Наше возвращение многие посчитали чудом. Салли, наивная в своей простоте и вере в человеческие чувства, даже искренне хотела идти и просить Сыча, чтобы он отдам им наши тела — для похорон. Сова и Череп едва отговорили ее от столь опрометчивого шага. Это касалось не столько нас, сколько понимания того, что никакого сочувствия у вожака банды она не найдет. Салли, в лучшем случае ожидала смерть — если быстро! В худшем — долгое и мучительное издевательство, насилие, которое закончилось бы все равно первым, но со всеми возможными ухищрениями, для продления страданий. Впрочем, иностранке было сложно понять особенности местного криминалитета — и Черепу пришлось даже прикрикнуть, чтобы ее удержать…

Долго отдыхать не пришлось. Переведя дух и подлечив раны, мы вновь стали нападать на фуражиров банды, вынуждая зэков довольствоваться скудными запасами, уже хранящимися в озерном селении. Но я видел — силы людей полностью иссякли! Не могло всего несколько человек противостоять целой орде наглых и безжалостных захватчиков. Вернее, могли… Но как? Больше полугода мы практически постоянно жили на ногах — а враг имел возможность сменять свои отряды, высылаемые для нашей поимки. Что до ожидаемой помощи — ее так не дождались. Долина давно замерла, выжидая, когда кто-то из сторон порвет друг другу глотку…

Рано или поздно ошибка должна была случиться. Устав от жуткого перенапряжения, я велел всем отойти в прерии, ближе к границам Низин — местности, где опасное соседство диких зверей лишь усугубляло наше положение. Но там существовала небольшая надежда на несколько спокойных дней — враг не решался заходить столь далеко от своих лагерей. Надежда не оправдалась. Грива-Грев, выследив с помощью мужчин из Озерного (да, нашлись и такие!) наше месторасположение, убедил Сыча выступить всей оравой — и теперь банда практически охватила нас со всех сторон. Так и не успокоившись от прежнего позора, он вел свою свору упорно и зло, в твердой решимости настичь и перебить тех, кто до сих пор имел наглость уцелеть от его отборных бойцов.

Мы отступали к Синей реке. Попытка оторваться, затаиться в зарослях, успеха не имела — Грев, наученный горьким опытом, прочесывал все шаг за шагом, при малейшем подозрении, или сближении, просто засыпая все стрелами. К прочему, Сыч послал гонцов в Клан — вожак решил собрать в кулак все свои силы! Череп, попытавшийся их перехватить, получил нож в бок (даже его таланта не могло хватить при схватке сразу с семью бандитами!) и чудом остался жив. В итоге, еще один отряд врага, пришедший из Предгорий, свежий и отдохнувший, практически сразу отрезал нам дорогу на юг. Другой — просочившийся в Черный лес, как я полагал, для того чтобы выйти к форту, получив сигнал, вернулся и оттеснил нас от спасительных деревьев. Все вместе, они уверенно загоняли крохотную горстку охотников и женщин в угол — к обрывистым берегам у больших сопок. Там, с неимоверным трудом, успев продраться сквозь колючие заросли, мы спустились к предательским зыбунам и, с огромным трудом преодолев без потерь плывуны, еще два дня бежали к далеким вершинам виднеющихся скал. Враг преследовал по пятам, превосходя как числом, так и желанием наконец-то расправиться с осточертевшим противником. И, беря во внимание все сопутствующие условия — возможность у Сыча сейчас для этого имелась самая подходящая. Кольцо сжималось…

Мы отступали к Каменным Исполинам. Остановившись в раздумье, возле прохода в скалы, я вопросительно взглянул на индейца. Тот, поняв без слов, отрицательно мотнул головой.

— Нет. Сова вчера видел воронов в небе — черные вестники лишь кружат над головой, и не делают попытки напасть. Ты сам знаешь — эти птицы слишком умны, и не станут рисковать понапрасну.

— Считаешь, на той стороне — засада?

— Следов не видно. Мой брат может увести туда людей, но он не знает, что сейчас происходит по ту сторону камней. Но у врага тоже есть опыт. Если мы сунемся туда — на выходе всех перебьют стрелами.

— Хао. Оставим это.

Мы устало повернули назад. Преследователи загнали нас в самое гиблое место Низин — чего я так опасался. Вокруг простирались обширные луга, слишком красивые, чтобы казаться ловушкой — но, из-за своей открытости, именно таковыми и являющиеся. Люди тихо переговаривались промеж собой…

— Они сожгут форт. Если уже не сожгли. Туча и мальчик, возможно, уже мертвы.

— Дар! — Череп, чья выносливость стала уже легендой, возник, как привидение, из-за высоких трав. Спецназовец получил в схватках столько ран, что никто не понимал, как он, до сих пор, держится на ногах. Вот и сейчас, кривясь от боли и держась за кровоточащий бок, мужчина указал на кустарник, метрах в ста позади:

— Их семь, или восемь. Зашли вперед остальных — или, авангард, или хотят первыми добраться до наших шкур. Прикончим этих — другие слегка умерят свой пыл!

— Чем? — Я угрюмо смотрел на практически пустой колчан. — В схватку вступать — крики и шум, привлечем внимание. Да и не хочу я ввязываться в рукопашную…

— Придется. — Сова поддержал охотника. — Мой брат жалеет людей — это право и обязанность вождя. Но воин должен думать о битвах и победе — иного выхода в войне нет.

— В войне? — взглянув на покрывшееся морщинами и многодневной щетиной, лицо индейца, я сдержал рвущиеся слова… Я не хотел этой войны. Но и остаться в стороне, позволив ублюдкам в черных куртках вершить произвол в прерии, тоже не мог. Была ли в том вина моего названного брата?

…Местность, выбранная для засады и уничтожения передовой части банды, находилась совсем рядом — в паре часов нашего, «волчьего» шага. Что до бандитов — они так споро идти по пескам и травам не привыкли, и это давало нам фору примерно на еще час-полтора. Достаточно, чтобы приготовиться и встретить их достойно… Пытаясь заманить преследователей, мы углублялись в прерии все дальше и дальше, вступая в те края, где хозяевами являлись стаи одичавших собак и страшных, перерожденных волков. Череп и Сова все чаще отходили от отряда, забегая вперед и в стороны, разведывая прилегающую территорию, а Шейла, памятуя о проводниках, чьими услугами пользовались уголовники, внимательно оглядывалась по сторонам. Ната, вспомнив наше столкновение с гигантской змеей, оглядывалась, пожалуй, чаще прочих. Все, посвященные в схватку с чудовищем, так же были настороже. Внезапно я ощутил знакомый и стремительно надвигающийся холодок — чувство, предупреждавшее об опасности! Более того — на этот раз оно стало осознанным… Я уже понимал, что это!

— В кустах!

Взволнованный оклик Черепа мгновенно заставил отряд замереть на месте.

— Впереди!

Он указывал на колышущиеся ветви, усеянные колючими и мясистыми плодами неизвестного нам растения. В высоких травах, почти вдвое превышавших человеческий рост, и где ветер едва мог пробиться сквозь их мощные и густые кроны, было совершенно тихо. И шум, производимый нашими шагами, вряд ли был слышен далее, чем на десяток шагов — его почти полностью скрадывал влажный мох. В таких условиях это шевеление являлось более чем подозрительным! Мы, не сговариваясь, вскинули луки.

