Пожалуй, больше остальных пострадал тролль, единственный самобытный персонаж скандинавского фольклора. Однако читатель вправе усомниться в этом утверждении. Ему известно, что тролли происходят от великанов, а великаны и в эпической поэзии, и в героических сагах выглядят существами злобными, хитрыми, но не слишком пугающими. Вероятно, в тролле с самого начала гнездились глупость и неповоротливость, которые позднее расцвели пышным цветом, приобретя оттенок безвредности и добродушия.

Доказать обратное невозможно – древний образ тролля должна была сохранить сказка, а она его не сохранила. Поэтому за родословной тролля мы обращаемся к Эддам и сагам, нарушая заповедь отечественных фольклористов: устное предание древнее письменных источников. При исследовании страшных персонажей немецких сказок мы пользовались средневековыми мифами и рыцарскими легендами, но не ставили их во главу угла, понимая, что не найдем там ни красноглазой ведьмы, ни кровожадного маньяка, ни ночного демона, что умершие принцессы не нападают на бедных рыцарей, а те не рубят их на куски, что помогающий герою цверг Альберих не может служить прототипом зловещего Румпельштильцхена. Изучение тролля мы вынуждены начать с великана, ближайшего его сородича. В скандинавских сказках они практически сливаются друг с другом.

 

Человек среди великанов

Если ведьма – царица сказок, то великан – царь мифов. Повадки ведьмы выдают ее потустороннюю сущность. Великан врос корнями в землю. С ним не следует путать злых духов и мертвецов (ту же ведьму, Бабу Ягу, Лауму), способных менять свой облик, вырастая до гигантских размеров. Несмотря на свой рост, великан зачастую антропоморфен, а его тело почти не испытывает метаморфоз.

Образ великана располагает к символическим и историческим трактовкам. Первые вдохновлены габаритами великана, вторые – его сходством с человеком.

Великана космогонических мифов, из частей тела которого возникают небо, суша, вода и живые существа, можно при желании соотнести с самой природой. Его образ чрезвычайно расплывчат. Иногда великанское тело расчленяют боги-победители, и в строгом смысле слова оно не дает начало творению, а лишь порождает множественность. О первом великане быстро забывают, ему на смену приходит масса ипостасей. Поэтому космогонического гиганта легко обратить в идею, как размножившуюся Морру.

В редких случаях такой великан может делиться своей мудростью, как давно умерший, но отнюдь не исчезнувший Випунен, в чью утробу проникает финский герой Вяйнямёйнен. Он строит там кузницу и выковывает острый шест, ранящий внутренности гиганта. Но в большинстве мифов мудрость первичного великана усваивается его потомством, с которым имеют дело боги и люди.

Мифологическая школа поначалу отводила великанам роль темных туч, заволакивающих небосклон, а также роль атмосферных явлений – вихрей, метелей, вьюг, града, дождевых ливней, громовых ударов. Кто, как не облачные исполины, по мысли и восприятию ученого, рядящегося в шкуру предка, понаделали на земле катастроф – набросали скал, повалили деревья, разметали хижины, переполнили водой реки и озера?

В доме великана. Иллюстрация А. Рэкема (1918) к английской сказке «Джек и бобовый стебель»

Но, как известно, в доисторическую эпоху облака заселяли все кому не лень, в том числе и боги, окрещенные громовержцами, заклятые враги великанов. Им по службе полагалось швыряться громами и молниями. Индра сражался с асурами, Зевс и олимпийские боги – с титанами. Небесная брань переместилась на землю, а великаны из разрушителей стали жертвами. Еще вчера великан носился на ветрах и ронял с небес камни, а сегодня он застыл на месте, обратившись в гору, которую А. Н. Афанасьев довольно неловко сравнивал с тучей.

Украинская легенда рассказывает о великане, который пожелал вскарабкаться на небо по радуге, но Господь не пустил его туда, и он остался навеки между небом и землей. Горько возрыдал великан, слезы дождем полились на поля и нивы, а от стонов несчастного прогремели громы. Выходит, в облаках великана больше нет, но осадки он по-прежнему насылает.

Между небом и землей великан удержался недолго. Окончательно порвав со стихиями, он отдался земным забавам: перебрасывался камнями с соседями, размахивал вырванными с корнем дубами, переходил вброд глубокие воды, сотрясал землю своими плясками. Люди начали замечать следы, оставленные ладонями и ступнями великанов, копытами их коней, а кое-где им попадались великанские постройки – нагроможденные в беспорядке камни или умело обработанные горные стены. В немецкой легенде дочка великанши, планируя возвести мост из Померании в Рюген, набрала в передник кучу песка, а когда мать ее окликнула, выпустила передник из рук, образовав песчаные горы. Великаны, переносившие тяжелые камни, в испуге рассыпали их, и те превратились в скалистые утесы. Аналогичный конфуз не раз случался с дьяволом, и теперь невозможно определить, кто у кого учился строительному делу.

Наконец, сами великаны-строители окаменели – так возникли камни, напоминающие по форме гигантские человеческие фигуры. Многим ученым стало казаться, что первобытный человек сочинил великанов, любуясь не грозовым небом, а величественными горами. Здесь пригодились мифы о великанах, обращенных богами в камень или прикованных ими к скале (Прометей), и богатырях, чье имя увязывается с горами, несмотря на их отсутствие в данной местности (Святогор).

Историческая линия в толковании образа великана опирается на известные разным народам свидетельства о расе гигантов, некогда заселявших мир. Эпоха гигантов носит название мифического времени творения, на смену которому идет время героическое, когда боги враждуют со своими предшественниками, безжалостно с ними расправляются и при этом усваивают их силу, мощь, игривость. В эту трактовку вторгаются аллегорические нотки: великанов пытаются соотнести с мировым хаосом, сменившимся космическим (божественным) порядком. Связь с хаосом не делает великана сверхъестественным существом, ведь хаос – это первичное состояние мира видимого.

Вне рамок метафор и аллегорий ведется поиск реально существовавших племен и народов, послуживших прототипами великанской расы. Они были настолько сильны, что потомки приняли их за создателей водоемов и горных утесов (восточнославянские богатыри асилки, бросившие вызов Богу; эстонские ванапаганы, чье имя означает «старые язычники»). Согласно верованиям финно-угорских народов, великанам не оставалось ничего другого, как ворочать камни и запруживать реки. Наделенные грубой силой, но лишенные ума, они не могли освоить земледелие, скотоводство, ремесло, поэтому дивились пахарям и пастухам, ненавидели их, разрушали христианские церкви и в итоге окаменели – то ли от гнева Божия, то ли по собственной злобе. Глупость и простоватость служат с некоторых пор визитной карточкой великанов. В удмуртском мифе Инмар сотворил гигантов – мужчину и женщину, так и не вложив в них разум.

Давид и Голиаф. Картина О. Шиндлера (1888)

В «Страшных немецких сказках» мы касались северной версии происхождения западноевропейских огров. Древнеанглийское orcnēas встречается в поэме «Беовульф» наряду с gigantas: «…чудищ подводных и древних гигантов, восставших на Бога». А Кретьен де Труа в романе «Персеваль» говорит о целом королевстве Logres (валлийское Lloegr, то есть королевство короля Артура – Англия), которое было в древности царством огров (ogres). Возможно, Кретьен имел в виду тех гигантов (gygantibus), что населяли остров Альбион до прибытия туда троянцев Брута. Их упоминает Гальфрид Монмутский в «Истории королей Британии»: «Остров тот средь зыбей гигантами был обитаем».

До сих пор ведутся споры вокруг библейских исполинов (нефилимов), «сильных, издревле славных людей», рожденных от связи загадочных «сынов Божиих» с дочерьми человеческими и вызвавших гнев Иеговы (Быт. 6: 1–4). В Книге Варуха сказано о печальной участи нефилимов, своим неразумием схожих с финно-угорскими великанами: «Там были изначала славные исполины, весьма великие, искусные в войне. Но не их избрал Бог, и не им открыл пути премудрости; и они погибли оттого, что не имели мудрости, погибли от неразумия своего» (Вар. 3: 26–28).

Итальянец Л. М. Синистрари (1622–1701) в трактате «О демониалитете и бестиалитете инкубов и суккубов» обвинял библейских великанов не только в воинственности, но и в грабежах и других преступлениях, послуживших причиной Всемирного потопа. Из названия трактата видно, кем именно, по мнению Синистрари, являлись «сыны Божии», зачавшие нефилимов. Это мнение разделяли Филон Александрийский, Иосиф Флавий и авторы ветхозаветных апокрифов. Однако большинство экзегетов трактовало «сынов Божиих» как ангелов, праведников, сыновей знатных людей или потомков Сифа, третьего сына Адама. Сексуальный аспект инкубата в ветхозаветную эпоху не был развит, но, с другой стороны, непонятно, почему Бог разгневался на плоды союза женщин и ангелов (праведников). Нет согласия и по вопросу, считать ли нефилимов существами высокого роста или просто физически сильными людьми.

Еще одни библейские великаны жили спустя века после потопа. Это рефаимы, жители Ханаана, «народ великий, многочисленный и высокий», который сравнивается с «сынами Енака» (Втор. 2: 21). Сыны Енака в свою очередь названы исполинами и людьми «от исполинского рода» (Числ. 13: 34). Рефаимы были завоеваны аммонитянами и изгнаны Моисеем, а сыны Енака истреблены Иисусом Навином (Нав. 11: 21–22). Гигантским ростом и силой обладали Ог, царь Васанский, «последний из рефаимов» (Нав. 12: 4), и несколько воинов из стана филистимлян, включая Голиафа, пораженного юным Давидом. Один из этих воинов охарактеризован как «человек рослый, имевший по шести пальцев на руках и на ногах» (2 Цар. 21: 20).

Приумножение частей тела, прежде всего голов и рук, – признак нечеловеческой природы их носителя. Известны многоголовые и многорукие великаны, например древнегреческие Бриарей и Герион, древнеанглийские эттины, родственники эддических йотунов. Это физическое уродство крайне сложно объяснить ассоциацией с облаками и тучами (Афанасьев) или с горными грядами. В памятниках романского искусства большим количеством голов, а иногда и чудовищными габаритами наделялся дьявол.

Геракл сражается с Герионом. Игровая фишка из слоновой кости (Кельн, около 1150 г.)

Ряд мест в Библии позволяет считать рефаимов выходцами из преисподней. Они живут под водой (Иов. 26: 5), пробуждаются ото сна в аду, чтобы встретить не кого иного, как «денницу, сына зари», и сказать ему: «И ты сделался бессильным, как мы! и ты стал подобен нам!» (Ис. 14: 9—12). Рефаимы отождествляются с мертвецами (Притч. 2: 18; 21: 6), которые воскреснуть не могут (Ис. 26: 14). Автор апокрифической Книги Еноха считает рефаимов теми самыми исполинами, чьи отцы были заподозрены в принадлежности к сонму проклятых. Они имеют рост в три тысячи локтей (2: 9), едят людей (2: 11) и именуются злыми духами, обреченными на земное существование (3: 47). Их аналог в финно-угорских мифах – гигантские лесные менквы, неудачное, точнее – неоконченное творение бога Нуми-Торума.

Довольно неожиданное превращение великанов из небесных и горных жителей, из земной расы, конкурирующей с людьми, в адских чудовищ считается позднейшей интерполяцией, в мифологии не укорененной. Однако в сказке мы уже встречали великанов, обладающих свойствами мертвецов, в частности людоедством (итальянские и французские огры, кавказские дэвы). Пропп и его последователи воспринимают таких персонажей как обычных «вредителей», занявших чужое место ради выполнения определенной функции. О настоящих же великанах дают представления тучи, горы и начальный хаос, а не глубины преисподней. В результате привычного для фольклористики жонглирования понятиями сказка либо возносится над мифом (когда надо доказать архаичность ее структуры), либо подчиняется ему (когда надо опровергнуть историчность сказочных чудовищ).

 

Скандинавское смешение

В скандинавской мифологии наличествуют все выявленные нами тенденции. Здешние великаны населяли мир прежде богов и людей, являлись хранителями древней мудрости, но отличались простодушием и злобностью, жили в холодной каменистой стране на северной и восточной окраинах земли, обладали атавистичным или чудовищным обликом. Тем не менее в мифах царит изрядная путаница, вызванная уклоном в антропоморфизм. В Старшей Эдде (в дальнейшем – СЭ) Сэмунда Мудрого (1056–1133) и Младшей Эдде (в дальнейшем – МЭ) Снорри Стурлусона (1178–1241) великаны и боги (асы, ваны) связаны кровными узами, а в сагах троллями обзывают людей.

