Руи довез ее до самого дома, несмотря на то, что Динка просила высадить у автобусной остановки. Но он настоял: «Говори, в какой двор заезжать». Спорить с ним не получалось, хотя Динка была не из тех людей, которые первыми отводят взгляд во время игры в гляделки. Что–то неуловимое в его интонации заставляло возражения неуверенно топтаться в воображаемой прихожей: им и хотелось всей толпой ринуться в распахнутую дверь, но почему–то не моглось.

Когда Руи остановил машину напротив ее дома, Динка поглядела на дверцу, потом со стыдом призналась:

— Я не знаю, как выйти.

В легковушках она никогда не ездила, а в автобусах и маршрутках двери открывались автоматически.

Руи, вместо того чтобы открыть ей дверь, оглянулся, потянулся к заднему сидению, а когда возвратился в прежнее положение, в руках у него была полуторалитровая пластиковая бутылка. Пустая.

— Вода у вас дома есть? Нальешь?

Динка нахмурилась. Он что, не может зайти в ближайший супермаркет и минералки купить?

— У нас только из–под крана.

Она надеялась, что из–под крана его не устроит. Наивная.

— Сойдет.

Динка собиралась взять бутылку, но Руи и не думал ее отдавать. Он потянулся через Динку к дверце — под его пальцами щелкнуло, дверца открылась.

— Выходи.

Динка послушалась, а когда он вышел из машины следом за ней, удивилась:

— А ты зачем идешь?

— Не хочу заставлять тебя бегать туда–сюда, — ответил он, захлопывая дверцу со стороны водителя. — Заодно смогу убедиться, что довел тебя до дома, и в Старый Город ты снова не рванешь.

— Я что, дурочка совсем — на ночь глядя в Старый Город переться?! — возмутилась девочка.

— У меня не спрашивай, — как ни в чем не бывало ответил он. — Тебе виднее. Дверцу закрой.

Динка сделала, как он сказал, и хотела возразить снова, но Руи не дал ей возможности.

— Ты не закрыла.

Девочка хлопнула дверцей еще раз — теперь уже со всей силы.

— Закрыла?

— Закрыла. Этот дом? Пошли.

Динка колебалась. Идея привести незнакомого человека прямо к дверям квартиры ей не нравилась. Ну и как поступить? Что бы она ни говорила, он все равно делает по–своему! Динка со смирением вздохнула. Ладно, он, конечно, чудовище, но не злодей же — все–таки жизнь ей спас, хотя запросто мог оставить в том разломе. А если он вздумал нажаловаться ее родителям — вот, мол, ваша девочка по чужим мирам Старого Города шатается, примите меры, — то зря надеется. Мачехи дома не должно быть — она раньше шести не возвращается, а сейчас только начало пятого.

— Ну? Идешь или тебя опять на руках нести?

Девочка уязвленно подскочила и быстро двинулась за ним. Мысленно проворчала:

«Надорвешься, хиляк. Носил уже».

Динка жила в галерейном доме без лифта. По торцевой лестнице она поднялась на шестой этаж. Руи не отставал, она все время слышала его шаги за спиной.

Странный он все–таки, на ходу думала Динка. По пути из Старого Города улыбался и подтрунивал над ней, а как только въехали в Новохараминск, стал неприветливым и строгим. Эти его перепады настроений немного пугали.

С лестницы Динка вышла на крытую галерею. С внешней стороны вперед тянулось бетонное ограждение, а с внутренней — чередовались друг с другом пронумерованные двери квартир и кухонные окна.

Вторая дверь от лестницы — пятьдесят вторая квартира. Девочка остановилась. Достала ключ из заднего кармана шорт, вставила в замочную скважину и два раза провернула. Протянула руку к Руи.

— Давай.

Не забыла при этом состроить недоверчивую мину. Пусть и не помышляет, что она его в квартиру пустит.

Руи с равнодушным видом вручил ей пустую бутылку.

Динка шмыгнула в прихожую и закрыла за собой дверь, оставив его на галерее. Сбросила с ног кеды и босиком забежала в кухню. Открыв кран с холодной водой, подставила под струю узкое горлышко. Когда бутылка наполнилась, закрыла кран и побежала обратно.

Руи успел отойти к бетонному ограждению и прислонился к нему поясницей: одна рука в кармане, в другой позвякивают ключи от машины. Динке было лень надевать кеды и она вышла на бетонный пол галереи босиком.

— Держи.

Руи взял бутылку из ее рук, а вместо «спасибо», сказал:

— Не езди больше одна в Старый Город. Это не место для детских игр.