— Стой.

Невесть откуда взявшаяся Ульдэ, остановила готовые слететь с тетивы стрелы. Она осторожно и медленно приблизилась к внушавшим опасение зарослям. Зорька закусила губы, сдерживая готовый вырваться крик, рядом нею сразу встала Ната…

— Неа… Уарр!

Этот, ни на что не похожий крик и дикий, грозный рык, вырвавшийся из зарослей, заставил Ульдэ броситься в сторону. Пять или шесть стрел, одновременно, впились в густую листву — что бы там ни было, хоть одна, но должна найти цель! Но, готовые уже встретить неведомую опасность, мы недоуменно смотрели друг на друга и на ветви кустарника, сквозь которые кто-то, или что-то, очень быстро продирался, прочь, от нашей кампании. Череп, возбужденный и стремящийся встретить врага ударом копья, ринулся было вслед, но был остановлен более хладнокровным Стопарем.

— Не нужно. Он — ушел.

Мы встали рядом, провожая взглядами существо, так и не появившееся нам и столь стремительно исчезнувшее в зарослях. Некоторая заминка, вызванная этим событием, заставила забыть о преследователях, идущих в нескольких часах ходу позади. Однако, ненадолго…

— Вперед.

Я заменил Черепа, прокладывавшего дорогу все это время.

— Кто бы то не был — те, кто идут позади, сейчас более опасны. Вперед!

Отряд вновь пустился в путь. И мужчины, и женщины, быстро и уверенно, не смотря на длинный переход, миновали заросли и углубились в каменные насыпи, сделанные природой или Катастрофой. Здесь мы могли не бояться врага — среди валунов, прячась за громадными камнями, имея возможность бить бандитов наверняка, сами оставаясь неуязвимыми для их арбалетов. Ната поравнялась со мной, и, пропустив мимо себя цепочку, тихо спросила:

— То, что ты услышал, Дар… Я ни с чем не спутаю этот клич! Мне не показалось?

Я кивнул, сразу поняв, о чем она спрашивает.

— Да.

— Дар… Откуда Это? Здесь?

— Не знаю. Он подняться по стенам Провала. Хотя… Нереально, даже для такого… Давай, потом поговорим.

Она согласно вздохнула, поправив на плече поклажу. Мы не стали ни о чем спорить… Звуки, услышанные нашими товарищами, для нас с девушкой являлись хоть и очень давним событием в насыщенной событиями жизни, но слишком памятным, в силу некоторых причин. Только у одного живого зверя — или человека! — мог быть такой знакомый, нам двоим, рык… И я, холодея от предчувствия, уже знал — видения начинают обретать свою плоть! Этот зверь… Нет, этот Зверочеловек — здесь! И мы, рано или поздно, столкнемся, лицом к лицу!

Подстеречь авангард не получилось. Умудренные опытом, враги не стали углубляться в опасные залежи из камней — они остались стоять и дожидаться своих. Нам снова пришлось уходить… На спасение, начался затяжной, все скрывающий дождь. Поля и луга Низин жадно впитывали небесную влагу, отдавая взамен целые облака тяжелых, труднопереносимых испарений. В этом тумане наш отряд смог прорваться через заслоны бандитов и выйти к более приветливым для людей, холмам. Там нас встретил Чер. Следопыт, последний из дозорных, был оставлен мной — следить за лагерем в Озерном селении, и предупредить, если враги решатся возобновить военные действия. Так как уходить пришлось быстро — оповестить Чера о собственном бегстве никто не смог. Но у нас была договоренность — в случае таких вот, совсем отчаянных ситуаций, те, кто уцелеет, соберутся именно здесь, на том самом месте, с которого мы с Натой когда-то любовались открывшимся перед нами видом долины. Как давно это было!

Почти весь почерневший от изнурительного бега и скитаний по прериям, он из последних сил нагнал отряд, и, валясь с ног, нашел силы лишь на то, чтобы сказать:

— Они в двух часах ходу отсюда… С ними Док. Даже раненые идут вместе с остальными — из тех, кто может передвигаться сам. Тяжелые остались в поселке — и там еще человек пять, для охраны. Сыч расставил всех полукольцом — я едва прорвался. Вас прижимают к реке…

Мы переглянулись с Совой. По берегу Синей, мы могли уйти вдоль линии холмов на север — к развалинам мертвого города. Не изучившие всю долину так, как знали ее мы, бандиты просто упустили такую возможность. Похоже, что на этом направлении у них были не очень хорошие проводники. Но Сыч все равно бы поспешил за нами дальше, в зависимости, от того, куда мы потом повернули. Времени для выбора почти не оставалось…

Ко мне подошли Элина и Череп.

— Стрел больше нет… Осталось совсем мало — этого не хватит даже на один бой. Потом — только рукопашная. И тогда…

Я опустил голову. Только мужчины могли рассчитывать в этом бою на что-то. А когда на каждого навалиться сразу по пять-шесть человек — победа становилась утопией…

На песке лежала Салли. Она бредила. Ее раны нагноились, и она не первый раз теряла сознание. По началу, мы помогали ей передвигаться, по очереди, а сейчас ее приходилось нести на руках. Не лучше себя чувствовал и Стопарь — булыжник, когда-то брошенный сверху на его голову, если и не разбил могучие кости кузнеца, то сотрясение нанес основательное. Морщился Череп — мази Наты не спасали от ран, нанесенных оружием зэков. Бледные лица других соратников тоже указывали на отметины от стрел и ножей бандитов.

— Боя не выдержать. Это нереально. Сова и ты, Череп, подойдите ко мне. Элина, посмотри, как там Салли…

Я отвел мужчин в сторону.

— Это — все, что у нас есть. Несколько стрел на всех, праща, меч, копья, пара дротиков Наты, томагавки и ножи. Слишком мало…

— Хватит, чтобы умереть с честью!

Я покачал головой.

— Я не хочу умирать… Мы не для того вынесли тот кошмар, чтобы сейчас подставиться под дубинки этой своры. Но и то, что я хочу сделать — смертельно опасно…

Я изложил им свой план. Мы втроем — не более! — должны проникнуть в лагерь врага. Люди в банде тоже не железные, и останавливались на ночь, разводя костры по кругу. Там был Док, которого принудили идти вместе с ними. Там были раненые, вязавшие Сыча по рукам и ногам. Там были и сами главари, которые вели их на это сражение, хотели того остальные, или нет.

— Мы убьем Сыча и Гриву-Грева. Если попадутся другие — убьем и их. Если успеем… Без вожаков, они разбредутся, кто куда. Это не победа — но уже и не поражение. Пока будет свалка — наши, смогут уйти подальше. Если мы не вернемся к утру — пусть уходят в горы… Долина будет потеряна для них. Да, там тоже опасно. Но в горах легче спрятаться от врага.

Череп безразлично подбросил и поймал камешек, который держал в руке.

— Как скажешь… Я дал слово, что стану выполнять твои приказы, не обсуждая. Какая разница — где? Это — славная охота…

Сова с грустью посмотрел на него и произнес:

— Череп не имеет никого, о ком он должен заботиться… А у Совы — жена и старуха. Зорька — почти девочка… У Дара — его женщины. И они не старше моей скво. Что будет с ними? Это ли, единственное решение? Сова не против удара по врагу, но это — плохая охота…

— Постараемся остаться в живых.

