Руки, словно клещи, обхватили меня и втащили обратно в комнату. Меня жестоко втащили в комнату, пронесли сквозь сопротивляющиеся белые портьеры — парусина хлопала и свивалась вокруг меня в быстром течении, стремясь утащить на дно. Я слышала крики Шелли. Я пиналась и била кулаками в грудь моего насильника, в темную тень, не дающую мне умереть. Нет, дай мне умереть! Дай мне УМЕРЕТЬ! Он пах катакомбой и был приятен, так приятен, как приятна лавандовая настойка.

Меня швырнули на кровать. Фигура подошла ко мне, возникнув из-за сети, накрывающей кровать, словно привидение.

Я была в руках у Шелли. Шелли, Шелли.

Нет, нет!

Он прижал меня к своей теплой, дорогой мне плоти и крови. Но я хотела освободиться, он пытался остановить меня. ОН НЕ ПОНИМАЛ. Наша судьба — я должна сломать ее, сломать мщением. Я приподнялась и попыталась выползти из-под него, бежать на террасу. Но он держал меня за руки.

Я пронзительно закричала и забилась в припадке.

Нет — быстро! Дай мне уйти! Дай мне сделать это пока Я МОГУ! Пока у меня есть ВОЛЯ! РАДИ БОГА!

Шелли прижал меня к кровати.

— Нет — не останавливай меня! — взмолилась я. — Я не могу изменить этого, я видела себя там, в будущем…

— Нет, Мэри…

— Да, но если я умру сейчас, все будет иначе! Ничего не случится!

— Нет, Мэри.

Он яростно тряс меня, пытаясь привести в чувство, но я была в чувствах и даже больше, во мне было будущее. Я видела его, видела все. Моя голова запрокинулась назад, его пальцы оставляли синяки на моих запястьях, он причинял мне боль.

— Я не спала! — сказала я эмоционально, убежденным голосом. Это была фраза, которая больше никогда не покинула моих уст. Я кричала:

— Я не спала!

Вдруг он отпустил меня.

Я посмотрела ему в глаза и поняла, что он мне не верит. Я верю во все, что он сказал мне — во все, кроме Бога, он верил во все, во все, кроме правды. Правда была, как страх. Она была болезненна, слишком болезненна.

Он прижал меня к себе, в его объятиях я почувствовала себя слабой. У меня не было чувств.

Из-за его плеча я посмотрела в окно и увидела погребальную ткань неба. Ни звездочки. Дождь закончился, были слышны только отдаленные струйки, стекающие с крыши и ветвей деревьев, и шуршание ветра по берегу озера, не было ни молнии, ни грома. Но по мере того, как черные облака откатывались прочь, я понимала, что они уносили с собой что-то, что не появится при солнечном свете, а только в темноте. У меня было чувство, будто темнота отступает лишь для того, чтобы собрать свои бесчисленные силы против нас.

— Буря закончилась, — сказал он. Он прижал меня к себе, и я закрыла глаза.

— Неужели? — спросила я тихо, зная, что Шелли не слушал и не хотел слушать меня. Я не хотела слушать это сама. Я села, совершенно опустошенная, но странным образом успокоившаяся, комната была прохладной и приятной, не было ни звука. Я посмотрела в глаза, которые уставились на меня из овального зеркала. Единственной краснотой на бледном лице был красный отблеск зари.

— Мы мертвы, — сказала я тишайшим шепотом, слова застревали у меня в горле. В моем горле, но прозвучали спокойно, как проповедь в церкви. — Оно показало мне пытки, которые уготовило для нас наше Создание, наши судьбы предрешены. Мы и наши дети будем погублены, нам не будет ни отдыха, ни покоя. Оно будет поджидать нас тенью, в форме наших самых ужасных страхов, — я проглотила горечь. — Пока мы не умрем…

Несколько мгновений я смотрела в зеркало, а в ответ мне смотрело лицо постаревшей женщины. Я отошла от зеркала.

Шелли ушел.

Комната была пуста. На сухих досках пола появились первые блики солнечного света.

Я была одна.

Через несколько минут я услышала смех, раздавшийся на улице. Смеялись Шелли и Клер, их смех звучал по-детски невинно, но я почему-то поежилась.

Настало утро.

Я встала. Все мои кости, покрытое синяками тело испытывали боль. Я отвернула зеркало к стене.