Он уже повернулся, чтобы уйти, но Динка остановила его вопросом:

— Но ты ведь тоже по чужим мирам ходишь?

Динке, конечно, приятно было представлять его ангелом–хранителем, который пришел в мир, пахнущий серой, чтобы спасти ее. Но, если отбросить фантазии… Ясное дело, не для этого он там оказался. А значит, как и Динка, он бывает в Старом Городе, чтобы ходить в чужие миры.

— Не сравнивай меня с собой, малявка, — ответил Руи. — Взрослые приезжают туда не ради игр.

«Взрослые думают, что если ты ребенок, у тебя не может быть других причин, кроме игр», — подумала Динка, но вслух говорить не стала.

Не будет она ему ничего объяснять. Он все равно чужой.

— Надеюсь, сегодня ты испугалась достаточно сильно, чтобы это отбило у тебя охоту к приключениям, — сказал он.

«Зря надеешься», — подумала Динка.

Не существует такого страха, который отвадил бы ее от Старого Города. У нее там дело. Важное.

Она едва не ляпнула это вслух — уже на языке вертелось, — но услышала тонкий стук каблуков и непроизвольно повернулась на звук.

Со стороны дальней лестницы, вдоль шеренги дверей в их сторону направлялась женщина. Одета в коричневый костюм: прямая юбка до колен, короткий приталенный пиджак, под ним белая блуза простого покроя — стандартная офисная одежда. К бедру прижата, перекинутая ручкой через плечо, маленькая черная сумка. Каштановые волосы чуть ниже плеч распущены. Лицо портят только сжатые губы и глубокая поперечная складка на лбу.

Динка наморщила нос от досады и непроизвольно вжала голову в плечи. Таисия. И чего ее так рано с работы принесло? Девочка напряглась — сейчас начнется.

— Что происходит? — подойдя, хмуро спросила Таисия.

— Она ваша дочь? — вопросом на вопрос ответил Руи; видимо, по реакции Динки он догадался, что женщина ей не посторонняя, и решил задержаться.

У Таисии дернулась щека — раздражена, верный признак.

— Нет, ребенок моего мужа.

Косо глянула на Динку, потом враждебно покосилась на Руи.

— Ты кто такой и что с ней сделал?

Динка почувствовала себя виноватой. Легко представить, как она сейчас выглядит после той прогулки по миру, пахнущему серой: вся грязная, в воспаленных царапинах с запекшейся кровью. Вот Таисия и приняла Руи за какого–то маньяка.

— Я ничего ей не делал, — ответил он. — А вам, даже если она всего лишь падчерица, нужно лучше за ней следить. Девочка ездит в Старый Город и в одиночку слоняется по чужим мирам. Хорошо, что она умеет находить выход, но это все равно слишком опасно.

Таисия яростно зыркнула на Динку и со всей дури отвесила ей подзатыльник. У Динки чуть голова не отлетела.

— Паршивка маленькая! — рявкнула мачеха. — Я так и знала, что ты куда–нибудь вляпаешься!

«Да чего меня сегодня все бьют!? — мысленно простонала Динка. — Сговорились, что ли!?»

— Постойте, — вдруг опомнилась Таисия. — Что значит — «умеет находить выход»? Да какой нормальный ребенок сможет оттуда выбраться?! Это только мутанты спокойно там разгу…

Мачеха осеклась и вытаращилась на Динку, будто впервые ее увидела. Девочка от испуга резко отвела взгляд и заметила, как изменилось лицо Руи. Он хмурился, подозрительно глядя на Таисию и, кажется, уже жалел о своих словах.

— Парень, — не отводя напряженного и внезапно жадного взгляда от Динки, сказала Таисия, — если я сейчас правильно поняла, ты притащил эту паршивку домой из Старого Города. Спасибо на этом, дальше я сама с ней разберусь. Можешь идти.

Заметив, что Руи не двигается с места, Таисия подняла на него вопросительный взгляд.

— Хочешь вознаграждения? Сколько?

Руи вздохнул.

— Ничего не надо. — И с ударением добавил: — Надеюсь, с ней все будет в порядке.

Таисия не ответила, только раздраженно хмыкнула и, затолкав Динку в квартиру, захлопнула дверь перед его носом.

Повернувшись к девочке, она угрожающе двинулась в ее сторону, заставляя Динку пятиться.

— А ну–ка объясни, что все это значит.

— А что такого?

— Не прикидывайся дурочкой! — заорала Таисия. — О чем говорил тот парень? Это правда, что ты шляешься по чужим мирам Хараминска?

