Был ли этот день самым обычным днем? Отличался ли чем особенным, от других — плохих или хороших, веселых или тоскливых, памятных и не очень? Наверное, нет… Нет, он не отличался ничем, если не считать того, что это был Тот день, когда быстро, беспощадно и яростно изменился привычный для нас мир. Вся моя прошлая жизнь оказалась лишь вехой на новом пути, а его еще только предстояло пройти. И никто во всем этом мире не мог предвидеть той страшной дороги, в никуда — но, для миллиардов людей она стала именно такой… Нет, я не помню хоть что-нибудь, что могло указать на приближение событий, очевидцем и участником которых пришлось стать. Уже прошли все сроки, назначенные многочисленными сонмами прорицателей, о грядущем апокалипсисе. А время новых — еще не пришло. Старые и новые пророки вещали и предсказывали с точностью сомнительной, и полный разброд не способствовал вере в их дар. В церквях не раздавались проповеди, призывающих покаяться и ожидать скорого суда. В верхах, как всегда, слышались благие призывы и уверения в полной стабильности — для успокоения тех, кто внизу. Все шло своим чередом…

Мне уже приходилось сюда приезжать — там, где я жил, работы не нашлось, приходилось искать ее везде, где только можно. А больше всего возможностей предоставлял мегаполис, куда стекались все умелые руки, и все умные головы. И, разумеется, все крупные деньги. Полунищая страна, разодранная на удельные вотчины, предоставляла каждому ее гражданину выживать самостоятельно. И я не являлся исключением. Оставив семью, привыкшую к подобным отлучкам, я проехал в поезде несколько тысяч километров, и к обеду выходил из здания вокзала, держа в руках сумку с рабочей одеждой и другими нужными вещами. На этот раз — я работал в составе бригады! — мы договорились встретиться возле городского парка, где недавно построенные напыщенные здания крупных банков грубо оттесняли прочь скромные дома уходящих времен. Там находился и наш офис, один из многих в массивном сооружении прошлого столетия — руководство считало, что это добавляет им респектабельности. Собравшись вместе, мы должны были дождаться представителя компании и, получив направление, отправиться на указанный объект.

До сбора оставалось около полутора часов, усталость после трехдневной тряски в вагоне постепенно прошла, и я решил пройтись по аллее, закрытой для городского транспорта. Приблизившись к ней, увидел, что с той стороны, которая была скрыта от меня домами, выставлена цепь людей в форме, а неподалеку стоит несколько машин, чья марка сразу указывает на особый статус владельцев. Все стало ясно — кто-то из «важняков» решил продемонстрировать свою близость к народу, а так как сам народ следовало допускать в дозах умеренных, то всех, не попавших на улицу до приезда гостей, просто-напросто от нее отсекали. У меня не было никакого желания спорить с представителями власти, да и солнечный день, не смотря на холодный ветерок, располагал к прогулкам на любой территории. Совсем близко, параллельно аллее, находилась другая улица, и там людей в форме не наблюдалось. Я прошел туда и стал фланировать по ней, осматривая витрины магазинов, попадающихся практически на каждом шагу. Зашел в один, в другой, покачал головой при виде цен, недоступных моему пониманию, — как какая-то безделушка может стоить ровно в двадцать, а то и тридцать раз больше, чем где-нибудь на окраине. Или причина в том, что она продавалась в таком шикарном бутике?

Время уже поджимало. Следовало возвращаться. Перебросив сумку через плечо, я остановился, чтобы купить газеты в киоске. Пока выбирал и доставал мелочь, очень быстро, буквально за несколько минут, испортилась погода. Все заволокло неизвестно откуда набежавшими тучами, сильно потемнело, резко усилился ветер. Многочисленные прохожие недоуменно посматривали на небо — настолько неожиданно исчезло солнце, только что гревшее землю. Некоторые поспешили укрыться от начинающего накрапывать дождя под навесами автобусных остановок, другие ускорили шаг, а кто-то просто приготовил зонт. Еще больше потемнело. Казалось, что на улице уже вечер. Небо стало свинцовым. Я в сердцах выругался — не хватало еще прийти в контору, промокнувшим насквозь! Но некоторых такое изменение погоды только позабавило — проходящая мимо парочка, смеясь и дурачась, декламировала стихи известного поэта, посвященные грядущей буре. Молодой мужчина, одетый очень стильно, брезгливо поморщился, протягивая продавщице цветов — неопрятной и немолодой тетке, у которой была явно видна грязь на ладонях — сложенную вдвое, купюру. Его спутница, для которой предназначался букет, нетерпеливо, но как должное ожидала, пока цветы перейдут из рук в руки. Мимо мчались машины, многие — с зажженными фарами. Одна из них остановилась метрах в десяти от меня, и из нее выбрался лысоватый полненький и чрезвычайно деловитый пассажир, сразу оттеснивший меня от киоска. Он, почти не глядя, набрал такую охапку газет и журналов, что я усмехнулся: в этом киоске план на сегодняшний день выполнен более чем достаточно! Стало немного светлее — загорелись фонари. Видимо, кто-то все же решил, что они не помешают, несмотря на столь раннее время. Дождь все никак не начинался, а холодных капель, которые с силой швыряло в лица, стало несколько меньше. Зато еще усилился ветер, да так, что даже стоять на ногах становилось значительно труднее. И вот тут какое-то смутное, неуловимое чувство тревоги кольнуло меня, я, не понимая почему, оторвался от статьи и посмотрел по сторонам…

Что-то носилось, витало в воздухе, создавая впечатление дискомфорта и странного ощущения, которому я не мог найти объяснения — вроде покалывания в кончиках пальцев, как при онемении. Хотя, на первый взгляд, все было как обычно, все та же знакомая суета. Стайка подростков с шумом оккупировала телефонный аппарат, висевший на углу дома, и рьяно обсуждала чей-то необычный наряд, попутно договариваясь о встрече с абонентом в его квартире. Блестящий серебристый автомобиль подъехал вплотную к тротуару, из него с шумом и одышкой выкарабкалась полная сердитая дама, что-то громко и недовольно выговаривающая водителю, оставшемуся за рулем. У проезжающего по другой стороне троллейбуса отсоединились токопроводящие «уши», и шофер, нисколько не торопясь и не реагируя на сигналы стоявших позади машин, вышел из кабины и стал развязывать узел веревки. Компания кидал, завлекла очередную жертву, и теперь усиленно обрабатывала ее, не замечая ни испортившейся погоды, ни стражей порядка, проходящих неподалеку. Впрочем, те словно и не видели их, направляясь куда-то по своим делам.

