Наконец-то, в долине наступила относительная тишина… Никто не пытался нападать на наших женщин, никто не угрожал и не подстерегал охотников в прерии. Никто, если не считать уже привычных опасностей, в виде огромных волков, редких и опасных Бурых, свирепых крыс или стай диких собак. Но это враги уже известные, и их коварство, не шло ни в какое сравнение, с хитростью и злобой людей… Святоша, по-прежнему поносивший форт при каждом удобном случае, как-то притих и не выказывал прежней злобы. Возможно, потому, что память у жителей прерий оказалось не столь короткой, и его роль в прошедшей войне все хорошо знали…
Ящеры, подобные тем, которых мы уничтожили на берегу Синей реки, больше не объявлялись, словно их и не было. Хорошо это, или плохо — кто знает? Теперь мы знали, что они могут быть… Пожалуй, это было единственное, что омрачало нашу, внешне безмятежную жизнь.
Постепенно все входило в свою колею — мы жили уже установившимся, сплоченным родом, где и беды, и радости, делились на всех поровну. Сова, появившийся в форте после своих блужданий по долине, говорил, что очень скоро наш поселок станет тем местом, из которого и будет исходить возрождение для всех людей прерий, а может быть — и не только… Но у него имелось свое видение будущего, основанное на стремлении превратить оставшихся жителей долины в племя, где преобладали бы обычаи и быт индейцев. Лишь мое равнодушие не позволяло ему полностью утвердиться в форте и тех становищах, которые находились по соседству. Сова сердился — а я встречал его негодование смешками, и каждый раз разбивал все доводы иронией, заставлявшей индейца кипеть от негодования. Но у нас были не времена пионеров-покорителей запада… И мы все — далеко не белые поселенцы, а всего лишь люди, волею судьбы, оказавшиеся в схожих, но все-таки, совершенно иных условиях. К тому же, еще существовал Святоша. Своими речами о божьей каре он уже многим задурил головы. В этом мы сходились — Сова хоть никого не заставлял следовать своим убеждениям, а вот монах… Тот мог и пригрозить, и запугать. Мне это не нравилось. Не нравилось настолько, что я чувствовал — стычка, между мной и этим «пастырем», уже неизбежна…
Дом для гостей должен был быть готов всегда — и для любого количества. Я прекрасно понимал, что завоевывать друзей трудно, а приобрести недругов — легко. Те, кто, случалось, жили у нас по нескольку дней, уходили, уверенные в том, что форт — лучший пример для подражания. А таковых насчитывалось уже немало…
Как-то раз, когда Элина, ставшая, после последнего похода раздражительной и скрытной, ушла к Туче, сославшись на неотложные дела, мы остались вдвоем с Натой. Угар — пес вообще не считал нужным ночевать в землянке и подолгу пропадал в прерии, сам по себе — тоже отсутствовал.
Ната покрутилась у очага, приготавливая ужин, потом накрыла на стол. Мы поели…
Глядя на ее задумчивые глаза, я не мог отделаться от мысли, что мне знакомо такое выражение… и не ошибся. Она внезапно отложила чашку с отваром и спросила:
— Дар! Ты отпускаешь ее, уже в который раз. И она всегда говорит, что ей надо. А ты даже не спрашиваешь — зачем?
— Интересно… Ты ревнуешь?
— Я?
— Ну… Раз ты об этом заговорила.
Ната поджала губы и сухо бросила:
— Нет. Не я — ты должен ревновать.
— Есть повод?
Она пожала плечами… и склонила голову.
— Наверное, нет. Просто я навыдумывала себе… Но, согласись — разве не странно это? Или, не так?
— Ната, Ната… Если Элина захочет уйти — разве мне ее удержать? Нет. Кроме этого… Я не позволил ей одержать верх над Ульдэ — могу ли теперь ее останавливать? Но я не верю, что у нее мог появиться…
— Почему? Ты замолчал — боишься произнести это слово? У молодой и самой красивой девушки прерий не может завестись любовника? Да возле нее охотники крутятся, как мухи возле меда!
— Не надо, Ната. Ты сама в это не веришь… Мне кажется, дело тут в чем-то ином. Я не знаю! — предупредил я ее вопрос. — Не знаю. Но здесь все не так просто. Мне так кажется, что Элина…
Я умолк, внезапно подумав, что Ната куда ближе к истине, чем я. В конце концов, женщина женщину знает и понимает куда лучше, чем мужчина, пусть даже настолько близкий, как мы с Элиной…
— Ты считаешь, что она способна что-то скрыть? Ната, ты что-то знаешь, и не хочешь мне говорить? Или же, это все только твои предположения? Я не боюсь истины…
На этот раз она отрицательно тряхнула своими отросшими волосами — они у Наты уже давно спустились до талии и стали едва ли не такими же густыми и даже более волнистыми, чем у Огненного Цветка.
— Нет. Ты прав, конечно. Элина и измена? Нет… я ей верю!
— Вот и я — верю. А уходит… что ж, пусть уходит. Если ей там лучше — это минус, для нас тобой. Для меня. Когда соскучится — вернется.
— Боишься ее потерять, да?
— Боюсь… — я был откровенен. — И ее боюсь потерять, и тебя. Если это случится — жизнь потеряет всякий смысл…
Ната подсела поближе к очагу и протянула к нему ладони…
— Льстит самолюбию, конечно… Что-то сыро у нас. Хоть и дом, не землянка — а все равно, сыро. Почему бы, нам не строить на высоком фундаменте? И для обороны каменные стены надежнее этих стволов. Когда-нибудь, сгниют они… Баню же мы сделали?
— А сколько это потребовало труда? Представь себе, какое количество валунов придется сюда принести, сколько раствора замешать! Баня ведь — из кирпича. А кирпичи — из глины. Не камень… Да и перекрытия для крыш все землей закиданы, вместе с илом и глиной. Нет, эти постройки всех устраивают, а что в них отопления не предусмотрено… ну, знаешь, хорошо хоть такие есть. Вон, в других поселениях, вообще, живут, чуть ли не в шалашах! Очаг пристроить всегда успеем. Не зима. И знаешь — обращайся-ка, ты с этими вопросами, к Бену. Он у нас главный по строительству.
— То же и услышу… — Ната скорчила гримасу. — Шуток ты не понимаешь. Конечно, я рада нашим домам. Просто тебя позлить захотелось — а то ты уж больно всем довольный… Эх, скорее бы Чер лошадей приручил, что ли? А то поглядывает на них, как Бугай на мясо… представляешь, как бы здорово стало? Через все прерии — и верхом!
— Ага. А еще, какие пожелания будут? Пхая оседлать — самому себе могилу приготовить. Это не те лошадки, какие ты в кино раньше видела. Со спины сбросит и тобой же и позавтракает…
— Ну, тогда, хоть Стопарь самодвижущуюся телегу изобрел, что ли?..
— Неплохо бы и такую, — серьезно ответил я. — Во всяком случае, в его способностях я не сомневаюсь. Надеюсь, дойдет и до этого.
Ната улыбнулась и взъерошила мне волосы пятерней.
— Оброс, словно Леший… Постричь тебя, что ли?
— Зачем? Мне так нравится. Вон, Сова носит свои косы, и ничего… И остальные, на него глядя — тоже стали. Чем же я хуже?
— Да уж… Будете потом все, как дикари. Еще перья в них вставь — и полное сходство!
— Перья не вставлю. Не бойся.
Она рассмеялась:
— Нет, Дар, ну серьезно! Лучше так не носи — хватит с нас одного индейца! Ты с короткими, намного сексуальнее!
— Как, как?
— Ну… мне так больше нравиться!
Она увернулись от моих рук, и, зачерпнув воды из глиняного горшка, окатила меня ею.
— Остынь!
— Я тебе!
Ната взвизгнула и попыталась спрятаться под шкурами — но я уже вытягивал ее за лодыжку на себя… а потом мы сплели свои руки и губы в одном жарком, продолжительном объятии!
— …Ты такой нежный… Дар, ты всегда такой был?
— Нет, наверное. А может… не знаю. Как тебе ответить?
— Как всегда — правду. Что, тебе никогда не говорили, что ты очень ласковый?
— Говорили… Иногда. Только редко. И я тоже — редко.
— Ответные ласки были иными? Странно…
Я сделал недоумевающие глаза.
— Вероятно, ты ждал большего… А, я? А мы, с Элиной — мы ласковые?
— Честно?
— Да.
— Ты… Только без обид — более… нет, не грубая! Совсем нет! Ну, не знаю, как сказать. Более закрытая, наверное. Элина — другая. Но ты…
— Я поняла, — она приложила мне палец к губам. — Не объясняй. Элина — она как кошка. Мне иногда завидно, когда я вижу, как она ластится к тебе… Сама чуть не ревную, от досады. Но потом успокаиваюсь — ты не делаешь между нами различий.
— Конечно. Иначе бы мы не смогли жить вместе.
— А в постели? — глаза у Наты чуть сузились, и было непонятно, смеется она, или настроена серьезно… — Она ведь лучше меня, так? Не смущайся… Я знаю — она кажется тебе более желанной. Девочкой… Это потому, что она — вернее ты! — у нее первый. И единственный… Пока. Только не думай, что я на что-то намекаю! А я… Сам знаешь. Скажи — ты никогда не думал, что, когда я тебя ласкаю, я могла так поступать с кем-то другим? Тебе это не коробит?
— У меня была семья, Ната. И жена, которая тоже никого не знала, кроме меня. Элина мне немного напоминает ее… Нет, не внешне — они совсем разные. Но она, как и Элина… или скорее Элина, как и она, узнала мужчину именно со мной. И, как ты сказала — единственным. Пока… А разница — Элина может и Хочет делать для меня Все. А моя… на это была не способна. Но я уже говорил с тобой об этом. Что до твоего вопроса… Я забыл об этом. Не хочу вспоминать.