Медленно я спустилась по главной лестнице в коридор, автоматически передвигая ногами, как паровоз. Мюррей поприветствовал меня, стоя на маленькой приставной лестнице, открывая тяжелые шторы. Они произвели пыльное облачко и впустили в помещение яркий солнечный свет, упавший на холодный камень. Он был так ярок, что мне пришлось прикрыть глаза. Я прошла мимо средневековых доспехов. Я дотронулась до них и посмотрела на стену. Портрет лорда Байрона был написан более яркими красками, чем я это помнила, кожа светилась здоровьем и была абсолютно чистой, ни ржавых пятен, ни крови.

Ничего не изменилось.

Ниже мимо меня прошел Раштон, неся серебряный поднос, наполненный ананасами и персиками. Джастин, юная служанка, порхала от статуи к статуе с легким веничком из перьев, смахивая с них пыль. Увидев меня, слуги вежливо поклонились. Я тихонько сошла на первый этаж.

Чудное утро. Очень нежный бриз, легонько сдувающий солнце с нагретой кожи. Небо над головой было ярко-голубым, с легким налетом облачков, плывущих как белые барашки.

Ступени, выходящие во дворик Диодати, вели в геометрически правильный элегантный сад — зависть любого профессионала. Я раньше не видела его, он был похож на другой мир красок. Это можно сравнить лишь, когда переводишь взгляд от карандашной зарисовки к сочной акварели. Песочный ковер прорезывали стройные заросли ириса, гиацинтов и нарциссов. Цветущие кусты розы в сочетании с пионами придавали саду неповторимый шарм. Оттенок каждого цветка дополнял своего соседа — красота усилилась в сто раз прошедшим дождем, жужжанием насекомых, щебетанием птиц и ласковым летним солнцем.

Неподалеку я увидела Флетчера у открытых дверей сарая. Он пытался загнать в клетку одного из любимцев Байрона, который сбежал во время бури. Флетчер лениво кормил огромного рыжешерстого орангутанга, спокойно расположившегося между прутьями клетки. Он жевал бананы и апельсины желтыми огромными, но безобидными клыками и глядел на меня грустными, похожими на человеческие, глазами.

Я отвернулась все еще в полусне, и в моем сознании раздался звук хохота. Я пересекла прекрасно ухоженный газон и пошла туда, где я смогла увидеть Байрона и Полидори, расположившихся на ковриках, наблюдающих Клер и Шелли за игрой в бадминтон.

Лорд Байрон был одет полностью в белое, вплоть до своих медицинских ботинок. Полидори был одет аналогично, как близнец, за исключением поднятого воротничка и белых перчаток.

Он резал дыню на тонкие кусочки скальпелем и скармливал их своему хозяину.

Хихиканье Клер поплыло по свободному воздуху утра.

Байрон закрыл книгу лирических баллад, которую он читал, и откинулся на спину, заложив руки за голову.

— Подумать только, в Англии меня будили жаворонки.

Полидори громко рассмеялся:

— А! Доброе утро, мисс Годвин. Чай с лимоном? — он протянул руку к серебряному чайнику и стал наливать чай прежде, чем я ответила. — Это прояснит вам голову, указание доктора, принимать по крайней мере пять раз в день.

Он опять рассмеялся и поставил чашку передо мной. Я не могла к ней притронуться.

Я опустилась на колени, наблюдая за их игрой. Чай с лимоном не прояснит мне голову, не освободит от боли в желудке.

Полидори двинулся прочь, скармливая остатки хлеба и сыра павлинам. Когда я снова посмотрела на него, он преследовал одну птицу, убегающую от него к маленькому каналу, ведущему к озеру.

— При дневном свете привидений не бывает, — сказал Байрон. Я ничего не ответила.

— Вы привыкнете к нашим ночам здесь в Диодати — небольшое развлечение, чтобы скрасить наше существование на этой несчастной земле. Ночи разума и воображения. — Его следующие слова были скорее настоятельными, чем описательными, — ничего больше…

На мгновение наши взгляды встретились. В его серебряных колодцах мелькнула искорка. Я увидела в них фатализм и глупость. Я не увидела силы в его жестокости, в его уверенном сумасшествии. В общем-то у меня не было страха перед его ребяческой эротоманией. Я увидела глаза грустного человека, глаза мертвого человека. Я видела только пустоту, слабость, глупость, поверхностность. Теперь я боялась его не больше, чем павлина, которого преследовал Полидори.

Волан упал к моим ногам.

— Давай, Мэй! — позвал Шелли, радуясь как мальчишка, — присоединяйся к нам!

