Я рассчитывал на здравый смысл Наты. Моя маленькая мудрая женщина, хоть и могла разнести Стопаря по кочкам, услышав, что ее муж втайне от всех направился на поиски бандитов, но должна — и сделает все, от нее зависящее! — чтобы вернуть наших людей в форт. То есть, поступит так, как я и велел кузнецу на прощанье.

Разведка — если это можно разведкой? — не дала ответов на все вопросы. Череп был прав — мы так и не узнали о точном количестве боевиков в банде, их особом вооружении, а главное — планах. Что собирался и что уже предпринял Сыч? И, если на первые два вопроса имели хоть какие-то представления, то о последнем — ровным счетом ничего. Главарь покорял долину, оставляя нас на закуску? Глупо — «вести прерий» работали не хуже самой совершенной радиостанции, и все, случайные бродяги, попадавшиеся на нашем пути, очень даже были наслышаны об отпоре, полученном зэками в Черном лесу. А ведь свидетелей никто не видел! Не иначе, Сова…

Я криво усмехнулся — индеец, как оказалось, всячески превозносил эту стычку, буквально делая из «мухи» слона. Иным словом — работал на публику, убеждая слушателей в стойкости и решительности партизанского движения. Все правильно. Только было ли оно — это движение? Еще один из вопросов, на который, к сожалению, ответ мы получили… Не в свою пользу.

А вокруг простирались те самые земли, на которых возрождалась жизнь. Недавно — территория страны. Вчера — ничьи, или наши. Завтра — возможно, Сыча. Такое не следовало допустить…

Мы возвращались. Ульдэ решила провести наш небольшой отряд через овражистые степи, прилегающие своим краем к южной оконечности Низин. Там повсеместно встречались собаки, волки, и скитающиеся группы крыс-трупоедов, иногда — большие кошки, уничтожавшие последних, где придется, а также стайки кролов, джейров и косуль — основное питание, как для тех, так и других. Практически все, кто промышлял охотой, искали себе добычу именно здесь — не так страшно, как в Низинах, много ям где легко устроить ловушку, мест для ночлега и вообще — возможность затеряться. В данном случае — от ищеек Сыча.

Может, долина и не очень велика… Но, найти среди разнотравья тех, кто не хочет попадаться на излишне любопытный взгляд — не просто. У главаря много людей, куда больше, чем мужчин в самом озерном поселке, да и всех иных, располагавшихся поблизости. Но маловато — для тщательного прочесывания всех прерий! Мы это понимали и спокойно выбрали для отдыха один из оврагов. На его краях густо разросся барбарис — колючие ветви и нас-то, пропустили с ущербом для одежды! Кто бы, не попытался подкрасться к нему в ночной тьме — услышим. Было в новом мире кое-что, что Сыч явно не принимал в расчет: устоявшаяся привычка бродяг долины полагаться на собственные силы и знание местности. А также — отсутствие страха перед власть предержащими. Теперь каждый, кто носил оружие и убивал животных, мог без раздумий пустить это оружие против человека. Оставалось лишь убедить людей сопротивляться…

— Ты уверена? — Череп неприязненно осматривал место для ночлега. Ульдэ привела нас к одной из расщелин, примерно около десяти метров ширину и более ста — в длину. Глубина оврага достигала где-то до двух человеческих ростов, почти отвесных. Мне тоже не понравилось — все как на ладони, если кто-то нападет, мы рискуем быть расстрелянными в упор. Но охотница упрямо кивнула:

— Здесь. Другие овраги глубже, там стоит вода. Сыро и много мошки.

— И что? Не привыкла, у себя дома? Там, поди, комарья выше крыши?

— Пусть решает вождь! — Она демонстративно отвернулась. Я еще раз осмотрел овраг — вроде, везде сухо. Более того — дно устлано песком. Если и была, когда вода — давно высохла. А всю ночь страдать от нападок гнуса, то еще удовольствие… Да, спрятаться особо негде. Но ведь мы и не ждем погони? Кроме того — ночью кому-то придется остаться наверху, до той поры, пока его сменят. Это уже не оспаривается — и, если что, оставшиеся будут вовремя предупреждены.

