земле хвостом. Щенок стал единственным собеседником, кто мог утолить мою жажду общения. И возможно, именно такой, все понимающий и не спорящий ни с чем, был нужен мне тогда. После ужина я вытер насухо котелок, кинув псу остатки лепешки. Как бы там ни было — после бульона, щедро приправленного пеммиканом, чувствовалась сытость. Я научился такому способу давно, когда ходил в горы. Как давно это было… Словно в иной жизни. А может, это и было — в иной жизни? Только эта, начиналась как-то не так… Ночь постепенно сходила на нет. Смену времени я узнавал скорее интуитивно, чем глядя на небо. На нем вряд ли можно вообще что-либо увидеть — то свинцово-стальное, то серое, то буро-коричневое — ни одного светлого тона. Восточный, чуть ли не горячий ветер иссушил землю — даже редкие следы от давно прошедших ливней, в виде скоплений стоячей воды, теперь испарились. Хорошо, что я тащил на себе несколько фляг — нам хватит, чтобы дойти до скал, где я рассчитывал пополнить запасы. Ну, а если нет — придется очень жестко экономить на обратном пути.

До утра было еще далеко, когда, забросав остатки костра землей, я поправил снаряжение и кивнул псу:

— Хорошо тебе… Я таскай, а ты — лопай. Вот навьючу как ишака, узнаешь, что почем. Вставай, лежебока… Идти пора.

Пес забегал вперед, поджидая меня на склонах, разведывал все интересные, с его точки зрения, места, и недовольно повизгивал, если я слишком медленно поднимался на очередной пригорок. Неожиданно он звонко залаял, устремившись в одну из ближайших впадин.

— Сейчас, не торопи…

Я вскарабкался наверх. Впадина была не меньше стадиона, если такое сравнение допустимо. Что-то раздражало, мешало сосредоточиться и внимательно осмотреть местность. Я ни как не мог понять, что, пока щенок, весело лая, не стал подпрыгивать и пытаться поймать что-то зубами. Я застыл на месте, позабыв опустить занесенную для следующего шага ногу.

— Ты что, каши объелся?

Но щенок и ухом не повел, продолжая свои нелепые скачки. Присмотревшись, я ахнул — и на земле, и в воздухе мельтешили мелкие, почти прозрачные существа, более всего походившие на мошкару. Вместе с тем, за ними гонялись существа покрупнее — и, поймав, пожирали на месте, оставляя только почти не видные слюдяные блестки-крылышки. Ни тех, ни других, я раньше не встречал. Щенок пытался поймать, какое-нибудь, из тех, что больше, но у него ничего не получалось. Они так быстро передвигались, что я не мог уследить ни за одним. Пораженный, что было кому и за кем гоняться, тупо смотрел по сторонам, и с натугой соображал: «Как? В зимнее время? Насекомые? Насекомые ли?» Щенок гавкнул и бросился прочь, махом взлетая на возвышенность из камней и вывороченной земли. Он ткнулся в кучу носом и энергично заработал лапами, хвост моего приятеля закрутился, как маховик. А через пару секунд он негодующе взвыл и пулей помчался обратно. Я остановил его, успев ухватить за загривок.

— Ты бы постоял, что ли…

Щенок потер нос лапой. На влажном черном пятне проступила капелька крови.

— Укусили?

Он мотнул башкой, извернулся и вновь побежал на холм. Я из любопытства проследовал за ним. Что там творилось! То ли гусеницы, то ли, черви — совершенно не похожие ни на что, когда-либо виденное в прошлом. Некоторые очень крупные — чуть ли не с ужа, но не имеющие ни глаз, ни рта. Они напоминали дождевых червей, но сильно отличались цветом и размерами. Такие же скользкие, быстро сжимающиеся и мгновенно вползающие в землю. Когда мы подошли, многие стали проникать в рыхлую почву. Я придавил одного древком копья и сразу отпрянул назад — этот, то ли червь, то ли змейка, вдруг приподнялась на хвосте и метнулась ко мне. Он коснулась копья, обвил его и сразу бросился обратно — под спасительные комья.

— Нормально… Вот, значит, кто тебя цапнул.

Пес взвизгнул. Он вовсе не чувствовал себя расстроенным и собирался продолжать раскопки…

— Нет, приятель. Не нравится мне все это. Надо идти дальше. Бросай это дело… Рядом!

Щенок заартачился — как можно покидать такое интересное место? Но, видя, что я удаляюсь, сразу спустился и бросился вдогонку.

— Значит, не все погибло? То, что было в земле — сохранилось? И приняло вот таки, непонятные обличья. Что-то не очень привлекательно… — рассуждал я вслух, не обращая внимания на взгрустнувшего пса. — Конечно, тем, кто находился под землей, легче всего уцелеть. Но что-то я не припоминаю подобных размеров. Опять, мутанты? Мало нам непонятных следов, так еще и это! Значит, кое-кто, все-таки выжил.

Щенок опять залаял. Его звонкий голос далеко разносился по степи, и я от неожиданности вздрогнул. Он отбежал на несколько шагов, подпрыгнул и стал призывно гавкать в мою сторону. Я увидел, что он удерживает лапой что-то, издали очень похожее на клубок шерсти. Пес, наученный горьким опытом, больше не пытался обнюхивать все подряд, а лаем призывал меня подойти и посмотреть самому. Я подбежал — меня тоже интересовало, что могло водиться в безжизненных, на первый взгляд, просторах этого поля. Но не успел — клубок извернулся и буквально истаял среди камней, приняв их расцветку и вид. От обиды пес вновь зашелся лаем и стал кидаться на все камни подряд. Пришлось его привлечь к себе и успокоить.

Мы продолжали идти вперед. С каждым шагом я настороженно вглядывался по сторонам — природа преподнесла нам сюрприз, и следовало ожидать, что на этом они не кончатся. А мне не хотелось сюрпризов — особенно слишком крупных. Таких, для кого мы со щенком сами можем стать сюрпризом. Съедобным…

Пес, по-прежнему бросающийся из стороны в сторону, теперь уже не пытался сразу засунуть нос во всевозможные дырки. Ничего не скажешь — учился прямо на глазах.

