Дом имел удивительную архитектуру. Центральной оси винтовой лестницы с площадками соответствовали две другие с радиально расходящимися коридорами. Это безумие было на каждом шагу украшено зеркалами, которые делали конструкцию здания еще более запутанной. Иногда я думала, что нахожусь в чудовищном лабиринте, возведенном фараонами, построенном на крови тысяч рабов, где каждый туннель изобиловал ловушками для незваных гостей, чтобы они не могли добраться до святая святых — усыпальницы хозяина.

Я слышала звук разбившейся бутылки, приглушенный перегородками строения, это он разбудил меня, выведя из состояния летаргии. Я села, протирая глаза полой халата и решила тут же пойти на поиски Шелли. Наверное я была слишком захвачена идеей поиска, поэтому когда я свернула за угол, посмотрев на свое отражение в зеркале, я внезапно обнаружила, что в том месте, где по-моему мнению должна была находиться знакомая дверь в комнату для гостей, ничего не было.

Вместо нее в темноту уходил узкий проход, ведущий в параллельный коридор, идентичный тому, из которого я вышла. Хотя это было абсурдным, я растерялась.

Я находилась в считанных ярдах, а может быть в футах от знакомой мне обстановки, но если бы я оказалась в середине дремучего леса, далеко от человеческого жилья, я не была бы охвачена большей паникой.

Мой собственный страх усиливался страхом за Шелли. Тем не менее сюда меня привела необходимость найти друга. С этой точки зрения я была рада обнаружить часть дома, не исследованную ранее, надеясь, что сумасшедшее любопытство Шелли могло привести его сюда. На озере продолжалась буря.

Я ходила по коридорам, теряя всякие ориентиры. Наверное поэтому я прислушивалась к любому звуку, который мог бы указать направление, и наконец я услышала в соседней комнате постоянный ритм капель, отчетливо падающих с характерным бульканьем на водную поверхность.

Я спросила себя — важен ли этот звук? Не может ли он производиться струями воды, стекающими с крыши. Но что-то настойчивое и аномальное в звуке заставило меня подойти к закрытой двери. Я положила руку на ручку двери, выдержала паузу, и медленно повернув ее, тихо открыла дверь. Звук капель стал громче. Я вошла в длинную узкую комнату, похожую на римскую баню, точнее ее уменьшенную копию. Пол и потолок сияли мрамором, весь соблазн Арабских ночей, роскошество убранства остальной части дома уступили здесь место изящной простоте Духа. На мраморных скамьях вокруг небольшого бассейна покоились зеленые амфоры. То, что я увидела в бассейне, поразило меня больше всего. Бледное безжизненное тело Шелли напоминало фигуру Жака Луи Давида под пытками Марата.

Из огромной позолоченной змеиной головы, выступавшей из стены над бассейном, через равные промежутки времени капала вода, производя тоненький звук, похожий на слабый звук колокольчика. Вода капала прямо на Шелли. Я протянула руку, дотронулась до его тела. Холод. Он вздрогнул. Зятем он подпрыгнул как ошпаренный, разбрызгивая волу

— Боже мой!

— Я прошу прощения, — выдавил из себя Шелли. — Мей. я прошу прошения.

Он зачерпнул пригоршню воды и умылся, возвращая себя в чувство. Прощение за что? Прощение за что? Я не хотела знать, что он пытался смыть с себя.

— Что ты делаешь?

— Бодрствую, — он неистово потер виски. — Я думал, что это поможет мне не спать!

Вода была грязная; на поверхности плавало много мусора, как будто вода поступала в бассейн прямо из канализации. Жидкая субстанция бури. Может быть он купался в ней, готовясь к вечной жизни?

Я наклонилась, чтобы вытереть с лица Шелли черные листья и ряску: зубы его стучали, тело было покрыто гусиной кожей. Взгляд блуждал по комнате. Он оборачивался на каждый шорох, издавая странные звуки.

— Ууууу, ах…

Я подняла с пола полотенце и стала вытирать его мокрые плечи. В этот момент мы услышали раскаты грома. Внезапно он поднялся.

— Один из нас — один из нас должен быть с нею!

— Минуту! Не торопись. Ничего не случится! — я обняла его за талию и мягко опустила назад в воду. Потом села на скамейку рядом с бассейном и стала растирать ему спину, пытаясь успокоить его разбушевавшееся воображение. Он прижался ко мне, как ребенок к матери, положив лицо мне на колени.

— Мей, я напуган… Это мне напоминает ту кошмарную ночь…

— Перестань, — выдохнула я.

Та ночь, та проклятая ночь в Труа Мезон. Хозяин, который хотел изнасиловать Клер в уплату за комнату. Без денег, без пищи, молодые влюбленные. Я не хотела слушать. Почему он говорил об этом сейчас?