— Остаемся.

— Послушал девчонку?

— У нее опыта больше нас с тобой вместе взятых.

— С чего вдруг? — Череп язвительно усмехнулся. Вид у него был крайне недовольный.

— С того, что родилась и выросла в лесном краю, где ближайший город за тысячу километров. Так что я доверяю ей.

— Хорошо. — Он пожал плечами. — Пусть так. Слышь, темнолицая? Твой вождь решил… Смотри, не подведи его!

Мы спустились вниз. Череп, хоть и с ленцой, но ловко развел костер — дым не поднимался высоко, и мы не опасались, что нас заметят. Пока ждали кипяток, все откинулись на земляные стены. Оставалось несколько минут покоя — потом, мне следовало, кого-нибудь, отправить в первую стражу.

— Термиты.

— ?

Я не поверил. Кто только не появился на этой земле, кого только не преобразила природа — но, откуда здесь столь явные представители гораздо более южного климата?

— Не ошибся? — Череп лишь повел плечами, показывая на широкий, столбообразный нарост красной глины на самом дне оврага. — Вроде, похоже…

Ульдэ тоже заинтересовалась. Таежница была знакома с гигантскими муравьями, пострадала однажды, собирая дикий мед в Предгорье, но с такими встречалась впервые — как и я. Она сделала шаг, другой — Череп резко бросил:

— Стоять!

Девушка замерла с приподнятой ногой. Череп с угрозой произнес:

— Сова так учил? Плохо запомнила… Шаг в шаг — обратно. Без шума.

Она послушно и в точности выполнила распоряжение спеца. Я, молча, смотрел, догадываясь, что мужчина не стал бы без причины осаживать северянку.

— На самом дне — что?

— Песок.

— Песок. А рядом? — Он буравил девушку взглядом.

— Тоже… песок. Ульдэ не видит опасности?

— Не видит. Трава растет везде, на вершине и по бокам оврага. И на дне — тоже. Почему ты не заметила, что в некоторых местах она словно вырезана по кругу?

Я нахмурился… Как и везде, там, где на поверхность выходил песок, никогда не выползали свинорылы. Почему они его так боялись — никто не знал. И мы часто этим пользовались, устраивая схроны именно в песке. Но, раз так, нам ничего не угрожало — так почему Череп так взбешен?

— Что ты слышала про мурмелиона?

И я, и девушка, одновременно расширили глаза — а Череп сурово ждал ответа.

— Это кто… Что?

Он взглянул на меня, явно не понимая причины моего удивления, после чего сплюнул и покачал головой:

— Ну ладно, эта… А ты, образованный — забыл? Или, не знал?

— Если и знал, то забыл. Но точно скажу — не знал.

— Уверен? — он развернулся к оврагу. — А теперь?

На песке что-то разворачивалось… Из глиняной крепости, едва последние лучи солнца скрылись за горизонтом, стали выползать бледно-желтые создания. Количество насекомых поражало — казалось, термитник не мог вместить в себя такую прорву, уже заполнившую собой все дно оврага. Когда масса шевелящихся тел стала перехлестывать за края голого песка, все они, словно по команде, устремились в одном направлении — к краю. Через пару минут дно оврага опустело, словно никто и не тревожил эти крохотные барханы — термиты набросились на близко растущие деревья и кусты, вгрызаясь в них довольно острыми жвалами. Но кустарник и траву возле самого оврага не тронули!

— Соображают…

— Заметил? Погоди, пока вернутся… — Череп загадочно усмехнулся и присел на камень, заранее подложив под себя скомканную шкуру. — А нам, не мешает перехватить. Есть мясо, пара корней — женщины угостили. Да и вода закипела.

— Ульдэ тоже есть еда. — Девушка хотела реабилитироваться в моих глазах. — Пеммикан, сушеная рыба, лепешки из солнечного цветка.

— Из чего?