Прикрыв рукой глаза от солнца, я посмотрела на него. Картинка жизни и жизнелюбия, широко скалящаяся. Я слабо улыбнулась. Он захлопал в ладоши. Я покачала головой, нагнулась, и, нежно подняв волан с земли, бросила его в сторону Шелли.

Полидори откинулся на подушки, чмокая губами.

— Как насчет вашей истории о привидениях, Мэри? У меня есть прекрасная идея женщины с чсреповидным лицом, так деформированным, потому что она наблюдала через замочную скважину, за что и пострадала, подобно Тому из Ковентри!

Байрон захохотал. Клер и Шелли забросили волан на территорию Полидори и бегали друг за другом вокруг пикника, в то время как доктор запрятал волан под подушку. Шелли украдкой поцеловал меня в щеку и погладил по плечам, а затем побежал за Клер.

— История о создании… — начала я, никто меня не слушал, все смеялись. Мой взор остановился на расщепленном надвое дереве. Сквозь его ветви светило солнце.

— Существо наполнилось болью и печалью, оно стремилось к отмщению… — Я откинулась на спину, слепо глядя в небеса, — оно охотится за своим создателем, за его семьей, за его друзьями, — я запнулась, — до самой могилы.

За веселым смехом я услышала треск гальванометра и увидела искорку молнии внутри алхимического оборудования. Я увидела работу большого двигателя, мучающегося бессонницей студента естественных наук, склонившегося над своим новым безобразным Адамом. Я видела первое сокращение плоти и болезненные желтые глаза — глаза, которые были мне знакомы, открылись.

Наверное, я произнесла в тот момент имя, пришедшее мне в голову — Франкенштейн…

Позже в том же месяце Шелли присоединился к Байрону в его путешествии по озеру через Кларенс, Шиллон и Уши — повторяя путь Руссо. Когда он вернулся в июле, мы вместе с ним отправились на юг к Монблану и попытались там воскресить нашу любовь 1814 года. Наедине с Шелли я была вновь счастлива в стране льда и снега. Я уже почти поверила, что наше Существо никогда не существовало.

Затем начались смерти. Через несколько недель после той ночи в Диодати из Серпинтайна выловили разбухший труп. Это был труп его жены Хэрриет. Это позволило нам с Шелли пожениться 30 декабря того же года, но шок от ее внезапной смерти оказал серьезное влияние на его здоровье. Сердечная болезнь.

Каждый из нас, из тех, кто был в ту ночь на вилле, оказались привлеченными к ужасным темам, которые поднимались в ту судьбоносную ночь. Байрон написал свою повесть «Вампир», которую он в качестве приложения включил в «Мазепу». Полидори назвал своего персонажа лордом Рутвином, псевдонимом леди Кэролайн Лэмб для Байрона. Я со своим мужем трудилась над нашим Созданием, когда оно было закончено, я почувствовала, что мы написали завет, признание. Как и творение Байрона, «Прометей освобожденный» был символом и знаком для человечества своей судьбы и силы. Но после «Франкенштейна» начался настоящий кошмар.

Меня первую постигла трагедия.

В сентябре 1818 я родила девочку, на этот раз дочка выжила. Ее назвали Клара (в честь Клер) Эверина, коротко Кар. Шелли и я были на седьмом небе, но наша радость была недолгой. В Эсте девочка заболела лихорадкой. Шелли поспешил в Венецию за доктором, но было слишком поздно, и едва ей исполнился месяц, как она умерла.

Мною овладело отчаяние. Тем временем наши отношения с мужем ухудшились. Некоторые части его души теперь были закрыты для меня. Разбитый горем Шелли вошел в темный мир призраков, богов и гипнотизма, в надежде понять то, что я уже знала, но не могла сказать. Мне было больно видеть, как из-за постоянных припадков и наркотиков разрушается его здоровье, он не делал паузы для выздоровления.

2 июня 1819 года в Риме маленький бедный Вильям заболел в банях Лучча. Шелли и доктор Белл провели над малышом несколько бессонных ночей, но 7 июля он умер на руках своей матери.

Тогда все надежды на возможное счастье умерли. Был ли смысл в жизни, если четырехлетний мальчик был лишен счастья жить?

Следующим был Полидори. Бедный Полли-Долли. В 12 дня 27 августа 1821 года он был обнаружен своим слугой в квартире на Голден-сквер умершим при таинственных обстоятельствах. «Умер по воле господней» — гласил вердикт анатома.

