Землетрясение, поставившее точку на нашем проживании в подвале, в одночасье превратило меня и моих девушек, из скрытых богачей, какими мы являлись, в обычных людей. Особенно остро, я почувствовал это, когда увидел желтошкурых — их, нарочито показной наряд, будто не было позади многих месяцев лишений, словно кричал о разнице между теми, кому повезло найти склад, или магазин с припасами, и остальными, не сумевшими отыскать среди руин ничего похожего…

Мы не завидовали. Однако желание жить лучше, чем те, кого мы видели и встречали в разнотравье, заставило нас приложить все силы для этой цели. Как могли, улучшали наш быт, доводя построенный дом до совершенства. Ната заботилась о приготовлении пищи, иногда деля эту обязанность с Элиной, я ловил рыбу или выслеживал в зарослях вблизи берегов, мелкую живность. Хоть и в намного меньшей степени, чем мы имели, но того, что вытащили из подвала и заготовили в тайниках, хватало с избытком, чтобы не чувствовать себя обездоленными. Новая крыша над головой и приближенность к людям теперь даже нравилась. Хуже оказалось другое: раньше, при неудачной охоте, мы могли всегда рассчитывать на свои запасы, а теперь этот тыл пропал. Впрочем, Ната справедливо заметила, что особо убиваться не стоит. Срок годности почти всех, хранящихся в подвале продуктов, завершался или уже был исчерпан, и употреблять их в пищу, мы все равно не могли. Куда больше сожалели о коврах, отрезах ткани и тех выделанных шкурах, которые остались под завалами… Но как бы там ни было, жизнь продолжалась.

Обосновавшись на новом месте, я предпринял пару вылазок, с целью разведать близлежащую местность. Как и предполагали, место для жилища интуитивно было выбрано достаточно грамотно. С одной стороны, его защищала отвесная скала, обрывистые склоны которой отражались в водах быстро текущих вод реки, тем самым делая любое нападение с ее стороны невозможным. Перед самим домом во все стороны простиралась рыжевато-бурая степь, или прерии, как их переименовал Сова. Она мало напоминала собой настоящие прерии — высота трав и кустарников никак не вязалась с прошлыми размерами, к которым мы привыкли за прежние годы. Скорее, им больше подошло бы наименование джунглей — иной раз в траве можно было идти, не пригибаясь, и оставаться уверенным в том, что тебя никто не видит. Тем не менее, возле нашего стана травы так сильно не выросли, и мы вполне могли заметить любое животное больше джейра, на расстоянии примерно в двести-триста шагов. К северо-востоку густым массивом высился Черный лес, из ближайшей рощи которого мы таскали на себе материал для постройки дома. Через него пролегал самый близкий путь к поселку на скалистом озере — то же на руку, так как мы намеревались теперь чаще общаться с людьми, с которыми успели познакомиться и подружиться. Ну, а к северу возвышались холмы, сопровождавшие Синюю реку вдоль ее пути к разрушенному городу. На юге возвышались снежные вершины горного хребта, по словам Совы, совершенно непреодолимого. Возможно, наш друг говорил истину — глядя на чудовищную высоту этих вершин, трудно представить, что там можно просто выжить… не то, что попробовать найти проход на иную сторону. Горы являлись загадкой, как и многое другое в преобразившимся мире. Никто и никогда не видел на них летом снега, никто не помнил, что б их пики царапали небо… То, что случилось, заставило горы внезапно вырасти, буквально вытолкнув их из чрева земли. Как минимум, хребет поднялся на три-четыре километра — добавив к тому, что уже имелось! Уму непостижимая величина, ставшая реальностью! Но, перед непреодолимым хребтом имелись и куда более доступные вершины — так называемое Предгорье. Мы могли дойти до него за два-три дня, если налегке. И там росли уже те леса, куда мы не заглядывали с тех пор, как выручили Элину.

Благодаря небольшой возвышенности возле скалы, все пространство перед нашим домом хорошо просматривалось. На самой скале, немногим ниже вершины, имелась выемка, находясь в которой мы могли наблюдать прерии на большое расстояние. Никто не мог подойти незамеченным, если только не собирался сделать это ползком, но и то, его учуял бы Угар…

После сражения с волками, такого большого скопления хищников в травах более не встречалось. Но множество более мелких — в семь-восемь голов, иной раз пыталась нападать на охотников, путешествующих по прериям. И все чаше люди давали им жесткий отпор — урок не пропал зря. Правда, за это пришлось платить высокую цену — так до нас дошла весть о гибели еще двух девушек, посчитавших, что их сил достаточно, чтобы сразиться с обитателями прерий. Еще двоих мужчин, защищавших группу собирателей корней, загрызли в низинах, где волки чувствовали себя полными хозяевами. От клыков страдали многие — и не только волчьих. В степях стаями носились вездесущие крысы, нападавшие всегда внезапно, скитались дикие собаки, не уступавшие волкам ни в размерах, ни в силе, а свирепостью даже превосходившие последних. Одинокие кошки, величиной от рыси и до небольшой пантеры, тоже могли прыгнуть сверху на спину одинокого путника. И лишь жутких чудовищ — Бурых! — пока никто более не видел на пространствах долины.