— Это она так подсолнечник называет. — Череп уже уплетал жесткое, провяленное мясо, запивая его из своей бутылки обычной водой. — Стара наловчилась молоть семена, мука, хоть и грязноватая, но по вкусу ничего. Очень сытно — я пробовал.

— Мы тоже его едим. Но лепешки делать не пробовали.

— А вам и без надобности. Я слышал — до сих пор настоящую муку имеете? Ты знай — хоть в какой упаковке, даже в цинке, срок хранения у пшеничной — не более года. Потом становится отравой. Лучше выбросить…

— У нас она в подвале лежала. В холоде. Но по срокам — да, давно должна стать прогорклой. Туча печет, тем не менее. Пока никто не жаловался.

— Траванетесь разок — вспомнишь. — Он даже не удивился моему признанию. Видимо, слухи о нашем прошлом богатстве давно и прочно стали «притчей во языцах» …

Ульдэ бросила в котелок несколько горстей пеммикана — горячий и питательный бульон, куда лучше сухпайка. Мы поели в молчании. Говорить не хотелось — и устали, за время длительного перехода и метаний средь трав, и не о чем. Череп, хоть и старался не подавать виду, плохо привыкал к своей подчиненной роли. А сейчас, замечая неуклюжесть и откровенное незнание многих вещей у своего «вождя», и вовсе стал угрюм — я даже решил, что он уже пожалел о своем решении… Примерно по тем же причинам не раскрывала рта Ульдэ. Она и без того трудно уживалась с мужчинами, провести с двумя несколько дней — своего рода подвиг. И ее уязвило замечание охотника и спеца — а мы ведь так и не поняли, что он имел в виду?

— Луна яркая. Хорошо. Сейчас сам все поймешь. — Он словно прочитал мои мысли…

На краю оврага послышалось шуршание. Сонмы термитов стали возвращаться в гнездо, неся на себе огромное множество кусочков коры, трав, белеющей древесины. Потоки лились со всех сторон — и скоро первые из них стали исчезать в глиняном замке-крепости. Когда основная масса уже прошла, песок вдруг стал вздыбливаться широкими кругами, будто поверхность от брошенного в воду камня. Среди насекомых начался хаос — мы ясно видели, как те бросают свою поклажу и мечутся в панике, стремясь избежать этих кругов.

— Теперь смотри!

В центре одного из песчаных кругов появилась воронка, куда стали проваливаться все ближайшие термиты. Яростное шипение, скорее свист — и мы заметили взметнувшиеся над жертвами мощные кривоватые жвалы, с ходу опустившиеся на жертв. Тоже самое, происходило и у других кругов-воронок. Десятки жвал, сотни термитов, шипение и свист — и хруст… До отвращения жуткий. Те, кто находились там, внизу, пожирали добычу, а затем вышвыривали ее наружу — пустые, сломанные хитиновые панцири, с палец величиной. Я кинул в один из кругов камень — Череп предупреждающе вскинул глаза, но промолчал. В ответ из воронки раздался скрип, снова появились жвалы, а затем — ярко-синие глазницы какого-то громадного паука, будто вертящиеся по всем направлениям сразу.

— Не стоило этого делать. — Череп уже собирал вещи.

— Вот как? Нам нужно уходить?

— К сожалению. Моя вина — надо было предупредить.

— Твоя. — Я вовсе не собирался потакать охотнику. — Мы, в форте, многого не знаем, учимся друг у друга. И у тебя будем учиться — раз сам предложил.

Он насупился, но огрызаться не стал.

— Кто это? — Ульдэ неотрывно смотрела на дно и песок оврага. Я оглянулся — из песка по направлению к девушке змеились сразу несколько щупалец с костяными зазубринами-жвалами на кончиках.

— Быстрей! — Череп, по-видимому, потерял самообладание и резко ухватил девушку за руку. — Быстро наверх!

Повторять не требовалось — все-таки, прошедшие месяцы не дались даром, и мы давно не беспомощные новички. В подобные моменты любой из жителей прерий, прежде всего, следовал приказу, и, лишь потом — узнавал причину. Я выскочил наружу, выбросив свой и чужой мешок, Череп выхватил Ульдэ — и под ней клацнули щупальца, едва не сомкнувшись на ноге девушки… Мы отбежали от края обрыва, крайне встревоженные случившимся.