— Да разочек была, — самым невинным тоном соврала Динка, не забывая отступать по коридору назад.

— Не ври! Этот, — она ткнула большим пальцем себе за спину, указывая на дверь, — сказал, что ты постоянно туда ездишь!

— Не знаю, — промямлила девочка. — Он, наверное, не про меня говорил. С кем–то перепутал. А я всего разочек…

— Врешь! — рявкнула Таисия. — По глазам вижу — врешь! Я догадывалась, что ты тайком приключения где–то на свою тощую задницу ищешь, но чтобы Хараминск!.. А если бы ты попалась военным? Была бы взрослой, сама бы расхлебывала! Но учитывая, что ты несовершеннолетняя, на меня повесят штраф! Откуда у меня при моей зарплате такие деньги!?

Мачеха сделала еще один шаг, и Динка, отпрянув, прилипла спиной к стене — коридор закончился. Девочка была уверена, что Таисия снова ее ударит, но…

— А я думаю, ему ты как раз сказала правду, — резко понизила тон мачеха. — Наверняка похвастаться перед ним решила. Красивый мальчик. Взрослый для тебя слишком, но девочкам в твоем возрасте иногда хочется порисоваться перед красивыми взрослыми мальчиками. Правда, ведь?

«Лучше б она продолжала орать», — подумала Динка; вот теперь Таисия по–настоящему ее пугала.

И кто только Руи за язык дернул — сказать, что Динка по чужим мирам ходит? Она даже папе об этом побаивалась говорить, а уж Таисии — ни за что нельзя. От мачехи добра не жди. Она Динку всегда ненавидела. Не потому что Динка какая–то неправильная, просто мешает ей. Таисия хочет жить для себя, а приходится за Динкой присматривать. Ее это страшно бесит.

Таисия достала из кармана пачку сигарет и закурила. Динка от запаха сигаретного дыма поморщилась — мерзкий.

— Сколько раз ездила в Хараминск? — ледяным тоном спросила мачеха.

— Один.

— Я спрашиваю: сколько?!

От крика Динка вздрогнула.

— Два, — пробормотала она, отводя взгляд; дверь Динкиной комнаты всего в полутора метрах — как бы туда прошмыгнуть?

Таисия нервно раздавила сигарету о пачку.

— Значит, не хочешь по–хорошему?

Она сузила глаза и посмотрела на Динку с неприкрытой ненавистью.

— Твой отец сейчас не больше, чем растение. И эта обуза лежит на моих плечах. А ты как будто нарочно постоянно добавляешь мне проблем.

У Динки сердце камнем ухнуло вниз — так обидно стало. Весь страх перед мачехой каким–то образом обратился в злость и заклокотал внутри, как кипящая вода.

— Между прочим, ты тоже в любой момент можешь стать растением! — ответив Таисии непокорным взглядом, заявила девочка. — Вчера хараминская кома пришла за папой, а завтра она придет за тобой! Поняла!?

Таисия застыла с потрясенным лицом, а Динка, воспользовавшись паузой, бросилась в свою комнату. Но стоило ей закрыться на щеколду, как дверь сотрясло от удара.

— Дрянь маленькая! — рявкнула с той стороны двери Таисия. — Я о ней забочусь, жизнь на нее свою трачу, а она мне смерти желает! Это твоя благодарность?!

Динка зажала уши руками. Крик, правда, все равно было слышно, но хоть слов не разобрать — уже легче.

Таисия тарабанила в дверь еще минут пять, а ее вопли не утихали. Динка все это время не убирала пальцы от ушей. А что там слушать? Можно подумать, Таисия что–то новое скажет. Когда мачеха начинала на нее кричать, то становилась похожа на заезженную пластинку: Динка неблагодарная, бессовестная, от нее куча проблем, и она постоянно усложняет ей жизнь. А когда перечень Динкиных недостатков заканчивался, Таисия зачитывала его по новой: неблагодарная, бессовестная и так далее.

В конце концов мачехе надоело стоять под дверью и она ушла. Динка еще какое–то время слышала, как Таисия громко ругается то из своей спальни, то из коридора. Уже не орет, но и не замолкает пока.

Отняв руки от ушей — пальцы ныли от напряжения, — Динка откинулась назад и растянулась прямо на полу. Закрыла глаза.

Перед мысленным взором возникли сорванные со столбов провода, дома с темными провалами окон, пыльные безлюдные улицы. В такие моменты ей хотелось убежать в Старый Город. Там царила тишина. Кому–то она, может, и казалась гнетущей, но Динку тишина Старого Города всегда завораживала.