— Помнишь, я думал, что слышу крики удушаемого ребенка…

— Тихо…

— И Клер забравшись к нам в кровать не переставала кричать о том, что крысы кладут свои холодные лапы ей на лицо! — он испустил дрожащий стон и ткнулся лицом в мои колени, сжав пальцы в приступе страха.

— Ну, ну. Успокойся…

— Что случилось с нами, — слабо прошептал он.

Я завернула его в просторное полотенце. Я хотела, чтобы оно стало для него коконом, защищающим от разрушительной силы его обостренных чувств. Я чувствовала, как он все еще дрожит. Землетрясение. Скоро появится трещина и начнется настоящее разрушение, а я ничего не могу сделать, чтобы остановить этот процесс. Я могу только прижать его к себе и надеяться, что все закончиться благополучно.

— Он случился с нами, — сказала я.

На этот раз, когда крысиные лапы дотронулись до лица Клер, она не кричала. Это были только тени. Она открыла рот во сне, но ничего не сказала.

Вспышка молнии озарила комнату, высветив лежащую на полу фигуру человека.

При лунном свете Тень отделилась от фигуры, как будто могла существовать отдельно и двинулась к распростертому телу Клер. На нем она свила себе гнездо. Створки окна нетерпеливо скрипели, желая распахнуться.

Клер всхлипнула во сне, ее руки поднялись и опустились вместе с тенью. В комнате еще кто-то был. Створки окна наконец распахнулись.

Рядом с ней лежала знакомая фигура с бледной кожей.

Без всякой нежности Байрон поцеловал ее в губы, которые были такие же холодные, как и его собственные. Огромные глаза под алебастровыми веками не видели, как он дотронулся своей рукой до ее подбородка и скользнул по лебединой шее к груди. Его губы остановились на соске. Зубы оставили здесь свой отпечаток.

Он хотел, чтобы она не двигалась, не произносила ни звука. Иллюзия была слишком прекрасна. Наконец-то партнер, которому не нужно было наслаждения, который не чувствовал боли, который ничего не давал и имел все, что можно было взять. Ни раздалось ни малейшего стона, когда он оставил на груди маленький след. Она не ответила ни малейшим движением тела, когда он острым подбородком надавил на ее ребра. Не было признаков сопротивления, когда он снял с ее тела одежду и накрыл ее неподвижное лицо. Он решил, что это Августа.

Его лицо скользнуло вниз и замерло между ее ногами. Вампир сделает ее своей навсегда поцелуем.

Белые руки Полидори сжались в кровати, находящейся в соседней комнате. Он мог слышать каждый скрип кровати сквозь тонкие стены. Он напоминал распятого, но при этом горбатого сладострастного Христа. Каждый стон, каждый поцелуй наносил ему болезненный удар.

Байрон поднял голову. На его губах были следы крови. Он опустился на розовую плоть, покрытую капельками пота. Ритм дыхания Клер заметно возрос.

Он грубо вошел в нее.

Полидори плотно закрыл глаза. Он содрогался почти в унисон, издавая глубокие гортанные звуки. Он прижался ухом к стене и слышал с отчетливой ясностью бесконечные методичные движения Байрона, удовлетворяющего свою похоть. Объятый желанием и негодованием, Полидори поднял руку к распятию, прося помощи. Звуки из-за стены по-прежнему преследовали. Ужасающий животный ритм его движений и беспомощные спазмы ее дыхания. Полидори чувствовал, как в нее входит нечеловек. Лицо Полидори исказило страдание. Он снял распятие с гвоздя. Его палец теперь находился над острием. Он потрогал гвоздь и мягко накрыл его своей ладонью. Стал надавливать на острие и проткнул кожу. На ладони выступила кровь. Он готов был потерять сознание, но вместе с болью пришло наслаждение. Тогда Полидори вновь пронзил ладонь гвоздем. Рана увеличивалась. Кровь толчкообразно выбрасывалась из раны. Полидори подумал, что он похож на святого Себастьяна, пронзенного стрелой. Он всегда завидовал тем, кто погиб мученической смертью. Пусть я умру за Грехи Мира!

Он всхлипнул и вновь протянул свою раненную руку к острию. На этот раз он почувствовал железо очень глубоко. Боль пронзила его тело. Отец! Прости им, ибо они не ведают, что творят!

Но металл был очень холодный и жесткий, а плоть мягкой и слабой. Рана увеличивалась.

Гвоздь тиранил плоть Полидори. Доктор ритмично углублял рану. Струйки уже достигли запястья и стекали по руке вдоль синих вен.

Острие продолжало методично рвать мякоть с ладони с неослабевающей силой. Глубже, глубже, глубже.

Байрон внезапно остановился.

Полидори замер, вслушиваясь в неожиданную тишину. Почти беззвучный стон сорвался с губ доктора.

