Обогнув знакомые кустарники и деревья, мы вошли в селение, направившись прямо к утоптанной площади. Там уже собралось нескольких десятков человек, некоторые при нашем появлении разразились приветственными возгласами. Я узнал Стопаря, Дока, Черепа и прочих, с кем мы познакомились в предыдущие разы, когда были здесь вместе с Натой. Зато недоброй памяти «монах», увидев, кто подходит к поселку, спешно ретировался куда-то прочь…

Нас обступили женщины. Их внешность резко констатировала с моими спутницами — на их фоне, большей частью изможденных и одетых в тряпье, мои девушки смотрелись, словно с другой планеты.

Ната была одета в сшитые ею и Элиной плотно обтягивающие штаны, из окрашенного соком желтой травы покрывала, и безрукавку, из остатков той же ткани. Все это, по примеру Совы, они отделали бахромой. Ната, у которой после появления в подвале еще одной женщины, внезапно проявилась страсть к нарядам и украшениям, нашила на свой наряд бисер. На шее висели клыки убитого ею волка. Запястья рук украшали кожаные поручи, защищавшие руки при стрельбе от ударов тетивы. На ноги, после больших трудов, взяв за основу подсказки Совы, я сшил мягкие и легкие лосины — для всех нас, кстати, тоже! За спиной, в чехле, неизменный набор: тяжелые дротики, копьеметалка, осваивать которую она еще только начинала, и лук со стрелами — им она уже владела достаточно сносно. На поясе, сшитом из шкур, в ножнах, тоже украшенных бахромой, висел нож. Волосы она оставила свободно спадать по спине, перехватив лишь узкой тесемкой, вроде той, которую предпочитал носить, и я сам. Они у Наты были пышные, волнистые и закрывали спину до поясницы.

На Элине, превосходившей ее почти на голову и лишь немного уступающей мне в росте, было одеяние, изготовленное из обрезков всевозможных тканей и шкур, однако подобранных в тон и с явным вкусом, благодаря чему она походила на какую-то юную и ослепительно красивую дикарку, явившуюся к нам из доисторических времен. Она, игнорировала штаны, предпочитая — знала свои достоинства! — носить не стеснявшую движений юбку, на которой сделала разрезы по бокам, украсив их бахромой. Низ юбки оставила неровным, но это только добавляло ей привлекательности и шарма. Ноги рыжеволосой девушки могли свести с ума. Они начинались, как говорят, от ушей и заставляли вздыхать, не только Сову… На умопомрачительно тонкой талии, также висел пояс с ножом в кожаных ножнах. Рубаха, одевающаяся через голову, сшитая из шкуры крола со сбритой начисто шерстью, над которой она трудилась три вечера подряд. В отличие от Наты, ничего не носившей на голове, Элина подвязала косынку. Свою огненную гриву, она собрала на макушке конским хвостом. Он спадал по ее спине и бедрам, заставляя меня цокать языком от восхищения. На руках девушки также имелись подаренные мною поручи, кроме этого, Элина носила за поясом и грубую перчатку, которую одевала, когда кидала камни из пращи. Само оружие и небольшой мешочек с голышами были подвешены к поясу. Само собой, что у нее тоже имелся лук и полный колчан стрел — и в искусстве владения этим оружием она мне ни уступала ни на йоту, а скорее — превосходила!

Стоя рядом, они резко оттеняли друг друга. Одна высокая, с тонкими чертами лица, на котором ярко сияли голубые и живые глаза, и другая — маленького роста, темноволосая, с теплыми каштановыми глазами, смотревшими на все внимательно, а на меня — особенно нежно. Они обе казались пришельцами с иного мира, совершенно не соответствующего жителям поселка, и явно выигрывали по сравнению с его обитательницами. Девушки обе могли считаться красивыми, но, если красота Наты была мягкой женственной и слегка приглушенной, то из Элины она била ручьем, привлекая внимание… Я украдкой любовался ими, замечая такие же восхищенные взгляды со стороны собравшихся здесь жителей долины. Сам я по обыкновению был вооружен луком, ножом и мечом, висевшим в ножнах на спине. Кроме этого, я засунул за пояс небольшой топорик — и это был не пример индейцу, не расстающегося со своим томагавком и сподвигшему меня на подражание, а осознанное временем требование к выживанию…

Сова предупреждал — в большинстве своем, на празднике Мены, преобладали женщины, в основном молодые, здоровые и сильные. Слабых и тяжело больных, отбраковала, как ни печально, сама жизнь… Мужчин оказалось значительно меньше. Я насчитал их не более четырех десятков — и это еще вместе с гостями, пришедшими на праздник Мены из всех областей долины. Детей, как говорил индеец, почти не наблюдалось. Очень маленьких — совсем…

Женщины овладели вниманием моих спутниц, и увели обеих девушек куда-то в сторону — обсуждать условия обмена с вещами, принесенными из наших закромов. Я настрого наказал Элине помалкивать и доверить все сделки на усмотрение Наты — девушка могла ненароком проговориться о подвале, что, в свою очередь, обернулось бы в дальнейшем крупными проблемами…

Мое внимание привлек грузный, чем-то напоминающий Стопаря, мужчина. Не рыхлый, как Святоша, крепко сбитый, с голым подбородком, что само по себе являлось редкостью, среди не очень-то заботившихся о своей внешности мужчин поселка. Он, не скрывая своего интереса, произнес:

— Привет, Сова! Познакомь? А то нас, мужиков, мало! — он пренебрежительно махнул в сторону кучку перешептывающихся женщин. — А эти, если обступят, так потом до вечера не вырвешься… А то не понять, что они хотят — пристроиться, если есть возможность. Вот и чешут языками, почем зря!

Сова поморщился. Я заметил, что ему тоже неприятна хамоватая речь этого человека.

— Язык Козыря, как всегда, без костей. Ты всегда так настроен против этих скво? Я не помню, чтобы ты сказал, про них, хоть, что-нибудь, хорошее! Чем они тебя обидели?

— Да нет… Сова, я же просто так!

