— Мне надо с тобой поговорить…

Статная, крепкая, вся излучающая силу и здоровье, загорелая под лучами солнечного светила, с небрежно отброшенной на плечо косой, она стояла передо мной и ждала ответа. Ей очень шло ее имя — Лада. Женщина очень красивая, той, сельской и редко встречающейся нежностью, которой нередко завидовали многие городские модницы. На ней было длинное платье с разрезами по бокам — одежда, которая стала обычным нарядом наших женщин, не стесняющим движений и оставляющее возможность, как для спокойной ходьбы, так и для бега. По краям оно украшено бахромой — дань моде, перенятая у Совы! Сверху шел глубокий вырез, идущий от горловины к крепким, налитым грудям. В поясе перехвачено ремешком, сплетенным из нескольких кожаных шнуров, на котором висел мешочек с какими-то, нужными мелочами. Под платьем скрывались идущие до щиколоток штаны, плотно обтягивавшие полные и крепкие бедра.

— Такой бы рожать и рожать! — мелькнуло у меня. Что-то, никому не удается вызвать к жизни самую главную тайну природы, зародить жизнь в этом излучающем тепло, теле, готовом и желающим любви…

— Ты меня не слышишь?

— Слышу. Ты уже не первый раз ищешь встречи со мной, всякий раз пытаясь сделать это так, чтобы никто не увидел. Почему? Разве нам нужно что-то скрывать? Но, если есть… Твой с Доком дом — всего в нескольких шагах, от моего. Приходи вечером — и никто из жителей форта не услышит нашего разговора.

— Зато услышат те, кому это нужно менее всего… К сожалению… Да, я не хочу, чтобы нас услышали, особенно — твои девочки. Хотя, и здесь почти невозможно спрятаться от чужих глаз! — она жестом обвела двор форта. — Вот и приходится ходить за тобой по пятам, как собачонка. Ты ведь не догадаешься — отправить меня, все равно — куда! — и подойти потом самому…

— Я что-то не совсем тебя понимаю… — я с интересом посмотрел на девушку. — Зачем это тебе? Что такого важного ты хочешь мне сказать, что это никто не должен слышать? Что случилось в форте?

Она досадливо отмахнулась:

— Ты думаешь всегда только о форте… Нет, с этим все в порядке.

— Тогда…

Вместо ответа она закусила губу и бросила на меня странный взгляд.

— Ты не понимаешь?..

— Нет. И не говори загадками, Лада, мне некогда стоять тут с тобой, меня ждут на реке, а тебя ждет Салли, она уже машет с навеса. Сегодня ведь твоя очередь, нести дежурство на скале?

— Моя… Я специально немного задержалась, чтобы все ушли. Ты не хочешь со мной поговорить? Нет, я понимаю, надо идти. Дар, не говори ничего… своим женам, ладно? И никому не говори! Обещаешь?

— А что я должен был бы им сказать?

— Ну, что мы… Действительно. Просто не говори, что я тебя остановила.

Я пожал плечами и повернулся, чтобы уйти. Девушка растеряно посмотрела, как я удаляюсь и, решившись, внезапно преградила мне путь.

— Да что случилось, в самом деле?!

— Дар… — она заламывала руки и прятала от меня взгляд. — Мне очень, очень надо с тобой поговорить. Наедине… Приходи сегодня к нам, ко мне… Я очень тебя прошу.

Я долгим изучающим взглядом пытался узнать, что скрывается за таким непреклонным желанием девушки, но она, вся вспыхнув, бросилась бежать прочь, к теряющейся среди валунов тропинке, ведущей на вершину скалы.

Сдержать вырванное у меня обещание молчать, я не сумел, проболтавшись об этом случайно, Нате. Она слегка прищурила глаз и загадочно усмехнулась…

Мы трудились как проклятые, забрасывая в бешеное течение реки сети и с натугой вытаскивая их обратно. Для этого требовалось использовать имеющуюся у нас возможность, предусмотренную самой природой. Стопарь развернул один из мощных арбалетов. Он привязал к стреле веревку, затем Элина выстрелила на скалу-близнец, находившуюся в воде, потом Черноног, будучи самым ловким и цепким из нас, перебрался по веревке на другую вершину и подтягивал уже более крепкий канат. Постепенно, на той вершине набиралось трое, четверо охотников, они вытягивали на себя один конец, к которому была прикреплена сеть, а в дальнейшем, уже все вместе, с обеих сторон, как гребнем прочесывали воду. Удержать рвущуюся сеть в руках было очень трудно, и в этом принимали участие почти все жители поселка. Исключение составляли только караульные на скале, да те из охотников, кто был в это время в прерии. Ну и Туча, освобожденная от всех дел, кроме стряпни. Готовила она отменно, умудряясь разнообразить практически постоянное меню — мясо, рыба, коренья и плоды. Изредка в этот процесс вмешивались и мужчины — если предстояло зажарить на огромном вертеле, целиком, тушу овцебыка или гигантского окуня. Такие попадались, иногда… Но чаще уловом служили рыбы поменьше, хотя, тоже достигавшие больших размеров. Определить их вид сложно. Практически все они изменились настолько, что бывалые в прошлом, рыбаки — Бен, Стопарь и Бугай — диву давались, разглядывая чудовищные формы и морды этих созданий. Тем не менее, все они оказались съедобными — несмотря на размеры и внешний вид.