Почва здесь была более влажной, чем в покинутом нами городе и уже пройденном участке степи. Если раньше часто встречались места, покрытые, словно черепашьим панцирем (и это несмотря на то, что воды в развалинах хватало!), то здесь земля была почти везде рыхлой. Теперь, после встречи с насекомыми и слишком крупными червями, я стал замечать нечто похожее почти всюду — нужно только внимательно оглядываться по сторонам. Жизнь в степи появилась. Пока странная и непривычная. Но — есть. И раз здесь водились такие существа, то, со временем могли появиться и иные, еще более странные и большие. Я был почти уверен, что если мы зайдем дальше, обязательно увидим, что-нибудь в этом роде…

Становилось жарко. Я давно стянул безрукавку и оставался в легкой куртке на голое тело. Впечатление, что греет именно солнце, стало таким ярким, что я не раз поднимал голову, пытаясь рассмотреть его сквозь бесстрастную завесу облаков. Но, если солнечный свет они и не пропускали, то тепло — пожалуйста. Жарко и псу. Он высунул язык и стал посматривать на меня, а в частности — на флягу, привязанную к поясу.

— Погоди. На привале.

Я проследил его взгляд и проверил, как фляга держится на ремне. Вода слишком много значила, чтобы случайно ее лишиться. Он вздохнул, совсем как человек, и поплелся позади. Щенок устал.

После однообразия каменных пейзажей города идти среди далеко просматривающихся полян и круч было даже интересно. И не так мешали вечно попадающиеся под ноги, обломки, как в развалинах. Но даже здесь, на расстоянии не менее шестидесяти километров (или трех дней!) от него, попадались какие-то части машин, сорванные крыши киосков — все, что могучая сила ветра сумела приподнять и унести. Впрочем, здесь тоже имелись села и деревни — все это могло принести оттуда. Я не ошибся еще в одном предположении — ядерный ураган, или то, что заставляло меня так думать, пронесся гораздо восточнее, оставив эти степи незатронутыми. Здесь не попадалось ни стекловидных камней, ни обожженной почвы.

Зато очень часто стали встречаться какие-то ростки — они выглядывали из земли совсем немного, чуть-чуть, но и им я обрадовался, как цветущим деревьям. Есть ростки — будет и растительность! Лишь бы только не вернулась стужа, и не погубила их раньше, чем они войдут в силу! Да, если когда-нибудь придется уходить из подвала — то сюда, где жизнь, похоже, вновь вступает в свои права.

Я чувствовал себя разведчиком. Только не было тех, кому мог рассказать про все, что я видел. Но, даже если повсюду простиралась одна, невероятно огромная зона, хотелось ее пройти, чтобы быть уверенным до конца. Зона, с единственным, проживающим в ней, представителем человеческой породы… Стало быть, должны где-то присутствовать и наблюдатели? Чушь какая-то… Нет, к сожалению, вряд ли все это можно назвать «зоной». Скорее — зоной будет именно то, что не изменилось в результате всех этих катаклизмов. А в это поверить вообще трудно.

Где-то впереди, сливаясь с тучами, улегшимися прямо на вершины, вздымались скалы. На них отсутствовал снег — я уже хорошо различал это. По всем прикидкам, до них оставалось около четырех часов ходу, не более. Не будь видимость настолько скудной, я, пожалуй, мог определить расстояние точнее. Но приходилось довольствоваться тем, что есть. Мой мир ограниченный нависшими облаками, заканчивался быстро… Хотя, если сравнить с тем, что вначале — я мог только радоваться. Тогда взгляд в любую сторону упирался в преграду через пару десятков метров. Сейчас, после того как большая часть осадков уже опустилась на землю, стало намного лучше. И имелись все предпосылки, что тенденция сохранится и впредь. Может быть, со временем появится и солнце… Но это уже из разряда почти несбыточных надежд.

Идти оказалось несравнимо легче, и я думал, что успеем добраться до скал как раз ко времени ночевки. Если, конечно, то, что напоминает скалы, не окажется принявшими их форму облаками. Я так и не мог припомнить этой гряды — вроде, до гор как минимум, километров сто? Или больше? Но что же это тогда? Как много я бы отдал за простой бинокль…

Дорогу преградил глубокий овраг. Я выругался — такие препятствия всегда смешивали все планы. Пес остановился возле него и вопросительно посмотрел на меня.

— Пошли, пошли. Обходить не будем.

Я спустился по насыпи вниз. Дно, практически полностью покрыто камнями, из-под которых не проглядывала земля. Крупные и помельче, серые в прожилках красного цвета, они имели острые грани, и приходилось быть осторожными, чтобы не изрезать обувь и ноги. Некоторые валуны достигали размеров автомобиля. Пес заметался — ему, не снабженному обувью, передвигаться по режущим кромкам особенно невмоготу…

— Иди ко мне.

Я взвалил его на плечи, увеличив и без того нелегкую ношу. Пройдя овраг поперек, стали подниматься на другую сторону. Следовало запомнить и нанести его на карту — овраг продолжался далеко на восток и неизвестно, где заканчивался. Западная же его часть тянулась еще около метров семисот, после чего плавно пропадала из виду. Похоже, это и был тот самый, довольно серьезный разлом, который начинался где-то в городе и продолжался уже здесь, в степи. Кстати, столь же вероятно, что он имеет непосредственное отношение к оврагу, встреченному мной в путешествии на восток, когда я попытался выйти из города и обойти болото с юга. После оврага уклон поля стал резко вздыматься вверх, начался подъем. Мне это показалось хорошим знаком — значит, то, что я принял за горы, действительно — горы? Но тогда и предположение, что они каким-то образом сместились и стали ближе — тоже реальность?

Но это были не горы. Через два часа, когда мы пересекли каменную пустошь, я смог рассмотреть их более отчетливо. Перед нами возвышались скалы — очень крутые, высокие, и как мне показалось, абсолютно непроходимые. Они стояли сплошной грядой, ни в одном месте этой монолитной стены не замечалось ни единого просвета.

— Вот это номер… Откуда?

Я смущенно посмотрел на пса. Тот, выжидающе, — на меня.

