Рассвет мы благополучно проспали. И не мудрено… после такой ночи! Сказать, что она изменила все — значит, ничего не сказать. Что-то подобное уже происходило в этих стенах, когда Ната решилась прийти ко мне… но тогда мы были только вдвоем, и лишь допускали возможность встречи с иными людьми. А сейчас… Возможно, что просто нет слов, чтобы описать то состояние, в котором мы открыли глаза — находясь все вместе на одной постели…

Мы ходили, как ошалелые, беспричинно улыбаясь друг другу, словно разом, слегка тронулись от огромного, ни с чем несравнимого, счастья. И, похоже, что его разделила с нами природа: Новое солнце, багрово-слепящее, жаркое и живительное, нависло над нашими головами, принеся с собой не просто тепло — вернув надежду! Как долго небо напоминало скорее перевернутую чашу с остатками грязно-бурого бульона… Вместо синевы — мрачная взвесь и тоскливая серость. Вместо дали — полуночный сумрак на расстоянии немногим более ста шагов. Но все изменилось! С той поры, как вернулось солнце — вернулась и жизнь! Ранее мы были поражены изобилием и буйством растительности за пределами своих степей. За Каменными Исполинами почти не осталось земли, где не выросла бы трава, устремились ввысь кустарники, зашелестела листва деревьев. Они резко отличались от привычных, но они были! А теперь пришла и наша очередь. Руины города преображались на глазах. Отовсюду, с поразительной скоростью, лезли ростки растений, покрывая сплошным ковром, как развалины, так и редкую ровную поверхность. Да и там, где все давно и надежно, оказалось засыпано многодневно выпадавшим пеплом и сажей, тоже творилось что-то невообразимое. Возможно, что грязь, столь долго опускавшаяся сверху и так надоевшая мне, в первые дни, стала благодатной для «зелени». Хватало нескольких дней, и, пробиваясь между кусков бетона, кирпича, поржавевшей арматуры, трава заполняла собой все!

С каждым днем становилось еще теплее. Встретив первые лучи в нескольких слоях шкуры и одежды, теперь мы разделись полностью. Девушки сшили для нас очень легкие и удобные рубашки, Ната украсила их бахромой — мы могли соперничать с индейцем и его женами в красоте и практичности нарядов! Что же касалось обуви — мой талант сапожника вряд ли уступал умельцам из долины, хотя, надо признать, среди них нашлось немало искусных мастеров. Правда, с окончанием холодного периода, и переходом на легкие тапочки-мокасины, это взяла в свои руки Ната. От убитых овцебыков оставались кой-какие остатки кожи. Этого хватило на несколько пар. Саму подошву Ната сшила крепчайшими нитками, собственноручно сплетя их из остатков испорченной, и с большим трудом распущенной сети. Верх сделала большим — типа ноговиц, доходивших почти до колен. Это не являлось простой прихотью девушки — в травах появились бесчисленные сонмы кусающих тварей, и, укус какой-либо из них не должен был достичь цели. Элина, уже доказавшая свой талант искусной портнихи, украсила их в порыве вдохновения своеобразным узором из мелких пуговичек — получились очень «киношные», но, несмотря на это, великолепные мокасины, легкие, удобно обхватывающие ступни и позволяющие без ущерба для ног ходить и прыгать по давно прогревшейся земле. Ната, устав от забот, переключилась на плетение прочных веревок из травы. Они нередко требовались в походах. По окончании работы она пообещала пустить их в дело — если мы не перестанем увиливать от своих обязанностей и посвящать все свободное время постели…

После той ночи наши отношения почти не изменились. Как-то само собой стало, что Ната взяла на себя обязанность быть старшей в их женском коллективе. Элина не спорила с ней ни в чем, хотя назвать это полным подчинением было нельзя. Просто она предоставила более юной подруге право принимать решения, как более опытной в житейских делах. А я купался в океане нежности и любви, исходящей от обеих девушек… И злоупотреблял этим, не в силах устоять перед призывным и лукавым взглядом очаровательной огненноволосой красавицы. Девочка, ставшая женщиной, теперь сама стремилась к близости. Ната только смеялась над нами, но мне заявила, чтобы я поберег силы… В ответ оставалось лишь доказывать, что сил мне хватит и на нее! В итоге, мы бросали все и вместе устремлялись на наше, ставшее теперь общим, ложе…

Вдохновленные успехами подвального «ателье», девушки сшили для каждого и легкие, летние штаны. Материалом для них послужили самые разнообразные ткани, которые хранились под сводами подвала. В умелых и ловких руках Элины, одежда получилась не хуже, чем, если бы она была заказана в ателье. На манер Совы, их тоже отделали бахромой и частично заплатками из кожи. Я, в свою очередь, изготовил кожаные пояса, которые они также украсили узорами и вышивкой. Ната, прекрасно справляющаяся со спицами, на всякий случай связала нам всем безрукавки. Покончив с предметами гардероба, занялись оружием. Здесь все было в порядке — я всегда следил за ним, твердо зная, что только оно сохранит нашу жизнь и не даст погибнуть в сложные и жестокие времена. Я заново пересмотрел все запасы жил и лески, сплел запасные тетивы, Элина подновила кусок кожи, вместо истрепавшегося, к своей праще. У каждого имелось по два-три ножа, отточенных долгими вечерами до остроты бритвы, в удобных ножнах. Само собой, что в снаряжении присутствовали небольшие топорики-томагавки, пригодные как для метания, так и для более прозаических целей — рубки дров, например. Вообще, испробовав практически все «вооружение», мы отдали предпочтение луку и стрелам. Для охоты на не особо крупную дичь они подходили наиболее оптимально — как и для защиты от тех, кто в качестве последних мог сам нас выбрать! Впрочем, ничего, чем можно убить, я не спешил выбрасывать… Копья находились на своих местах, причем на лезвия тоже были сшиты подобия ножен. Даже большой топор, которому я облегчил и немного удлинил рукоять, висел в чехле. Мы еще не забыли, как он внес свою лепту в схватке с Бурым… Не торопясь, тщательно выбирая пригодный материал, мы нарезали еще с пару сотен стрел, наконечники к которым выменяли в поселке. Стопарь, как оказалось, бывший кузнецом, вместе с сыном изготовил горн, и теперь отливал их из железа, выгодно сбывая подобную продукцию во все стороны — спрос на эти вещи не спадал, а только увеличивался с каждым днем. Я не скупился при обмене — как не хороши были мои, прежние, самодельные из гвоздей, но с изделием Стопаря, они и рядом не лежали…

У каждого имелся заплечный мешок и в нем всегда лежал необходимый запас продуктов, и все нужное для дальнего похода, плюс запас одежды — последнее землетрясение научило многому. Устав изобретать непромокаемые плащи, я просто соскреб с наших старых малиц всю шерсть острым скребком, умудрившись не повредить кож — получились прекрасные дождевики, защищавшие, как от ночного холода, если таковой наступит, так и от самого сильного ливня. Правда, тяжеловатые…

При обвале, когда мы с Натой оказались на улице, часть стеллажей оказалась погребена под многотонными плитами. Уцелевшие полки мы разобрали, но самые мягкие и легкие ткани были безвозвратно утеряны. Приходилось довольствоваться тем, что имелось в наличии. Но девушки умудрились сшить даже нижнее белье, завершив тем самым полную экипировку. Старое от носки и многократных стирок просто расползалось на теле. Правда, качество этих изделий не могло идти вровень с машинным — но привередничать не приходилось. В долине люди были лишены и этого… Вроде бы и мелочь — однако, любые ссадины или потертости запросто могли привести какой-либо инфекции, что совсем не желательно в наших условиях. Да и на скорость передвижений влияло — попробуй, походи, если при каждом шаге жесткие швы врезаются в нежную кожу!

Выявилась и еще одна проблема…

Мои девушки обойтись без мягкой ткани никак не могли — наступали очередные дни, когда их физиология требовала определенных жертв организма… Проще говоря, приближались месячные. Если с бельем мы еще как-то справлялись, то отсутствие привычных деталей туалета, просто выводило их из себя… Девчонки, со смущенным видом, бродили по всему подвалу, выискивая все, что могло хоть как-то помочь в их положении. В долине женщины пользовались мхом, собирая его у края Низин — но у нас в городе он не рос. Выручил, как ни странно, Угар. Ната, безуспешно махнув рукой, присела отдохнуть и потрепать его за ухом. Проведя несколько раз по его лобастой башке, она спустила руку на массивную холку и случайным движением сгребла густую, длинную шерсть в ладонь. Через секунду торжествующий вопль потряс своды подвала. Элина, бродящая в другом конце подземелья, примчалась на крик и в тот же миг они набросились на бедного пса — в шерсти Ната обнаружила комок пуха, неизвестно как попавший на шкуру собаки. Они выгнали его на улицу и заставили пройтись вместе с ними, по его же собственным следам. Там девушки и нашли искомое, возле какого то, из полу высохших озер. Это оказалось растение, сильно напоминавшее хлопчатник. Разница заключалась лишь в том, что величина коробочек этого «хлопка» была, чуть ли не с голову самих девушек. Естественно, что до дальнейшего изготовления средств своей защиты, меня уже не допускали… В благодарность за находку, они взялись за самого пса — одна с ножницами, а другая — с нашим, единственным тазиком.