— Впредь не следует кидать кам…

— Впредь, не веди себя, как капрал перед новобранцами. — Я стоял перед спецом и едва сдерживал гнев. — Ты хочешь жить с нами? Тогда — стань Нашим! У нас, одно правило — один за всех! И все — за одного! Простое правило, легко запомнить. Никто не кичится своими навыками, никто не задирает нос. Умеешь — научи. Знаешь — расскажи. А ждать, пока твой товарищ попадет в беду, пусть, не специально, это — не к нам!

— Я не хотел…

— Верю. Иначе бы мы с Ульдэ уже шли без тебя. И закончим на этом.

Я развернулся и подхватил мешок. Уходить в ночь, без отдыха — тоже глупость. Но оставаться возле оврага с подобными сюрпризами — тоже не вариант. Следовало искать новое пристанище, что не так-то легко при одном лунном свете…

По еле слышным шагам позади, я догадался — оба моих спутника присоединились и идут вслед, сохраняя небольшую дистанцию. Тоже, надо сказать, привычка, выработанная спецификой прерий — передний, если наткнется на зверя, может не успеть ничего сделать. Но второй и другие — успеют. А если идти кучно — пострадают все…

Нам повезло. Примерно через час я заметил огромное дерево — таких, немало поднялось по всей долине. Рост и мощь гигантов не шла ни в какое сравнение с прежними — мы часто видели деревья высотой не менее тридцати-сорока метров. Вот и сейчас, широкая крона служила естественным зонтом от возможного дождя. Днем — от солнца. Ночью это не так требовалось — но зато мы оставались в тени дерева, а все подходы освещались довольно яркой луной.

На ночлег расположились быстро. Я молча указал Ульдэ на луну. Потом на себя, в последнюю очередь — на Черепа. Она кивнула и прислонилась к стволу, усевшись прямо на землю.

— Твоя стража самая трудная… Позволь мне.

— Это не потому, что я не доверяю. Насколько я в курсе — тебе все равно, когда спать, но предпочитаешь утро. Я — наоборот. Мне проще дежурить ночью и вставать попозже. Вся причина.

Он помялся, потом, решаясь, произнес:

— Я был не прав.

— Скажи Ульдэ, кто это был.

— Ты догадался?

— Да. Латынь не знаю, но, по воронке понял — муравьиный лев. Правда, какой там муравьиный и какой — лев? — это пусть энтомологи будущего разбираются. Мне достаточно жвал и щупалец. И знать — соваться туда не следует, даже без камней для развлечения. Ты решил наказать нас тем, что позволил забраться в овраг — и ничего не объяснил про последствия! Гордость заела?

Череп потупился.

— Послушай… — я взял себя в руки. — Никто не берет под сомнение твой собственный опыт. Более того — именно ты, лучше всех нас знаешь, как бороться с бандитами. Но не считай других совсем уж никчемными. Ульдэ — не «чечако». Помнишь такое слово?

— Помню. Джек Лондон, что-то такое про Аляску. — Череп поднял виноватые глаза. — Если песок не тревожить — после термитов все успокаивается… Сам мурмелион, примерно с футбольный мяч, но щупальца у твари около трех метров. Жвалы ядовиты — узрел как-то раз, как джейр свалился на дно такого оврага. Пара укусов — и бедняга упал на все копыта сразу. А через несколько минут сдох… Все, я молчу. Пойду, расскажу Ульдэ.

Череп отошел. Я облегченно выдохнул. Не хватало еще рассориться…

Утром мы встретили Стару. Она вышагивала совершенно одна — и это по местности, где нападения хищников были такими же частыми, как солнце над головой! У нее не имелось никакого оружия, только посох в руках, на который она опиралась при ходьбе.

— Стара! Зачем ты здесь? Ты ведь была с Совой?