— У Белой Совы две жены, Козырь. Ты знаешь это. И им тоже неприятно слышать, как какой-то из охотников, выплевывает грязь на всех женщин долины. А я — их муж…

Он сурово метнул взгляд на подошедшего.

— Да ладно. — Козырь замялся… — В самом деле…замнем.

Сова пожал плечами и отвернулся. Вскоре он направился в центр толпы — у индейца были свои интересы в общей торговле. Козырь, как его представил индеец, обратился ко мне:

— Ты и есть тот бродяга, о котором рассказывал нам этот, — он мотнул головой в сторону уходящего Совы. — Ряженый?

— Сейчас все стали бродягами. Но я бы не стал так отзываться о человеке, которого считаю своим другом.

Он неожиданно улыбнулся и протянул мне свою руку.

— А я тебя проверял. Мы с Совой все время пикируемся, по поводу и без. Он не обижается, так что не прими это как оскорбление… Ты из города?

— Да. Тогда — это я, тот бродяга.

— Ну, не обижайся… Давай знакомиться, что ли? Меня прозвали Козырем — это, чтобы знал, за былые грехи… Эх, где то, счастливое времечко? Повезло, знаешь, когда-то попасть на приличный катран… куш снял, все по закону, год можно на курортах ошиваться! Только не довелось, нет. Только и подержал выигрыш в руках… А там бухнуло-шарахнуло, как Карга всем описывает! И улетели мои денежки к господу богу, все до единой купюры… и козыри с ними. Так-то вот… Ну, зато свезло тушку сохранить — остальные мои коллеги, все до единого под плитами полегли! Хорошо, не городе сие действо происходило — крупняка обычно в блатных местах раскладывают, подальше от любопытных. Вот и тогда… за городом, да возле баньки — чтобы проигрыш там, или выигрыш, сразу отметить по-царски, с коньячком да девочками! Несколько ящиков с «огненной водой», как твой друг выражается, даже уцелело! Ну да огненная, или нет, да только сидел я возле нее не помню сколько, но осилил все! Думал, все одно — помирать, так хоть упиться напоследок. А вышло, что, жив остался… Я ведь ко всем приставал, все угощать норовил, пузырек да стопочку… Если б не этот потомок «Чингачгука», — он сделал шутливый жест в сторону невозмутимого индейца. — Там бы и остался. Он к жизни и вернул. И не только меня. Мы ведь вместе со Стопарем гуляли… Ну, а тебя как прозвали?

— Дар.

— Это как? В смысле, какой?

Козырь недоуменно меня разглядывал, уперев руки в бока. Я пожал плечами:

— Это имя. В смысле, так меня зовут.

— Ну и имечко? Так и прозвища не надо! А что, Сова еще тебя никак не окрестил?

Вернувшийся индеец вмешался в наш разговор:

— Нет. Мой друг охотник из города и предпочитает то имя, которое носил до Того дня. Придет время, и он поймет, что пора заводить другое. Так же, как придет время и для тебя. Козырь — не самое подходящее прозвище, как и Стопарь. Но вы его получили по праву. Другое — надо заслужить. Вы с кузнецом к этому еще пока не готовы.

Козырь смешливо склонил голову:

— Ой, ли? А нам оно надо? Это ведь ты только у нас такой, не от мира сего… Правда, у тебя появились последователи, тоже птичьи да звериные клички предпочитают. А остальным и так сойдет. Ладно, — он стал серьезным. — Я ведь по делу подошел, а не просто так. Ты что принес?

Сова указал головой на меня:

— Я — пуст. Это мой брат, Дар, пришел с товаром.

— ?

Я молча снял мешок со спины. Заметив, как я достаю из него ножи, куски ткани и что-то небывалое для остальных, возле нас мигом образовалась толпа, жадно рассматривающая эти богатства. Мне стало не по себе… Еще год, полгода назад, эти люди даже представить себе не могли, какой ценностью станут подобные предметы. А я оказался их владельцем по счастливой случайности… Я шепнул Сове на ухо:

— Чувствую себя белым торговцем на какой-нибудь фактории дикого запада…

— А кровожадные дикари отдают все свои драгоценности за блестящие и яркие безделушки? — в тон мне ответил Сова. — Не казнись! Это новые времена… Ты хочешь, чтобы твои скво не голодали? Значит, научишься и торговать.

— Там только одна моя… и они не голодают.

— Пока — да. Но если тебя мучает совесть, что ты не делишься с ними своими сокровищами — что ж, признайся… И посмотри, как быстро ты и твои девочки станут похожи на этих! — Сова многозначительно на меня посмотрел, и я потупился…

— Мой брат… Сова понимает его мысли. Он тоже не знает — честно ли скрывать от людей содержимое дома, что находится Мертвом городе. Но, если тебе дорога жизнь Маленького Ветерка, если ты ценишь юность и сияющие глаза Огненноволосой — сохрани тайну в себе… Кстати, не отпускай ее слишком далеко — или она достанется другому!

— Никому она не достанется! — я огрызнулся, вмиг потеряв настроение. Что скрывать, желание обладать рыжеволосой красавицей стало посещать все чаще, и все труднее становилось это скрывать. Ната, замечающая все нюансы моего состояния, однажды ночью просто и прямо спросила об этом. Я буркнул что-то, попытавшись уйти от ответа, но маленькой мудрой женщине не так просто было навешать лапшу на уши. Она развернула мое лицо к себе и твердо произнесла:

— Только не лги мне… милый. Даже Угар, и тот скалит зубы, когда видит, как ты бледнеешь, когда касаешься ее случайно рукой. А я могу тебе назвать точное время по количеству секунд, когда ты посматривал в сторону ее постели. Или, этого уже не было, в прошлом? Ну, как?

— Что ты от меня хочешь? Да… хочу. Теперь можешь перебираться к ней и вести разговоры на тему мужской неверности в условиях совместного проживания.

Ната лукаво усмехнулась:

— Не-ет… Тут места больше. И о чем мне говорить с ней? Линка и так все знает, не слепая. Спасибо, что меня не гонишь… совсем, а только к ней.