Но в целом, счет понемногу становился в пользу людей. Теперь мы лишь изредка видели, как мелькают среди высоких зарослей гривастые громадные тени, да отрывисто лают чудовищные псы, чем-то похожие на нашего Угара. Добычи в прериях хватало для всех, и мы старались без излишней нужды не ходить в те районы, где промышляли эти грозные создания. Крысы-трупоеды тоже не тревожили, в основном занимая территорию возле западного края болот. Пройти сквозь владения иных крупных зверей они не пытались, довольствуясь тем, что могли добыть в мутной воде и прибрежных зарослях. Мы слышали, что от их набегов страдали людские селения, расположенные на северо-востоке, возле болота. Но и сами крысы служили пищей для гигантских кошек, в свою очередь, уничтожающих трупоедов, где придется.

В целом, если не обращать внимания не некоторые неудобства, жизнь в долине устоялась — по крайней мере, для нас. Волей-неволей, люди стали привыкать, как к новой фауне и флоре, так и собственному существованию среди руин.

Собственно, самих руин в долине, почти что и не имелось. Несколько городов-спутников, располагавшихся в относительной близости от мертвого мегаполиса, разнесло в пыль не хуже, чем покинутые нами развалины. Та же участь не обошла десятки сел и деревень, располагавших в основном малоэтажными строениями. Что тогда говорить о более крупных центрах, где дома возвышались на несколько этажей? Землетрясение смело все… Подняв на огромную высоту горный хребет, оно опустило в бездну Провала весь видимый глазу север. На востоке катастрофа разверзла чудовищную пропасть, дышащую жаром и выхлопами, убивающими каждого приблизившегося. Оно создало впадину на северо-востоке, быстро превратившуюся в практически непреодолимое болото-озеро, с жуткими гадами и тучами гнуса, способного высосать кровь из любого живого существа, имевшего неосторожность оказаться подле страшного летающего облака из мошкары. Ну а запад… Запад просто оказался закрыт, мощными потоками вод Синей реки, где водились монстроподобные ящеры, чьи следы мы иной раз встречали в своих скитаньях вдоль берега, и от которых старались, немедля удалиться. Иными словами — долина, давшая всем уцелевшим приют и возможность жить, стала и западней, из которой не имелось выхода. Мы понятия не имели, имеются ли люди за ее пределами, и что вообще творится там, за порогом известной нам территории.

Попытки реанимировать чудом уцелевшую технику, вроде радиоприемника или сотового телефона, который один чудак носил с собой с упорством маньяка, ничего не дали. Среди жителей прерий нашлось немало светлых голов, способных собрать многое, из куска проволоки или разбитых вдребезги плат выкопанного компьютера — но, сотворить чудо они не могли… Все попытки связаться с внешним миром заканчивались одинаково — тяжелым, гнетущим молчанием радиоэфира, где даже какие-то помехи воспринимались как сигнал цивилизации. Но шорох оставался шорохом, молчание — молчанием, а надежда угасала, как только очередной изобретатель в сердцах выкидывал свое творение на свалку…

Я не принимал в этом участия. Не потому что не верил, что мы единственные на всей планете, а в силу того, что знал — что мы можем услышать. Бредом ли было мое видение, или новым, неожиданно открывшимся шестым чувством, но я не забыл ни силуэта стальной, тупоносой хищной сигары, летящей в мрачной взвеси ночного неба, ни смысла донесений экипажа спутника, чьи переговоры, со сходящим с ума капитаном подлодки, так четко проявились в моем мозгу. Даже если все это — плод воображения и последствия одиночества! — катастрофа была глобальной… И надежду на помощь и приход, каких бы то ни было спасателей, считал утопией.

Пару раз к нам наведались, как бы случайно заскочившие в эти места, жители из озерного поселка. Слух о нашем переселении дошел уже до всех, и многим хотелось увидеть своими глазами то сказочное богатство, о котором многие судачили. Понимая это, мы предусмотрительно упрятали все остатки прежней роскоши в тайник, и им пришлось уйти разочарованными. Но, если первые почти не скрывали своего интереса к тому, что находилось внутри нашего жилища, то, появившиеся им на смену братья Черноноги, интересовались совсем иным.

Они пришли рано утром и разбили свой шатер из шкур несколько ниже, по течению вод Синей реки. Вместе с ними пришли две девушки, одну из которых мы уже знали. Это была Шейла, которую, я когда-то защитил с Натой и Совой, на празднике Мены. Немного знаком был и старший брат, с которым общались во время охоты. Впервые увидели только вторую их спутницу, с тяжелым и угрюмым взглядом, которым она сразу окинула моих подруг. Ната шепнула, что женщины с подобными глазами, часто накликивают беду своим спутникам… Братья появились не из любопытства — к берегам водоемов вернулись птицы. Несколько запоздавшие, как мы считали, по времени года. Галдящими стаями и небольшими группками, они постоянно висели в небе, иногда снижаясь на многочисленные берега озер, рек и мелких ручьев прерий. На этот раз братья выслеживали диких гусей. Правда, как и все вокруг, совсем не тех, которых мы себе представляли по прошлой жизни…

Братья пришли с намерением поохотится, и уверяли, что гуси прилетят в самое ближайшее время. Заразившись их энергией, мы тоже решили принять участие в поимке преобразившихся существ — требовалось новое оперение для стрел, да и интересно было попробовать мясо этих странных созданий. Предположение мужчин сбылось в тот же вечер — с гоготом и клекотом над нашими головами пролетела целая эскадрилья монстров, пугая размахом крыльев и жутковатым видом. Чага — старший из братьев, признался, что уже видел их на скалистом озере. Там птиц спугнули рыбаки, и он надеялся, что стая не минует берегов Синей. Так и вышло.