Старуха остановилась и посмотрела на нас. Мы, втроем, окружили ее, ожидая ответа.

— Разве тропы в долине закрыты для женщин? — она говорила с каким-то скрипучим и отталкивающим акцентом. — Разве пыль на земле имеет хозяина? Почему вы преградили мне дорогу? Стара прожила много, она сама знает, куда ей идти!

— Вокруг полно зверей и врагов!

Она презрительно усмехнулась:

— Меня никто не тронет. Стара не воин — ее оружие сильнее копий и стрел. Не вам, впервые взявшимся за настоящие ножи, знать, каким может быть смертельный удар!

Я вздохнул в отчаянии — мало нам Совы, которого не всегда понимали из-за его привычки выражаться иносказательно, и, зачастую, в третьем лице, так еще и эта, полубезумная старуха…

— Мы не хотели тебя обидеть. Здесь могут встретиться люди в синих куртках — это бандиты. Молодых они уводят с собой, а старых просто убивают. Кроме того… Ты должна знать. Все мы — на особом счету. И ты тоже входишь в число приговоренных заочно…

Стара спокойно очертила возле себя посохом круг:

— Ты — Дар?

— Здорово живешь… Ты, что, уже не помнишь меня? А вроде, только что вместе находились возле костра, где Сова… Ну, да ладно. Странно… Я думал, у тебя не настолько плохая память! А ведь столько раз слышал о твоих пророчествах, в свой адрес!

— Помню. Но мои глаза слишком слабы — не то, что уши… Я искала тебя!

— Искала? Зачем? Я сам собирался вернуться. Да и возвращаюсь. Хочешь повторить то, что я уже слышал от Совы? — Я удивился. Старуха ни разу не стремилась поговорить со мной, хотя в жилище своего друга я появлялся не первый раз. Впрочем, я тоже особо не стремился к общению — о чем мне было беседовать с женщиной, чья молодость прошла еще тогда, когда меня и в помине не было? Сова рассказывал, что она стала индианкой задолго до того, как сам он пришел к этой мысли, может быть, более сорока лет назад. Тогда я только удивился — в нашей стране, в те времена, подобное поведение могли расценить, как сумасшествие, со всеми вытекающими последствиями!

— О чем ты хотела со мной говорить?

— Говорить? Говорить будешь ты — Стара искала тебя не для того, чтобы понапрасну разевать свой беззубый рот!

— Может, пояснишь? Устал от загадок.

Она указала посохом на траву:

— Уйдем туда. Твои спутники не должны слышать!

Я растерянно пожал плечами. Ульдэ и Череп согласно отошли в сторонку, а Стара уже направилась в заросли, не обращая внимания, иду ли я за ней, или нет. Мне ничего не оставалось, как последовать туда же.

— Ну, и что дальше?

— Я нашла тебя.

— Еще вопрос. Хорошо, допустим. Так, все же — зачем?

Стара вытащила трубку, примерно такую, как у Совы, и принялась ее неторопливо раскуривать. Я рассердился:

— Меня ждут возле твоего типи, старуха!

— Подождут, — она невозмутимо продолжала свое дело, пуская облачка дыма мне прямо в лицо. — Воину не пристало спешить к своим скво, даже очень юным и таким сладким.

Она рассмеялась весело и беззлобно.

— Меня ждут и в форте. Враг пришел в долину. Он может разорить его!

— Нет… — она так же, не спеша, выбила трубку о землю и убрала ее в мешок. Потом достала из него другой, поменьше, и развязала тесемку, связывающую отверстие.

— …Бабка меня научила, когда я еще голышом бегала, под телегой, на которой кочевали!

— ?

— Не смотри такими глазами, вождь новых людей долины. — Она внезапно раскрыла свои совершенно чистые и ясные глаза. Мне стало не по себе от этих глаз — сияющих и вовсе не старых!

— Ты меня обманула…

— К Старе зрение возвращается иногда, когда она хочет сказать что-то важное… Тому, кто для этого предначертан свыше!