— Похоже, мы в тупике. Что ж, придется исследовать эту стену вдоль. Куда пойдем? На восток, к желтой пустыне? Или к реке, на запад? Река предпочтительнее — все-таки, мы там уже были.

Щенок почесал за ухом лапой. Ему было все равно. Решать пришлось мне.

— Рад, что ты — за. Еще бы уточнил — за что? Тогда — на восток. Разведка так разведка.

Скалы тянулись сплошной китайской стеной, по обе стороны света — только высота их кое-где казалась, сравнима со средней руки небоскребом — или, если я не ошибался, примерно достигала пятидесяти-шестидесяти метров, что не могло быть сопоставимо ни с какой рукотворной стеной в мире. Походило также на то, что она возникла ниоткуда — сама собой, словно вылезла из земли. Как будто бросили сказочный каменный гребень, и тот, самым волшебным образом принял эти непреодолимые формы… Только стена, в которую я уперся, была далеко не волшебной, а очень даже явственной.

Щенок скучал. Он водил носом и ждал, когда же я дам команду хоть куда-нибудь идти. Ему хотелось есть, и пить, и я решил устроить небольшой привал.

Отсюда открывался хороший вид — перед грядой земля круто вздымалась, мы были на возвышенности, и вся пройденная нами степь лежала как на ладони. Мы словно находились на краю чаши и примерно до середины могли все в ней разглядеть. Правда, развалины города все равно не просматривались — так далеко не пропускал этот осточертевший смог. Либо, слишком далеко зашли. На западе клубился туман — скорее всего, над руслом, где на месте бывшей реки продолжалась работа гейзеров и горячих грязевых источников. На востоке — какое-то светлое пятно. Вряд ли это могла оказаться та самая желтая пустыня. Так далеко не поможет даже бинокль. Но иного объяснения не находилось. Вполне логичным было отнести это к свечению остаточной радиации… И стоило ли тогда туда топать, рискуя получить смертельную дозу?

Пес зевнул и потянулся — ему надоело лежать, он встал, подошел ко мне и поставил лапу на мокасин.

— Приглашаешь вперед? Ну ладно…

Я поднялся. Припасов и воды у нас оставалось пока достаточно, можно и попробовать пройти какое-то время в любом направлении. Выбрав все-таки восточное — сняв шляпу по волосам не плачут! — стал спускаться со склона. Радиация, не радиация — один черт. Если до сих пор жив, и никакое излучение меня не убило — пронесет и теперь.

Рассуждая подобным образом, успел заметить — вдоль линии оврага идти действительно, легче. Отдохнувший пес резво трусил впереди. Я все больше ловил себя на мысли, что знаком не со всеми его талантами, и кто знает, чем он удивит в будущем… Во всяком случае, его преданность внушала надежду, что, когда он вырастет и станет таким же большим и грозным, как его мать, то не превратится во врага.

Кое-где из почвы вырывались ярко-желтые и красные побеги. Это казалось столь непривычно, что я сорвал один и стал разминать его в пальцах. На коже появилась розоватая жидкость — сок растения.

— Ну и ну. Все больше чудес…

Справа возвышались темные скалы, возле которых я не решился оставаться. С верхушек могли сорваться здоровенные глыбы — таких немало лежало вокруг, и я боялся, что мы можем запросто попасть под одну из них. Теперь я понимал, что просто ошибся, приняв верхушки гребня за очертания горной цепи. Даже самое чудовищное землетрясение не могло так изменить мир, чтобы они стали настолько ближе. Но и этих скал не помнил — вот они-то как раз появились совсем недавно! Это стало понятно и по тому, что они словно выдавились из глубин — земля разверзлась, выпустив каменных исполинов. А может — и не будто, а именно так и случилось… Разверзлась. Они накрепко преграждали дорогу на юг, и, если уж я и решусь все же добраться до пресловутых гор, предстояло найти в скалах проход. Или — вернуться к реке. Но, предварительно хотелось узнать, как далеко они тянутся по направлению к желтой пустыне. Земля больше не казалась мертвой — чем дальше мы уходили от руин города, тем чаще встречались следы пребывания всяческой живности. То какие-то норы, то, насекомые роем начинали кружиться возле самого лица. Пес с лаем метался по сторонам, и я был вынужден окликом призывать его обратно, боясь, что нарвется на укус. Связываться с насекомыми, не зная, что они из себя представляют, как-то не хотелось…

Далеко впереди обрисовалась резкая грань между небом и краем этой земли. Это зрелище заставило меня остановится. Слишком красиво и несколько жутковато. Странно видеть желтые ростки, слышать одну только тишину, нарушаемую нашими шагами.

Щенок, убежавший вперед, крутанулся на месте и что-то схватил зубами. Я позвал его к себе и, сжав ноздри, заставил выплюнуть добычу. На земле, копошась в слюне и пытаясь расправить надломанные крылья, возился большой жук. Одного взгляда на насекомое мне хватило, чтобы окончательно потерять охоту к путешествию. Таких жуков я еще не видел…

— Да, впечатляет. Вот теперь кто претендует на то, чтобы стать хозяином мира. Ну и зверюга…

Жук поражал размерами. Почти с мою ладонь, с украшением на овальной голове в виде длинного зазубренного рога — как только щенок не поранил небо? Мохнатые, крепкие лапки и вроде как подобие гребня на спине… Он перевернулся на брюшко, отполз на сухое место, задергал жесткими крыльями, и — полетел! От его полета раздался приглушенный гул, словно вдали ударили в колокол. Щенок бросился было за ним, но я осадил его суровым окликом:

— Назад! Ко мне!

Пес резко затормозил, и, вернувшись, как бы независимо поплелся за мной, с сожалением оглядываясь в сторону посадки насекомого.

— Нет, приятель. И не думай. Кто его знает — вдруг ядовитый? Слопаешь ненароком, а потом сдохнешь здесь, в коликах. Видел, какой у него рог? Застрянет в брюхе, и ау…

Пес посмотрел на меня скептически и забежал вперед. Я, ошалев, даже остановился:

— Бред… Не знаю, как на счет разговаривать, но односторонняя связь, кажется, уже установлена. Меня ты понимаешь прекрасно. Если еще со временем услышу внятный ответ… Стоп, лучше не надо.