За дверью послышался шум воды — Таисия закрылась в ванной. Динка подошла к подоконнику и тихонько включила радио. Телевизор она уже давно не смотрела. Он стоял в комнате Таисии.

Раньше Динка называла ее папиной комнатой и заходила туда часто. Вечерами вместе с папой смотрела сериалы про инопланетян или охотников на нечисть — даже присутствие мачехи ей не мешало. Но теперь Динка туда не заходит. Ей и без телевизора хорошо. Радио — тоже отличная компания.

Радио говорило с Динкой голосами десяти радиостанций. Она слушала их все. Вчера — голос радио «РокЛидер». Сегодня — голос радио «Пульсар». Завтра — голос радио «Эхо столицы». Ну и так далее. Динка не любила, когда каждый день одно и то же.

Кнопка под ее пальцами перескочила на очередную волну, и Динка вовсе не удивилась, второй раз за день услышав знакомую песню. Right Now. Stone.

По английскому у Динки были четверки — до пятерок не дотягивала. Ей было неинтересно учиться по учебникам, вникать в правила, поэтому, как говорил англичанин, в ее знаниях было много пробелов. Зато она хорошо усваивала на слух. И запоминала. А еще могла говорить прямо как американка — не отличишь. Учитель всегда восхищенно ахал: «Такое произношение может быть только от природы!». За произношение он прощал Динке даже «пробелы в знаниях». Когда нужно было перевести задание из учебника, она спотыкалась на каждом втором слове, но легко переводила песни, которые слышала по радио. Вот и сейчас перевела без усилий:

Динка забралась на подоконник и прислонилась к стенке оконного проема. В открытую форточку подул ветер. Девочка зажмурилась от удовольствия. Какое–то время она так и сидела, блаженствуя: в уши льется классная музыка, а макушку нежно теребит прохладными пальцами сквозняк.

В животе у Динки внезапно заурчало. Ну ясное дело, ее желудок возмущается. Утром на скорую руку позавтракала бутербродом с колбасой, а с собой взяла только пачку галетного печенья, которое съела задолго до обеда. Но Динка прекрасно знала, что сразу после ванной Таисия пойдет на кухню, а попадаться ей на глаза не хотелось. Придется ждать. Терпи, желудок.

Только час спустя за стеной, в комнате Таисии, на несколько голосов заговорил телевизор. Наверное, включила одно из своих любимых ток–шоу — она их каждый вечер смотрела, не пропускала никогда. Зато теперь, наконец, можно выйти из комнаты — Динка умирала от голода. Но сначала — в ванную. Тело от грязи чужих миров уже чесалось.

Динка тихо, чтобы мачеха не услышала, прошла по коридору до ванной и закрылась изнутри на щеколду. И почему ей приходиться красться, как будто она воришка? Эту квартиру папе и Динке дали на двоих — как пострадавшим от Апокалипсиса. Но хозяйкой здесь чувствует себя Таисия, а она, Динка, ходит на цыпочках.

Девочка открыла кран с теплой водой. Душ сломался, а Таисия никак не купит новый. Придется лезть в ванну.

— Я камень, — с тяжелым вздохом тихо произнесла Динка. — Я падаю вниз.

Девочка собрала волосы, скрутила туго и заколола на затылке заколкой–крабиком. Заткнула водосток пробкой и перевела еще одну строчку из песни, которая даже вдали от радио продолжала звучать у нее в голове:

— Я не чувствую боли.

Стянула с себя майку и шорты. Жуть, грязища какая. И Руи позволил ей в такой одежде сесть в его машину? Бедное сиденье. Бросила одежду в корзину для стирки, и перевела следующую строку:

— Я превращаюсь в камень прямо сейчас.

Забралась в ванну.

— Прямо сейчас.

Села в теплую воду.

— Прямо сейчас.

Обняв колени, вздохнула.

— Классная все–таки песня, — безжизненным голосом сказала девочка своему отражению в воде и добавила: — Хочу превратиться в камень. Прямо сейчас.

Было невыносимо ощущать себя такой беспомощной. Единственный родной человек того и гляди навсегда исчезнет из ее жизни. Уже два года в коме. В любой момент его долгий сон может закончиться. Вот только пробуждения не будет. Что, если свой последний вздох он делает в эту самую минуту? А она даже не знает. И ничего не может сделать. Ничегошеньки. И правда — лучше быть камнем и ничего не чувствовать. Совсем–совсем ничего не чувствовать.