Угар не возражал — усиливающееся тепло вконец достало бедного пса и он, несмотря на буйство природы, вынужден был отсиживаться в прохладе подвала. Его линька запаздывала, а в такой мощной и густой шерсти высидеть на солнце даже час, просто мука. Скоро собаку стало не узнать — Угар резко потерял в объеме, став куцым и смешным. Зато рельефно вырисовались могучие мышцы, перекатывающиеся под кожей.

К началу следующего месяца к нам наведался Белая Сова с Зорькой. Дина осталась в землянке. По словам индейца, она недавно переболела, вроде все нормализовалось, но кашель никак не отпускал. Белая Сова надеялся, что тепло, наступившее окончательно, все же поставит ее на ноги. С ней осталась Старая — жена Косматого Медведя, взявшая на себя все заботы, по уходу за больной, пока глава семьи с другой подругой будут в походе. Сова, всецело доверяя умению старухи, так же полагался и на наши лекарства — это как бы послужило причиной его появления у нас. Вел он себя, своеобразно своим представлениям о долге, полагая, что никто на свете не обязан совершать благие поступки даром. Иными словами — мы видели, что на спине Зорьки висит довольно увесистый куль, скорее всего предназначающийся нам… Сова с ходу разразился длиннющей тирадой о новых временах и моем приобщении к духу времени. Возможно, под этой напускной бравадой скрывался страх за Дину, и что я откажу ему, если он придет с пустыми руками. Но наши отношения становились только все более дружескими. Поэтому, едва прошел обмен приветствиями, и мы уселись за угощение — Сова, многозначительно закурив свою длинную трубку, помолчал и передал ее мне. Я из уважения затянулся, ощутив давно забытый привкус табака на губах, смешанного с какими-то пряными травами… Сова прищурил глаз, отчего его лицо приняло угрожающий вид, и степенно произнес:

— Все ли хорошо в доме моего брата, которого пока зовут Дар?

— И пока, и всегда так зовут… У нас все в порядке, мой брат, Белая Сова. Но может быть, тебе будет легче обращаться ко мне более просто?

— Нет, мой друг, с таким многообещающим именем. Я отказался от прошлого и не хочу больше вспоминать о нем. Началась новая жизнь, которую я ждал всегда. Нет моей вины, что она началась так… и я не хочу быть тем, кем был раньше. В этой жизни мы все стали новыми людьми, и пусть новые имена, отражающие нашу сущность, сопутствуют нам в новом пути. Но я пришел не спорить с тобой…

Я вздохнул — вступать с новоявленным «индейцем» в спор — попусту тратить время… Еще раз затянулся, давая ему возможность передохнуть и собраться со словами, после чего вернул трубку владельцу. Элина незаметно добавила мяса в чашку, и — дорогое угощение! — налила Зорьке яблочного сока из распечатанной вчера банки. Та благодарно улыбнулась, а, отпив и ощутив вкус, охнула от восторга. Сова недовольно поглядел в ее сторону. Он принял у меня из рук свою трубку, опять затянулся, и, выпустив длинную струйку дыма, сказал:

— Так как дела в…этом стойбище людей, живущих в городе мертвых?

— Мы встречаем наступившие дни с радостью, мой друг! Лето!

— Я всегда надеялся на это. И верил, что мои надежды не напрасны. Но наша радость не может быть такой полной, как твоя… Тихая Вода продолжает кашлять и бьется в жару по ночам. Стара испробовала все, что могло бы помочь. Ты не отказал Доку, искавшему лекарство для Черепа, а теперь и сам прошу тебя помочь нам. Но Белая Сова знает свой долг, и он пришел не с пустыми руками.

Он стрельнул глазами в сторону Зорьки, и та, сорвавшись с места, принесла мешок, с которым они пришли.

— Я убил этого зверя десять ночей назад. Мое копье попало ему в глаз и не повредило шкуры. Это наша плата за лекарства, если ты согласишься ее принять!

Зорька расстелила перед нами великолепную шкуру. Почти вдвое больше, чем шкура овцебыка, синевато-черного цвета, прекрасно выделанная — почитателю индейского образа жизни надо отдать должное! — с мягким переливающимся мехом и без единого изъяна по всей своей величине. Из нее могла получиться очень хорошая куртка на зиму для одного из нас, а то и двоих, или одеяло — для всех. Мои девчонки охнули — новая жизнь давно заставила их пересмотреть бывшие ценности — и в четыре руки начали поглаживать и ощупывать лежащее перед нами великолепие. Вряд ли они бы так радовались, принеси Сова набор дорогой косметики — хотя, кто знает? Я тоже, восхищенно присвистнул:

— Да… Белая Сова — умелый охотник! Твоя добыча многого стоит. Но еще больше стоит сам охотник! Но ты ошибся, мой друг… я не стану менять лекарства на эту шкуру!

И Элина, и Ната направили на меня свои удивленные глаза. Но прежде, чем они стали негодующими, я продолжил:

— Эта шкура принадлежит тому, кто ее добыл. Либо — его женщинам. А лекарства я тебе дам и так. Я не могу допустить, чтобы Белая Сова, считающий себя потомком индейцев, мог подумать, что его друзья — обычные бледнолицые! — могут отказать ему в помощи! И для этого им не нужно никакой платы… Или я не прав?

Последнее больше предназначалось для моих женщин. Элина согласно кивнула, а Ната, пряча глаза, отодвинула шкуру от себя. Зорька вопросительно посмотрела на своего мужа. Тот, несколько нахмурившись, надолго замолчал, продолжая курить свою трубку.

— Мой друг больше не хочет предложить мне трубку согласия? — я решил помочь Сове.

В любом случае, отпускать их без лекарств не следовало. Я не без оснований опасался, что гордость индейца может заставить его покинуть подвал, уйдя с пустыми руками… Однако, Белая Сова, тяжко вздохнув, передал мне трубку со словами:

— Белая Сова должен стыдиться своего поступка… Его друзья — больше друзья, чем он сам. Но теперь мы не можем уйти и забрать ее с собой! — он ткнул ногой в шелковистый мех. — Белая Сова просит простить его неразумные слова о плате… Пусть эта шкура будет подарком твоим женам!

Я понял, что Сова сказал более чем достаточно. Но мой ответ предвосхитила Ната.

— Мы всегда рады видеть наших друзей, семью Белой Совы! И мы, — она толкнула локтем Элину. — С благодарностью принимаем этот щедрый дар! По законам, которым живет семья индейца…и, которые могут совпадать с нашими, семья Дара вправе, и, в знак дружбы, хочет преподнести подарок женщинам, которых знает, как жен нашего друга. Уфф… Как ты так можешь? — не выдержав выбранного тона, Ната в конце рассмеялась, фамильярно коснувшись, Совы рукой.

Тот только развел свои в стороны в знак согласия. Ната переглянулась с Элиной, и, последняя, с заговорщическим видом скрылась в полутьме подвала. Она быстро вернулась, неся на вытянутых руках корзинку, наполненную клубками с шерстью — одной из двух, тщательно сберегаемых Элиной. Но сейчас я не заметил и тени сожаления на ее лице — девушка очень просто передала свою ношу зардевшейся и благодарившей ее Зорьке. Ната добавила несколько банок сока и варенья, пожертвовав общими запасами. Элина принесла три отреза плотной ткани — если индеец и мог обходиться только одеждой из шкур, то его женщины вряд ли бы стали противиться такому подарку. Мы вместе перебрали лекарства и отложили в полотняный мешочек те, которые посчитали необходимыми для лечения больной. Кроме этого добавили и некоторые другие — на всякий случай. Зорька преподнесла ответные дары — запасы трав из прерии, уже высушенные и истолченные до порошкообразного состояния. Наши гости остались на ночлег — они дошли до нас только к обеду, и, за беседой, мы не заметили, как стало смеркаться. Мы устроили их там, где раньше была постель Элины. Индеец, которого, очевидно, совершенно не смущало наше присутствие, многозначительно обнял Зорьку, и полночи из их угла доносились приглушенные вздохи и стоны, говорившие о том, что там происходит…

Мне оставалось лишь позавидовать Сове — я не мог поступать так же, убежденный, что подобное должно быть скрыто от посторонних глаз и ушей. Элина потихоньку уснула. Распаленный стонами Зорьки, я привлек к себе Нату, и она, чувствуя, что я весь горю желанием, тихо и молча спустилась к моим ногам…

Наутро, я и мои подруги, простились с Совой и Зорькой, передав приветы и благие пожелания Дине и Старой. Старуха тоже передавала мне привет, что показалось странным, так как я почти не общался с ней. Но Сова развеял эту загадку просто.