Стопарь плевался: — Чудище, тьфу, как его есть теперь? — Но за своей порцией ухи подходил неизменно. После каждой ловли сеть приходилось чинить заново. А один раз она порвалась прямо в воде, и мы, что с нашего берега, что с того, попадали друг на друга, расшибая лбы и наставляя синяков, где только можно. Трава намокала, становилась тяжелой и обвисала. Но настоящей сети достать невозможно — те, редкие, что сохранились вначале, уже давно пришли в негодность, и чинить их было нечем. Кроме того, их, умудренные опытом, оружейники — кузнец и Бен! — расплели на тетивы. Если бы улов был меньше наших ожиданий, мы давно бросили такой промысел — но, к нашему облегчению, пока ни одна подобная рыбалка не проходила впустую. Кроме того, никому не возбранялось ловить рыбу на удочку, более того, это стало своеобразным видом спорта — кто вытащит рыбину крупнее и диковиннее. Но для этого нужно было просиживать над поплавком чуть ли не часами, а я, к неудовольствию прочих, всегда находил, что-нибудь, требующее приложения рабочих рук в форте. Зато у нас был полностью прорыт подземный ход к самой реке — последний штрих в деле обороны форта, ставшего неприступной крепостью. Имей такую, к началу вторжения банды — и мы бы никуда не стали убегать. Чтобы осадить ее, имея надежду на успех, снаружи должно находиться не менее трехсот-четырехсот человек — и то, оснащенных всем необходимым. А таких противников в долине быть просто не могло. Кроме этого, я еще больше удлинил выступ-настил в пещерке. Теперь, случись так, что форту станет угрожать кто-то, или, что-то, с него можно достать врага стрелой из верхнего арбалета. Уже давно, с трудом, ругаясь и костеря все, на чем свет стоит, мы втащили его наверх и установили, накрепко привязав к бревнам. Тот, кто находился в нужный момент на настиле, мог выпустить тяжелую стрелу в любом направлении. Оттуда она получала еще большую дальность полета, и напрочь пробивала молодые деревца на расстоянии почти двух тысяч шагов. Демонстрация выстрела перед гостями показала всем, какое грозное оружие появилось в Форте… Еще два подобных стояли в башенках по углам защитной стены — весь периметр перед селением тщательно промерен и любой, кто оказался бы в нужный момент возле этих орудий, знал, куда стрелять, чтобы страшное копье нашло свою цель.

Но все было спокойно. Форт никому не угрожал, и никто не пытался угрожать нам. Казалось, в долине наступила спокойная и размеренная жизнь, прерываемая лишь боевыми кличами охотников, загоняющих добычу в ловушки.

…Нам повезло. Сеть, напружинившись и вырываясь из рук, все же выдержала, и мы, скрипя зубами от тяжести и подбадривая себя воплями, вытянули на берег примерно с двадцать крупных рыбин и случайно попавшего вместе с ними, чудовищного рака. Он жутко клацал метровой клешней, и нам пришлось издали кидать в него копья, иначе бы он разорвал всю сеть.

— Уху всякую едал, но вот раковую не приходилось! — Стопарь причмокнул, плотоядно посматривая в сторону улова. — Вот природа, что делает, а? Зараза…

Я дул на ладошки Наты, в который раз вспоминая, что для такой работы давно пора сшить рукавицы — кожу сдирало, как наждаком! Она с охотой принимала мои ласки, не забывая между делом одаривать нежным поцелуем. Элина, еще утром перебравшаяся на вторую скалу, погрозила кулаком, и, состроив жалобную гримасу, показала на свои руки.

— А меня забыли, да? Вот вернусь, все припомню!

Ната послала ей воздушный поцелуй, а мне сказала:

— Придержал бы ты ее… Опасно над этой стремниной.

— А тебе это, хоть раз удавалось? Попробуй, удержи Линку… Она быстрее любого мужика побежит, в любую щель залезет. Оторва…

Я отвел душу, пожаловавшись, а сам невольно заострил свое внимание на второй скале. Та партия собиралась перебираться на нашу сторону, в подобные моменты всех нас, заставляя замирать от страха, за их жизни. Случись, кому сорваться — никакое умение плавать не помогло бы несчастному выбраться из ревущего потока. Две высокие скалы, стоящие чуть ли не вплотную друг к другу и сливающиеся в одно целое издалека, на самом деле были разделены, и меж ними с ревом и грохотом мчалась вода, сметающая все на своем пути. Этот водораздел начинался еще задолго до самих скал, метров за пятьсот. Скорее всего, под водой было естественное продолжение каменных выступов, но проверить это предположение никто не пытался — слишком мощное и сильное течение не давало никакой возможности узнать точно. Интереса ради, мы бросили однажды в пролив меж ними бревно — и его избило и переломало так, что больше никто не помышлял пытаться повторить его судьбу. Но уже сразу за скалами, вода текла не столь яростно, и лишь где-то в середине реки течение было явно заметным. Но, возле скал, а именно между ними, буруны и бешеное биение волн о камни заставляло содрогаться даже самые отважные сердца.

Каждый, кто брался за канат, предварительно подстраховывался веревкой и его — случись что, руки все же не выдержат! — вытащили бы остальные. Последним, как всегда, перебирался Черноног. Затем мы вытягивали канат. После того, как он полдня висел над волнами, и становился полностью измочален брызгами и пеной, он уже мало на что оставался пригоден. Потому, нам и приходилось каждый раз повторять всю процедуру, по новой. Лишь один раз мы попытались оставить его, чтобы не посылать охотника на рискованное дело, но канат развалился уже на следующий день, и нам пришлось вернуться к обычному ритуалу.

— Дар, а что ты там обмолвился про Ладу?

Ната присела отдохнуть и потянула меня за собой. Я тоже сел, продолжая смотреть в сторону реки.

— Лада? А… Хотела поговорить наедине, а что ей надо, не знаю. А что?

— Не догадываешься?

— Ты, о чем?

Ната сорвала травинку и надкусила кончик.

