Иногда, а если точнее — очень даже часто! — я жалел, о том, что не избрал путь, которым пошел Сова. Жизнь в сообществе, где сталкивались различные интересы и характеры, часто ставила на грань разрыва наши отношения, заставляя принимать решения жесткие и жестокие… Приходилось одергивать прежних друзей — они не могли понять, что забота обо всех, порой становиться выше прежней дружбы.

Первый подобный разрыв случился с Черепом. Охотник так и жил в одном доме вместе с Пленником — его изуродованное лицо, отпугивало от мужчины девушек, и он не искал их общества. Череп, как и Сова, привыкший выживать в одиночку, с трудом выносил мое право отдавать приказы, предпочитая все свои желания и привычки общим интересам. Мы столкнулись с ним, когда я отправлял Ульдэ и Пуму в прерии, а вместе с девушками — Чера и Клешню. Этого количества охотников хватало для того, чтобы обеспечить разведку ближайших стад, свежим мясом которых мы надеялись накормить обитателей форта — при условии, что они найдут добычу, где-нибудь, в непосредственной близости от поселка. Для более серьезной охоты требовались все люди форта — но устраивать крупную облаву я пока не собирался. Такое предприятие требовало слишком большого количества участников, вплоть до привлечения жителей всех ближайших селений. Пока в Озерном властвовал Святоша — о совместной охоте не стоило и мечтать.

— Череп хочет в травы! — он угрюмо и исподлобья посмотрел в мою сторону и нервно сжал в руках свой лук.

— Люди нужны здесь, — я указал на форт и Стопаря, требовавшего от меня помощников. Бен, у которого время от времени ныла искалеченная ящером нога, порой лежал в постели, и кузнецу приходилось самому принимать правильные решения в сложных делах строительства.

— Череп устал носить бревна! — он не хотел уступать. На шум стали выглядывать остальные обитатели форта. — Я могу охотиться не хуже этих женщин! Почему ты постоянно посылаешь их? Я — мужчина! Я могу выследить и убить крупное животное! И я сам принесу его сюда! А они пришлют собаку, и кому-то придется тащиться в степи и выполнять их работу!

— Когда закончится стройка — станет легче. Да, не все могут носить бревна — но стоит ли заставлять делать это девушек? Мы же не Клан, где все делали пленники-рабы? А дома нам нужны — ты и сам это знаешь. У нас теперь много народу, и все должны жить как люди. Это в поселке, у озера, или в других местах, обходятся землянками и шалашами — но здесь, я хочу видеть настоящие дома, в которых мы можем не бояться даже зимы! Да и защищаться от врага, гораздо сподручнее, имея за спиной такую крепость!

В форте уже высилось много покатых крыш, соединенных между собой переходами и мостками. В случае внезапной осады или нападения, внутри могло укрыться не менее ста человек — и я, по-настоящему, начинал ощущать себя ответственным за судьбы людей, доверивших мне свое будущее. Все было продумано и учтено. Запасы продовольствия в кладовых. Вновь отрытый колодец и несколько глубоких ям, для воды, если этот источник внезапно иссякнет. Груды метательных дротиков и легких копий в связках, несколько мощных самострелов, поднятых на стены — форт стал оправдывать свое название! Опасность представлял только пожар — но и на этот случай мы сделали все, что от нас требовалось. Нигде не выступали открытые участки голых бревен — все и всюду было скрыто слоем глины, уже закаменевшей на солнце. За прериями и всеми подступами к форту следили караульные на скале — пропустить появление чужаков было сложно…

— Никто не станет нападать на нас! В прерии давно нет бандитов — зачем тратить силы, на, никому не нужные, стены и крыши? Все живут в шатрах из шкур — даже Сова!

— И все завидуют жителям форта… Оставим спор, Череп. Ты необходим здесь. Помогай Стопарю и Волосу — даже им, с их силой, трудно ворочать бревна вдвоем… А Бугай сегодня дежурит на скале, вместе с Пленником. Все при деле. Я и сам, тоже стану работать с вами — когда освобожусь.

Он зло развернулся и молча ушел к себе, на ходу срывая колчан. Проводив его взглядом, я подумал, что следующая стычка не за горами… а потом, возможно, мы потеряем одного из самых отважных и смелых воинов прерий. Что скрывать — я потакал Ульдэ и Пуме, понимая, что северянку нипочем не заставишь рыться в земле или готовить похлебку. Гордая и полудикая, она предпочла бы сразу уйти прочь — в свободные земли разнотравья. Что до Пумы… Она ставила меня в тупик — и мне было почему-то, спокойнее, когда она находилась поодаль, от форта. Полученное в первые дни, после Катастрофы, свойство предвидеть, чувствовать опасность, реагировало при приближении девушки — хотя никого и ничего, угрожающего форту и его обитателям, не было и в помине.

То, что произошло немного позже, оказалось куда хуже размолвки с охотником — и, на этот раз, я бы предпочел очередную ссору с Черепом, или любым из жителей, даже их уход… На первый взгляд, в ограниченном мирке, каковым являлся форт и его обитатели, все шло на виду, и скрыть что либо, от других было невозможно — но, на самом деле, так только казалось. Поглощенный насущными заботами о пропитании форта, своими личными делами, я как-то мало присматривался к тому, что происходит между самими людьми. В какой-то мере я перепоручил это Нате, и надеялся, что моя, не по годам мудрая помощница, справится — но и она, при всей своей прозорливости, не сумела заметить приближающейся грозы…

Сигнал прозвучал, когда в жилище Дока и Лады вбежала плачущая Анна. Она с порога обратилась с просьбой провести эту ночь в их доме — и, несказанно удивленная такой просьбой, Лада, разумеется, оставила ту у себя. Док как раз отсутствовал — искал лечебные травы вместе с Чером. Утром Анна поспешно и незаметно ушла, отмолчавшись на все вопросы встревоженной подруги. Но той не нужно было много объяснять — все секреты беззащитной девушки ясно были видны на ее лице…

Оказалось, Блуд, чуть ли каждый вечер бил девушку. Это началось буквально сразу, едва она согласилась жить вместе с ним. Ошеломленная таким поведением охотника, ранее столь упорно добивавшегося ее расположения, юная Анна, не имевшая никакого опыта в общении с противоположным полом (жуткий плен, насилие и издевательства — иное дело…) решила, что это ее вина. В поселке, где она пыталась обосноваться после освобождения, к девушкам, вроде нее, относились, как к шлюхам — следствие пребывания в Клане, где им приходилось сносить все со стороны бандитов. Почему-то никто не хотел понимать, что они были вынуждены там оставаться — иначе, место ушедших заняли бы другие. Да и нельзя было уйти…