— Она говорит: Дар — будущий вождь прерий. Это предопределено судьбой. Стара — вещая… Она знает будущее и выражает знаки внимания человеку, еще не получившему имя. Она так и сказала: «Когда человек из мертвого города, получит имя, достойное вождя — он станет им!»

Сова предупредил, что в следующую Мену ожидается стихийное собрание, скорее всего, где-нибудь, возле поселка у скалистого озера. Его устраивал Святоша. Самозваный монах, претендующий на роль спасителя, стал намного осторожнее в своих высказываниях, так как люди начали уходить в прерии, и ему некем было управлять. Мой отпор, на виду всего поселка, едва не приведшей к драме, сильно поколебал уверенность шайки — они стали тише и осторожнее. Выходки Белого и всей их своры заставили многих вступить в конфликт с их главарем. Это грозило не просто ссорой, но и кровавыми столкновениями, и Святоша, похоже понял, что из-за этого может растерять всю паству… Сова плюнул, когда упомянул его кличку, и я подумал, что они вряд ли о чем договорятся. Но Сова обещал прийти, попросив нас передать приглашение всем, кого встретим за оставшиеся дни.

— О чем он хоть хочет говорить? В вопросах веры я пас… Есть более важные проблемы.

— Не о вере. — Сова сумрачно кивнул. — Об охоте. Святоша решил попросить охотников прерий помочь мясом и шкурами. В поселке мало мужчин, но много женщин. Много ртов.

— О как? Поумнел что ль, пастырь? А если ловушка?

Сова отрицательно мотнул головой:

— Не думаю. Будут многие — а грязные дела, в открытую не делаются. В поселке, действительно, плохо с едой.

— Сейчас? Прерии кишат животными, разве так сложно поставить силки, или вырыть ловчую яму?

— Не всем дано выслеживать зверя… Они живут рыбой и кореньями. Так ты придешь?

Ни сказав, ни да, ни нет, я тоже пожал плечами. Говорить со Святошей мне не хотелось — просто потому что я ни на йоту не верил этому человеку. Тем более, идти на какую-либо охоту под его началом…

Наш пес увязался за индейцем и, ни в какую, ни хотел возвращаться — пришлось отпустить его вместе с ними, в прерии. Хоть мы и жалели об этом, но, с другой стороны, остались даже довольны — прокормить его в подвале трудно, а держать на голодном пайке, не позволяла совесть. Сова с радостью согласился на то, чтобы его и Ясную Зорьку сопровождал Угар — в степи рыскали стаи волков и одичавших, перерожденных собак. Одно только присутствие громадного волкодава, могло оказаться незаменимо при их появлении. Что говорить, большая сила и смекалка пса превращали его в надежного защитника странствующих. На прощание Сова пожал мне руку, вновь напомнив о предстоящей охоте.

— Я подумаю, мой брат!

— Белая Сова будет ждать своих друзей у выхода через исполины. Когда Луна наберет полную силу, стада овцебыков пойдут к малому озеру. У тебя есть еще время на сборы!

— Ну, до этого можно не раз и прийти и вернутся. Что нам собираться, Сова? Мы всегда готовы к походу. Жди, когда придет время, и пусть тебе сопутствует удача!

— Хао!

— Хао!

Они ушли. Мы долго смотрели им вслед, после чего Ната тихо заметила:

— Мы провожаем гостей… А хотелось бы просто быть соседями.

Она отошла, а я еще долго стоял, понимая, что имела в виду наша маленькая хозяйка…

Элина пристрастилась ловить рыбу — крючки, выменянные мною на празднике Мены, попали в умелые руки! Теперь у нас к столу постоянно появлялся свежий улов, и мы смогли передохнуть от надоевших консервов. Но мы не знали, что очень скоро начнем жалеть о том, что нам казалось таким надежным и вечным…

В этот день Ната решила устроить большую стирку. Она послала меня за дровами, а Элину усадила растереть пару кусков высохшего мыла в порошок. Обычный, хоть и тщательно сберегаемый, почти закончился и Ната им очень дорожила. Что до мыла — его запасы тоже подходили к концу… Я насобирал древесины, занес ее в подвал и сбросил к очагу. Ната развела огонь и поставила ведра. Мы с Элиной предприняли две ходки к ручью, наполняя бочки. Во время третьей, девушка шутливо облила меня с ног до головы, и мы принялись барахтаться в выросшей на склонах холма траве…

— Дар, Дар! Еще, еще… — я целовал губы Элины, не давая ей подняться с земли. Мы позабыли обо всем — огонь желания бушевал в обоих! Одежда слетела прочь, обнажив тело юной длинноволосой красавицы, и я, в который раз, смог увидеть совершенство ее идеальной фигуры, которая была еще прекраснее в лучах солнечного света.

— Иди ко мне…

Время и пространство осталось где-то позади… Я брал ее, преисполненный желания раствориться в этом теле, столь желанном и так непосредственно отвечающего моим ласкам. Неопытная и свежая, чувственная и желанная — Элина впитывала в себя искусство любви… Все ее смущение и стыд исчезло — девушка решила взять от жизни все и порой меня это даже пугало. Страсть ее казалась неподдельной! Но я и сам не остался прежним! Куда-то делись года, которые должны были заставить меня стать более сдержанным… Нет, мне словно вновь было двадцать лет, узлами перекатывались бугры мышц, в руках появилась сила, в глазах — блеск! Я ощущал себя гораздо крепче и здоровее, чем тогда, когда жил той, далекой уже жизнью… Постоянные физические нагрузки, ночевки под открытым небом, сражения и опасности — а с ними и чувство уверенности в своих силах, когда я одерживал очередную победу! И, прежде всего, это была победа над самим собой…

— Ах вы, бесстыдники! Я жду воду, а они! Ах, так!

Нас окатил холодный душ. Элина с визгом рванулась прочь, подбирая на ходу разбросанные вокруг одежды, а я, как мог, отбивался от рассерженной Наты. Но глаза моей верной спутницы говорили о том, что она готова простить… И вскоре, прямо там, при свете солнечного дня, мы все трое сплелись в один клубок разгоряченных тел….

— Никогда больше не стану ложиться в траву! — недовольно сказала Элина, с гримасой на лице, исследуя синяки на бедрах. — Тут столько камней! И все так и впиваются в кожу!

— А ты в следующий раз постарайся оказаться сверху… — Ната улыбалась, поправляя на себе задравшуюся рубашку.

— Ага, тебе легко говорить! Ты сразу так сделала, а мне пришлось уступить этому загорелому типу…

— Ты понял, Дар? Мало того, что девочка вся в синяках, так ты еще оказывается и насильник?

— Что? А, я…нет, конечно! Ой!

Ната незаметно вылила на меня еще одно ведро. Они вскочили на ноги и убежали прочь, хохоча надо мною на всю округу:

— Не будешь маленьких обижать!

— Кого обижать? Да вы сами, кого угодно, обидеть можете!

Мир был восстановлен только в подвале, где мы, усталые и успокоившиеся, принялись, наконец, за дело. За наше отсутствие, свод плиты над очагом так сильно нагрелся, что по нему зазмеились маленькие паутинки-трещинки. Мы заметили их, но не придали большого значения — многие плиты были в трещинах, после последнего толчка, но стояли крепко…

Элина на скорую руку приготовила поесть, и вскоре мы вновь завалились, все вместе, на постель, сразу продолжив то, чем занимались на улице…

— Откуда в тебе столько силы, любимый?

— Ната, а вдруг он, перерожденный? — Элина шутливо скорчила страшную гримасу. Улыбки сползли с наших лиц… Мы с Натой сразу замолчали, вспоминая жуткую встречу в провале.

— Он не такой… Лучше не надо, Линка. Нам приходилось слишком близко видеть эту Нелюдь…

— Давайте спать. Уже совсем поздно, — я прижал их к себе. Девушки постепенно уснули, каждая, удобно расположившись на своем излюбленном плече — мне же пришлось спать на спине, не имея возможности, повернуться.

Всех разбудил треск. Первой вскочила Ната, у которой был слух, как у дикой кошки. Она настороженно посмотрела вокруг и сразу стала натягивать на себя одежду. И я и Элина встали с постели.