— Спасибо. Зато я — помню. Мне это кажется странным… хотя я могу ее понять. Далеко не каждая сможет пересилить себя настолько, чтобы отдаваться полностью. Так, как это происходит с нами. Со мной, с тобой и с Элиной.
Я слегка закусил губу — этот разговор был мне чем-то неприятен…
— Я уже неплохо тебя знаю… Ната, к чему ты меня готовишь? Мне кажется, что ты так и хочешь сказать о какой-то проблеме?
Ната тихо ответила:
— Надеюсь, что этого не случится. Как и ты. Элина мне больше, чем подруга. Ты нам… мне позволил такое, за что иные мужья могли бы и убить.
— Я не такой, как все.
Она уклонилась от моего вопрошающего взгляда и опустила головку вниз.
— Наверное, ты просто больше ее любишь…
— Если бы не любил — не смог бы, и… Может, хватит? Я и так кусаю себе руку, вспоминая, что вам пришлось вынести, когда мы притирались друг к другу, в городе. И чувство ревности мне тоже знакомо. Конечно, рано или поздно, проходит даже самое сильное чувство — когда угасает первое, самое сильное влечение. Потом остается либо уважение и привычка — и тогда семья остается! Либо — полное нежелание видеть этого человека рядом. А это — «развод, галоши врозь и нам не пути». Вы обе очень юные… по сравнению со мной. Замужем за стариком.
— Поясни… — Ната пропустила мое замечание мимо ушей. — Ведь я не знаю, что такое — быть замужем?
— Резонно… — я усмехнулся. — Наша связь не очень-то похожа на традиционную.
— И все? Это я и сама понимаю. Думала — ты скажешь, что ни будь более интересное…
— А что я могу сказать? Спроси любого, кто старше тебя лет на десять. Или, любую — и всякий раз услышишь мнение, отличное от предыдущего. Да только зачем тебе это? Мы, благодаря… или, постольку так случилось, стали намного свободнее в своих поступках. Некому у нас ни запрещать, ни разрешать.
— Если не считать тебя самого…
— Не подначивай. Я не самодур, и никого не заставляю гнуться перед собой. А то, что я требую от других… это не более чем норма, от выполнения которой зависит — как мы будем жить? Я не принуждаю к жизни по указке…
Ната вздохнула:
— Вот ты и стал вождем… Хорошо, что нашим, а не чужим. Это тебе так кажется, что все вокруг довольны и такой порядок всех устраивает. А если присмотреться — далеко не так. Сова тянет на себя, Святоша в поселке — в свою сторону. В долине разброд, каждое поселение все больше отдаляется от других. Люди словно забыли, что с ними случилось… Везде вожди, главари, диктаторы — называй, как хочешь. И не очень-то они рвутся под твою власть.
— И слава небесам за это… Мне и в форте дел по горло — а не то, что чужие проблемы решать.
— Неправда… — Ната подняла глаза от пола. — Не лги сам себе. И мне не надо. Их проблемы очень скоро станут нашими. Это пока все равно — кто, с кем и как? А вот Святоше — не все равно. И некоторым удельным князькам — тоже. Весь Озерный поселок стараниями бесноватого монаха настроен против форта — не знаешь разве? Мало нам одной войны, с бандитами, еще и между собой теперь будем выяснять — кто круче?
— Ты сегодня что-то странная… То об Элине говоришь, то о долине. С чего бы?
— Сова завтра придет, с тобой беседовать — о будущем. Мне Ульдэ передала — а он ей.
— Вот как? — я слегка удивился. — С каких пор индеец стал предупреждать о своем появлении? Или, это не простой визит? Между друзьями так не принято…
— С тех пор, как ты стал вождем, он старается бывать здесь пореже. Ты не замечаешь за собой, как изменился…
Мы надолго умолкли. Слова Наты запали в душу — я и в самом деле стал более резок с людьми, нетерпелив и скор в принятии решений. И, возможно, не всегда верных…
— От часу не легче… Сначала Элина. Потом Сова. А теперь еще и все остальное… Нет, пожалуй, я начинаю жалеть о том, что, когда-то принял решение здесь поселиться.
— Это ничего не меняет. Не здесь — так в ином месте. Люди потянулись бы именно к нам. Сова прав — долине нужен вождь! Плох ты, или хорош, но я предпочитаю, чтобы этим вождем был именно ты. Это не из тщеславия — мой муж самый-самый! Нет, просто элементарный расчет. Нам проще слушать тебя, чем, кого-либо, другого.
— Что все-таки происходит, Ната? Раньше ты не перескакивала с темы на тему… а сегодня, словно тебя кто за ниточки дергает! И слушать приходиться, кстати, самому-самому!
— Не скажу, чтобы у меня имелся большой выбор! — Ната засмеялась. — Один единственный мужчина на сотни километров вокруг! И полная уверенность в том, что он — последний! Что оставалось делать бедной девчонке? Только, что и ложиться в постель этому суровому дяденьке!
— Ну, знаешь!
Я сгреб ее в объятия и немилосердно сжал.
— Отпусти! — она задыхалась от смеха. — Больно ведь! Ну, отпусти же!
— Будешь еще?
— Нет! Честное слово!
— То-то.
Ната привела себя в порядок и вновь прильнула ко мне:
— Ты все такой же… Откровенный, до предела. Можешь говорить со мной, о чем угодно, и не покраснеешь.
— А зачем мне краснеть? Я не в том возрасте, чтобы быть похожим на желторотого мальчишку, млеющего при виде оголенных женских ножек!
— Да?.. — Ната лукаво приподняла подол свой юбки, показав точеные линии бедра… Я ухватился за него ладонью и опять прижал ее к себе:
— Будешь так делать — сама знаешь… разговор прервется!
— Ну и кто не мальчишка? Да ты загораешься быстрее любого парня — стоит только тебе увидеть голые ягодицы!
— А это плохо? По крайней мере, реагирую на женские, не на мужские!
— Бррр… — Ната откровенно поморщилась. — Не представляю, что ты мог бы быть способен на такое.
— И хорошо. Твои ножки, или ножки Элины, меня возбуждают куда больше, чем самые стройные — но иного пола.
— Не надо, — она отодвинулась от меня и вытянула вперед руки. — Не смей! Ты опять все сводишь к постели — а я просто хочу с тобой поболтать… Мы и так стали редко общаться. Ты весь в заботах и делах — а я скучаю…
— Ну, извини… Иди ко мне!
Она доверчиво подсунула свою головку мне на колени и устроилась на постели, свернувшись в клубок, как кошка.
— Теперь ты опять добрый. Если бы я сама не видела, как ты можешь бить — ни в жизнь не поверила, что ты на такое способен.
— Когда исходит угроза мне, или, моим близким… Я вообще, впервые поднял руку на человека всерьез, — всякие драки юности не в счет! — только сейчас. А раньше и не подозревал, что смогу убивать…
Она вздохнула:
— А я всегда знала — что смогу.
— У тебя была иная жизнь…
Мы постепенно перешли на шепот, словно нас мог кто-то подслушать, а затем и уснули, под мирное потрескивание сгорающих дров, в очаге…
Элина ночевать не пришла. Я, проснувшийся первым, сразу ощутил пустоту с одного бока — и непроизвольно коснулся подушки из трав, рукой. Нет, девушка, не захотевшая провести с нами вечер, не захотела вернуться и на ночь. Это было нечто…
Не став будить Нату, раскинувшуюся на постели после моего подъема, я тихонько оделся и вышел наружу. Было очень рано — холодный туман, пришедший с реки, еще клубился на внутреннем дворе форта, а утренняя свежесть заставляла ежиться привыкшее за ночь к теплу, тело.
Свистун, дежуривший на скале, перегнулся через перила ограждения и посмотрел на меня. Я махнул рукой — «Не шуми…» Кроме меня, возле столба, ставшего, с легкой руки Совы, тотемным, еще никого не было. Даже Туча, обычно поднимающаяся раньше всех, не суетилась возле кладовой. С недавних пор, приняв во внимание, сильно увеличившееся население, я отдал распоряжение в каждом доме готовить самостоятельно — по желанию, конечно. С одной стороны, старухе стало намного легче, с другой — нечем заняться… Она проводила время, пересчитывая и приводя в порядок все то, что мы добывали и приносили из прерий или леса. Не то, что бы Туча совсем отошла от кухни — она, по-прежнему, кормила и частых гостей, и просто тех, кому не хватало времени сварить себе обед.
Я поднялся к Свистуну.
— Ничего?
Он пожал плечами:
— А что должно случиться? Еще и не рассвело толком — вон, на севере, едва-едва береговые холмы проглядывать стали. А что? Ждем кого-то?
— Вроде того… Белая Сова придет.
— Ну и? — Свистун несколько удивился. — И что с того? В первый раз, что ли?
— Не первый. Но — особенный.
— ?