Мы не стали посвящать никого в мой план. Я отвел в сторонку пошатывающегося Стопаря и шепнул, что мы собираемся сделать. Старик возмутился, но тут же остыл — он прекрасно понимал, что в рукопашной мы не имеем никаких шансов. Убей мы хоть двадцать человек — с нами расправятся остальные. Для тех, кто уцелеет в свалке — участь, хуже самой смерти… А еще отряд Беса, и несколько разрозненных групп, которые Сыч оставлял в маленьких селениях и в Клане. Мы так и не выяснили точно — сколько всего людей вышло из шахты? Даже сами бандиты, которых удавалось захватить в плен, путались, утверждая, что их было, то чуть менее ста, то, едва ли не втрое больше.

Чер, которого мы посвятили, рассказал, куда надо идти, чтобы пробраться к лагерю бандитов незамеченными. Для нас, привыкших часами скрадывать зверя в засадах и ползать по земле, это не являлось слишком уж трудным делом.

В стане шел ожесточенный спор, скорее похожий на ссору. Бандиты кучковались меж собой, и, то и дело, подходили к костру, возле которого расположились вожаки. Сова, которого мы подняли на своих спинах из укрытия, наблюдал за этим и вполголоса комментировал события…

— Сыч говорит с людьми. Что-то доказывает… размахивает руками. Кричит, громко!

— Пасть бы ему порвать… — пробурчал Череп, на которого пришлась основная тяжесть веса индейца.

— С ним спорят… Они выдвинули одного из круга, он встал возле костра. Жестикулируют, слов не слышно… Сыч его ударил кулаком в лицо! О! Сыч выхватил… Это пистолет! У него есть настоящее оружие, мой брат! И он целится в лежащего!

— Становится интересно… — я пробормотал, чувствуя, как у меня немеет плечо…

— Они опять ругаются. Тот, упавший, поднялся и спрятался в толпе. Грев, кажется, это он, тоже встал и пытается всех унять. Жаль, если бы Сыч убил того человека — было бы неплохо.

— Лучше, наоборот! — Череп вновь вставил реплику.

— Все обступили главарей… Спор идет не на шутку… Мой брат может радоваться — в их стане нет единодушия!

— Слазь! У нас уже спины ломит!

Мы отползли на безопасное расстояние — уроки наших нападений подействовали на бандитов, и теперь они выставляли охранение. Кроме этого, вокруг временного лагеря постоянно ходил патруль из шести человек, который мог появиться в любой момент. Если бы не ссоры и споры внутри самого лагеря, отвлекшие внимание охранников, нас бы уже давно могли заметить…

— Нужно поговорить с Доком.

Сова с сомнением посмотрел на лагерь и кольцо бандитов, продолжавших выяснять свои внутренние проблемы.

— Нам не попасть внутрь. Их много, а к главарям, в таком бедламе, вообще не подступиться.

— Ты не заметил, сколько там раненых?

— Человек двадцать. Но самого Дока, я не видел.

Первоначальный план давал трещину. Мы не могли попасть внутрь лагеря и убить вожаков. Кроме того, наличие у Сыча огнестрельного оружия делало такую попытку и вовсе безрассудной. А времени оставалось в обрез — утром он поднимет банду их и заставит пойти вперед. Встреча с уголовниками на холмах, возле реки, закончиться для всех нас, может и славным — но, последним боем. Мы хмуро смотрели издалека на мелькавшие фигурки врага — их, по-прежнему, слишком много…

Я с тоской подумал о том, как много мы могли бы сделать, имея в руках, хотя бы один автомат. Даже винтовка — одного только звука выстрелов, могло хватить, чтобы напугать их! Но, беда в том, что бандиты прекрасно знали, что у нас нет такого оружия… К слову сказать, Бен, наш инженер и изобретатель, пытался смешать в определенных пропорциях, древесный уголь, серу и другие компоненты, но из этого пока ничего не получалось, кроме грохота и разнесенных в куски, горшков… Горшков. Горшков?

Я быстро наклонился к индейцу.

— Сова! Все меняется! Я знаю, что нам следует делать! Мы уже один раз напугали их — чучелом зверя! Попробуем еще раз, при помощи гремучей смеси Бена!

— Она взрывается сама собой — мулат не сделал пока надежного запала. Это рискованно.

— А мы и не будем пытаться ее взрывать. Это у тебя с собой?

Сова кивнул. Он принимал участие в экспериментах Бена, получить что-то, вроде гранат, и хранил в мешке несколько кулечков сухой смеси.

— Он пытался сделать их взрывающимися от фитиля… И мы никогда не знали — не разорвется ли при этом порошок у нас в руках? Но ведь можно к нему и не приделывать фитиль!

Догадка озарила лицо индейца, и он скупо улыбнулся.

— Шаман понял. Враги остановились возле небольшого озера и не ждут оттуда нападения. А все другие стороны охраняются. Если Сова подплывет под водой поближе, в тот момент, когда стрелы упадут в костры — он сумеет попасть в центр лагеря незаметно!

— Но это верная гибель, мой брат… Я всего лишь хотел произвести побольше шума, и все. У тебя нет шансов вернуться, ты понимаешь это?

Он чуть скривил уголки губ:

— Вождь посылает своего друга на смерть, но не хочет признаваться в этом даже себе… Не нужно. Это война, и в ней всегда есть убитые. И не только со стороны врага. Белая Сова знает, как рисковал Дар, спасая свою жену, когда стал свидетелем гибели дочери Бороды. Теперь индеец должен сделать это для того, чтобы его вторая скво, могла дожить до следующего вечера! Не останавливай меня, мой брат… Я лучше тебя плаваю и дольше могу находиться под водой. Я вылезу незаметно и убью Сыча, или другого вожака! Он даже более опасен для нас!

Мы привязали к стрелам мешочки со смесью, даже не зная, подействует ли это средство сейчас… Бен, иногда, добивался эффектных результатов, а иногда не происходило ничего. Сова видел сам, как порошок принимался гореть очень ярким пламенем, попадая на огонь — мулат часами стачивал, попавший ему в руки кусок блестящего металла в пыль, и добавлял его в свою алхимию. Я подозревал, что это магний, и удивлялся тому, где он смог его достать. Теперь нужды в фитилях не было, и в осторожности, тоже — стрелы сами доставят этот порошок в огонь, и, если повезет, то разнесут эти костры… Или, просто сгорят в общем пламени.

Мы проводили Сову, снявшего с себя все, кроме пояса с ножом и томагавком. Затем, осторожно вернулись назад, к лагерю бандитов. Там до сих пор продолжалась перепалка. Очевидно, они так и не смогли прийти к единому мнению. Более того, там так увлеклись этим, что позабыли и об охранении, и те, опершись на самодельные копья, тоже стояли возле говорящих, принимая участие в общем споре. Мы подползли так близко, что смогли разобрать несколько слов. Через пару минут, возле одного из костров, появился Док. Он отодвинул кого-то в сторону и склонился над сидящим в неудобной позе человеком.

— Терпи… Будет еще больнее, если ты не дашь мне это сделать.

Он перевернул раненого на живот и принялся осматривать его спину. Череп сквозь зубы шепнул:

— Мы их старательно калечим, а он — лечит!