Тень медленно оторвалась от кровати.

Байрон стоял рядом с Клер, поправляя испачканную кровью материю на ее губах. Кровь придала ее устам, до сих пор совсем бледным, нежный оттенок раскрывающейся розы. Но она не очнулась, не вышла из состояния транса.

Полидори откинулся на подушки. Наконец-то он получил долгожданный оргазм. Он жалобно плакал. Он смотрел на свою рану и плакал. Боль стала тупой, совершенно незначительной. Но рука онемела, словно ее вовсе не было. Как будто ее ампутировали. Рука Сатаны. Но рана, зияющая в его израненной душе была гораздо глубже и болела несравненно сильнее. Он хотел, чтобы ему вырвали язык, все еще умоляющий Байрона… Ему хотелось, чтобы его четвертовали… И если тебя соблазняет твоя правая рука, вырви ее. Ибо лучше, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело.

Теперь он смотрел на распятие и просил об отпущении грехов. Рядом стоял его Всемогущий Отец, тень от которого падала на кровать Полидори, его душе суждено было гореть на вечном огне за грехи.

И фигура приблизилась к нему, свеча погасла, распятия больше не было.

Он всхлипнул. Ну что ж, пусть будет темнота. И была темнота.

— Клер, — бормотал Шелли, когда я вела его, закутанного в полотенце, по коридорам в поисках центральной лестницы. Его слова, за исключением время от времени упоминаемого имени сестры, были совершенно неразборчивы и иногда напоминали иностранный язык. Казалась, что буря победила его рассудок. Глаза его светились безумным светом, как у античного мореплавателя, который посмел отправиться в края таинственные, туда, где не ступала нога смертного. И даже сверх того, работа его больного воображения мучила его видениями, сравнимыми с тем, что видел Синдбад Мореход. Внезапно он опустился на четвереньки, я проделала то же самое.

— Просто дождевая вода.

Он провел рукой по ковру и почувствовал липкость. Дождевая вода? Дождевая вода не блестит… Он потер свои скользкие пальцы и стал ползти к тому месту, откуда исходил наиболее сильный запах. Он подполз к лестнице, которая вела к лифту.

— Это остатки пищи или еще что-нибудь. Гниющие листья, влажность.

— Нет, не влажность… Разложение!

Из люка наверху послышалось царапанье. Мгновенный звук, затем тишина, в тот момент Шелли всунул голову в люк и посмотрел пристально в темноту. Вновь послышался тот же самый звук, точно кошка точила когти о дерево. Затем хлопанье крыльев, в темноте ничего не было видно… Я подумала о птенчике, попавшем в западню.

— Птица.

— Она должно быть запуталась. Боже, она не может выбраться.

Она прыгала, шуршала перьями где-то в темноте. Я представила белоснежного голубя, застрявшего между бревнами, истекающего кровью.

— Пойди и спаси ее! Пожалуйста.

— Мэри…

— Спаси ее!

— Она не ждет спасения.

— Помоги ей!

— Там все в порядке!

— Я не могу вынести этот шум!

— Я ничего не могу поделать!

— Ты не можешь ее оставить умирать! Ты хочешь, чтобы она УМЕРЛА! Спаси ее!

— Если она захочет, спасет себя сама!

— Тогда убей ее! Что-нибудь сделай! Что-нибудь! Я не могу вынести этот ужасный шум и боль! Я не могу!

Шелли стал карабкаться по лестнице, когда вдруг вспышка молнии озарила пространство. Он вцепился в лестницу. Я пронзительно вскрикнула. Он мигом спустился вниз, тяжело дыша. Все было тихо.

— Мэри… Мэй, послушай… — он бормотал мне на ухо. — Я видел это. То лицо в окне. Я видел…

Я замерла, закрыла глаза.

— Кто-то. Или что-то. Там, в темноте, ждет, пока кто-нибудь из нас один…

Я застонала.

Внезапная мысль поразила Шелли, и он побежал по коридору.

— Клер! Мы…

— Да, иди к Клер, Клер, Клер.

— Она твоя сестра, а не моя.

— Что тогда тебе до нее?

— Она мой друг, и я беспокоюсь за нее! Это что — преступление?

— Вы всегда были близки…

— У меня не было выбора! Она не оставляла нас одних с тех пор, как мы встретились! Даже на наших свиданиях.

— А когда мы бежали на континент, ты пригласил ее с нами!

— Потому что она говорит по-французски!

— Боже, ты должно быть думаешь, что я такая безнадежная дура! Да, дура!

— Глупая, глупая, ревнивица, Мей. Ты не понимаешь? — он потрепал меня по щеке. — Там что-то есть, если еще не здесь, в доме!

— Что?

