I

В газете «Кавказское слово» [1917] Городецкий опубликовал статью о «Двенадцати». Городецкий писал:

«Нам доставлен корректурный оттиск новой книги Александра Блока «Двенадцать», в которую вошла эта новая поэма, или точнее, цикл стихотворений, и кроме того, большое стихотворение «Скифы»… Если бы даже эта поэма и не была посвящена изображению современной России, все равно она возбуждала бы большой интерес как произведение одного из сильнейших наших лириков, долго притом молчавшего и давно уже ставшего любимцем читателей…

Но интерес удваивается оттого, что, по доходящим сюда сведениям, Александр Блок примкнул к большевикам, и, таким образом, в его поэме соединяется интуиция свободного поэта с пристрастием партийного человека.

Многим казалось странным, как мог романтик, певец Прекрасной Дамы, трубадур стать большевиком. Но при ближайшем рассмотрении дело становится совершенно ясным. С одной стороны, в большевизме очень много свободной романтики. С другой стороны, известно, что Блок во время первой революции ходил с красным флагом впереди демонстрантов, что им написаны стихи о рыцаре Зимнего дворца, опустившем меч; а те, кто ближе знаком с его лирикой, знают, что максимализм вообще в природе Блока… в Блоке всегда было любопытство к народной, в частности, фабричной, среде; в результате его близость к большевикам вполне объяснима именно из его коренных качеств и свойств».

«Но, – пишет Городецкий, – по-видимому в привычную маску арлекинады не укладывается сложная картина современной России. И вот Блок переходит к другому сюжету, как фуги бегут картины снега, ветра, марша красноармейцев, и вдруг новый образ:

Этим образом – Христа, идущего впереди красногвардейцев, поэма кончается.

И ее конец – удачней всего в ней. Только тут голос поэта приобретает полноту и силу. Только тут найдена художественная мера между жизнью и поэзией, и только тут создана картина, убедительная и величавая… Блок, идя в ногу со второй революцией, не изменил себе самому ни в чем. Это большая победа. И если он, все видевший и переживший, мог сказать, что Христос идет впереди «двенадцати», он исполнил свой долг поэта – и в самом страшном находит прекрасное.

И он исполнили свой долг гражданина – всем ослепшим от бед показать выход и дать исцеление…»

II

Валентин Иннокентьевич Анненский-Кривич (1880–1936) – сын И. Ф. Анненского – вошел в историю русской литературы не столько как поэт, сколько как автор воспоминаний о своем отце.

Кривичу принадлежит оригинальная характеристика блоковской манеры чтения стихов как нового этапа декламационной традиции:

«Традиция старо-актерской декламации – всегда по строгим линейкам непогрешимого декламаторского транспаранта, с наигранным пафосом, замираниями и частыми «световыми эффектами» давно уже, конечно, отжила свой век; отжила его честно, и – почтим ее вставанием.

Прямой противоположностью ей явилась «белая» читка Блока. Да, именно – «белая». По-особенному прекрасная, по-особенному завораживающая и только ему, исключительно ему одному присущая. Я никогда не слышал, чтобы покойный поэт утверждал эту манеру как принцип, как особую школу. Он произносил свои стихи так, как говорил и вообще в жизни: бесстрастно, медленно, – я бы сказал, не совсем свободно, роняя слова. Когда я слушал Блока, мне всегда казалось, что поэт просто раскрывает перед нами одну из прекрасных страниц своих, предоставляя слушателям уже самим – буде им угодно – творить здесь «декламацию». И вместе с этим каждое мало-мальски чуткое ухо не могло не чувствовать, что в этой как бы намеренной бесстрастности глуховатого голоса, не освещавшего и не оттенявшего ни одного слова, таяться тончайшие модуляции.

Но – читка Блока и могла быть, повторюсь, только у Блока. И была она частью одного прекрасного и органичного целого, которое составляло и наружность поэта, и самые стихи, и его незабываемый голос.

Читка же «под Блока» будет, конечно, явной нелепостью».

* * *

«Кто слышал Блока, тому нельзя слушать его стихи в другом чтении» (С.М. Городецкий).