— Ему приходится это делать… Док не из тех, кто способен пройти мимо больного, даже бандита. Но я бы предпочел, чтобы он сейчас находился в нашем лагере и врачевал Салли. Ната совсем голову потеряла, не зная, чем ей помочь!

Док принялся за очередного раненого. Тот весь перекосился от боли. Мы разглядели на его руке громадную опухоль, очень похожую на след от попадания отравленной стрелы Наты.

— Если это гангрена, то здесь и наш Док бессилен. Но мы давно уже не пользовались отравленными стрелами…

— Ааа! Костолом! Лепила! Падаль! Пусти!

Док, неожиданно сильно, придавил руку кричащего и полоснул по ней маленьким и острым ножичком. Кто-то ухватился за плечи, попытавшегося вскочить человека, и удержал его на месте. Из раны густым фонтаном хлынул гной, и уголовник, побледнев как смерть, откинулся на спину…

— Жить будет… — Док довольно равнодушно посмотрел на него и стал перевязывать руку, доставая приготовленные из травы бинты, лежавшие в его врачебной сумке. Он осмотрел еще пару больных — к ним никто не подходил, кроме него. Предоставленные самим себе, они только стонали и оживились лишь при его появлении. Я узнал среди раненых и того, кого отправил в поселок без пальцев. Он теперь носил руку на перевязи и морщился, когда ее задевал.

— Вот так они относятся к своему братству… Раненые боятся оставаться в поселке у озера, думают, что их там бросят. А если прижмет, Сыч, не стесняясь, прикажет всех их передавить, чтобы они не связывали его по рукам и ногам. И кто знает, не так ли уж невыполним, будет этот приказ?

— Не думаю… — Череп насторожено следил за темной водой — Будь так, он бы вообще их не взял. А что касается приказа… Мне кажется, что они вожаков слушают только по инерции… И, еще, из-за пистолета. Сова уже должен подплывать… Начнем?

Мы вскинули луки — возле каждого лежало по три подготовленных стрелы. Остальные мы оставили девушкам, как лучшим лучникам отряда, для обороны от хищников, если те вдруг нападут на них в холмах.

Состав Бена сработал на славу — стрелы приземлились в огонь, и почти сразу раздались громкие хлопки. Толку, как от взрывчатки, оказалось мало, а вот шумовой эффект — потрясающим! Бандиты стали ничком падать на землю, всерьез решив, что их забрасывают настоящими гранатами! Я увидел, как при очередной вспышке магния, из воды выскочил индеец и, прикрываясь телами растерявшихся зэков, подкрался к Греву. Сова взмахнул томагавком, и тот упал на землю, хватаясь руками за голову… Сыч отчаянно закричал, выхватил пистолет, бабахнул выстрел, и Сова, словно споткнувшись, изменил свое движение и так же быстро бросился обратно в воду. Сыч подбежал к воде и принялся палить в нее, не целясь… Бандиты забегали в растерянности, никто не мог понять, что произошло. Обстановка усугублялась взрывающимися кострами, и там царила полнейшая паника… Будь нас хотя бы человек тридцать — здоровых и отдохнувших! — и этой ночью с бандой можно было бы, если не покончить, то основательно разогнать по всей прерии!

Я тревожно смотрел на черную воду — Сова не появлялся слишком уж долго. Мы отползли назад и подобрали его вещи. Если индеец выжил, после почти в упор выпушенной в него пули, то появиться он должен где-то здесь… Мы беспокоились еще и потому, что во многих озерах и речушках, водились такие страшные существа, что попасть в воду в крови — значило, нарваться на их зубы! Уже не один раз в поселке у озера погибали люди, непредусмотрительно пытавшиеся зайти в воду слишком далеко, чтобы выбрать место для более удачной ловли. Тогда, они сами становились уловом для созданий, в чем-то сильно смахивающих на помесь акулы и крокодила…

Сова вынырнул много ниже того места, где мы его ожидали. Он тяжело выбрался из воды и рухнул на землю. По руке стекала кровь — пуля пробила мякоть пониже плеча…

— Мой брат бледнее меня… С Совой все в порядке — он жив и способен нести свое оружие! Сыч только зацепил меня. Я сожалею, что мой томагавк не сумел достать главаря банды! Но его помощник уже никогда никого не поведет на грабеж… Как думает Дар, Сова надолго испортил настроение в лагере бандитов?

— До утра, надеюсь… Пусть там побегают, а нам пора возвращаться к своим.

Утром лагерь бандитов оставался на прежнем месте, и никто из этой стаи не покинул его. Ульдэ, посланная следить за передвижениями зэков, вернулась с сообщением, что банда так и не решились завершить своего предприятия, хотя им нужно было сделать всего одно усилие, чтобы покончить с нами, раз и навсегда…

— Они спорят, — Ульдэ кратко охарактеризовала происходящее в стане уголовников.

— Спасибо, Ульдэ. Иди, отдыхай.

Сова, морщась — ему только что сменили повязку на руке! — проследил за быстрыми и резкими движениями девушки и, невольно, за грациозной Элиной, которая направилась сменить ее на посту. Он заметил мой, слегка насмешливый, взгляд и вздохнул:

— Огненный Цветок остается женщиной даже на войне… Она становится все красивее, хотя вынуждена вести себя не как скво, а как воин.

— Смотри, не скажи этого еще раз, — я шепнул, усевшись рядом. — Зорька поблизости. Подумает, мой брат совсем потерял голову.

— Зорька не первый год жена индейца. Она настоящая скво и не станет устраивать истерик по такому незначительному поводу. Она будет только рада, если Сова приведет в дом еще одну женщину.

— А Сова хочет привести женщину?

Индеец печально улыбнулся.

— Нет… У Совы была подруга — рана слишком свежа, чтобы лечить ее таким способом. Он любил… и развеял ее пепел. Другие женщины его больше не интересуют.

— А как же Зорька?

— Она — отдых его души. А Тихая Вода — пристанище сердца… Огненный Цветок — радость для глаз! Но я хочу прекратить этот разговор, иначе, мой друг может подумать, что индеец забыл, кем она является для его брата!

— Я не обиделся. Она красива, с этим нельзя спорить. И я сам бы не мог сдержать восхищения. Она — самая красивая из всех девушек в долине…

Зорька, которая следила за подступами к нашему пригорку, замахала руками.

— Элина бежит назад! Она показывает на лагерь врага!

— Они решились, наверное…

Мы быстро поднялись и посмотрели друг на друга. В горы, или в город? Мы еще могли уйти в любом направлении. Но, через полчаса, выбор был бы ограничен только одним маршрутом. А если банда, действительно, решилась на нападение, то, этих нескольких минут, у нас уже и нет. Зорька, продолжающая следить за подбегающей Элиной, еще раз вскрикнула:

— Я вижу тех, кто спешит за ней! Их трое, и у них в руках какая-то тряпка!

— Элина так близко их подпустила к себе?

Мы вскинулись — если это погоня, то уйти быстро не получиться… Череп взял свой лук и заскользил меж камней, выбирая место для обстрела.

— Сейчас она сама все скажет!

Девушка, запыхавшись от быстрого бега, перевалила через гребень пригорка, за которым мы расположились.

— Я не успела даже приблизиться к лагерю… Они вышли навстречу, и мне пришлось сразу мчаться назад! Мне кажется — это парламентеры!

— Что?