В Зоне Апокалипсиса частым явлением была хараминская кома. Человек внезапно впадал в глубокий сон — и начинал слабеть. Чах на глазах. Продлиться это состояние могло месяц, а могло и несколько лет, но рано или поздно наступала смерть мозга. Никаких причин для комы не было. Ни серьезных заболеваний, ни травм. Объяснить происходящее медицина не могла.

Объяснений не было, но в народе бытовало мнение, что души коматозников уходят в Старый Город. Возвращаются домой. Ведь эта кома не случайно называлась хараминской — в таинственный глубокий сон впадали только те, кто находился в Старом Городе в День Апокалипсиса.

Динка читала, что по статистике в Хараминске проживало триста восемьдесят тысяч жителей. В «день цветных воронок» погибло или пропало без вести пятьдесят тысяч. Около двух сотен вернулось в течение года, но все вернувшиеся были мутантами, а среди коматозников не было ни одного мутанта. По самым приблизительным подсчетам получалось, что бывших жителей Хараминска — не измененных чужими мирами — было никак не меньше трехсот тысяч.

Триста тысяч человек. Целый город. Иногда Динка спрашивала себя, неужели рано или поздно все эти люди впадут в кому?

Уснут, чтобы во сне вернуться домой.

Впрочем, иногда они возвращались не только туда, но и оттуда. Один из тридцати коматозников пробуждался ото сна. Этот один из тридцати давал надежду всем остальным.

Перед тем как заснуть в эту ночь, Динка вспомнила Руи. Те люди, возле желтого микроавтобуса, они ведь были с ним. Так как же он оказался в мире, пахнущем серой, один? Он, конечно, не ее ангел–хранитель, и вообще никакой не ангел, но все–таки интересно… Что он там делал?

* * *

Утром Динка столкнулась на кухне с Таисией. Увидела мачеху и застыла на пороге. Проснувшись, она нарочно не торопилась вскакивать с постели. Хотела убедиться, что мачеха уже ушла на работу. На часах было больше восьми, а в квартире стояла тишина. Вот Динка и решила, что Таисии нет дома.

Удивление при виде мачехи, пьющей кофе за кухонным столом, было неприятным. Разве она не должна была уйти еще час назад? У нее же рабочий день в восемь утра начинается!

— Чего рожи корчишь? — спокойно спросила Таисия, заметив Динку в дверях. — Мне сегодня позже на работу.

Динка молча развернулась на сто восемьдесят градусов, намереваясь вернуться к себе в комнату и подождать, пока кухня освободится.

— А ну–ка стой.

Девочка поморщилась и недовольно повернулась.

— Сегодня из дома ни ногой, — велела Таисия. — Хватит, вчера нагулялась.

— Я хотела папу навестить, — упрямо нахмурилась Динка.

— Папу? — зачем–то переспросила Таисия. — Папу навести, конечно. И сразу домой. Ясно?

Динка удивленно моргнула. Мачеха вела себя странно — спокойная какая–то и, кажется, не злится. Динке это не понравилось, но хоть не орет, и на том спасибо.

— Ладно.

Таисия подошла к мойке, сполоснула чашку и поставила на сушилку. Проходя мимо Динки, обронила:

— Если вернусь, а тебя нет дома, запрещу навещать отца, поняла?

Спустя две минуты в коридоре хлопнула дверь — мачеха ушла, — а Динка продолжала стоять, будто приклеенная к месту.

Угроза Таисии все еще звучала в ее ушах. Запретит навещать отца? Как она это сделает, интересно?

Запугивает, решила Динка. У мачехи и возможности–то нет — проконтролировать, чтобы Динка не ходила в больницу к папе. Не посадит же она ее в клетку?

Но все–таки, пожалуй, в ближайшие дни лучше вести себя тихо. И уж конечно, никаких поездок в Старый Город. В конце концов… откуда Динке знать, на что способны взрослые?

Динка спокойно позавтракала и выпила сока. Посидела на кухне в тишине, пока стакан не опустел. Быть одной дома ей нравилось. Никто не кричит, нет нужды прятаться в своей комнате — раздолье. Собственно говоря, в последние два года, Динка чувствовала себя в этой квартире как дома, только когда оставалась одна.

Решив проведать папу пораньше, чтобы не злить Таисию поздним возвращением домой, Динка встала из–за стола, помыла посуду, переоделась и, прихватив с собой свой маленький радиоприемник, вышла из квартиры.