Она ничего никому не говорила. Блуд не просто поднимал на не руку — он заставлял ее полностью признать свое главенство в семье, крайне агрессивно реагируя на любое проявление собственного мнения. Все оказалось очень просто… и очень плохо. Блуд хотел вести тот образ жизни, к которому привык до переселения в форт. Он легко добивался женщин раньше, и так же легко сходился с ними потом — когда прошли первые, самые страшные месяцы. Парень ожил, и в силу своей внешности и количества уцелевших мужчин, опять стал множить свои победы над женщинами, увеличивая число тех, кто побывал в его постели. Те условия, в которых мы все оказались, только упрощали дело — моральные ограничения отступили далеко, перед каждодневной угрозой смерти от голода, болезней или клыков зверей. Никто не хотел себя сдерживать, стремясь получить от жизни все, успеть насладится ею, пока жив. Может быть, они были правы… Какое я имел право их судить, сам выходя за рамки общепринятой морали? Я считал главным то, чтобы в погоне за осуществлением своих желаний, никто не смел ущемлять свободу и пока неустановившиеся права других. Какие-то нормы и обычаи сложились стихийно, в общем, им следовали, и пока этого хватало. К нам часто приходили гости из поселка или других становищ — и нередко среди них находились красивые и горячие девушки, с легкостью идущие на контакт с нашими мужчинами. И Блуду стало мало одних преданных глаз Анны. Теперь, когда он получил то, что хотел — одну из красивейших девушек долины! — он больше не собирался уступать ей ни в чем… Он легко укладывал под себя и других, а она, вдруг обнаружив в себе боль, срывалась в плач при виде каждой женщины, посещающей их очаг. И теперь к его требованиям молчать, прибавилось и иное — воспринимать его измены, как нечто само собой разумеющееся. Анна разрывалась на части, виня себя во всем, считая, что не имеет никакого права после того, как сама была наложницей, что-либо запрещать своему избраннику. Но, если бы он только не ночевал дома! В Форте часто гостили всякого рода скитальцы, среди которых нередко попадались молодые женщины. Блуд вполне спокойно приводил к себе случайных подружек, а Анне указывал в это время тихо сидеть в уголке. А так, как такое поведение было трудно осуществимо — Анна все же еще ощущала в себе остатки гордости! — последствия не заставили себя ждать. Ко всем прочим своим капризам, Блуд имел еще один, и, пожалуй, самый серьезный недостаток — он терпеть не мог, когда ему возражали… Жалости, похоже, не знал вовсе. Обнаружив, что Анна с трудом выносит его выходки, он, после первой же такой ссоры, не просто ударил, но беспощадно и яростно отхлестал девушку ремнем. В конце концов, она поняла — в отличие от нее, Блуд вовсе не любил девушку. Заполучив ее, он просто удовлетворил свое желание обладать ею, а когда цель оказалась достигнута, она ему прискучила, столь же быстро, как и все остальные. И тогда, при каждом, против сказанном слове, не быстро поданной одежде, даже при любом возражении — избиения начинались вновь… Анна и без того едва пришла в себя, после того, как провела столько времени в Клане, где девушку превратили в запуганную и покорную рабыню, готовую исполнить все прихоти и пожелания своих господ.

И, если на людях все шло спокойно, то, когда они оставались одни, все сразу менялось. Анна снесла один раз, другой… Вначале, после побоев, Блуд мялся, просил прощения… Она прощала, и возникшую ссору лечила единственным средством, которое было ей известно — старалась отдаться избраннику, угождая всем его прихотям. Блуд снисходительно принимал ее ласки, но после, вновь поднимал на нее руку. Впоследствии, побои и издевательства продолжились, став нормой. Поняв, что отпора не будет, Блуд перестал и извиняться. Теперь она больше не слышала от него нежных слов — вместо этого только брань и угрозы. Блуд считал себя вправе так поступать — его бесило, что невинность, красота и юность молодой девушки, раньше, чем ему, оказались доступны скопищу отморозков…

Она вновь замкнулась и ушла в себя, а форте мало кто что заметил… В долине мужчин находилось не много, и к Блуду женщины липли. Высокий, стройный, сильный, с привлекательной улыбкой и красивым лицом, он мог уговорить в прерии практически любую. К моменту его появления, в форте не все женщины имели семьи, и это, на первых порах, сулило ему прежние развлечения. Однако он быстро убедился, что здесь все обстоит несколько иначе — и очень огорчился. Заполучить в постель такую красавицу, как Анна, стало навязчивой идеей — и Блуд приложил все усилия, чтобы ее добиться. Однако, когда появились другие поселенцы, он познакомился со всеми, подружился с Джен и другими девушками, его тон вновь повеселел. Также и они, не избалованные за последнее время мужским вниманием, охотно принимали его ухаживания. В жилище Блуда постоянно мелькали девичьи лица и слышались веселые голоса. Это сильно нервировало старожилов, привыкших к некоторой чистоте отношений, но запрещать, что либо, я не решался — сказывалось положение, в котором оказались мы сами. Наш, тройственный союз — я, Ната и Элина — тоже, почти не имел прецедентов…

Надеясь, что после этого парень несколько успокоится, а главное, больше радуясь за нее, мы не вмешивались. Но все закончились совсем не так, как я предполагал ранее, когда Анна призналась Нате в своих чувствах к Блуду.

Блуд очень быстро, легко и без проблем сломал ее совсем… Психика женщины не выдержала — она и сама стала считать себя шлюхой. Анна продолжала терпеть, а так, как Блуд никогда не бил ее по лицу, никто ничего не видел. Тот вечер, когда решилась попросить крова у Лады, был единственным, когда она не выдержала очередной порции издевательств и просто сбежала прочь.