— Я не знаю! Что-то опасное…

— Более опасное, чем твой дорогой лорд?

Шелли прижал меня к себе, он хотел задушить меня за эти слова, но увидев стоящие в моих глазах слезы, отвернулся.

— Не бросай меня, — сказала я. — Подожди, послушай. Птица…

Он взглянул наверх. Теперь не доносилось ни звука, только ветер и дождь.

— Куда ты идешь? К нему?

— К Клер. К кому-нибудь.

Я побежала за ним и загородила ему дорогу.

— Прости меня, — взмолилась я. — Послушай, однажды мы поклялись в вечной любви, ты помнишь?

Я не могла скрыть иронии. Он не поднимал глаз. Он стоял молча, не отвечая. Я вздохнула и почувствовала, что должна дотронуться до него.

— Просто скажи, что ты еще любишь меня, и все.

Вопрос был едва слышен.

— Просто скажи, что все еще любишь меня…

Всхлипывая, он обнял меня.

— Люблю тебя, люблю тебя…

Я поцеловала его щеки и почувствовала соленый вкус его слез. Его глаза были плотно закрыты, губы крепко прижались к моим губам.

Внезапно он отстранился.

— Здесь что-то есть, — констатировал он холодно.

Я вслушалась. Все было тихо.

Он отошел от меня на шаг.

— Здесь что-то есть…

Из дальнего угла коридора действительно доносился какой-то шорох, как будто тихо передвигали тяжелую мебель. Тень от лестницы настолько четкая, что казалась нарисованной на стене, уходила в глухой мрак, куда свет нашей свечи не мог достичь. Мы не могли разглядеть ничего среди движущегося, среди разных панелей, плохо освещенных картин и орнаментальных фигур. Темнота была стеной, готовой в любой момент рухнуть. Запах гниющего ила внезапно ударил мне в нос, он походил на комбинацию запахов мочи, зацветшего сыра и еще тысячи мерзких субстанций, смешанных согласно какому-то ведьминскому рецепту.

Я хотела взять Шелли за руку, но он уже двинулся в темноту, показывая мне сам, чтобы я осталась, где стояла, — на свету. Я хотела позвать его по имени, хотела вернуть его, но поняла, что сила, которая звала его, была сильнее — страх.

Шелли ушел. Высоко на чердаке связка перьев, бывшая когда-то птицей, никогда не встрепенется.

Коридор опустел.

— Шелли?

Темнота ответила мне молчанием. Люк на чердак надо мной смотрел зловещими глазами.

Сначала я твердо решила не покидать своего места. Уж лучше оставаться здесь, в безопасности, чем бродить по дому. Шелли знал, где я была, и скоро вернется, беспокоясь за меня. Мне вовсе не доставляла удовольствия мысль вновь потеряться в лабиринте туннелей, не имея в руках нити Ариадны. Свеча стала горечь ярче. Ее хватит еще на несколько минут, а потом?

Если потом Шелли не вернется? Вдруг он не сможет вернуться? Что, если печальная правда в том, что его подозрения и предчувствия оправданы, и кто-то проник в дом и хочет нашей смерти? Что, если они стоят за углом, куда он вот-вот повернет. А я стою здесь на свету, являясь хорошей мишенью для них. Я должна срочно найти его.

Я покинула освещенное место, двигаясь на ощупь вдоль стены.

— Шелли?

Мне пришлось продолжить свой путь. Я тихонько шла, обнимая стену руками. Вдруг я вспомнила о доспехах со змеей, мое одиночество испугало меня. Здесь что-то есть. Есть… Эхом отозвались его слова в моей голове.

Я свернула за угол, за который должно быть, свернул он. Короткий пролет вел меня в помещение для слуг и выше, в глухие уголки башни. Свет пыльной люстры высветил меня в полумраке комнаты.

— Шелли?

Мне ответило эхо. Это испугало меня, потому что мне показалось, что оно ответило мне голосом, не похожим на мой. Мое сердце екнуло. Я прошла под люстрой и услышала звук капели.

На лице я почувствовала капли дождя и задрала голову. Потолок блестел капельками, которые собирались в струйки и катились по цепи, поддерживающей люстру.

Я стала подниматься по спиральной лестнице, вытирая влагу со лба. Я улыбалась и поднималась все выше.

Все больше капель попадало на меня. Я вытирала их рукой. Я хватала ртом воздух, осознав, что капли, которые падали на меня, попадая мне на лицо, были кровью, человеческой кровью.

У меня все свело внутри, точно желудок выворачивало наизнанку. Звук, который я испустила, походил на крик ребенка. Я увидела надо мной мертвенно-бледную бритую голову, склонившуюся над перилами, пожирающую меня глазами мутного цвета. Узкая рана едва не задевала сонную артерию. Кровь у него была ярко-красного цвета.