— Помнишь тот день, когда появился Бурый? Тогда тоже так трещало…

Я не ответил, быстро хватая тревожный мешок и увлекая их на улицу, прочь из нашего, ставшего ненадежным, помещения в котором мы находились. Мы выскочили наружу. Еще было совсем темно, лишь кое-где, на небе, пробегали привычные сполохи, освещая пространство над головами. Почти все небо затянуто тучами, низко нависшими над верхушкой холма.

— Может, вернемся? — жалобно попросила Элина. — Холодно… Чего мы испугались?

— Мы однажды чуть не погибли, тогда землю здорово тряхнуло, — ответила ей Ната. — Кто знает, что там, внутри, творится? Вдруг, опять землетрясение?

Элина молча прижалась ко мне, закрыв глаза. Она хотела спать, и была недовольна нашим бегством. Но мы с Натой хорошо помнили, как выбирались из-под завала… Все было спокойно. Элина вновь спросила:

— Может, вернемся? Так рано еще. Ведь тихо.

Я вздохнул. На самом деле — ничего не трещало, ничего не дрожало под ногами. Ната нерешительно посмотрела внутрь подвала:

— Тихо…

— Ладно, — я поднял Элину на руки, и девушка обвила мою шею, прислонившись теплым носом к щеке. — Пошли назад, что ли?

Ната вошла первой, затем мы. В подвале все дышало уютом и теплом. Стойки, которые я укрепил над упавшими в последнее землетрясение, плитами, по-прежнему, поддерживали кровлю над залом. Ни новых трещин над головами, ни угрожающего треска больше не слышали. Раздеваться я все же побоялся, тем более что спать, в отличие от зевающей Элины, совсем расхотелось. Я устроил ее на ложе, и она немедленно свернулась калачиком, что-то пробурчав в наш адрес. Ната легонько шлепнула ее по мягкому месту, но ложиться тоже не стала, присев рядом с девушкой, на постель. Я встал на колени и положил свою голову на ее ноги…

— Милый… Я совсем проснулась. Но еще рано. Согреть воды? Чай заварим, хорошо?

— Давай. Только я так останусь, на коленях.

Она приласкала меня и, склонившись, прошептала:

— Не дразни меня… а то я опять тебя захочу! А у меня уже никаких сил нет. Некоторые мужики и с одной бабой — и то, справиться не могут! А ты, с двумя, да еще так… Лучше и не надо!

— Это потому, что вы такие… Я от вас силу получаю!

— Все, все! Пусти меня или останешься без завтрака!

Ната встала, сделала шаг, другой, и в этот момент раздался оглушительный треск. Плита, которая висела над нашей постелью, покрылась сетью многочисленных трещин. Одна из них быстро расширялась, и бетон над головами на глазах стал проседать вниз…

— Линка! — я заорал не своим голосом и сдернул, ничего не соображавшую, девушку с постели на пол. В ту же секунду, две части плиты, с шумом и грохотом, подняв клубы пыли, рухнули на ложе. От удара многотонной массы — вслед за плитами упали и лежавшие на ней куски кирпича, перекореженных стеллажей земли и еще бог знает, чего — наша постель расплющилась в лепешку. Ящики лишь на секунду сдержали огромный вес, но за эту секунду я успел оттащить девушку прочь от обвала. Ната, побелевшая от ужаса, протягивала к нам руки. Мы вскочили на ноги. Я швырнул Элину к выходу.

— Бегите! Бегите, мать вашу!

Ната стряхнула оцепенение и рванулась к лазу, схватив Линку за руку. Я нырнул вслед за ними. За спиной прогрохотал еще один удар — упали перекрытия над входом в другие комнаты. Потом треснула балка над душем…

Мы выбрались наружу. Земля вздрагивала под ногами, а наш холм… он заметно оседал, прямо на глазах меняя свои очертания, ставшие привычными и казавшиеся нам такими устойчивыми раньше. Элина вздрагивала и плакала, утирая слезы. Мы с Натой потрясено смотрели на пыль, поднимавшуюся из лаза… Во второй раз, подвал, спасший меня от голодной смерти, приютивший нас с Натой и давший нам столько счастливых ночей, чуть было не стал нашей могилой! Все наши запасы, оружие, одежда, продукты — все осталось внутри! Уцелели только тревожные мешки и то, что было надето на нас самих. Вскоре земля перестала дрожать и поднявшаяся, во многих местах, пыль, постепенно улеглась обратно. Мы подошли к входу.

— Надо посмотреть, сохранилось ли, хоть, что-нибудь? Нужно раздобыть огонь. Хорошо, что мы успели одеться.

— Как жалко…

— Главное, что мы живы, — Ната обняла всхлипнувшую Элину. — И с нами наш муж. Он, придумает, как выпутаться — ведь правда?

Она говорила это больше для испуганной девушки, и я поддержал свою юную подругу:

— Конечно! Если что — пойдем к Белой Сове. Раньше было страшнее… А так, нам действительно, повезло.

— Был бы Угар… — тихо произнесла Элина. — Он бы нас заранее предупредил…

Мы промолчали. Да, пес, с его необыкновенным даром и прекрасным чутьем, наверняка заранее дал бы нам понять о землетрясении. Хотя одно, подобное, он уже благополучно проспал. Но Угар ушел с индейцем…

— У меня есть спички. А факел сделаем из моей майки! — Ната быстро разделась. — Намотай ее на палку. Я подержу факел, а ты попробуй посмотреть, как там внутри.

Я пролез под угрожающе нависшие глыбы, и остановил Нату, попытавшуюся было ползти за мной следом:

— Нет! Останься. Если я что найду — ты примешь здесь и передашь Линке. А если вдруг…только ты сможешь отвести ее в долину.

Внутри царил хаос. Почти все перекрытия из плит рухнули, образовав непреодолимые препятствия на пути к нашим богатствам. Но часть стены, где висело оружие и наша одежда, уцелела. Я с радостью сгреб их в охапку и подтащил к выходу:

— Принимай!

Этот путь пришлось проделать два раза — вещей у нас оказалось немало. Кое-что я смог достать и со стеллажей, но самую малость. Плиты рухнули так, что надежда на запасы исчезла, едва только я осветил комнаты… Осталось несколько не придавленных плитами одеял, часть шкур, большая бутыль масла, несколько коробок спичек, и кое-что, по мелочам. Жить в подвале больше нельзя… Я не решился вытаскивать все, надеясь, что еще вернусь, когда подберу более подходящее место для того, чтобы разместится. Вот когда я трижды обрадовался тому, что мы заранее перенесли столько припасов и необходимых мелочей в тайник, возле реки, — теперь только он мог снабдить нас, на первых порах, всем необходимым.

— Дар… — Элина прислонилась ко мне, доедая лепешку, предложенную Натой. В мешках хранился «неприкосновенный запас», и мы могли не беспокоиться о пище несколько дней. — Куда мы теперь?

— Лучше к Сове, — Ната облизнула ложку и спрятала ее в мешок. — Он наш друг. А в поселке… Нет, туда я не хочу.

— Так-то то оно так… Сова, не очень-то любит общество себе подобных. Конечно, он наш друг и мы можем переждать какое-то время возле него, но оставаться там навсегда… нет, не думаю. Да и вообще, если уж переселяться — то сразу. Ната, ты помнишь то место, которое нам так понравилось, когда мы шли вдоль реки, к горам?

— У скал? Да, помню. Там очень красиво. Ты хочешь идти туда? А как мы все это понесем? — она обвела рукой кучу добра, вытащенного мною из-под завала.

— На плоту. Теперь иного выхода нет. Перенесем остатки прежней роскоши к берегу, где уже есть тайник, достанем припасы, закрепим и потащим его вдоль берега на веревках! И нести не надо. На ночь будем привязывать. За две-три недели дойдем.

— Так долго? — она удивленно вскинула брови.

— Ну, девочки… Тогда мы шли налегке. А это будет гораздо сложнее. Может, меньше. А может, больше. Я сказал наугад. А там… Дом, построим, да и будем жить. Живет же Сова, да и другие тоже, в обычных шатрах из шкур? Или, землянку выроем. Лес там вроде не очень далеко, вода тоже рядом, продержимся. И до поселка, который у озера, ближе, чем отсюда. Но и не так, что совсем рядом. Ну, как?

— Ты наш муж, — Элина подала голос, вынырнув из-под одеяла, которое набросила на себя и меня, укрывшись с головой. — Как скажешь, так и будет.

— Там красиво, Лина… Тебе понравится, — Ната мягко убеждала ее, а я внутренне посмеивался, вспомнив, как она грозно выговаривала девушке в былое время… Но длинноволосая красавица и не собиралась спорить:

— Вот, и я говорю! А когда пойдем?