Я резко повернулся и заключил ее в объятия.

— Ната, прости меня… не уходи. Ну, хочу я ее, да. Врать, изворачиваться перед тобой не стану. Я же мужчина, и это — естественно. Пойми ты меня, мы живем вместе, я вижу ее так же часто, как тебя, иногда…почти обнаженной. Она красивая, ты это не можешь отрицать. Но ведь я ни разу не дал тебе повода меня ревновать! Что там я испытываю, это во мне. Это ясно? И давай спать…

Ната подперла подбородок и, вовсе не собираясь меня отпускать, задумчиво произнесла:

— Да, да… Знаем. Как мужик новую девочку увидел, так все — вынь да положь. И ты, моя радость, не исключение. Одно только и утешает — привыкла я к ней, что ли… Вроде и не ревную. Да ты удивленные глазки не строй, сам говорил, что притворяться не любишь и у других того не терпишь. Вот и будь естественным. Ну и что мне делать, — она продолжала, слегка улыбаясь. — Если я в один прекрасный момент увижу, как на моем месте вы оба в обнимку лежите?

— Этого не будет.

— Будет, Дар, — она внезапно стала серьезной. — Будет. Ты не волнуйся, со мной можно говорить об этом. А с ней — пока нет. Я не хочу, чтобы между нами появился обман. Ты честен, и это пока успокаивает. Но ничего не решает. Лежать в твоих объятиях и чувствовать, что ты представляешь на моем месте другую — это слишком даже для меня!

— Я не представлял другую. Но я не знаю, что делать, Ната… Ты очень, очень дорога, и никто тебя мне не заменит. А это… Может быть, она уйдет от нас в поселок, и тогда все успокоится, само собой. Но сказать ей, чтобы она уходила… я не могу. Кто там ее ждет? Здесь я за нее спокоен.

— Только за нее?

— Не только. Не цепляйся к словам. За вас обеих.

— Эх, Дар, Дар… — Ната прижала мою голову к себе. — Все вы, мужики… Пообещай мне, что ничего не будет, пока я сама тебе не скажу…

— Что скажешь?

— Молчи, молчи… Элина, она все слышит и тоже чувствует. Но она не я, она — девушка, Дар. Девочка… Понимаешь это? Она невинна… хоть это и удивительно, до сих пор. Так что, пусть все идет, само собой. И, кто знает — может, твое желание скоро сбудется…

Я попытался высвободить голову, удивленный безмерно ее словами, но Ната крепко прижала ее и не желала больше говорить на эту тему.

…Все это молнией промелькнуло в моих мыслях, после взгляда Совы. Я повернулся к щуплому и хлипкому на вид мужичонке, тычущему мне в руки какой-то предмет:

— Ты это, давай менять! Давай! Я мешок с плодами, а ты мне нож! Вот этот, с большой ручкой!

Сова еле заметно мотнул головой. Я отрезал:

— Нет. Мне еды не надо. Либо шкуры, либо снасть.

— Какую снасть?

— Для рыбалки. Мне нужна сеть!

Народ раздосадовано заохал и, не скрывая вожделения, начал расходиться. Остался один, с хмурым взглядом, весь седой и со скрученной правой рукой. Он долго и внимательно изучал ножи и, выбрав пару самых, по его мнению, лучших, хриплым голосом произнес:

— Вот эти. Два настоящих крючка. И настоящая сеть.

Я весь вскинулся:

— Что? Два крючка? Ты что, совсем?

Сова резко и настойчиво дернул меня за рукав:

— Соглашайся, — он негромко шепнул мне на ухо. — Крючков мало. Вообще нет. Только самоделки, которые делает Стопарь. Сетей нет совсем. А для него, это главное, чем он может добыть пищу. Он не охотник. Отдай ножи.

Я вздохнул. Старик терпеливо ждал. Мне сложно было понять всю систему ценностей этого мира. Отдать два первоклассных ножа за два убогих крючочка, плюс еще не виденную нами сеть — это казалось верхом коммерческого несовершенства…

— Но тогда, почему он их отдает?

— На последней рыбалке сом едва не утащил его в воду… Ему нужно прийти в себя. Потом он, возможно, пожалеет. А может быть, где-то лежит еще одна сеть — а вот ножей, подобных этим, днем с огнем не сыщешь!

Старик молча кивнул.

Сова еще раз подтолкнул меня в бок:

— Не тяни.

— Да? Ну и… Ладно. Бери.

Тот протянул мне два крючка, завернутых в кусочек тряпицы, и спрятал в складках своего рванья мои ножи. Я проводил его фигуру тоскливым взглядом и, уже не скрывая возмущения, спросил у индейца:

— Ну, знаешь. Это что, честно? Два паршивых крючка, которым цена…

— Цена? Какая цена? Ты не в магазине, мой друг Дар. Ты там, где бывшие ценности не имеют своего значения. Что означает нож? Оружие, да. Им можно строгать, можно резать, можно и убить, если повезет. А добыть еду им можно? Сколько крючков ты сумел им выстругать? А сколько рыбы ты еще поймаешь, на эти крючки? А еще сеть — старик честен и сейчас довершит сделку. И, как я уже сказал, вполне вероятно, что у него найдется и вторая… Нет, друг мой, ты совершил хорошую мену. Твои девушки испортили вашу снасть? Значит, вам нечем ловить рыбу у себя в городе. Ты сам сможешь изготовить настоящую сеть? Никогда. Даже Стопарь, при всех его талантах, тоже не сможет. Ты все еще недоволен? У тебя не было сети, теперь есть. Сейчас он ее принесет. Значит, если плохая охота, ты пойдешь на свое озеро — будет еда, если ты не все еще выловил из него. А ножи у тебя в подвале пока остались… Так?