Я отмахнулся от сторожевого, сам не зная, как реагировать на неожиданное сообщение Наты. Да еще и отсутствие Элины выбивало меня из колеи — позабытое чувство ревности, змеей вкралось в грудь и не давало думать ни о чем ином…
Индеец и Ясная Зорька появились через час. Они шли по песчано-глинистой круче, высоко вздыбившейся на нашей стороне берега, и по их виду нельзя сказать, что они проделали далекий и утомительный путь — а ведь от типи Совы и до форта не близко. Он был облачен в удобный и красивый наряд, и, если не заплечный мешок да переброшенная за спину, тушка подстреленного крола — индеец выглядел как вождь, идущий на переговоры к белым. Видимо, наш жевгжг друг, действительно готовился к серьезному разговору, и хотел появиться в селении у реки не усталым путником, но полным сил и энергии духовным лидером прерий… Я представил его сидящим в седле — наверное, далеко не каждый из жителей долины смог бы быть так же важен и представителен. Но о том, чтобы оседлать пхая, оставалось только мечтать…
Под стать мужу, была облачена и его молодая жена. Зорька, после гибели Дины — Тихой Реки — осталась единственной подругой индейца. И что-то не похоже, что он собирался завести себе вторую. Возможно, прошлый пример был скорее исключением из правил — если только Сова не думал о своем возрасте. Зорька моложе него даже более чем Ната, по сравнению со мной — почти на тридцать лет…
Рядом с ними я увидел и возвращающегося из прерий, Дока. Наш целитель частенько пропадал в разнотравье, собирая и примечая все, что могло пригодиться ему в таком сложном деле, как врачевание людей, для которых он оставался единственным «Доком» во всей долине. Что-то умела и могла Ната, многое знала Стара — но, по настоящему, разбирался в медицине именно он. Док, хоть и считался ветеринаром, волею судьбы стал главным целителем для людей. Вот и сейчас, о чем-то беседуя с Совой, он наверняка выпытывал секреты старой цыганки — а та, как мне было известно, крайне неохотно делилась ими с кем бы то ни было, исключая разве что Дину… но пепел женщины уже давно развеял ветер прерий.
После обмена приветствиями, я пригласил Сову и Зорьку к нам в дом. Ната была права — индеец держался несколько отчужденно, словно мы не знали друг друга уже столько времени и не дрались спина к спине против общего врага. Что-то изменилось в отношениях меж нами…
Ната угощала и развлекала Зорьку, я рассказывал Сове о делах форта — он слушал внимательно, делая порой дельные замечания. Через полчаса вошел Док, затем Стопарь и Чер — и мы вместе стали обсуждать план предстоящей охоты, в которую хотели вовлечь и охотников из поселка у озера. Идея общей облавы, когда-то так сплотившей нас всех, пришла в голову Нате — она желала дать шанс Озерным и прочим селениям отбросить взаимное недоверие…
… - Не придут. — Стопарь был непреклонен. — Не придут, и точка. Святоша, что б ему хрен в печенку, скажет сидеть дома — и они будут сидеть! Даже если у них шаром покати, в шалашах. Не придут…
Чер согласно кивнул. Он нередко заходил в поселок — по моему приказу! — и видел, что монах забрал почти всех оставшихся мужчин в свою «братию», или «орден», как он велел их называть. Это было бы смешно — если бы не было грустно… Очередной Наполеон, в сутане и с крестом в руках, решил подмять под себя свободных жителей долины. И остановить его уговорами, пожалуй, что поздно.
— Убить, — Стопарь кинул в очаг полено, которое крутил в руках, пытаясь вырезать из него какую-то фигуру. — Если бы мы покончили с ним еще тогда — сейчас проблем не было. Дар, тебе следует прислушиваться к мнению Совы… Начни мы войну сразу, не дожидаясь, пока Сыч начнет зверствовать — жертв, среди людей, было меньше. А повесь, после битвы в Клане, Святошу — и сейчас говорить о нем не нужно…
— Начни вы первыми — и, в решающий момент, у вас бы не появилось помощников. Как не прискорбно — но, если бы эти отморозки не жгли, не насиловали и не убивали — никто бы и не стал вам помогать. — Док пожал плечами. — Так что, Дар не так уж и не прав…
— А сильно помогали? — с неприязнью спросил у Дока Чер.
— Не сильно. Но, и почти не мешали. А могли… И, не забудь — вы не одни сражались в предгорье. Многие женщины и охотники прерий ушли с вами.
— Ну, не так уж и многие… — я вмешался, видя, как мрачнеет лицо Чера, видимо, вспомнившего, по чьей вине удалось скрыться части бандитов. — Леший со своими, парни с болот, женщины… Воинов, а особенно, мужчин из поселка — не было. Ты сам стоял там, когда мы уговаривали их присоединиться — и что же? Никто не пошел вслед. Зато теперь, они в «ордене» монашка.
— Патриарх Святой Братии новой церкви земли обетованной…
— Что-что?
Док развел руками:
— Так он теперь велит себя называть.
Сова, молча слушавший наш разговор, не вмешивался… Но, по его лицу, и, мелькавшим в глазах искрам, я видел, что он воспринимает все происходящее, как свои собственные проблемы. Собственно, так оно и было. Все громы и молнии, которые щедро раздавал Святоша, в первую очередь были направлены даже не на форт, или меня, а в сторону индейца. Это вполне объяснимо: тут шла непримиримая война убеждений, язычества, которому следовал наш общий друг, и религии, которую хотел возродить — в своем, естественно, понимании — самозваный монах. И все бы ничего, но последний не хотел мириться с первым. Не хотел до такой степени, что призывал не только проклинать, но и убивать… Еретики пугали Святошу больше, чем просто отступники — к коим он причислял меня и моих товарищей.
Чуть слышно скрипнула дверь. Бочком, стараясь остаться незамеченной, в помещение вошла Элина. Она чуть стушевалась, заметив, что мы не одни, быстро прошла в уголок и уже оттуда, скороговоркой заметила:
— Я была у Тучи… Травы перебирали, говорили…
Она увидела среди гостей Стопаря, и запнулась… Старик удивленно поднял брови, но, заметив мой предостерегающий взгляд, проглотил готовое вырваться слово. Ната косо посмотрела в ее сторону, но Элина, спрятав глаза, промолчала. Я решил перевести разговор в другую плоскость:
— Ты сегодня, как никогда, узнаваем… — Сова еле заметно улыбнулся… — Брат мой, Белая Сова. Вряд ли можно спутать индейца, с кем-либо, иным!
— Так думали и белые на земле моих предков. Но индейцы — не все на одно лицо.
— Твое лицо известно в травах всем. — Стопарь, наконец, повернулся к нам. — И не грех бы его иногда и прикрыть… брат наш, шаман прерий!
Сова оценил иронию кузнеца:
— Шаман не боится ядовитых слов монаха. И ножей его дружков — тоже. А если кто захочет испытать, какова на крепость шкура индейца — мой томагавк готов поспорить в этом с любым желающим!
— Ты такой же воинствующий шаман, как Святоша — монах.
Я усадил приподнявшегося Дока на место:
— Хватит… Не за этим мы собрались. А если за этим — то говорить о вражде с поселком следует всем вместе. Неужели вы думаете, что я хочу новой крови? После того, что пришлось вынести долине от бандитов? Да пусть Святоша хоть папой себя назовет — нам то, что с того? Пока он болтает — пусть болтает… А, если решит показать клыки — встретит наш оскал!
— Вот, вот… — Стопарь вздохнул, огорченно отставив в сторону чашку, предложенную ему Натой. — Ты снова хочешь дождаться, пока ударят нас. А вождю следует предвидеть и нападать первым!
— Да не вождь я! Что с того, что я старший здесь, в форте? В долине, в каждом становище, в каждом селении, есть свой командир! И пока еще никто не изъявил желания подчиниться форту! И не будет такого желания — не дождетесь. Вы что хотите — чтобы мы уподобились Сычу? Чего тогда стоило все наше сопротивление? Чем мы лучше него? Нет… Нападать на поселок и убивать Святошу только за то, что он — Святоша! — не вижу смысла.
— Будем ждать ножа в спину… — Чер тоже отставил чашку.
— Сговорились? — я обвел их взглядом — И когда только успели…
Неловкое молчание нарушила, как ни странно, Элина. Она вдруг выпорхнула из своего закутка и подсела рядом с Совой.
— Ну, на самом деле, ты бы объяснил нам, что означают все вот эти веревочки, косички, перышки… Конечно, Зорька твоя это знает — но, мы-то — нет!
Ошалевший слегка от такого неожиданного вмешательства, Сова перевел глаза на меня, на Дока, а потом махнул рукой:
— Огненный Цветок всегда вмешивается в дела мужчин…
— Огненный Цветок и оружие держит в руках как мужчина! — она парировала его негодование обезоруживающей улыбкой, от которой индеец вконец растаял. Зорька, глядевшая на это издалека, сухо заметила:
— Дар, я очень люблю своих подруг… И если твоя скво решит уйти к моему мужу, то не буду против.
Элина вспыхнула, но смолчала. Зато Ната, как бы вскользь, отметила:
— Ты, может, и не будешь… А, вот нас, спросить не мешало.
Она так посмотрела на Элину, что та спрятала лицо за широкой спиной кузнеца. Тот, увидев, что в нашем доме что-то явно не как всегда, обратился к Сове:
— Ну, если о делах поговорить не получается… Давай, хоть, о своих расскажи. В смысле — что там у тебя девушка попросила?
Сова чуть заметно усмехнулся и, уже вполне серьезно ответил:
— Хорошо… Мой брат желает знать — для чего это, это и это? — он сопровождал слова, указывая рукой на некоторые детали своего убранства. — Белая Сова будет только рад объяснить вам об этом! Слушайте…
Он коснулся своих волос:
— Принадлежность индейца, к тому или иному племени, а также роду или тотему внутри племени, всегда можно определить по его украшениям на одежде, прическе, татуировке, и даже особым шрамам на лице или руках… Это — как паспорт, или водительские права для вас. Но, если документы можно выбросить или поменять — изменение любого атрибута у индейца могло сразу сказаться на отношении к этому человеку. Нельзя носить прическу ирокеза и одновременно, татуировку тэва, или чероки…
Ната заметила широко раскрытые глаза Стопаря и пояснила:
— Это названия индейских племен.
— Ага… Я понял, давай дальше.
Сова кивнул:
— По этим признакам, воин и охотник, да просто любой бродяга прерий, всегда мог определить, свой ли перед ним, или чужой. Это давало и преимущества, и определенные неудобства. Но индеец скорее предпочел быть убитым в неравном бою, чем прятаться под вражеской личиной!