…Весь день мы готовили плот. Перенесли то, что вытащили из разрушенного убежища раньше, удлинили и привязали веревки, одну — спереди, а вторую — позади плота. Переднюю должны были тащить двое, а задняя — служила тормозом, если плот начнет относить от берега на стремнину. Смысла ждать помощи не имелось, толчок был локальным и мог даже не ощущаться в долине. Да и кто мог к нам прийти? Индеец только что ушел и мог скитаться где-то в прериях, либо собирался на охоту, которую замышлял Святоша. Но, на случай, если он все же встревожится и придет — я выложил возле холма из камешков стрелу и направил ее острие к далекому берегу. Сова, обладавший острым взглядом и привыкший к символике, не мог не понять, что это означает. Ну а если нет — Угар всегда найдет нас по следам.

Выступить решили на рассвете. На ночь расстелили одеяла, укрылись шкурами и оставили небольшой костер. Огонь должен был отпугнуть возможных хищников. Нас никто не потревожил. В иные времена, тучи всяческого гнуса не дали бы нам спокойно переночевать, но теперь, возле берега ослепительно синей реки, комарья не осталось и в помине. Но вместе с ними не было слышно и птиц. Тишину ночи нарушало лишь дыхание набегающих волн.

…Путешествие проходило тяжко. Идти с легкой поклажей, не связывая себя ничем, как в прошлые разы, и тащить тяжелый просевший плот, который течение норовило вырвать из рук и утащить вдаль — две большие разницы… Я сто раз пожалел, что нам нигде не попались во время странствий лошади. Правда, с какого боку к ним подойти, переродившимся, как и все прочее зверье, я и понятия не имел, но надеялся, что придумаю. Хотя, это были только мечты — вряд ли прежние мирные лошадки, ставшие очень опасными, позволили себя навьючить. Сова встречался с этими животными — и, за характерный, нисколько не напоминающий прежнее ржание, звук, назвал Пхаями… Эти благие мечты возникали при каждом подъеме и преследовали меня всю дорогу до очередного привала. Веревка в кровь изъела ладони. Что и говорить про девчонок, они совсем выбились из сил. Я бинтовал им ладони, дул на опухшие и покрасневшие пальцы, но избавить от тяжкой работы не мог — одному справиться с течением бешеной реки не под силу. Так мы и шли: я, впереди, положив волосяной аркан на плечо, Ната подхватывала его за моей спиной, а Элина удерживала второй конец, не позволяя реке развернуть плот. Девушки иногда менялись, а мне приходилось уповать только на себя самого. Только до первого изгиба мы добирались четыре дня — это на много дольше, против того времени, когда мы с Натой впервые ушли в долину. До второго еще два, потом я сдался, пожалев девчонок, и предложил устроить отдых, пока не вернутся силы. Элина беззвучно плакала, рассматривая волдыри на своих холеных руках, а Ната терпела молча, пряча от меня свою усталость. Она всегда мужественно переносила любую боль…

— Порыбачим?

— С нашими руками? У тебя леска так будет дрожать в руках, что все рыбы разбегутся!

— А я ее привяжу к коряге, а сам буду ждать. И держать не надо.

Ната заинтересованно присела рядышком:

— Думаешь, получится?

— Ну, хоть попробуем! Как раньше бывало: берешь выходной, приглашаешь подругу, покупаешь бутылочку и на берег, за удачей…

— Ну, после такой рыбалки, совсем другие рыбки ловятся! — Ната сквозь силу улыбнулась.

— Да вру я все! Ни разу так не ловил. Я, вообще, не рыбак… Так, пару раз по молодости пробовал, и все. Терпения не хватает сидеть и ждать. А ты? Ты говорила, что тебя отец часто водил…

Ната уселась поудобнее, замахав в воздухе ногами.

— Папа возил… На даче речка была, узенькая совсем. Там мелочь водилась, вот такая! — она показала палец. — Но мы очень были довольны, если попадалась. Правда, потом все Барсик съедал.

— Кот?

— Нет. Мы так собачку звали. Смешную, пушистую. Она как колобок, и вся белая! А по размерам, и есть кошка, ну, может, чуть крупнее. Я ее ужасно любила!

Элина подошла к нам, вытирая голову. Она вымыла свои волосы немного ниже по течению реки, чтобы нам не мешать.

— Вы, о чем?

— О рыбалке. Как водичка?

— Холодная, — она поежилась и потянула Нату к себе. — Сидят тут… Согрей меня хоть ты — раз он занят!

Ната отбрыкивалась, а Лина шутливо пыталась с ней справиться, ухватив за ногу. Я улыбался и смотрел на их возню. Ната, знавшая довольно хитрые приемы, не применяла их против подруги, хотя иногда учила ту, при возможности…

— Клюет!

Нитка перестала дергаться и тут же упала, ударившись о землю.

— Ой! Да клюет же! Смотрите!

Я развернулся к воде. Леска натянулась, уйдя в глубину. Элина пожала плечами:

— Опять, наверное, зацепилась, за корягу…

Я потянул ее на себя. Леска подалась неожиданно легко, но потом сильно рванула в сторону, а я не смог сдержать крика — так ожгло мне ладонь острой нитью, по саднившим мозолям. Ната, морщась и потирая бок, подала мне кусок тряпицы:

— Попробуй с ней!

Я намотал леску на обломок палки, положил на ладонь тряпку и взялся за деревяшку. Что бы там не схватило за крючок, но силища у него явно имелась… Я весь взмок, пока таскал туда-сюда, нежданную поживу. По рывкам и метаниям мы поняли — это не коряга, а живое существо. И существо вовсе не желающие стать нашим обедом. Но отпустить его и потерять дорогой крючок, я не хотел, и потому боролся до конца. Наконец, рыбина ворвалась в небольшой затон, и я торжествующе заорал:

— Ааа! Отсюда я тебя не отпущу! Ната, лук давай! Лук!

Девушка изготовилась к стрельбе, загоревшись моим азартом. Элина тоже бегала вслед за нами, вскрикивая:

— Тяни! Ну, тяни же! Упустишь! Нет, дай я!

— Брысь!

Из воды показалась зубастая длинная башка.

— Щука! — выдохнула Ната.

— Черт его знает! Бей!

Она прицелилась и спустила тетиву. Стрела точно ударила рыбине в голову, и вода сразу окрасилась в красный цвет. Элина захлопала в ладоши и тут же охнула от боли — у нее, как и у нас, вся кожа была содрана…

— Молодец, Натка!

Я потянул леску к берегу. Рыба — предположение Наты оказалось верным, это, на самом деле, оказалась щука! — достигала примерно полутора метров в длину, не очень жирная, но вкусная. Отложив в сторону надоевшие банки, мы с удовольствием зажарили ее кусками, на прутах, и тут же съели. То, что осталось, пришлось с сожалением оставить на месте. Наутро она могла пропасть, а у нас не было возможности ее сохранить. И соль, и коптильня, сооруженная нами — все осталось в обвалившемся убежище.

Отдых и обильная пища придали сил. Еще несколько дней тяжкого пути и нашим взорам показались две далекие, одиноко стоящие вплотную к реке, скалы. Я указал рукой:

— Смотри, Линка! Вот туда нам предстоит дойти. Помнишь, мы там ночевали, когда возвращались из предгорий?

— Отсюда смотрится очень живописно! Там, наверное, тоже?

— Там еще красивее!

Наконец-то, мы дошли. Сбросив осточертевшую веревку, я устало перевел дух. Ната привязала ее накрепко к большому валуну, чтобы плот не снесло по реке. Потом разгрузили всю поклажу, а сам плот, с большим трудом вытащили на берег. Крохотная пещерка на склоне, которую мы обнаружили в прошлый раз, приютила нас, и эту ночь мы провели в ней, надеясь, что сумеем заметить любое живое существо, которое захочет попробовать на зуб все, что мы с таким трудом перетащили к подножию скалы. Однако мы настолько устали, что, едва улеглись, как тут же уснули крепким сном. Даже если бы внизу творилась настоящая оргия, вряд ли бы кто из нас ее услышал… Нам просто повезло. А утром, когда мы, потягиваясь и поеживаясь от свежего ветерка, высунули свои носы из-под одеял, Элина посмотрела вдаль и восхищенно произнесла:

— Просто сказка… Здесь очень хорошее место, Дар! Как здорово, что мы сюда пришли. Мы будем жить теперь здесь?

— Да. Только не в этой пещерке. Она слишком мала для этого. Придется заняться строительством…

Девушки спустились вниз. К всеобщему облегчению, ничего из того, что с таким трудом доставили сюда, не пропало. Совсем мелкие следы чьих-то лапок во множестве усеивали песок перед грузом, но попробовать тюки и мешки с содержимым на зуб, никто не решился. Мы встали в раздумье.