Зорька, продолжающая следить за приближающейся троицей, подтвердила:

— Они озираются по сторонам, видимо, боятся нападения. И, снова, подняли свою тряпку!

— Какой у нее цвет?

— Не знаю… Вряд ли он похож на белый, но откуда им взять белый холст?

Это звучало резонно. Я и Сова поднялись на вершину пригорка. Парламентеры остановились в нерешительности. Стало видно, что они растерялись, не зная, куда именно им следует идти дальше. Я чуть приподнялся над камнями, сделав знак Черепу не стрелять.

— Дальше — ни шагу!

Все трое сразу остановились и послушно замерли на местах.

— Зачем пришли? Жить надоело?

— Нам нужен старший!

— Для чего?

— Передать кое — что…

— Говори! — я встал во весь рост. Если это военная хитрость — оставшимися стрелами их успели бы продырявить в упор…

— Слышь, ты, авторитет! Разговор есть!

Мы удовлетворенно переглянулись, а Ната усмехнулась…

— Говори!

Они замялись…

— Не мы! Это Сыч, хочет с тобой, перетереть! Он пахан — ему и карты… Наше дело — договориться о стрелке! Так что сказать?

— Стойте на месте и не двигайтесь!

Я спустился вниз, наказав Зорьке внимательно следить за чужаками. Сова достал кресало. Спички, как роскошь, имеющаяся у нас в подвале, давно закончились, и все перешли на этот примитивный вид добычи огня. Я, как-то, попробовал, интереса ради, разжечь огонь с помощью трения и потом долго смеялся над своими, и не только своими, попытками. Очевидно, для этого нужно обладать чем-то большим, чем теоретическим знанием. Лишь знакомство с Ульдэ и ее ловкость в этом деле, убедили, что такой способ тоже имеет право на существование.

Он раскурил свою трубку и лишь после этого спросил:

— Это может оказаться ловушкой… Что, если основной отряд сейчас довершает окружение?

— Исключать нельзя. Но я не уверен в том, что у них есть люди, склонные к самопожертвованию, ради победы. А эти — прекрасно понимают, что с ними будет, если мы заметим других бандитов. Они — умрут первыми.

— А мы — следом.

Стопарь задумчиво почесал бороду.

— Ты погоди пока, поминки справлять… Увидим других — будем отходить, всех делов-то… Мы устали, так и они — не меньше нашего. И вы их ночью взбаламутили — тоже факт. Банда дошла до предела… А возвращаться — тоже бояться. Они ведь не знают, каковы у нас дела? Если это, на самом деле, приглашение на переговоры, то это почти победа!

— Ты думаешь?

Стопарь еще раз хмыкнул и утвердительно кивнул.

— Согласись на разговор, тогда и узнаем.

— Нет! — Элина вскинулась и бросилась ко мне. — Не надо! Я помню, чем закончились одни переговоры! Не ходи! Забыли, чем все обернулось в лесу? Сыч мог привести с собой, кого ни будь, из местных жителей, и тогда он начнет убивать заложников на твоих глазах, требуя нашей сдачи! Или просто убьет тебя…

— А если это не так? — Стопарь недоверчиво покачал головой. — Если он запросит мира?

Сова красноречиво показал на свой нож. Череп, так же молча, на последнюю стрелу в своем колчане. Бен, устало и тяжело выдохнул:

— Если банда просить мир — пусть будет мир. Мы не воевать дальше — нет силы, нет оружие. Все ранен, все давно не есть… Мы не знать, что есть дело в форт? Как люди долина? Нам никто не помогать, и нас меньше в пять-десять раз, чем есть банда. Еще один битва — и все…

— Я пойду на переговоры.

Элина опустила голову и закрыла лицо ладонями. Ната осторожно коснулась моего плеча.

— Я — всего лишь женщина… Но я — твоя женщина. Сова говорит — скво не место возле совета воинов. Но мы все стали воинами, и девушки, в не меньшей степени, нежели мужчины. Позволь мне сказать свое мнение.

Я, молча, кивнул.

— Я считаю, — Ната повернулась ко всем. — Дару следует встретиться с Сычом Главарь банды боится решающего сражения, даже больше, чем мы. И люди ему нужны — он не может не понимать, что после этой битвы ему некем будет держать в подчинении долину. Тогда, восстание произойдет неминуемо! Сыч предложит мир, я в этом не сомневаюсь. А мы — примем его! Пусть Дар согласится на многое, из предложенного Сычом — нам нужно выиграть время, чтобы отдохнуть и собраться с силами. Весть о том, что банда вынуждена пойти на перемирие, всколыхнет людей долины. Они убедятся в том, что Сыч не всесилен, и, может быть, после этого к нам придут мужчины… Я — за переговоры.

Некоторое время все молчали. Я нарушил паузу, призвав всех к вниманию:

— У нас должно учитываться мнение каждого. Пусть каждый и выскажется — поступим так, как решит большинство. Сова, говори ты.

— Против. Индеец не доверяет синим. Война!

— Череп?

— Я против…

— Чер?

— За.

— Салли? Не стесняйся, ты имеешь право высказаться, как и все.

Ната помогла ей приподнять голову. Женщина тихо сказала:

— Я за мир… Пока есть болеть только я, а если так быть все? Нас уничтожить…

— Бена не спрашиваю — он уже высказался. Стопарь?

— Переговоры, — кузнец склонил голову, подтверждая свое решение.

— Ясно. Теперь — Бугай!

— Я — как все. Как отец, короче.

— Ульдэ?

— Как вождь. У Ульдэ нет своего мнения. Она — женщина форта и предпочитает полагаться на него во всем.

— Элина и Ната уже высказались. Осталась ты — Зорька!

Она, продолжая следить за оставшимися бандитами, кивнула и, косясь на мужа, произнесла:

— За…

— Все. Большинство — за переговоры. Я иду на встречу с Сычом.

Сова и Череп вскинулись было, но я остановил их жестом:

— Дар все еще вождь? Вождь — принял решение.

Оставив всех, я быстро поднялся на пригорок.

— Вы здесь еще? Передайте своему пахану — я согласен на переговоры. Условия ставлю я — раз о встрече просит он. Говорить будем на нейтральной территории. Скажем, возле камней, которые вы могли видеть по дороге к нам. Пусть приходит с двумя сопровождающими, не более. Все остальные — ждать в вашем лагере, возле озера. Если он сильно дрейфит, то может захватить оружие. Но, если вздумает меня обмануть — пощады никому не будет! Все понял?

— Передам в точности…

— Хорошо. Встреча — через два часа. Идите!

Посланник посмотрел на меня с большой долей уважения, и они быстро побежали обратно.

На встречу пошли трое: я, Сова и Элина. Они, как лучшие стрелки среди нас, должны предупредить любое движение врага и убить их, если замышлялось предательство. Им отдали все наши стрелы, и я не сомневался, что в случае чего, жизнь Сыча оборвется в момент моей смерти… Мы встретились в указанное время — ни минутой раньше или позже. Я вышел к ним один, и Сыч, небрежным жестом, отослал двоих сопровождающих. Они отошли на несколько десятков шагов назад.

— Здорово, фраер!

— Я — Дар. Вождь форта и будущий вождь всех людей долины. Ты не знал этого?

Он поморщился и сплюнул.