Лада тоже никому ничего не сказала — Анна заставила ее дать слово, что та будет молчать. Кроме того, Ладе, которой довелось вынести несколько дней в стане бандитов, и самой неоднократно подвергнутся насилию, было очень трудно поделиться с кем либо, своей жалостью к подруге. Собственно, они и дружили только вдвоем — хотя никто в форте ни единым словом не напоминал им о том, что пришлось перенести обеим девушкам…

Однажды я отправил большинство мужчин к реке — носить камни и ил. Строительство подходило к своему концу, и мы все с нетерпением ждали, когда сможем заняться более легким делом. Работа не из легких, все вымотались, и в этот вечер почти никто не остался сидеть возле очага, поскорее разойдясь на отдых. Я проверил наблюдателей на скале и тоже ушел к себе.

Нас разбудило рычание Угара. Пес недружелюбно посматривал на порог, косясь на вошедшую без стука, Ладу. Она, без слов, втолкнула перед собой согнувшуюся в беззвучных рыданиях Анну — и лишь потом обратилась ко мне:

— Ты — вождь. Ты дал слово, что будешь защищать всех обитателей форта. Где твоя защита? Где?

Она не кричала — тон девушки спокоен и сух, хоть слегка дрожал, и оттого я не сразу понял, от чего должен их защищать…

— Может, дашь нам встать и одеться? Мы не ждали столь ранних гостей.

— Я отвернусь, — Лада обернулась к стене, повернув за плечи подругу — А ты вставай… Вы все, вставайте. А потом посмотрите на это!

Она дождалась, пока мы накинем на себя одежду, и развернула Анну к нам. Я сузил глаза — даже при неярком свете были видны кровоподтеки и синяки на ее теле. Лада сдернула с нее рубашку — мы увидели следы жестоких побоев на груди девушки…

— Кто? — я откровенно растерялся, не понимая, откуда могли появиться такие следы.

Анна, запинаясь и глотая слезы, принуждаемая Ладой, рассказала нам все… Блуд совсем забил девушку, принудив исполнять все его пожелания. Но то, что он придумал для нее этой ночью, оказалось невыносимо…

Блуд, почему-то, приветил Пленника, как бы сдружился с ним, и, когда приходила его очередь сторожить форт, или идти в лес, за дровами, выбирал себе в напарники молодого зэка. Я только поощрял это, полагая, что Пленник, подружившись с таким видным парнем, хоть немного приподнимет голову и сам отойдет от тех мерзостей и того прошлого, в котором ему приходилось жить. Но все произошло совсем не так…

Этой ночью, Блуд, как и все, вернулся поздно, но почему-то, с блестящими глазами, громко разговаривая и беспричинно улыбаясь. Анна подумала, что хоть сегодня он не поднимет на нее руку — такое странное настроение было у мужчины, которому она решилась довериться. Он велел ей позвать своего приятеля, а когда она исполнила его просьбу, и привела Пленника — сказал, чтобы она заткнулась и сидела мышкой в своем углу. Она покорно ушла, мужчины достали какое-то растение и принялись его мять, добывая сок. Потом они нагрели сок в чашке, что-то смешали, и поочередно стали пить. С каждым глотком они становились веселее, громко разговаривали и постоянно смеялись. Вдруг Блуд обратил внимание на притихшую жену и рывком вытащил ее из ее закутка.

— Ладная телка? А?

Анна в ужасе смотрела на своего избранника — Блуд с трудом сводил глаза, а из уголков его рта капала коричневатая пена… Менее всего он в этот момент походил на человека! Он обратился к Пленнику:

— Все они… сучки! Всех поимею! На какую глаз положил — ту и разложу! И эта… эту. Как хочу! Мое время!

Блуд сильно сжал ей шею, принуждая склонить голову к земле. Пленник, осоловело, пустыми глазами посмотрел на них и что-то неразборчиво промямлил…

Блуд внезапно остервенел:

— Что, не видно? А так?

Он рванул с ничего не ожидающей женщины одежду. Анна не успела даже вскрикнуть — Блуд буквально сорвал на ней все, обнажив перед слегка протрезвевшим взглядом Пленника.

— А так? Видно?

Пленник кивнул, но видимо Блуду этого было мало. Он ударил Анну по лицу, да так, что у нее пошла кровь из носа. Она упала на колени. Блуд, явно бывший под воздействием какой-то странной отравы, не успокоился. Он толкнул ее на спину и, повалив на пол, сел на одну руку, удерживая другую.

— Видишь? Так видишь? — он покачивался, едва не падая на нее. — Тоненькая, фигуристая… Мни, как хочешь! Вон ее как, твои бывшие дружки пользовали — даже не испортили ничего! Значит — сама им помогала! Она знаешь, какая — знойная! Любит это дело…

Анна заплакала. Блуд заметил, как Пленник смущенно стал отворачиваться и уже более трезво и сурово, добавил:

— А ты что, никогда не пробовал? Или, только тебя? Ну, так давай! Давай, трахни ее… разрешаю!

Анна заметила, что Пленник неуверенно начал отнекиваться, не сводя, однако, загоревшегося взгляда с забившегося от отчаяния и стыда, тела, но Блуд не хотел и слышать возражений.

— Ты, шестерка! Петух! Это моя баба, и что я скажу, то она и сделает! Давай, залазь, а то она много о себе воображает… Теперь будет сговорчивее. Бери, пока я добрый!

— Блуд, я не…

— Я кому сказал?!

Блуд схватил висевший на стене ремень и огрел им Пленника. Тот отшатнулся, намереваясь уйти прочь.

— Куда?

Блуд вскочил на ноги и оттолкнул приятеля назад. Потом он затянул узел на дверной ручке и повернулся к притихшей Анне и Пленнику. Глаза парня блуждали по сторонам, лицо перекосила жутковатая гримаса… Анна невольно обернулась к бывшему зэку — тот был почти таким же, разве что на лице не было видно ярости, присущей ее сожителю, да полное отсутствие разума…

— Садись.

Блуд вновь упал на колени рядом с Анной и опять прижал ее голову к полу, положив пятерню на лицо.

— Трогай. Трогай, говорю!

Пленник, стараясь не смотреть в заполнившиеся слезами глаза женщины, встал ни колени и притронулся к ее ногам. Блуд захохотал и снова придавил ее руки к полу, отчего она потеряла всякую возможность к сопротивлению. Она зажмурила веки, чувствуя, как ей раздвигают ноги, и, влажные от пота ладони обхватывают ее за бедра… Пленник навис над ней и Блуд сам придавил его к телу женщины.

— Ну-ка, покажи, что ты можешь! А то все тебя, да тебя… Самому пора мужиком быть!