— Горькая… Ты, наверное, самый невнимательный из всех… Лада ищет встречи с тобой так явно, что уже все об этом знают. А зачем женщина может искать встречи с мужчиной, если у них нет общих интересов? Наверно, для того, чтобы разделить с ним постель…

— Лада?

— Не делай таких больших глаз, милый… Да, наша Лада. Я уже давно это заметила, и не только я.

Я раздосадовано ковырнул ногой камешек и столкнул его в воду.

— Ну и что?.. Черт, только этого не хватало. Спасибо, просветили. А то я голову себе ломал, чего ей от меня надо?

— Когда пойдешь?

Я посмотрел на Нату. Она устремила на меня внимательный изучающий взгляд.

— Куда?

— Дар, ну не надо… Почему, когда человек хочет ответить уклончиво, он всегда переспрашивает? Она ведь позвала тебя, так? Я не знаю, где она назначила встречу, но то, что назначила — поняла. Не притворяйся глухим, тебе это не идет.

— Нет. Мне хватает вас двоих. Я даже не думал об этом.

Она улыбнулась и протянула мне руку:

— Знаю. И очень рада этому. Все же, три женщины в доме — это много даже для меня. Но пойти придется!

— Что?

Ната спокойно прижала мне рот ладонью.

— Не кричи, рыбу распугаешь. Послушайся меня, и тогда уж решай… Ты помнишь, что случилось с ней? Помнишь… Ты видел, как она смотрит на всех мужчин в форте, и не только на них? А как она чурается других девушек, видел? Ты не только охотник и хороший муж, но еще и вождь, не забывай об этом! И видеть все ты просто обязан. Блуд тому примером… Не обижайся, но ведь это правда.

— Да. Будь я внимательнее, последних событий можно было избежать…

— Вот. И теперь тоже, будь внимательнее… Лада только внешне сносит все спокойно, а на самом деле, замкнута в себе и не хочет ни с кем общаться. А догадываешься, почему? Она решила, что все, кто ее окружают, считают ее легко доступной, словом — шлюхой.

— Это не правда.

— Не правда. Но она, к сожалению, думает иначе. Потому, что она была с бандитами. Впрочем, ты и сам бы мог это заметить. Хотя, на мой взгляд, это скорее подошло бы к Джен… Эта девушка очень любит веселиться с охотниками. Но речь не о ней. Любой мужчина, по ее мнению, будет ее презирать и относится так же, как Блуд к Анне. Ты видел, что она первая бросилась на ее защиту? И дружат они только друг с другом.

— Хорошо. Но при чем тут я? Она прекрасно знает, что я не испытываю ни к ней, ни к кому-либо еще, того, что испытываю к вам. Неразделенная любовь? Смешно и не похоже.

Ната вздохнула и прислонилась к моему плечу:

— Любовь… Нет, Дар, это не любовь, и, слава богу, иначе бы я ни за что не стала говорить с тобой. Я никому тебя не отдам! Тут иное… Ладе нужно, чтобы с ней обращались, и общались… как с равной. Что бы, никто не смотрел на нее искоса, или даже, думал так.

— Но разве сейчас не так?

— Так. Но ей это не докажешь — словами. И потому, она решила найти такое доказательство сама. Если ты — именно ты! — проведешь с ней ночь, она будет уверена в том, что еще может нравиться, что может быть желанной для мужчин, а главное — что с ней считаются, как с человеком. Если уж сам вождь не побрезгует — прости за откровенность! — переспать с такой женщиной, значит, она чего-то стоит. Пусть, хотя бы в постели.

— Несколько странный способ доказать свою значимость…

— А что ты хочешь? Люди все разные… Кто-то стремится к подвигу, кто-то — к покою.

Я нахмурился:

— А что я хочу, ты не подумала? Может быть, мне вовсе не хочется с ней спать?

— Я тебя знаю, Дар. Хочется, не хочется… Скорее да, чем нет. Иначе бы ты не сказал — может. У вас это в крови, обладать всеми женщинами, которые мелькают перед глазами. Это не обвинение, а констатация факта… Так зачем придумывать иные причины? Я не стану чинить преграды. Не как любящая тебя женщина — а как жена вождя, которой небезразлично, что происходит в нашем общем доме. Мне было бы неприятно, если ты станешь это делать тайком, а так… — она развела руками и вновь сложила их на коленях. — Так будет лучше для всех. Лада добьется того, чего хочет, ты приобретешь еще одного друга… или подругу. Только не увлекайся! В форте станет спокойнее, исчезнут последние скрытые камни, которых ты, родной мой, даже не замечаешь. И еще — ты убедишься в том, что все мы одинаковые… в постели. А я перестану бояться того, что ты приведешь к нам еще одну женщину. Ну и наконец, Лада, успокоившись и самоутвердившись в собственных глазах, найдет себе того, с кем станет жить семьей.

— Я просто не знаю, что тебе ответить…

— А ты ничего и не отвечай. Слова, они и есть слова. Мое отношение к тебе не изменится, я люблю тебя больше жизни и не перестану любить оттого, что ты один раз изменишь нам с другой женщиной. Но путь это будет только один раз! Я ведь все равно ревную…

— Услышь я такое несколько лет назад — подумал бы, что у меня глюки…

— Несколько лет назад ты меня не знал. И твоя… насколько верное сложилось у меня о ней представление, никогда бы тебе такого не предложила. Кстати, не думай, что и я была бы на это способна — несколько лет назад. Или ты забыл, сколько мне было лет?

— Не знай я тебя… Так, сколько тебе лет, милая? Порой мне кажется, что ты старше меня — настолько твои суждения бывают… как бы это сказать?

— Верны?

— Мудры. Так, как это возможно только у человека, разменявшего не один десяток лет.