— Пока еще не вождь… Слышали эту байку. А я — Сыч. Старший над всеми, и — в законе, а не самозванец, как некоторые. Не забыл еще?

— Не забыл.

Я смерил бандита жестким взглядом. Вблизи, после той встречи, он выглядел уже не столь самоуверенно, как в прошлый раз. Уголовник осунулся, в глазах не осталось прежнего спокойствия.

— Я помню все. С чем пришел?

— А ты не гони лошадей… Не запряг пока.

Он уселся на камни и, как бы невзначай, провел рукой по прикладу самострела…

— Что косишься? Сам сказал, что могу прийти с оружием! Вот я и озаботился, вдруг, ты мне засаду подстроил?

— Можешь показать мне еще и пистолет. Я видел, как ты стрелял в Сову.

Он осклабился самодовольно.

— А… так это его я зацепил? Живой? Живой, иначе бы ты тут уже сверкал зенками! Знаешь, значит. Да, имеется, но это для самых почетных друзей. Пули я на тебя тратить не стану — ты у меня в авторитетах не ходишь!

— Ты тоже. И придушить я тебя могу, несмотря на весь твой арсенал.

Он вскочил с камня и угрожающе воскликнул:

— Заткнись! Сявка! Шестерка!

Я чуть усмехнулся и негромко сказал:

— Мне уйти? Ты ошибся, Сыч, я не из твоих подчиненных. И, вот что… Повторим, если ты не понял до сих пор. Значит, ты, у своих, пахан? Авторитет, по-вашему. Одним словом — вожак. Так? А я — Вождь! Вожак… и вождь — улавливаешь разницу, вожак?

Я произнес это с таким презрением и пренебрежением к бандиту, что он, мгновенно понявший всю иронию, казалось, сейчас задохнется от ярости. Даже глаза Сыча стали вылезать из орбит! Он шумно выдохнул, поперхнулся и, вдруг, внезапно успокоившись, миролюбиво произнес:

— Я же сказал — не торопи… Видишь, устал с дороги. Дай отдышаться, тогда и побеседуем.

— Хорошо.

Я тоже уселся. Главарь явно не знал, как себя вести. Перед ним я не являлся равным, в его понимании. Обыкновенный мужик, такой, кого он и его кодла, и за людей не принимала. Но эти мужики заставили всю банду считаться с ними до такой степени, что вынудили его самого предложить им переговоры…

Он устремил на меня тяжелый взгляд прищуренных глаз.

— В общем, так. Сдавай свой форт, без боя, и оружие. А, также, отдашь мне индейца — больно прыткий и меня порешить хотел. Я этого не забываю. Ну а сам, и все остальные — валите, хоть к черту на рога! Преследовать не станем, зуб даю. И в мои дела не встревать, тогда вас никто не тронет… Но в долине, что б тебя не было! В город уматывай, с которого пришел!

— Все?

Он растерялся…

— Что, мало? Ну, так я могу еще пару условий выставить! Бери, что дают. Пока я добрый!

— Ясно… Теперь встречное условие — уводишь банду, вернее, ее остатки, в поселок. Там забираешь своих раненых, чтобы не раскидывал дерьмо по всей прерии! Отзовешь все посты в малых поселках и селениях. И, все вместе — в свою берлогу, в горах!

— Ах ты, щенок!

— Сидеть! Башку снесу в два счета — гавкнуть не успеешь!

Я выхватил из-за спины, скрытый под одеждой, меч и приставил его к шее бандита. Тот побледнел и опустил руки. Два сопровождающих рванулись к нам — и им навстречу встали в полный рост Сова и Элина. Несколько мгновений никто не произнес ни слова…

— Да ладно… Проверял я тебя так, на понты… Нужно же знать, с кем дело имею? Вижу, ты мужик серьезный. Но только и я тебе могу кое-что напомнить. Вроде того, как кто-то носочки мои целовал в лесу, али забыл?

— Целовал. И, что потом было — тоже помню. А ты забыл, как Циклоп подох? Не рассказывали, во всех подробностях? А как Муха на колу орал? Не видел? Так ведь тебе передали — сомневаюсь, что нет… Так что, грязь твоих ботинок со своих губ, я уже отмыл — кровью твоих ублюдков!

Он нахмурился и зло бросил:

— Братва тебе этого никогда не простит! Сам на кол сядешь!

— Да ну? А мне показалось — она тебя самого рада мне отдать, лишь бы убраться подобру-поздорову… И ждут от тебя совсем иного: не угроз и не бахвальства пустого — делового предложения. Но, если ты так и не соберешься с силами, и будешь продолжать в том же духе, то разговора не будет. Я — не из твоих шестерок. Я этой долины — вождь! Вождь! Чем скорее ты себе это уяснишь, тем лучше будет для тебя и, пока еще, твоей банды! Мои люди полны и сил, и энергии, и готовы истреблять вас, пока последний из зэков не зароется носом в землю!

— Ладно… — он устало вздохнул и понурился. — Хватит угроз, в самом деле. Давай, потолкуем. Я вам мир предлагаю. И дружбу…

Я только покачал головой — даже такие слова из его уст прозвучали, как издевка… Сыч выжидающе посмотрел на меня.

— Тебе это только на руку. Что я, не знаю, что ли — как оно на самом деле? И людей у тебя, почти, что и нет, иначе, не бегал бы ты от меня, как заяц. И не поддержит тебя никто — моя власть сильна в долине, не пример твоей! Да только толку мне, от твоей смерти, немного…

— Что так?

— Я устал, — он снова вздохнул. — Годы не те. А ты, вроде, как уже и знаешь, какие у нас порядки. На старость с уважением не смотрят — молодые волчата подросли, зубки стали показывать. Вон, Бес — я его пригрел на груди, а он мне черной монетой отплатил — бросил и в горы подался, перевал искать. Сдохнет ведь — я слышал, нет там никакого перевала. А ты, хоть и кровник полный, надежнее будешь. Заключим соглашение — ты меня не трогаешь, а я — вас. Места в долине много, на всех хватит.

Я отрицательно мотнул головой:

— Ты все врешь, Сыч. Тебе не нужен мир — ты просишь передышку. Сколько твоих людей уже скормили трупоедам, не считал? А я список веду — где и когда. Шестьдесят девять — только убитыми! И не менее пятнадцати, двадцати — тяжелораненые. Ведь так? И места в этом списке еще на всех хватит. Ты бы очень хотел от них избавиться — мешают они тебе, людей деморализуют. Увы, ничем не могу помочь. Я и дальше предпочту не убивать, а калек понаделаем, в полной мере! Чтобы они вязали тебя по рукам и ногам! И бросить ты их не сможешь, иначе, твои тебя же на ножи и поставят. И Дока ты потому не трогаешь, хотя убил бы уже давно и с удовольствием…

— Незаменимых нет… Бабы, в поселке, тоже умеют за ранеными ухаживать.

— А лечить? И о каких женщинах, ты говоришь? О тех, кого твои отморозки изнасиловали неоднократно? Которые вас ненавидят всей своей душой? Ты что, всерьез считаешь, что они свыклись, совсем? Я не удивлюсь, если они передушат твоих раненых голыми руками.

— Я жалеть не стану, ты правильно заметил.

— А я добавлю к ним еще десяток. Мы только начинаем, Сыч, и не успокоимся, пока не вышвырнем тебя из долины вон!