Ночевать остановился возле большого валуна, вывернутого из глубин и теперь возвышавшегося в поле. Он достигал размеров одноэтажного дома, и в его естественной выемке мы могли укрыться от дождя, если тому вдруг приспичит начаться. Я, все-таки, решился на следующий день пройти в сторону непонятного свечения, а потом, перейдя овраг, направиться домой. Разведка впустую не обрадовала. Хотелось найти что-нибудь интересное, вроде разрушенного жилья, а там — чем черт не шутит? — следы пребывания людей. Хоть золу от костра… Пришел же откуда-то, тот несчастный, который нашел свою гибель в пасти обезумевшей собаки? Хотя в степи, это, честно говоря, казалось нереально. С другой стороны, — какая еще степь? У мегаполиса существовало до двадцати городов-спутников, не считая сотен мелких поселков и ферм — не провалились же все они в преисподнюю? И во всех них тоже имелись магазины, склады… Мародер из меня вышел опытный, возвращаться с пустыми руками не хотелось. И, если главная цель не достигнута, то вторичная должна быть исполнена. Самоуспокоившись, таким образом, я накормил пса и преспокойно улегся на расстеленное одеяло.

Ночь прошла быстро. То ли не спалось, и я провел большую ее часть, ворочаясь на подстилке, то ли просто рано встал. Мы быстро позавтракали — хотелось пройти как можно больше, чтобы успеть вовремя, повернуть к развалинам. Я жевал с неохотой — все приелось! — зато пес с нескрываемым удовольствием. Только ради него я брал с собой еще и банки, что существенно утяжеляло ношу. Он так обожал свою неизменную перловку с мясом, что я не мог сдержать улыбку, видя, как он поглощает содержимое. Погладил его по холке — щенок сразу завалился на спину, подставляя живот. Пришлось почесать и туго набитое брюшко.

— Что-то ты разъелся, милый. А растешь медленно. Может, таким и останешься?

Он блаженно задергал лапами, и лишь приподнявшееся ухо выдало его интерес к моим словам.

— Правда, ты и так не очень-то маленький. Или я не замечаю, как ты тянешься. Станешь с медведя — как потом кормить? Ладно, разнежился. Пошли. Нечего валяться. Еще местных блох нахватаешься — остригу потом наголо, будешь знать!

Он кувыркнулся через плечо, и, встав на лапы, ткнулся мордой мне в ладонь.

— Ну — все, все… Нежности тут развел. Пошли!

Еще полдня мы тащились по склону оврага, который, казалось, тянулся нескончаемо. Яркая полоска на востоке сильно приблизилась и теперь занимала почти все видимое пространство. Все больше становилось побегов — все таких же красных или желтых. Я сорвал еще один и понюхал:

— Запах, как запах. Травой пахнет, зеленью… Или, как теперь правильно будет — желтенью? Так…

Пес тоже понюхал, но не найдя для себя ничего интересного, побежал дальше. Я немного отстал и сорвал очередной росток.

— Значит, не только животные… То есть — не одни насекомые. Те зверьки, которых ловит в городе щенок. Те звери, которые хотели поймать нас. А теперь — и растения. Почему? И почему мы с псом не изменились? Или — все еще впереди? Нет, не хочу…

Из раздумий меня вывел лай пса. Я поднял голову. Он мчался по склону, делая красивые и длинные, словно кошачьи, прыжки. Собаки так не бегают. Я отметил про себя — еще одно доказательство… В следующую секунду меня прошиб холодный пот — что-то бесформенное, не уступающее щенку в размерах, выскочило из земли, угрожающе рявкнуло, и скрылось среди камней. Щенок в азарте кинулся вдогонку и растерянно закружился на месте.

— Стоять!

Я бросился к нему. Пес злобно гавкал и бросался на какое-то отверстие, не решаясь, однако, туда пролезть.

— Стоять!

Еще раз крикнул, видя, как при моем приближении, у щенка появляется, исчезнувшая было отвага. Мало ли, какая тварь могла там скрываться? Судя по мелькнувшим размерам — вполне порядочная. Из отверстия тянуло сыростью и плесенью.

— Сиди.

Оставив пса возле дыры, сделал небольшой круг. Будь это подземный житель — таких норок могло оказаться немало, и второй, а то и третий вход найдется обязательно. Но осмотр ничего не дал — ни единого отверстия я не обнаружил. Вернувшись к щенку, призадумался. Вторая половина дня обещала стать веселой — если оставаться на месте и попытаться достать этого зверя? Но что это могло нам дать? Я посмотрел вперед — степь продолжалась еще далеко… Возможно, там, дальше, ничего и нет…

— Ко мне.

Я отошел от норы и снова скомандовал:

— Ко мне!

Пес неохотно подчинился. Я погладил его и заставил сесть возле себя.

— Спокойно… Терпение, щеня. Подождем, пока он… оно само не выползет наружу. Куда ему, такому здоровому, деться? А чтобы больше хотелось… Сидеть!

Я опять придавил пса к земле, заставив его вытянуться и лечь, а сам достал из мешка кусок лепешки.

— Так! Посмотрим, что любят эти обитатели равнин.

Я примотал шнурок к куску и положил его возле самого входа. Мы стали ждать. Около часа ничто не нарушало кажущегося спокойствия и тишины. Когда терпение стало иссякать, и я, раздосадованный, уже хотел продолжать путь, в отверстии что-то зашевелилось. Щенок дернулся, но мне во время удалось его остановить, навалившись всем телом.

— Тихо…

Шевеление повторилось. Мелькнула бурая лапа с длинными и массивными когтями, цапнула землю возле хлеба и проворно убралась обратно.

— Ага! Нет, дорогой, придется показаться полностью!

Я подтянул шнурок поближе. На этот раз ждать пришлось недолго. Снова послышалось шевеление, опять мелькнула лапа, но ее хозяин упорно не желал вылезать наружу. Пес потянул воздух, и, ткнув меня лапой, осторожно высвободился. Он явно давал мне что-то понять, что я, увлеченный выманиванием зверя из норы, не улавливал. Щенок гавкнул и опять втянул воздух.