— Ну что ж, радуйся, что я не достигла пока и третьего. Зато, у тебя всегда есть возможность, похвалится нашей молодостью. Не у каждого мужчины имеются сразу две юных любовницы, которые к тому же, без ума от своего избранника!

Я обнял Нату и поцеловал ее в глаза. Волны продолжали свой бег и до нас долетали мельчайшие брызги, отчего мы уже стали насквозь мокрыми…

— Ты замерзла… Пойдем к остальным, нужно работать. Рыбы много, сегодня нам повезло с уловом.

— Ты пойдешь?

— Считаешь, должен?

— Да. Как вождь. Ты должен показать всем, что она заблуждается, подозревая всех в таком отношении. Вот и покажешь своим примером, что это не так. Ей не нужен любой мужчина, ей нужен ты. Если бы это мог быть кто-то другой, я бы ни за что не стала тебе этого предлагать. Но вождь у нас один… И не надо больше об этом говорить, веди себя, как мужчина!

Я закусил губу и показал взглядом, на приближающуюся к нам Элину.

— Я сама с ней поговорю. Но ты должен пойти в любом случае…

— Вы что тут сидите? Мы уже по второму разу идем! Давайте, а то нам тяжело!

Элина возбужденно и радостно улыбалась, вся изгвазданная в рыбьей чешуе и прибрежной грязи. Черноног уже перебрался на наш берег, и со Стопарем скручивал последний канат. Мы освободили всю сеть и теперь дотаскивали наверх рыбу, подцепив каждую петлей за хвост. Брать их на плечи боялись — шипы плавников могли серьезно поранить, и бедному Бугаю пришлось два дня мучиться, когда он случайно наколол большой палец на руке. Тот распух и причинял ему сильные страдания, пока не подействовала мазь Дока, и палец не принял нормальное состояние.

Зато по вкусу рыбы были замечательными! Туча сварила потрясающую уху, и все объелись ею…

Мне предстоял неприятный разговор с Доком, и я, скрепя сердце, был вынужден подойти к нему, и, отведя в сторонку от остальных, сказать то, что старик меньше всего ожидал услышать…

— …И теперь ты все знаешь. Я мог бы просто услать тебя караулить, или пойти за травой, но врать не имеет смысла. Менее всего я хочу, чтобы ты покинул форт и стал нам чужим. Но что-то надо делать… Лада не останется с тобой, ты не можешь этого не понимать. Если я не сделаю того, что она ждет, она, или совсем сорвется, и что-либо сотворит, или, уйдет из форта. Но идти ей некуда. Мы едва не потеряли Анну, проморгали Блуда… второго срыва нужно избежать. Иначе форт приобретет дурную славу, а ты знаешь, насколько это на руку Святоше!

Док опустил плечи, и сразу стало видно, как он постарел… На голове старика почти не осталось волос, лишь на затылке белели редкие седые проплешины. Морщины избороздили его лицо, и сошлись глубокой выемкой на переносице. Руки Дока слегка дрожали…

— Знаешь, я знал, что так будет… Меня всю жизнь бросали женщины. И когда я был молодым и подавал большие надежды, и когда перестал таким быть. Первая избранница предпочла мне здорового боксера и отказалась от моего предложения выйти замуж. А жена вышла за меня только потому, что у нее росло трое детей и ей просто нужно было, за кого-нибудь, зацепиться. Но даже она мне изменяла, почти все то время, что мы прожили вместе, пока не умерла. Никакие случайные подруги ни разу не захотели возобновить со мной связь. Я ущербный, да? Ладно, молчи — я привык… Но так хотелось на старости не остаться одному! Глупо, да? Ведь ничего, ничего не осталось… И вот, она тоже…

— Попробуй ее понять, Док. Она не изменяет тебе, и не считает это изменой. Что ты для нее? Она только делит с тобой кров, но вряд ли лежит с тобой в одной постели… Ведь так? Я тебя предупреждал… Лада молодая, привлекательная, она хочет жить, и жить полнокровной жизнью, без оглядки на прошлое. Собственно, и я ей нужен, постольку, поскольку… Кто-то иной станет ей мужем, и будет делить с ней ложе, на тот срок, который ей отпущен. И это не можешь быть ты.

Док уныло посмотрел на меня, и я вновь заметил, какие у него усталые глаза:

— Я все понимаю, Дар… Пусть так. Хорошо, что ты сказал правду. Я пойду в поселок, оттуда давно не было гостей. Отправь со мной, кого-нибудь, чтобы не так скучно было топтать землю в одиночку.

— Вернешься?

Он с трудом выдохнул:

— Мне тоже некуда идти… Только… куда возвращаться?

— Ты поселишься в другом доме.

С Доком вызвалась идти одна девушка, оставившая в поселке подругу и Череп, стремившийся под любым предлогом вырваться в прерии или лес.

Я увидел, как Ната кивнула мне, и, взяв Элину за руку, повела ее к нашему жилищу.

— Кто заступает на смену Ладе и Салли?

Бугай похлопал себя по животу и глухим басом рыкнул:

— Я! Сейчас, еще кусочек возьму и пойду.

Я поманил к себе Тучу:

— Собери с женщинами всю рыбу, и нарежьте ее полосками. Что поместится, подвесите на верхней площадке, возле Бугая. Да предупреди его, чтобы не наелся сырого мяса, а то не успеет и до уборной добежать! И вообще, пусть побережет свой любимый желудок! За ночь оно обветрится, а днем солнце обработает рыбу так, что она будет храниться еще пару недель. Соль еще есть?

— Мешок и еще ведро.

— Вот и используй, засоли все… пора засылать охотников к соляным озерам. Стопарь!