Похватав оружие, мы кинулись к берегу. Вскоре, выйдя на шум ничего и никого не боящихся птиц, мы уже наблюдали за ними. Примерно тридцать голов опустилось на воду, подымая волны своими стремительными телами… От прежнего облика у них осталось только название, все остальное — иным. Не менее громадные, чем прилетавшие в долину вороны, с сильно удлиненными шеями и выпуклыми глазами, голенастыми лапами, больше напоминающими ходули с надетыми на них ластами. Зрелище несколько комичное, но внушало и уважение — они мастерски ныряли в пенящиеся воды Синей, и каждый раз возвращались с уловом, держа в зубастых пастях крупных рыбин. Они более всего напоминали собой ископаемых птеродактилей, чем мирных птиц, от которых получили свое название. Цвет оперенья вначале показался черным, но оказался таковым лишь отчасти: снизу окрас чем-то походил на свинцовые отливы волн, в преддверии бури, а сверху их нельзя было увидеть на фоне трав — спины птиц полностью сливались с бурой желтизной листвы и стеблей! Братья полагали, что это служит гусям для того, чтобы дать возможность укрыться в травах, от более грозных обитателей воздуха, вроде, очень редко виданных, орлов. Но, глядя на сплоченную стаю и немалый размер этих монстров, мы сильно сомневались в том, что такое нападение, вообще, возможно. Эти гуси просто отогнали бы любого орла прочь, каким бы громадным он не был. Выждав время, мы разом спустили тетивы луков… Я и Элина выбрали одну цель, и теперь она неподвижно лежала на быстро окрашивающейся кровью воде. Две птицы убили и братья. Стая, вместо ожидаемого нами взлета и бегства, с шумом и гоготом кинулась из воды в заросли. Лишь предусмотрительность, с какой мы устроили свою засаду, спасла нас всех от мести пернатых. Если бы они нас обнаружили, то схватка с волками могла показаться цветочками! Гуси буквально пробили своими тушами брешь в кустарниках, отойдя от берега почти на сто метров. Но после, бестолково потоптавшись и не найдя своих обидчиков, опять бросились в воду, и, уже там, набирая скорость и тяжело махая крыльями, быстро унеслись вдаль, покинув наш берег. Если бы им пришло в голову исследовать заросли получше…

Провожая взглядом их полет, я с облегчением вздохнул… И — в который уже раз! — зарекся впредь поступать столь необдуманно. Ната хладнокровно добила воздушного гиганта точным ударом топорика — он раскроил птице голову, прекратив ее мучения. Братья прикончили своих камнями — подойти ближе они не решились, а стрел жалели. Удар когтистой и перепончатой лапы мог запросто отбросить смельчака на пару метров, не говоря о том, что последствия от него могли стать фатальными. В самом деле, возле берега, ударяясь волнами прибоя о камни, валялись такие создания, что при ближайшем рассмотрении я вслух произнес, что предпочту встретиться один на один с парочкой свирепых собак, чем с одной подобной птичкой. Ната резонно заметила, что в свирепости, первые, пожалуй, будут все-таки, хлеще…

Мясо птиц оказалось вполне съедобным, хоть и несколько жестким. По примеру братьев, мы изрубили нашу тушу в куски и подвесили коптиться на солнце, дополняя дымом от костра.

Старший, Чага, поглаживая ладонью туго набитый живот, блаженно раскинулся на траве, подставляя легкому ветерку оголенный мускулистый торс. Второй — Чер — посмеиваясь, принял из рук Элины чашку с отваром и, хлебнув, поведал нам одну историю, которой я тогда не придал значения, как оказалось, зря…

— …И тогда он начал всем говорить, что так жить больше нельзя. Мол, если нет на земле никакой власти, то есть та власть, против которой никто не посмеет выступить. А раз погибли все, кто эту власть олицетворял в прошлом, то он, Святоша, призван самим небом для того, чтобы своими устами доводить до не ведающих, слово Божие…

— Ну и что? Он ведь, священник? Значит, пусть доводит свое слово! — Шейла пожала плечами. Мы смолчали — я ничего не забыл из угроз Святоши, а девочкам, едва не ставшим жертвами его прихвостней, причин защищать «монашка» не наблюдалось. Элина лишь скорчила гримасу, да мотнула головой, распуская свои густые волосы по спине и плечам. Младший из братьев только вздохнул, смотря на это великолепие.

— Как знать… Нашлись такие, кому это не по нраву? — я решил отвлечь его внимание от откровенно кокетничающей, юной подруги. Чер непонимающе посмотрел на меня:

— А? Что? А… Да. Он опять столкнулся с Белой Совой.

— Индеец решил помериться с ним, на ниве теологии?

— Ну, тут разные интересы, если можно так выразиться. Наш друг, Белая Сова, хоть и надежный парень, но немного со странностями, ведь так?

Я неопределенно кивнул, не говорить же, в самом деле, ему о своих подозрениях на счет человека, которому мы доверяли. Тем более что и сами братья считали его своим другом.

— Ну, вот и сцепились они…

— Сцепились? Они что, подрались? — Ната сразу проявила интерес к беседе, хоть до того сидела неподвижно и молча вслушивалась в наш разговор.