— Ну что ты, там… Ах, черт! Точно! Ветер с нашей стороны, прямо к нему! Он нас чует, вот и не выходит. Молодец!

Мы сменили место засады. Но зверь, видимо, потеряв интерес к сухому хлебу, не проявлял больше никаких признаков жизни. Продолжать движение по равнине уже не представлялось возможным — эта незапланированная охота незаметно забрала несколько часов. Выругавшись с досады, достал припасы и подозвал пса.

— Маху дали… Не увлекись я этим — сейчас, или подходили к окраине, или обратно, к дому пошли. Заночуем — и в город. Хватит.

Ночью нас никто не тревожил. Иногда пес вставал и водил носом по ветру, принюхиваясь к чему-то. Ветер приносил ему запахи, говорившие о многом, что было не понятно мне. Погода к утру переменилась: вместо теплого ветерка, дующего с востока, начался южный, более сильный и порывистый. Он срывался со скал и буквально обжигал — я не мог понять, почему! Но потом, потирая в очередной раз глаза, догадался. Он нес крупинки песка, впивающиеся в кожу, как иголки. Я повернулся спиной к камню и сел на землю. Оставалось только ждать, пока ветер уляжется. О том, чтобы продолжать путь, нечего и думать. Ветер мигом заставил и меня, и пса смотреть только под ноги, а так далеко не уйдешь. Щенок чувствовал себя не лучше. Было несколько досадно — срывалось намеченная разведка, ничего особенного не найдено, и только какой-то неведомый зверь, словно в насмешку показавшийся из норы, оставил гадать, кто же он был? И в самом деле — кто? Внешне он казался даже крупнее пса — секунд, которые я его видел, не хватило, чтобы разглядеть, как следует. Не зря ли я вообще затеял эту охоту? Вдруг он обладает такой силой и свирепостью, что выведенный из себя, разметет нас обоих? Я хищно усмехнулся — ну нет уж… Животное, которое убегает — само боится! Значит — считает нас сильнее! Вот мы и должны доказать — себе, прежде всего! — что это недалеко от истины. И еще — когда такая возможность представится снова? Не так уж часто у нас появлялись звери на дороге… Правда, он мог сидеть в норе так долго, что мы никогда не дождемся, пока он захочет еще раз появиться на поверхности. Если он живет под землей (в этом сомневаться не приходилось!), вполне возможно, что у него там и кладовые, и вода — а раз так, то нет никакой нужды рисковать… А жаль — мне вдруг так явственно представился кусок жареного мяса, что я сглотнул. Да, не одно любопытство, а именно это заставляло меня сидеть здесь, тратя и время, и кончающиеся припасы. Желание поймать и убить зверя, чтобы попробовать его на вкус. И ничего, что он мог быть не таким уж и съедобным. Не попробовав — не узнаешь! Все это мелькало в голове, и я несколько поразился собственной кровожадности. Точно, дичаю…

Ветер тем временем продолжал дуть и, похоже, не собирался утихать, неся мельчайшие крупинки пыли и песка. Я укрыл морду пса тканью, сам достал повязку на лицо и еще глубже вжался в землю. Пыль лезла повсюду: проникала сквозь плотно стянутые рукава, забивала рот и нос, скрипела на зубах, комом сбивалась в волосах… Мне было не очень-то хорошо, а щенку и вовсе паршиво. Он чихал, тер морду, негодующе взлаивал — но ветер так и дул, засыпая нас в укрытии и устилая все вокруг сплошным ковром. Да, в этой степи хватало сюрпризов, и этот оказался не из самых приятных. А ведь еще пару часов назад ничто не предвещало такого исхода. Ни встать, ни отыскать более подходящее место мы даже не пытались.

Когда приоткрыл лицо, чтобы осмотреться, песок буквально иссек мне его, так и не дав ничего рассмотреть. Все было в сплошной пелене. Пылевая буря продолжалась около трех часов. У меня отекли ноги, дышать под повязкой становилось тяжело. Но стоило только слегка отодвинуть полог, под которым мы прятались, как песок начинал забивать горло и легкие, отчего оба долго откашливались.

Ветер стих так резко, что я решил что оглох… О том, чтобы продолжать движение к востоку, нечего и думать: теперь все сливалось, и даже нюх щенка не мог помочь, если мы заплутаем среди песчаного однообразия. Ничего не было видно, только темные скалы с одной стороны и едва различимые холмы — развалины города! — на севере. Я вздохнул. Так хорошо начавшееся путешествие, так плохо заканчивалось. Пес тявкнул и с силой отряхнулся. От его шерсти во все стороны полетел песок.

— Живой? И то хорошо. Все, Черный, приключения закончились. Теперь бы нам до подвала как-нибудь добраться…

Ветер принес много сухой древесины: палки, ветки, сломанные деревца. Я собрал их в охапку и забросил за спину — если не успеем до развалин, ночевать опять придется в степи. Пес уловил, чем я занимаюсь, и тоже внес свою лепту — принес в зубах несколько веток.

— Соображаешь… Спасибо, родной. Будем вечером с огнем.

Я подумал: что, если навьючить охапку на щенка? Вероятно, он мог бы справиться с такой задачей. Трудность заключалась в том, что научить его что-либо таскать на спине я еще не пытался. Но представить, как это будет выглядеть, не успел. Мы встретились взглядами — и я почувствовал, как знакомая волна обостряет слух, а руки напрягаются для предстоящей схватки! Пес прижал уши и заворчал…

Песок, укрывший землю ковром, метрах в пятнадцати от нас вспучился, комья полетели в разные стороны, и нашим глазам предстала запоминающаяся картина: уже знакомая внушительная лапа показалась над образовавшимся холмиком, потом другая — и на свет вылезло что-то, очень отдаленно напоминающее крупного барсука. Рассмотреть толком не удалось — собака сорвалась с места и с оглушительным лаем кинулась к зверю. Оставалось только выматериться от злости: непременно спугнет животное, надежду увидеть которое, я уже потерял! В итоге так и получилось. Пес подбежал к яме — оттуда вылетел ком земли прямо ему в морду, отчего он на пару секунд ослеп, а затем та же лапа отвесила ему такую затрещину, что щенок кубарем покатился с холма. Я вскочил, судорожно нашаривая копье. Но зверь, удовлетворившись эффектом, уже исчезал по выкопанному ходу обратно. Я стоял возле отверстия и яро ругал щенка, а тот виновато поджал хвост, не решаясь подойти поближе. Мы опять упустили этого странного зверя, а мне так хотелось увидеть его вблизи! Я даже не думал, что он может оказаться опасным. Хотя, обычная росомаха, которая примерно таки же размеров, способна запросто растерзать щенка и предоставить нешуточную угрозу для меня. Что-то очень знакомое показалось в этой внешности, но я так и не смог заметить, что.