Анна вскрикнула от отчаяния и попыталась вырваться. Блуд, мгновенно остервенев, вновь ударил ее по лицу. Потом в бок, и, уже зверея, рванул за ногу.

— Шире, сука! Шире — как перед теми раздвигала! Убью!

Они брали ее, то по очереди, то вместе… Анна, безвольная и ослабевшая, молчала, покорно принимая то одного, то другого. Она словно опять ощутила себя в Клане, где уголовники заставляли исполнять все их фантазии. В перерывах мужчины беспрестанно пили из чашки, и от этого их желание еще больше усиливалось, а жестокость — возрастала. Даже Пленник, от которого никто в форте не слышал ни единого грубого слова, вдруг принялся насиловать ее с непостижимой яростью. Что до «мужа», то Блуд просто истязал Анну, принуждая ее удовлетворять их обоих, одновременно… Когда силы у мужчин иссякли, он взял ремень и жестоко отхлестал ее, добиваясь от женщины стонов и мольбу о пощаде. Без них он словно не испытывал настоящего удовольствия.

Жидкость в чашке закончилась, а вместе с ней — и страшная ночь… Пленник, пошатываясь и ударяясь об углы, ушел. Блуд, разом потеряв интерес к происходящему, пнул ногой женщину и почти сразу повалился спать, разметавшись прямо на полу. Анна продолжала лежать, глотая слезы и не понимая, за что с ней так поступают…

Стыд, отчаяние, овладели девушкой. Жить больше не хотелось… Анна вытащила нож, вышла наружу и, не видя перед собой ничего, пошла прямо к костру. Она уже хотела вскрыть себе вены — и рука Лады, вышедшей в ночной двор форта, перехватила ее. В нескольких словах она рассказала подруге о случившемся, что повергло ту в шок. Лада накинула на Анну что-то из одежды, и, не дожидаясь, пока Блуд очнется, привела девушку ко мне.

Элина, едва дослушав, ни слова не говоря, метнулась к стене, где мы вешали оружие. В ее глазах горела яростная решимость. Я схватил ее за руку:

— Погоди.

Ната усадила Анну и принялась обрабатывать ей ссадины на лице. Она молчала, но я видел, как вздрагивают ее руки… Я вышел наружу. Лада догнала меня и хмуро спросила:

— Что теперь?

— Пойдем.

Я ушел вперед, догадываясь, что за мной немедля выскочит и Элина.

Блуд был дома и валялся на постели, закатив глаза и шумно вздыхая. Все вокруг указывало на следы оргии, случившейся этой ночью. Я встал рядом с ложем.

— Блуд. Блуд!

Тот продолжал лежать неподвижно. Я склонился — от парня несло какой-то жуткой смесью, со знакомым запахом… Мне вспомнился лес, самодовольный Сыч, сидящий на пеньке, и наш пленник, униженно подносящий ему чашку с бурым напитком…

Элина сильно пнула его ногой. Он приоткрыл один глаз:

— А…Ты? А… Чч. то?

— Встань.

— Не… — Блуд явно ничего не понимал. Он потянулся к скомканной шкуре, валявшейся рядом. — Хо…дно… Я спа. ть хочу…

— Встань.

— От. ань, да? Чт. о прист. ал? — Язык Блуда не слушался. Со стороны могло показаться, что он пьян. Но такого просто не могло быть — единственный источник, в котором еще сохранился алкоголь, был наш подвал, где под рухнувшими сводами еще могло остаться несколько ящиков спиртного. Вот только доступ к ним прикрыт настолько надежно, что достать оттуда, что либо, было делом абсолютно нереально. Да и не знал никто о нем, кроме меня, Наты, Элины и Совы. О найденных однажды в развалинах города бутылках со спиртом я и не думал — сажа и грязь, сыпавшиеся в течение почти двух месяцев с неба, давно и прочно похоронили их под собой.

Возле очага валялась чашка, о которой упоминала Анна. В ней ничего не оставалось, но я, поднеся ее к носу, вновь почувствовал этот запах. Блуд уже снова крепко спал, разбросав руки по постели. Я вышел прочь, уводя за руку, побледневшую от нескрываемой ненависти, Элину.

— Где Пленник?

Возле дома Анны и Блуда уже стояло несколько человек — Ната разбудила Чера и Стопаря. Сами женщины, все четверо, уже стояли рядом и ждали от меня каких-то действий. Я пожал плечами:

— Он невменяем. По-моему, Пленник сготовил какую-то дрянь, и они вместе ее употребили. Скорее всего — Пленник сейчас такой же, как и этот…

Так рано в форте не поднимались — и возле нас уже стали собираться удивленные и встревоженные жители поселения. Я кивнул подошедшей Ладе:

— Забери Анну к себе. Пусть побудет, пока…

Стопарь встревожено смотрел на меня и девушек, и, не удержавшись, спросил:

— Ага… А что случилось? Что это с ней?

Он встряхнулся, прогоняя остатки сна.

— Утром поговорим. Кто на скале? Джен и Птаха? Нет, не годиться… Подними своего сына — пусть постоит здесь. И, если Блуд очухается — чтобы не дал ему выйти отсюда, пока я не позволю. Все понял?

— Не очень… — Стопарь непонимающе посмотрел на суровые лица женщин, но, догадываясь, что произошло нечто серьезное, не стал переспрашивать, повернулся и пошел к себе.

Элина поигрывала пращой, злобно поглядывая в сторону жилища, где остался пьяный охотник.

— Башку ему разбить…

— Давно не убивала? Понравилось? — я холодно спросил ее, не ожидая ответа. — Иди домой. Через пару часов соберемся — когда все встанут.

По дороге я зашел к Свистуну и отдал ему такое же приказание, что и Стопарю — Волос должен встать возле дома Черепа и не позволить Пленнику выходить, без моего на то распоряжения.

Когда мы ушли к себе, Ната, закрывшая за собой дверь, нервно произнесла:

— Что ты будешь делать? Я же знаю — ты так не оставишь!

По затаившемуся дыханию Элины, я понял, что ее так же интересует ответ на заданный вопрос.

— Не оставлю. Но что делать, пока не знаю.

— Убить их… — Элина запнулась, посмотрев на меня. — Да хоть свинорылам отдать! Как мы с теми поступали!