— Река у нас внизу, до воды можно добраться без всяких помех. Но и слишком близко располагаться не стоит, мало ли, вдруг она начнет выходить из берегов? Потому, вот там, возле камней, самое подходящее место. С одной стороны, нас всегда будет защищать скала, с другой — мы увидим любого, кто выйдет из леса или появится в прериях. А понадобится — поднимемся вверх, на скалу, по тропинке. Она вполне преодолима, только ее надо укрепить и обвязать веревками, чтобы не сорваться при быстром подъеме или спуске. В скале, почти на самом верху, есть углубление — это прекрасная смотровая площадка. Мы обнаружили ее, когда были здесь в первый раз. В ней сделаем настил из тонких стволов и выдвинем его наружу. Так добьемся еще большей безопасности и получим очень хороший обзор. Сверху видно далеко, а, кроме того, туда можно будет поднять наши припасы и спрятаться самим, если понадобиться. Хорошо?

— Да! Здорово!

Ната, в отличие от задорной и довольной Элины, вздохнула:

— Трудно… Много работы. Но того стоит.

— Да, будет сложно. Но другого способа обезопасить наши вещи я пока не вижу. Возле самой скалы, построим дом. Правда, у нас нет ни одного инструмента, только топор.

— Зато есть руки! — Элина тряхнула своей гривой, победно осматривая новоприобретенные владения.

— Сделаем так… — Я покосился на восторгавшуюся девушку. — Мне не очень нравится, как устраивают свои землянки в поселке. Конечно, их вроде соорудить легко, но… Они уходят в землю, возле самого берега, и вода во время дождя легко попадает внутрь. Так что, в них всегда сыро. Надо отметить, их проще выкопать, и не требуется возводить крыши. Но нам этот способ не годится. Берег здесь крутой, обрывистый, даже в этой пещерке я бы не рисковал лишний раз оставаться. Она может внезапно рухнуть прямо в воду реки. Мы будем строить возле самой скалы. Это тяжело, но придется. И затягивать не стоит — жилье нам нужно, как можно быстрее. И не землянку. Здесь много камней, если мы решим копать — проблем возникнет даже больше, чем возвести дом из бревен. Мы, наоборот, соберем камни и выложим из них фундамент, примерно на полметра в высоту и шагов на двадцать в длину и ширину. Потом закидаем все пустоты камнями помельче, вперемежку с мокрой глиной и песком. Таким образом, появится цоколь. Так мы сделаем половину дела. Далее стены — а их всего три, четвертой послужит сама скала! Вот уже плюс от выбора места. Нарубим и принесем бревна из леса, еще разберем плот. Его хватит на перегородку внутри. Вкопаем их в грунт, это все одновременно с фундаментом, насколько сможем, и припрем валунами. Лет на пять-шесть хватит, потом может сгнить — но пока и этого довольно… Потом травяными веревками перевяжем между собой. А все просветы замажем глиной, перемешав ее с травой. Таким образом, получим несущие стены для будущей крыши. Крышу сделаем покатой, закрепив торцы бревен, которые полегче и поменьше, на самой скале. Потом накидаем сверху веток и кустарника и тоже обмажем ее глиной. Скала будет защищать нас от бокового дождя — я заметил, что ветер в основном дует здесь с юга, и приносимый с гор ливень не сможет быть для нас так же опасен, как на открытом пространстве. Ну и, сама скала станет нам прикрытием от падающей сверху воды. Со временем, крыша закаменеет настолько, что уже не будет пропускать ни капли. А если где и просочиться, мы всегда сможем замазать дыру. Если хватит желания и сил — обнесем небольшой участок возле дома изгородью, тогда все это превратится в настоящую крепость. К этой конструкции всегда можно что-то добавить — значит, дополнительная жилплощадь зависит только от нашего желания. Ну, пока все. Этой работы нам хватит надолго…

— Дар, — Ната выслушав меня, согласно кивнула головой. — С этим все ясно. А что мы будем есть? Консервы надо приберечь, на крайний случай.

— Сейчас и есть такой случай. Но нам действительно, надо найти добычу. Или, попробовать порыбачить. Только, как мы сохраним то, что добудем?

— Высушим на солнце, — Ната посмотрела на небо. — В прерии так поступают все. Подвесим кусочками, повыше, чтобы ветер отгонял мух. Оно завялятся, и у нас будет возможность сберечь мясо.

Элина переводила взгляд то на меня, то на Нату:

— Не понимаю, откуда вы все знаете? Я совсем в этом ничего не соображаю!

— Читать надо было, книжки всякие. Там много чего описывается. И вообще, жизнь учит…

Мы оставили ее охранять поклажу, а сами углубились в степь. Предварительно я поднялся на скалу и долго высматривал, не мелькнет ли где, мохнатая спина нужного нам животного. Кажется, и даже не очень далеко отсюда, было какое-то движение очень знакомых, по расцветке, шкур. Возможно, это были два или даже три овцебыка. Лишь бы нам не перепутать их и не нарваться на других зверей, для которых мы сами могли стать добычей. Хотя, столкновение с овцебыком тоже могло принести немало неприятностей — с прежними баранами и овцами их роднило только наименование… Ната проверила дротики, я подтянул тетиву, и мы быстро зашагали, пригибаясь под отросшими верхушками стеблей громадного кустарника и высокой травы.

— Постоянно удивляюсь… — Ната вполголоса говорила мне свои соображения. — Обычная трава, а выросла так, что словно по лесу идем. Хорошо, что она растет не сплошным ковром, а то и шагу ступить станет нельзя. И этот цвет, желто-серый, не зеленый! Я иногда думаю, что мы здесь — лишние, что этот мир не для нас…

— Что за мысли? Раз мы выжили тогда, разве сдадимся теперь? Нет, этот мир, теперь именно для нас! И не думай об этом, а то совсем запутаешься…принимай все как есть, так проще. Стой!

Ната уткнулась в мою спину, я выхватил стрелу и приложил ее к луку.

— Слышишь?

— Нет… А, слышу!

Что-то грузное чавкало и громко урчало впереди нас. Мы загорелись общим возбуждением.

— Овцебык?

— По звуку, похоже… Пошли поближе. Нет, подожди! Откуда ветер?

Ната приподняла дротик над верхушками травы и слегка раздвинула их:

— Видишь, стебли к нам пригибаются… Значит оттуда, где этот…

— Хорошо! Прими правее, подойдем в двух сторон. И, осторожнее…

Мы крадучись, проскальзывая под нависающими травинками — но сейчас они были словно жесткие, широкие и острые ремни — приближались к жующему зверю. Под моей ногой что-то хрустнуло. Чавканье мгновенно прекратилось. Мы замерли на месте. Зверь шумно потянул воздух, еще раз, и потом вновь стал пожирать растительность. Я посмотрел вниз — под ногой желтели, пронизанные травой, кости человеческого скелета. Одежда, бывшая на них, истлела и рассыпалась, потеряв свою форму и цвет настолько, что определить, кто это был, не представлялось возможным. Этот несчастный погиб давно… Что его убило: страшное падение с высоты земляного вала, когда все вставало вверх дыбом, ураганный ветер, голод, дикий зверь? — нам этого уже не узнать. Я очень осторожно поднял ногу и переступил останки. Ната смотрела на меня и ждала команды. Я махнул ей рукой — пошли! Мы приблизились совсем близко, зверь мог нас учуять. Присмотревшись, я увидел, что он совсем не похож, на те, причудливые создания, которые мы окрестили овцебыками. Оно было еще крупнее, массивнее и длиннее. На толстых ногах в больших и кривых наростах, начинающихся прямо от туловища, висела жесткая и голая шкура, от брюха кожа землистого цвета свисала складками. Широкие, раздвоенные копыта, напоминали огромные блюда — так они оказались велики! Животное стояло к нам задом. Длинный хвост свисал до земли и беспрерывно дергался, напоминая толстую змею. Заканчивался он широкой кисточкой. Я показал Нате, — Обходи! — А сам принял в другую сторону. Мы окружили ничего не подозревавшее животное. Я рассмотрел его морду. Низко опущенная, с двумя, круто загнутыми назад рогами… Да это же самая обычная корова! Но, присмотревшись, я покачал головой — нет, не совсем обычная… Изменения, превратившие все и всех, в неизвестно кого, коснулись и ее. Морда жвачного существа удлинилась, глаза сверкали красным, зловещим оттенком, а передние ноги, нет — лапы! — оканчивались уже не копытами, а чем-то вроде двух громадных когтей. Оно искусно взрывало ими землю и доставало оттуда коренья, которые тут же и поедало. Я натянул…и опустил тетиву. Очень большой риск… Это животное запросто могло убить нас обоих. Но уйти без добычи? Пока я раздумывал, Ната, с другой стороны, не выдержав, появилась среди зарослей и, не дожидаясь сигнала, взмахнула рукой. Вжик! Дротик Наты пробил шкуру и ушел внутрь почти на две ладони.