Грузный мужчина неторопливо поднялся и степенно приблизился ко мне.

— Док идет поселок, с ним Череп и Мила. Пусть возьмут с собой, что-нибудь, для обмена, не надо появляться там с пустыми руками. Люди должны видеть, что форт живет хорошо… Понимаешь?

Стопарь согласно кивнул и удалился в кузню, где хранились различные поделки. Оружием мы почти не торговали, но в прерии нуждались в различных изделиях из железа.

Я проследовал к дому Дока и Лады, стараясь никому не попадаться на глаза. Хотя, если принять на веру то, что сказала мне Ната, меня, наоборот, должно было видеть, как можно больше людей… Злость на дурацкое положение и удивленные глаза жителей форта взвинтили до предела, и, когда я увидел, что Лада спускается со скалы и идет к себе, готов был развернуться и немедля уйти прочь. Ее сменила Джен — караульный ужинал после всех. Форт не оставался без присмотра ни на минуту. Бугай, увидевший, что пост занят, принялся помогать женщинам, втаскивать улов.

От порога на меня смотрела Ната. Она заметила мой жест, и сделала едва уловимый знак рукой — Иди…

Убранство дома, где жил Док вместе с женщиной, было примерно таким же, как и наше. Но одно отличие бросалось в глаза сразу — две отдельных постели. Место Лады отгорожено парой сшитых вместе шкур. Здесь было сумрачно и прохладно — маленькие окна и так ничего не пропускали, а сейчас они и вовсе были закрыты большими листьями.

Я услышал шаги. Лада, вытирая мокрые волосы, вошла в дом. Она обвела взглядом помещение, наклонила голову, и устало опустила руки.

— Никого…

— Как сказать… — я вышел из угла, в котором стоял.

— Дар! — радость и смущение в ее возгласе прозвучали неподдельно…

— Ты хотела со мной что-то обсудить? — мое раздражение как-то улеглось, я мог говорить спокойно.

— Да… Я слышала, ты послал Дока в поселок? Это правда?

— Да. И, кажется, ты этому не очень огорчена.

Лада неопределенно качнула плечами:

— Огорчена? Нет, не очень…

Она явно не знала, как себя вести. Вся ее утренняя решимость испарилась, и она в смятении теребила кончики волос, сплетая и расплетая их в косичку.

— Я здесь, как видишь. И я жду твоих слов. Зачем ты меня позвала? Или, мне уйти?

— Нет! Нет… Останься.

Я смотрел на нее и потихоньку начинал понимать, что чувствую что-то, напоминающее желание… Лада все же была очень хороша собой. Я никогда не любил таких женщин, слишком, на мой взгляд, сильных и крупных. Но сейчас она пробудила во мне что-то, что заставляло смотреть на нее, любоваться ее ладным телом. Лада, заметив мой взгляд, еще больше растерялась…

— Ну, хорошо. Ты, похоже, так и не решишься, сама. Тогда я кое-что скажу, а ты прими к сведению. Я услал Дока потому, что ты этого хотела. А хотела ты этого, для того, чтобы никто не мог помешать нам остаться сегодня вместе. Вместе… — я сделал акцент на последнем слове.

Она закрыла глаза и замерла, где стояла, совсем покраснев. Сквозь ладони вырвался еле слышный шепот:

— Не мучь меня… Я сама не знаю, что делаю.

— Лада… зато люди все знают… Или, потом узнают, что я был здесь, с тобой. Если хочешь, я уйду. Но прежде, чем я это сделаю, нужно чтобы ты знала. Никто не считает тебя шлюхой, никто не хочет напоминать тебе о том, что случилось, никто не видит в тебе отверженную. Ты такая же, как все мы, со всеми своими бедами и радостями. Ты можешь поверить мне, как вождю? И… тебе вовсе не обязательно ложиться со мной, чтобы в это поверить.

— А ты сам можешь в это поверить? Ты все понял, хоть я не сказала ни слова, но так и не понял, что я хочу доказать себе самой… Себе, в первую очередь! Никто меня не обижает — это правда. Но каково быть такой, как я? Разве, только Анна может все это понять.

Я повернулся и, встав возле ее постели, медленно развязал пояс. Лада смотрела на меня и у нее вздрогнули губы. Я расшнуровал завязки на вороте и стянул рубашку. Лада сделала неуверенный шаг вперед, потом другой.

— Зачем ты так…

— А как? Меж нами нет никаких чувств, нет особой привязанности, ничего нет. Что ты хочешь, чтобы я вел себя иначе? Раз все мы здесь самцы и ты видишь в нас только похотливых кобелей — что тогда ты хочешь от меня? Вот я и не хочу никаких недомолвок. Спать? Давай спать. Сделаем все, по-быстрому, и я пойду.

— Нет! Я не стану!..

— Да? Это откуда такая уверенность? Кто тебе сказал, что будет по-другому?

— Нет! Я не виновата в том, что со мной… что меня… Ты же только что говорил!..

Я обхватил ее вздрагивающие плечи:

— Значит, не шлюха. И не хочешь ею быть? Тогда зачем ты решила, вот так, запросто, переспать с первым встречным? Пусть, вождем — это, по-моему, все равно.

— Но…

— Что, но? А как иначе мне это понимать? А… Слезы появились. Это уже лучше. По крайней мере — сердце еще не совсем очерствело.

Я усадил ее на постель и уже более мягко спросил:

— Ну что, полегчало?

— Да… — она хлюпала носом, уткнувшись в мое плечо. Некоторое время мы просто молча сидели, пока она полностью не успокоилась.

— Откуда это? — она осторожно дотронулась до рубца на боку.