— Стара, не надо со мной так. Я не верю ни в бога, ни в черта, а после всего, что случилось — тем более. Оставь свою мистику, для кого ни будь, другого! Если хочешь со мной говорить, то выражайся проще!

— Хорошо, — она спокойно согласилась. — Как скажешь.

Она высыпала из мешочка несколько камешков разного размера и различного окраса. Они упали на подстеленную заранее шкуру — старуха успела ее разложить, пока я с ней препирался.

— Не верь… — она перебирала их пальцами. — Не нужно. Это не имеет значения. Тобой не правит судьба — ты сам ее создаешь. Своими поступками или мыслями. Себе-то, ты веришь?

— Ты все равно говоришь загадками!

Тем не менее, я заинтересовался — что, все-таки, хотела она от меня? Не могло только пустое желание заставить ее пуститься в эту опасную дорогу, и, к тому же, без сопровождения Совы. Словно угадав мои мысли, она ответила:

— Стара всегда бродит одна — и до того, как вы все стали одеваться в шкуры… и после, с тех пор, как на этой земле все поменялось. Мне известно тут все, хоть она и стала неузнаваемой. Стара знала о том, что будет, задолго до того, как оно случилось…

— Да?

Она уловила недоверие в моем голосе и сгребла камешки в ладонь:

— Не верь. Я не старалась говорить об этом — все равно, никто не стал бы даже прислушиваться. Один только Сова да мой муж, знали, что их ждет… Но и они не доверяли больной цыганке!

— Цыганке? — Я ошалело смотрел на старуху.

— Я — цыганка, Дар. А ты думал, я всегда была старой скво? Косматый Медведь взял меня еще девчонкой — выкрав из табора, где я родилась и кочевала. Наши ромы гнались за ним две недели. Он покалечил двоих, и они отстали. Потом, насильно сделал меня женщиной — и, показав моему отцу простыню, где пролилась девственная кровь, сказал, что я сама с ним сбежала! Кому нужна порченая цыганская девчонка? Меня прокляли, но оставили в покое. А мне было все равно, с кем кочевать — с индейцами, или, с беглыми…

— Беглыми? Какими беглыми? И — какими индейцами? Постой… ты была ребенок — это же черт знает, когда! Не было, и быть не могло никаких индейцев!

— Ты не сошел с ума… Это у Косматого слегка съехала крыша, да наш Сова помешан, как и мой муж. Нет, конечно… Таких — как Сова сейчас! — не встречала. А было — несколько кочевников. Как говорили бы сейчас — бомжей. Только бродягам не равняться с ними — людьми вольными и свободолюбивыми. Главным у них считался Седой Дуб. Ему тогда стукнуло столько же лет, как Доку сейчас. Власти ничего не знали о нас — Дуб, как никто другой, умело скрывался в лесах. А когда нас видели, то принимали за лесных оборотней, — она рассмеялась, вспоминая что-то. — Ну и дурили мы всех!

Она стала серьезнее и продолжила:

— Потом нас стало больше, потом — еще больше. Люди приходили и уходили. Редко, кто рождался в племени, чаще, это были уже взрослые, решившиеся порвать с прошлым навсегда. Иногда — такие же, как те, с которыми ты вступил в борьбу. У нас с Косматым не родилось детей — слишком нетерпелив оказался мой муж, когда лишил меня девичьей чести. Да и как иначе? Девчонка, у которой едва пролилась первая лунная кровь — и взрослый, огромный и изголодавшийся мужик. Я долго и тяжело болела после этого, и уже не могла рожать.

— Сколько тебе сейчас?

— Много… — она неопределенно махнула рукой. — Тогда, во время большой войны, я была совсем соплячкой…

— Не пойму… А когда он тебя выкрал?

— Тогда и выкрал, — невозмутимо ответила Стара. — Никто никого не искал — не до того было. Пару раз прочесали солдаты лес, думали, что тут шатаются диверсанты. Но куда им было тягаться с Дубом — тот всех спрятал так, что даже с собаками ничего не обнаружили!