— Добавь — настоящий индеец! — с некоторой иронией подтвердил Чер.
Сова метнул на него молниеносный взгляд — Чер невозмутимо и даже несколько невинно выдержал его… Я улыбнулся про себя — если уж наш признанный следопыт позволяет себе подтрунивать над Совой — что тогда следует думать о других? Ох, вряд ли получится бедному шаману обрести себе последователей… Но уж лучше он, чем Святоша. Или же — лучше вообще без веры?
Сова между тем справился с собой и продолжил:
— Отличительные знаки моего рода — рода Белых Сов! — он указал на несколько свободно падающих прядей на виске. — Выражены в прическе. Мои волосы лежат на правой стороне, без украшений, не связанные ничем. Зато, с левой — разделены на несколько косичек. Сами по себе они ничего не означают — смысл имеет то, какого цвета ленты вплетены или перевязаны на них. Но уже это разделение на две части — тоже, один из признаков моего рода. Позже я расскажу, почему так… А, теперь — о том, что именно говорят эти шнурки и их цвет.
На первой косичке — белая перевязь. Она символизирует, что у меня есть любимая, она же жена. Будь это невеста, или девушка, с которой воин только собирается разделить свое ложе — перевязь была наполовину белой, наполовину — зеленой.
— Догадываюсь… — мне стало интересно. — Зеленый — цвет надежды? В смысле — эта девушка в будущем, все-таки должна стать женой воина?
— Да! — Сова улыбнулся. — Ты прав, брат мой. Таких косичек может быть несколько — по числу скво, в типи моего брата.
Он вдруг нахмурился и, прогнав смутную тень на лице, заметил:
— Ты видишь рядом еще одну? Ее перевязь — черная… Это — знак того, что у меня была еще одна жена — и она умерла. А о том, что они были одновременно, говорит то, что обе эти косички переплетены вместе вверху. Будь они по отдельности — всем ясно, что каждая из них…
— Жила с тобой одна, поочередно. Это действительно, очень просто. — Ната присела рядом и взяла индейца за руку. Тот благодарно кивнул ей, но сразу обратил внимание на третью косичку:
— После женщин — о детях, которые у меня могли быть, или есть. Если есть — в эти же косички, чуть ниже, вплетается голубой шнурок, а закончить следует белым — на случай, когда речь идет о девочке, или красным — будущий охотник и воин. Но их нет… И потому, сразу после скво, идут главные — по которым видят, что из себя представляет этот воин!
— Постой… — я криво усмехнулся. — Если я все верно понял… Мне следует носить три таких, да? Первая должна быть черной, и с последующей голубой, а затем красной нитью? А затем — две с белыми и вместе?
— Да…
Ната посмотрела на меня, но ничего не сказала. А Чер добавил:
— А если ты думаешь, что это не так — черную ленту замени зеленой… Символ надежды должен быть и у других.
— Решать Дару, — Сова говорил твердо, не делая скидок. — Но так будет верно…
Я молча кивнул — продолжай…
— Хао. Дальше — число красных ленточек-колечек на этой пряди. Их должно насчитываться от одной до девяти, или одна, в которой черная переплетена, с красной, по всей длине. Число девять — священное число моего племени. Все победы над врагом, будь то особо опасный хищный зверь, или человек, обозначены цветом пролитой крови. Любая, после этого числа — уже не имеет значения. Воин доказал свою значимость и после девяти они не указываются. Тогда можно делать переплетение обоих цветов. А вот взять в типи жену, воин мог только после пяти колечек — и никак не раньше!
— И почему именно пять?
— Количество пальцев на руках. В данном случае — то, что воин сумел сжать кулак. Это сопутствующее выражение… Типа вашего — собаку съел в своем деле. Значит — имеет право привести жену в свой дом.
— Да уж… специалист по убийству.
Сова покачал головой:
— Чем медали и ордена белых лучше? Не все так просто… Не забывай — те времена были недружественны человеку. И вражда меж племенами, существовала очень даже серьезная. Как у нас — с Кланом. И грядущая — со Святошей.
Ухмылка прорезала лицо Стопаря, а я только вздохнул…
— Ладно вам… Давай, рассказывай, про все остальное.
Сова чуть помедлил и дотронулся до последней пряди — вернее, двух, сплетенных вместе косичках, в которых вплетены серые, черные и красные нити.
— После скво, детей и подвигов, никаких украшений на волосах воину не полагается… Но иногда — в силу самых чрезвычайных обстоятельств, допускаются. Такие, как эти. Серый — цвет пережитой серьезной опасности, а вместе с черным — символ того, что смерть долго шла рядом. Ну а красная…
— Не объясняй — я попробую сам. — Я нахмурил брови, прерывая Сову. — Серый — Тот День. Черный — это понятно всем, красный — война с бандой. Так? То, что они вместе — ты считаешь их не разделенными друг от друга, в силу известных причин…
— Хао. Мой брат все рассказал за меня. Перейдем ниже… — он прикоснулся к ожерелью из обрубленных клыков и бисера, свободно лежащих на его груди.
— … Носить его не обязательно. Волосы на голове говорят обо всем, и это — лишь лишнее подтверждение заслуг. Но и здесь есть ограничения… Убьешь волка — носишь клыки волка. Убьешь медведя — волчьи когти отдаешь на украшение женщине, когти мохнатого и клок скальпа с его головы нашиваются на одежду воина. Место более слабого противника занимает более сильный. Это просто…
Он принял из рук Элины чашу с напитком и сделал несколько глотков. Мы молчали, давая индейцу время передохнуть и продолжить свой, в чем-то даже интересный рассказ.
— Дальше. После общих — знаки отличия тебя, как человека. Они символизируют твое положение в роду и племени, и их носят на голове и руках. Повязка через лоб — причем, завязь должна находиться на правой стороне, чтобы не мешала видеть твоих кос. И здесь, уже ее цвет говорит сразу обо всем. Белый — ты еще неопытный и молодой воин или охотник. Этого цвета, в отличие от лент на косичках, сам понимаешь, не любят и стремятся поскорее сменить на другой. Он может быть зеленый — воин участвовал в походе и дал другим надежду увидеть его смелым бойцом. Красным — отважен и неистов в сражении, черный — свиреп и беспощаден к врагу. А теперь — попробуй объяснить за меня, что означает мой цвет…
Ната вопросительно посмотрела на меня — я махнул рукой, пытаясь угадать, о чем говорит повязка нашего друга.
— Так… Цвет синий. Ты не раз говорил, что вся мудрость земли заключена в ее небесах, в вершинах гор и бегущей волне — а если этот цвет носит человек… Он хочет, или имеет право считать себя мудрым? И, разумеется — его обладатель не имел бы право на такую повязку, не будь он учителем, или…
— Великим шаманом. Моему брату не нужно много объяснять — его ум видит также хорошо, как и его глаза.
— Хорошо! А вот как раз о том, что он — шаман — говорит, скорее всего, вот это, вышитое изображение совы. Или оно означает имя?
— Нет. Имя человека не носится на одежде — это считается опасным для его обладателя. Но со знаком шаманства ты угадал — летящая, вернее, парящая сова — символ человека, близкого к небу. А кто может быть ближе, как не человек, предназначенный духами для разговоров с ними?
— Но ведь это могла быть и иная птица?
— Могла. У каждого племени свой тотем — и именно его изображение должно находиться на груди шамана. В данном случае — это имя и знак моего рода.
— А посох, который она держит в когтях? — Элина указала пальцами на грудь Совы.
— Она не простая птица — Сова ведет за собой свой народ.
— Ясно… — прогудел Стопарь, уважительно посматривая на нашего общего друга. — А вести может либо шаман, либо вождь. Что уж тут сложного?
— Либо вождь, либо шаман. Тот, кто отвечает за душу и предания своего народа. А также за его обычаи, его память, его традиции. Но у вождя на рисунке обязательно присутствовал бы еще один знак — диск.
— И что говорит этот диск? — Ната подалась вперед, неожиданно заинтересовавшись словами индейца. — Что он символизирует?
— Вечность… То, что все приходит, и уходит. Вращение жизни на земле. Саму землю. Видимый нами горизонт — ведь, куда не обрати свой взор, то получается, что мы наблюдаем, опять же, видимый нами круг. Небо — и оно тоже похоже на перевернутую чашу, из которой на нас льются дары солнца.
— А вождь?..
— Он ведет свой народ по кругу жизни — не важно, где началась и когда закончится его дорога. Кто-то подхватит его дело — и путь продолжится дальше. Кроме того, обозначение круга, еще символизирует щит. Вождь — защита племени.
— Значит, я должна буду вышить Дару повязку с узором летящей птицы, но в лапах у нее будет не посох, а диск?
Все улыбнулись. Сова покачал головой:
— Вы избрали Дара своим вождем, а скоро и вся долина признает его… Это нелепый смех. Нет, Маленький Ветерок, это будет уже не птица. Род Белой Совы угасает… Племя, которое возглавит твой муж, должно носить другое имя. И пока я еще не знаю — какое.
— Но почему? Разве не справедливо было бы нам всем продолжить то, что когда-то, стало твоим? Ведь в прерии многие живут, или пытаются жить, руководствуясь твоими понятиями и обычаями. Я видел своими глазами, как некоторые мужчины, после удачной охоты, приносят жертву духам трав! Хотя, по правде говоря, для меня, это все-таки, слишком…
Сова обернулся к Стопарю:
— Подражать — не значит, верить… Понимание придет позже. Да и не нужно. Каждый должен прийти к этому сам — через свое сердце. А имя для рода не сохранить искусственным путем… Последний, из настоящих Тле-ско-туан, умер двадцать лет назад… Время показало, что я — всего лишь носитель памяти того народа.
— Тле-ско… Что?