— Бурый… не знаю, видела ли ты таких. Давно, еще в самом начале. Я тогда только встретил Нату, и понятия не имел про всех остальных.

— А вот еще. И еще… Ты ее любишь?

— Больше жизни.

— А Элину?

— Как саму жизнь.

Лада подняла глаза, переведя взгляд на мое лицо:

— Ты говоришь правду… Разве так бывает? Разве можно любить двоих сразу?

— Бывает, как видишь. И они, обе, любят меня. Так бывает?

— А меня никто не любит… Они теперь будут меня ненавидеть. Я такая дура…

Я осторожно прикоснулся к ее плечам. Лада вздрогнула, но не отстранилась. Мне вдруг захотелось ее обнять…

— Все равно, пусть… Ты пришел, и я никуда тебя не отпущу. Я могу быть счастливой, хоть одну ночь? Разве это так много? Я так устала быть отверженной…

— Не таи на них зла. Ната знает обо всем, и она не сказала о тебе ни единого плохого слова.

— Она знает, что ты здесь? — Изумлению Лады не было предела. — Но ведь… Зная, зачем я тебя позвала?

— Да.

Я не стал упоминать о том, что и инициатива моего прихода принадлежала моей жене.

— Вы поразительные люди…

Вместо ответа я провел кончиками пальцев по ее лицу. Лада потупилась и придвинулась поближе.

— Ты, действительно хочешь меня, или, только потому, что так надо? — она с надеждой ждала ответа на свой вопрос, пытливо заглядывая мне в лицо. Лгать не имело смысла…

— Так надо тебе. Но, именно сейчас, я хочу именно тебя.

— Дар… Пойми меня. Не осуждай… После Беса и его ублюдков, у меня никого не было. А до них я вообще никого не знала. Мне по ночам их лица приходят, в крови и с ухмылкой… и каждую ночь насилуют. Что мне остается? Я Анну даже отговаривать не хотела — сама тоже чувствую, что и она. Так жить невозможно… А из наших — только ты можешь все понять. Я ведь знаю… про Нату.

Продолжения мне не требовалось. Стало ясно, почему выбор девушки выпал не на другого мужчину. Откуда-то зная о прошлом моей юной и столько пережившей подруги, Лада сделала выбор именно такой, какой могла себе представить. В ее глазах, только я мог вернуть ей надежду на лучшее — примерно так, как она видела это в глазах моей маленькой и верной спутницы.

Я опустил ладони вдоль тела, и, зацепив пальцами края рубашки, потянул ее вверх. Она подняла руки. Рубаха полетела в сторону, а я притронулся к большим и тяжелым грудям, двумя спелыми арбузами, нависшими над неожиданно стройной талией.

— Сделай, что-нибудь, у меня ноги подгибаются…

Я обнял ее одной рукой и потянул за поясок, удерживающий штаны. Лада вздохнула:

— Ты меня не поцелуешь?

— Прости… — я остановился и крепко прижал ее к себе. — Я так тебя хочу, что совсем забыл обо всем. Не сердись на меня, и не думай ничего плохого. Мне так хочется быть с тобой, что я еле сдерживаюсь…

Лада обвила меня крепкими руками, и я чуть не задохнулся — столько силы было в ней. Ею язык проник в мой рот, вызвав во мне ответное желание. Я снова опустил руку и развязал шнурок. Лад вздрогнула и чуть отстранилась.

— Можно мне лечь? Эта кожа сидит очень плотно, и ты ее не стянешь. Я всегда их снимаю только лежа.

Я покачал головой:

— У меня хватает пока силы…

Я потянул вниз. Штаны, на самом деле, сидели на ней как влитые, но, удержатся под моим напором, не могли. Больше на ней не оставалось ничего. Полные бедра при сумрачном освещении белели как мрамор, а в низу живота темным треугольником выделялся манящий холмик. Я поднялся с колен, на которые опускался, чтобы раздеть Ладу, и развязал шнурок на своих штанах. Она часто задышала, опустив руки вдоль тела и упрямо смотрела в сторону, боясь, встретится со мной глазами.

— Поцелуй меня еще раз. Меня там не… целовали.

Она подняла голову.

— Ну, что же ты?

Лада вновь положила на мои плечи свои руки и прикоснулась к моим губам. Я хотел ее, чувствуя, как готов овладеть этой женщиной. Ее формы совсем не походили на хрупкую фигурку Нату, или точеную грацию Элины, но, тем не менее, желание уже полностью овладело мною, и ее нагое тело только возбуждало. Я потянул ее за плечи и повалил на постель. Лада сжалась.

— Если ты не захочешь, ничего не выйдет. Я не умею насиловать… Ты боишься?

— Нет. Просто так получилось… Все вспомнилось. Но ты не думай — она испугалась, — Я буду… как хочешь. Подожди немножко, я успокоюсь, если смогу… Это так, настолько неожиданно. Я ведь не верила, что ты придешь.

— А хотела?

— Да…

Я уже не мог ждать. Положив ладонь на холмик Венеры, я провел по нему пальцами… Она могла молчать — но я явственно ощутил, что она разделяет мое желание…

— Тебе неприятно?

— Не знаю. Я ожидала, чего-то другого.

— Того, что было?

— Нет! Нет, не надо! Только не так!

Я повернул ее к себе:

— Ты боишься быть с мужчиной, да? Боишься того, что с тобой делали? И хочешь этого… Но, только от тебя зависит, что ты станешь испытывать сейчас, желание или отвращение. И от меня, тоже.

— От меня? Я сама не знаю, чего сейчас хочу…

— Я знаю. Попробуй, расслабится…

Я лег на нее и принудил слегка раздвинуть ноги.

— Не страшно?

— Нет…

— Тогда не сопротивляйся мне.