* * *

В областной больнице целый корпус был выделен для таких пациентов, как Динкин папа. Хараминских каматозников везли сюда со всего региона — больница была переполнена. Но совсем скоро должна была появиться новая клиника в Загородном районе. Динка случайно узнала. Она много раз проезжала мимо Загородного, видела стройку, но не знала, что это будет. А как–то услышала разговор двух женщин в маршрутке, мол, строят новую больницу.

Вообще, строек в Новохараминске было много. Динкины десять лет жизни в этом городе — сплошная стройка. Новые жилые микрорайоны, новые школы, больницы, детские сады.

Перед тем, как войти в отделение, Динка надела на ноги бахилы — голубенькие пакетики на резинках. В коридоре ей встретилась одна из медсестер. Улыбнулась и поздоровалась. Здесь все друг друга знали: медперсонал — родственников, которые часто проведывали пациентов–коматозников, родственники — медсестер и врачей. А вот и папина палата.

Динка подошла к койке и, подвинув стул, села рядом. Со вздохом посмотрела на папу. Лицо бледное. К верхней губе подведена тоненькая трубка, подающая кислород. В капельнице падают капля за каплей — прозрачная жидкость по второй трубке медленно ползет в вену на худой руке. Аппарат рядом с койкой тихо пикает. Монитор чертит непонятные графики.

Взяв папу за руку, Динка не в первый раз удивилась — едва теплая. А ведь на улице середина лета. Жара.

— Ты меня слышишь, па? — спросила девочка.

Нет ответа.

Немного помолчав, Динка сказала:

— Не уходи далеко, пап. Пожалуйста. Я тебя найду, обещаю. Я обязательно тебя найду и верну обратно. Я уже кучу миров в Старом Городе облазила. Ты только не уходи далеко. Старый Город очень большой. Если ты уйдешь совсем–совсем далеко и заблудишься, мне будет трудно тебя найти. Не уходи далеко, ладно? Ты же меня не бросишь, да? У меня, кроме тебя, никого нет. Таисия… Она меня не любит. Сильно.

Все это Динка, приходя сюда, повторяла, как мантру, каждый раз. Ей казалось, папа слышит и все понимает. Только ответить не может.

В палате, отделенные друг от друга ширмами, были и другие пациенты. Такие же спящие, как и Динкин папа. Иногда Динка представляла себе, как их души все вместе бредут по шоссе в сторону Старого Города. По раскаленному летнему асфальту. По зимней пороше. Невидимые для проезжающих машин. Невидимые, наверное, даже для летающих в небе над дорогой птиц.

В Зоне Апокалипсиса были свои легенды. Души коматозников, уходящие в Старый Город, — лишь одна из них. Динка не знала, правда это или выдумка. Но если врачи не могут заставить папу проснуться, то почему ей не поискать его в Хараминске? Хотя, если по правде, Динка была почти уверена, что людская молва не врет. Ведь не случайно люди, которые выходили из комы, говорили, что все это время им снился только один сон — Старый Город с его безлюдными улицами.

Динка включила радио и нашла волну, где с утра до вечера крутили музыку ретро. На этой волне она часто слышала папины любимые песни. Убавив громкость, чтобы сильно не шуметь, Динка поставила радио на пол.

— Знаешь, пап, а я тут кое с кем познакомилась, когда была в Старом Городе. Я там в такую…

Динка запнулась. Даже если папа спит и не может проснуться, наверное, лучше не рассказывать ему, в какую передрягу она попала в одном из миров Старого Города. Подробности можно и опустить.

— Он меня спас. Честное слово! По–настоящему, как в кино. Хотя вообще–то, на главного героя он не тянет. Во–первых, хиляк. Еле тащил меня, представляешь! Хоть и взрослый уже. А во–вторых, то еще чудовище, он мне…

Динка снова не договорила. О том, что ей отвесили оплеуху, наверное, тоже упоминать не стоит.

— А вечером Таисия…

Девочке в третий раз пришлось замолчать на середине фразы. Пожалуй, и о ссоре с мачехой лучше умолчать.

Динка тяжело вздохнула. Как так выходит, что навещая папу, она ничего не может ему рассказать о своей ежедневной жизни?

— В общем, па… у меня продолжаются летние каникулы, — подытожила девочка.

Уходя из больницы, Динка подумала: а может, все–таки ну ее — Таисию? Плюнуть на все угрозы и совершать вылазки в Старый Город, как и задумывала. До конца летних каникул осталось полтора месяца. Когда начнется школа, Динка сможет продолжить свои поиски в чужих мирах только по выходным, да и то не каждый раз. А там и холода наступят — вообще придется поездки прекратить.