Лежавший Чага только улыбнулся:

— Нет, не подрались. Святоша, конечно, мужик крупный и не размазня, как некоторые, но до индейца ему далеко. Мне кажется, если кто задумает того ударить — и дня не проживет! Да и помнят в поселке о твоем поступке, когда вы моего братца помогли спасти…и своих жен отбивали. И то, что это именно ты охоту затеял, которая им принесла и мясо, и шкуры — это тоже, не забывается. А про то, что ты друг индейца — все прекрасно знают. Кому охота связываться не только с ним, но и с тобой? Случай с Белым до сих пор у всех на слуху. Нет, они просто поспорили…

Ната вполголоса заметила:

— Все, Дар, наш общий друг тебя, кажется, крепко подставил…

Я отмахнулся и спросил Чера:

— О чем?

— В принципе — кому владеть душами людей в долине. Все остальное — слова…

Я с интересом посмотрел на младшего из братьев. Под таким кратким определением возникшей ситуации, проглядывался трезвый, аналитический ум, не раздавленный свалившимися на его голову изменениями. Было очевидно, что он несколько прохладно относится и к Сове, и к Святоше, а точнее — к мировоззрению как одного, так и другого.

— И кто победил?

— Никто.

Он отхлебнул глоток и попросил Лину налить еще.

— Святоша утверждал свое, Сова — свое. А мы слушали. А потом все разошлись. Но если наш друг говорил спокойно, по крайней мере, держа себя в руках, то Святоша весь брызгал пеной и поминал имя бога, всуе…

Я улыбнулся. Ната запустила мне пальцы в шевелюру и с упреком сказала:

— Тебе смешно? Но ведь, Сова…

— Знаю. Наш друг. Но мне тоже не все нравится в его изречениях. Или, если хочешь, учениях. Я не хочу иметь посредников между собой и небом! Да и не верю я ни в какое небо, будь оно хоть языческим, как у нашего индейца, или тысячелетним и незыблемым, как у монаха. Тебе оно помогло? Я не молился, когда падал в пропасть — я искал глазами, за что ухватиться…

— Эх ты, отступник…

Элина, перестав дразнить младшего брата, повернулась в нашу сторону:

— Дался вам этот спор? Ну, путь один одно говорит, а другой — другое… Что, от этого что-то изменится? Я тоже ни во что не верю — так мне и все равно!

— Как ты не понимаешь? — мягко заметила Ната. — Это ведь спор будущего.

— Будущего? Не смеши, Натка! Какого будущего? Да мне и в голову не могло прийти, что оно будет вот таким! Чтобы я сменила подиум на камни и колючий кустарник, а платья от кутюр — на шкуры диких зверей? А ты говоришь — будущее… Нет у нас никакого будущего, и все тут. Живем одним днем, ему и радуемся. И хорошо, что живем! Умирать, что-то, не хочется! А так — солнце светит, травка пахнет, вода чистая — что еще надо? Не нужно мне никакой религии — ни индейской, ни монашеской. Раз так сложилось, что все мы сейчас вынуждены жить, как наши предки из каменного века, то это не означает, что и походить должны на них во всем. Что-то я плохо себе представляю, как буду заклинать тушу убитого свинорыла… или просить небо отпустить мне грехи за ночь, проведенную с нашим мужем! Склоняться в поклонах и биться головой о землю, прося отпущение грехов у Святоши? Скорее, я ему камнем на его же лбу, крест нарисую! Что в лоб, что по лбу — а мне ничего не надо. Вот мой дух и мой бог! — она поднырнула под мою руку. — Ему я и буду молиться, если что… и грешить буду!

Она звонко рассмеялась. Братья только переглянулись. Старший, с улыбкой, заметил:

— У тебя веселые подруги. В поселке девушки больше плачут или молчат.

— Но ведь есть, почему? — вставила Ната.

— Есть… Мы не спорим. Только, что толку, плакать? Ушедшего не вернешь. А слезами горю не поможешь. От тоски, знаешь, тоже умирают!

— Не умрут, — спокойно сказала Ната. — Кто тосковал очень сильно — уже умер. А эти, раз выдержали, значит, будут жить и дальше.

— Ты…суровая, — промолвил он без осуждения. — Наверное, так и надо сейчас, ко всему относиться. Но не всегда получается.

— Я вовсе не о том хотела сказать, — Ната перевела взгляд на девушек. — Плачут в поселке не только, по прошлому…

Шейла успокаивающе провела ладонью.

— Эта шайка притихла — они считают, что, если кто-нибудь, на них пожалуется, то вы выполните свое обещание.

— Свое обещание?

— Ну да! Весь поселок слышал, как вы сказали Белому и его дружку, что убьете любого, если на него укажут девушки!

— Я так говорил?

От изумления я только водил головой, смотря то на девушек, то на братьев. Чага рассмеялся:

— Вот так приходит слава! Смирись, Дар. От этого уже никуда не деться.

— Вы давно видели Сову? — мне захотелось сменить тему.

— Да нет, не очень. Он бывает иногда — учит мужчин правильно ставить ловушки на зверя и делать оружие. Охота многим раскрыла глаза, откапывать коренья теперь хотят лишь единицы. Люди помнят — в свое время, без его помощи, некоторые бы просто умерли с голоду.

— Он приносит мясо? На всех не напасешься…

— Скорее, показывает, как добыть его самим. А некоторым, вроде Дока — да, бывает… Собственно, пожилых в долине почти нет, они погибли в числе первых. Те, кто уцелел, могут позаботиться о себе сами. Старше пятидесяти несколько, как Стопарь и его жена — Туча, ну там, еще несколько женщин и мужчин. Всех не помню. В поселке, самый старый — это Док.

— А Карга?