— Почему мы не можем жить спокойно? — он зло пнул ногой камень. — Почему? Что, лично тебе, я сделал? Никто не трогал твой сраный форт, ни лапал твоих баб, даже не пытался — я всех останавливал, хотя предложения были… Живи в своей части, а я буду в своей.

— А как ты представляешь себе эту жизнь?

Он умолк. Бандит опустил голову. Я заметил, как в его глазах мелькнула какая-то, мрачная решимость, и положил руку на рукоять меча.

— Не нужно, Сыч. Одно лишнее движение, и тебя изрешетят стрелами. Я не верю уголовникам, вы сами научили. Не верь, не бойся, не проси — так, кажется? Поэтому, ты на самом деле, попал в засаду. Так что, не советую дергаться…

— Ученый… — он еще более помрачнел и сквозь зубы бросил:

— Ну? И куда же нам податься? Обратно, в шахту? В каменоломни? Ты что же думаешь, если я это братве передам, то она послушается и побежит туда на задних лапках? Да меня самого издырявят перышками! Нет, такой исход нас не устраивает. Хочешь, чтобы я это передал — тогда война. До конца!

— Ты бы мог жить иначе. Не устанавливая свои, зоновские порядки и понятия. Теперь — поздно. Вас ненавидят — за мордобой, за насилие и убийства!

— Так ведь еще и боятся! — он хищно ухмыльнулся. — Помнишь об этом? Бояться, тля! Ты встал у нас на дороге, ну и что? Убили три десятка всякого отребья — плевать! Осталось еще достаточно, чтобы с тебя живьем шкуру содрать!

— Уймись… — я холодно бросил на него брезгливый взгляд. — Уймись, Сыч. Неужели ты еще не понял? Таких, как мои воины, пустым трепом не запугать. И вообще — не запугать. Ничем. Мы такое видели, пока ты там, в шахте околачивался, в жутком сне не привидится. И что нам после этого твои жалкие синяки? А серый цвет — он природе привычнее… Что ты видел в своей жизни? Что? Зону? Лагеря? Жил, как волк и других заставлял? А я и все мы — хотим жить, как люди. Не опасаясь того, что придет, какая-то, мразь и надругается над твоей свободой, над твоими родными, над твоей землей. И, ради этого, я готов воевать с тобой, хоть всю жизнь! Мало нас — да мало. Но, на каждого приходится по трое-четверо убитых ваших. А у меня — ни одного! Так кто из нас умеет воевать? Это тебе не разборки устраивать, между своими… Это — против народа пойти! А народ тебя сотрет в порошок, рано или поздно.

— Кишка тонка… — он глухо буркнул. — Что языком попусту молоть — предложи дело!

— Кишка тонка у твоих. Ты думаешь, только ты такой проницательный? Так я тоже, кое-что рассказать могу. Это не ты сам — тебя заставили пойти сюда! Не сам, а шестерки, презренные вытолкали в спину, хорошо, если не пинками. И не хотят они больше свои шкуры подставлять — трусят! Примеров хватает! Все, Сыч, хватит. Ты выполняешь мои условия, и я позволю вам уйти без боя. Не тронешь больше никого, я имею в виду жителей долины. Да, твои, вроде, как и сами уже успокоились — участь Мухи да других, кое-чему научила, не так ли? Еду будете сами себе добывать — в лесах на Предгорье ее хватает. Если не уместитесь все, в своем клане, можете поселиться возле пустоши и желтых земель. Докажите свое право, называться людьми. Может быть, там кто-то и найдет свою гибель… Те места — опасны. Но хищников хватает и здесь, не только в горах. Если вы преуменьшите их число, вам станут многие благодарны. А если избавите и Пустошь от тех тварей, то получите возможность торговать солью. Это — самая твердая валюта в долине. Без нее можно прожить, но тяжело. С вами станут меняться, вот тогда и завяжутся иные отношения…

— Ты сдурел? — Сыч снова поднялся. — Понимаешь, что несешь? Это же — братва! Черная масть! Не твои, серые! У меня — одни блатные! Они не работают! Не охотятся! Не строят! Дурак, они убивать станут! Понял? Убивать! Это я их сдерживаю — я один! На хрена вы Грева завалили? Он еще как-то мог с этой шушерой разговаривать спокойно! Развала хотите? Да тогда от моих ребят не то что, жители одного поселка — все вы кровью умоетесь! Всех на ножи поставим! Всех! И не морочь мне голову, как кум на исповеди… Их тюрьма не исправила, а ты и подавно не сможешь! У меня — каждый, по несколько ходок имеет! И все — за мокруху и разбой, по отягчающей! Авторитетов — более двадцати. Смертников — восемь, и я — в их числе! Ты сам, парашу нюхал, чтобы такое предлагать?

— Нет, — я устало смотрел на разбушевавшегося главаря и начинал подумывать о том, что все это бесполезно… — Не нюхал. И думаю, что уже не придется. Тюрем больше нет. И создавать их — некому. Разве только ты сам ям не нароешь, да не станешь в них гноить людей — как тебя самого гноили. Но закон — он будет. Не тот, который ты хочешь установить — страха и произвола. Не твой и твоей банды. Закон — для нормальных, человеческий закон. Не убивать и не грабить. Не насиловать. Если что я забыл, спроси у Святоши, он заповеди лучше меня помнит, если не врет.

— Спрошу обязательно. Но я и сам одну помню — не прелюбодействуй, кажется. Знаешь такую?

— На моих жен намекаешь? Глупо. Я никого в своей жизни не изнасиловал и к жизни с собой не принуждал. И женщину, ни разу не ударил.

— Телки, они и есть — телки, — он презрительно ухмыльнулся. — Подумаешь, влепил пару раз по морде… Послушнее будут.

— Оказывается, это ты — дурак. Ты сдохнешь, но так и не поймешь простого. Что останется после тебя? Что ценного есть в нашем мире, как не они? Это в них — вся наша надежда. Придет время — если ты еще будешь передвигать по земле свои старые кости — и кто будет с тобой рядом? Твоя свора? Бред… А у тебя — ни сыновей, ни дочерей. Ни одного, единственного, близкого тебе человека. Женщины, которых вы били и над которыми надругались — они не станут рожать вам детей. Умрут, а не станут. И тогда никого больше не останется, понял? Не для чего было все это затевать, потому что некому будет оставить! Сдохнешь, и рухнет вся твоя, несостоявшаяся империя.

Он снова уселся и вытащил из кармана фляжку. Отпив глоток, Сыч угрюмо бросил:

— Учишь, значит… Сам с двумя, а туда же. Ну, так, тогда поясни, если добровольно к моим никто не пойдет, то тогда кто? Не твоя ли, рыжая? Или та, темненькая и мелкая?

У меня потемнело в глазах, и я невольно сжал кулаки, так, что Сыч сразу отпрянул назад.

— Я тебя порву зубами, если с ней что… — смерть Мухи покажется тебе детским лепетом!

— Ишь ты, как припекло. Вот оно, твое слабое место. Учту… Рожать, говоришь, не станут? Станут! Природа свое возьмет, куда денутся? Разложат вдоль и поперек, оттрахают по полной — и жизнь-то, глядишь, и появится. А что не по своей воле — так в этом мире все по чужой воле происходит. В этот раз — по моей будет! Баб в долине впятеро больше, чем мужиков… Свыкнутся — слюбятся. Им с кем-то спать по ночам, тоже надо, не все тебе одному, сразу с двумя кувыркаться.