Я еще сильнее раздвинул ей ноги и, уже сгорая от обуревающей меня, страсти, направил член в упругое отверстие. Против ожидания, войти в нее оказалось непросто — Лада превратилась буквально в комок сплошных нервов… Я не стал ее ласкать и подготавливать, так, как делал это, будучи с Натой или Элиной. Мною руководило только желание обладать ею — и не более. Но и принуждать девушку было нельзя — она ждала от этой ночи совсем иного отношения. Превозмогая нетерпение, я обнял ее и стал покрывать влажное от слез лицо, поцелуями. Что-то шепча, я старался быть нежным, помогая ей расслабиться и преодолеть возникшее смущение. В итоге, Лада сама взяла мое лицо в ладони и, молча, плача, стала неумело касаться губами моих глаз. Оставаться бесстрастным стало невозможно… Что-то дрогнуло в сердце, я едва подавил рвущийся наружу комок — боль и чувства девушки, принудившие ее к этой ночи, были мне слишком знакомы…

— Прости меня…

— Дар… Сделай это. Пожалуйста…

Иного мне и не оставалось… Сжав до боли, я обхватил ее за ягодицы и с силой надавил. Лада вскрикнула — а я проник в нее, так, словно стал первым, кого она испытала на себе, как мужчину. Меня даже поразило, насколько трепетно она вздыхала при моих движениях — создалось впечатление, что у нее и не было никого до меня. Через какое-то время Лада стала учащенно дышать и вздрагивать. Потом она забилась в моих руках, пытаясь вырваться — но это было непросто. Я стиснул ей руки, резкими толчками проникая внутрь… На какое-то мгновение показалось, что рвется преграда, делающая ее женщиной, отчего я испытал чуть ли не шок — такого просто не могло быть! В конце концов, за те дни, которые она провела среди уголовников Сыча, ее вовсе не щадили…

Она вскрикнула в полный голос и резко отстранилась:

— Больно! Мне больно! Дар!

Это было необъяснимо! Я чувствовал, чуть ли не те же ощущения, когда впервые сделал Элину женщиной… но такого просто не могло быть! Лада вскрикивала, даже пыталась вырваться — но я остановился, только когда желание полностью покинуло меня. Она сразу сжалась в клубок и слегка застонала.

— Что с тобой? Что происходит?

— Ты… Очень большой.

— Я? — После хрупкой и невесомой Элины, услышать такое из губ этой крупноватой женщины было несколько странно. — Никогда такого мне не говорили… последние пару лет.

— Тебе, наверное, просто не говорили правду… Мне казалось, ты уже у самого сердца!

— Ты… — я был в полной растерянности. — Как бы это сказать… У тебя все там цело?

Она слабо улыбнулась:

— Не тревожься. Мне было больно всегда… С каждым, из тех… Наверное, так и должно быть?

— Нет. Не должно. А у тебя… До них, до бандитов — ты правду сказала, никого?

Она легла на бок, потянув на себя шкуру и прикрывая ею тело.

— Нет. Отец нас держал в строгости. А после того, как произошло землетрясение, нам и вовсе стало не до ребят.

— В поселке про вас всякое болтали…

— Знаю. Сам представь — разве такое возможно? Чтобы родной отец — и с дочерьми… Глупость все это. Нет, эти… они были первыми. И очень этому обрадовались…

Она снова вздохнула и прижала меня к себе.

— Ты сильный… Наверное, так любить женщину могут не многие.

— Мне еще не приходилось никогда никого принуждать к постели… А чувство именно такое.

— Извини, — Лада искренне огорчилась. — Я растерялась… И ты был такой нетерпеливый! У меня ведь никого нет. С Доком я не живу — он… Мне это неприятно. А те, из Клана… Они ведь, тоже, не спрашивали.

— Тебе и сейчас плохо?

— Нет. Это не так, но… Я ожидала совсем другого.

— Тебе нужен терпеливый мужчина… Даже крепче, чем я. И спокойнее.

— Никто мне не нужен… — она качнула отрицательно головой и положила ее на мое плечо. — Никто. Ты — занят. А представить, что я в постели с кем-либо еще — не могу. Тогда я на самом деле буду думать о себе, как о шлюхе…

— Но тогда…

— Прости и ты меня, Дар… Я думала о тебе с тех пор, как ты вынес меня из этого ада.

— Не я. Это Сова.

— Сова?

Она широко раскрыла глаза. Я подтвердил:

— Да, наш шаман. Мы были там вместе, но тебя у уголовников выкрал именно он. И несли тебя прочь, мы по очереди.

Она вздохнула:

— Еще одна сказка оказалась ложью… Но, все равно, спасибо. И тебе, и ему. Я бы не выжила там… в Клане.

…Мы лежали, взявшись за руки, отдыхая после очередного соития. Лада, раскрепостившись, совсем разошлась, словно желая наверстать упущенное, и предоставляла мне полную свободу.

— Ты устал? Так хорошо, легко…

— Мне тоже. Спасибо тебе.

— Спасибо? Разве за это благодарят?

— Конечно. Мне было с тобой хорошо. Что в этом удивительного?

Лада улыбнулась, первый раз за все время:

— Жалко, что ты уходишь. Приятно чувствовать себя, самой, отдавшейся тому, кого хочешь. Ты придешь еще?

Я медленно качнул головой:

— Нет. Лада, у меня уже есть две жены. Моих сил хватит только на них.

— Да… Я знала, что так будет только один раз. Спасибо и тебе! За то, что пришел, что не побрезговал мною… не испугался. Нет, не возражай! Я так хотела, так что все нормально. Мне стало намного спокойнее, и я рада тому, что произошло. И очень большое спасибо Нате!.. А Элина? Она знает? — Увидев мой остановившийся взгляд, она тихо охнула. — Но как ты вернешься домой?