— Так…

Я обменял третий нож на хорошо выделанную шкуру, непонятного мне зверя, решив не уходить отсюда со своим же товаром. Да и шкура оказалась очень мягкой и приятно грела руки. Я подумал, что моим девушкам будет из чего сшить себе головные повязки для холодов. Банки с соком, захваченные вопреки доводам индейца, забрали две женщины, принесшие взамен туесок с медом. Я сначала не поверил своим глазам — какой мед? Но, попробовав, убедился в их правоте. Вкус меда оказался несколько странный, не совсем похожий на привычный, но мне понравился, и я отдал сок, не колеблясь. Женщины тоже остались довольны — они безумно хотели прикоснуться к благам безвозвратно прошедшей жизни. И сок символизировал собой эту тягу, тем более, что по прошествии все большего времени, все меньше оставалось вещей, подобных тем, которые окружали нас раньше. Пришлось соврать, что эти банки мы случайно нашли среди руин… Я, покончив с торгом, осмотрелся — весь поселок состоял, примерно, из пятидесяти, семидесяти, в полном беспорядке разбросанных тут и там, землянок, шалашей и навесов. Ничего не изменилось с тех пор, как мы пришли сюда в первый раз. Никакого порядка не существовало: каждый жил, как бы сам по себе. Если всем стал заправлять Святоша, то следов его деятельности особо не наблюдалось. Но ослабленных, не в силах позаботится о себе людей, я не увидел. Все: и мужчины, и женщины имели какое-то подобие оружия, приспособленного для охоты, собирательства плодов, рыбной ловли.

Меня тоже обступили несколько женщин. Козырь был прав и не прав одновременно: каждый новый человек возбуждал любопытство, у него стремились узнать, кто он и откуда, надеясь в этих расспросах что-то выведать о судьбе иных людей, которые могли оказаться поблизости в момент катастрофы. Но я ничем не мог им помочь. Впрочем, никто на такое и не надеялся всерьез. На их лицах лежала неизгладимая печать страданий и лишений, тоска и боль, непривычные заботы и подстерегавшие их опасности. Они уже не искали защиты, как Тома — здесь давно каждый полагался лишь на себя. Но, возможно, что они научились помогать друг другу. Иначе просто могли и не выжить…

— Тебя зовут Дар?

Ко мне обратилась неопределенного возраста женщина, с спутанными грязными волосами, землистым лицом и косым уродливым шрамом, рассекавшим щеку. Она держала в руках подобие лопаты и опиралась на нее при ходьбе, слегка прихрамывая при этом.

— Да.

— А я — Нина. Впрочем, можешь звать меня, как твой друг — Седой Чайкой. Может, он прав, и нам надо привыкать к этим кличкам? Не знаю… Я хорошо кидаю эту палку и сбиваю птиц на берегу речки. Никогда не думала, что стану есть мясо чаек, да еще и сама стану их убивать.

— Кем вы были… До всего?

— Зови меня на ты. Учительницей. Кому нужно то, что я умела? Лучше бы я оказалась врачом или, вообще, не училась. От врача сейчас хоть польза какая-то может быть, а от остальных? Страшно подумать, сколько потрачено времени на знания, которые оказались совершенно лишними сейчас.

— Мне трудно тебе возразить… Но, по-моему, ты не совсем права. Может быть, все наладиться и понадобятся те, кто сможет учить?

— А кого? Во всем поселке только четверо детей, больше не выжило. И им не до учебы — они, как взрослые, занимаются собиранием корней. Если бы у меня был ребенок, я, наверное, сошла с ума… Тут такие есть. Но у меня не хватило ума завести семью. Только дом, институт, карьера… Все зря.

Она махнула рукой и пошла к берегу реки, волоча ногу.

— Она не злая… — одна из женщин сказала ей вслед грудным, певучим голосом. — Нервы… А там, откуда ты пришел, вас много? Никто не знает, что произошло?

Я присел на поваленный ствол дерева, служивший естественной скамейкой:

— Нет. Я один. Вернее, был один, а потом нашел Нату. Мы жили вдвоем, пока не решили отправиться на поиски других. Сначала столкнулись с Совой, он нам рассказал про вас, и про всех, кто живет в долине. А другую девушку мы отбили… спасли от смерти и всего остального в лесу, в предгорьях. Сова вроде уже общался с вами, во время торга. Еще не успел рассказать об этом?

— Говорил… — они закивали. — Никто не верит, что это люди, все считают, что вы ошиблись… Это мутанты, как Док объяснял. Это ведь мутанты?

Я понял. Испуганные нелегким существованием, страшными хищниками, появившимися невесть откуда, люди боялись признаться себе, что опасность может исходить не только от них, но и от себе подобных…

— К сожалению, мы не ошиблись. Это — люди. И одному, похоже, удалось уйти. А остальных… Вот, девушка и осталась с нами.

— Ты трахаешься с обеими?

Я поперхнулся. Вопрос прозвучал, как само собой подразумевающееся, словно истерлись и пропали все грани, за которые раньше никто не решился бы переступать. Однако здесь никто и не думал смущаться.

— Спит, конечно, — ответила одна из женщин за меня. — Что не спать? Девки, видите какие, ладные обе. Только ты староват для них, малость… А у нас, в соседней землянке, Белый еще одну привел. Говорит, где три, там и четыре поместятся. И Святоша ему не указ, а ведь тот все время кричит, что это грех… Только сам ни одну юбку мимо не пропустит!

— Святоша сам кобель. И вся их свора такая же. Кто, о чем заботится, а этот только и знает, где кого в кустах зажать. И не пожалуешься никому — здоров, как бык.

— Монах, я слышала, южанку вчера изнасиловал… А когда она сопротивлялась, все лицо в кровь разбил. И еще Рябого с Лысым позвал — втроем изгалялись, сволочи!

— Как? — я поднял потемневшие глаза. — Как изнасиловал? А вы? А все остальные, что же?