Я слегка поежился — ветер стал совсем уж пронизывающим, а искусственный мех куртки плохо сохранял тепло. Оставалось дождаться только конца обеденного перерыва в конторе, и я в который раз посмотрел на часы. На табло азиатской штамповки высветились цифры — 13.27. Эти числа я запомнил навсегда…

Внезапно в небе появились странные облака, резко темнеющие прямо на глазах. Еще минуту назад было светло — и вдруг все очень сильно потемнело. Стало совсем уж холодно, казалось, будто вот-вот с неба на землю выпадет град. Тучи, висевшие над головой и угрожающие ливнем, вдруг резко сорвались с места и с немыслимой, чудовищной скоростью стали уноситься вдаль. Ощущение было такое, словно кто-то невидимый принялся утаскивать их своей незримой гигантской рукой. Это выглядело так жутко, так необычно, что у меня перехватило дыхание… Вместе с тучами, как спущенная с цепи, собака, сорвался ветер… Нет, не ветер! Начался просто ураган, сносивший все и всех на своем пути! Меня ударило внезапным порывом о стену дома, отчего на пару секунд, потемнело в глазах. Вырванные из рук сумка и перчатки вместе со слетевшей вязаной шапкой мгновенно исчезли где-то вдали. Куртку раздуло из-за сломавшейся молнии, отчего меня еще и протащило по асфальту до ближайшего столба, в который я смог вцепиться, и, лишь поэтому, не оказаться на проезжей части. Поднялась невероятная пыль (которой вроде бы неоткуда было взяться), что видимость сократилась нескольких метров. И так же неожиданно, как появился, этот бешеный порыв унесся прочь, прихватив с собой несчастных, которые, подобно мне, не успели, за что-нибудь, ухватиться, чтобы остаться на месте. Кто-то закричал. Я поднял голову — над нами, всего в нескольких метрах, как хищная птица в бреющем полете, промелькнула тень. Сразу раздался вопль ужаса — сорванный с крыши лист металлической черепицы влетел в тот самый киоск, в котором я несколько минут назад выбирал газеты… Он вонзился острым краем прямо в окошко продавца. Откуда-то из самых глубин подсознания пришло понимание того, что это только начало и самое страшное еще предстоит. Это ощущение так сильно сдавило сердце, что я, задыхаясь от боли, упал на колени и вытянул перед собой руки, словно пытаясь защититься от неизбежного конца. Резко, в одно мгновение, все залила волна слепящего света. Все стало очень отчетливым, без малейших усилий просматривалось то, что находилось очень далеко отсюда… и сразу за этим светом резануло: «Вот Оно! Началось!»

Из глубин земли, из самых ее недр, вырвался протяжный и оглушительный стон… Это было немыслимо, но я каким-то иным чувством понял, что кричит сама Земля! Высоко в небе в мановение ока образовались густые рваные светящиеся круги. Внезапно, дико, невыносимо заболела голова, ноги подкосились, и я упал ничком на жесткую поверхность, потеряв возможность соображать. Казалось, еще пару секунд, и череп разлетится в клочья — словно мозг закипел от жуткого давления и стал рваться наружу, выдавливая сдерживающие его кости. Подростки возле дома, буквально повалились друг на друга, женщина рядом с машиной упала на капот и сползла по нему вниз. Из ее открытого рта хлынула густая темная масса… Водитель троллейбуса, успевший подняться на крышу, отпустил канат и в следующее мгновение сорвался вниз, вонзившись головой прямо в асфальт… Наверное, многие кричали, но я ничего не слышал, заполненный собственной болью до отказа. Машины на дороге начали петлять, одна за другой вылетая на встречные полосы, на тротуары, врезаясь и тараня все подряд — стены домов, столбы, встречные автомобили и людей, во множестве застывших по обе стороны дороги. В какой-то момент я упал прямо в грязь между колес автомобиля, на бурую жижу из снега, земли, окурков и дорожной соли. От удара разбил лицо в кровь, глаза залепило всем этим месивом, и я на несколько секунд, потерял ощущение реальности. Боль исчезла, так же резко, как и появилась, я осознал, что судорожно держусь за какие-то трубки на днище машины. Одежда вся пропиталась водой и отяжелела, став холодной и скользкой. Я выбрался наружу.

Вокруг царил полный хаос. Горели столкнувшиеся автомобили, асфальт усеян битым стеклом, слышались надрывные крики о помощи. Кто-то завизжал прямо над самым ухом. Я обернулся и увидел то, что осталось от звонивших подростков — двое из них, с неестественно вывернутыми конечностями разметались на асфальте. Одна из девушек дрожащими руками пыталась запихать внутрь вываливающиеся из распоротого живота внутренности. Парень, держащий трубку в руках, был вдавлен в стену дома и размазан по ней бампером огромного джипа. Крыши у машины не было, ее начисто снесло вместе с головой того, кто находился за рулем…

Практически отовсюду слышался многоголосый отчаянный вопль. Собрав все силы, я поднялся и посмотрел туда, куда уже смотрели все вокруг. От ужаса вновь подкосились ноги… С противоположного конца улицы на нас неслась темная масса, словно земля вдруг ожила и решила встряхнуть плечами, освобождаясь от скопившейся на ней поросли зданий, возведенных людьми, а заодно — и от самих людей! Больше всего это походило на волну, как если бы под ногами не находилось твердой поверхности. Громадные дома, высотой в несколько десятков этажей, словно резко приподнялись и так же быстро опустились обратно, сразу покосившись, а кое-где и столкнувшись вершинами. По ним зазмеились быстро увеличивающиеся трещины и здания с душераздирающим грохотом начали обрушиваться, погребая под обломками тысячи людей. Волна домчалась до нас, и я словно взлетел на кромке лопнувшего по всем швам тротуара, вновь упав на колени и откатившись к стене ближайшего дома. Еще через пару секунд волна унеслась дальше, а те, кто упал вместе со мной, опустились вниз. Вслед за этим все вокруг совершенно потемнело от начавших валиться сверху бетонных плит, кирпичей, кусков штукатурки, обломков мебели и человеческих тел. Угловатая вывернутая со своего места плита рухнула в метре от меня, вонзившись торцом в стонущую девушку, и превратила ее в бесформенный кусок окровавленного мяса. Брызги крови запятнали меня всего. Плита накренилась в мою сторону и уперлась высоким концом в покосившуюся стену здания, что защитило меня от продолжавших падать обломков. Хватило нескольких коротких мгновений, чтобы от дома осталась только бесформенная куча развалин. Над нею выросло облако пыли, удержавшееся, впрочем, не надолго — его быстро снес бушующий ураган. Несмотря на непрерывный гул, грохот и шум, я расслышал, как с той же стороны, откуда пришла эта волна, донесся свист. Он разрастался, становился все сильнее и в итоге перекрыл все прочие звуки. Я инстинктивно прикрыл ладонями уши и вжался в стену. Глаза резануло непонятным свечением, и я прикрыл их, уткнувшись лицом в кладку. Но даже сквозь закрытые веки зрачки чувствовали свечение, очень похожее на резь сварочной дуги.