— Да, та старше всех. Ушла куда-то… Говорят — она увязалась с одним из одиночек, вроде Совы, и промышляет теперь где-то на окраине Черного леса. Но лес большой… Да и зачем она вам? Вредная старуха. Правда, Док тоже поворчать любит.

— Ну, от него, есть какой-то толк… Он лечит. А другие — просто ноют и без конца вспоминают прошлое… — вставил младший. — А что толку его вспоминать? Мне духи Совы безразличны, но он хоть не скулит, как многие. Нет, если и выбирать между ним и монахом, то уж лучше индеец. Наш Сова, хоть верит в то, что говорит…

На груди парня красовалось несколько волчьих когтей, а также, более крупных, взятых у свинорылов. Видимо, он встречался и с этими коварными созданиями, способными напасть в самое неожиданное время, прямо из-под земли. Он заметил мой взгляд и дотронулся до самого большого клыка:

— …Убил одним из первых! Никогда раньше, не то, что на волка, на щенка руку не поднимал!

— Он меня спасал… — улыбнулась охотнику Шейла. — Я коренья искала, потом в яму провалилась. Эта тварь меня на спину повалила. Чер его одним ножом достал! А мне отметина! — она откинула волосы вбок, и мы увидели рубец на плече.

Продемонстрировав шрам, Шейла прилегла рядом со старшим братом и положила голову на грудь охотника. Мы обменялись молниеносными взглядами с Натой — теперь становилась понятной затаенная грусть парня…

— Мы в городе жили, — пояснил старший. — Об охоте только в кино, да по телеку. Пока все не случилось. Это вот, брат мой — сельский механизатор. Ему привычнее.

— Я тоже, — без эмоций вставил я реплику. — А теперь не вспоминаю о нем.

— И правильно делаешь, — поддержал меня Чага. — Так спокойнее… Не нужно ломать себе голову над бессмысленными надеждами. Я вот, автомеханик классный, а Чер — математик. А теперь он самый лучший следопыт в долине — это и сам Сова признал.

— А по мне, — Ната решительно поджала губы. — Так уж лучше так. Эта жизнь, хоть она и страшная, но она — наша! Мы сами себе хозяева, сами решаем, куда пойти и кого слушать. Нет законов? Ну и пусть! Зачем они в степи? Никто не станет тебе указывать, что делать и как делать! А главное, сейчас сразу видно, кто есть, кто, и что он из себя представляет. Тот же Сова! Он тоже, бывший учитель… А сейчас, он — мужчина! Воин! Охотник!

— Индеец, одним словом, — не удержавшись, съязвил Чага, посмеивающийся над запалом моей подруги.

Ната смерила его гневным взглядом:

— Пусть индеец! За его одеждой и повязкой на голове нет показухи ряженого! Он куда менее дикарь, чем те, кто считал себя цивилизованным, и сам превратился в зверя, когда привычный для них мир рухнул, заставив всех показать истинное лицо! Я знаю — наш друг всегда поможет и выручит! А такие, как Святоша, рады только мутить головы отчаявшимся да слабым. Овцам всегда легче, когда за них решает пастырь! Только, как бы этот провожатый, не оказался козлом-провокатором, ведущим стадо на убой!

Младший брат одобрительно захлопал в ладоши:

— Браво, Ната! Сова ошибся с твоим именем — надо было назвать не Маленьким Ветерком, а Бушующим Вихрем!

Она отмахнулась и села рядом со мной, обратно на свое место, с которого сорвалась в порыве… Элина погладила ее по голове:

— Малыш ты наш… Нужно ли так нервничать из-за каких-то, споров? Святоша далеко, в поселке. Мы — сами по себе. Сова — тоже. Не обращай ты внимания на них!

Ната тяжело вздохнула:

— Эх, Линка! Ты не понимаешь, рано или поздно, этот бывший священник не ограничиться одними спорами. Что-то подсказывает мне, что он захочет большего.

Я не стал говорить, что и сам предполагал подобное. Такие люди, как лже-монах, всегда стремились вначале увлечь души людей, а потом и их руки, и всегда в своих собственных целях. Но углубляться в эту тему не хотелось…

— Расскажите нам, что нового видели в прерии, как живут люди не только в поселке, но и на окраинах долины. Сова как-то говорил, есть несколько стойбищ в диких землях, и в них живет народа не меньше, чем возле скалистого озера!

— Да, — согласно промолвил Чага. — Живут. Чер там бывал и с некоторыми знаком. Сам я знаю поселение на краю болот, забрел однажды. Там живут охотники на лягушек, — он презрительно поморщился. — И дальше есть… Людей хватает в долине. Собственно, если бы вы постоянно приходили на праздник Мены — перезнакомились уже со всеми.

— И сколько всего?

— А кто его знает? Говорят, будто на болотах есть несколько семей, в основном из тех, кто решил остановиться, не рискуя продолжать движение по рвам и трещинам вглубь долины. А потом привыкли… Лягушек ловить проще, чем настоящее мясо — они не могут укусить или лягнуть копытами. И мяса в этих жабах хватает — я что-то не видел голодных лиц. Да ты и сам видел одного из этих болотных — Травника! Он с Совой дружит, значит, нам тоже вроде приятеля… Только все равно я, если в гости к нему попаду, лягушку жрать не стану!

— Наверное, — задумчиво произнесла Элина. — Раз там такие лягушки, то какие могут быть комары? И вся прочая нечисть, не меньше! Нет, не хотела бы я там оставаться на ночь…

Чер лениво бросил в огонь пару веток и добавил:

— Что им там нравится, ума не приложу? Хотя, человек ведь ко всему привыкает. Кто-то — к лягушкам. А кто-то, как мы, — предпочитает настоящее мясо.