— Мы… А что мы? Поначалу, пытались порядок установить, даже выбрали одного, чтобы руководил. Твоего приятеля, кстати. Толку то… Он посмотрел на все, плюнул, да и ушел, со своими, в прерии. Кто в лес, кто по дрова. Был бы у нее друг, Святоша не полез. А раз защитить некому, то можно. Плохо у нас стало, в поселке…

Я помрачнел. Даже если Элина решит остаться здесь, позволить ей это сделать, будет преступлением… Да, здесь тоже живут люди. Но, как живут… Нам, в силу нашей обособленности, гораздо легче и спокойнее. Теперь я видел, из-за чего Сова не захотел остаться со всеми и ушел сам и увел своих подруг в степь. Все повторялось: история выбраковывала слабых и не приспособившихся, оставляя право на жизнь самым твердохребетным и сильным. А среди них, почему-то, не редкость те, кто право сильного распространяет на все и всех. Кончиться это могло только тем, что Святоша, Белый и все остальные, окончательно сомнут волю прочих жителей поселка и заставят их полностью прислуживать своим интересам. И это будет совсем не то, свободное и вольное время, про которое твердил мой друг. Окрепнув и подмяв под себя ближних, они начнут подминать и дальних…

Я поднялся. Делать в поселке больше нечего. Ната и Элина стояли поодаль и разговаривали с кучкой столпившихся возле них людей, среди которых толпились и женщины, и мужчины. Даже отсюда, я заметил — какими глазами последние смотрят на них, а большей частью, на Элину. Та, — у меня кольнуло в груди… — воспринимала все, как должное, мило всем улыбаясь и чуть ли не делая позы, словно модель на подиуме. Зато Ната, выразительно поглядывая на нее, и, настороженно — по сторонам, пыталась увести девушку. Я жестом показал им обеим — сюда! Ната дернула Элину за рукав, та отмахнулась, вновь улыбаясь в ответ на чью-то шутку…

— Ты уходишь?

— Да, — я пожал протянутую ладонь возникшего подле меня как привидение, Совы. — Приходи к нам со своими женами. Нам нужно чаще встречаться. Мне далеко до поселка. А то, что будет здесь происходить, похоже, требуется держать под контролем. Ты ушел отсюда и правильно сделал… Но от этих проблем никто из нас уйти не сможет. Да и девчонкам моим, хоть будет с кем пообщаться. Не все же им одну мою небритую физиономию разглядывать.

— Хорошо. Белая Сова придет со своими скво.

За спиной послышался шум. Мы обернулись. В сторону девушек, все еще стоящих поодаль, подходило двое здоровенных качков с бычьими шеями и мощными буграми мышц на руках и ногах. Сова покачал головой.

— Кто это?

— Белоголовый. Он же — Белый. Ты его уже видел, возле костра. А второй — Лысый. Его приятель… И тоже из их числа.

Оба мордоворота, не спеша, окружили групку замолкших при их появлении людей и, оттолкнув в сторону женщин, стали бесцеремонно разглядывать Элину. Девушка сразу почувствовала страх. Она потянула за руку Нату, пытаясь выйти из круга, но один из амбалов преградил ей путь. Он был наголо выбрит, а на темени имел татуировку, что-то вроде оскаленной морды зверя… Я рванулся вперед.

— Ты откуда?

Белоголовый в упор смотрел на девушек, буквально раздевая одну из них глазами. Ната ответила за стушевавшуюся подругу:

— Мы из города. Пропусти.

— Да? Что-то я вас раньше не видел… Не… — вспомнил! Ты со своим приятелем у нашего костра отиралась, во! А твоя подружка что, язык проглотила? Пусть сама скажет!

— Ага! — вмешался Лысый. — У такой лапочки голосок должен быть ничего!

Ната настороженно наблюдала за ними, выискивала лазейку, чтобы выйти из круга. Но люди плотно обступили их и ждали, что будет дальше. У меня все закипело от бешенства — похоже, здесь уже вполне привыкли к подобным развлечениям, а заодно не отказываются и от зрелищ… Ната убрала руку за спину, а другой потянула Элину.

— Нам пора.

— Куда? Мы разве поговорили? Ты, мошка, стой и не рыпайся! Пойдете, когда я вас отпущу. Если хорошо будете себя вести!

— Нам пора, — Ната вся напряглась и прищурила глаза. Лысый сделал шаг и жестко ухватил ее за плечо.

— Стоять! Люблю маленьких сучек. Белый, возьми вторую…

Белоголовый потянулся в сторону замершей от испуга Элины, и тут Ната резко взмахнула ладонью вверх и в сторону. Белоголовый с криком отдернул кисть назад. Нож — Ната спрятала его в ладони! — располосовал ему руку от локтя до большого пальца. Лысый, на миг растерявшись, отпустил девушку, и она, пригнувшись, выскочила из круга. Обернувшись, она мгновенно выхватила дротик и угрожающе размахнулась… Белоголовый, не смотря на рану, отреагировал быстро: он схватил Элину и закрылся ею как щитом. Я с изумлением и яростью смотревший на эту сцену, тоже рванул из-за спины лук. Лысый, заметив меня и Сову, глухо заворчал:

— Ну, все, все… Что, шуток не понимаете?

— Отпусти девушку! — я с ненавистью смотрел в белесые глаза Белого…

— А может, она не хочет. А? А она не хочет… — он сильно сжал Элину за плечо, и та вскрикнула от боли.

— Ты, городской… Твоя сучка первой кровь пролила!

Я развернулся и нацелил стрелу в сторону Лысого:

— Всего-то? А вот я и убить могу…

От моих слов повеяло такой убежденностью и неприкрытой злобой, что он стушевался и даже как-то съежился, несмотря на свои габариты. Парни окончательно поняли, что любое неосторожное движение закончится их гибелью… Белый прижимал окровавленную руку к груди, неприязненно смотря на Нату, но вынужден был смириться — девушка продолжала сжимать дротик, готовая в любую секунду пустить его в ход. Ну а в том, что она вряд ли промахнется, сомнений у меня не возникало… Я чуть опустил лук и вновь повторил:

— Отпусти девушку.