В древнеисландском языке, по заключению Г. В. Глазыриной, существует три слова для обозначения великанов: rísi (рисе) подразумевает высокий рост и используется нечасто, jötunn (йотун, ётун) – физическую силу, þurs (турс) – недостаток ума или просто глупость. Однако в Эддах йотуны и турсы нередко именуются инеистыми великанами (хримтурсами) и троллями:

Эту фразу, обращенную к великанше Герд, произносит человек Скирнир, сватающий ее за вана Фрейра, сына великанши Скади.

Скирнир и Герд. Иллюстрация Л. Фрёлиха (1907). Фигуры по бокам от Герд, вероятно, обозначают «троллей», с которыми ей придется иметь дело

Человеку виднее, но лучше бы он не бросался словами, дабы будущие исследователи не мучились, отделяя тролля от великана и великана от бога. Скирнир рассержен строптивостью Герд и потому несдержан на язык. Сыновья Финнбоги Сильного, дразнящие отцовского врага Торвальда Бородатого, тем паче не заботятся о лексиконе: «…ты, говорят, худой человек, к тому же и оборотень; ты – сам тролль, хоть и кажешься человеком!» (Сага о Финнбоги Сильном, 29). Что это – оскорбление или намек на инородную сущность?

Строго говоря, хримтурсами были только порождения доисторического великана Имира: «Великанов я помню, рожденных до века» (СЭ, Прорицание вёльвы, 2). Когда боги убили Имира и сотворили из частей его тела мироздание, а из крови – океан, инеистые великаны утонули в этой крови. Уцелел один лишь Бергельмир («ревущий как медведь»), внук Имира, спасшийся в погребальной ладье и ставший родоначальником йотунов и турсов: «[Род ведет] ётунов племя – от Имира корня» (СЭ, Песнь о Хюндле, 33). Однако по старой памяти потомство Бергельмира именуют хримтурсами, а великан Вафтруднир («сильный в запутывании») объясняет жестокость своих соплеменников происхождением из «холодных брызг» Эливагара – тех самых, что дали жизнь Имиру (СЭ, Речи Вафтруднира, 31).

Возможно, названия «йотун» и «турс» были введены в обиход для того, чтобы лишний раз не напоминать богам, враждующим с великанами, об их собственной родословной. Один, входивший в число убийц Имира, был сыном дочери хримтурса Бёльторна. Дедушка одарил внука магическими рунами, а внук пролил кровь, потопившую дедушку.

Асы и Имир. Иллюстрация Ф. Стаффена (1920)

Зачем понадобились новые имена? Чтобы воздать по заслугам ненавистному племени! Афанасьев определяет йотуна как «едуна, пожирателя», а турса как «опивалу, жаждущего крови». Конечно, ученый тут же говорит о поедании «облачных стад» и утолении жажды «живительным напитком дождя» – ведь в Эддах великаны людей не едят, – но мы все-таки вспомним о сказочных каннибалах. Йотун, сидящий «на северном краю неба» в обличье орла, взмахи крыльев которого вызывают ветер, носит имя Хресвельг, или Пожиратель Трупов (Речи Вафтруднира, 37; МЭ, Видение Гюльви).

МЭ знает еще горных великанов, которые в нескольких местах упоминаются в паре с великанами инеистыми. Неизвестно, составляют ли они особый вид, близкий к троллям из скандинавского фольклора, или Стурлусон просто отмечает связь великанов с горами и каменными изваяниями. Брюнхильд, едущая вслед за Сигурдом на повозке, что была сожжена на погребальном костре, препирается при входе в преисподнюю с безымянной великаншей, называя ее «в камне живущая», поскольку та живет за каменной оградой (СЭ, Поездка Брюнхильд в Хель, 1–3). Тор, добывший у великана Хюмира котел для варки пива, подвергается атаке войска многоголовых гигантов, идущих с востока, «из каменных груд» (СЭ, Песнь о Хюмире, 35). Скалы же именуются «ётунов стены» (СЭ, Речи Высокого, 106).

В камень йотуны и турсы в Эддах не превращаются, но камнем становится черный альв (эльф) Альвис, застигнутый солнечным светом в доме Тора. Для усугубления путаницы он «с великанами сходен обличьем» (СЭ, Речи Альвиса, 2). Очевидно, сходство заключается не в размерах тела, а в уродливости. СЭ рассказывает об очень странном создании – Хримгерд, дочери великана Хати, «ведьме, жадной к трупам», которую задержали до восхода солнца, чтобы она превратилась «в камень приметный» (Песнь о Хельги сыне Хьёрварда, 16, 30).

Множество голов и рук – типичнейшая черта скандинавских великанов:

«Сильный ётун» и «турс» – это сам Имир! Получается нелепица: йотун (турс) породил хримтурсов. Но, как мы выяснили, наименованиям эддических великанов не стоит придавать значения.

Трехглавого турса в мужья сулит Герд сердитый Скирнир, грозящий наслать на строптивицу похоть и хворь (Поездка Скирнира, 31). Изображение трехголового великана помещено на древнескандинавский золотой рог из Галлехуса (V в.). Одной рукой он держит на поводке козла, другой сжимает топор.

Тор сражается с великанами. Картина М. Э. Винге (1872)

Кроме победы над многоголовым воинством с горных утесов, Тор отрубил девять голов великана Тривальди, известного только по имени (МЭ, Язык поэзии). Максимальным количеством голов снабжена «ненавистная бабка» Хюмира – девять сотен (Песнь о Хюмире, 8)! По мнению А. Я. Гуревича, девятьсот голов бабки – следствие бурлескной гиперболизации, как и глубина котла ее внука (в версту).

Вышеназванных качеств явно недостаточно для признания демонической природы йотунов и турсов, ведь по остальным параметрам они сильно приближены к людям. У них есть свое царство под названием Йотунхейм (Ётунхейм), Рисаланд («страна великанов»), или Утгард («внешнее отгороженное пространство», «окраинная земля»), граничащее с миром людей, именуемым Мидгардом. Правит ими великан по имени Утгарда-Локи, Скрюмир («хвастун»), или Фьялар, в чьей рукавице однажды ночевал Тор (Видение Гюльви).

Из-за наличия собственного ареала обитания эддические великаны были признаны древним народом – йотенами (jotens, jotnar), проживавшими вокруг Финского залива и к северу от него, на территории, именуемой Jotunaland (Jattenhem). Йотены были людьми рослыми, дикими, жестокими и легковерными. Саксон Грамматик в «Деяниях датчан» называет их «мужами чудовищной мощи, древними великанами», намного превосходящими размерами обычного человека. Потом из Азии прибыли сами боги – асы во главе с Одином, просвещенный и воинственный народ, оттеснивший аборигенов в дремучие леса, горные пещеры и норы: «Чародеи… победили, подчинив племя великанов оружием, и приобрели не просто право правления, но и добрую славу именоваться богами». Очередная нордическая фантазия, совмещающая историю и миф, стала возможной благодаря социальному аспекту великанского бытия, отсутствующему у ведьм, колдунов и демонов.

Дети Локи. Иллюстрация У. А. Погани (1920)

Небесную обитель богов Асгард соединяет с другими мирами радужный мост Бильрёст, или Биврёст («трясущаяся дорога»), который охраняет «от горных великанов» бессменный страж богов Хеймдалль: «Инеистые великаны и великаны гор захватили бы небо, если бы путь по Биврёсту был открыт для всякого» (Видение Гюльви). Не знаю, чем не угодили богам именно горные великаны, но деталь с мостом напоминает украинскую легенду о гиганте, горько плачущем у основания радуги.

В конце времен Биврёст обрушится под копытами коней «сынов Муспелля», имеющих отношение не столько к горам, сколько к огню и возглавляемых черным огненным великаном Суртом. С приходом Сурта «рушатся горы, мрут великанши, в Хель идут люди, расколото небо» (Прорицание вёльвы, 52). Это мерзкое чудовище, убивающее в последней битве Фрейра, равно опасно для всех живущих.

По наблюдению О. А. Смирницкой, «нигде в эддических текстах не сказано, чтобы великаны – обитатели Йотунхейма причинили существенный урон богам». Хотя в битве они выступят против богов, основная угроза будет исходить от Сурта и тех чудовищ, что порождены таинственным Локи и великаншей Ангрбодой.

Локи – «зачинщик распрь между асами, сеятель лжи и позорище богов и людей» – всего лишь причисляется к богам (Видение Гюльви) и посредничает между ними и великанами. Ангрбода («сулящая горе») – старая ведьма, сидящая в Железном Лесу к востоку от Мидгарда. Из ее с Локи детей выделяются волк Фенрир, Мировой змей Йормунганд (Ёрмунганд) и хозяйка преисподней Хель (о ней см. «Страшные немецкие сказки»). Однако этой троицей потомство Ангрбоды не ограничивается:

В МЭ солнце поглотит «один волк», а «другой волк», или «сильнейший из волков, по имени Лунный Пес… пожрет трупы всех умерших и проглотит месяц и обрызжет кровью все небо и воздух». Оба пожирателя входят в племя волков, рожденных Ангрбодой (от Локи?) и, как ни в чем не бывало, названных «сыновьями-великанами».

Волки преследуют Солнце и Луну. Иллюстрация Д. Доллмана (1908)

Откуда у волков ненависть к солнцу и луне и склонность к пожиранию трупов? Следует ли считать «мерзостного тролля» принципиально иным существом, чем волк и житель Йотунхейма, или мы вновь имеем дело с метафорой? И что это за прозвище, которое прилагается и к великанам, и к волкам, и к людям (в сагах)?!

С непринужденностью, не свойственной выходцам из подземных глубин, йотуны и турсы вступают в споры и состязания с богами и восседают с ними за пиршественным столом. Жителей Йотунхейма не назовешь ни мудрецами, ни глупцами. Они переняли у предков их знания, но не умеют ими пользоваться. С другой стороны, они коварны и трусливы, доверчивы и наивны, однако не в той степени, что персонажи саг и сказок, чья глупость вошла в поговорку: «Мы одурачим их всех, как великанов» (Сага о Ньяле, 151). В общем, они очень похожи на людей.

Древняя мудрость была скрыта в источнике, текущем из-под корней Мирового древа Иггдрасиль в земле великанов, а источник охранял Мимир (имя, родственное разным индоевропейским словам со значением «память»), дядя Одина. Племянник Мимира черпал вдохновение из этого источника, оставив в залог свой глаз (Прорицание вёльвы, 28), а после смерти дядюшки советовался с его черепом (Сага об Инглингах, 4).

Один вступил в спор с Вафтрудниром и одержал победу. Пусть и с опозданием, но Вафтруднир догадался, кем был его соперник (Речи Вафтруднира, 55). Великан мудр, но далеко не всеведущ. А вот Скрюмир перехитрил Тора и его спутников, подвергнутых испытаниям в Утгарде. Безымянный великан, строивший стены Асгарда для защиты богов от других великанов, хотя и владел тайными знаниями, оказался в итоге одураченным Локи. Кстати, в уплату за работу он просил солнце и месяц, столь ненавистные волкам, а также богиню Фрейю в жены (Видение Гюльви).

К числу персонажей среднего ума относятся Суттунг, одураченный Одином, который добыл мед поэзии, соблазнив охранявшую его дочь великана Гуннлёд (Речи Высокого; Язык поэзии); Хюмир, не только лишившийся пивного котла, но и перетрусивший, когда Тор ловил Мирового змея Йормунганда; Гейррёд, который хитростью добился, чтобы Тор пришел безоружным в Йотунхейм, но все-таки был им побежден (Язык поэзии).

Безнадежными глупцами выглядят Хрунгнир, соревновавшийся в конной скачке с Одином и убитый Тором (Язык поэзии), и Трюм («грохот»), принявший наряженного в женское платье Тора за свою «невесту» Фрейю и вернувший ему украденный молот Мьёлльнир, которым тут же получил по лбу (СЭ, Песнь о Трюме).

Ничто так не роднит великанов с богами и людьми, как их взаимоотношения с противоположным полом. Эдды богаты на рослых женщин, не отстающих от мужчин ни мощью, ни умом, а красотой и вовсе их превосходящих. Среди них попадаются как монстры вроде Ангрбоды, Хримгерд и Хель, так и красавицы, притягивающие к себе взоры богов.