Я слегка нахмурился — понятно стремление людей как-то уйти от действительности в наше время. Но, представить себе такое, много лет тому назад? Когда вся страна участвовала в смертельной схватке не на жизнь, а на смерть, и скрываться в зарослях от участия…

— Ни Дуб, ни Косматый не являлись предателями, — опять угадала старуха мои мысли. — Они воевали… Косматый — с первых дней. На самой границе. Принял первый бой, был ранен и попал в плен. Убежал. Снова поймали. Снова убежал. Перешел фронт, и здесь уже свои дали ему десять лет за то, что был на территории врага и остался жив. Он убежал и из тюрьмы — не успели отправить в лагерь. Но возвращаться больше не стал — ушел в лес. Там встретился с Дубом. У него та же история. Только того посадили еще раньше. Он участвовал в лагерном восстании, всех расстреляли, а он чудом выжил… Выполз из общей могилы и пешком через полстраны шел домой. Вспомнили детство, какие-то книжки — я в этом ничего не понимала — и решили стать теми, кем и стали. Косматый увел туда свою семью — сумел выкрасть их из-под носа властей! Но, к тому времени, его жена умерла, осталась дочь и два сына. Они все оказались совсем еще детьми, даже меньше, чем я. Мне пришлось стать им матерью… Кому была нужна какая-то цыганка, когда ежедневно пропадали без вести тысячи?

— А ты? Сколько было тебе?

— А я знаю? У цыганок рано становятся женщинами, едва только появится первая кровь. Меня бы отдали в соседний табор — к отцу уже приходили свататься и внесли за меня выкуп. Дуб хорошо сделал, посоветовав Косматому меня украсть. Мне понравилась свободная жизнь в лесах.

— Где теперь его дети?

— Кто его знает? — она вздохнула. — Родными они мне не стали… Что могла сделать для них молодая и неопытная девчонка? Девочка умерла от простуды, прежде чем я научилась обращаться с травами… а ее братья сгинули сами — ушли и не вернулись. Косматый сильно постарел тогда…

Стара, хмуро перекидывала камешки и ладони в ладонь, и неожиданно бросила их на землю:

— Все, Дар. Хватит о прошлом, тебя должно интересовать будущее.

— Ты его знаешь?

— Да. Твой голос дал силу этим камням — им все равно, о чем с тобой говорить.

— Догадываюсь… Твои сородичи так охмуряли доверчивых граждан и выуживали у них деньги!

— Не все, — она лаконично оборвала мое негодование. — Только те, кому разрешено. Есть цыгане, которые занимаются гаданием, есть — воровством. Я происхожу из тех, кто просто кочует и, при случае, не брезгует заработать на легковерии людей. Только ты забыл — цыганского, во мне осталось, только что кровь, да имя…

— Имя?

— Старица… Старой меня прозвали позже.

Стара снова кинула камни и уже серьезно посмотрела на меня:

— Хватит тревожить прошлое… Слушай меня, будущий вождь! Того, что было — не вернуть! — забудь о нем. Но есть настоящее! Твоя жизнь теперь на моей ладони, как и жизнь тех, кого ты оставишь после себя! У тебя будет множество битв — кровь заливает мои пальцы так же часто, как вода от дождя! Но у тебя есть много друзей, верных и преданных. Опирайся на них, и ты станешь непобедим!

— Стара…

— Не перебивай меня! Мое время подходит к концу — я вижу это… После моей смерти, шаманом станет Белая Сова. Он уже умеет многое и знает достаточно, чтобы меня заменить. Только моего дара предвидения он не постиг… Это, не просто слова — опыт тех поколений, которые веками жили на природе и умели слышать ее, как ты слышишь сейчас меня. Мои предки, даже, разговаривали с лошадьми, на удивление всех остальных! Но я больше не цыганка! Я — жена, умершего много лет назад, вождя, теперь его место свободно. Ты становишься им по своей, или, по чужой воле. Сова не может — он не способен вести за собой людей…

— А я могу? Все это слишком сложно…

— Напротив, все просто. Терпи и делай свое дело. — Стара вздохнула и принялась складывать камешки в мешочек. — Ладно… хватит. Я сказала тебе много, и не сказала ничего. Ты сам видишь — я не стала тебе ничего обещать! Или ты хотел услышать что-то иное?