Потрясенный случившимся, я просидел так несколько секунд и не заметил, как пропали свет и свист. Понимая, что нужно выбраться наружу и по возможности помочь тем, кто еще остался в живых, попытался сдвинуться и замер, не в силах совладать со страхом. Ужас сковал меня на какое-то время, не давая пошевелиться. Потом пришло отупение, сознание нереальности случившегося, и я, вдруг успокоившись, разгреб завал, скопившийся возле моего убежища, и выбрался наружу.

Город перестал существовать… Ко мне полностью вернулся слух, и тут, до самых кончиков ногтей и волос пронзил не прекращающийся ни на мгновение жуткий человеческий вой, в котором смешалось все — и дикая боль, и страх, и непонимание происходящего. Кричало все! Обезумевшие люди проносились мимо меня живыми горящими факелами, бросались в тающий снег, пытаясь сбить пожиравшее их пламя. Кто-то поднимал и снова ронял оторванную по локоть руку, не понимая, что это не его рука, а того несчастного, кого расплющило минуту назад кусками крыши, свалившейся вниз. Женщина, скуля и захлебываясь, с дикими и невидящими глазами искала на земле что-то, что было ей нужнее всего именно сейчас… Ребенок, выброшенный из коляски, как в замедленном кино, погружался в мутную жижу, образованную грязью и водой, вырвавшейся на поверхность из лопнувших труб. Большой бак с горючим, сорванный с проезжавшего мимо бензовоза, угрожающе накренился, и к нему уже подбиралось пламя, обещая мощный взрыв. Шофер легковушки с неестественно вывернутой шеей намертво ухватился за руль, а сидящий рядом пассажир с оторванной головой наклонился к дверце. Голова валялась неподалеку, и кто-то постоянно пинал и отпихивал ее в сторону — люди продолжали убегать от кошмара.

Ветер снес пыль, но очень быстро снова стало темно. Я понимал, что это не ночь — с того момента, в который все началось, прошли какие-то считанные минуты. Все застили клубы дыма от пожаров. Но, кроме огня, темноту рассеивало и багровое свечение, придающее всему жуткий оттенок. Позже я вспоминал его, как струящийся пламенем свет, через который все представлялось словно залитым кровью. Я старался не смотреть и прикрывал глаза ладонью. Но не смотреть было невозможно… Земля под ногами продолжала волноваться, живя собственной, разбуженной от вековой спячки жизнью. Приходилось все время выбирать, куда поставить ногу, чтобы этот шаг не оказался последним. Кроме того, с неба летели куски того, что по своей природе, вообще летать не могло. Шифер, стекло, кирпичи, арматура, оторванные конечности… Шальной осколок трубы вскользь задел меня по спине, и я взвыл от боли — куртка не спасла от удара.

Постепенно я вообще перестал что-либо ощущать. Появилось тупое ожесточение, отключение от всего и бесстрастное фиксирование происходящего, будто бы я был случайным свидетелем, а не полноправным участником этой сцены. Может быть, застывший на некоторое время разум оставил мне возможность делать все для собственного спасения и не останавливаться на созерцании иных жизней, в неисчислимых количествах заканчивающихся у меня на глазах. Их были тысячи… Я видел, как с высоты падали человеческие тела и буквально разлетались в куски после удара о мостовые. Видел, как в трещины в земле проваливались целые группы, и ухватившаяся за кромку земли рука постепенно разжималась, после чего раздавался очередной крик. Пролетающее мимо оконное стекло, как бритвой, раздвоило какую-то полную женщину. Она только успела наклонить голову, что бы посмотреть, что с ней стало — и вся верхняя часть ее туловища рухнула вниз, а ноги по инерции сделали шаг, чтобы затем упасть на все остальное… Все сразу залило кровавым фонтаном и засыпало летящей пылью и пеплом.

Кто-то пробегал, а через мгновение исчезал в пламени или под лавиной падающего дома, кто-то молился, устремив свои просьбы к небесам — а оно отвечало ему обломками зданий, способными раздавить сразу десятки людей. Я падал, вставал, снова падал, а перед глазами мелькали уже не люди — тени, не успевающие обрести плоть. Был только один вой, оглушающий и жуткий, ломавший каждого, кто пытался сохранить хладнокровие. Пылающими комочками упало несколько птиц. Огонь настигал их в небе, где им было гораздо легче уцелеть, чем нам — а вслед за ними, переламывая лопастями всех, кто не успел увернуться, свалился военный вертолет. Он коснулся тротуара, и на месте падения сразу раздался взрыв, поглотивший экипаж, и всех, кто оказался поблизости. Кусок плексигласа от кабины швырнуло в мою сторону, а часть обшивки вонзилась в стену, отхватив у замершего за мной парня клок волос. Он вскрикнул и бросился бежать. Из эпицентра взрыва вылетело несколько фрагментов тел… Какой же это был ужас!

Я замечал, как ломало и скручивало в штопор массивные, металлические балки, как от фонарей отлетали провода, и они змеями цеплялись за все подряд, мешая людям убегать от быстро возникающих очагов огня. Какое-то время я стоял в неподвижности возле покосившейся стены одного из зданий, надеясь, что оно защитит меня от продолжавших падать сверху предметов. В чем-то я оказался прав, но она не спасала ни от жара, ни от несущихся толп. Раздался еще один взрыв — искореженные газовые трубы соприкоснулись с огнем, и тех, кто, подобно мне, попытался остановиться возле стены, повалило друг на друга. Я понимал, что бежать, собственно, некуда — то, чего мы боялись, происходило везде, на всей территории города. Не было и не могло существовать таких мест, которые способны были уберечь жаждущих спасения — ни подвалы, ни случайные укрытия не помогали никому и лишь становились ловушками и могилами для многих доверивших им свои жизни.