— Не знаю…

— Даже если ты не придешь больше — я все равно буду тебе благодарна! Но, ты знай — я всегда буду готова… быть с тобой.

— Нет. Лада, я хочу, чтобы ты стала иной. Прошлое не изменить… но ты сильная. Живи.

Она молча ткнулась мне в плечо…

Дома встретило напряженное молчание. Девушки сидели в разных углах, и каждая занималась своим делом. Я погладил потянувшегося Угара и присел.

— Где ты был?

Голос Элины едва не срывался на крик. Она сжимала руки в кулачки и смотрела перед собой злым, полным слез, взглядом. Ната вздохнула и подошла к ней.

— Не трогай меня! Дура! Как ты могла? А ты… Ты! — она всхлипнула и закрыла лицо ладонями.

Ната отдернула руку. Я видел, что время, которое я находился у Лады, здесь было проведено гораздо более бурно, и она уже еле сдерживается, чтобы не осадить подругу. Новой ссоры я допустить никак не мог.

— Лина… Линочка… — я показал Нате глазами, чтобы она не уходила. Видимо, ей пришлось услышать от Элины немало грубых слов. Ната подчинилась без охоты, устало смотря в сторону. Однако она положила руку на плечо девушки и оставила ее там, хоть Элина сразу дернулась.

— Ну, она то, при чем?.. Я виноват, я… Перед обоими виноват, и перед ней не меньше, чем перед тобой. Но люблю я только вас, единственных и самых дорогих, и никто, кроме вас, мне больше не нужен.

— Любишь… Да? А к этой, зачем пошел? Сказки рассказывать? Ты… как Блуд!

Я обнял девушку, преодолевая ее сопротивление:

— Ты поймешь, когда-нибудь… Так было надо.

— Кому? Ей?

— Ей. Нам. Нате. Мне. Всем в форте. И даже тебе…

— Мне?!

Я закрыл ее возмущенный рот поцелуем. Элина порывалась встать, но я крепко ее удерживал, а Ната, сев позади нее, сцепила свои руки на ее животе.

— Тебе тоже.

Элина вдруг обмякла и разрыдалась. Она плакала громко, отчаянно, как ребенок, у которого внезапно отняли что-то очень дорогое…

— Дурак! Дура… Какие вы оба… Зачем, ну зачем ты так? Зачем? После всего, что с нами было, после того, что мы вместе пережили! Зачем?

Это уже началась истерика… Она не плакала больше — кричала…

— Да, Натка мне все объяснила, я понимаю, я все понимаю! Но зачем? Ты хоть подумал, каково мне сейчас? Я знаю, просто чувствую, как ты там, с ней… и ничего, слышишь, ничего не могу сделать! А Натка меня держит, даже одежду спрятала… Удержала бы меня одежда, как же! Я хоть голышом, через всю долину пройду, если скажешь! Ты с ней, там… Я не могу так, не могу! У меня сердце просто разорвется… Какой же дурак… Ведь я столько дней решалась стать твоей, столько слез пролила, когда мы жили втроем… а потом и влюбилась, дура! Знала, что ты не мой. Знала! Что ты всегда будешь считать себя опытнее, что ты старше, что тебе все можно! А нам, мне что остается? Не могу так, не могу!

Она чуть ли не выла… Внезапно, неожиданно заплакала и Ната. Я ошалело переводил глаза с одной на другую, и чувствовал, как земля уходит, из-под моих ног…

— Я ведь ее ударила… Слышишь? Ударила, Натку… Она для меня все, я никого так не люблю, как ее, а ударила… Ну что ты молчишь?

Больше всего мне хотелось в это момент, провалиться, куда-нибудь, только не видеть этих голубых глаз, в которых страшной болью светилась нанесенная обида. Угар вильнул хвостом и, растолкав нас, лизнул Элину в заплаканное лицо. Она обняла его и уткнулась в курчавую шерсть:

— Один только песик наш остался с нами… А хозяин, черт те где, по бабам…

Я подхватил ее на руки и отнес на нашу постель. Элина не сопротивлялась, только всхлипывала и шмыгала носом. Туда я перенес и Нату, лицо которой также исказила гримаса невысказанной боли.

— Господи, и ты?

— Да… Я до самого конца надеялась, что ты вернешься. Это ведь я специально тебя так настроила — заодно, проверить захотелось, сможешь ли… Вот и проверила, на свою голову. Все правильно, все! И должен ты был так поступить — но уж лучше бы она вовсе не появлялась у нас, чем такое выдержать! Линка лучше меня, и плевать на то, что ты должен. Я с ней ругаюсь, а у самой кошки скребут. Никогда больше так не делай… И меня не слушай! Права она — дура я и есть, так мне и надо…

Окончание этой ночи всем нам далось нелегко… Кое-как я добился того, что Элина перестала говорить о Ладе в угрожающем тоне, вырвав обещание ничем не показывать девушке ненависть, которая поселилась теперь в сердце Огненноволосой… Чего мне стоило успокоить обеих девушек, осушить их слезы — этого не передать словами. До самого утра я зацеловывал оба дорогих лица, прося у них прощения…

Они уснули с первыми лучами солнца, а я встал, укрыв их и коря себя за совершенную глупость. И все же, в глубине души, я сознавал, что поступил правильно. Я был не только мужем — я стал вождем… И думать, обо всех людях рода — я уже называл нас родом! — был обязан. Пройдет обида, со временем утихнет боль, но сделано главное — спасен человек. Сова все понимал, и все предвидел, когда отказался от такой роли! Мне же пришлось испытать ее на себе…