Тор в гостях у Скрюмира. Иллюстрация Э. Б. Смита (1902)

Весьма устойчива связь чудовищных великанш с волками. Ангрбода рожала волков, царство Хель охранял пес Гарм, сопоставляемый с волком Фенриром и тоже названный турсом (Прорицание вёльвы, 47). На волках со змеиными поводьями разъезжали могучая великанша Хюррокин («сморщенная от огня»), столкнувшая в воду погребальную ладью с телом Бальдра (Видение Гюльви), и ночные всадницы, именуемые троллями. Всадница, которую встретил Хедин накануне праздника Йоль (Святки), сопровождаемого разгулом нечистой силы, навязывалась ему в компаньонки. Она являлась духом-двойником или фюльгьей («спутницей») Хельги, единокровного брата Хедина, и, чувствуя приближение его смерти, искала себе другого хозяина (Песнь о Хельги сыне Хьёрварда, 34–35). Однако допустима иная трактовка ее поведения: перевозчик Харбард (Один) говорит, что он «соблазнял искусно наездниц ночных» (СЭ, Песнь о Харбарде, 20).

«Злые псы», то есть волки сопровождают трех норн (СЭ, Речи Хамдира, 29), чье название означает «смерть, умерщвлять». Норны ведают судьбами людей, величаются добрыми и злыми, происходят от альвов или асов (СЭ, Речи Фафнира, 13). В Прорицании вёльвы упоминаются три великанши, явившиеся перед концом золотого века (8), но были ли они норнами, неизвестно, поскольку ниже говорится о возникновении трех мудрых дев из источника под Мировым древом (20). Известны также три девы, парящие в поднебесье: «Для людей эти девы – духи благие, хоть предки их – турсы» (Речи Вафтруднира, 48–49).

Великаны не умели подобно своему праотцу Имиру рожать детей ногами и подмышками и очень скоро перешли к естественному способу размножения. В Йотунхейме великан Нёр (Нарви, Нерви) имел дочь, «от рождения черную и сумрачную, по имени Ночь». Эта любвеобильная великанша, побывав замужем за человеком Нагльфари, человеком (?) Анаром и асом Деллингом, родила троих детей: сына Ауда, дочь Землю (Ёрд) и светлого и прекрасного сына по имени День (Видение Гюльви). Если День был порождением великанши, откуда у сородичей его матери возникла боязнь дневного света и солнечных лучей? Не переняли ли они ее у подземных жителей – карликов, мертвецов, демонов?

Тор и Хюмир на рыбалке. Иллюстрация Ч. Брока (1909)

Боги постоянно зарятся на дочерей великанов и даже вступают с ними в брак. Великанша Грид величается матерью сына Одина – Видара, победителя волка Фенрира. Получается, Один имел любовную связь не только с Гуннлёд. Грид подарила Тору, сыну Одина от Ёрд, железные рукавицы, Пояс Силы и волшебный посох, благодаря которым он одолел Гейррёда. Великанша Ярнсакса родила Тору сына Магни. На великаншах асы не женились, но их законные жены Фригг и Сив именуются «соперницами» Грид, Ёрд, Гуннлёд и Ярнсаксы (Язык поэзии). Женитьба на великаншах – прерогатива ванов: Ньёрд взял в жены Скади, дочь великана Тьяцци, а их сын Фрейр высватал-таки себе капризную Герд.

Но великанам-мужчинам доступ к девам Асгарда категорически воспрещен. Фрейя смертельно оскорбляется, узнав о сватовстве Трюма: «Меня бы распутной назвать пристало, коль в Ётунхейм я поеду с тобою!» (Песнь о Трюме, 13). От ее гнева сотрясаются чертоги Асгарда, а с шеи срывается ожерелье Брисингов, которое щепетильная богиня получила, проведя четыре ночи любви с карликами (Прядь о Сёрли, или Сага о Хедине и Хёгни). Для Тьяцци похищение Идунн, жены аса Браги, заканчивается летальным исходом, равно как и для Хрунгнира – его застольные речи, задевающие честь Фрейи и Сив (Язык поэзии).

Рунический камень, изображающий великаншу Хюррокин (X в.). Обратите внимание на змеиные жала волка и его хозяйки

Аналогичная ситуация складывается в позднейших сагах. В хронике Саксона Грамматика датский король Грам и его сын Хаддинг спасают шведскую и норвежскую принцесс от домогательств великанов. При этом Хаддинг воспитывался в Швеции у великанов, а затем вступил в связь с великаншей Хардгрепой, обучившей его магии и некромантии. Хардгрепа мотивирует свои любовные притязания тем, что вскормила юношу своей грудью (!), и тем, что умеет изменять рост, становясь рослой для битвы и миниатюрной для мужа-человека:

А мы все же подивимся. Ведь Эдды не заостряют внимания на этом качестве великанов, роднящем их с духами, но оно подразумевается, например, у Скрюмира.

Позднее Хардгрепа погибла, защищая Хаддинга от других великанов, чьи габариты превышали ее собственные: «…огромная рука проникла в хижину эту. Ужаснувшись сим знаком, Хаддинг молил помочь свою кормилицу. Тогда Хардгрепа, расширив свои члены и увеличив до громадного размера, стремительно схватила руку и держала до того, как ее воспитанник не отрубил это». Из отрубленной руки полилась не кровь, а мерзостная жижа, а тело Хардгрепы было растерзано когтями напавших врагов. Уж не были ли враги чудовищами вроде отпрысков Ангрбоды, лишь условно именуемых великанами?

В Пряди о Ёкуле сыне Буи две сестры-великанши Гейт и Гнипа, двенадцати и тринадцати лет (!) соответственно, с длинными носами и верхней губой, свисающей на грудь, пытаются соблазнить героя. Они одеты «в кожаные куртки, длинные спереди… но сзади они доходили лишь до ягодиц», и призывно хлопают себя по бедрам. Ёкуль оскорблен в своих лучших чувствах. Он отрубает голову Гейт и вступает в жестокую схватку с Гнипой. Единоборство человека и великанши знакомо нам по исландским сказкам. Оно знаменует собой сексуальную игру, вот почему поверженная на землю Гнипа предлагает Ёкулю: «Воспользуйся этим падением, мужчина». Ёкуль, однако, не столь всеяден, как Хаддинг. Он воротит нос от Гнипы, но та помогает ему победить своих родичей с помощью кольца-невидимки. Благодарный Ёкуль выдает ее замуж за нового правителя Йотунхейма.

В сагах великаны часто наряжаются в козлиную кожу, шкуру диких животных, как тот похотливый великан, которому подражал король Грам у Саксона Грамматика. Аналогичную форму одежды носят пастухи, берсерки, члены лесных братств. Некоторым героям саг присущи безобразность, высокий рост, экстраординарная сила и ловкость, так что не всегда ясно, о ком идет речь – человеке или волшебном существе.

Финнбоги Сильному противостоит не только «человек-тролль» Торвальд Бородатый, но и Альв Косматый, в чьем имени совмещены эльф и зверь. Это человек с демоническим нравом, но отнюдь не демон. Нельзя, впрочем, исключить его родство с альвами, которое имел и знаменитый герой германо-скандинавского эпоса Хёгни (Хаген). Берсерки в своих шкурах «ростом и видом больше похожи на великанов, чем на обычных людей». Среди прочего берсерков не берет железо (Сага об Эгиле сыне Скаллагрима, 9, 25), а это свойство троллей: «Ты тролль, раз тебя не берет железо» (Сага о Битве на Пустоши, 30).

Рендольва из Саги о Хрольве Пешеходе «по справедливости можно было назвать троллем за его рост и силу». Кроме того, он владеет непробиваемым для оружия плащом и дубиной длиной в шесть локтей. Эти данные не спишешь на гиперболизацию, поскольку здесь же сказано о родственниках матери Рендольва, происходящих «из Алуборга, что в Ётунхейме» (30).

Чертами берсерков, а значит, и великанов наделяются известные скандинавам негры: «Этот негр был высок, как великан, огромен, как бык, и черен, как Хель. У него были такие большие когти, что скорее напоминали железный гребень, нежели ногти человека» (Сага о Стурлауге Трудолюбивом). Интересно, от кого именно достались негру «железные» когти? В этой же саге присутствует храмовая жрица, «огромная, как великан, темно-синяя, как Хель, толстая, как кобыла, с огромным ртом, черными глазами и злобная на вид». Соти из Саги о Хрольве Пешеходе походит на «огромного тролля», а его имя переводится как «сажа» (17).

Косматость, когтистость, чернота, неуязвимость практически не имеют параллелей в Эддах. Ну а колоссальный рост в сагах имеют не только великаны и уподобляемые им воины, но и мертвецы, чье сродство с гигантами мы констатируем не впервые. На увеличение объема и веса покойников из саг обратила особое внимание Н. В. Березовая.

Пастух Глам из Саги о Греттире погибает в стычке с неким злым духом (троллем?), живущим в скалах и оставляющим после себя следы величиной с бочку. Тело погибшего пытаются отвезти в церковь на лошадях. Некоторое время лошади везут его со спуска, но как только спуск заканчивается, они не могут сдвинуть с места труп, и люди засыпают его грудой камней. Мера не помогает – Глам ходит по ночам и ездит верхом на коньке крыши, так что крыша едва не рушится. Лежащее на земле тело Глама описано теми же словами, что и облик негра-берсерка: «Он был мертв и черен, как Хель, и огромен, как бык» (32). Перед схваткой с Греттиром Глам входит в дверь и выпрямляется, доставая головой до самой крыши (35).

В Саге о людях из Флои мертвец, пытающийся разломать крышу дома, кажется гигантом. Тело могущественного Стюра Убийцы так и не могут довезти до построенной им церкви и погребают в безлюдном месте: «Когда день клонится к вечеру, лошади больше не могут тащить труп и злобно огрызаются. Труп сделался таким тяжелым, что они оставили его на песчаном холме возле какого-то заброшенного дома, принесли туда камни и засыпали его». На сей раз камни помогли – Стюр никого не потревожил, и весной его перезахоронили в храме (Сага о Битве на Пустоши, 9).

Огромным и черным, навевающим ассоциации с быком и Хель выглядит тело Торольва Скрюченной Ноги, не успокоившегося в могиле. Его дважды выкапывают из могильной ямы и, наконец, сжигают на костре, ссыпав пепел в море. Однако Торольв возрождается. Корова, облизавшая место кострища, зачинает и рожает телочку и теленка. Теленок удивляет всех своей необыкновенной красотой и статью, но когда он начинает мычать, мудрая старуха говорит: «Это голос тролля, а вовсе не зверя. Зарежьте, прошу вас, эту зловещую тварь!» (Сага о людях с Песчаного Берега, 34, 63).

Последняя битва (Рагнарёк). Иллюстрация Ф. Стаффена (1920). Боги и люди против «мерзостных троллей»

Сопоставления живых и мертвых людей с великанами и троллями дали повод Ф. Д. Батюшкову уподобить деятельность Финнбоги и других героев саг подвигам Тора. Тор сражался с йотунами и турсами, а позднейший герой – с унаследовавшими их черты берсерками, дикарями и т. п. Однако враждебные персонажи из саг выглядят куда более зловеще, чем эддические великаны. Похоже, исландские скальды знали о существах, превосходящих по возрасту население Йотунхейма. Часть их свойств авторы Эдд приписали великанам, а часть – хтоническим тварям, порожденным Ангрбодой. Скажем, эддического йотуна можно счесть обыкновенным обжорой, а не людоедом, турс же – законченный кровопийца, поэтому его именем назван Гарм (Фенрир). Волки охочи до трупов, пожирает их и Хримгерд, окаменевающая подобно карликам, но птицеобразный Хресвельг всего-навсего сравнивается с некрофагом.

«Мерзостный тролль» ближе к волкам Ангрбоды, чем к великанам. Великаны антропоморфны, а тролль зооморфен, и эту его особенность, минуя Эдды, переняли антигерои саг. Возможно, корни скандинавского чудовища следует искать не в Йотунхейме, а в Железном Лесу, царстве Хель и могильных курганах. Интересно, что Скирнир, чьими ругательствами открывалась эта глава, помещает троллей под землю, а не в горы (Поездка Скирнира, 35). Обратимся же непосредственно к образу тролля, каким он известен из саг, баллад, сказок и быличек.

 

Великан или тролль?