— Ты так ничего и не понял…

— Понял, — он стал серьезным. — Разговора не получилось. Жаль, придется братве передать, что ты у нас слишком гордый…

— Постой… — я, на несколько секунд, задумался. Блеф не проходил — Сыч знал о наших возможностях, так же хорошо, как и мы о его. И ни один из нас не мог одержать пока верх над другим. Но, как бы там ни было, преимущество оставалось на нашей стороне — банда, в отличие от нас, воевать до конца не хотела…

— Давай попробуем. Пусть это будет не мир, но соглашение о ненападении. Слышал о таком? Принять мои условия ты не можешь — я это понимаю. Но и я отказаться от своих, тоже. Пусть решение принимают твои люди — сами. Середины не будет. Захватить долину я тебе не дам. Уводи людей в Клан, тогда я стану тебе помогать продовольствием на первых порах. Не как дань — только, пока сами не научитесь себя обеспечивать. Деваться вам, все равно, некуда. Будете жить вдалеке — исчезнет угроза удара в спину. Ты должен понимать — после всего, что вы натворили, вас начнут убивать все, кто способен поднять оружие. И запугать их казнями ты не сможешь, как не смог запугать и меня. Грабежей больше быть не должно. И о нашем договоре должны знать все, а не только твоя банда!

— Это еще зачем?

— Для того чтобы в поселке знали — не твоему миролюбию они обязаны тем, что вы уберетесь прочь, а страху, перед нашими стрелами!

Он вновь вскинулся:

— Вижу, куда метишь… В освободители. Не зарываешься ли?

— В самый раз. И последнее, девушек, которые томятся в Клане, и всех рабов отпустите на свободу. Всех! И провожатых дадите, чтобы они смогли до жилья дойти. Взамен — перестанете бояться… Это — немало. Как раз то, что от тебя и ждут, твои уголовнички…

Сыч свел брови на переносице и надолго замолчал. Он уставился в одну точку, и что-то шептал побелевшими губами. Он был загнан в угол. Вернуться с пустыми руками — банда не простит. Обставить так, что переговоров не получилось, тоже — я уже решил, что через Дока сделаю все, чтобы о моем предложении стало известно всем, и тогда ему будет еще хуже.

— Я не могу…

— Можешь. Скажешь, что я требую, и все. Тебя самого никто не заставляет принимать решение, просто передай им мои слова. Пусть выбирают, хотя бы, простым голосованием. Хоть у вас так и не принято. Ручаюсь — большинство будет за. А если задумаешь смолчать, я найду способ им рассказать о том, что тебе говорил. И тогда тебе, точно, конец. Никто не захочет умирать за ваши понятия…

Он исподлобья посмотрел на меня и глухо спросил:

— Зачем?

— Что?

— Зачем ты это делаешь? Не трепись про совесть, я уже не маленький и знаю — грехи не отпускают ни в раю, ни в аду. Люди всегда убивали друг друга, да и ты не исключение. Я слышал, как про тебя рассказывали, что ты перебил в лесу шесть человек — кто из нас первым кровь пролил? Они только на волю вышли — и сразу на небо… И моего парня, кто завалил? Баба твоя. А до этого я ведь войны не начинал! Ты тоже, ходишь по трупам, так что не надо мне вешать на уши. Не я — кто тогда? Ты? А чем ты лучше меня? Это не я — ты ничего не знаешь о настоящей жизни? Это я, я отпахал на зонах пять ходок! Я короновался, когда завалил своего третьего вертухая! А вам, быдлу серому, все равно, всегда горбатиться! Хоть, на авторитета, хоть на власть, в которой те же воры! Не я — так Святоша, так взнуздает всю вашу ораву — тебе еще тошнее, будет! И сделает он это — лучше меня. Потому что хитрее, падла, и умеет в душу без мыла влезть! Я последний раз тебе предлагаю — поделим долину пополам! Твоя половина — по Черному лесу и до Змейки, так, кажется, эта речка прозывается? А моя — все, что на восток. Поровну! Никто тебе таких условий больше не предложит. Ни Бес, если объявится, ни Святоша — он ни с кем делиться не станет! Соглашайся, и братва с радостью пойдет назад, в поселок. Вот тогда будет у нас и мир, и дружба, и любовь…

— Вот ты, какой мне козырь, напоследок приготовил? Ты так и не понял — я не из твоих! И не собираюсь делить то, что мне не принадлежит.

Он порывисто встал.

— Я передам. Куда деваться… Загнал ты меня, фраерок, ох загнал… Как волка в конуру. Как крысу! А знаешь, что, когда крысу зажимают, она даже на волкодава кидаться начинает!

— Ты бы мог заметить, что с крысами мы тоже бороться научились. А вот сравнение выбрал не совсем удачное. Вы — не волки, а так — стая шакалов. Или — крысы и есть. Привыкли жить, как стервятники. И живете, как падальщики. Добивая тех, кто сопротивляться не в состоянии. Ты ведь не ожидал, да? Не ожидал, что так обернется? Думал, откуда здесь, после всего, что случилось, найдется кто-то, кто сможет встать у тебя на пути? Кто не даст тебе стать некоронованным королем этой земли? Ты ошибся, Сыч… Говоришь, это твои молодцы были тогда в предгорьях? Кто же ушел, интересно… Значит, знал о нас. Готовился. А я-то, думал, где я эти куртки, синие, мог раньше видеть? Все вспомнить не мог… Вы, оказывается, еще и людоеды? Ну, теперь понятно, почему выжить в подземелье сумели… А то, один из ваших, очень уж старательно об этом говорить не хотел! Ты все, уже тогда все знал, а все равно, попер на рожон. Ну да их пример мог бы тебе показать, что вас ожидает!

— Дошло, все-таки… А мне казалось, ты раньше догадался — каким образом мои уркаганы животики набивали, под землей, да и потом — когда из преисподней вырвались. Все гадал — почему в долине об этом никто не лается — так бы больше боялись! Да, ели! Всех «серых» сожрали — для того их судьба и оставила. Что бы такие, как я, потом сытыми ходили! Ох, мужик, забыл ты про мою нагайку. Как шейка, полоски остались? Вижу, что есть, даже под твоим ожерельем заметно. Ты был в моей власти — не я! И так будет всегда. Хорошо же… — он задыхался от ярости и бессильной злобы. — Пусть так и будет. Но запомни и ты, фраер! Не мир, а передышка! Для нас обоих! Придет срок, я твои кишки лично на кол намотаю и самого сожру!

Он развернулся и пошел в сторону своих телохранителей. Сделав несколько шагов, не выдержав, он обернулся и еще раз громко заорал:

— Запомни, гаденыш! Перемирие — не мир! Я еще вернусь!

— Валяй… Пришли, кого-нибудь, поспокойнее — сроки установим!

Я, изображая бесстрастность, смотрел ему вслед. Ко мне подошли Сова и Элина.

— Ты мог его убить.

— Мне не нужен его скальп, индеец. Мне нужна вся банда.

Элина проводила взглядом удаляющиеся фигуры и спросила:

— Что он решил?

— Он? Решили мы, когда взяли в руки оружие. Не он. Пока — мир. Временный и шаткий. И, все же — мир.