— Слышь, кореш… А ты не ху…

Позади кто-то подсек мне ноги, и я рухнул на землю. В тот же миг Белоголовый, отшвырнул Элину на Нату и бросился ко мне. Отреагировать я не успел — невидимый противник придавил к земле, а потом и Белый рухнул всей тушей, сбив мне дыхание. Раздался крик — а затем и свист брошенного Натой дротика. Тяжесть тел ослабла. Я ощутил страшную ярость… Руки словно налились свинцом, и я буквально приподнял врага над собой. Видя это, уже и Лысый подскочил к нам. Он размахнулся, чтобы громадным кулаком размозжить мне лицо, и в ту же секунду взвыл — я, отбросив в сторону внезапно ослабевшего Белого, выхватил нож и практически не глядя рубанул им перед собой. Лезвие попало под сжатую ладонь и отсекло напрочь пару пальцев. Лысый отчаянно орал, хватаясь за обрубки уцелевшей рукой — а Белый испуганно отпрянул назад, тоже держась за штанину, по которой растекалось кровавое пятно — дротик Наты пробил ему ногу насквозь

! И тут же, еще один дротик Наты впился в землю, едва не пробив ему грудь. Лысый замер, боясь даже шевелиться. А потом черный вихрь буквально смел в сторону Белого — Угар, оскалив чудовищные клыки, стоял над ним и уже намеревался вцепиться в горло…

— Назад. Не сметь, Угар. Назад!

Ната, не отводя дикого взгляда от Лысого, взяла наизготовку лук… Сова вцепился в шерсть пса, оттаскивая его от вздрагивающего тела. Элина, опомнившись, подбежала ко мне и помогла подняться. Лысый, подвывая от боли, испуганно отходил в сторону. Белоголовый, скуля от страха и прижимая к груди искалеченную руку, тоже отползал в сторону, бросая полные ненависти взгляды в нашу сторону.

— Ната, отпусти лук… — Я оглянулся назад. На земле, раскинув руки, валялся еще один из своры монаха. Подле него, слегка потирая массивный кулачище, с независимым видом возвышался Стопарь…

— Уходим! — я чуть кивнул девушкам и повернулся к объединившимся дружкам, сплюнув кровь с разбитой губы в сторону подонков. — А вы — зарубите на носу. В следующий раз — убьем. Ты понял? А ты? Вот и хорошо. И, вот что… Если хоть одна из женщин… Или мужчин, пожалуется на что-то подобное — потеряете не только пальцы. Дошло?

— А ты кто, самый крутой, да? Типа, законник? — Лысый поднялся, и, вдруг снова осмелев, пытался огрызаться, поневоле отодвигаясь от рычащего пса.

— Законник? Может быть. Пока нет самого закона… Но он появится! Для всех! — я обвел притихшую толпу бешенным взглядом. — Никто не посмеет безнаказанно поднять руку на человека. Вам ясно? Иначе — смерть. А судьей буду не я. Сама жизнь вас уничтожит, если этого не поймете. Но вас двоих… — я вновь обратился к Белому. — Это касается особо. Тронете любого… Из моей семьи, или, моих друзей — будете бегать по прерии до конца своих дней. И поверь, что дней этих останется немного!

Парни, не делая больше попыток оговариваться, быстро удалились. Свалка не прошла незамеченной — в поселке заметно оживились, хотя к нам никто не подходил. Тем не менее, рисковать не стоило. Мы тоже не медлили, спешно собрали раскиданные пожитки и пошли прочь. Я еще раз кивнул Стопарю, продолжавшего делать вид бесстрастного зрителя…

Сова, замыкавший шествие, сказал, как бы ни к кому не обращаясь:

— Твои слова услышал ветер… Не люди. Но тебя они трогать побоятся. Пока побояться.

— Значит, мне еще реже, чем я думал, придется здесь появляться. Но теперь и тебе тоже. Они видели, что ты с нами.

— Белая Сова не испугается Белоголового. Люди Святоши знают — индеец умеет не только охотиться!

— Я слышал об этом. И даже знаю, что ты заступался, за других. Почему же сейчас не вмешался?

— Но это ведь твои женщины, Дар? Ты должен был сделать первый шаг!

— Ты конечно прав, — я не скрывал раздражения. — По своим, индейским законам. Только такие, как Белый с Лысым, их не знают. И в другой раз быстренько свернут мне шею. А ты будешь спокойно ждать, когда можно вмешаться. А то вдруг, ненароком, не дашь мне не ударить в грязь лицом.

Сова несколько смутился, но я был зол и не мог сдержаться:

— Ты же взрослый мужик, черт возьми! В этом, новом мире, люди живут по старым, волчьим привычкам, и еще долго будут так жить. Мразь, что тогда, что сейчас — она и есть мразь! Я только одно знаю — бить их надо, а не разговаривать. Бить! А если бить, так всем вместе! Или у индейцев принято ждать, пока их друзей убьют, чтобы потом благородно мстить?

Я еще в запале говорил что-то, а Сова молчал. Мы прошли примерно половину дороги, когда он скупо попрощался и зашагал в свою сторону. Ната, внешне успокоившись, проводила его удалявшуюся фигуру хмурым взглядом и дернула меня за руку:

— Не надо было так…

— Не надо? А как иначе? Сова настолько закостенел в своих понятиях индейской чести, что порой это уже не смешно. Может, нам следовало подождать, пока он смело и красиво будет отбиваться от волков, а потом прочесть высокие слова над его растерзанным телом? Надо, все же, и головой иногда думать…

Ната вздохнула, но ничего не стала больше говорить. Элина тоже остановилась и, сделав к нам пару шагов, произнесла:

— Ната, Дар… Это я виновата. Я не послушала тебя, Натка, вот и началось все.

— Вспомни, о чем я тебя предупреждала, — Ната ответила ей неожиданно сухо. — Помнишь? Дар — старший. Как хочешь, называй — вождь, хозяин, главарь, в конце концов! Все равно! Главное то, что это он — главный! Если Дар сказал, значит, мы должны выполнять! И все. А ты не послушалась. Не будь Совы, не будь Угара — его могли убить, а тебя бы уже драли в кустах! Во все щели!