Происхождение слова «тролль» (швед. troll) довольно смутно. В норвежском, шведском и северогерманском языках оно имеет одинаковый корень с «волшбой» и «колдовством». Таким образом, этимологически тролль весьма далек от хримтурса, рисе, йотуна и турса. В его имени отсутствует намек на холодность, величину, силу, глупость, любовь к еде и питью. Да иначе и быть не может. Раз тролли упоминаются в Эддах наравне с великанами, пусть даже и с оттенком хулы, они не могут считаться их потомками. Таковыми являются в поздней фольклорной традиции йотулы, или ютулы (норв. jutul, jøtul). Правда, эти существа практически неотличимы от троллей, а словом troll обозначают не только магию, но и горные вершины, камни, дороги, ущелья, озера, города и даже нефтяные месторождения. Оно стало нарицательным (нечто грандиозное, опасное, а иногда и чарующее), а персонаж, когда-то его носивший, полностью слился с великанами и их преемниками.

Исландское слово «трётль» (tröll) прилагается к великану, но, по замечанию М. И. Стеблина-Каменского, «трётль» не всегда сопоставим с «троллем»: «Соответствиями этого слова в разных скандинавских языках и в разные эпохи обозначались очень разные сверхъестественные существа, отнюдь не всегда великаны». Ну а «тролль», по версии большинства ученых, ассоциируется именно с великаном. Стеблин-Каменский опровергает представление о тролле-карлике как не соответствующее скандинавским народным верованиям: «Тролли – это всегда великаны мужского или женского пола, как правило, безобразные, глупые и свирепые». Мы попытаемся систематизировать сведения о троллях по их близости к великанам, другим чудовищам и людям.

Сразу заметим, что тролль бывает не только гигантом от трех до восьми метров, но и тварью размером с высокого человека и с самого маленького эльфа. Гиганты живут в Исландии и Норвегии, рослые человекоподобные особи – повсюду, а малютки – в Дании.

Лесной тролль. Картина Т. Киттельсена (1906)

Стеблин-Каменский не одинок в своем нежелании признавать датских троллей троллями. Классик норвежской литературы Б. Бьернсон в свое время писал: «Тролли в Дании не уживаются. Случается, конечно, время от времени какому-нибудь троллю перейти вброд море и окинуть взором безлесные, озаренные солнцем датские земли. Но покачает он своими многочисленными головами – и снова переходит вброд море, вскипающее пеной под его тяжелыми шагами. Он возвращается в Норвегию, потому что там – его родина».

Тролли с большим количеством голов и вправду водятся преимущественно в Норвегии, хотя эту страну не назовешь родиной многоголовых турсов из Эдд. В Дании такому троллю делать нечего, поскольку там обитает другой тролль, который бывает… не больше муравья, как в датской балладе «Элайн из Вилленокора»:

Правомочно ли лишать его звания тролля на основании того, что тролли происходят от великанов, и того, что норвежские и исландские тролли похожи на великанов? Во-первых, происхождение от великанов отнюдь не доказано. Во-вторых, мы находимся на юге, а не на севере, и чем датский тролль хуже норвежского? Уж колдовать-то он в любом случае умеет, а следовательно, заслуженно носит свое имя. Не будем забывать также о редком для великанов свойстве тролля: умении изменять свой рост.

Помимо обилия голов распространенным дефектом тролля служит огромный нос в бородавках: «А нос у него был такой длинный, как хороший багор» (норвежская сказка «Пер Гюнт»). Менее устойчивыми признаками являются бугры на теле и голове, широкий рот, желтые кривые клыки, сморщенная кожа, напоминающая по цвету скалы и мшистый покров лесов. Свойства глаз меняются в зависимости от региона обитания тролля. Глаза бывают маленькими и узенькими или наоборот – огромными, как блюдца. У норвежского тролля зачастую один глаз, расположенный посреди лба (об этой особенности предстоит отдельный разговор). Подобно великанам северный тролль ревет от гнева, громогласно хохочет, сотрясая горы и лес, или хрюкает, как свинья.

Умирающий горный тролль. Картина Т. Киттельсена (1887)

В Саге о Гриме Мохнатые Щеки женщина-тролль, чья оболочка скрывает заколдованную принцессу, не превышает ростом семилетнюю девочку. Она чрезвычайно толстая, у нее мрачное и черное лицо, кривой нос, широкие плечи, ввалившиеся щеки, остриженные спереди волосы. Из носа свисают сопли, а меховая куртка едва прикрывает зад. Особо отмечена чернота волос и кожи, ассоциирующаяся с царством Хель.

Удлиненную спереди и укороченную сзади куртку носит троллиха Грид (Сага об Иллуги зяте Грид), тезка возлюбленной Одина и помощницы Тора. В сагах отсутствуют светлые образы великанш-красавиц. Здешние троллихи сладострастны, но отнюдь не привлекательны. Вот и Грид заливается соплями, имеет бороду, проплешины на голове, зеленые глаза, низкий лоб, длинный нос и огромные уши. Она вся черная, а кисти ее рук напоминают орлиные когти.

Жены троллей, которых в Исландии называют скессами, а в Норвегии – гюграми, намного отвратительнее своих мужей. Нос гюгры длинный, крючковатый, покрытый бородавками, седые волосы торчат пучками во все стороны, а над седой бородой выступают черные острые зубы. Между тем среди троллей-мужчин также попадаются заколдованные принцы, с которыми героини сдружаются и находят общий язык (например, в исландской сказке «Хельга-Замарашка»). Когда именно свершилась инверсия и женщины превзошли в уродливости мужчин? О красоте эддических великанш напоминают разве что поздние легенды о юных прелестных гюграх, в которых влюбляются юноши. Но в них гюгра подменяет хорошо известную в Скандинавии горную ведьму хульдру, принимающую облик красавицы. Гюгра может богато вырядиться и тем самым выдать себя, ибо какая же крестьянка отправится в горы и лес в пышном платье?

Тролль издевается над епископом. Скульптура фасада готического собора в Тронхейме (Норвегия)

В датской быличке молодой крестьянин Ганс, проходя мимо холма в поле, заметил резвящихся троллей, среди которых выделялась симпатичная девушка. Она завлекла юношу в хоровод и одарила его поцелуем, после чего Ганс обезумел и разорвал в клочья свою одежду. Хоровод исчез, а Ганс вернулся в деревню и с тех пор не давал прохода местным красавицам. Бывало, остановится рядом, почмокает губами и вдруг начнет рвать на себе одежду! Девушки потребовали принять меры, и Гансу сшили жакет из грубой кожи. Пока он дергал его, покраснев от натуги, девушка успевала убежать.

Постепенно слово «тролль» становится синонимом всего того, что вызывает отвращение. Жители Йотунхейма не занимались мелкими пакостями, в отличие от бруннмиги («мочащийся в источник») – тролля, загрязняющего питьевую воду. Конунг Хьёрлейв даже не хочет с ним сражаться, а отгоняет, словно паршивую собаку:

Датская баллада «Святой Олав и тролли», повествующая о подвигах норвежского короля (995—1030), описывает тролля следующим образом:

Как видим, признаков, присущих выходцам из ада, прибавилось. Появились длинные когти, известные Саксону Грамматику, и длинный хвост, который служит отличительной чертой всей скандинавской нечисти, в первую очередь хульдры.

Хвост и косматая шкура – не единственные проявления зооморфизма тролля. Тролль принимает облик кабана, дерущегося с псом конунга (Сага о Хрольве Жердинке и его витязях, 43), собаки, черного козла (популярный средневековый образ), лошади.

В деревне Линге возле города Сорё (Дания) рассказывают историю о молодом тролле, изгнанном из горы своим ревнивым соперником Кнурремурре. Изгнанник принял вид желтого кота и поселился в доме состоятельного крестьянина, ежедневно кормившего его овсяной кашей. Однажды владелец кота встретился в горах с незнакомым троллем, попросившим его передать своему питомцу известие: «Кнурремурре умер». Крестьянин не имел привычки беседовать с котом и поделился новостью с супругой. Во время их разговора кот, скучавший около миски с кашей, вскочил на задние лапы, поднял миску, запустил ее в хозяина с криком: «Сам жри свою овсянку!» – и выбежал за дверь. После инцидента с взбесившимся животным крестьянин принялся потчевать кашей жену, пока бедная женщина не подалась к троллям. А ее муж отбыл в Англию, где нанялся дворецким в одно поместье в Девоншире.

Горный тролль с хвостом. Иллюстрация Й. Бауэра (1915) к сказке Э. Бесков «Как троллиха стирала королю белье»

Жена фермера из провинции Вермланд (Швеция) сжалилась над беременной лягушкой и обвязала ее шерстяным шарфом. Лягушка оказалась вовсе не принцем, а супругой тролля. Жалость фермерши была так велика, что несчастная троллиха не могла разродиться, пока узел не ослабили. Крестьянка из Углерупа (Дания), сгребавшая сено в копну, освободила застрявшую в граблях жабу. Это была троллиха, совершавшая вечерний променад под видом квакушки. В знак благодарности она снабдила женщину золотом.

Обернувшийся оленем тролль украл у епископа Тронхейма (Норвегия) триста голов скота, превратив коров в крохотных мышек. Будучи колдунами, тролли могли создавать иллюзию присутствия животных. В знаменитой сказке «Пер Гюнт» из долины Гудбранд (Норвегия) они морочат голову герою, принимающему стаю медведей за стадо коров. Когда он подходит ближе, звери исчезают, а перед ним вырастает огромный лохматый медведь с оскаленной пастью. В шведской сказке «Два брата» волоски из шкуры тролля или три соломинки, принадлежащие троллю, обращают собак в камень или убивают их.

Истории о датском народном герое Бондеветте содержат намек на невидимость троллей. Обыкновенные люди их не замечают, но Бондеветте, рожденный от связи русалки и человека, наделен способностью видеть невидимое другими и поэтому побеждает троллей.

Сказка «Пер Гюнт» открывается знаменательным эпизодом, помещенным в начало этой книги. Склизкое тело, которое в сгустившейся тьме нащупывает Пер Гюнт, принадлежит чудовищу по имени Кривой. Герою становится не по себе, он обходит хижину с другой стороны, но вновь натыкается на Кривого. Тогда он догадывается, что это «тролль, который змеей улегся вокруг хижины». По просьбе Пера Гюнта змей-тролль раздвигает свои кольца и впускает его внутрь. Но и там обнаруживаются части тела Кривого. Устав играть в прятки, Пер Гюнт выходит с ружьем из хижины и окликает тролля. Тролль с готовностью отзывается: «Я самый старший Кривой из Этнедаля». Определив по голосу, где находится голова чудовища, юноша трижды выстреливает ему в лоб.

Пер Гюнт считается одним из наследников Тора. Ну а первоисточник случая с Кривым читатель определит и без моей помощи. Да, это встречи Тора с его вечным противником, Мировым змеем Йормунгандом. Сначала, приняв змея за кошку в гостях у Скрюмира (Утгарда-Локи), он безуспешно пытался приподнять его от земли, потом чуть было не вытащил из воды, отправившись на рыбалку с Хюмиром, и, наконец, убил в последней битве, а сам пал мертвым от змеиного яда.

По какому праву тролль занял место Мирового змея? По праву родства. «Мерзостный тролль» является братом Йормунганда, а сам змей, возможно, является троллем. Вот почему Кривой называет себя «самый старший». Метаморфозы, на которые способен фольклорный тролль, под силу детям Ангрбоды, но не великанам из Йотунхейма.

Габариты тролля зависят от его местожительства. В горах живут в основном гиганты, в лесных пещерах – те, кто похож на человека. Есть и те, кто плавает в море, как Мировой змей. Им будет посвящена отдельная глава. Подобно великанам тролли сбиваются в группы и живут семьями, лишь в исключительных случаях нарушая границы отведенной им территории. Рассадником норвежских троллей считаются Доврские горы, прославленные именем Пера Гюнта. Хозяин дома у подножия Доврских гор жалуется: «Каждый год на Рождество в наш дом являются тролли и празднуют всю ночь, и их так много, что нам ступить некуда и приходится самим уходить из дому» (сказка «Большая кошка из Довре»). В 1021 г. жители Довре были обращены в христианство королем Олавом: «Он велел схватить всех лучших людей в Лесьяре и Довраре, и они должны были либо принять христианство, либо лишиться жизни, либо бежать, если это им удавалось» (Сага об Олаве Святом, 110).

Датские тролли. Рисунок Л. Му (1918). Эта мелкота даже восхода солнца не боится!

Очеловеченные тролли из норвежских сказок живут в волшебной стране Троллеботен, в волшебном замке Сория Мория, а также «к востоку от солнца, к западу от луны».