— Ты знаешь? — я поморщился. Все-таки, кто-то проговорился… — Хорошо. Убьем. Только… кто это сделает? Ты? Тогда война была. И мы убивали — в бою. Кроме того, Анну ты спросила?

Она смешалась. Ната притронулась ко мне, ладошкой погладив по груди:

— Дар… Это как раз тот случай, когда смерть — правильный выход. Мы мстили бандитам за ту же Анну, ты помнишь? И мстили страшно… я ведь тоже, знаю. И про того, кого ты отдал на съедение, и про кол… К сожалению, я не послушала Линку. Теперь вижу, что зря.

— Стопарь проболтался? Больше некому. Я просто не знаю, как поступить. Анна… Я боюсь, она, по-настоящему любит этого выродка, хотя он такой девушки просто недостоин.

— Мы тебе говорили — но ты не хотел слушать! — Элина вставила слово.

— Я помню. Значит, приговорить к смерти… Убить. Мне бы не хотелось доводить до такого, в стенах форта. Слишком памятным останется подобное решение. И форту вряд ли нужна эта слава. Нет. Мы просто выгоним их отсюда.

— А если она захочет уйти с ним?

— Она? Захочет? — Элине было явно невдомек, как можно после того, что случилось, еще испытывать что-то к такому человеку. Но Ната, знающая немало примеров поведения людей, попадавших в подобные ситуации, все же была опытнее и мудрее своей напарницы…

— Очень даже может быть. Такое встречались мне, раньше… Она уйдет вместе с ним — а когда ты ее снова увидишь, если увидишь, конечно, то вместо молодой и красивой женщины, она превратится в забитую и измученную старуху. Ты хочешь для нее такой судьбы?

— Ну что она, сама не понимает? В голове не укладывается…

— Не все такие, как наш Дар, или Сова. Стопарь тоже повышает голос на свою жену. Но я никогда не видела, чтобы он поднимал на нее руку. И Док никогда так не поступит. Или — Чер.

— То, бьют… Даже это представить не могу. А тут… — Элина повернулась ко мне. — А ты никогда не бил женщин?

— Если называть битьем пару пощечин — то да.

Я заметил, как Ната с удивлением вскинула брови.

— Это не в счет! — у Элины в глаза была одна суровость. — Значит, за дело.

Мы больше не ложились. Утром я позвал Чера и Стопаря. На ходу объясняя суть всего происходящего, я устремился к дому Блуда, где угрюмо стоял на посту Бугай. К нам сразу потянулись все жители поселка — слухи о происходящем распространились по форту молниеносно… На ходу я спросил у присоединившегося к нам, Черепа:

— Как твой сосед?

— Спит до сих пор… А, что? Он вчера какой-то сумрачный был, шатался весь вечер. Вернулся, чуть ли не рассвете. Я спросил, что с ним, так он буркнул, что голова болит. А потом уснул и до сих пор лежит.

— Голова у него и сегодня болеть будет. Волос у дома стоит? Иди к нему, и тащите Пленника сюда.

Я распахнул двери. Блуд уже сидел на настиле и тупо смотрел перед собой, не совсем понимая, что происходит.

— Проснулся? Тогда — пошли.

— Куда?

— Туда. И быстрее.

Мы вышли во двор форта. Бугай и Чер вывели Блуда и оставили стоять посередине площади. Там уже собрались все, кроме тех, кто дежурил на скале. Краем глаза я заметил, что Лада привела Анну и пошла с ней к очагу, за которым мы обычно собирались. Все переговаривались между собой, но не решались обратиться ко мне прямо, видя, что я зло нахмурил брови.

Блуд, с которого так и не начал спадать похмельный дурман, явно растерялся, заметив, что вокруг собрались практически все жители форта, недобро поглядывающие в его сторону. Тем временем Череп подвел Пленника, крепко удерживая того за руку:

— Вот он.

— Хорошо. Встаньте все в круг… Лада! Подведи Анну!

Ната тихо шепнула мне на ухо:

— Дар… Не надо так. Ей это опять…

— Знаю. Но другого выхода нет.

Она согласно кивнула и подтолкнула девушку, спрятавшую свое лицо от всеобщего внимания. Я молча, подошел к ней вплотную, и, ни слова не говоря, сорвал с нее одеяло, в которое та куталась. Через мгновение площадь взорвалась гневными вскриками — следы жестоких побоев на коже молодой женщины нельзя было спутать со шрамами от ран! И никому не нужно объяснять их происхождения — суровый вид Бугая, вставшего возле Блуда, и Черепа, заметно нахмурившегося и сильно сжавшего запястье Пленника, говорили о многом…

— Блуд! Встань передо мной!

— Зачем? Чего ради?

Мужчина исподлобья смотрел на меня, явно нарываясь на скандал. Но тут вмешался Стопарь, рявкнувший на весь двор:

— Сказано, значит ступай!

Бугай грубо толкнул того в спину и Блуд, не удержавшись, упал возле нас на колени. Он попытался подняться, но я, неожиданно для себя самого, наступил на него ногой. В становище приумолкли — такого здесь еще не видели…

— Вчера ночью… в форте случилось то, что никогда не должно было здесь произойти. Где угодно — но не здесь! Эти двое… Блуд и Пленник. Они совершили нечто, чему я не могу подобрать названия. Подлость… наверное, слишком слабо. Все вы знаете, что пришлось вынести Анне. Ночью…Вместе со своим дружком, Блуд напомнил ей об этом. И я уже начинаю сомневаться — не напрасно ли я не позволил Сове оставить его гнить на камнях, в Клане? Вы видите ее лицо — такие же следы на груди и спине. Но пусть он сам расскажет, что натворил вместе с этим уродом. Вы вправе знать, кто живет с ними под одной крышей!

— А что я сделал?

— Подонок! — Элина хлестанула его гневным взглядом. — Еще спрашивает!

— У тебя нет слов? Или перед всеми тяжело признаться, какой ты храбрец, когда вы с Анной остаетесь наедине? Скажешь сам, или помочь?

Я начал закипать… Ната дотронулась до моего плеча, и я сделал шаг назад. Блуд откатился в сторону и поднялся на ноги. Он затравленно оглядывался и судорожно сжимал кулаки.

— Hy, скажу… Живу, как живу. Кому какое дело? У нас своя семья, у тебя своя. Раз ты тут главный, так можно лезть в чужую постель?