Но мне везло! Невероятно, немыслимо — но везло! По всем законам, всем примерам того, что видел, я уже не раз должен был разделить участь погибших, или, как минимум, быть ранен. Но, если не считать многочисленных ушибов и ссадин, со мной ничего серьезного до сих пор еще не произошло. Хотя еще ничего и не кончилось…

Смерть собирала свою жатву. Ее жертвы стали неисчислимы. Разломилась надвое, вздыбившись вверх кусками асфальта, дорога — из отверстия полыхнуло огнем, и его языки дотянулись до тех, кто оказался в тот момент по обе стороны трещины. Живые свечи тщетно пытались сбить пламя, в агонии падая именно туда, откуда оно появилось. Куском кабеля, сорванного со столба, захлестнуло ноги у грузного мужчины, последовал рывок — и к многочисленным жертвам добавилась еще одна, повисшая высоко над землей головой вниз. Хруст, треск и гул падающего дома — и уже неразличимы в общем шуме всхлипы и стоны тех, кто оказался рядом, попав под падающие обломки. Женщина, прижимающая к груди совсем голого младенца — возможно, она успела каким-то чудом вырваться из этого дома. И чья-то рука, вдруг в тупом безумии ухватившаяся за шею и начавшая душить ее… Счет тех, кто поддался безумию, пошел на десятки! У них в глазах появился неестественный блеск, на губах выступила пена — и тогда к всеобщей какофонии стали примешиваться сухие щелчки выстрелов, до той поры не слышные, либо, звучавшие вдалеке. Кто-то ухватил меня за грудь и с силой потянул на себя — я успел заметить кровавые зрачки, после чего они вдруг расширились и просто вылетели из орбит… Пуля вышибла несчастному глаза, и они ошметками ударили мне в лицо. Я заорал, отшвыривая труп от себя. Выстрелы продолжались, направленные не только в безумцев — офицер, видя, как его жена дико кричит из бездны, куда провалилась, и не в силах ее спасти, пускает себе пулю в лоб. Два человека, в гражданском, но с автоматами, встали спиной к спине и хладнокровно пускали очереди в каждого, кто мог сбить их с ног. Хотели ли они остановить этим панику, или просто спасали свои шкуры — уже не имело значения. Громовой удар — земля вздыбилась под их ногами, замуровывая тех, кто попал в ее объятия заживо, в общей гробнице. Мощный рев двигателей раздался сверху — огромный самолет, с ревом пролетевший над головами и врезавшийся в город где-то далее. Эхо взрыва перекрыло даже невероятный грохот, несущийся со всех сторон. Неведомо как попавшая на крышу соседнего дома машина — и ее жуткий полет в бездну, вместе с крышей этого дома… Кто-то, ползущий по отвесной стене, пытающийся добраться до безжизненно повисшего в оконном проеме тела. Ребенок, у которого вместо глаз остались две зияющие выжженные дыры. Он сделал несколько шагов и рухнул в яму, дно которой стало наполняться водой и еще чем-то бурым и отвратительно пахнувшим из оборванных труб, проходивших внизу. Другой ребенок — его подбросило вверх и нанизало на стальной стержень, и теперь он висел на нем, как страшный флаг, раздуваемый ветром во все стороны. Парень, из последних сил пытающийся спасти своего друга, упавшего в провал — и обломок дерева, рубанувший его по спине с такой силой, что он был вынужден разжать пальцы. А потом следующий обломок, раскроивший ему голову. Девушка, у которой была полностью содрана кожа на спине — она кричала от боли и кто-то, может быть, случайно, подтолкнул ее к пропасти, вынудив упасть на колени. А затем толпа, подмявшая ее под себя, и не замечающая того, что несется по еще живому вздрагивающему телу. Троллейбус, поднятый на высоту чудовищной волной и теперь катящийся вниз, сокрушая все на своем пути, превращающий людей в ошметки из мяса и костей. Старик, вставший на колени и взывающий к небу… а затем и милость последнего, уронившего ему на голову целый пласт вывороченной земли. Сколько же их было!

Смерть была рядом, задевая меня своими крыльями… Но она щадила, оставляя жизнь там, где остаться в живых было просто нельзя. Я прыгал через ямы, а из прочих пытавшихся следовать моему примеру никто не мог дотянуться до края и с криком летел в огненную бездну. Я пригибался — и свист осколков глох в телах тех, кто не успел пригнуться вовремя, вместе со мной. Я останавливался — и проносившаяся мимо плита, цепляясь за других, размазывала их по земле.

Повсеместно раздавались взрывы. Один из них прогремел совсем рядом. Я почувствовал резкий запах газа и бросился наземь, прикрывая голову руками. Еще один взрыв вспучил остатки от уцелевшего покрытия дороги и вырвался наружу громадным огненным фонтаном. Внезапный порыв ветра с невероятной мощью налетел из-за спины, и вновь сбил с ног меня, едва успевшего подняться. Я вцепился в кусок арматуры, оголившейся из обломков плиты, неимоверным усилием подтянулся к ней вплотную, пытаясь противостоять этому напору. Несколько секунд нельзя было определить, где верх, а где низ, все просто взлетело и перемешалось в воздухе в одно целое, а потом рухнуло обратно. Ударил и унесся прочь оглушительный хлопок — и я вообще перестал что-либо слышать.

На моих глазах взметнулись и рассыпались в куски те дома, которые еще устояли и не развалились в предыдущие минуты. В полной тишине — я продолжал ничего не слышать — повернулся туда, откуда налетел этот шквал, и в сердце, и без того сжавшееся от ужаса всего увиденного, ворвался леденящий холод…

Там, вдалеке, я увидел быстро растущий гриб. Он поднимался к темному небу, вырастая до гигантских размеров и закрывая собой всю восточную часть города. Я сразу вспомнил, что где-то там, среди холмов и сопок, располагавшихся за пределами города, находился командный центр, способный, если верить слухам, выдержать прямое попадание ядерной ракеты. Сколько же об этом писали… Гриб раздувался с каждым мгновением, заполняя собой всю видимую часть неба. Возле его ножки, вырастающей под все более увеличивающейся шапкой, заструились быстро изменяющиеся вихри, а в том месте, где он касался земли, во все стороны стал расползаться чудовищный вал, сметающий все на своем пути. Гриб достиг облаков и разодрал их, пробив нависшую над городом тучу из пепла и пыли. У основания ярчайшей звездой вспыхнул огонь, гриб разорвало сполохом множества молний, все они слились в один жуткий глаз, смотрящий на город с чудовищной высоты.