— Ната! Перестань! — я решил вмешаться, чувствуя, что Элина может сильно обидеться на грубые слова девушки. Но та молчала и лишь ниже опустила голову…

— Не перестану! Меня — нет! Я на себя лучше руки наложу, но больше никогда, никому не позволю, никогда! А ты этого — не знаешь! А знала бы, так… — она махнула рукой и пошла вперед, оставив нас двоих обескуражено смотреть друг на друга.

Элина, нарушив затянувшееся молчание, тихо спросила:

— Почему она так? Я же не хотела… Глупо получилось.

— Она не рассказывала? Так ты, похоже, вообще ничего не знаешь… — Я запнулся, собираясь со словами… — Что ж, тогда слушай. Ната… Ее… В общем, ее изнасиловали. В детстве… Хотя, какое детство? Оно кончилось у нее три года назад. Собственный брат… и его дружки. Скопом. А потом она стала проституткой. Она, только по возрасту подросток, но уже давно таковой не является. Просто, маленькая женщина… А из-за тебя, мы, в самом деле, могли погибнуть.

— Дар, простите меня! Я же ничего не знала!

— А надо было? Я и сейчас не уверен, что правильно сделал, посвятив тебя в эту историю. Послушай, ты ее и уйди мы вовремя, все обошлось. Хотя… В другой раз, все равно б столкнулись, так что, какая разница? Ладно, пошли.

Высказав, что накипело Сове, я больше не мог сердиться и пожалел девушку. Я привлек ее к себе. Это получилось очень естественно, и она, словно ожидая этого, сразу прижалась ко мне.

— Я так испугалась… Как тогда, в лесу.

— Я знаю. В первый раз всегда страшно.

Я обнял ее и сразу забыл обо всем на свете — близость юного, девичьего тела сводила меня с ума. Элина уловила перемену в настроении, и мягко, но решительно, отстранилась. Она потупилась, и молча ждала, что я стану делать. Вздохнув, я поднял с земли мешок, который она уронила, и зашагал вперед. Девушка пристроилась следом. Мы некоторое время не разговаривали, а потом она спросила:

— Дар… Я мешаю вам? Тебе, Нате?

— Нет. Почему ты так думаешь?

— Мне так иногда кажется… Вы, наверное, привыкли быть вдвоем, а я случайная обуза, которую вы повесили себе на шею.

Я бросил сквозь зубы, не оборачиваясь:

— Чушь. И ты это знаешь.

— Знаю?

— Знаешь! Мы искали людей… и мы их нашли. Очень страшно быть одному. До жути! Я, пока не встретил ее, чуть психом не стал. Сознавать, что никого больше нет, что ты последний — от этого свихнуться можно… И ей было не легче. Даже хуже. Она ведь совсем еще девчонка…

— Да, конечно…

— Только по своему опыту… она взрослее тебя. А насчет того, что ты лишняя… Ты не лишняя. Я скажу так — мы специально пришли в поселок, чтобы ты увидела других. Могла сравнить. Если захочешь, можешь остаться с ними. Может быть, не сейчас, потом. Это тебе решать… самой. Правда, я не знал, как тут у них все стало паршиво, но представлял. Мы тебя не неволим, но и не гоним.

— Ты… Или, Ната?

Я остановился и посмотрел ей в глаза:

— Оба! Понятно? И я, и Ната.

Элина секунду помолчала, потом, тряхнув головой, с вызовом спросила:

— Значит… Если я останусь, тогда мне придется спать с тобой?

Я не сразу нашелся, что сказать на эти слова, а девушка, тем временем, продолжила:

— Тогда, почему в подвале безопаснее, чем поселке? Что там, что там — кто-нибудь, своего, все равно добьется!

— Ну, хорошо… Раз ты сама начала. Да, я мужчина. Да, я вижу в тебе женщину, ну и что? Что с того? Я давал тебе повод меня опасаться? Я приставал к тебе? Или, может, я ночью уходил от Наты и ложился в твою постель? Кто мешает мне поступить с тобой так, как это сделали с твоей матерью?!

— Дар!

— Кто? Тебя спасли, ты забыла? И не только от… Но, и от смерти, тоже. Я мужик, обычный, не герой, и просто хочу жить. Кстати, не развалина, но и не мальчик. Иначе говоря, со временем стареющий и потому, стремящийся взять от этой сумасшедшей жизни все, что можно, пока не пришел мой срок. Но, черт возьми, я еще никого не заставлял спать с собой силой! Тебя коробят мои взгляды? А лапы таких, как Белый, тебе приятны? Я не могу не смотреть в твою сторону, раз мы живем вместе. Тем более, что мы живем совсем в ином мире, в котором не осталось прошлых правил и приличий. Ты вынудила меня на этот разговор, что ж, ты услышала все, что хотела. И не плачь… Не стоило мне вспоминать, про то, что случилось, ты уж прости! А меня — не бойся. Если не веришь — спроси у Натки, она может тебе подтвердить, что я все-таки способен себя сдерживать. Хоть и с трудом…

Я повернулся и ушел, оставив ее стоять, разом ссутулившуюся и закрывшую лицо ладонями, ругая себя за бестактность… Ляпнул, про смерть матери, даже не подумав. Ната и Угар терпеливо ждали нас на пригорке. Девушка посмотрела на мое угрюмое лицо и мягко преградила путь:

— Разборки?

— Вроде… Давай оставим это.

— Давай. А она?

— Она? — я пожал плечами. Ната развернула меня в сторону, продолжавшей стоять на месте, Элины.

— Да, она. Мы уйдем, а ее оставим?

— Пусть… Сама решает.

Ната покачала головой:

— Дар… Ты как, мальчишка, право. Что она может решать? Нельзя ей в поселок. И не ломай себе голову. Ну, неужели ты ее отпустишь к тем уродам?

— Нет.

— Вот, теперь я узнаю своего мужа. Так что вернись и бери девочку за ручку, да тащи за собой, а то она от обиды еще побежит, куда глаза глядят. Потом и костей не найдем…

— Откуда в тебе столько… — я подбирал слово, но Ната меня опередила:

— Опыта? Мудрости? Ну, что еще скажешь? Дар, лучше не надо, ты и так все понимаешь прекрасно, так что не теряй времени.