Мне вдруг стало просто противно… Куда-то пропала ярость и желание немедленной крови. Такие как Блуд находились примерно на одной линии с Сычом, и ему подобными. Храбрые на людях, но трусливые в одиночку. Беспринципные и злобные, соблюдающие один закон — волчьей стаи, где прав всегда сильнейший, а последнего рвут всем скопом… Сейчас в его стае был он, Пленник и Анна. Девушка оказалась слабее всех. Мне вспомнилось, как вел себя Блуд при охоте на ящера. Рисуясь и бросаясь с копьем на монстра, он, тем не менее, вовсе не стремился подставлять свою грудь, если удар страшной когтистой лапы грозил увечьем, кому-либо из нас. Но тогда это выпало из памяти — в пылу общей опасности как-то не до мелочей. Стало понятным, почему парень решил прибиться к нам — в форте жизнь легче и безопаснее, чем в поселке.

— Ну, поколотил я ее… Что, жен своих никто никогда не бил? Мы поссорились, мы и разберемся.

Я видел, что Блуд ищет возможность вывернуться. Люди, только что вскипевшие при виде ссадин и синяков на лице девушки, сжимали кулаки — вряд ли подобное могло служить оправданьем… Но они еще не знали всего.

— Анна! Подойди ко мне!

Блуд попытался было ухватить ее за руку, со словами:

— Эй! Это моя жена! Чего тебе надо от нас?

Элина мгновенно выросла между ними и так на него посмотрела, что Блуд стушевался и отступил. Я не знал, правильно ли я поступаю, заставляя девушку вновь пережить минуты унижения, потом, отбросив сомнения, жестко приказал:

— Говори.

Анна вскинула на меня просящий взгляд.

— Говори. Я прошу тебя. Это не стыдно. Так не должно быть в форте. И не только в форте — так не должно быть везде, во всей долине!

Она вздохнула и, решившись, повернулась к людям:

— Они… Блуд… Вдвоем… Насиловали.

Она закрыла лицо ладонями и выбежала прочь. Туча подошла к нам ближе, внимательно посмотрела на притихшего парня, и, развернувшись, отвесила Блуду страшную затрещину. Рука пожилой женщины оказалась далеко не легкой — парень слетел с ног и пропахал землю носом. Возле него сразу вырос Бугай, готовый немедленно повторить пример матери.

— Но и это еще не все…

Я повернулся в другую сторону, где понурившийся Пленник замер в руках Волоса и Черепа.

— Ты!

Он вздрогнул и еще больше сжался. Череп встряхнул его, заставляя поднять голову.

— Что ты делал вчера в лесу? Ты один не заготавливал камни!

— Я? Я… собирал…

— Что собирал?

— Плоды… Орехи… — он запинался и произносил слова очень тихо.

— Не слышу. Говори так, чтобы все тебя слышали. Что еще ты там делал?

— Грибы собирал…

Многие удивленно посмотрели на него. В форте никакими грибами не промышляли. Слишком много в привычных ранее растениях стало необычным, и мы не хотели рисковать, чтобы не отравится. Очень редко, и только под присмотром Дока, девушки приносили их из леса — но не более того! Но мне было важно, из чего Пленник изготовил ту смесь, после которой они с Блудом потеряли человеческий облик.

— Грибы? Что ты из них готовил?

— Отвар…

— Где ты его готовил?

Блуд стиснул зубы, заиграв желваками. Он с ненавистью посмотрел на ссутулившегося Пленника, а тот глухо отвечал:

— Дома, у Блуда…

— Ты раньше его делал?

— Да… Для Сыча.

— А здесь? Здесь ты его делал?

— Да.

Я обвел взглядом остальных. После упоминания о вожаке бандитов люди заметно насторожились, их взгляды, обращенные к Пленнику, наполнились явной угрозой…

— Хорошо… Хотя, хорошего, как раз мало. И что получалось? Что ты добивался, делая отвар?

— Дурь… Нарку.

По толпе прошелестело — Наркотик?

— Да… — совсем уж беззвучно сказал Пленник. Я приподнял его за подбородок:

— Ты готовил его вместе с Блудом?

— Да.

— А употребляли, тоже, вместе?

— Да.

— А что вы делали потом?

Он сразу замолчал. Я встряхнул его за плечи и развернул лицом в сторону отбежавшей Анны.

— Что вы делали потом! Говори!

— Мы… Блуд… я…

Лада покачала головой, и, закрыв лицо, рывками бросилась прочь.

— Я…Мы… спали.

— Спали? А точнее?

— Мы спали с ней…

— А еще точнее?

— Мы ее… Блуд хотел, она просила… Она не хотела, но он велел ей заткнуться, и… Мы стали ее бить — чтобы подчинилась. Потом он… я… сорвали одежду… Я не помню.

Через недомолвки и запинания суть произошедшего теперь уяснили все. Среди женщин начался ропот, они уже с ненавистью бросали взгляды в сторону Пленника и Блуда, а у мужчин лица посуровели.

— Вы напились этой дряни, и вам все стало до… все равно. Потом вы оба стали ее насиловать, совсем как тогда, в Клане! А после этого, решили, что и этого мало, и взяли в руки ремни.

— Нет, я не бил! Я не хотел, это Блуд! — Пленник дрожал всем телом, все похмелье с него слетело, он ясно осознавал свое положение. Руки к нему и Блуду уже тянулись со всех сторон…

— Ну и что? — Блуд неожиданно и с вызовом поднял голову, обводя всех все еще мутным взглядом. — Ну и что с того? Вам что, делать больше нечего? Она моя, и как я с ней живу, пусть никого не касается! Ты спишь с двумя сразу, вот и спи! А я, может, хочу, чтобы моя жена тоже спала с двумя! Ей не привыкать — после банды… Какое твое дело? Устроил тут судилище! А что Пленник зелье сварил, так это, вообще, наше право! Мы что, кому-то жить мешаем? Не кричали, не дрались, дома не разносили… есть возможность радоваться жизни, вот и радуемся. И остальные могут, если захотят!