Всего неожиданнее застать тролля живущим под мостом. Подменяет ли такой тролль великана? Не думаю. Великаны строят мосты, чтобы попасть на небо, на другой берег и в объятия возлюбленной, как йутул из Эльсрудколле (Дания). Они сооружают их, состязаясь с героями легенд, как великанша из Стеена (Норвегия), поклявшаяся возвести мост через фьорд раньше, чем святой Олав построит местную церковь. В сказках огры и дэвы не в состоянии пройти по мосту «тонкому как волос».

Тролль же чувствует себя под мостом вольготно, взимает плату за проход по нему или просто не разрешает пройти. В очень редких случаях тролль покидает мост ради постройки нового, но обычно с разрушением моста он тоже гибнет. В норвежской сказке «Три козла Граф и злобный тролль» (АТ 122E) тролль «с огромной уродливой головой, с длинными запутанными волосами, с ужасными, горящими злобой глазами, красным носом, большими клыками и острыми когтями» преграждает путь братьям-козлам, и старший брат скидывает его в воду. В сказках этого типа мост охраняет только тролль; преобладающий в них волк, как правило, сидит на дороге в лесу.

В сказках с участием людоедов мост соединяет мир мертвых с миром живых, поэтому огры и дэвы не могут ступить на него. Пребывание же тролля под мостом и на мосту относится к мотиву связи с мостами и переправами сказочных чудовищ, породившему обычай украшать входы на мост фигурами зооморфных стражей. В адских реках под мостом правосудия плавают инфернальные твари, пожирающие упавшие вниз души. В славянских поверьях под мостами обитают души убийц. В Бретани у мостов околачиваются черные псы. В позднем Средневековье возникают легенды о чертях, построивших мост и готовых схватить душу первого живого существа, вступившего на него. Чертей обманывают, подсовывая им петуха, козла, собаку, кошку и т. д.

Итак, внешний облик и среда обитания троллей далеко не всегда свидетельствуют об их сродстве с великанами. У великанов они переняли капризность, глупость, жонглирование камнями, владение сокровищами, похищаемыми людьми, и, как следствие, вражду с похитителями, многие из которых являются профессиональными истребителями троллей.

Три козла Граф и злобный тролль. Иллюстрация О. Синдинга (1883). Тролль выглядит как человекообразный великан вопреки описанию, приведенному в сказке

Тролли любят перекликаться на плоскогорьях. Голоса чудовищ звучат как гром небесный или стоны из земных недр, а эхо разносит их далеко в горах. Брошенные ими валуны образуют горные завалы и скалистые островки в море. Чаще всего тролли швыряются камнями в христианские церкви. Камни ни разу не попали в цель, зато обрели статус местных достопримечательностей. На камнях в окрестностях города Энчёпинга (Швеция) можно видеть отметины, оставленные пятью гигантскими пальцами.

Троллю, потревоженному строительством церкви в соседней деревне и начавшему метать в нее камни, удавалось лишь приостановить работы на непродолжительный срок. Затем они возобновлялись, колокола на новенькой колокольне начинали громко звонить, и тролль, сетуя на свой глазомер, покидал обжитое место. Шведские и датские тролли, привыкшие общаться с людьми, перед уходом жаловались им на свою судьбу: «Я ухожу из этой страны, поскольку теперь никто из нашего народа не может оставаться здесь из-за звона колоколов». Они обещали вернуться спустя долгие годы, как тролль из горы около церкви Лагга (Швеция), и отдавали распоряжения, как тролль из Дисхёе (Дания). Он вручил одному крестьянину ключи от двери, за которой хранились сокровища. Едва тролль отбыл, взволнованный крестьянин кинулся в горы на поиски двери, а обнаружив ее, пустился на радостях в пляс. Пока он плясал, дверь исчезла. Крестьянин долго бился ногами и головой о голый утес.

Если камней под рукой нет, тролль может найти другой способ расправиться с ненавистным зданием. Великанша, соревновавшаяся со святым Олавом в Стеене, безуспешно метала камни в возводимую им церковь, а когда снаряды кончились, оторвала собственную ногу и запустила ею в колокольню. Нога сыграла роль хвоста дьявола, который цепляется на лету за шпили и колокольни европейских церквей. Колокольня покривилась, а задевшая ее нога упала в болото, где лежала и воняла, пока поблизости не открылся грязевой курорт. Храм же был разрушен молнией в XVIII в. К тому времени великаны и тролли давно покинули Стеен.

Тролль Финн, поддерживающий колонну собора в Лунде (Швеция). Скульптура XII в. Тролль хотел разрушить собор, но был обращен в камень святым Ларсом (Лаврентием). Финн притворялся человеком, поэтому выглядит как человек

Тролль, сбежавший из Кундби (Дания), подкараулил на дороге крестьянина и вручил ему письмо для доставки настоятелю новопостроенной церкви. Все крестьяне жадны и любопытны. Этот тоже не дошел до храма, вскрыв письмо в горах, в результате чего повторилась история горшочка каши. Из письма вылились потоки воды, образовавшие горное озеро. Посрамленным оказался не крестьянин, а тролль-колдун, планировавший утопить церковь. Еще один вредный тролль задумал уничтожить город Нествед (Дания), но собранный диверсантом песок высыпался из дырявого мешка, образовав песчаные холмы. Досаждающие людям горы песка оставляют не только великаны, тролли и дьявол, но и умершие грешники вроде судьи Жана Трегегла из Корнуолла (см. «Из жизни английских привидений»).

В горных и лесных пещерах, чудесных замках тролли хранят несметные сокровища, не дающие покоя людям. Юные хитрецы идут в услужение к богатым троллям, обманывают хозяев, уводят домой их стадо, забирают драгоценности. В изученных нами сказках типа АТ 328 герой по приказу короля или по собственной инициативе ворует у тролля диковинные предметы – серебряную уточку, чудесное покрывало, золотую арфу и т. п.

В легендах и быличках предмет высочайшей ценности – драгоценная чаша тролля, чье похищение героем, вероятно, служит репликой на поход Тора за котлом Хюмира. Обычно тролли провоцируют сидящего на коне героя, поднося ему чашу с напитком. Герой выплескивает его через плечо, даже не пригубив. Несколько капель попадают коню на спину и опаляют шкуру. Молота у героя нет, сражаться с троллями нечем, поэтому следующий этап – бегство от них с пустой чашей, включающее преодоление препятствий и получение ценных советов от других троллей.

Английский хронист Вильям Ньюбургский одним из первых рассказал о похищении чудесного кубка. Естественно, поселянин из его хроники встречается не с троллями, а с пирующими в холме эльфами. Получив кубок, он тайком выливает его содержимое и удаляется с пира по-английски. Эльфы не сразу обнаруживают пропажу и не могут настичь вора. «Сосуд, изготовленный из неизвестного материала, имевший необычный цвет и странную форму», преподносится в подарок королю Генриху I, затем хранится при шотландском дворе и, наконец, торжественно вручается шотландцами Генриху II Плантагенету.

Бегство от тролля. Картина Т. Киттельсена (1900)

Эта легенда занесена в Северную Англию из Скандинавии. Большинство случаев с чашами и кубками зафиксировано в Дании, чьи тролли очень походят на эльфов. Бондеветте, удрав от троллей, передает украденную чашу в церковь, где из нее изготовляют потир и дискос. Другой датский герой Свенд Фаеллинг встречается с девушками-эльфами, забирает у них рог, но возвращает его в обмен на силу двенадцати человек.

Слуга из Огерупа отплясывает вместе с троллями, а потом удирает от них с чашей по свежевспаханному полю. Тролли возмущены поведением похитителя и просят его скакать по ровной дороге. Удовлетворив их просьбу, он чуть было не попадается, но успевает скрыться в воротах усадебного дома. Те захлопываются прямо перед длинными носами троллей. Тролли не сдаются. Они волокут тяжеленный камень и штурмуют ворота. Но чаши в доме нет – во время бегства слуга закинул ее во двор церкви, на радость местному пастору. Тролли в смущении удаляются – они знают, что в церковь швыряться камнями бесполезно. Торжествующий слуга идет в храм и получает вместо чаши пастырское благословение.

Слуге из Конгерслева преследующие его тролли тоже посоветовали выбрать гладкую дорогу, но враждующие с ними соседи заорали со своей горы: «Скачи по пашне!» «Нет, по дороге!» – хором возопили преследователи. Бедняга метался из стороны в сторону, но все-таки сумел уйти от погони и доскакать до ворот усадьбы с чашей за пазухой. Из-за церковной ограды его провожал печальным взглядом священник.

Шведские пасторы не ждут милостей от судьбы и сами отправляются за ними к троллям. Однажды несколько священников встретили Рождество и незадолго до рассвета выехали в горы. В горных пещерах празднование было в самом разгаре. Уродливые троллихи приветствовали гостей пьяными криками и вынесли им полные до краев чаши. Священники дружно плеснули из чаш на хвосты лошадям, после чего те мчались домой как угорелые. Троллихи по понятной причине догнать их не могли.

Вообще рождественская ночь бывает очень продуктивной. Утратившие бдительность тролли раздают чаши и кубки направо и налево – только успевай плескать. На Рождество 1490 г. слуга фру Ульфтанд из усадьбы Юнгбю (Швеция), выехавший подышать ночным воздухом, заслышал подозрительный шум у одного из древних камней. Вокруг камня в обнимку плясали тролли. Местная красавица поднесла гостю рог с вином и дудочку, пригласив выпить за здоровье короля троллей и что-нибудь продудеть. Дудеть слуга не умел, а обжигающую мощь заздравного тоста испробовала на себе лошадь, мигом доставившая в усадьбу подарки троллей. Протрезвевшие тролли нагрянули туда наутро и потребовали вернуть украденное, но были вытолканы взашей фру Ульфтанд. Эта грозная и здравомыслящая женщина всю жизнь хранила рог и дудочку, обеспечив достаток своему дому, но притронуться к ним не осмеливалась. Ошпаренная лошадь пала на второй день, а слуга пережил ее на сутки. Говорят, он не удержался и отведал-таки остатки королевского вина из рога.

Тролли имеют довольно странную привычку выносить на свет Божий лежащие в пещерах золото и серебро. По официальной версии, сокровища таким образом сушатся и проветриваются. Но одновременно они служат приманкой для шатающихся поблизости зевак. Так, в склоне горы около Иллерупа (Дания) троллями проделаны специальные отверстия, рядом с которыми обычно и выкладываются сундуки с драгоценностями. Если человек сунется к ним, его схватят и уволокут вниз.

Сокровища троллей. Иллюстрация Й. Бауэра (1909) к сказке А. Смедберга «Тролли и мальчик-гном»

Крестьянин с датского острова Фур, завидев толкущихся у сундуков троллей, трижды пальнул в воздух из ружья. Когда испуганные тролли разбежались, он нагрузил сокровищами мешок и был таков. На полпути к дому вора нагнал длиннобородый тролль-карлик верхом на безголовой лошади величиной с кошку, вызвавший его на состязания в силе и ловкости. Крестьянин отказался от состязаний, сославшись на проблемы со здоровьем, а затем пришпорил коня и не останавливался до самого дома. На его беду, настырный тролль оказался колдуном – он шипел, кряхтел и булькал под дверью, пока крестьянин не выбросил ему мешок. Довольный колдун удалился, не заметив нехватки одной вещицы. Ею, конечно же, была старинная чаша.

Глупость тролля дает себя знать в его соперничестве с народными героями, продолжателями дела Тора. Герои столь же отважны и целеустремленны, как Тор, но не столь узколобы. Тролль же глупее йотуна и этим качеством близок сказочному черту, с которым он соотносится в летописных источниках. Например, в «Книге о занятии земли», написанной исландским ученым Ари Торгильссоном (1068–1148), есть следующая фраза: «Торлейв был одержим троллями, хотя и принял христианство».

Адепты мифологической школы подчеркивают страх тролля перед грозой и громом. Цепочка их рассуждений такова: тролли наследуют великанам, великаны боялись молота Тора, следовательно, молот – это и есть гром и молния. Действительно, многие тролли умирают во время грозы, а в Норвегии бытует поговорка: «Кабы не гром, тролли заполонили бы весь мир». Но тролли пугаются всех резких и громких звуков. Это одни из самых слабонервных персонажей мирового фольклора. Выстрел из ружья, удар по барабану и пресловутый звон колоколов выводят троллей из равновесия. Крестьяне часто пользуются их слабостью – устраивают «кошачьи» концерты при входе в пещеру, колотят по железу и даже не ленятся таскать в горы колокол и названивать в него.