«Корова» громко заревела и рухнула вниз, подминая собой подогнувшуюся траву. Кровь хлынула из раны, заливая шкуру животного. Мы растерянно встали возле нее — так легко? И тут это чудовище взметнулось на ноги! Только густые заросли и торчащие из земли корни растений спасли нас от гибели. Животное путалось в них при беге и припадало на передние копыта-лапы, а мы неслись прочь, стремясь уйти от страшных рогов и, не менее опасных, зубов! Она бы все равно нас нагнала — ее блюда-копыта были лучше приспособлены для передвижения, чем наши ноги, но нас спасла случайность. Мы пронеслись как две стрелы, по настилу из спутанных трав, не заметив под ним ямы, а грузный и тяжелый зверь, едва ступив на него, дико промычав, упал вниз. У ямы оказалась глубина около двух метров, животное влетело в нее головой и уже не могло выбраться самостоятельно. Мы тяжело дышали — если бы не эта природная ловушка…

— Надо торопиться! — Ната вытащила нож. — Свинорылы учуют кровь — и прощай все труды!

— Нет. Яма в песке, и вокруг, тоже, один песок. Они не появляются в песке. Но кровь могут унюхать крысы, если они здесь водятся.

— Я, сначала, бросила дротик, а потом испугалась… Такое огромное!

— Сначала думать надо, Ната! Нам просто повезло… Черт его знает, что это было раньше, словно помесь ленивца и коровы в одном флаконе. Больше никогда не стану охотиться на таких!

Оказалось, дротик Наты пробил животному артерию, но его живучесть оказалась такой, что он смог нестись в злобе и жажде убийства за нами, около пятидесяти шагов… Я в который раз поразился причудам природы — для каких целей она создала этого зверя?

Дротик едва подавался — какая сила должна быть, чтобы так бросить? Но эта загадка разрешилась довольно просто: Ната указала на «атлатль» — копьеметалку, значительно удлинявшую как дальность броска, так и силу, и скорость полета.

Я попробовал надрезать кожу ножом. Она поддалась с большим трудом. Мы отделили большой кусок мяса и жира, я увязал его веревками из травы и, чтобы не пачкать одежды, подложил несколько стеблей на спину.

— Вернемся?

— Да. Бросать такое богатство — расточительство. Когда нам еще так подфартит? Лишь бы никто другой не обнаружил…

Мы отнесли груз домой. Вернее, туда, где еще только собирались его построить. На этот раз я оставил Нату отдыхать и взял с собой Элину. Мы приготовили мешки для поклажи, кроме того, я захватил топор, чтобы вырубить куски из туши. На нашу добычу никто не покушался. Это меня обрадовало — волки, будь они рядом, могли учуять запах крови, а ввязываться в схватку с сильными и опасными противниками, мне сейчас никак не хотелось. За четыре ходки, меняя помощниц, перетащил почти половину туши. Хочешь, не хочешь, а остальное приходилось оставлять на месте, так как уже смеркалось. В последнюю ходку я так нагрузился от жадности, что еле передвигал ноги. Ната, оставшись в лагере, занималась нарезкой мяса и подвешивала его, как и собиралась.

— Дар, у меня уже все веревочки кончились! Что делать?

— У нас есть немного соли… Мало, но придется. Пересыпь мясо пластами и положи друг на друга. Должно просолиться… Спускайся, а то совсем темно уже, сорвешься…

— Хорошо!

Мы с Элиной достали банки, потом, переглянувшись, убрали их в стороны — мясо! Я нанизал его на копье и через некоторое время мы уплетали сочившееся жиром, немного подгоревшее и жестковатое мясо этой коровы, запивая его холодной водой из реки.

Нам продолжало везти. На другой день я снова направился к убитому вчера зверю, и, хоть это было большой редкостью, оно так и лежало там, где мы его оставили. Вокруг не появилось даже следов. На это раз мы управились гораздо быстрее — ходили все вместе. Напоследок я вырубил рога и тоже забрал их с собой. Элина вопросительно подняла глазки, но Ната сделала ей знак — Надо! Пригодится! Я еще не знал, зачем они нам, но по привычке заботиться о будущем, собирал все, что считал подходящим для различных поделок.

Мы начали возводить дом. Площадку для него я выбрал так, чтобы иметь возможность обзора и со стороны реки, и, подступавших к скале, степей. Вначале отмерили десять шагов от стены в ширину, и тридцать — в длину. Я притаскивал валуны, волоча их по наклонному подъему от берега, а девушки засыпали выемки меж ними. То, что казалось делом очень трудным, оказалось даже хуже… Не иметь ни лопат, ни молотков, ни лома… А предстояло рыть ямы для столбов, укреплять стволы без скоб, обвязывать все, за неимением веревок, крепкой и плохо рвущейся травой. Более всего пришлось повозиться со стволами. Для этого нужно было делать вылазки в ближайшую рощу, и рубить там деревья. Мы с трудом вкапывали стволы в ямы, вырыть которые стало самым нелегким делом. Почва, возле скалы, лишь сверху казалось землистой, а на самом деле была усеяна камнями. Я вырубил из одного ствола, что-то, вроде весла, и работать стало легче. Правда, такой импровизированной лопаты хватало ненадолго, но мы старались. Самую длинную стену подняли за четыре дня. Две боковых потребовали времени не меньше. Еще одну, перегораживающую помещение надвое, поставили уже за день — сказалась привычка и обретенный навык. Я только печально смотрел, как девушки в кровь сбивают пальцы. Оставалось самое сложное — крыша. Предстояло нарубить достаточное количество тонких жердей и стволов, и перенести их в лагерь, потом поднять и укрепить наверху. Но мы справились и с этим. Девушки загорели, окрепли и стали заправскими строителями, словно занимались этим не первый год. Сил на любовь, у нас не оставалось, но мы, как и прежде, спали вместе, перестав заботиться об охране своего лагеря.

К тому дню, как принесли последнее, нужное для крыши, бревно, нас встретил возле костра улыбающийся Сова, пришедший вместе с обеими женами, и подскочивший при нашем приближении Угар.

— Мой друг Дар поменял свой подвал на свежий воздух реки? Это хорошее решение!

Девушки кинулись обниматься и тормошить радостно повизгивающего и норовящего всех облизать пса.

— Здравствуй, Сова! Я рад тебя видеть. И рад видеть твоих скво!

…Сова, охотно, согласился нам помочь. После этого работа пошла быстрее. Индеец вместе с женщинами подавал бревна, а я старательно укреплял их наверху. Закончив с укладкой, я перестелил их сверху несколькими слоями травы, и, принимая снизу мешки с землей и глиной, рассыпал ее поверх них. Ната обмазала крышу илом. Получилось просторное, правда, меньшее размерами, чем наше прежнее, но крепкое и надежное жилище. Такого дома не было ни у кого из поселка, и мы могли собой гордиться!

За эти дни я, как следует, рассмотрел Дину. Раньше она как-то не бросалась в глаза, теряясь в присутствии более молодой и живой Зорьки. Но здесь ей спрятаться стало негде. У выздоровевшей жены индейца оказались густые, темные волосы до пояса, и Элина помогла ей заплести их в несколько десятков косичек, превративших смуглую женщину в живое воплощение из восточных сказок. Сова заметил:

— Тихая Вода родом, как раз оттуда… Мне стоило больших трудов увезти ее от родителей. Они преследовали нас несколько лет, не желая смириться с тем, что их дочь вышла замуж за человека не только другой национальности, но и веры.

— Так ты женат? В смысле, вы поженились, по-настоящему? Еще тогда?

— А чем так удивлен мой брат? Дина — моя официальная…тьфу, слово то, какое! А Зорька стала нашей подругой позже. Мы давно вместе, почти восемь лет.

— И как ты это терпела? — Элина заинтересованно спросила у Дины. — Вторую жену? Нет, сейчас я все воспринимаю по-другому, но тогда… Тогда же это было, как-то, ну не знаю…

— Я не терпела, — голос женщины буквально услаждал слух, настолько он имел чистый и мягкий тембр. Я подумал, что она, должно быть, прекрасно пела.

— Я — женщина востока. У нас религией принято иметь четырех и более жен. Меня и воспитывали в этом духе. Конечно, никаким законом это не афишировалось, но у нас всегда деньги и слово родителей сильнее любых указов сверху. А я предназначалась человеку, вдвое меня старше и уже имеющему семью. Может быть, я и покорилась, но… — она повернулась в сторону Совы, — Мой будущий муж гостем появился в нашем доме, и в тот же вечер я потеряла голову…и все остальное. Я сама пришла к нему в сад, где он отдыхал. А утром мы сбежали. Были неприятности, но это в прошлом. Вот и все. А Зорька — она как младшая сестренка, и лучшая подруга. Я сама ее выбрала для мужа. Ну, он не сразу согласился, но ведь женщина всегда добьется того, чего хочет, если умело просит.