Это был не просто страх… Сама преисподняя показала свой лик, безумный и могущественный, неумолимый и всепожирающий. А в следующее мгновение начался ад! Не было ни дня, ни ночи. Все стало одного цвета — цвета смерти! Плавились и горели камни, неслись вырванные с корнями деревья, земля под ногами становилась на дыбы. Даже на следующий день я бы не смог вспомнить, как мне удалось спастись. Но, если до Большого взрыва я еще что-то соображал, то после мною руководил только инстинкт…

Выжить в этом аду было нельзя. Но я не хотел этого понимать — и бежал! Это был непрерывный, непрекращающийся бег. Бездонные ямы и широкие провалы, люди, летящие в них и сгорающие, не успевая достичь дна. Тени от людей, оставшиеся на оплавленных и переломанных стенах, где их настигла вспышка от взрыва. Люди, обезумевшие и озверевшие, рвущие друг друга, чтобы вырваться, вылезти первыми из этого кошмара. Разум стал бессилен — мною руководил только ужас. Раньше, чем плита, содрогаясь, исчезала в расширяющейся яме, я успевал перепрыгнуть на другую. Прежде чем испепеляющий огонь вырывался из глубин, я покидал опасное место, чтобы через мгновение покинуть и его. Сколько это продолжалось? Минуты? Часы? Я задыхался, одежда превратилась в рваные и тлеющие лохмотья, руки были изрезаны и обожжены, волосы обгорели. Сердце рвалось из груди, а легкие тщетно искали хоть глоток чистого воздуха, не замутненного чадом, копотью и пеплом…

Я видел, как в черном небе, покрытом сполохами огня и взметнувшимися вверх обломками, падал самолет. Он заваливался на одно крыло, из правого двигателя валил густой шлейф дыма. Надсадный рев сменился громовым раскатом — одно крыло отвалилось, аэробус стало кружить и стремительно нести к земле. Из исполина вываливались маленькие пятнышки, едва различимые при этом свете — люди… Разваливаясь, самолет пересек небо, проложил себе страшную дорогу сквозь тучу и дым — и огненный столб возвестил о том, что он упал где-то за несколько километров от того места, где я находился. А точки, которыми усеяло все небо, все падали и падали на горящий город — и вскоре первые из них достигли поверхности. Тем, кто погиб сразу, повезло больше — они не испытали всепоглощающий страх, который до последнего момента был спутником тех, кто летел навстречу неотвратимой гибели. А потом вздрогнуло само небо. Дернуло так, что казалось, от этого рывка погибнет все, что еще осталось. Подлетая вверх от толчка, вырвавшего у меня землю из-под ног, я заметил, что в том месте, где тянулся огненный хвост, часть города, будто мгновенно исчезла, ушла в никуда. И тут же жестокий удар о поверхность вернул меня к действительности, сразу заставив вспомнить о спасении собственной жизни. На какие-то секунды все остановилось — словно земля наращивала силы перед очередным ударом. От жажды и сухости, от едкого дыма, буквально раздирающего внутренности, безумно хотелось пить. Пробив ногой стекло, в перевернутой вверх колесами машине, я вытащил наружу бутылку — их много валялось внутри — и, не глядя, что написано на этикетке, опрокинул ее содержимое в рот. Я захлебывался водой с песком и дымом. Мимо проползала собака. У нее были перебиты все лапы, оборван хвост, выжжен один глаз. Уцелевшим, она смотрела на меня — и в нем отразился такой ужас, такое непонимание всего, и вопрос, на который я не мог дать ей ответа — «за что?». Я уронил бутылку. Собака дернула языком, пытаясь поймать сбегающие капли. Асфальт дернуло — новый толчок разбросал нас в разные стороны. Ее зацепило за шкуру и протянуло куда-то в сторону. Она даже не визжала — скрученные мотки проволоки, невесть как оказавшиеся в этом месте, как наждаком сорвали с нее весь меховой покров, оголив кровавое полотно голого мяса, костей и мышц. Последующий толчок увлек ее в пропасть…

По спине словно простучали дробью. От острых жалящих прикосновений я вскрикнул — это целая коробка гвоздей, падая с высоты, окатила меня своим дождем и лишь по случайности — пока я стоял, нагнувшись, — не выбила мне глаза. Они были слишком мелки, чтобы причинить сильный вред, но падали с высоты и поэтому вонзались с большой силой. Ослепи они меня — и любой мой последующий шаг мог означать только гибель… А ран хватало и без них. После трубы, как плетью прошедшейся по спине, осталась рваная кровоточащая полоса. После пыхнувшего в лицо огня — сгоревшие брови и ресницы. А острые углы, за которые все время цеплялся при беге и прыжках, оставили на теле многочисленные синяки, а кое-где и порезы. Силы были уже на исходе — столько времени сопротивляться ежеминутной, ежесекундной возможности быть погребенным заживо, сожженным, раздавленным и искалеченным и при всем этом продолжать двигаться, держаться… Я чувствовал, что скоро сломаюсь, не смогу сопротивляться — и тогда все. Но ноги сами несли меня прочь, руки отбрасывали препятствия, а измученное и избитое тело не сдавалось, и весь я, от кончиков обломанных ногтей и до содранной кожи хотел жить! Падали горящие столбы, разверзались пропасти — я карабкался по отвесным сползающим вниз стенам и выскакивал наверх. Жить! До тех пор, пока есть силы, пока я могу сделать хоть шаг — я должен был жить! И эта жизнь нужна была не только мне — я обязан был уцелеть в этом аду, чтобы вернуться домой, к тем, кто остался далеко отсюда, и, может быть, даже не представлял себе, что сейчас тут происходит.

…Мы держались за руки, сами не понимая, на что надеемся. Мы — это те, кто оказался под завалом из нескольких деревьев, снесенных ураганом и при падении образовавших естественное укрытие. Нас насчитывалось примерно пятнадцать, возможно, двадцать человек. Мы оказались здесь случайно — в поисках спасения, сбившись в группки, набрели на это место, и вскоре к нам присоединились еще несколько таких же, сбегавшихся отовсюду. Над головами бушевал смерч, и лишь по счастливой случайности мы еще не попали в эпицентр. Из черного облака вылетело что-то массивное, и вскоре мы сумели разглядеть, что это автобус, заброшенный на немыслимую высоту, падает на город вместе с пассажирами. Он врезался в стену дома на уровне пятого этажа и этим окончательно снес пока еще державшиеся стены. Из его сдавленных окон начали падать тела людей, но и мертвые не получили покоя — смерч подхватил их и унес с собой, как уносил все, чего касался. Сила урагана превышала все нами виденное — он лишь слегка коснулся здания — и развалил его пополам. Крыша дома всем своим шатром приподнялась и, едва смерч покинул это место, с грохотом и лязгом упала обратно. Дом задрожал, стены стали сыпаться большими кусками… Через минуту на месте здания высилась лишь груда руин и обломков, перемешанная с битым стеклом, осколками кирпича, трубами, лестничными пролетами и раскрошенной в труху мебелью.