Решено. Завтра же, только Таисия уйдет на работу, Динка сядет на маршрутку и поедет в Хараминск. И что ей мачеха сделает, в конце концов?

* * *

Вернувшись, Динка первым делом пошла на кухню. Надо поесть, пока Таисии нет — в присутствии мачехи ей кусок в горло не лезет, — а потом засесть у себя в комнате и не высовываться. Сегодня изображаем пай–девочку.

Динка открыла холодильник и достала майонез. Кашу варить лень — проще наделать бутербродов. Отрезала от буханки два ломтика хлеба и, намазав майонезом, положила на тарелку. Поставив на плиту чайник, вернулась к столу. Майонез был пресный — Таисия всегда покупала диетический, с низким процентом жирности. Боялась растолстеть. Динка такой не любила, но раз другого нет, то ничего не поделаешь — кривилась, но ела.

Чайник как раз начал посвистывать, когда до ушей Динки донеслись звуки со стороны галереи — шаги нескольких пар ног. Девочка подняла руку с бутербродом, открыла рот, чтобы откусить, да так и застыла — шаги затихли и, кажется, совсем рядом. Отложив бутерброд, Динка встала со стула и приблизилась к кухонному окну. У дверей их квартиры стояли люди.

Сначала Динка увидела Таисию — открыла сумку, что–то ищет, ключи, наверное. Кого это она домой привела, интересно? У них гостей сто лет не было. Рядом с мачехой — высокий сухопарый человек в кремовом костюме. Лица не разглядеть, очки только. Из–за сивой головы Динка решила, что старик. За этой странной парочкой стояло еще двое, но девочке их видно не было. Однако в тот самый момент, когда Таисия наконец нашла ключи, один из задних вышел из–за плеча старика. Одет он был в белое, как врач, только халат короткий совсем. Не халат даже, а куртка. Нагрудный карман украшал какой–то символ. Динка прищурилась, чтобы рассмотреть…

Внутренности будто разом завязало в узел. Дыхание сбилось. Ладони похолодели.

«Нет! — полыхнуло в сознании Динки. — Нет–нет–нет-нет–нет!»

Белая буква «С» в синем ромбе — эмблема «Сотера». Динка знала, зачем пришли эти люди.

Она отпрянула от окна. Рванулась к выходу, но налетела на стул и с грохотом упала вместе с ним. Содрала кожу на обоих коленях и зашипела от боли. Сделала попытку встать — внезапно закружилась голова и резко потемнело в глазах. А в этой темноте раздались звуки: в прихожей щелкнул замок и на разные голоса зазвучала обувь — каблуки, твердая подошва, мягкая подошва.

Перед глазами Динки вмиг прояснилось.

«Ни за что! Ни за что, ни за что, ни за что!»

Она вскочила на ноги, оттолкнув стул. Тот с треском ударился о ножку стола, выдавая Динку гостям, и Динка побежала.

Она вылетела из кухни, но споткнулась о порог и потеряла один тапок. Чудом удержавшись на ногах, замедлилась ровно настолько, чтобы краем глаза увидеть в прихожей людей: офисный костюм Таисии, очки седоголового, белые халаты. Вместо того чтобы возвращать потерянный тапок, сбросила с ноги второй и стремглав рванула по коридору к своей комнате, шлепая босыми ногами по линолеуму.

— Это она! — ударил ей в спину голос Таисии, а следом раздался топот как минимум двух пар ног.

Динка влетела в комнату и задвинула щеколду. Попятилась, когда дверь под напором дрогнула. Девочка застыла, беспомощно глядя на местами облупленную поверхность двери.

«Только не это! Что делать? Что мне делать?!»

Из коридора слышались голоса, но говорили тихо — слов не разобрать. В дверь не ломились, но Динка была уверенна, что это временно. Просто так они не уйдут, иначе им не было смысла приходить.

Огляделась. Из окна не выпрыгнешь — шестой этаж. Спрятаться можно только в шкафу и под кроватью…

Спрятаться под кроватью? В шкафу? Глупо! Господи, это же смешно!

Ей не было смысла прятаться — они знали, что она в комнате, — но Динка все равно полезла в шкаф. Закрыла дверцу и сжалась в комок под зимней курткой и осенним пальто на вешалках. И почти сразу же раздался грохот и металлический лязг — дверь ее спальни, распахнувшись, ударилась о стену, а сорванный шпингалет отлетел на пол.

Послышались шаги — не каблуки Таисии, но и не мягкие подошвы, — твердые, неторопливые.