Пес напрягся, навострил уши… Я подумал — неспроста. И снова, как в прошлый раз, далеко от нас земля разлетелась, и на свет появились длинные когти… Я увидел их и резко прошипел:

— Сидеть… Сидеть, кому говорю!

Задень щенка этот зверь всерьез — и я смело могу рыть ему могилу. Коготь зверя в четверть размера моего ножа, а я не считал его слишком коротким… Пес, весь дрожа, рвался с места, но я оставался непреклонен. Зверь не стал выползать — его лапа прошлась по краям ямы, как бы уминая землю, а затем скрылась в глубине. Он не стал показываться, видимо, чуя нас.

— Ну? Что делать будем?

Щенок скалил клыки, порываясь вскочить…

— Конечно. Куда тебе сейчас советовать.

Похоже, песчаная буря засыпала все входы в логово подземного жителя и лишила его притока воздуха — вот почему он появился наружу! Идея пришла внезапно. Я когда-то читал, как лисиц, прячущихся в норах, выкуривают дымом. Как бы там ни было, тот, кого мы преследовали, тоже обитал под землей. Правда, он умел рыть ходы с такой скоростью, что я диву давался… Но уйти от дыма даже ему будет непросто. Я перевел взгляд на охапку, оставшуюся на песке.

Задумано — сделано. Сорвался с места и принялся, мечась как угорелый, собирать все, что могло гореть. Дров, припасенных для костра, могло не хватить. Огонь следовало устроить возле всех выходов, какие отрыл зверь, оставив только один — для тяги. Я не знал, зачем он так порывается наружу, может, стремится к воде… Или пища зверька могла быть только на поверхности — неважно. Но снова сидеть и ждать, пока он соизволит выбраться — нет!

Пес привстал с места и спустился с холма, обходя его по кругу. Я не стал ему мешать, полагая, что урок пошел впрок, и теперь щенок не станет напролом бросаться навстречу зверю, если тот вдруг выползет из-под земли. Пес сделал один круг, второй, третий… Я не понимал его тактики, и с интересом следил за маневрами. А он, опустив нос к земле, иногда останавливался, потом снова делал шаг и опять останавливался. Круги становились все уже, он постепенно поднимался к вершине. Он слышал это существо! Слышал, как тот пробирается под землей! Я заметил, как из отверстия, оставленного не заваленным, стал валить дым — внутренняя тяга работала безукоризненно. Но на этот раз — не в пользу зверя. Кроме того, дым стал просачиваться из вовсе неприметных щелей в холме, далеко от того места, где мы находились — нора у него солидная!

Мы оба увидели, как отвалился кусок земли, а затем с надсадным кашлем, наружу вывалилось что-то бурое — и я не сразу понял, то это и есть тот самый зверь! Зато это понял мой пес. Он рванулся наперерез, отрезая дорогу к ближайшей дыре. Но и зверь оказался не менее проворен: загреб лапами кучу земли и так сильно швырнул ее навстречу, что щенок опять слетел с ног и откатился в сторону. Пока я вскакивал, зверь скрылся в нагромождении валунов. Он стремился к оврагу — там легко затеряться! Но теперь я знал, что он не сможет скрыться в норе: дым валил отовсюду…

Пес беззвучно появился среди камней и, преодолев несколькими прыжками около пяти метров, так же молча вцепился клыками во что-то… Послышалось злое, то ли рычание, то ли хрюканье, и я увидел, как бурая масса, поднялась, словно на дыбы. Еще мгновение — и оно упало на спину, подмяв под себя щенка. Я закричал, подумав, что сейчас потеряю своего любимца. Но с ним не так-то легко справиться — он ужом вывернулся из-под зверя и отскочил на пару шагов. Зверь тоже весь подобрался, не спуская со щенка настороженных злых глаз. Я размахнулся и метнул копье. Оно впилось в землю возле самой морды — подземный житель успел непостижимым образом среагировать, и отскочил. И тут щенок сразу использовал благоприятный момент! Он догнал зверя, и с разбега ударил его грудью. Это был первый раз, когда я видел, как он использует этот прием — и не мог не оценить по достоинству! Зверь словно споткнулся, и, несмотря на свой вес, пропахал по склону около двух метров, мордой вперед. В следующее мгновение пес ухватил его клыками за шею! Но все же, тот был гораздо крупнее и сильнее щенка — мотнув башкой, он просто сбросил его, а затем поднял лапу, собираясь распороть бок своими страшными когтями. Все это продолжалось какие-то мгновения! Но и мне этого хватило, чтобы все увидеть, оценить и успеть подбежать к месту схватки. Выхватив лук и, почти не целясь, послал в зверя стрелу. Она чиркнула по его макушке, выбив прядь шерсти, и отвлекла на секунду от собаки. Пес успел избежать повторного удара — лапа с когтями шарахнула по камням, отчего по ним даже проскочила искра! Отбросив лук (так близко не отважился стрелять, боясь попасть в собаку!) я подхватил упавшее копье и с силой ткнул им перед собой. Раздался звук, похожий на скрип — лезвие пробило шкуру и бок животного. Он как-то глухо хрюкнул, резко дернулся, выдернул копье у меня из рук и попытался пробежать с ним еще несколько метров, намереваясь скрыться в яме. Пес, улучив момент, снова сбил его с ног, предоставив мне возможность выхватить меч… Удар по спине, второй! Зверь захрипел, не сводя с меня кровавых глаз, стал оседать на задние лапы. Он взмахнул передними — когти буквально просвистели мимо моего живота. Я отпрыгнул, снова приблизился и взмахнул клинком. Меч перерубил ему обе страшные лапы! Раздался какой-то жуткий вой… всхлип — я снова отскочил и, вырвав из туши копье, еще раз с силой всадил его в тушу. Зверь хрюкнул, судорожно дернулся и вытянулся во весь рост…