Деревья над нами вспыхнули — порыв ветра донес до листвы языки огня, и наше убежище превратилось в один большой костер. Пламя, пригибаемое ветром книзу, заживо поджаривало тех, кто оказался не в состоянии покинуть навес вовремя. Их мольбы и крики уже ничего не могли изменить — мы не в силах были им помочь из-за сплошной стены огня. Одно из деревьев треснуло, а подземный толчок сбросил его вниз, на пытающегося выползти из завала парня, придавив голову к земле. Он судорожно дернулся, руки вцепились в дерн. Все было бесполезно — огонь уже жадно лизал его тело, и жар был столь силен, что мы вскоре увидели, как сквозь лопнувшую кожу и обугленное мясо появились белеющие позвонки. Но и тех, кто успел выскочить, смерть не собиралась щадить.

Дикий, нечеловеческий крик раздался поблизости. И хотя вокруг все гремело и трещало, я обернулся, уловив в этом возгласе что-то такое, на что нельзя было не отозваться. Женщина, стоявшая на коленях и протягивающая перед собой маленькую девочку трех или четырех лет, отчаянно вскрикнула:

— Помогите!

Я перескочил через кого-то, отбил рукой пытавшегося мне помешать мужчину и упал возле матери и ее ребенка.

— А-а-а!

Кричала не девочка — она только широко раскрытыми глазами смотрела на окружающий кошмар, а по грязному личику текли крупные слезы. Одна из ее ручек болталась у бока, явно сломанная. Она должна была испытывать сильнейшую боль, но я не слышал даже стона. Ее мать, продолжавшая сжимать малютку, кричала так, что от ее криков я даже перестал слышать что-либо еще.

— Спасите!

Я сглотнул подступивший комок, и, силой разжав пальцы женщины, забрал у нее девочку. Та только подняла на меня глаза. В них была такая мука, что я прижал ее к себе, не в силах смотреть в лицо. Женщина покачнулась и упала. Я вскочил, продолжая удерживать девочку на руках. Почти сразу на то место, где мы находились, упала целая груда пылающих досок и похоронила под собой и мать и еще несколько оказавшихся поблизости человек. Бежать с девочкой было тяжело. Я прижимал ее к себе, что-то шептал, сам не зная, как успокоить ребенка — как это было сделать при бушующем повсюду хаосе? Сильный рывок за ногу сбил меня на землю — кто-то с дикими глазами цеплялся за мою штанину зубами. Руки несчастного были оборваны по локоть, и он истекал кровью, не имея сил вылезти из ловушки. Я рванулся, почувствовав, что вырвал у погибающего несколько зубов. Мимо пролетела одна доска, другая — это сыпался дом, словно сложенный из карт. А внизу вздымалась и опускалась земля, заглатывая и переваривая тех, кто не смог избежать ее смрадного зева. Я пригнулся — кусок стекла просвистел надо мной и пропал в трещине, из которой било пламя. Трещина угрожающе приблизилась… И это был самый лучший прыжок, который я когда-либо делал в своей жизни. Яма оказалась позади, но зато дорогу преградила целая баррикада из автомобилей, наваленных друг на друга. Лавируя между ними, обдираясь и оставляя на них остатки своей одежды, я с трудом выбрался на открытое место. Девочка, потерявшая последние силы, уронила головку мне на плечо, а непострадавшая ручка, обнимавшая меня за шею, безвольно повисла.

— Держись! Слышишь! Держись! Я спасу тебя!

Я, остервенело, метался из стороны в сторону, уворачиваясь от множества падающих предметов, полз и прыгал, бежал и замирал на месте, вновь бежал — а девочка отяжелела, и, как камень, повисла на руках, не подавая никаких признаков жизни. Где-то мелькнул белый халат — хотя белым назвать его можно было лишь отчасти. Я инстинктивно заорал:

— Врача!

Но это был не врач. А если и врач — он уже ничем не смог бы нам помочь. Тело мужчины висело на прутьях, которые торчали из земли, один из них пробил затылок, придав лицу жуткое выражение. Еще один сильный удар заставил меня опуститься на землю. Очередная подземная волна приподняла все, а затем сбросила вниз, в который раз смешав трепещущие тела и тяжелые обломки в одно целое. Девочка выскользнула из ослабевших рук и покатилась по наклонной плите. Я рванулся следом. Пальцы почти ухватились за край ее пальтишка и соскользнули по мокрой поверхности, уже пропитанной кровью ребенка. Она на мгновение задержалась на краю и исчезла, сорвавшись в глубокую расщелину…

Плита накренилась и стала оседать. На тот край, где только что была девочка, упал телеграфный столб, другой край резко подбросило вверх вместе со мной. Перелетая через трещину, я увидел, как подо мной разливается целое море огня. Там взорвалось что-то, хотя казалось, что в городе взорвалось уже все, что только могло. Зубами я вцепился в провод, оказавшийся перед лицом. Потом ухватил его рукой, подтянулся повыше, и, раскачавшись, перепрыгнул на дерево и уже с него — на капот горящей машины. Огненная лава осталась позади, а в ней — та, которую я безуспешно пытался спасти…

Не только я пытался помочь другим. Многие, порой ценой собственной жизни, вытаскивали из завалов и огня своих друзей, а то и вовсе незнакомых людей. Вот отчаянным рывком, юноша поймал падающую в провал девушку. Вот женщина, еще имеющая возможность спастись, отпустила веревку, чтобы не дать ей оборваться под слишком большим весом — за нее держались сразу несколько… Молодая мать, чей сын оказался придавлен большим валуном, сумела найти в себе силы, чтобы сдвинуть эту махину с места и освободить его. Старик, ставший живым мостом через трещину — по нему пробежало не менее десятка, прежде чем его руки разжались, и он рухнул в яму, где уже корчились другие. Подростки, ухватившие своего падающего в бездну друга и оттащившие его от нее. Девушка, вернувшаяся, чтобы попытаться спасти подругу, которую придавило остовом машины. Она силилась приподнять ее и с мольбами смотрела по сторонам, моля о помощи. Поздно… А затем и ей самой пришлось взглянуть в глаза той, кто собирала на этих изувеченных улицах свою великую жатву — земля разверзлась у нее под ногами и они: и придавленная подруга, и девушка, и машина — улетели в пропасть.