Я только раскрыл в изумлении рот. Ната захлопала в ладоши:

— Ай да Дина! Браво! Ну, что, теперь нам будешь сказки рассказывать, а, Сова?

Индеец добродушно положил на ее ладонь мускулистую руку:

— Дина, Тихая Вода — немного преувеличивает…но в целом говорит правду. Но ведь и я готовил ее к такому повороту событий. А Зорька знала о ней — они познакомились в тот вечер…

— И она еще тогда сказала, что ей нравится наше типи. Я была немного рассержена, но поняла, что это очень серьезно… А раз так, то помогла ей, когда Зорька выросла!

— Все, все! А то сейчас мы все ваши тайны узнаем! — Ната шутливо замахала руками.

Элина принесла большой кусок мяса, и мы принялись жарить его на костре. Я продолжал рассматривать Дину. У нее были темные, почти черные глаза, вовсе не широкое лицо, какое обычно приписывают азиатам, а напротив, узкое, с выразительной линией бровей и тонким, элегантным носиком. В улыбке женщины приоткрывались белоснежные, крепкие зубы, резко контрастирующие с темной кожей. Пальцы на руках длинные и ухоженные. Я перевел взгляд на Зорьку — та оживленно болтала с Элиной, найдя в ней приятную собеседницу для разговоров. Они сильно походили друг на друга по живости характера, импульсивности. Но внешне, Зорька, конечно, проигрывала Элине. Ее обычные русые волосы не могли спорить с поистине роскошной, огненной гривой нашей подруги, а лицо и фигура казались более стандартными, рядовыми, чем отточенная красота Лины, блиставшей недавно на подиумах и показах мод. Но Зорька была и более покладистой, умеющей уступать и помалкивать, и, втуне сознавая себя на второй роли, она держалась вполне свободно. В самом деле, стоило ли распускать перья, для никому не нужных сравнений? Ната поймала мой взгляд и чуть заметно улыбнулась кончиками губ. Я наклонился к ней:

— Ну, как?

— Не стыдно? Сова обидится, если поймет.

— Не думаю… но больше не буду.

— Линка очень красивая… Я таких никогда не встречала. Береги ее, Дар.

Ната вполне серьезно смотрела на меня, и я, смутившись, обнял ее за плечи. Сова вытер руки о бахрому своих штанов, отпил воды и вытащил трубку. Мы вдохнули горьковатый запах, разнесшийся по дому. Он передал ее мне:

— Мой друг Дар теперь еще дальше от типи Белой Совы. Как мы будем поддерживать связь?

Я затянулся. Дым обволок мои легкие, слегка затуманив сознание. Нет, то чем индеец набивал свою трубку, даже издали больше не напоминало табак. Но запах приятный…

— Можно разжечь костер на вершине скалы. Дым от него далеко виден в прерии.

Сова скептически окинул взглядом нависшую над нами скалу:

— Мой брат льстит индейцу. Дым не будет виден. А Сова хочет знать мысли своего друга — собрание прошло без него. Но мой брат был в заботах и не мог принять участия…

— И что решили?

— Охота состоится. Люди поселка хотят иметь шкуры и мясо. Выступали многие. Выслушали и недалекого монаха. Хотя, тот был на редкость вежлив и покладист.

Ната недоверчиво спросила:

— И он сам примет участие в охоте?

— Да. И даже многие из его людей. Охота нужна и выгодна всем. Не столько из-за мяса и шкур, сколько для мира между всеми… Ты, как будущий вождь, должен понимать это.

Я фыркнул. Постоянные упоминания индейца о моем «предначертании», как-то плохо вязались с тем, что было в действительности. Но он не улыбался больше, повторив еще раз:

— Мой брат не верит… Пусть. Но он должен принять участие в охоте — таково решение Стары.

— А она имеет право указывать моему мужу, что ему делать? — Ната резко вмешалась.

Сова не ответил. Я передал трубку Нате. Она, не колеблясь, втянула дым и протянула ее дальше, Элине. Та нерешительно подержала ее в руке, но Зорька подтолкнула ее локтем, прошептав:

— Нельзя отказываться…

Она неумело затянулась и тут же закашлялась, отодвигая ее в сторону. Зорька приняла ее в свои руки и сделала несколько долгих затяжек, вполне довольная тем, что испытывает. Ната дала Элине чашку с нагретой водой, в которой плавали несколько бусинок ярко-красных плодов.

— Запей. Это смородина. Я нашла неподалеку… Очень тонизирует, увидишь.

Зорька отдала, наконец, трубку Дине, но та отрицательно мотнула головой. Сова не настаивал, забрав ее себе.

— Когда мой брат был последний раз в поселке?

— Порядком уже… Я старался, особо не светится. А что? Мне как-то хватило того раза, когда сцепились с Белоголовым.

— Значит, мой друг не знает новых людей, пришедших с востока?

Я заинтересованно навострил уши — кроме нас, новичков в прерии пока не появлялось.

— Они не наши.

— ?

— Чужие. Из другой страны. Женщина и мужчина. Ее зовут Салли, и она знает наш язык, почти, как мы все. А ее приятель — мулат. Или, просто негр. Но у него европейские черты лица, так что, скорее, мулат. Он не говорит. Хотя, хорошо понимает. С ними мальчик. Ему примерно пять лет. Он немой.

— Тоже не говорит, по-нашему?

— Нет. Совсем немой. Они подобрали его после катастрофы. Может, он и умел говорить. Док осмотрел его и ничего не нашел, видимо, от испуга, тот потерял дар речи. Они вырыли себе землянку в поселке. Хорошие люди.

Эта оценка в словах Совы значила немало. Он весьма пренебрежительно относился ко всем растерянным, упавшим духом и покорным судьбе. Значит, пришедшие были стойкими…

— А как они уцелели? И где были все это время?

Индеец почесал свой, начинавший зарастать щетиной, подбородок:

— Они рассказывали, что, вроде, как еще дальше, на востоке, тоже есть скитальцы. Это не так уж и странно, но главное, в другом. Они видели таких, которых ты встретил вместе с Маленьким Ветерком.

— Нелюдь?! — мы вскрикнули вместе с заметно побледневшей Натой. Сова развел руками:

— Может быть… Салли сказала, что те ели людей. Они опередили их на несколько дней, но те постоянно шли по их следу. Вначале им повезло, они нашли полуобгоревший самолет и в нем пережили зиму. Но потом, продукты в самолете и поле, на котором они откапывали коренья, истощилось, и они пошли на запад. Вот тогда они и увидели нелюдей — как вы их назвали.

— Но как они прошли в долину?

— Спросишь сам. Салли, хоть и умеет разговаривать, но понять ее, особенно, когда волнуется, трудно. Они не шли через желтые пески, и потому не уперлись в Каньон смерти. Их путь пролегал много севернее, вдоль провала и края болот. Похоже, что они прошли где-то возле вашего города. Они были в пути очень долго, всю весну. В дороге нашли мальчика и вместе с ним попали в клан, живущий у болот. Оттуда пришли в поселок. Вот и все. Других новостей Сова не принес.

Он умолк, обсасывая потухшую трубку. Мы оставили их ночевать, но наутро Сова собирался нас покинуть. Они были в пути две недели, совершив практически полный круг — через Каменные исполины, город и вдоль реки к нам, — и теперь хотел пройти через лес в поселок, узнать точное время для общего сбора предполагаемой охоты…

Ната устроилась калачиком возле меня, и я прижался к ее спине животом, отогревая замерзшее тело девушки. Элинка прижалась ко мне сзади, и мы затихли, слушая только доносившиеся снизу волны да шелест трав в степи.

— Дар… — Элина шепнула позади. — Дар…

— Что, девочка моя?

— Повернись ко мне.

Я развернулся на спину, и она сразу прилегла на мою руку. Ната тоже повернулась, и я заметил, как смеются ее глаза.

— Ревнует…

— Да. Спать тебе, любимый, теперь только так…

— А ты?

— Еще как ревную… Но не к ней.

Элина прислушивалась к нашему перешептыванию, покусывая меня за мочку уха.

— Ты не поймешь. Я тебя ревную к тому, что было, ко всем твоим женщинам до меня, к вещам к которым ты прикасаешься, даже к себе самой… Вот так. Давай, закрывай глаза, а я буду слушать твое дыхание…

— И только?

Она ткнулась мне под мышку.

— Нет… Мы же не одни. Я не стыжусь — это было бы глупо. Но у нас гости. Потерпишь до завтра? Ладно?

— Трудно.

— А нам? — Элина жарко зашептала в ухо. — Я ведь тоже, терплю…

— Юные развратницы!

— Сами меня такой сделали…