Величина животного поразила: он не только оказался вдвое крупнее щенка — он и в длину был почти около метра! И, если его резцы — у него оказались не зубы, а именно резцы! — не казались столь грозными, то когти на очень больших передних лапах, могли составить конкуренцию даже медвежьим… Голова тупая, массивная и чем-то напоминающая крысиную и свиную одновременно. Цвет меха, покрывавшего его полностью — бурый, с коричневыми отметинами на брюхе. Я вгляделся — если отбросить, что размеры не соответствовали действительности, более всего он походил на суслика со свинячьей головой, только увеличенного в несколько раз! На это указывали и глаза — маленькие и подслеповатые, явно не приспособленные для того, чтобы разгуливать по земле. Зато широкий нос зверя мог очень хорошо улавливать запахи и под землей, и снаружи. Сходство со свиньей заключалось как раз в странном носе: он был точь в точь пятачок, но только черный. С тех пор, как я вышел из подземелья, не считая, собаки, это первый увиденный вблизи крупный зверь — и он не походил ни на что, что водилось на земле до катастрофы!

Щенок, настороженно принюхивающийся к убитому, приблизился, и вопросительно посмотрел в мою сторону.

— Сейчас… — не то прохрипел, не то прошептал я — Дай отдышусь.

Я склонился над «свиньей»… Спешка сыграла плохую службу. Опыт со сдиранием шкуры собаки оказался забыт. Кроме того — никто и никогда не учил меня, что вначале нужно выпустить кровь. Едва я сделал надрез — она фонтаном хлынула прямо на меня! Весь облитый, я вытер лицо. Запах внутренностей мутил…

Пес следил за моими руками, иногда нервно облизывая морду шершавым языком.

— На!

Я отхватил небольшой кусок мяса и кинул щенку. Тот на лету поймал и сразу проглотил, не жуя. Хвост восторженно заметался из стороны в сторону, и он преданно и просяще сделал шаг поближе, глядя мне в глаза.

— Погоди… Подождем немного. Надо понять, можно ли это есть. Но вроде, запах не такой уж тяжелый…

Со шкурой я провозился около часа, потом она, залитая кровью и вся в дырах от ударов, оказалась у меня в руках. Я гордо приподнял ее. Вот она, наша первая совместная добыча!

После разделки «свиньи» у меня оказалось несколько килограммов жира, мяса и даже сала. До отвала наевшийся щенок тяжело плюхнулся на землю и почти сразу уснул. У меня не нашлось времени раньше осмотреть его — нет ли ран? Но ни одной отметины не увидел — судьба оказалась к нему благосклонной. Вместе со шкурой теперь в подвал придется нести несколько килограмм лишнего веса — нелегкая задача, если учесть, как мы измотаны и как далеко забрались от дома…

Поджарив на остатках догорающих дров несколько кусочков, я, впервые после столь долгого перерыва, поел настоящего мяса — и нашел вполне съедобным. Что до пса, который, развалив лапы, дрых сейчас непробудным сном, то он, слопав ничуть не меньше килограмма, был доволен еще больше. И если бы я его вовремя не остановил — он, по-моему, вполне был в состоянии съесть еще столько же. Я не жалел — опасался лишь, что столь большое количество отрицательно скажется на его самочувствии. Но мне казалось — и я надеялся! — что инстинкт не позволит ему проглотить больше, чем нужно. Зря надеялся… На моих глазах он умял все с такой жадностью, словно я до этого месяц держал его на голодном пайке. Набив брюхо до такой степени, что оно стало волочиться по земле, он тяжело рухнул прямо возле разделанной туши. Пришлось налить ему воды перед носом — он ее вылакал и сразу закрыл глаза.

— Ну, ты и обжора… — только и нашелся я, что сказать, глядя на эту картину.

Щенок рос — этим все и объяснялось. Ему нужно очень много еды — но я не представлял, что он способен поглощать ее просто в фантастических количествах! Кроме того — свежее, сочащееся кровью, мясо…

Меня грызло опасение, что на запах сбегутся все окрестные хищники — если они, конечно, здесь есть. Но уходить в более безопасное место не имелось никаких сил. Схватка вымотала, а разделка «свинорыла» отняла много времени. Я присел возле блаженно спящего пса и сам прикрыл глаза…

Щенок разбудил меня, покусывая за ухо. Это его любимый способ поднимать меня по утрам дома, в подвале. Но, если там он всегда был бодр и весел, то теперь выглядел, как-то не очень… Я усмехнулся — пережрал, скотина! Зато, если самочувствие пса оставляло желать лучшего, то настроение у него оставалось на высоте. Морда выглядела такой сытой, что я позавидовал — как мало нужно для счастья. Увы, человеку. Ему всегда чего-то не хватает…

Остатков туши на месте не нашлось. А вот следов крупных когтей возле нее — в избытке. Что щенок, переевший мяса и проспавший появление новых подземных жителей, что я сам — мы оба, кажется, легко отделались…

— Впредь наука…

Оставив все, как есть, я решил покинуть это место как можно скорее. Мы отправились в путь во второй половине дня. От налетевшего песка все стало желто-блеклым, дорога назад не казалось столь интересной, как вначале. А идти стало тяжело. Ноги утопали в песке, вязли в занесенных лужах, из которых нельзя уже набрать воды. А ее у нас почти не оставалось. Пес, после того, как я красноречиво опрокинул перед его носом флягу и последними каплями смочил ноздри, кивнул и больше не приставал… Я подумал, что он мог бы помочь.

— Вода. Щеня, вода. Найди, понял?