— Откуда у вас такие прозвища…Черноногие?

Чер промолчал, а Чага пожал плечами:

— Ты же в курсе… Твой названный брат слегка не в себе, когда речь заходит об индейских племенах и их истории. Вот и с нами, когда мы впервые встретились, провел параллель…

— ?

Чага усмехнулся на наши недоуменные взгляды:

— Ага, мы тоже примерно так смотрели! Все просто… Сова как-то рассказал одну легенду. Было на его «исторической» родине одно племя…Черноногих. В общем, им пришлось спасаться от другого, гораздо более сильного и кровожадного, чем они сами — хотя, как он говорил, наши «однофамильцы» особой добротой тоже не отличались! В общем, бежали они — долго и тяжело, так как на пятках повисли преследователи. И вот так случилось, что отступать больше, вроде, как и некуда — путь преградил страшный степной пожар. Им оставалось или идти прямо в пекло, или вступать в неравный, и заведомо предсказуемый бой. И так, и так — кранты, одним словом. Ну, старейшины племени выбрали хоть минимальную, но надежду. Племя решило спастись от стрел и ножей врага в пламени. Шаманы стали просить духов позволить им выжить, воины — встречать противника! — а дети, женщины и старики направились прямо в огонь. И когда они приблизились к горящей траве — подул сильный ветер, который направил пламя в обратную сторону. Встречный огонь в считанные мгновения уничтожил остатки растительности, после чего угас, так как гореть там больше было нечему. Но это не означало, что испытания закончились — вместо открытого пламени под ногами индейцев лежали раскаленные угли… Ну и, племя пошло по этим углям.

Чага отпил глоток, устав от пересказа — а мы заворожено ждали продолжения.

— … Они преодолели прерии — но половина людей упала в пепел и сгорела заживо, все мужчины погибли, сдерживая натиск врага, а оставшиеся в живых получили памятную отметину — на их ногах, до колен, появились струпья от почерневшей в жаре, кожи. С тех пор они и стал зваться среди остальных племен прерий — Черноногие. Что до нас… — он спокойно задрал штанину. — Нас, конечно, никто не преследовал, но идти по раскаленным пескам пришлось почти целый день…

Ноги охотника до паха были покрыты шрамами, кожа сильно потемнела и резко отличалась цветом, от нормальной, на руках или лице.

— Вот так… Ну а имена — Чага, да Чер, получили чуть позже. Я в снадобьях не очень — так, случайно срубил нарост на дереве, когда совсем животы от голода свело. Заварили — вроде, помогло. Оттуда и прозвище. А Чер, сам себе такое выбрал. Сократил, так сказать, прозвище… Прижилось…

Подруги парней больше молчали. Мы видели, что они оценивающе смотрели на Элину, мало интересуясь нашим разговором. Шейла старалась делать это украдкой, а вторая напротив, буквально пилила девушку глазами. На Нату она вообще не обращала внимания, не считая ее соперницей. Та, из-за своего роста, многим казалась всего лишь подростком. Я спрятал усмешку, прикрыв лицо ладонью — на счет Наты многие ошибались, как ошибся и Белый, поплатившись за свое легкомыслие располосованной ладонью…

— Мы видели кабана…

Я вскинул глаза — кабан, это серьезно… Чага на мой немой вопрос скупо бросил:

— Не здесь.

— Где?

— Бродили с братком, у южной оконечности скалистого озера, там, среди камней и повстречали. Не то, что лоб в лоб — тогда мы б здесь не сидели! — а издали. Не соврать, шагах в тридцати, за укрытием. Там много скал и больших валунов, кустарник опять же, есть где спрятаться.

— Стадо?

— Парочка всего. Секач и матка. Поросят не заметили. Может, стадо, где и было, но мы не стали рисковать — дальше степи, а на открытом пространстве от этого зверя шансов нет. И так, довольны остались, что не они нас первыми заметили…

Чер кивнул, подтверждая рассказ брата:

— Секач размерами с быка… Клыки — по полметра, а то и более! Щетина до земли, глаза кровью налиты, морда страшенная. Матка чуть поменьше, но тоже, будь здоров! Мы потом подошли поближе, следы посмотреть — копыта, у этих ребят, вообще несоразмерные!

— Это у всех так, — вмешалась Элина. — Все животные, которые переродились, имеют какие-то слишком большие лапы, или копыта.

— Кстати, Чер… — я обернулся к младшему. — Ты, как Сова говорит, один из лучших следопытов… Поясни убогим, почему так? Зачем, той же крысе-трупоеду, такие ступни-блюдца?

— Для песка. Но, скорее — для снега.

Ответ парня мне не понравился — хоть я и ожидал нечто подобное. Я старался отогнать от себя мысли о предстоящей зиме, возможных морозах и лютых метелях с лавинами снега. Но, всякий раз завидев отпечатки любого животного, либо, находясь возле своей или чужой добычи, невольно смотрел на размеры копыт — и понимал, что природа, изменившая облик и даже повадки прежних зверей, не стала бы просто придавать им эти формы.

— Пустыни здесь вроде нет…

— Разве? — Чага скептически обернулся к Шейле, вмешавшейся в беседу своим замечанием. — А стеклянные земли к востоку от мертвого города? Помнится, ты, Дар, сам про них рассказывал… Барханы возле Каньона смерти? Там, до пропасти, день топать, если не больше!