«Моль, — сжимая зубы от отчаянья, подумала Динка. — Я просто моль. Ты меня не увидишь. Меня нельзя увидеть. Я просто маленькая моль. Ну не находите меня, пожалуйста!»

Шаги остановились напротив шкафа, где она пряталась.

«Я не моль, я дура! — разозлилась на себя девочка. — Дура, дура, дура!!! Нужно было затаиться в кухне, дождаться, пока они пройдут мимо, в мою комнату, и тихо вылезти через окно на галерею… Ну почему я такая дура! Я же могла убежать!»

«Куда?» — спросил ее внутренний голос.

«Это правда, — самой себе ответила Динка, чувствуя, как веки наливаются горячей тяжестью. — Мне некуда деться. Негде спрятаться. Не к кому идти. У меня есть только папа, но… Я не хочу туда! Только не туда!»

— Ты же понимаешь, что прятаться бесполезно? — спросил голос снаружи, холодный и сиплый. — Выходи, я хочу с тобой поговорить.

Динка яростно помотала головой, как будто человек с той стороны мог ее видеть.

— Хорошо, поговорим через дверь, — легко согласился голос.

В комнате снова прозвучали шаги — невидимый для Динки гость прошел к окну, постоял немного, потом вернулся обратно; Динка слышала, как он сел на ее кровать.

— Давай поговорим о твоем отце.

Девочка широко распахнула глаза, ошеломленно таращась в темноту шкафа.

О папе? Почему он хочет говорить о папе? Разве они пришли не за ней?

— Твой отец лежит в коме уже два года, — продолжал гость за дверцей шкафа. — Знаешь ли ты, что хараминских коматозников, которые не пришли в сознание в течение двух лет, закон разрешает отключать от аппаратов?

Глаза Динки раскрылись еще шире.

— Знаешь, что значат для них эти аппараты?

Девочка в шкафу задрожала. Она знала — папа жил только благодаря им.

— Догадываешься, что будет с твоим отцом, если его отключить от системы искусственного жизнеобеспечения?

— Но папа ведь еще живой! — не выдержав, воскликнула Динка.

— Таких людей, как твой отец, называют растениями, — ответили ей. — Когда человек долго лежит в коме, его мозг медленно умирает. Возможно, твоему отцу уже не суждено вернуться к нормальной жизни.

— Неправда! — крикнула из шкафа Динка. — Вы не знаете точно! Они иногда просыпаются!

— Да, это верно, — согласился невидимый для Динки гость. — Шанс, что твой отец выйдет из комы, есть. Слабый, но есть. Вот об этом я и хотел с тобой поговорить.

Динка непонимающе моргнула.

— Допустим, я скажу, что сейчас только от тебя зависит, будет ли у твоего отца этот шанс. Что ответишь?

Динка задержала дыхание.

— По протекции «Сотера» твоего отца оставят подключенным к аппаратам. Он будет жить дальше и, не исключено, в один прекрасный день проснется. Но для этого…

Гость сделал паузу и спустя несколько секунд закончил:

— Тебе нужно пойти с нами.

Время остановилось. Стало тихо. Динка перестала слышать даже удары собственного сердца.

Скрипнула кровать — гость встал.

— Не торопись. Подумай.

Вот так: или она, или папа. И о чем тут думать, если на самом деле никакого выбора нет? Динка сделала глубокий вздох: то ли принимая решение, то ли смиряясь со своей участью — и толкнула дверцу шкафа.

Туфли — «твердые подошвы», — кремовый костюм, очки, сивая голова. Она правильно угадала его возраст. Но сейчас, глядя прямо в светло–голубые, как будто выцветшие глаза, Динка уже не назвала бы его стариком. Это слово ему не подходило. Старики были обрюзглые. Старики были высохшие и сгорбленные. Этот — худой, но прямой и твердый. Как будто у него внутри стальной стержень. Как будто он не может себе позволить устать от жизни.

— Ну здравствуй, Дина, — поприветствовал он ее. — Я доктор Стерх. Рад с тобой познакомиться.

На вопрос, нужно ли ей брать с собой какие–то вещи, он ответил: «Нет». На вопрос, точно ли все будет хорошо с папой, ответил: «Безусловно». На вопрос, когда она сможет вернуться домой, не ответил ничего.

В коридоре Динка прошла мимо Таисии, даже не глянув на мачеху. Но в голове у нее полыхнуло:

«Ненавижу! Никогда не прощу!»

В машине, похожей на скорую, Динке сделали укол. Сказали, легкое успокоительное, чтобы она не нервничала.

Динка не нервничала. Она уснула.