Солдаты шутили беззлобно:

— Эх ты, беспородное существо! Не то лайка, не то пудель — кто тебя разберёт!…

А Бельчик, покачивая закрученным в колесо пушистым хвостом, преданными глазами глядел на насмешников. Он никогда не отходил от разведчиков. Вместе с ними крался по болотам, продирался через кусты, забираясь далеко в тыл врага, и рысцой трусил впереди, когда они возвращались обратно, выполнив задание.

Бельчик получил хорошее собачье воспитание: приучился не лаять, и, если чуткое ухо улавливало чьи-то незнакомые шаги, он молча тыкался холодным, влажным носом в руку своего вожатого. Он не боялся выстрелов, а на пули не обращал никакого внимания, словно это были большие мухи, которые не могли укусить его.

Однажды четыре разведчика забрались особенно далеко во вражеский тыл. Больше суток пролежали они за пригорком, наблюдая за движением на дороге, записывая, сколько проходит мимо вражеских машин, танков, мотоциклов, в какую форму одеты солдаты и офицеры. Бельчик лежал рядом с разведчиками, положив морду на скрещённые лапы.

Разведчики засекли огневые точки фашистов и отправились в обратный путь. Они шли гуськом, один за другим, и вдруг Бельчик отпрыгнул назад, разевая пасть. Это, как всегда, означало, что собака учуяла врага. Командир на секунду остановился. Как быть? Влево — немецкие блиндажи, вправо — мост, который усиленно охраняется. Значит, ничего не остаётся, как идти вперёд, несмотря на предупреждение Бельчика. Разведчики поползли, осторожно вглядываясь вперёд. Примерно на втором километре из-за кустов вышел немецкий патруль, учуянный издалека собакой. Немцы в первую минуту опешили, и вожатый Бельчика — широкоплечий, сильный старшина, кинувшись вперёд, мгновенно опустил приклад автомата на голову одного из фашистов. Тот упал. Но остальные, опомнившись, кинулись на советских воинов. Завязалась рукопашная борьба. Один из фашистов, выхватив длинный нож, ударил старшину в спину, и тот тяжело осел на землю. Фашистов было шестеро, советских разведчиков четверо, да к тому же четвёртый лежал на земле, не в силах шевельнуться. Однако советские воины бесшумно расправились с врагами. Пятеро фашистов были убиты, а шестого, того, кто тяжело ранил командира, разведчики взяли в плен.

Здоровенному фашисту связали за спиной руки, в рот засунули кляп и приказали ползти вперёд. Весь дрожа, он повиновался. В его глазах, окаймлённых рыжими ресницами, затаился звериный страх.

Двое разведчиков осторожно перевязали командира, подняли обессилевшее тело и понесли в глубину леса. Они заночевали в чаще, устроив неприметный шалаш.

Наутро командиру стало совсем плохо, он не мог идти. А надо было быстро доставить в штаб пленного и ценные сведения, полученные разведчиками.

— Оставьте со мной Бельчика, — приказал командир, — а сами идите…

Тяжело было разведчикам оставлять товарища, но выхода не было. Они положили возле раненого фляжки с водой, запасы еды и ушли. Бельчик растерянно смотрел им вслед. В глазах собаки застыло недоумение: как же так, почему они уходят?

Прошло несколько часов. Временами приходя в сознание, старшина видел возле себя Бельчика. Собака лежала рядом, не спуская с него глаз. На прощание разведчики сказали Бельчику: «Охраняй!» Но и без этого приказа Бельчик никогда бы не оставил своего хозяина.

Ночью где-то неподалёку раздался гортанный говор. Напрягая силы, старшина приподнялся, прислушиваясь. Бельчик, весь вытянувшись, тоже слушал. Сомнения быть не могло: по лесу бродили враги, разыскивая тех, кто убил патрульных.

«Надо перебираться, — подумал старшина, — иначе найдут».

Он привязал к поясу фляги, ослабевшими руками завязал в плащ-палатку еду и прикрепил объёмистый пакет к собачьей спине. Сам бы он не смог нести припасы, а кто знает, сколько ему и Бельчику придётся плутать по лесу.

Потом они поползли. Бельчик впереди, а старшина медленно двигался за собакой, держась за её ошейник. Время от времени он терял сознание, словно погружаясь в какую-то чёрную яму, и приходил в себя от того, что чувствовал тёплый язык Бельчика у себя на лбу, на щеках. Тогда он снова шептал: «Ползи!» — и они двигались вперёд — человек и собака.

Под утро они вышли к реке. Надо было во что бы то ни стало пересечь эту маленькую лесную речонку и перебраться на ту сторону — там, как помнил старшина, на каменистом берегу были небольшие пещерки.