— В дословном переводе — Те, которые ночью следят за луной… Оно же означает и летящую птицу, которая охраняет землю. Это и есть настоящее имя ушедшего народа. Я знаю всего несколько слов на наречии племени — и выучил их самыми первыми, как и его правильное наименование.
— И то, что луна ночью — белая, поясняет и твое имя…
— Да, — Сова улыбнулся Элине — Шаман всегда носит имя своего рода. В отличие от вождя, который ведет его, но не направляет.
Он протянул свою руку вперед и указал на кожаную повязку, закрывающую ее почти до локтя:
— На первый взгляд — тут ничего нет. Но для внимательного глаза и здесь открыты некоторые тайны обладателя этого защитного приспособления. Нужно смотреть на шипы или линии швов. Если швы идут крест-накрест — их владелец прямолинеен и не любит лишних слов. Косые, непересекающиеся линии — предпочитает походы и путешествия…
— Это твои!
— Кружками или неровными краями из маленьких кусочков — владелец мирный человек и не любит уходить из дома. Но если это ровные круги, и, кроме того, как бы сцепленные меж собой — это отличительные знаки вождей. Может быть — старейших и уважаемых членов племени.
Он сложил руки на груди и умолк.
— Да… Вроде бы — все на виду. А, поди, же — разберись сразу! — Стопарь шумно вздохнул и тоже попросил у Элины напиток. — Эх, забористо… На квас похоже. Из чего варите?
— Спроси у Дока — он напротив тебя сидит. Мои девочки у него опыт перенимают, по травам.
Ната кивнула и добавила к моим словам:
— Это дикий барбарис. Или — то, во что он превратился. Только каждый плод нужно вычистить от внутренностей и лишь потом замочить в холодной воде, на ночь. После несколько часов варить на медленном огне. После этого смешать с цветками красной липучки, и земельной огневицы — и еще подержать с пару часов. Остудить и подавать не очень горячим. Вот и все.
Стопарь только широко раскрыл глаза:
— Ну и названия… Кроме барбариса — ничего не понял! Это что — новые растения?
— Не новые… — Док почел своим долгом вмешаться. — Старые, но ставшие иными. Липу ты знаешь, только внимания не обращал, какая она теперь стала. Есть и черная, и серая, и даже сиреневая. И у каждой свои свойства. Некоторые лечат, а другие и уложить могут — если, не зная, в рот пихать.
— А ты откуда узнал, что можно и что нельзя?
— За животными наблюдать надо. Они все покажут — если иметь терпение.
Сова кивнул:
— Это так. Лучше Дока о травах и растениях долины никто не скажет. Кроме Стары — но древняя уже давно больше молчит и предпочитает общаться с тенями прошлого.
— А жаль. Она много чем могла помочь мне… — Док развел руки в сторону. — И не пришлось бы столько времени проводить в траве, наблюдая за тем, что едят и чем предпочитают лечиться животные.
— Ты закончил, Сова? Или, у тебя есть еще, что ни будь, в запасе?
— Почти. Основные понятия вам известны — оставшиеся не так важны. Есть некоторые различия в нашей одежде — но они говорят скорее о предпочтениях и вкусах, и о практичности, чем о самом владельце.
— И что ты можешь сказать, увидев мой наряд?
— Белая Сова пояснит вам, как отличается одежда индейца, от вашей.
Он посмотрел на меня и неожиданно сказал:
— Так. Во что ты обут… Ты носишь на ногах мокасины. Молчи — дай мне сказать!
Я закрыл рот, так и не успев возразить — то, что я называл и считал «мокасинами», на самом деле не было похоже на них ни в коей мере. Приблизиться к искусству их выделки настолько, чтобы наша обувь не отличалась от настоящих мокасин индейца, пока еще никому не удавалось.
— У твоих, жесткая и грубая подошва — значит, ты больше рассчитываешь ходить по твердой почве или камням. Те, кто живет на мягкой земле — берегут свои ноги и шьют обувь иначе. Она легче и удобнее, и в ней ступня не устает так, как устает твоя… Ты обращал внимание, почему я могу так долго идти и не замечать дороги? Тебя же спасает только выносливость — но в нашей жизни не должно быть мелочей. Когда-нибудь, твоя обувь может тебе помочь выжить… На твоих мокасинах нет украшений — это говорит, что их владелец не имеет отличительных знаков своего рода, либо он вообще не вхож ни в чей род. В вашем случае — вы еще просто не определились с этим и делаете свою обувь, как попало.
— Это точно… — Стопарь покосился на свои обмотки, сравнивая их с удобными и легкими тапочками Совы.
— Вы перевязываете их тугими веревками, которые натирают кожу при ходьбе. А мои — держаться на ноге, благодаря обхватывающему чулку. Мне легче их снять, легче одеть. Они не промокают в воде и быстро сохнут, и я не нуждаюсь в носках. А кто из вас не натирал ног, пока не привык ходить без защитной ткани?
— Не спорю…
— Кроме того, вы забыли, что в прерии давно уже тепло. Док, ты много говоришь о здоровье людей — и упускаешь, что многие болезни приходят с земли, от плохой обуви.
— Вот и научил бы нас шить так, как твоя Зорька…
— Теперь — штаны. Вы носите, что попало, остатки от прежних одежд, шкуры, с которых содрали мех, и все это самым нелепым образом держится на ваших телах с помощью шнурков и ремней. Я не имею в виду Дара и его скво — их умению шить многим не мешало бы научиться. Но остальным следует больше уделять внимания своей одежде — она должна стать удобнее и легче. Как носит свою Дар? Штаны и рубашка, чаще всего заправленная внутрь, или перехваченная ремнем по поясу. Я не ношу стягивающего мой живот, ремня. Он находится на бедрах, и в нем нож висит в ножнах на боку. А вы носите оружие на животе — это просто опасно. Моя рубаха почти достигает колен, но в ней легко как бежать, так и ползти по траве. Кроме того — нашитая сзади, часть шкуры свинорыла, позволяет мне садиться даже на камни — что вам делать без нее не следует…
— Естественно… Чтобы не остудить то место, которое для мужчины не менее важно…
— Чем для девушки! — прыснула, не выдержав, Элина.
Сова деланно улыбнулся:
— Именно так. А простужать его я тебе не советую… — если хочешь и дальше иметь двух таких несдержанных в кругу мужчин, скво.
— Сова, опять ты о правилах, принятых в своем кругу…
Ната так насмешливо протянула это, что мы все рассмеялись…
Он махнул рукой, а я заметил:
— Не обращай внимания, друг мой. Они такие — и уже не станут иными. И меня они этим вполне устраивают. Я не хочу жить с безмолвными и покорными женщинами индейцев.
— Возможно, ты станешь сожалеть об этом…
— Может быть… — я кинул быстрый взгляд на Элину. Та потупила взор и снова спряталась за спину кузнеца.
— Ты ничего еще не сказал про татуировки! — она быстро выглянула и снова скрылась, старательно не глядя в мою сторону.
— У меня их нет. На лице и на руках. Но есть на груди. У моего племени не принято иметь рисунков на открытых частях тела — это считалось бы неприличным.
Сова сопровождал свои слова, спокойно развязывая тесемки на вороте рубашки и снимая ее через голову. Нам открылась рельефная мускулатура, подчеркивающая силу их владельца.
— Физическая сила всегда находилась в большом почете у моего рода — слабый мужчина просто не имел права присутствовать на совете, тем более, сидеть на равных среди старейшин, ответственных за судьбу племени…
Он прислонил ладонь к татуировке — та вся была выполнена в одном, сплошном синем цвете, и изображала собой распростертые крылья совы, в свою очередь, на груди которой был очень искусно изображен шатер кочевника и сложенные возле него связки стрел.
— Полагаю, это тоже говорит, что ты — человек не простого ума?
Сова с достоинством склонил голову:
— Индейцы умели наносить рисунки на тело различного цвета — так же, как и европейцы, позабывшие это искусство после того, как перестали быть свободными… Но ты правильно заметил! — он обернулся к Стопарю. — Цвет играет свою роль и здесь. И он означает тоже, что и перевязь в волосах. Будь татуировка красной — ты бы видел, что перед тобой умелый и грозный воин, ну а если она коричневая — то это более охотник, которому по душе мир, а не война. Но, если это желтая — то это непременно самый главный человек в племени. Желтую или золотую татуировку право носить имели только верховные сахемы… Если, по-вашему — правители целой страны.
— Не напрасно у инков существовал ритуал посыпания своих императоров золотой пылью… — Элина протянула за спиной кузнеца, восторженно глядя на индейца.
— Желтый — самый главный цвет. Цвет солнца. Он наносится по контуру прежнего рисунка — ведь никто не рождается вождем. Им можно только стать. Мой синий — это лишь то, что я подвергся этой процедуре в зрелом возрасте, миновав предыдущие ступени. Иначе бы он был тоже контуром по другому цвету.
— Здесь все ясно, — Чер, предпочитавший помалкивать после своего замечания, не удержался. — И эти крылья, символ того, что их обладатель распростер свою опеку над родом. Ну а то, что этот род может за себя постоять — стрелы на земле, возле входа в жилище!
Я заметил, что индеец устал…
— Может, хватит? А то мы здесь, словно кино смотрим.
— Ага. И Сова в роли экрана и заодно — сурдоперевода!
Все засмеялись. Лишь Элина, слегка поджав губы, обиженно бросила Стопарю, наконец, выйдя из-за его спины на свет:
— Вам бы только грохотать, как лошадям… Ручаюсь, что Сова не рассказал нам и сотой доли того, что знает! Ведь так?
— А что хочет услышать Огненный Цветок? Поселок у форта живет сегодняшним днем и не любит внимать прошлому — разве Сова не прав?