— Думаю, все же не песок. — Чер спокойно остановил брата. — Наверное, именно, снег! С такими «лыжами», им любые сугробы нипочем. Иначе — зачем?

— Значит, зима?

Мы все сразу умолкли — говорить о том, какой может она оказаться, никто не хотел…

— Если лето… Если то, что мы считаем за Лето — уже столько месяцев, то, сколько продлится другой сезон?

Чага, став серьезным, привлек к себе Шейлу.

— Много… Но, может и не будет ее. Совсем. Док болтал — мы типа как всем материком дрейф сделали, к югу. На пару тысяч километров, или, что-то вроде того. Так что, где зима, а где и лето, без перерывов! Я вот на моря ездил, по турпутевке — вот где жизнь! Они о снеге лишь по ящику знают, и сезонов только два! Первый — лето от мая и по ноябрь, а второй — осень, дожди и ветер, не больше того. Ни курток зимних, ни шуб, ни дубаря, от которого скулы сводит! Эх, вот где я обзавидовался…

— Что не остался?

— Ну… — Чага изменился в лице. — Дома ждали. Было, кому…

— Прости…

Возле костра вновь воцарилась тишина. Я подумал о тех, ради кого приехал в этот город… Ната, возможно, вспомнила своих. А на ресницах Элины появилась слезинка. Я привлек ее к себе, девушка грустно улыбнулась, принимая ласку…

— Хватит о прошлом. Мало тем для беседы? Быть может, ваши спутницы что поведают? Или, у вас молчаливые девушки?

Младший закусил губу, а Чага улыбнулся.

— Ну… Это пока только к Шейле относится. Вот мой братец, все никак своею не обзаведется! Хотя девки за ним даже в прерии уходят, — он стрельнул глазами в неприятно исказившееся лицо второй женщины. — В долине баб много… Раза в три больше, чем мужчин — любая пойдет с тобой, куда хочешь, только позови. Да только Чер у нас, стеснительный больно! …

— А вы пользуетесь? — без выражения, тускло произнесла Ната.

— А твой друг, он пользуется? — Чага ответил ей вопросом на вопрос. — Мы же не слепые… Не осуждай и ты нас.

— А что, раз так скудно с мужиками, то теперь все девушки в долине ищут, с кем бы лечь? — Элина, продолжая лежать на моих коленях, вставила неожиданно довольно ядовитую реплику. Эти слова явно были адресованы черноволосой — ее косые взгляды уже начали выводить Элину из себя.

— Уймись, рыжая… — лениво, но с затаенной угрозой произнесла вторая девушка, до сих пор не проронившая ни единого слова. — Тебя, кто-нибудь, трогает? Нет. Вот и облизывай своего старичка… А нам предоставь самим решать за себя.

Элина неожиданно подскочила:

— Ах, рыжая?

Ната, недолго раздумывая, крепко ухватила ее за подол рубахи, заставив, опустится обратно. Она без особой жесткости, но твердо, заявила:

— Хватит. Вам что, крышу снесло?

— За что она меня обозвала? Снесу скальп и всех делов!

Чага расхохотался, а младший ухватил за руку, начавшую приподниматься, вторую девушку. Я без тени улыбки, заметил:

— Она может…

— Да я тоже, могу… — девушка с мрачными глазами зло смотрела на Элину.

— Хватит тебе, что прицепилась к людям? — Шейла приподнялась и с укором посмотрела на свою подругу. Та вырвалась из рук Чера, и, сплюнув на землю, ушла к реке, присев на берегу.

Младший и Чага, переглянувшись, встали и направились к ней. Мы слышали, как они что-то выговаривали своей спутнице, причем резко и на повышенных тонах. Шейла грустно прокомментировала:

— Моя вина. Я ее с собой взяла, надеялась, Чер перестанет…

Элина, без обиняков, спросила:

— За тобой ухаживать, да?

— Да… Я со старшим давно, почти с самого начала. А Чер всегда рядом, ну и… Влюбился, думает, что мы не видим ничего. Но я же не могу сразу с двумя братьями? И он мне, на самом деле, только как брат! А она увидела, как Чер на тебя смотрит, вот и взревновала. И меня, кстати, тоже ненавидит. Только молчит. Знает, что, если хоть слово скажет, ее Чага прогонит тут же. Она все надеется, что Чер с ней станет жить, по нормальному. Правда, что такое нормально, сейчас никто не скажет! А он… Спит, конечно. Он же мужчина, природа, свое требует. Только не нужна она ему. Сейчас, на самом деле, любую с собой позвать можно — никто не откажет. Избаловались, охотнички… Вот такая у нас история. Я уже жалею, что ее пригласила. Хотела отвлечь его от себя, а получилось только хуже.

Скандал вдали от нас, похоже, становился все сильнее. В конце концов, мы услышали хлесткий звук пощечины, вскрик девушки и брань старшего из братьев. После этого они вернулись, оставив понурую девушку у воды. Чага хмуро произнес:

— У твоей красавицы характер совсем не ангельский! Где такую нашел? Я раньше ее в долине не встречал!

— В горах, — лаконично ответил я, догадываясь, что старший, взвинченный ссорой, не посвящен в нашу историю.

— Что, в горах тоже живут люди?

— Вроде… Элина была в небольшой компании. Пока их не подстерегли и не истребили, всех, до единого. В живых осталась одна она…

Я говорил вполголоса, не желая, чтобы рассерженная девушка меня услышала. Но слух у золотоволосой ничем не уступал моему. Она разом сникла и позволила Нате сесть рядом — всякое упоминание о том, что произошло в предгорье, ее больно ранило. Я пожалел, что откровенничал с этими людьми — спокойствие девочки мне было дороже…

— Убили, говоришь? Давно в долине такого не творилось!