Стопарь сделал всего одно движение — и Блуд слетел с ног, обливаясь кровью. Все лицо у него было разбито. Кузнец, стервенея на глазах, уже шел на лежащего, напоминая собой взбешенного медведя… Я кивнул Волосу и Бугаю — те повисли на гиганте, едва удерживая его от немедленной расправы над продолжавшим лежать, Блудом…

— Я согласился принять тебя в форт, и ты дал обещание выполнять те законы, по которым мы здесь живем…

— Какие еще законы? Нет никаких законов, все там остались! — парень поднялся на ноги и со злобой смотрел на Стопаря. — Это ты хочешь опять сесть остальным на шею, со своими законами! А я жить хочу, свободно жить! И кто ты такой, чтобы лишать нас этого права?

Я поднял руку, призывая собравшихся к тишине.

— Все так думают? Что ж, раз встал вопрос о моих правах, пусть между нами не останется никаких неясностей. Каждый пришел сюда по своей воле, никто никого не принуждал. Каждый вложил свой труд в строительство и каждый имеет право теперь жить здесь, либо уйти, если у него будет желание. Но такое же право имею и я. Я не просил, чтобы вы назначали меня старшим. Так получилось само собой, и только потому, что мы первыми пришли сюда. Именно мы — я, Ната и Элина. Я давно ожидал, что вопрос, кому быть главным, когда-нибудь, вновь возникнет в форте. Правда, не думал, что он появиться именно в такой момент. Но, раз теперь пришло время выбирать — давайте это делать немедленно. Форт — не поселок. И без старшего ему не выжить — иначе мы все превратимся в стадо. Среди нас должен быть только один, имеющий право отдавать приказы всем остальным.

— А зачем? — Блуд уже более уверенно и нагло смотрел на меня. — Что, мы не можем прожить без вождя? Вон, в том же поселке, живут и ничего. Каждый сам себе хозяин! Чего ради, хомут на шею вешать? И Сова твой, тоже так думает…

Я кивнул.

— Да. Сова предпочитает жить один. Он — сам себе вождь. Но мы — живем вместе. Если каждый будет тянуть в свою сторону, ничего хорошего из этого не выйдет. А пример тому вы все уже видели. Сыча и его свору, с легкостью прошедших все прерии, от предгорий и до болот. Но я не собираюсь никого уговаривать… Сами решайте, нужен ли нам старший, или нет.

Поднялся нестройный говор. Забыв на время о Блуде и Пленнике, люди переговаривались между собой, и по обрывкам фраз, я слышал, что его предложение не встретило поддержки. Те, кто сюда пришел, были довольны своей участью и не хотели возврата к тому, от чего бежали. Стопарь, совладавший с собой, убрал с плеч руки сына и Волоса и перекрыл своим басом общий гул:

— Хватит! Что там, в поселке — это их дело! А у нас свои порядки, а кто не хочет — скатертью дорога! Бардака устраивать не дадим! Дар — наш вождь. Это решено давно и всеми. Форт наш, мы его поставили и никому не отдадим. Что до остального… — Стопарь встал подле меня и протянул свою ладонь. Потом он резко взмахнул ножом — и на мозолистой руке появился длинный, резаный шрам. — Если нужна клятва… Говорить я не мастер, как Сова не сумею. Но, кое-что, от его замашек, перенять не против. Если уж слов мало — вот моя клятва. На крови! Немало ее было пролито раньше, пока мы бок о бок, банду гробили — но эта той стоит! Ею присягаю, и ею клянусь. Дар — мой вождь! Он с этим делом справлялся раньше, он им и останется! А другого мне не надо! Вот такое мое слово.

Рядом встал обычно немногословный Череп:

— Дар — вождь. Я все сказал! — он резко взмахнул ножом и на землю, возле капель крови Стопаря, упала и его кровь. Встал и Черноног, держа за руку Шейлу.

— Мы вместе — за Дара. Вместе дрались, вместе и жить.

Подходили остальные, мужчины и женщины. Говорили все, по-разному, длинно и коротко. Но сошлись все в одном — форт должен иметь вождя и им, по-прежнему, считают меня. Я подождал, пока выскажется последний, и посмотрел на Нату. Она поняла меня без слов.

— Теперь я скажу. Мой муж… Он стал первым человеком, встретившимся мне, после того, как земля перевернулась. Я уже почти умирала, когда он меня нашел. Он вернул меня к жизни, и не только… Он спас не только мое тело, но и душу. Да, это коробит многих — то, как мы живем. Но ни я, ни Элина, ни разу не слышали от него ни единого грубого слова, а о том, чтобы он поднял на кого ни будь из нас руку, я не могу и помыслить. Что плохого в таком муже и чем плоха такая семья? Мы умеем находить нужные слова, умеем обходиться вообще, без них… И я не ошибусь, если скажу, что многие женщины о таком только мечтали. Или мечтают. Но в разговорах о вожде и о том, нужен ли он нам, — она резко развернулась и указала на Блуда. — Легко забыть о том, ради чего мы все собрались. Найди меня он, или похожий на него — меня бы уже не было в живых. Я хорошо знаю таких, как Блуд, к сожалению. Нет для мужчины чести бить женщину, а тем более, делать то, о чем рассказал вам Пленник. Если на то пошло, он виноват даже меньше, чем этот моральный урод, даже не желающий сознавать всю низость того, что совершил. Но мы избрали человека, который будет определять, как поступить и с ним, и с Пленником. Это — наш вождь. И теперь — ему решать.

Все притихли. Блуд замер, настороженно наблюдая за мной. Даже Пленник приподнял голову, с тревогой ожидая моих слов.

— В нашей общине… В нашем форте никто и никогда больше не ударит женщину. Единственная надежда на будущее — это они. Наши молодые, наши прекрасные женщины и девушки, чудом выжившие в том кошмаре, которое нам всем уготовила судьба. Самая главная ценность, которая дороже и важнее любой добычи, самой бесценной находки — потому, что только они могут вернуть жизнь на землю, если, когда-нибудь, понесут ее в себе. Да, пока этого не случилось, и мы не знаем, почему. Что-то произошло, что мешает им зачать детей, наполнить детскими голосами наше жилище. Но я верю, что чудо случится, иначе — само наше существование теряет всякий смысл! И потому, мы обязаны беречь и защищать каждую девушку, каждую женщину, способную стать, когда-нибудь, матерью. И никто! Нигде! Никогда! Не посмеет тронуть наших женщин! Женщин из форта!

Все женщины дружно захлопали, выражая мне свое одобрение, а я, не теряя времени, громко скомандовал:

— Бугай! Череп!

Они молча изготовились выполнить мой приказ. Я мотнул головой в сторону Блуда.