— Наше прошлое уже никому не интересно. Лучше, поведай о своем. Не в смысле — свою историю, а предания индейцев. Ты ведь должен знать много легенд о тех людях, к которым себя относишь…
Сова внимательно посмотрел на Элину, перевел взгляд на меня, потом Дока, и, чуть усмехнувшись, простер свою руку к огню…
— Было время… Нет тех, прежних, кто все видел, как глазами. Сохранилось лишь преданье, о деяниях далеких, о героях и сраженьях, и об имени народа… Шли скитальцы: — Этциль-Эоль, звездный странник, дружный с ветрами прибоя; Бар-О-Меру, мрачно-черный — тот, кто ходит под луною, и еще два неразлучных — мхом покрытых и травою, тех, кого все называли Тлеското и Тау-Ахи, что их приближало к небу… И еще немало разных — тех, кого никто не видел, но внимал и слышал часто, как шептание трав закатных, как волну и шум озерный. Было время — и под небом, что не знало кровь сражений, жило племя, славя солнце, жизнь дарующее людям. Но нагрянули вдруг тучи, из краев далеких, страшных, где умершие скитались, не нашедшие покоя… Злые тучи, с ликом гнева, сокрушить хотели землю, вызывая духов смерти и на племя насылая! И бежать решило племя — сил не стало вдруг бороться, сохранить леса и горы, край, что даровало солнце… Но скитальцы, что бродили, и ни с кем не знали склоки, встали на пути у старших, повернув их на сраженье! Много споров было разных, много лишних слов и мнений — но достал свой посох Эоль, распростер его над миром — и поверило им племя, защищать решив ту землю… Стар и млад, юнцы и дети — все готовились к последней, к той, великой битве неба, где сошлись все воедино силы ночи с силой света! Долго шла меж ними битва… Дни сменялись незаметно, ночи длились как теченье, той реки, что вечно плачет — это слезы вдов погибших, матерей, что вдруг остались, без сынов своих ушедших… Этциль-Эоль окрыленный, распростер над ними руки, и они закрыли землю, как птенцов скрывают в стуже. Бар-О-Меру, мрачно-черный, клял врага в безумье нервном, топорща от гнева брови, а все вечные скитальцы бок о бок с людьми сражалась — все спасали эту землю! И прогнали они волны, что излились из усталой, мхом и осокой проросшей преисподней на болотах! Стал народ их славословить, песни петь в честь воскрешенья, стал подарки им готовить, предлагая дев прекрасных, самых нежных, самых ясных! Но не стали они с ними дым курить из трубки мира — и напрасно ждал в печали вождь людей вечерних, тихих. Этциль-Эоль благородный, отказался от подарков… Он сказал — «Живите в мире! И не бойтесь больше ночи — зло ушло в свои владенья! А устанете и злоба вдруг проникнет в ваши лица — посмотрите вы на небо, где дорога всех скитальцев, посмотрите вы на звезды, чтобы истина открылась, и очистился ваш разум! Мы туда ведь все уходим — кто-то сразу, кто-то — позже… Вам же — оставляем землю!» Бар-О-Меру дланью сильной зачерпнул в своей котомке — и оставил людям меру их поступков и деяний. Он оставил меру людям, чтобы каждому стал виден смысл его речей и дела. Ночью звезды вдруг затихли — было ясно, как при солнце, а затем огонь гремящий навсегда унес скитальцев, тех, чьи имена все знали. Но остались и иные — что хранителями стали, чье дыхание мы слышим, если есть на то желанье… И тогда, решив отныне, быть не просто лишь народом, взять решили люди имя, в память улетевших к звездам. Тлеското, погибший битве, был носителем их крыльев… Брат его, покрытый кровью, знак носил и в честь победы он его оставил людям — знак, в котором говорилось, что его владелец — Вещий. Это имя взяли люди, и отныне они стали звать себя Тлескотуане — Те, кто смотрят в даль ночную, на суровый глаз межзвездный, охраняя эту землю. Но просты были те люди — и решили в дополненье, взять себе второе имя, в честь старейшего скитальца. Эциль-Эоль, что с каноэ, прилетевшего на землю, был седым как лунь, и страстным, как олень во время гона. Взгляд его был мудро-смелым, взмах руки разил как громом… Предложил тогда из старших, тот, кто выжил после битвы — пусть на память о скитальце нам тотемом станут совы! Но не те, что рыщут ночью в поисках своей добычи — а летящие в буране, где страна великой стужи! С ним никто не стал и спорить — все и сами так считали. И с тех пор шаманы рода взяли имя вещей птицы — и несли его веками, что прошли, с времен тех дальних… Было время — год за годом, сохранялось то преданье… Было время…
Мы потрясенно молчали… Сова устало отчеканил последнюю фразу и сел на скамью, опустив руку вниз.
— С ума сойти!.. — Элина смотрела на него во все глаза. Она встала и обняла индейца, поцеловав затем того в губы. Сова словно окаменел, ни единым жестом не выдавая своих чувств… Ната, закусила губу, но не произнесла ни слова. Наступившую тишину прервал звонкий голос Зорьки:
— Огненный Цветок впервые услышала песнь памяти предков… На меня это тоже произвело впечатление — в свое время. Ой, Дар, смотри! Увлечется твоя скво песнями моего мужа — останешься без жены!
Сова сердито посмотрел на нее и Зорька сразу оборвалась. Зато Элина, увидев, какое впечатление произвел ее поступок, заметила, оправдываясь:
— Я люблю Дара… Но такие песни согласна слушать часами! Это так красиво! Ты хранишь в памяти целый эпос?
— Белая Сова поклялся передать память предков своему преемнику, как получил ее когда-то от Тлен-Са-Ро — Следящего за огнем. Это был последний шаман племени, умерший на моих руках. Он, на самом деле, был последним из своего народа. Я его нашел, и разговаривал с умирающим. Тлен-Са-Ро пояснил, откуда у меня память предков…. Сидящий Бык и Косматый только подозревали об этом.
— Потрясающе… — вновь за всех произнесла общее мнение Ната. — Но ведь это нужно записать! Невозможно помнить только наизусть! И признайся — ты ведь не все рассказал… Так? Откуда пришли эти скитальцы, последующие события…
Сова коротко и быстро кивнул.
— Ты никогда раньше не упоминал про такое… Почему?
Он повернулся ко мне:
— Мой брат интересовался этим? Нет… Он, прежде всего, думает о том, что нужно форту сегодня — а это совсем иная история. Обязанность хранить память принадлежит не ему — а мне, единственному шаману прерий.
— А какую еще память ты знаешь? После услышанного — я уже ничему не удивлюсь!
— У Совы нет памяти для развлечения…
Элина вспыхнула и сразу отсела от индейца назад. Он невозмутимо достал трубку и принялся набивать ее смесью пряно пахнущей травы.
— А города у вас были? — Ната решила вмешаться, незаметно заслоняя подругу от моего взора. Я, на некоторое время, позабыв про ее ночную отлучку, все еще не мог решить, как себя вести в этой ситуации…
— Да какие города? — вмешался Чер. — Он же относит себя и своих предков к племенам Северной Америки, а там ничего похожего на империи центральной или южной и в помине не было!
Индеец спокойно молчал, слушая, как Чер и Ната выясняют меж собой сведения о культуре и государствах обоих Америк… Неожиданно подала голос Элина, почему-то всерьез обидевшаяся на Сову за его отказ:
— Да, государств в Северной Америке, индейцам создать не удалось. И что, по сравнению с цивилизацией может означать какой-то узор и вышивка на одежде или тряпочка в волосах? Это все — как и у наших предков. Ведь никто не станет отрицать, что и в Европе — только очень давно! — первобытные племена любили украшать себя и перьями и зубами убитых зверей. Кстати — это и к вам относится! — она пренебрежительно посмотрела на Чера, на груди которого висело подобное ожерелье. — И это — скорее впадение в детство, чем шаг вперед. А следующий — принесение в жертву зверей, а затем и людей, на каком-нибудь, священном огне!
Белая Сова выслушал ее тираду и взмахнул рукой, словно сбрасывая с себя чужое прикосновение:
— Хоу… Огненный Цветок слишком цивилизован — а прерии слишком дикие для нее? Но почему-то, Огненный Цветок очень любит свой лук и не стесняется хвастаться убитыми из него животными. И пляски возле костра ее заводят не меньше, чем других девушек форта… Она делает вид, что равнодушна к тому, что носит — а глаза Белой Совы видят, как тщательно подогнана ее одежда и как умело подчеркивает эта девушка свою красоту и стройность. И, если украшения индейца и его скво, ей безразличны — то почему украшения Огненного Цветка более приличны? На ее шее висят бусинки — это дань, какому богу? А краска на лице — пусть, самую малость! — считать ли ее боевой раскраской? Сова наносит ее на лицо, когда ему нужно скрыть свою кожу от взора животного или, в военное время — дабы испугать врага. На какую охоту собирается женщина, когда сидит дома?
— Ну уж, это и так ясно… Охота всегда одна — на нашего брата. Уел он тебя, красавица… — негромко произнес, усмехаясь в бороду, Стопарь.
Я положил руку на плечо рассердившейся Элины:
— Довольно… Мы, на самом деле, скоро станем похожи на наших предков — и тут даже вся наша память и наши знания мало смогут помочь. Пройдет совсем немного — и наши дети будут слушать рассказы о прошлом, как, какую-то, сказочную историю.
— Наши дети?
Я запнулся… Док вздохнул и поворошил угли в очаге, пряча глаза от вопросительного взора Наты.
— Да не ждите вы от меня ответа… Не знаю я, почему. Не знаю. Никто в долине не понес ребенка от мужчины, и объяснить это мне не по силам. А гадать, что и как — это можно хоть целыми днями…
— Зато они были хорошими воинами… — ни к кому не обращаясь, произнес Чер. — И покорить их, а вернее, почти истребить, смогли только за два с лишним века непрерывного геноцида… Это не империи юга, упавшие от одного удара.