Младший отрицательно хмыкнул:

— Ты просто забыл… В первые дни всякое бывало, лучше не вспоминать. Когда мы в первый раз столкнулись с людьми — помнишь? У некоторых в мешках торчали обрубленные руки. Ты еще думал, что показалось. Тогда много странного происходило, это сейчас, привыкли…

Меня передернуло. Жуткая встреча с монстром в провале, рассказы Наты, побоище в предгорьях — все это указывало на то, что людоеды вовсе не такая редкость, как бы нам хотелось! Все замолчали. Упоминание о смерти людей, которые были спутниками Элины в первые, самые трудные дни, внесло в наш разговор грусть. Ната продолжала поглаживать ее по волосам, а та, прикрыв глаза, молча прижалась ко мне. Ната предложила:

— Давайте спать. Мы можем разместить всех, у нас места много. И безопасней — волки здесь редкость, но мало ли что?

— Спасибо. — Братья не стали отказываться.

Я отправил всех в дом, а сам, подумав, направился к одиноко стоявшей девушке…

— Стоило затевать ссору?

— А тебе какое что?

— Мне? — я пожал плечами. — Никакого. Не считая того, что это я тот самый старичок, которого они, как ты говоришь, облизывают…

— А разве нет?

— Мы живем… — я на секунду замялся, подыскивая нужное определение. — Семьей. Тебе это знакомо? Да, время у нас такое, что, звучит вроде фальшиво — но это так! И мои девочки не ищут ни у кого подпоры — они в состоянии сами за себя постоять. Будь в долине все такими — ни Святоша, ни, кто еще, не рискнул бы делать с остальными то, что хочет. Шельму знаешь? Ее тоже… сподвижники монаха. Я слышал, она в отместку кому-то кое-что отхватила — под самый корень!

— Шельма она и есть — имечко не зря получено.

— Кстати, а как твое?

— Зачем тебе оно? — она тоскливо подняла на меня свои глаза. — Все одно, забудешь уже завтра.

— Завтра — вряд ли. А не так слаб памятью. Но, если не хочешь — не говори. Ладно… Уже поздно. Пошли в дом — отдохнешь от всего.

— Для чего? Трахаться? Да, и если б так…Кому я там нужна? У Шейлы есть Чага…и Чер. Пусть хоть вдвоем ее дерут во все щели! У твоих соплюшек — ты. А у меня — никого!

— Мы — не последние люди в долине. Сейчас нет — будет потом. Ты достаточно красива, для того чтобы не бегать за каждым, кто носит штаны. Встретишь еще… И, не стоит из-за переживаний подвергать свою жизнь опасности. В реке могут появиться такие страшилища, что не успеешь и вскрикнуть.

Она испуганно шарахнулась ко мне, и я едва успел подхватить ее под талию. Девушка неожиданно прижалась и горячо зашептала, увлекая на землю:

— Хочешь, я тоже стану твоей подругой? Хочешь? Возьми меня, возьми! Раз я красивая!

— Перестань! — я вырвался из ее объятий — Нет. У меня есть подруги. И я не стремлюсь их коллекционировать. Ты… Выбери себе, лучше, кого-нибудь, другого. Не «старичка». И не Чера, раз все и так понимаешь.

— Побрезговал… Что ж, смотри, не пожалей потом. А хищников я не боюсь! Я сама — хищница! — она яростно стрельнула на меня глазами. — И знаешь, что еще? Про меня болтают, будто я могу навести порчу! А, между прочим, не зря болтают!

— Остынь. Ты сама не в себе.

— Глупец! — она хищно усмехнулась. — Это я не в себе? Это твои шлюшки не в себе! Думаешь, я не вижу, как эти две сучки истекают желанием? Думаешь, не слышу, как извивается под старшим братцем невинная Шейла? А младший, делая одолжение, трахает меня и представляет кого-то другого?

Она вскочила на камень и развела руки в стороны:

— Ну, так знай, Дар! Знай, раз про тебя болтают, как про будущего вождя… Прежде, чем ты им станешь — если еще станешь? — Вы все не раз содрогнетесь от боли! И боль эта близка! Черная стая выползет с нор, черная туча спускается с гор, черная сила, пьющая кровь, черная вести вернутся к вам вновь! Я, Ворона, призываю на всех вас беду!

Она метнулась в кусты и мгновенно пропала в кустарнике. Я с тяжелой душой вернулся обратно — искать ее в сумерках среди зарослей не имело смысла… И я был уверен, что мы вскоре услышим предсмертный крик девушки. Либо, найдем ее останки. Прерии — не место для прогулок, особенно ночью. Волки и койоты, рыскавшие возле кромки леса, не давали прохода никому…

Шейла, увидев, что я вернулся один, вздохнула и ничего не сказала. Чага, будучи более прямым, вслух заметил:

— Накаркала, поди, чего? И убежала? Она все время так поступает. Ты не тревожься, она живучая. Ворона и есть, ворона.

Я промолчал — поступок обиженной девушки был неприятен. Как бы там не шло, в долине не только Чага и Чер оставались мужчинами. Но молодым женщинам и девушкам требовались не только спутники по постели — с этим как раз проблем не возникало. Настоящие, способные встать на защиту во время опасности, ценились гораздо больше — а вот их то, оказалось мало…