— Нет. Достаточно и этого. Кажется, я должен тебе верить? Что ж, я все понял. Ты не предсказываешь как настоящая цыганка, потому что ты стала индианкой?

— Ничего ты не понял. Потому, что Стара — не Старица. Я перестала ею быть, когда Медведь сделал меня женщиной. Он не дождался, пока я вырасту — его плоть требовала женщину. А наше знание передавалось только девушкам, не познавшим мужчин. И до того, как они сами выбирали себе спутника. Но мне-то, все равно не суждено было его иметь — выбора… Однако, кое-что я смогла запомнить — мое умение осталось при мне! — она сердито взмахнула посохом. — Слушай! Твой путь — путь всех людей долины. Тебе придется это принять, иначе они погибнут, как погибли все те, кто жил здесь до нас. Ты пришел оттуда, где остались миллионы. Ты не забыл об этом? И ты носишь знак зверя на своих плечах…

Я невольно посмотрел на свои руки. Стара, не улыбаясь, быстро сказала:

— Оголи рукав! На твоем плече клок черных волос! Так? Это метка…

— У Лешего, таких меток — вся его кожа!

— Леший — человек. А ты… Ты сумел им остаться. Иди к своим друзьям и спеши в форт. У одного из твоих спутников волосы чужака на поясе — может не говорить, откуда. Но и твои враги не дремлют, я слышу их крики в своих ушах! Ты не стал спрашивать, сможешь ли победить… Хорошо. Ты имеешь терпение. Я отвечу, хоть и не хочу этого делать. Через большое испытание, Дар…

Стара поднялась с колен — ей пришлось опуститься на них, когда она бросала камни. Я протянул ей руку для помощи. В моей ладони внезапно оказались крепкие и сухие руки.

— Стара не изнежена, как многие из тех, кто живет в поселке. Все свои годы она провела в лесах, под открытым небом, и до сих пор, может сама пройти большое расстояние, чтобы найти нужные травы для лечения или еды.

— Это ведь ты научила Дину отыскивать их, по твоим рецептам изготовлены многие мази?

— Стара учила и Ясную Зорьку. Не все в будущем хорошо у молодой жены Совы — помоги ей, когда придет время… — она загадочно посмотрела на меня, но не добавила больше ни слова.

— Помогу… Погоди, что еще может у них случиться? Дина погибла — этого мало?

— Тихая Вода ушла сама — Стара не видела ее будущего. А юная Зорька скоро повзрослеет. И бывшая цыганка это видит… Тебе все нужно разжевывать?

— Ладно… — Мне стало неловко. Может, она и впрямь верит в свою способность предвидеть будущее? Кроме того, на языке вертелся вопрос, не дающий покоя…

— А что ты там говорила, про метку?

— Мало того, что уже услышал? Выпустишь зверя наружу — назад не загонишь!

Я затаил дыхание… Откуда Старуха знает о моем, жутком прошлом, когда я, сходя с ума от одиночества, едва не превратился в монстра? Я даже Нате не во всем признался!

— Не гадай. У тебя глаза оборотня. — Стара выпрямилась и смотрела мне прямо в лицо. — Но ты не бойся… Ты — человек, и я это уже подтвердила. Но много и таких, кто не сумел… Или, не захотел. Однажды, твой «зверь» проснется. И захочет крови! Ты — должен оказаться сильнее! Большего не скажу — не вижу. А ты и сам все знаешь… Борись с ним!

— Ты пойдешь с нами?

— Нет. В соседнем стойбище болеет женщина, а Сова не может сейчас прийти к ней. Я иду вместо него — попробую вылечить. А ты иди, к своим. И помни мои слова! И еще, — она заговорщически подмигнула. — Не рассказывай никому о том, что слышал, не надо… Все и так сбудется, но не искушай судьбу… Даже ту, которую делаешь своими руками!