Аллегра, дочь Клер от Байрона, была теперь под присмотром женского капуцинского монастыря под Равенной. Между ее родителями шли постоянные ссоры из-за опеки над ребенком, и верный Шелли стал терпеливым посредником — он привязался к девочке, как отец. Однажды ночью он увидел сон, в котором Аллегра выходила из воды, хлопая в ладоши и зовя его по имени. Он проснулся и сказал абсолютно спокойно, что знает, что Аллегра скоро умрет. Его пророчество подтвердилось. Аллегре было только пять лет.

Клер в своем горе вновь стала наблюдать привидения. Отношения между нами становились все более натянутыми, и наконец мы обе осознали, что между нами лежит непреодолимая пропасть.

Шелли был совершенно разбит болезнью. Он говорил, что чувствует себя пораженным чумой, что разрушение пожирает его внутренности.

16 июня 1822 года, в самую годовщину той ночи я страдала от ужасной болезни. В течение 7 часов я лежала без сознания, все думали, что я точно умру, но это было бы слишком благожелательно по отношению ко мне.

В ту ночь он, наше Создание, взял третьего из моих детей, но все еще не был отмщен. Теперь Шелли употреблял очень много опия и подумывал о самоубийстве. У него были видения наводнения. Вода заполняла наш дом, качая на поверхности трупы наших детей. Клер тоже видела духов. То один, то другой постоянными криками будили весь дом.

Я все еще была на пороге смерти. 8 июля в 2 часа пополудни Шелли забрался на борт парусника, настояв на том, чтобы он и Вильям возвратились в Леричи, несмотря на настойчивые предупреждения о надвигающемся шторме. Шелли всегда был хорошим моряком, но не умел плавать. И несмотря на то, что несколько раз почти не утонул, отказывался учиться. Хранитель маяка сказал ему:

— Посмотри на воду — Дьявол замышляет шторм! — и действительно разыгрался бешеный шквал, гораздо сильнее, чем ожидали — такой же неистовый, как буря над Диодати.

Тело Шелли было найдено крестьянами на берегу между Масса и Виарежио. Они же и закопали его в песок. 15 дней спустя я и Байрон нашли это место и выкопали тело. Когда я посмотрела на лицо, которое любила, на это выражение, я поняла — мой муж, также как в том судьбоносном видении, был похоронен заживо.

Вследствие того, что таможенные правила не позволяли переправить тело домой, мы были обязаны кремировать останки Шелли прямо там. Второй раз в жизни я наблюдала горящий погребальный костер своего мужа, второй раз ветер развеял его прах.

Я поселилась в Кенти Штауне со своей семьей, писала какие-то вещи, но естественно, не публиковала.

Новость о греческой войне за независимость достигла Италии, и Байроном овладели мысли о своем собственном предназначении в этой жизни после безвременной смерти Шелли. Его мысли искали «достойный конец достойному существованию» — потеря друга заставила его думать о том, что он не должен покинуть этот мир, не совершив ничего для человечества, пытаясь показать, что поэт может быть также и солдатом. Он присоединился к грекам в их борьбе с турками, возглавив свою собственную бригаду вместе с Франческо Бруно, Тито и старым другом Трелони, борясь, как греческие герои, чьи статуи украшали Диодати.

Под Миссолонги в то время, когда артиллерия и гром ревели, напоминая Байрону о роковой штормовой ночи, Существо послало охваченному лихорадкой Байрону своих апостолов — 12 жирных пиявок, которые приблизили его кончину.

Байрон, Шелли, Полидори. Другие — Аллегра, маленький Вильям, Кар, выкидыш. Все мертвы.

Восемь лет спустя после «страшных историй» на вилле Диодати остались только Клер, которая не помнила ничего, и я, которая помнила все. Сейчас мне пятьдесят четыре, я прикована к постели, парализована, я умираю, но смерть желанна, она отделяет меня от моих любимых.

Это часть Его мести, но теперь он уже не может дольше удерживать меня в живых.

В смерти нет страха, и я снова присоединюсь к своим друзьям, мы вновь замкнем магический круг на нашем последнем сеансе. Это будет последняя глава в истории о привидениях, и все вместе мы вернем Монстра назад в землю.

Я слышу царапанье за окном.

Он приходит, но я готова. Другие пытались убежать от Него, скрыться от своих страхов.

Нет, ты должен дождаться своего страха и посмотреть ему в лицо. Только в этом случае он может быть окончательно побежден.

Царапанье становится громче.

Шторы колышутся.

Я слышу гром.

Я не боюсь привидений. Я не боюсь сумасшествия. Я не боюсь штормовых ночей, не боюсь кошмара, не боюсь темноты. Приди ко мне, Существо, я не боюсь.

Я не боюсь.