Река была совсем неширокая, но при одной мысли о том, что надо погрузиться в холодную воду, темнело в глазах. Бельчик тоже нерешительно остановился у самого берега и в первый раз еле слышно завизжал.

— Вперёд! — как можно твёрже сказал старшина.

Собака рванулась, и холод сковал ноги старшины, добрался до раны. Стало мучительно больно, и он едва не выпустил ошейника из рук. Но тут же, поняв всем существом, что тогда — конец, он крепче сжал твёрдую, обитую медью кожу.

Старшина не знал, час или два ползли они до пещерки, не помнил, как они наконец заползли в неё. Он пришёл в себя в спасительном полумраке. Всё тело ныло. Бельчик лежал рядом и зализывал окровавленную лапу. Видимо, он поранил её об острые речные камни. Старшина удивился тому, что в отверстие пещеры не проникает дневной свет. Снаружи темно — значит, прошёл целый день с тех пор, как они очутились тут. Он осторожно снял поклажу с Бельчика, хотел открыть консервную банку, но у него не хватило сил. Тогда он наломал хлеба, нарезал сухой колбасы и обильно смочил всё это водой из фляжки.

— Ешь, Бельчик!

Бельчик жадно принялся за еду. Пёс устал и проголодался.

Старшина заставил себя проглотить немного воды и съесть кусочек шоколада; второй кусочек он дал Бельчику. Потом вытащил кисет с табаком, оторвал клочок газетной бумаги и написал на нем неверными, прыгающими буквами:

«Нахожусь в пещере, на берегу Змеёвки».

Он подписался, вложил записку в кожаный портдепешник, прикреплённый на шее собаки. Бельчик, не двигаясь, напряжённо смотрел на него. Тогда старшина притянул к себе тёплую собачью морду и поцеловал Бельчика:

— Спасибо, пёс! А теперь быстро: пост!

Услышав знакомую команду, Бельчик неуверенно переступил лапами и ещё раз поглядел на хозяина. Собака явно не хотела уходить. Тогда старшина приподнялся и приказал сурово:

— Пост! Пост!

Привыкший к повиновению, Бельчик мгновенно вырвался из пещеры, и некоторое время старшина слышал, как хрустит прибрежная галька под собачьими лапами. Потом всё стихло, стихло надолго…

Старшине снился странный сон. Он то шёл по воде с Бельчиком, то вдруг лез на какое-то высокое дерево, и Бельчик протягивал ему с ветки лапу, чтобы помочь взобраться ещё выше. Потом он мчался на санях, запряжённых лошадьми, вдруг лошади оборачивались, и он видел перед собой знакомую морду Бельчика. От сильной тряски ему мучительно захотелось пить. Он прошептал: «Воды», и его губы явственно ощутили прохладную влагу. Старшина открыл глаза и в первую секунду ничего не понял. Он лежал на чём-то мягком и удобном, а над ним колыхалась крыша палатки.

— Пейте, голубчик, — услышал он ласковые слова и, как в тумане, увидел перед собой лицо Кати — медицинской сестры.

Ловко придерживая голову, она поила его из большой фарфоровой кружки чем-то приятным, кисленьким. Постепенно приходя в себя, старшина шепнул:

— Как я попал сюда?

— Бельчика благодарите! — весело отозвалась Катя. — Не велено вас волновать, а это, я думаю, сказать можно. Двое суток пролежали вы в пещере, пока Бельчик не принёс записку. Не знаем, как он доставил её. Ведь мы за это время три раза с места на место перебирались. Прибежал страшный, взъерошенный, голодный. Санитары скорей на Змеёвку, принесли вас оттуда на руках. Испугались мы все за вас. А сейчас быстро на поправку пойдёте.

— А Бельчик? — тревожно спросил старшина.

Катя засмеялась:

— Ох и Бельчик! Беда! Не даёт покоя. Так и не отходит от палатки. Гоним мы его, гоним, а он всё не слушается.

— Пустите его, — попросил старшина.

Катя заколебалась:

— Влетит мне от доктора…

Но в глазах раненого была такая мольба, что сестра, не выдержав, поспешно проговорила:

— Ну уж ладно, на одну только минутку. — Она открыла дверь палатки и сказала в темноту совсем тихо: — Бельчик!

И в ту же секунду старшина почувствовал, что холодный шершавый нос уткнулся в его руку. Забыв все правила дрессировки, Бельчик, как простая, невоспитанная собака, визжал и катался возле своего хозяина. Старшина положил руку на косматую голову пса и сказал негромко:

— Эх ты, беспородная моя собачка!