Пер Гюнт и тролли. Иллюстрация Т. Киттельсена (1913)

Любовь троллей к тишине и покою мне импонирует, но объяснить ее я не могу. Ведь сами тролли бывают весьма шумливы. Однако их не пугает собственная перекличка в горах или издаваемые ими неприличные звуки, ничем не уступающие барабану и грому. Остается принять версию с Тором-громовержцем.

Из истребителей троллей наибольшим хитроумием наделены норвежцы Аскеладден и Пер Гюнт. Аскеладден чаще остальных нанимается на службу к троллю («глупому черту») и крадет у него ценные предметы. Подобно хитрецам из сказок о великанах он обманывает тролля, сжимая в кулаке сыр вместо камня, сливая в дырявый мешок якобы съеденную кашу и т. п. Изумленный тролль помогает Аскеладдену рубить лес и ухаживает за ним, пока герой не надоумливает его разрезать себе живот. Аскеладден – типичный простолюдин, наглый и заносчивый, знакомый нам по сказкам типа АТ 326.

Взаимоотношения Пера Гюнта с троллями гораздо содержательнее. Пер и сам частенько попадает впросак. Его разыгрывают, над ним потешаются, и самое главное – ему бывает страшно. Порой он, не задумываясь, пускает в ход ружье, как Тор свой молот, но порой ему необходимо пораскинуть мозгами. Чтобы помочь вышеупомянутому хозяину дома в Довре, Пер наряжается в тряпье, так что тролли принимают его за своего, прячет за печкой ручного медведя, выдав его за кошку, и шьет огромный башмак, в который ловит всех троллей.

Датчанину Бондеветте обычно не хватает сил справиться с троллями в одиночку. Крестьяне не замечают невидимок, и Бондеветте долго инструктирует своих помощников, чтобы те лупили дубинами по пустому месту.

Свенд Фаеллинг, подвизавшийся неподалеку от Орхуса, озабочен тем, где бы получить силу двенадцати человек. Сначала герою помогает тролль, нацеливающий его на борьбу со своим врагом, соседним троллем. Чтобы обрести нужную силу, Свенд должен выпить из преподнесенного ему рога. И он выпивает! Позднее он видит двух быков и, следуя указаниям тролля, нападает на одного из них. Под видом побежденного быка скрывался враждебный тролль (еще одна параллель с эпизодом о кошке Утгарда-Локи).

С эльфами, как мы помним, Свенд поступил по-другому – украл рог и обменял его на силу. Сила двенадцати человек отразилась на аппетите героя. Пищеварительная система заработала в двенадцать раз быстрее. Свенд кушал не меньше, чем Тор на пиру у Трюма, и испытывал массу неудобств. Фермер, к которому он нанялся, охотно согласился его кормить, приобретя вдоволь рабочей силы и удобрений для полей. Долгие годы спустя после смерти Свенда крестьяне с благоговением демонстрировали приезжим его двуручный меч в три с половиной метра длины, старый бук с металлическим кольцом, к которому он привязывал свою лошадь, горшок для варки мяса, который он ежедневно опустошал. Самых стойких гостей водили на гору Хавбьерг, где доблестный Свенд Фаеллинг присаживался и мыл руки и ноги в реке Сондерстранд.

Принято думать, что тролли, прежде всего трётли и скессы, питаются человечиной. Однако в сагах и сказках указаний на каннибализм тролля немного, особенно в сравнении с аппетитами лесной ведьмы. Огромная троллиха нападает на двенадцать купцов, заночевавших в нежилом доме, и устраивает кровавую расправу. Убив всех купцов, кроме одного, она разрывает тела на куски, поджаривает на огне и съедает. Пиршество прерывает спрятавшийся на чердаке Арнльот, по виду схожий с великаном. Он вонзает людоедке копье между лопаток, и она с воем убегает (Сага об Олаве Святом, 141).

Надеюсь, читателю памятны норвежская сказка «Пряничек» и исландская «Великанша и шахматы»: в них троллиха и скесса выполняют ту же функцию, что и ведьма, а хитрые герои скармливают людоедкам их собственных детей. Исландские скессы держат пальму первенства среди каннибалов. Людоедка Мойрхильд из одноименной сказки сидит на высоком утесе и грызет человеческий череп. А вот скесса из сказки «Гедливёр», живущая по соседству с хутором, не кажется людям опасной. Но рождественской ночью с хутора пропадает хозяин, а через год – один из работников. Оказывается, у скессы появился злой и капризный сын, который каждое Рождество требует себе человечьего мяса.

Пер Гюнт и тролли. Иллюстрация А. Рэкема (1936)

Отвратительная исландская великанша Грила специально спускается с гор на Рождество, чтобы утолить свой ненасытный аппетит жареным блюдом из непослушных детей. Она хватает проказников и засовывает их в свой мешок. Грила относится к древней категории ночных демонов – похитителей детей и великаншей, судя по всему, окрещена случайно. Она может представляться лисой с пятнадцатью хвостами, а в одной пещере с ней живет черный Йольский кот. Кот бродит по ночам во время Йоля, нападает и съедает тех, кто не обзавелся к Святкам какой-нибудь шерстяной обновкой, или похищает праздничное угощение. Эти причуды, несомненно, позднего происхождения, а вообще жизнь с черным котом навевает ассоциацию с ведьмой. Грила должна быть одинока, как полагается ночному чудовищу и сказочной ведьме, а она имеет трех мужей и двадцать сыновей. При таком обилии разновременных признаков невозможно определить предка мнимой великанши.

Хотя великаны из Йотунхейма мечтали сойтись с женщинами из Асгарда, они их не похищали, предпочитая официальное сватовство. Исключением служит похищение Идунн великаном Тьяцци, осуществленное по канонам сказочного жанра с заманиванием в лес, полетом в виде орла и т. д. Но Тьяцци была нужна не сама богиня, а ее золотые яблоки, дарящие молодость. И уж конечно, похититель не снабжал себя продовольствием.

Тролли же только и делают, что утаскивают людей, но далеко не всегда их пожирают. Обычно они заставляют человека выполнять черную работу, пока он сам не превращается в чудовище. Термин, служащий обозначением этих бедняг («те, кого забрали в горы»), схож с восточным понятием «унесенные призраками». Когда похищенный человек окончательно сходит с ума, тролли перестают за ним следить. Предоставленный самому себе, он может выйти обратно к людям, но добровольно с ними не останется.

В исландской сказке унесенного скессой мужчину трижды встречают в горах его товарищи. Через год после похищения он выглядит мрачным и унылым, но на обращенный к нему вопрос отвечает, что верует в Бога. Еще через год он не произносит ни слова и повадками напоминает тролля. На третий год перед испуганными людьми предстает настоящий тролль, злобный и сердитый, который утверждает, что верит только в «шум, гам и троллей в горах» – фраза, свидетельствующая о непростых взаимоотношениях троллей со звуками.

Особняком стоят случаи похищения юных девушек и младенцев. Девушки вызывают у тролля те же чувства, что богини у йотунов. Он уносит их целыми группами, чтобы герою-освободителю было из кого выбрать себе невесту. Этот сюжет вошел в моду благодаря не сказкам, а балладам XVI–XIX вв. Предполагают, что баллады создавались для прославления королей и рыцарей, поэтому тролли предстают в них подлыми и коварными врагами. Незамысловатая логика: героев прославляли, так как они жили на свете, а троллей смешивали с грязью, так как их не существовало.

Рассмотрим для примера шведско-норвежскую балладу «Хемминг и троллиха». Действующий в ней герой жил в эпоху правления норвежского короля Харальда Сурового (1015–1066) и прославился в сагах как исполнитель королевских поручений и искусный стрелок из лука. Однако нас интересует не Хемминг, выручивший девушку из плена, а умыкнувшая ее троллиха. Она мешает носом угли в очаге, вылетает из горы, мчится над лесом, так что деревья склоняются до земли, и, наконец, настигает беглецов у моста через фьорд:

Знакомая картина, не правда ли? Такое случается с ограми, дэвами, а чаще всего – с ведьмами. И с ведьмой троллиха, на мой взгляд, сходится не только обликом и функцией. Ближайшая родственница ведьмы – фрау Холле. Скандинавская тезка Холле – хозяйка преисподней Хель, сестрица «мерзостного тролля», а может, и сама тролль.

Тролли и принцесса Бьянка Мария. Иллюстрация Й. Бауэра (1913) к сказке Х. Нюблум «Подменыши»

Тролли, задумавшие похитить супругу Бондеветте, изготовили ее точную копию из дерева. Когда женщина отдыхала в окружении дремлющих на стульях служанок, тролли-невидимки аккуратно вынули ее из кровати и сунули под одеяло деревяшку. Бондеветте был начеку – он проведал о планах троллей и поначалу хотел оставить все как есть (кто из мужей упрекнул бы датского героя?), но потом жалость взяла верх. Подкравшись к окну, через которое тролли выносили тело спящей, он принял его на руки и отнес в потаенный уголок в доме. Тролли остались с длинным носом, но Бондеветте на этом не успокоился и решил проучить нерадивых служанок. С грохотом вломившись в опочивальню, он схватил манекен и на глазах у присутствующих швырнул в горящий очаг. Никто не издал ни звука, а старая служанка подошла к Бондеветте и с чувством поцеловала ему руку. В окно за этой сценой наблюдали ошеломленные тролли.

Всякого рода куклы и манекены мастеровитые тролли используют для подмены младенцев, лежащих в колыбели. Шведские и датские тролли – заядлые похитители детей. Габариты позволяют им незаметно проникать в дом и прятаться от родителей. На месте украденного ребенка часто оказывается тролленок. Прожорливый уродец почти не растет, лишь голова увеличивается, маленькие глазки косят, кожа темнеет, а уши обрастают шерстью. Недостаточно распознать подменыша – надо заставить его выдать себя или измучить так, чтобы он сам захотел вернуться к родне. Мучения включают в себя порку и поджаривание в раскаленной печи, ну а хитрость, к которой прибегают для изобличения тролленка, стандартна: варка каши и пива в скорлупках от желудей или яиц.

Дети и окаменевший тролль. Иллюстрация Й. Бауэра (1913)

Обмененного человеческого детеныша тролли не едят. Они лишь злобно подшучивают над его родителями, издеваются над маленьким человечком, а по некоторым данным – дивятся его красоте. Последний вариант весьма сомнителен, но он вдохновлял многих скандинавских писателей.

Теперь рассмотрим самое удивительное свойство троллей, неизвестно от кого усвоенное ими: превращение в камень (или взрыв) на солнце.

Те тролли, что сопоставляются с горными великанами, окаменевают в горах, порастая мхом, вереском и деревьями. Однако с великанами подобный казус случается либо от долгого пребывания в неподвижности, либо от наказания богами, но никак не от солнечных лучей. Последнее ассоциируется именно с троллями. Даже шотландские горцы указывают на гигантские валуны, представляющие собой застигнутых солнцем троллей, которые в Шотландии отроду не водились. Шведские и датские тролли в камни не превращаются, но могут жить в камнях или под камнями подобно эльфам.

Героиня исландской сказки «Ночной тролль» прибегает к уловке Тора, обманувшего Альвиса. Она ночь напролет перепевается через окошко с троллем, и рассвет застигает того врасплох. Олав Святой в массовом порядке обращает троллей в камни, но солнце не играет в этом никакой роли. Король действует как чародей или древний бог. Он говорит троллю: «Ты будешь камень угрюмый», – а троллихе приказывает «спокойно постоять».

Тролль испытывает патологическую ненависть к солнцу. В норвежской легенде он хочет снять солнце с неба и спрятать в огромном медном сундуке. Солнце ненавидят не только карлики и волки из Эдд. В Саге о Греттире люди уверяют, что великаншу (или троллиху), боровшуюся с героем, «застиг рассвет… и превратил в камень, и она треснула, когда Греттир отрубил у нее руку, и стоит там еще на скале подобие женщины» (65). В этой же саге подчеркивается боязнь «высокого солнца» у призрака Глама. Привидение специально выбирает для своих визитов Тенистую Долину, куда солнце в течение трех зимних месяцев почти не заглядывает (33).

Тролли, взрывающиеся и лопающиеся на солнце, встречаются в некоторых норвежских сказках. Они схожи с другими выходцами из могил – вампирами. Вампиры приобщились к страху перед солнечным светом только в XX столетии, а вот за луной они охотились издавна (см. «Вампиры Восточной Европы»). Боязнью солнца сходство между троллем и вампиром не исчерпывается. Тролли болезненно реагируют на крик петуха, не выносят христианских символов, особенно серебряного креста, причем на них отрицательно влияет сам металл. Помимо серебра они чувствительны к стали. Есть даже версия, что колокола претят троллям не из-за своего звона, а из-за стали, ушедшей на их изготовление. Стальные предметы, равно как и чеснок, преграждают троллю вход в дом.