— Взять!

Блуд попытался было отпрыгнуть в сторону, но круг, как по команде сомкнулся, он везде встретил решительно настроенные лица, не оставляющие надежду на бегство. Бугай без особых усилий заломил ему одну руку за спину и принудил встать на колени.

— Я не хочу, чтобы в этих стенах произошло убийство… В другое время — ты уже был бы распят на земле и твое тело грызли свинорылы. Но мы не убиваем своих… — Череп! Возьми хороший хлыст и напомни ему о том, что когда бьют — больно! Бей, пока не закроет глаза!

— Да… — Череп спокойно засучил руку и взмахнул ремнем. К чести Блуда, он старался не кричать, но при каждом ударе гримаса перекашивала его лицо. После примерно тридцатого удара, Блуд уронил голову — спина мужчины была превращена в окровавленные лохмотья…

— Захочешь ли ты остаться, или решить уйти — твое дело. Я не стану удерживать. Более того — скорее предпочту, чтобы ты покинул форт. Но Анна… — я чуть задумался, и решительно кивнул, — Анна к тебе не вернется. Я вождь! И теперь — это мне решать!

После экзекуции Бугай оттащил бесчувственное тело к порогу дома и оставил там лежать возле входа.

— Теперь Пленник.

Тот сам склонился под рукой, изготовившегося бить, Черепа. После каждого взмаха, он вздрагивал всем телом и в итоге упал без чувств, прямо в золу и гарь потухшего очага. Я не останавливал Черепа, хотя и видел, что хлестать своего соседа ему не доставляет удовольствия… Его остановила Ната, удержавшая руку охотника при очередном взмахе. После того, как он отошел, я склонился над еле сохраняющим сознание, парнем, и внятно произнес, чтобы все слышали:

— Всего наказания ты бы не вынес. Но этого слишком мало, за то, что случилось. Ты знаешь, что могло ожидать вас двоих, не будь ты одним из нас…

— Да… — он еле сумел ответить, закусывая губы от боли.

— Но этого хватит, чтобы запомнить! Так вот, ты забудешь, где растут эти грибы. И это зелье — забудешь раз и навсегда! Если я еще раз узнаю, что ты этим занимаешься — лучшее, что тебя ожидает, это просто смерть. А если ты научишь этому еще, кого-нибудь, тебя закопают в землю. Живым. Ни наркотиков, ни наркоманов у нас не будет. Запомни мои слова. Это первое. А второе… Перед Анной встанешь на колени, и я не знаю, сможешь ли ты вымолить прощение. К сожалению, я не могу повернуть время вспять… лучше бы я уступил Сове. Мне противно смотреть на тебя. Разве ты мужчина? Тебя самого… опустили в тюрьме, как же ты мог так поступить с ней?

Пленник уронил голову. Я отошел от него и приблизился к Блуду, которого окатили водой.

— Еще раз повторяю, для тебя — Анна к тебе не вернется. Ни в ближайшее время, ни потом. Ты прекрасно понял — наказание было лишь демонстрацией, и ты очень легко отделался. По правде говоря, вас следовало убить. Но я не хочу смертей. Нас слишком мало осталось на этой земле, чтобы самим увеличивать число погибших. Жаль, что до тебя это никак не дойдет. Но ты теперь знаешь, что будет, в случае, если ты еще раз захочешь ударить женщину. Повторяю — мне лучше увидеть твою уходящую спину. Но, если вдруг решишь остаться… оставайся. Только не знаю, возможно ли это, после всего.

Блуд покорно кивнул. Я подождал немного, ожидая, что он скажет в ответ, но тот продолжал молчать.

Ната спросила меня, когда все разошлись:

— Ты ему веришь?

— Нет. Скорее я поверю зэку. Это его счастье, что сейчас в форте нет Совы — скальп парня уже сушился бы на шесте. Но надеюсь, что теперь он трижды подумает, прежде чем что-то совершить.

— Он, может, и подумает… А Блуд — совершит! — если мы не успеем вовремя этого заметить. Он опасен, Дар. Если Пленник раскаивается — это видно и без плетей! — то Блуд будет думать только о мести. Туча забрала Анну у Лады. И я сомневаюсь, что после этого она отпустит ее, к кому-либо, вообще. Она сказала, что не отдаст ее ни одному мужчине, а что до Блуда — то тот теперь будет удовлетворять свои желания с доской и дыркой посередине!

— Так и сказала?

— Ну, не совсем так… Более красочно. Это я так перевела.

Элина позвала нас обедать. Она разлила мясной бульон по чашкам и положила возле каждого по белому корешку. Док обнаружил их в заболоченных местах, неподалеку возле Дальней речки. Они чем-то напоминали запеченные лепешки, особенно, если перед едой выдержать их пару часов в котелке на медленном огне. Нам, истосковавшимся по хлебу, такая находка стала только в радость. Правда, доставать корешки было занятием нелегким и трудоемким — Дальняя речка находилась далеко от нас, и добыча порой не стоила затрат, потраченных на их нахождение и доставку в форт.

— Я все же не пойму… — она надкусила корешок. — Неужели ты думаешь, что Анна еще вернется к этому типу? Мне показалось, что на площади она была настроена решительно.

— Решительно был настроен я. А она… Совсем девочка… — я запнулся. После того, что ей пришлось вынести, такое определение подходило к ней, разве что только по возрасту. — Она влюбилась без памяти, и даже такое, скотское отношение, не всегда может оттолкнуть от избранника. Она перенесла несколько страшных недель в Клане — а там, подобное, с ней случалось едва ли не каждый день. В конце концов, как это не дико — она могла и привыкнуть… Не случись вчерашнего, мы еще долго бы ничего не узнали.

— Так и я о том. Разве такое прощают?

— Нет. Простить такого нельзя, — ответила ей Ната. — Но она люб… любила.

Элина пожала плечами. Мы с Натой понимающе посмотрели друг на друга.

— Ну, не знаю… Хоть вы и делаете умные лица, принимая меня за глупую малолетку, я все же могу поспорить, что Блуд и Анна не лягут больше в одну постель.

— Кто знает… Может быть, ты и ошибаешься.

— ?.. А кто тут распинался, про любовь? Какие могут остаться чувства, после всего что случилось?

— Это все непросто…

Элина негодующе посмотрела на меня, потом махнула рукой, — Что с вас взять?..