— Давай, лучше ты.

Ната внимательно посмотрела на меня и не согласилась:

— Я — не могу. С тобой она и так помирится, а я — это разговор особый…

— Тогда — зачем ее брать?

— Чтобы ты не чувствовал себя негодяем. Если ты ее оставишь — то так и будет. А если я тебя стану принуждать к этому, ты меня возненавидишь. Иди к ней, Дар. Иди, и не будем больше спорить и выяснять отношений. Не время и не место. Кто знает — вдруг эти козлы решили пойти за нами следом?

Я спустился к продолжавшей понуро стоять девушке. Ната скрылась за кустами… Лина сделал шаг мне навстречу.

— Я не знаю…

— Ты выбрала?

— Я не знаю…

Она готова была разрыдаться… Мне пришлось снова ее взять за руки.

— Тебя никто не принуждает. Поживи с нами… Уйдешь, когда захочешь. И, если захочешь.

Она с надрывом произнесла:

— Почему все так? Почему?

Я вновь обнял ее и прижал к себе.

— Потому, что наш подвал — единственное место, где тебе не угрожает опасность… Быть убитой, или попасть в лапы этих сволочей. Но ты можешь предпочесть и иное.

— Что?

— Типи Белой Совы.

Мой голос на мгновение дрогнул. Элина, почувствовав напряженность, тихо сказала:

— А ты, против? Вижу, что да… Тогда, обними меня…

— Линка?

Я прижал ее к себе и, теряя голову, стал искать губы девушки. Она не сделала попытки высвободиться, напротив, еще крепче прижалась ко мне, позволяя коснуться ее нежной шеи…

— Вот и ответ…

— Линка!

Мы молчали, наполненные новыми ощущениями в отношениях между нами. В эти мгновения я даже позабыл, что мы не у себя дома, а в суровой и враждебной степи, где опасность и смерть может подстерегать повсюду. Я остро хотел сейчас же обладать девушкой…

— Дар!

Мы оба вздрогнули. Ната окликнула меня из-за зарослей кустарника, не делая попытку выглянуть и увидеть происходящее.

— Мне так стыдно…

— Она не сердится… на тебя. Стыдно должно быть мне.

— Я не хотела… Дар, я не хочу, чтобы ты думал, что я остаюсь из-за того, что мне у вас спокойно и легко. И что я позволила сейчас это, только потому, что боюсь уйти в неизвестность. Если ты так думаешь — я уйду! Хотя… Прости меня. С вами действительно, не так страшно, как раньше… и как здесь. А я просто растерялась… Как я могу принять решение?

Вместо ответа, я снова прижал Элину к своей груди. Девушка опять увернулась от поцелуя в губы, предоставив мне довольствоваться своей незащищенной шейкой.

— Вы идете?

Голос Наты, доносившийся из глубины зарослей, был спокойный, но я уловил в нем немного грустные интонации…

— Да.

Я с сожалением оторвался от девушки и махнул рукой в направлении нашего движения:

— Пошли. Не стоит здесь долго останавливаться.

Мы поравнялись с Натой. Моя подруга с плохо скрываемым интересом посмотрела на меня и Элину, но ничего не стала комментировать, а лишь слегка закусила губу. Я пропустил Элину вперед и зашагал рядом с ней:

— Ты…

— Обиделась? Нет. Я знала, что так будет.

Я только тяжело вздохнул, не представляя себе, что можно ответить на ее слова. Но Нате ответ и не требовался. С присущей ей прямолинейностью, она заметила:

— Понравилось? Она красивая.

— Ната!

— Не надо, Дар. Не вини себя и не унижай… Ни себя, ни меня. Да и ее тоже. Все естественно, и я бы удивилась, не случись этого никогда. А так, значит все в порядке. Ты же мужчина, да еще какой…

Она произнесла это с некоторой улыбкой, отчего ее слова прозвучали несколько двусмысленно.

— Если хочешь, я скажу ей…

— Нет! — Ната повернулась ко мне и решительно сжала мою руку у запястья. — Нет! Не вздумай этого делать, ни за что! Ей там не прожить спокойно и дня!

Я несколько подивился такой бурной реакции, а Ната продолжила:

— Я тебя предупреждала, Дар. Ты не верил, вернее, не хотел верить… Как видишь, я оказалась права. Теперь ты переспишь с ней, тогда мы, наконец-то, будем жить спокойно. Без недомолвок и без ссор.

— Их и не было…

— Но они могли начаться, ведь так? Я нисколько не ревную… Вру, конечно. Ревную. Но — чуть-чуть. И я не хочу, чтобы вы делали это за моей спиной — это унизительно. А ты не имеешь права унижаться ни перед кем! Ты — мой вождь!

Я привлек ее к себе и поцеловал в горячие губы.

— Пойдем. Теперь Линка будет нас ждать.

Мы заторопились. Солнце начинало уходить за горизонт, и, если мы хотели переночевать в знакомых местах до наступления темноты, следовало ускорить шаг. До густого лога оставалось около пары часов пути по извилистым тропам, проложенным среди трав крупными травоядными. Идти по ним можно, но нелегко — они не предназначались для людей, и наши ноги вязли в жидкой грязи и торчащих повсюду стеблях.

— Быть бы к людям поближе. В тех скалах, у реки, например. Не именно к поселку — а людям… Вообще.

Ната тяжело вздохнула, поправляя ремень поклажи на плече. Я согласно кивнул — мы находились дальше всех и от озерного поселения, и от остальных становищ. С одной стороны, это казалось неплохо. Привыкнув к полному одиночеству, мы с Натой как-то не могли долго общаться с другими, сразу уставая от мелькания чужих лиц. Исключение, разве только, что для Совы. Элине, напротив, было заметно скучно у нас, она привыкла к общению и теперь не могла понять, как мы можем часами не разговаривать друг с другом. Мы с Натой только улыбались — нам хватило времени, чтобы научиться понимать друг друга лишь по движениям глаз…