— Да… — я кивнул Черу, соглашаясь. — Что имели захватчики Кортеса вначале? Ну, сто-двести человек. Пусть пушки, огнестрельное оружие… Но ведь против — десятки тысяч! Целая страна! И раздавить их могли буквально за считанные недели.
— Если бы не боги, за которые их принимали… Помните? Вернутся белые люди с бородами, и вновь засияет звезда над империей инков!
— Ерунда. Можно ошибаться раз, другой — но не все же время? Сгнила империя — вот и все…
— Как наша? — невинно наметила Ната. Я отвесил ей легкий поклон:
— Именно! Только и разницы, что ту завоевали, а наша сама рассыпалась!
— Сова… — примирительно произнесла Элина. — Оставим, ладно?
Индеец кивнул, сопроводив жест словами:
— Огненный Цветок так юн…
Он больше ничего не сказал, но и этого оказалось достаточно, чтобы Элина сразу перестала хмуриться и вновь подсела поближе.
— А письменность в твоем племени имелась? — Стопарь неожиданно всерьез заинтересовался рассказом индейца. — А то все разговоры, да разговоры… Говорят, если есть письменность — есть и будущее. А так — это лишь сказки, которые передают из уст в уста.
— Нет. Говорящие знаки придумали южнее… Но зато у нас люди умели читать узелковое письмо, тайну которого никто так и не сумел разгадать.
— А ты? Ты тоже умеешь? — у Элины вновь загорелись глаза.
— Увы… — Сова развел руки в сторону. — Это умение ушло еще до меня. Но люди племени знали про вампум, и даже пытались прочесть некоторые из сохранившихся веревочек. К сожалению, ни у кого так и не получилось. Впрочем, в прерии все знали другой язык — жестов. Каждый из кочующих родов мог объясниться с чужаками, даже не зная языка иного племени.
— А его ты знаешь?
— Немного. Он очень прост, и мой брат Дар тоже знаком с ним.
Я кивнул, молча подтверждая слова Совы. Кое в чем мне помогли книги, что-то показал сам индеец — когда мы вместе с ним сражались против банды, и нужно было общаться и понимать друг друга в полной тишине.
— Покажи!
Сова несколько небрежно провел сжатыми пальцами ладони по лбу, как бы беря под козырек.
— ?
— Это белый человек. Если я хочу сказать, что вижу не индейца — то делаю так. В сочетании с другими жестами он подчеркивает и все последующие знаки. То есть, если я сначала делаю так, а потом вот так, — он свел пальцы обеих ладоней, как гребенку, и выставил перед собой. — То это уже будет означать, что я вижу или говорю о доме белого человека.
— И все? Так просто?
— Просто. Если их знать.
Элина попробовала повторить жесты Совы, начав сразу со знака дома.
— Так. Но теперь это уже не дом или форт, а жилье индейца. Это может быть типи, вигвам, или иглу эскимоса.
— А, что-нибудь, посложнее?
Сова прислонил обе руки к груди, после чего медленно вывел правую, из-под левой, и вытянул вперед, раскрытой ладонью как бы упираясь в невидимую преграду.
— Я знаю, — вмешалась Ната. — Это означает — я пришел с миром!
Сова кивнул:
— Да. Маленький Ветерок умеет читать язык жестов. Ее кто-то уже учил?
— Мой муж.
Индеец одобрительно посмотрел в мою сторону:
— В прерии нет нужды знать иной язык — все говорят на одном. Но иногда нужно говорить молча…
— Да… — Док тоже кивнул. — Слава богу, у нас все друг друга понимают. Представляю, если бы в долине сошлись люди нескольких национальностей, вроде Будды и Бена. Но наш инженер хоть немного понимал язык, а теперь и вовсе говорит на нем, как с детства. А если бы, таких было много? И все из разных стран? Мы и так, со своими, не всегда можем понять, что кому надо…
— Это если вникать в наши разногласия… Но тут не языковой барьер, а скорее, нравственный. И язык жестов не поможет нам понять намерения Святоши, или амбиции Кремня.
На замечание Наты, Док пожал плечами. Разговор вновь грозил вернуться к обсуждению старых проблем — а я вовсе не хотел этого, так и не решив, что следует делать форту в такой ситуации… Возможно, Сова и все остальные были правы, торопя события — но я уже считал себя слишком ответственным за судьбы людей… и, может быть, не только людей форта.
В открывшуюся дверь негромко постучали. Показалось заинтересованное лицо Свистуна — и я жестом пригласил его войти.
— Гляжу, у вас свет в окошко падает… И разговор интересный. Разрешите?
— Садись. Мог бы не спрашивать.
Ната, быстро сориентировавшись, поднесла гостю чашку с бульоном.
— Спасибо. Угощение вождя славиться в прерии… и, Свистун запомнит его вкус и передаст остальным. Пусть все охотники долины стремятся в форт, где Маленький Ветерок и Огненноволосая скво рады любым гостям, кто приходит с миром! Я так сказал, Сова?
— Хао.
Мы рассмеялись.
— Так, так… Скоро все станем говорить длинными фразами, как наш общий друг. Или, витиеватыми — как монах. Ты то, что предпочитаешь?
Свистун улыбнулся:
— А мне, если честно, все едино. Ты уж не обижайся, Сова, да только мне ваши споры до одной большой лампочки. Хорошо, что повезло живым остаться, да что зимы в помине нет, несмотря на сроки. Что еще надо?
— Дело не в том, кто прав… — Стопарь погладил бороду. — А кому править. Понимаешь суть?
— Вполне, — Свистун посерьезнел. — В долине все говорят о том, что Дар метит в вожди. Да только кто позволит? Там везде каждый, сам по себе. И не нам, ни Святоше, да и никому другому остальных под себя не подмять. У Сыча не вышло — со всей его сворой, а с нашим количеством и пытаться не стоит.
— Сыч не сам ушел — ты знаешь, кто его остановил! — Сова нахмурился.
— Это, если с оружием… можно и иначе. — Стопарь благодушно похлопал соседа по плечу и знаком попросил Нату подлить содержимое в чашку.
Свистун оглядел нас и прищурился:
— И куда я попал?.. Новые планы покорения мира? Ну и дела…
— Да не слушай ты их! — я в сердцах привстал с места. — У моих друзей каша в голове… Сова себя духовным лидером видит, Стопарь — мнит в премьеры… А на бойню меня подбивают. А я не хочу вражды со Святошей, даже, несмотря на все его подлости. Худой мир лучше доброй ссоры! Достаточно одной войны — и так, половина населения после нее в землю… полегла.
Воцарилось неловкое молчание…
— Нет… Так мы ни о чем не договоримся. — Стопарь приподнялся. — И слушать ты нас не хочешь, и слышать не желаешь. Прав вон, Свистун — хорошо, хоть лето длинное. А если вдруг зима нагрянет? Или, враг новый объявиться? Люди долины должны вместе удар держать — а для этого их объединять надо. Не так, как Сыч — огнем да страхом, но надо. По-другому. А как — тебе виднее должно быть. Ты у нас голова над всеми — вот и думай сам, раз с нами не собираешься.
Он встал и сделал шаг по направлению к дверям. Ната взяла его за рукав:
— Останься… Не надо ссориться в своем доме. Форт — для всех один дом.
Он сердито посмотрел на меня, но послушал девушку и вернулся на скамью.
— Ты бы пояснил нам, как астроном, почему так? Отчего столько времени лето длиться, когда по всем параметрам, мы уже несколько сезонов времен года поменять должны?
Док устало посмотрел на Чера:
— Вы от меня на все случаи жизни, будете ответы спрашивать? Что случилось, да как произошло? А мне, откуда знать? Астроном… У меня ни приборов, ни опыта нет, для таких пояснений.
— Не прибедняйся, — Чер не отступал. — Ты только вид делаешь, что своей теории нет, а так, давно уже что-то решил… Может, наша планета орбиту поменяла, и мы ближе к солнцу стали?
У Дока от возмущения даже волосы стали дыбом на голове…
— Ну, знаешь! Вы что тут, совсем одичали, за эти месяцы? Нет, в самом деле, правду говорил один умный господин об эволюции человека. Помести людей в ограниченное пространство, дай им самые первобытные орудия — и они сами станут первобытными… Слетела с вас шелуха цивилизации, будто и не родились вы в эпоху электричества да компьютеров. Совсем с ума сошел? С орбиты ушли… Да от нас давно бы и мокрого места не осталось! Сгорели на солнце, или разлетелись в куски, как десятая планета!
— Вот и поясни, неразумным детям своим… — Чер усмехнулся, ничуть не обидевшись на отповедь Дока. Тот негодующе взглянул на него, на нас, но, встречая везде насмешливые и веселые глаза, только отмахнулся и буркнул под нос:
— Да ну вас… Сказки собрались слушать, что ли? Пусть, вон Сова продолжает… у него складнее получится.
— А все же? — я решил обратить внимание собравшихся, на что угодно, лишь бы не возвращаться к теме, которую упорно не хотел покидать Стопарь.
Док вздохнул:
— Черт с вами… Ладно, попробую. Если совсем честно — меня такая перспектива — жить в постоянном тепле! — как раз не очень радует… Что-то тут не так складно, как хотелось бы. Мы не в тропических широтах родились, да и там, зимой сезон длительных и страшных дождей лютует. А здесь — как рай обетованный… Так не бывает. А вот почему так — это еще тот вопрос.
— Ну и? Твое мнение?