Но были и другие, и их число не уступало первых. Они просто спасали свою шкуру, не останавливаясь в бегстве ни перед чем. Вот, толпа пробежала, по пытающимся встать, телам — и после этого на земле остались только раздавленные трупы. Группа молодых сильных парней, отпихивающих в стороны всех, кто попадался на их пути — в огонь, в провал, куда угодно, лишь бы они не становились им помехой. Толпа сминала, давила и разрывала все, и сила ее была столь же велика, как и сила стихии, в которой она находилась. Она поднимала на руках автомобили, с не успевшими вылезти владельцами, и те летели прочь, находя гибель в чреве своих железных коней. Кто-то пробегал по головам, разбивая каблуками черепа и лица. Те, кто оказывался внизу, не могли этого выдержать — и в итоге падали под ноги, сминающей их толпе, а вместе с ними падали и те, кто на них напирал. Но скопления людей можно было встретить все реже и реже — им на смену поднимались покореженные завалы, холмы сложившихся стен и зданий, шатры разлетающихся крыш. Людей становилось все меньше и меньше…

Я тащил на спине кого-то, кто вцепился в меня — и не мог его сбросить. Кто это был, мужчина или женщина, не имело никакого значения. Ни его веса, ни касания тела я не ощущал, а вскоре понял — почему. Хлесткий удар бежавшего рядом парня смахнул ношу с моей спины — это оказались только руки, сжавшиеся на шее в мертвой хватке, а их владелец уже давно остался где-то позади. Вскрикивая и хватаясь за грудь, какая-то женщина подскочила ко мне. Может быть, ей почудилось что-то знакомое в моем лице? Но, я ее не узнал, а рассматривать, кто это мог быть, не было ни сил, не возможности — меня влекло вперед, ибо оставаться на месте было равносильно гибели. Нож прорезал мне рукав, лишь немного не достав до кожи — дикий взгляд и хохот сопровождали покушение, а потом перед глазами опять блеснуло лезвие. Он промахнулся — лезвие впилось в другое лицо, и отчаянный вопль на миг вернул мне способность понимать, что это тоже опасность, которой следует избегать. Я оттолкнул владельца ножа, и тот опрокинулся на спину, дико заорав:

— Смерть! Всем смерть! Я демон смерти!

Кто-то бегущий за мной наступил на его лицо, раздавив челюсть. Послышались хруст, и вскрик от непереносимой боли. Набежавшие люди пронеслись по телу человека и заставили его умолкнуть. Меня они не сбили только потому, что я успел вжаться в стену, каким-то чудом еще не рухнувшую вниз. Раздался еще один хруст — кто-то попал ногой между камнями. Ее владелец недоуменно посмотрел на ногу, взвыл и схватился за оголившуюся кость. Я не успел на помощь — падающая балка вдавила его в землю, раскроив ему голову до самой шеи.

На какое-то время я замер, остановился, ощутив, как по нервам, и без того взвинченным, молнией прошел неясный сигнал… Я еще не осознал, что это, но уже понял, что ни о чем хорошем он не говорит. И эта догадка оказалась верной.

Город был погружен в хаос, измолот и сокрушен. Но видимо и этого было еще мало, стихия решила добить его новой, все сметающей на своем пути бедой. И именно в этот миг я почувствовал опасность. Не разумом, не с помощью и без того постоянной настороженности — а шестым, седьмым, может даже, десятым чувством, которое никогда раньше не проявлялось так сильно. Оно возникло — и уже больше никогда не покидало меня, предупреждая обо всех чрезвычайных ситуациях, в которые мне пришлось позже попадать. Я уже был готов — а глаза еще не видели, уши не слышали того, что должно было случиться.

Послышался гневный всепоглощающий гул. Он шел со стороны гор — оттуда, куда унеслась эта всесокрушающая подземная волна. Я же настолько устал, был избит и измучен, чтобы даже не удивился новой напасти, так скоро пришедшей на смену предыдущим. И без того темное небо стало совсем черным. Один за другим в нем пропадали отблески полыхавшего под ним огня, и вся серая пылевая и пепельная масса, сгустившаяся над головами, стала сливаться в одно мрачное целое. И тогда появилось то, о чем предупредило меня это, возникшее из ниоткуда, чувство.

…Она падала на город с быстротой пикирующей птицы, со скоростью гоночного автомобиля — огромная волна, высотой не менее десяти метров. Мгновенно поглощая все очаги пламени, заливая все дыры и отверстия, образовавшиеся в земле, она приближалась так быстро, что на принятие решений уже не оставалось времени… Это летела настоящая волна! Из воды, мутная, от принесенного ею ила и водорослей, мелких и крупных камней, а так же всего того, что она жадно пожирала, погребая под собой. Под ней гибло все. Стены, выдержавшие колоссальные нагрузки от взрывов и землетрясения, чудовищный жар огня, под ударом этой массы срывались со своих мест, будто они не были возведены из камня и бетона, а были чем-то типа шалаша. Рефлекторно я вскочил внутрь оказавшегося рядом автомобиля, успев в последнюю секунду захлопнуть за собой дверцу…

А потом все померкло перед глазами. Машину резко рвануло вверх и поволокло вперед в полной темноте. На нее постоянно что-то падало, ударяло, и она сама врезалась во что-то, так, что я каждую секунду ожидал, что она развалиться на куски, и тогда смерть точно получит то, за чем с таким упорством гонялась столько времени — мою жизнь! В какой-то момент я различил, как врезаюсь в человеческое тело. Оно зацепилось за боковое зеркало и пару секунд неслось вместе со мной. Сквозь все щели в автомобиль попадала вода — я слышал, как под сильнейшим давлением она врывается внутрь и очень быстро заполняет все свободное пространство. Машину корежило, сплющивало, и было удивительно, что все стекла до сих пор целы и продолжают выдерживать напор, сдавливающий ее со всех сторон. Я вдоволь наглотался жидкой грязи и попавшего в салон бензина — и в итоге, совершив множество переворотов и кульбитов, выплеснул все содержимое желудка, сразу оказавшись перепачканным с ног до головы. А потом сильный удар остановил движение, и я закрыл глаза, предвидя, что на этот раз точно все закончено…

Я находился в автомобиле, спасшем мне жизнь — а он, в свою очередь, немыслимым образом воткнувшись в оконный проем устоявшего здания, висел в нем, как пробка. Ни стекол, ни верха у машины уже не осталось, и как при этом мне не оторвало руки или голову, непонятно. Более того, не было и последнего, самого страшного врага — воды, пронесшейся по городу катком. Практически не соображая, что делаю, я перевалился через борт и упал вниз. На мое счастье, падение не оказалось длительным — машина застряла на высоте примерно второго этаже, и я рухнул на мягкую массу из ила и песка.