Он понюхал флягу и вопросительно посмотрел на меня. Я устало бросил:

— Эх… То ты все слету ловишь, то разжевывай, как ребенку. Воду ищи! Я-то, выдержу, а вот ты в своей шкуре можешь и не дойти. Вода!

Я рявкнул, давая выход эмоциям, и он испуганно отпрыгнул.

— Извини… Ну, попробуй, ты ведь у меня умница…

Щенок еще раз облизнул горлышко фляги и кинулся куда-то прочь. Я проследил за ним и поплелся следом — мне, груженному шкурой, мясом и нашими вещами, поддерживать такую же скорость несколько затруднительно…

Он вернулся через час, высунув язык и слегка прихрамывая.

— Нашел? Ясно… не нашел. Тогда — терпи.

У меня имелась еще одна фляга, но там оставалось совсем немного, и я берег эту воду на привал — что дойти до города не успеем, было понятно уже давно.

Пес еще раз убежал. Он поднял морду, вбирая в себя все запахи степи, и скрылся за барханами, занесенными ветром. В этот раз он отсутствовал очень долго. Я стал беспокоиться — потеряться здесь, в сплошном однообразии, очень даже просто! Но, когда у меня совсем кончилось терпение, он вернулся, и на этот раз его физиономия выражала такое удовлетворение, что я с надеждой спросил:

— Нашел? Нашел!

… Мы дошли до одной из луж, оставшихся не забитыми до конца песчаной бурей. Воды во фляге оставалось на донышке, и я только смачивал губы себе, а щенку — протирал нос и глаза. Расходовать ее иначе нельзя… Но пить из лужи, не рискнул. Она вовсе не отличалась чистотой и свежестью. Пес, прильнув вначале, тоже вдруг фыркнул, и отвел нос в сторону — вода ему не понравилась. Там резвились какие-то мельчайшие ниточки — я подумал, что пес не так уж и не прав… Тяжелая шкура упала с плеч — как она мне надоела! Мясо и жир брошены в степи давным-давно…

— Черный… Щеня!

Пес устало присел на задние лапы. Он еще раз лизнул поверхность лужи, и, сморщив нос, отошел. Я покачал головой — ну уж если он не пьет, мне и вовсе не следует… В нос ударил тяжелый запах — шкура стала подванивать, а до дома еще так далеко. Щенок втянул воздух и глухо зарычал.

— Успокойся, щеня. Это — уже мертвый… мертвая… Как правильно, то? Крот? Свинья? Что, назовем это кротом? Нет, так и запутаться недолго — вдруг настоящих кротов еще найдем. Большой, сильный, копает здорово… на свинью похож. Роет… Роет? Свинорыл! Согласен?

Пес недоуменно покосился на меня и на всякий случай вильнул хвостом. Он сильно устал и предпочитал лежать возле самой кромки воды, ни на что не реагируя.

— Согласен. Понятно. Хорошо хоть не против, а то пришлось бы искать другое имя. Свинорыл… Ну и название. Интересно, а ты бы что предпочел, а?

Я пнул шкуру ногой, и она, соскользнув, ушла в воду, сразу погрузившись на дно.

— Ну и пусть, — вяло подумал я. — Хоть вонять не будет…

Мы заночевали прямо возле лужи. Костер разводить не хотелось. Есть — тоже. Кроме того, в желудках ощущалась непривычная тяжесть — сказывалось мясо убитого зверя, съеденное в таких количествах. Пес тоже мучился и пару раз отходил в сторону — у него началось расстройство желудка. Меня же доставала неприятная отрыжка. Да, дорвались…

К утру полегчало. Ветер, донимавший всю дорогу сухостью, снова сменился, и мы опять ощутили легкое дуновение тепла, прилетевшего с востока. У нас, не смотря на жажду, отдохнувших и приободрившихся при виде знакомых очертаний, вновь появилось настроение.

— Ну что, собака? Домой? Домой… Придем, искупаемся, отоспимся, посидим пару деньков — и опять. Хорошо? На юг. Или — на восток? Все же интересно, что там творится. А может — на запад, на ту сторону? В город за рекой? Где яма? Где мы нашли меч и лук? Ты как думаешь?

Щенок гавкнул, подтверждая мое решение.

— Ишь ты? На запад, значит? Ну-ну… Посмотрим.

Я поглядел на воду. Кольнуло… Что-то было не так, как вчера, когда мы ложились спасть… Присмотрелся — точно! Шкура! Она выглядела совершенно иначе, чем когда я сбросил ее в воду. Вода распушила все шерстинки, и они поднялись дыбом. Между ними виднелись мелкие пузырьки кислорода, время от времени всплывающие на поверхность, отчего на воде появлялись маленькие фонтанчики…

— Что это? Так. Похоже, что под этой лужей… Эй. Это же гейзер, щеня! Рванет, зараза!

Но я ошибся. Все было спокойно, хотя шкура явно колыхалась под водой, словно ее кто-то подергивал за края. Я поддел ее копьем и вытащил наверх. Это уже была совсем не та шкура, которую я вчера сбросил. Она стала совершенно чистой, словно обработанной острейшими скребками, с нее исчезли все мелкие кусочки трудно сдираемого жира, частицы пленки и мяса. Исчезли и все следы крови, даже на ощупь она казалась мягче, чем была до этого.

— Знаешь что, Черный, хорошо, что мы ее не стали пить. В этой луже, по-моему, кто-то есть… Или — что-то. Дочиста обглодали. И нас бы тоже… Изнутри.

Я развернул шкуру и потряс, смахивая впитавшуюся воду.

— Ого. Просохнет — прекрасную шубку сшить можно. Если зима вернется…

Подождал, пока вода стечет окончательно, но времени, пока шкура просохнет, не оставалось — жажда нас мучила очень сильно, а после такого эффекта пить эту воду уже не решились бы ни за что…

Входя в город, обернулся на песчаную пустыню, из которой выбрались. Разведка, если не считать неудачи с бурей, прошла успешно. Я узнал главное — жизнь вернулась. Странная, неведомая прежде, но — вернулась. Мне предстояло либо влиться в нее, став равноправным участником, либо погибнуть, не приняв ее нового содержания. Но теперь, после стольких одержанных побед — и победы над собой, в том числе — я хотел жить!