— Мнение плохое. Врать не буду — тревожно… С орбиты сошли — это, конечно, чушь собачья. Но вот длительное пребывание в одном сезоне — признак того, что и грядущая осень, а также зима, может оказаться такой же длительной, как это лето. Что это означает, думаю, пояснять не надо? Ни у кого нет таких запасов, чтобы подобную зиму пережить… А, вот объяснить, почему?.. Ну… Детский пример сгодится? Хотя бы, вот… Юлу все видели? Детская игрушка, такая! Нажмешь на рычажок — она и вертится, пока завод действует. А как кончился — сразу и на бок. Вот как бы у нас с вами на земле, такой завод и не действовал.
— Откуда он мог взяться?
— От кометы… Не скалься Чер, а то сам будешь теории предлагать! Это единственное решение для всего, что я могу представить!
Я подумал, что объяснения Трясоголова, насчет смещения земной коры как-то более подходят… но смолчал.
— Если у нее нашлось столько силы, что она такие разрушения и земляные волны, высотой с десятиэтажные дома подымала — то и на все другое могло хватить. А может и волны эти — как следствие этих перемен. Орбиту мы не поменяли, а вот наклон всей земной оси — очень даже возможно. Иначе ничем другим объяснить такое тепло не могу. Если только не вулкан, про который Дар рассказывал. Тогда тоже не сладко — жить на вершине такого подарка. Тоже, и тепло объясняет и разнообразие жизни… Да только кончиться может все очень плохо — таким взрывом, после которого вся эта долина в воздух взлетит, как пыль от метлы Тучи, во дворе во время уборки!
— Если твое предположение верно… Мы сейчас как бы на том боку, который ближе к солнцу? В смысле — волчок крутиться и мы с ним? А потом? В другую сторону? И тогда — зима?
У всех резко пропало настроение… Перспектива долгой и голодной зимы никого не радовала. А замечание Дока о припасах, которых не могло хватить на такие долгие месяцы, вызвало грозные представления о жутком голоде, в сравнении с которым голод первых недель, не мог и сравниться…
— И никто не знает, когда наступит этот новый виток… — задумчиво произнесла Ната.
— Это лишь предположение… — Док успокаивающе погладил ее по руке.
— Если бы мы тебя не знали… Твои предположения уж очень похожи на правду. Нет Док, всем известна твоя привычка, говорить, о чем либо, как о событии не вполне реальном — и, тем не менее, существующим.
Он страдальчески посмотрел на меня, а потом на всех остальных:
— Я действительно не знаю… И вероятности того, что все обстоит именно так — никакой.
— Ой, ли… — Элина с подозрением взглянула ему в лицо.
— Белая Сова будет танцевать танец духов, чтобы спросить у них о будущем прерий…
На это раз никто не решился подшутить над индейцем — все это становилось слишком серьезным…
— Неужели такое возможно? — Зорька, до того стоявшая за спиной мужа, подняла полные слез глаза. — Неужели нам снова угрожает такая катастрофа?
Сова привлек ее к себе, а Док задумчиво ответил:
— Голландский ученый, Йоганн ван Хлубе, в одна тысяча семьсот двадцать втором году обосновал свою теорию движения планет… Он писал, что всякое небесное тело может и должно иметь не только постоянную, но и изменяющуюся орбиту. Чер, это не совсем одно и то же! Так вот… дальше. Именно этим он объяснял исчезновение цивилизаций в прошлом земли, а также легенды о всемирном потопе. Но такие явления, по его утверждениям, должны случаться не чаще, чем один раз в миллион лет. Правда, по масштабам вселенной, этот срок довольно ничтожен.
— О! А говорил — никакого смещения с орбиты!
Он искоса посмотрел на Чера:
— Смейся…
— Любой волчок рано или поздно падает. Завод, данный планете кометой, кончиться — и мы, или вернемся на свое место, и вместе с этим — вернется и нормальное время смен сезонов года, — я раздумывал вслух. — Или — что мне кажется более верным, именно такая осень и зима… И что тогда? Сугробы, величиной с трехэтажные дома, метели, не дающие высунуть нос из жилья, несколько месяцев кряду… И к следующему лету — в долине не останется никого, чтобы порадоваться наступившему теплу!
— Если только мы не найдем силы, чтобы пережить такую зиму.
Стопарь в упор смотрел на меня, и я не выдержал…
— Ну, хорошо… Что вы предлагаете? Заставить всех признать власть форта? А зачем? Что это даст нам, кроме лишних хлопот? Решать судьбу и будущее жителей долины, когда мы и свою предугадать не в силах?
— А согнуть шею под крестом Святоши — лучше?
— Есть иные мнения?
Свистун негромко кашлянул…
— Я у вас недавно… Но, если позволите?
— Валяй… — я сердито отмахнулся.
— Нужно объединяться. Нужно. Пусть, не для того, чтобы остановить Святошу — в конце концов, и без него дела такие придется решать, что он вам слишком мелким покажется… Если Док наше будущее показал верно — выход из долины искать надо! И искать других! Мы здесь заперты — значит, и к нам тоже пробиться никто не может! Что, если там, за перевалом, люди живут как раньше? Ну, пусть не совсем… но, хоть что-то от прошлой жизни осталось!
— Сова дважды пытался… Да ничего не нашел. А насчет других людей — будь там все по-прежнему, нас бы давно нашли.
Свистун обернулся к индейцу:
— Давно? Давно. А с тех пор и землю не раз трясло, и много чего могло в горах да желтых песках случиться. Откуда к нам всякие разные звери жалуют? Молчите? Неужели, только те, кто на момент Катастрофы здесь находился? Много, что-то…
— Что с природой случилось, мы не знаем. Но, это излучение — а иного объяснения нет! — действует избирательно и быстро. Нам, людям, оставила практически один шанс… то, что женщины бесплодны, тому факт. Умрет последний человек — и Земля забудет об его существовании. Зато, животным и растениям она дала возможность расти и воспроизводится очень даже быстро. Это сложно понять… но у меня такое ощущение, что любое разумное существо должно было погибнуть. Освободить место, если хотите. И то, что мы еще до сих пор живы — случайное упущение…
Все потрясенно замолкли. Резкие слова Дока, словно выбили почву из-под ног — а ответить нечем. Слишком многое в эти месяцы стало подтверждением подобной гипотезы, и все меньше оставалось в долине тех, кто уцелел в первые дни…
Свистун глухо буркнул:
— Перевал… Сложно, но можно. Реку переплыть. Плот можем построить? Даже, если с болот тропка в Провал есть — и ее не мешало бы пройти. Через каньон… нет. Там точно, не пройти. Но знать надо! Хотя бы для того, чтобы таких вот, как Сыч, на подходе отлавливать. Теперь — про монашка… Ты войны не хочешь. Ясно. Ну а он? Люди, в Озерном, не сошли с ума. И никто его новым мессией не видит — дураков нет. Но ведь он, гад, по самым больным точкам метит — и потому всегда в цель! Нервы у людей рвутся в клочья, после того, что им видеть да пережить пришлось! А церковь наша, что и говорить, была не глупа, не пользуйся моментом. И неважно — настоящий он монах, или самозванец. Он Слово несет — понимаешь? Как Сова — свое, так и он — свое. Только его слова, людям понятнее и ближе.
— Я не верю никакому богу. Не языческому, ни другому! — Чер спокойно вставил реплику.
— И не надо. Не каменный век, в самом-то, деле… Но они — хотят верить! Будь на его месте кто-то, поспокойнее, без запросов — это бы и смотрелось иначе. Но это — Святоша! Он не только власти над душами, он власти для себя хочет. Как Сыч. Я скажу — с тем даже проще драться было. Враг виден… А, этот — скрытен, коварен и упрям. Хочешь ты того, или нет — а столкнуться придется… Стало быть — решать эти дела надо. Пока за них они сами не взялись.
— Успокойтесь… — Ната пригладила меня по волосам. — Весь горишь. Слово женщины в этом доме еще что-то значит? Тогда — хватит на сегодня. Давайте разойдемся, пока все не переругались, и завтра снова соберемся — у общего костра. Это не только наше дело — всех касается.
Гости покинули наш дом. Сова, задержавшись у порога, сказал:
— Мы уходим.
— Сейчас? Вы только что из долины! Куда?
— Леший ждет. Мы встретились с ним в травах — он хотел обратиться к тебе, по поводу Дока.
— Кто-то болен? — я поискал глазами Дока. Сова, заметив мое движение, сделал успокаивающий жест рукой:
— Зорька многому научилась у Стары. Не нужно тревожить старика. Все не столь серьезно.
— Но…
— Я обещал. За нас не волнуйся. Прерии — мой дом.
За ними попыталась выскользнуть и Элина, но Ната встала на ее пути:
— Ну?
Тон девушки не предвещал ничего хорошего…
— Ната, не держи меня… И не спрашивай ни о чем — я сама не знаю. Только не подозревайте меня! — Элина поджала губы и, отодвинув Нату в сторону, вышла прочь.
— Оставь ее… — я смотрел на очаг, и, странное дело, вовсе не думал ни о ночном отсутствии Элины, ни о словах и предупреждениях Дока. Усталость и опустошение вдруг накатило волной, стерев желание, о чем-либо беспокоится, кроме как бесцельно сидеть и смотреть на язычки пламени, рвущиеся среди раскаленных докрасна камней…
— ?
— Оставь. Пусть идет. Пришло время…
Элина молча выскользнула прочь. Ната подошла ко мне:
— Что с тобой?
— Не знаю… Устал. И не хочу быть вождем… Не хочу нести такую ответственность, к которой меня никто и никогда не готовил. Почему я? Чем плох Сова, или Стопарь?
— Потому что ты — это ты. Стара говорила мне — а она предвидит будущее, ты же знаешь! — что нас ждут новые испытания. И именно ты поведешь людей, а не кто-либо, другой.
— И ты поверила?
Ната устремила взгляд на огонь…
— И верю… Прав Док, нет, а жить надо. Людей вести надо. Тебе вести.