Вода, проложив себе широчайшую трассу, унеслась столь же быстро, как и появилась. О ней напоминали лишь сметенные дома и отсутствие огня там, где он недавно бушевал. Где-то очень далеко отсюда, в горах, находилось водохранилище, которое жители города называли Хрустальным — за чистоту воды. Высота плотины, сдерживающей озеро, насчитывала не менее ста метров. Я подумал об этом, понимая, что ни плотины, ни водоема больше не существует…

Постепенно из многочисленных трещин и ям в земле вновь стали появляться вначале слабые, а потом все более усиливающиеся огоньки. Видимо, в недрах имелось нечто такое, что давало им силы опять вырваться на поверхность, несмотря на только что прокатившуюся по городу водную массу. Вслед за пробившимся огнем стали раздаваться и взрывы. Едва исчезнувший запах гари и дыма опять стал забивать воздух, мешая нормально дышать.

Меня снова вырвало. Кровь, грязь, — такая смесь, что от одного ее вида я еще раз схватился за грудь, желая разодрать себе ребра, чтобы выпустить эту тошнотворную слизь, забившую внутренности. С мутными глазами, на дрожащих ногах я отошел в сторону, и, наклонившись, зачерпнул ладонью воды из оставшейся после наводнения лужи. Мне уже не хотелось пить, но надо было прочистить горло и рот, чтобы не ощущать мучительные позывы к рвоте. Едва я поднес ладони к лицу, как у меня снова начался жуткий спазм, я скрючился, больно ударившись головой о камень. Многочисленные порезы и ушибы дали о себе знать — я стал их чувствовать, хотя раньше не успевал даже заметить, где и когда получил. С разбитой брови капала кровь, заливая глаз и мешая нормально видеть то, что передо мной находилось. Я смыл ее водой и выпрямился.

Вода из озера не только пробила себе дорогу на улицах города, уносясь неведомо куда, — она еще и принесла с собой все, что захватила по пути. Наполовину засыпанная грязью и обломками, завалившись на один бок, передо мной лежала яхта. Совсем недавно это было первоклассное судно, мечта многих. Отделанная по последнему слову техники, оснащенная компьютерным управлением, украшенная и расписанная, как игрушка… От всего этого не осталось ровным счетом ничего. Весь корпус измят, вдоль киля — трещина, а все надстройки на палубе — сметены. Если в ней кто-нибудь и находился, то их участь решена — после того, как яхту протащило через полгорода, а до того она пронеслась вместе с водой от водохранилища до его границ, живых в ней быть уже не могло. Я доковылял до яхты и вцепился руками в борт, чтобы не упасть. С меня стекала грязь, вся оставшаяся одежда была мокрой насквозь и изорвана, так, что на мне практически ничего не осталось. Я тупо смотрел на большую рыбину, которая валялась под днищем яхты, и сам чувствовал себя такой же рыбой — выброшенной из привычной среды и задыхающейся.

Меня снова замутило. Были ли это последствия от постоянных ударов головой, пока я переворачивался вместе с корпусом машины, или же я треснулся где-то более основательно — в любом случае, заработал небольшое сотрясение мозга. Я посмотрел на ладонь. На ней крест-накрест лопнула кожа, обнажив мясо. Странно, боли я не ощущал, вернее, ее было столько во всем теле, что отдельную я уже не фиксировал. Где я? Что я? Эта мысль мелькнула и пропала, вытесненная другой — я жив! Я все-таки жив! И сразу появилась такая смертельная усталость, что я опустился в грязь и бессильно прислонился к днищу яхты. Только ощущение холода постепенно стало возвращать меня к реальности. Равнодушно посмотрев, как среди мусора валяются несколько трупов, перевел глаза на улицу. Впрочем, улицы как таковой уже не было — лишь нагромождение невесть чего.

Долго отдыхать не пришлось. Все сильнее и сильнее стал разгораться огонь, опять стала вздрагивать земля, а по небу, на какое-то время очистившемуся от пепла, опять поползли серые облака.

— Я не могу больше…

Хрип отчаяния вырвался у меня, когда я заметил, как на полосе почти скрытого обломками асфальта, начала разрастаться и вздрагивать новая трещина. В ней полыхнуло, раздался хлопок — и из провала взметнулся огненный гейзер, сразу слизнувший и яхту, и кучу мусора, что лежала возле нее. Меня зацепило лишь краем, но этого хватило, чтобы я с криком отпрянул, придерживая ошпаренную руку. Волна раскаленного воздуха швырнула меня на землю, в сразу начавшую высыхать лужу. Не вставая, на четвереньках, страшась оглянутся, чуть ли, не скуля от жалости к самому себе, я пытался уйти от этого свирепого смрада, несущегося из провала. Я полз… Глаза уже ничего не различали, все смешалось в багровый туман. С каждым движением я чувствовал, как изможденное тело отказывается мне подчиняться. Страшнейший удар вырвал землю из-под меня, заставив упасть на спину. Земля вздыбилась, словно взбешенный жеребец, и поставила меня вертикально. Я ждал смерти… И она появилась, глядя прямо в глаза. Страх пропал. Я понял — на этот раз мне не избежать того, что должно случиться, и уже не раз, на протяжении этого дня…

Разваливая все здания, расширяясь и удлиняясь, извилистой змеей прямо к тому месту, где я находился, тянулась трещина. В пропасть летело все — машины, земля, живые и мертвые тела, бревна, камни, и даже пропитанный гарью воздух, словно засасываемый внутрь гигантским пылесосом. Кромка тротуара под ногами резко ушла вбок, и я инстинктивно поднял ногу, зацепился за нее, а затем попытался отпрыгнуть в сторону. Нога соприкоснулась с почти занесенным обломками грузовиком, и я замер, балансируя чтобы не упасть. Но не смог удержаться — нога дрогнула, а затем все быстрее и быстрее стала сползать в жадную пасть пропасти. Я увидел, как мелькает край земли, и почувствовал, что кабина грузовика подо мной резко уходит прочь. Мысль о том, что это конец, просто не успела мною завладеть до конца — иначе бы я не смог сделать того, что впоследствии так и не сумел объяснить… Я валился вниз, успевая заметить, как на одной из сторон воронки виднеется что-то округлое и большое. Уже падая в бездну, невероятным образом ухватился за кусок торчащей в земле трубы, и она, изогнувшись под моим весом, опустилась прямо к темнеющему отверстию. На несколько мгновений, ставших для меня бесконечными, все вокруг — и чудовищную пропасть и зияющую дыру перед глазами — залило нестерпимым мертвенным зеленым свечением. Страх пронзил все мое существо, руки стали разжиматься… Раздался тяжелый вздох ужасного чудовища за плечами, потом — сильный толчок в спину, и все разом погрузилось во тьму, в которой я потерял сознание…