Олав Святой превращает троллей в камни. Фреска церкви в Дингтуне (Швеция)

Один из эддических великанов – тот, что возводил стены Асгарда, – тоже неравнодушен к солнцу и луне, но лишь в качестве драгоценных безделушек, дополняющих главный приз – богиню Фрейю. По всей Скандинавии курсируют легенды о коллегах великана – троллях – строителях церквей и мостов. Они изучены нами в «Страшных немецких сказках». Поводом для изучения стали две особенности, отсутствующие в эпизоде со стенами Асгарда. Во-первых, магия имени строителя. Эту особенность, распространенную в христианских легендах, тролли, скорее всего, переняли у дьявола. Во-вторых, спор о глазах человека. На этой детали остановимся подробнее.

Глаза своего врага троллю заполучить не удается. Но оказывается, люди тоже охотятся за глазами тролля, точнее – за его глазом. В норвежской сказке, отрывок из которой открывает эту книгу, мальчики, заночевавшие в Хедальском лесу, видят трех троллей, «выше самых высоких сосен», которые топают гуськом, положив лапу на плечо впереди идущего: «Один-единственный глаз был у них на всех троих, и они по очереди вставляли его в глазную впадину, которая была на лбу у каждого. Сейчас круглый, светлый, как луна, глаз сиял во лбу у переднего тролля. Он был поводырем, а другие двое шли за ним». Мальчики ловко завладевают глазом, а затем обменивают его на золото и серебро.

Казалось бы, ситуация банальная. Глаз нужен для обмена на сокровища, и он немногим важнее украденной чаши. К тому же налицо аллюзия на встречу Персея с тремя старухами граями, поочередно пользовавшимися единственным глазом. Но глаз норвежского тролля не так прост! Норвежский иллюстратор Теодор Киттельсен (1857–1914) вспоминал о своих детских впечатлениях от встреч с троллем: «Но больше всего мы хотели заполучить его светящийся глаз. Подумать только! У такого ужасного тролля – такой чудесный глаз! Он светился и переливался, как ясный день посреди темной ночи. То, чего ты раньше не замечал, о чем даже и не думал, отражалось в нем и становилось прекрасным».

С волшебными глазами связаны три эпизода в Эддах. Твердоголовый великан Хюмир наделен смертоносным взглядом: «Турс посмотрел, и надвое треснул столб…» (Песнь о Хюмире, 12). Разрушительная, воспламеняющая или гипнотическая сила взгляда присуща множеству фольклорных персонажей, как великанам (гигант Быстрозоркий из сказок чехов и словаков), так и мертвецам с привидениями (Вий, шелудивый Буняк). Но глаз тролля – не оружие, а объект, за которым ведется охота.

Как два мальчика встретили в Хедальском лесу троллей. Иллюстрация Э. Вереншёлля (1883)

Второй эпизод – забрасывание Одином или Тором на небо глаз Тьяцци, наказанного за историю с яблоками Идунн. Таких метких бросков полным-полно в мифах о небесных светилах. На небо швыряют чьи-то головы и глаза, детей, грешников, собак, зайцев и т. д. Там они становятся солнцем, луной, звездами, пятнами на луне и к нашему случаю отношения не имеют.

Всего интереснее третий эпизод. Один, отдав свой всевидящий глаз Мимиру, приобрел мудрость, но остался одноглазым. Тем самым он, по верному замечанию В. Я. Петрухина, угодил в разряд злобных демонов, нечистой силы: «Кривизна этого бога была признаком исходной ущербности, неполноценности того мира, владыкой которого он стал, убив со своими братьями первого великана».

В мире одноглазых демонов без труда отыщется первоисточник сюжета о похищении глаза тролля. Я имею в виду многочисленные предания древнеперсидского или древнегреческого происхождения, посвященные ослеплению одноглазого чудовища. В Греции это циклоп Полифем, на Руси – Лихо Одноглазое. В Саге об Эгиле Одноруком и Асмунде Убийце Берсерков герой ослепляет двуглазого великана: «Эгиль привязал великана к столбу, схватил раздвоенный сук и воткнул его великану в глаза, так что они оказались у того на щеках», – а потом сбегает из великанской пещеры тем же способом, что Одиссей от Полифема (10).

В пещере тролля. Иллюстрация Й. Бауэра (1908)

Предположительно сказка о троллях из Хедальского леса объединила в себе легенды об ослеплении, историю Персея и эпизод потери глаза Одином. Совмещение трех мотивов кажется произвольным, поэтому допустима иная трактовка потери глаза троллем, о которой мы скажем в главе «Сердце великана».

 

Тролль среди людей

Жизнь родами и семьями, общение с людьми, совместные пирушки с ними были распространены в мире великанов, у которых их переняли тролли. Часть свойств перешла к троллям от эльфов, фактически слившихся с ними в Дании и Швеции. Скажем, мелкое хулиганство великанам не по нраву, тролли же любят подшутить над человеком – попугать его в горах или поводить под уздцы его лошадь, чтобы она не нашла дорогу домой. Они наведываются в крестьянские дома, прячутся за печью или под полом, устраивают беспорядки и воруют еду – молоко, сливки, блины, которые хозяева забыли перекрестить.

Широко распространенный в Дании сюжет – новость о смерти тролля (какого-нибудь Кнурремурре, Скотте, Пиппе и т. п.) или о постигшем его несчастье, которую передают из уст в уста люди. Ее случайно слышит другой тролль, промышляющий в доме или просто там околачивающийся. Он бросает все свои дела и убегает, по-стариковски причитая, оставив на полу вожделенную чашку или ложку.

В лесу близость жилья троллей выдают сельские звуки и запахи – мычание коров, стук инструментов, ароматы готовящейся еды. Внешне тролль бывает неотличим от человека, поэтому крестьяне, встретившиеся с ним и учуявшие подвох, ни в коем случае не должны жать незнакомцу руку или называть свое имя. Рекомендуется сунуть ему под нос священный предмет или на худой конец сотворить крестное знамение.

Как и вампир, тролль прошел длинный путь эволюции. В массовую культуру он не внедрился, оставшись жить в Скандинавии и не переселившись в город, поэтому в человека окончательно не превратился. Но мысли и побуждения людей он усвоил. В сказках и быличках появились добродушные, благорасположенные к человеку тролли, никогда не начинающие ссору первыми. Даже свирепые и злопамятные трётли и скессы в ответ на оказанную им услугу становились верными друзьями. В одной сказке трётль увлекался поэзией! В сказках «Йоун и скесса», «Скесса и рыбак» рассказывается о дружбе скессы с рыбаком. Он накормил ее детей в голодную пору, а она помогла ему.

Горный тролль. Иллюстрация Й. Бауэра (1904). На первом этапе тролль делается похожим на человека, но не теряет свирепости

Мы помним, как охотник Брюте пожалел тролленка и был награжден им. Сравним его поступок с бескомпромиссным отношением к маленьким троллям героев древности. Святой Олав не щадит детей тролля и троллихи:

Герой норвежской баллады «Юный Ромун», восходящей к Саге о Хромунде Грейпссоне, спасая королевскую дочь от тролля, отрубает ему восемь рук и убивает его детей «рукою, как сталь, твердой».

В легенде из Телемарка (Норвегия) тролль по имени Тор Троллебане, как ни в чем не бывало, приходит на деревенский праздник и в лучших традициях эддических застолий досыта набивает себе брюхо. Жадные хозяева гонят обжору прочь, но один умный и предусмотрительный мужичок приглашает его в свой дом, выкатывает бочку пива и режет телку. Довольный тролль сажает мужичка и его семью в карман и идет в горы мстить обидчикам. Мстит он следующим образом: берет молот (с таким именем он обязан его иметь) и бьет по вершинам гор. Горная лавина накрывает деревню, никого не оставив в живых, после чего тролль отпускает мужичка с семьей на все четыре стороны.

Жительница острова Борнхольм (Дания) однажды накормила горного тролля караваем хлеба, а тот благословил все ее потомство. Крестьянка из-под Орхуса одолжила троллю пивной бочонок, любезно сняв с него знак креста (!), и через три дня благодарный тролль вернул его наполненным до краев вкуснейшим пивом. С тех пор семья крестьянки благоденствовала. А вот фру Метте с острова Морс (Дания) для приобретения богатства не хватило чуточку терпения. Тролли попросили у нее взаймы юбку. Заинтригованная фру удовлетворила их просьбу. День проходил за днем, а тролли не возвращались. Разгневанная фру отправилась в горы и возопила так, что камни содрогнулись: «Где моя юбка?!» Из горы выполз оглушенный тролль и протянул ей юбку, заляпанную воском: «Бери свое тряпье! Если бы ты обождала пару дней, капли воска превратились бы в бриллианты…»

Люди в свою очередь могут взять у троллей горшок, сковородку и другую домашнюю утварь, но обязаны вернуть их в срок.

Некий датский фермер каждое утро находил в коровнике мертвых коров со свернутыми шеями. Он продал участок соседу, а тот, догадавшись, где живет тролль, вошел в коровник и воскликнул:

– Добрый вечер, Регинал!

Из-под земли донесся скрипучий голос Регинала:

– Чем он добрый? Ночью коровы опять наср… мне на голову!

– Тебе мешает навоз?

– Еще как! Пиво отдает навозом, кровать благоухает. Приходится убивать коров! Если тебе дорог навоз, передвинь коровник подальше, и достаток тебе гарантирован.

Тролль в городе. Иллюстрация Й. Бауэра. На втором этапе дружелюбный тролль приходит к людям

– Я так и поступлю! – обрадовался фермер. – А ты не забудь про свое обещание!

Он перенес коровник, и вскоре тот наполнился до краев свежим ароматным навозом.

В этой быличке знание имени тролля не дает власти над ним, а лишь способствует взаимопониманию (до определенного предела). Удивление вызывает неприязнь тролля к навозу.

Крестьянину из деревни Линге, где жил говорящий кот, горный тролль (не Кнурремурре) помогает вернуть сына. Сидящий в тюрьме юноша видит во сне, как к нему подходит незнакомый человек и спрашивает: «Хочешь вернуться к отцу?» – «О да!» – отвечает юноша. Цепи спадают, стены испаряются, и пробудившийся пленник обнаруживает себя стоящим рядом с отцом. Сцена освобождения подозрительно смахивает на известный библейский эпизод (Деян. 12: 6—17), только на месте ангела почему-то оказался тролль.

Герой исландского «Рассказа о Моударе с горы Моудара» – сын скессы и человека (ср. с сыном вампира и человека – дампиром), полюбивший девушку из деревни, женившийся на ней и переживший семейную драму – смерть жены и детей. Убитый горем, он возвращается в горную пещеру и там умирает, а знакомый священник отпевает его тело в церкви.

В средневековых сагах плод союза тролля и человека оценивается иначе. Среди «всякой нежити», которую истреблял воспевающий свои подвиги Халльмунд, упоминаются «ублюдки троллей», то есть гибрид троллей и людей (Сага о Греттире, 62).

Крестьянин из Северной Ютландии (Дания) решает ни много ни мало крестить тролля. Он сажает его в телегу и везет в храм. По дороге туда голос невидимки вопрошает тролля, куда тот собрался. «В долгий путь! – говорит оглашенный. – Чтобы окунуться в небольшой водоем и стать лучшим человеком». Лучшим! То есть человеком он уже является.

Конечно, подобные промахи для фольклора нетипичны, да и добрые тролли там не преобладают. Очеловечиванием троллей занималась в основном скандинавская литература.

В сказке «Волшебный холм» (1845) Андерсен доводит до логического завершения предания датчан о существовании у троллей собственного хозяйства. Живущая в холме семья троллей – заурядные датские буржуа. Перед прибытием гостей отец семейства, названный лесным царем, озабочен чисткой своей короны, его дочери волнуются в ожидании женихов, а старая лесная дева, служащая экономкой, занимается рассылкой приглашений. В дом датских троллей пожаловали «на попутном корабле» норвежские из самого Довре (с нагорья Доврефьель): старый тролль, «прямой и веселый», и два его сына-переростка, грубые и неотесанные. Их образы были восприняты критиками как пародия на выходцев из Норвегии, раздражавших утонченного и образованного жителя Копенгагена. Предполагали даже, что под видом приезжих троллей выведены знакомый Андерсену норвежец Маттиас Боей и его сыновья, осевшие в столице Дании.

Волшебный холм. Иллюстрация А. Шайнера (1930)

Бытовую и сатирическую сказку Андерсен умело разбавляет фольклорными деталями. Лесной холм приподнимается на четырех столбах для проветривания – такова особенность всех холмов датских троллей. Экономка одета для бала, и спина у нее голая, но в бальном платье угадывается куртка троллихи из саг, длинная спереди и короткая сзади. Младшая дочь лесного царя кладет в рот белую щепочку и делается невидимой, однако гостям не по нраву ее трюк – в Норвегии не живут тролли-невидимки. Хозяева внимательно следят за временем: «Петух прокричал, – сказала старая лесная дева, которая была за хозяйку. – Пора закрывать ставни, а то мы тут сгорим от солнца». К этому добавляются несколько черточек, характерных скорее для обитателей могил, чем для троллей. Одна из дочерей хозяина собирается шить себе саван, а другая умеет «ходить рядом сама с собою, будто была собственной тенью», ибо тролли не отбрасывают тени! Эта вампирская черта для меня явилась сюрпризом, как и утверждение, что все тролли – левши.

В «Снежной королеве» Андерсен прямо называет тролля дьяволом: «Жил-был тролль, злой-презлой – это был сам дьявол», – но такое сравнение нас уже не удивляет.

Топелиус в сказке «Как тролли на свой лад Рождество справляли» делает маленький шажок к психологическому переосмыслению фольклорных чудес. Его «крошечные, морщинистые и очень шустрые» тролли неспроста чураются яркого света, в том числе солнечного. Им неприятно, когда кто-нибудь видит их такими, какие они есть! Еще чуть-чуть, и тролли начнут стыдиться своего уродства – морального, не физического – и захотят стать людьми. Жизни капризных детей, угодивших к троллям, естественно, ничто не угрожает. Вместо чудесных подарков, которыми они пренебрегли дома, им вручают – о, ужас! – льдинки, драконью кровь и кожуру навозных жуков. Но и этот рождественский кошмар будет устранен в сказках XX столетия.

Волшебный холм. Иллюстрация А. Рэкема (1932)

Довольно мрачно, не в манере салонных фантазий, зато близко к оригиналу трактуют образы троллей норвежцы Ибсен в поэме «Пер Гюнт» и Юнас Ли. Ибсен фольклором не увлекался, но, работая над поэмой о народном герое, не поленился съездить в долину Гудбранд и окрестные горы, где записал четыре предания.

Норвежские тролли в поэме ненавидят людей, едят их («А может, сгодится он на бульон?») и не стремятся иметь с ними каких-либо дел, довольствуясь собственными обычаями, не зная, что творится за пределами их края, не выходя на солнечный свет. В образ Пера Гюнта мы углубляться не будем – он не имеет касательства к нашей теме. С героем народной сказки он схож только ловкостью и смекалкой. Троллей он не истребляет и испытывает к ним тайное влечение, словно искушаемый бесами.

Важно отметить, что у Ибсена не тролли подражают людям, а человек соглашается подражать троллям – сбрасывает одежду, кушает коровьи лепешки, пьет бычий понос, прицепляет хвост – и отказывается жить с ними, лишь убоявшись потерять самого себя (то, что произошло с исландцами, унесенными в горы).

Интересна авторская трактовка волшебного зрения тролля. После глазной операции Пер Гюнт будет видеть прекрасное вместо безобразного, то есть приобретет мировоззрение истинного тролля. Не для того мечтали заполучить глаз тролля сверстники Киттельсена! В их понимании он не искажал реальность, а приумножал ее красоту.

Доврский дед (или старец), судя по всему, придуман Ибсеном. У норвежских троллей нет ярко выраженного лидера или короля. А Великая Кривая (Великий Кривой) взята из народной сказки – диалог с ней Пера почти дословно повторяет перебранку его тезки с чудовищем, оккупировавшим пастушескую хижину. Кривая обволакивает путами пострадавшего в схватке с троллями Пера и созывает для расправы над ним крылатых демонов. Иллюстрировавший поэму Киттельсен изобразил Кривую в форме тумана или инеистого великана, у которого нет твердого тела. Кривая тоже тролль, и, как и Кривой из сказки, она связана генетически с Мировым змеем. Слово boygen, которым она поименована, имеет буквальное значение «опоясывать».

Пер Гюнт и Кривая. Иллюстрация Т. Киттельсена (1890)

В сказке Юнаса Ли «Лес» тролль оборачивается то деревом, то мхом, то пещерой, то болотом. Он символизирует сам древний лес – величественный, неземной по своей красоте, влекущий к себе человека, но опасный для него и для обитающих там животных. В лес вторгается цивилизация. Согнанные королем солдаты расчищают поляны, расширяют дороги, чтобы стало удобнее и просторнее, и взору открылась небесная синева. Лишенный тишины, покоя и одиночества тролль уходит, сопя и хрюкая. Вместе с ним исчезает то, что было его телом: «…тролль медленно, упорно и неуклюже тащил за собой сучья и корни длиной в несколько миль, срывая их с земли; ведь это были его пальцы, его руки и ноги. Бесчисленные лесные озера и гнилые болотца, подернутые тиной, – глаза тролля – стали чистыми, наполнились проточной водой. А расселины и трещины в голых скалах – его пасти, и пещеры, и коварные трясины по берегам рек и на болотах, и запутанные лесные тропки и дорожки исчезли». В лесу воцаряются человеческие порядки, а звери и птицы, поначалу радовавшиеся уходу тролля, сами начинают покидать лес, убегая от скуки и «вечного мира».

Позиция Ли не нашла поддержки у передовых скандинавских писателей, целенаправленно сближавших тролля и человека. Если в тролле и сохранялось что-либо от прежнего монстра, оно выражало человеческие пороки вроде эгоизма и самовлюбленности. В таких случаях вспоминали о словах Доврского деда: «Тролль, будь доволен (упивайся) самим собой!» – противопоставленных девизу людей: «Будь самим собой!»

Лагерлёф в своей книге о путешествии Нильса пересказывает провинциальную легенду о троллихе Исеттерс-Кайса, чей образ восходит к эддическому великану Хресвельгу. О сидящем на краю неба великане-орле известно только, что он насылает ветер и пожирает трупы. Исеттерс-Кайса летает как птица, обожает ветреную погоду, но мертвых не ест, а помогает живым. Она не любит тех, кто сварлив, скуп и черств, и берет под свою защиту «честных людей и бедных маленьких детишек». Однажды троллиха уселась на крышу церкви и погасила охватившее ее пламя (вспоминаем пожароопасного Сурта). Какая благодатная перемена! Правда, Исеттерс-Кайса временами проказничает, но что это за проказы? Когда налетает крепкий ветерок, она пляшет и кружится по равнине. Может, в пылу танца она раздавила пару-тройку телег с крестьянами? Ничего подобного! Она только подняла тучу пыли, так что крестьяне, отчихавшись, с улыбкой качали головой: «Хоть и проказница, хоть и насмешница, а все же добрая она, эта Исеттерс-Кайса!»

Заповедь «Во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними» (Мф. 7: 12) христианка Лагерлёф ничтоже сумняшеся прилагает к отношениям между людьми и троллями. Мать-героиня из сказки «Подменыш», получившая тролленка взамен украденного сына, возмущена инструкциями деревенских старожилок по обращению с ним. Она не бьет его до крови толстой палкой, не пичкает хлебом с маслом, а снабжает крысами, лягушками, мышами и пауками. Она вытаскивает подменыша из горной пропасти и из горящего дома, куда его швырнул муж, вконец изведенный юродством жены. И поведение матери оказывается единственно верным! Вернувшийся из плена мальчик рассказывает, как мучила его троллиха, когда родители плохо обращались с подменышем, и какие ласки она дарила ему в ответ на заботы его матери о тролленке.

Заметим, что тролленок не кажется симпатичным – ротик в свиной пятачок, две жесткие щетки на месте бровей, коричневая кожа, – и героиня едва сдерживает отвращение, кидая ему крысу. Но недалек тот час, когда тролли, облагороженные жалостью и терпимостью людей, превратятся в милашек.

В сказке Нюблум «Подменыши» дочь троллей, угодившая в королевский дворец, вырастает красивой девушкой, великолепно сложенной, с кожей цвета неспелого лимона, иссиня-черными волосами и большими черными глазами. Ее портят лишь высокомерие, жестокость, буйный нрав – те пороки, что символизируют тролли. Она издевается над приемными родителями, хамит старшим, бьет по щекам служанок, колет булавками камеристок, целыми днями валяется в постели или, оседлав коня, мчится стрелой по лесу. При этом ее сородичи, живущие в пещерах, выглядят традиционно уродливо: королева троллей походит на жабу, король хвостат, скрючен и высушен, как старое дерево, придворные мохнаты, как медведи, крупноголовы и зубасты, а некоторые прозрачны, как зеленое стекло, и даже безголовы! Наследный принц, ухаживающий за дочерью людей Бьянкой Марией, хлопает огромными ушами и скалит зубы в отвратительной усмешке.

Можно допустить, что на внешности дочери троллей благотворно отразилось дворцовое окружение, не повлиявшее, впрочем, на ее характер. Но тогда и дочь людей должна была измениться! А Бьянка Мария прекрасна и лицом, и нравом. В фольклоре же все иначе – там человек меняется, живя у троллей, а тролль в крестьянском доме остается таким же уродцем. Нюблум, по-видимому, не тревожила эта неувязка. Ей было важно подчеркнуть, что троллю некомфортно среди людей, а человеку – среди троллей, в привычной же обстановке каждый из них по-своему хорош. Поэтому героини возвращаются в свой мир, и сказка завершается двумя свадьбами.

В сказке Смедберга «Мальчик, который ничего не боялся» тролль сохраняет реноме самого злобного лесного чудища. Но, признаться, мне эта сказка кажется замысловатой пародией вроде «Рассказа о хорошем мальчике» Марка Твена. Ее герой Ниссе разговаривает так, что плеваться хочется. Вот образцы его речи: «Ой, как мне вас жаль, матушка!» (при виде жуткой волосатой колдуньи, запутавшейся в ветвях дерева); «Ой, бедненький песик, где же ты поранился?» (при встрече с кровожадным псом, скачущим на трех лапах). Колдунья и пес, не читавшие книжек, рекомендованных для воскресных школ, не успели опомниться от изумления, как уже принимали от Ниссе помощь и оказывали ему свою.

Тролль и Ниссе. Иллюстрация Й. Бауэра (1912) к сказке А. Смедберга «Мальчик, который ничего не боялся»

Тролль же сразу решил сварить вежливого мальчика. А что ему оставалось делать после таких реплик: «Добренький, любезный тролль… не сможешь ты так дурно обойтись с маленьким мальчиком, который тебе ничего плохого не сделал»? Бесчувственное чудовище не принимало участия в дружеском саммите под председательством Лагерлёф. Оно кликнуло на помощь свою жену. Сначала троллиха пожалела ребенка, но когда тот обратился к ней: «Какая вы добрая, матушка! Хорошо, что вы печетесь о своем старике», – мигом кинулась разжигать огонь под котелком. Ниссе, наконец, догадался, что перед ним отсталые тролли, и воззвал к просвещенным медведю, колдунье и псу, научившим стариков уму-разуму.

Без зазрения совести отпускал комплименты старому троллю мальчик Улле из сказки Валленберг «Подарок тролля». Он хотел обманом заставить чудовище принять какой-нибудь подарок. Взяв от человека подарок, тролль не посмеет причинить ему вред (такой вывод и впрямь напрашивается из некоторых побасенок). Разомлевшего от похвалы тролля мальчик добил фразой о его сходстве с «самым обыкновенным человеком». Тролль захохотал, широко раскрыв пасть, а Улле прицельным броском отправил ему в глотку ломтик хлеба. Это и был подарок. Если бы на месте Улле находился Аскеладден, хлеб застрял бы в глотке, и с троллем было бы покончено. Но жертва Улле, посинев, долго откашливалась и все-таки проглотила кусок. Подарок быстро подействовал. Поразмыслив, тролль заявил: «Коли я смахиваю на человека, то, верно, и вести себя должен по-человечески» – и принялся за добрые дела. В финале Валленберг справедливо замечает: «Ни один человек на свете прежде в это не поверил бы».

Э. Бесков в сказке «Как троллиха стирала королю белье» затрагивает тему страданий троллей. Повторяется ситуация из сказки Ли – вновь люди нарушают покой троллей, вторгаются в их мир, сверля гору, где они живут. Глава семьи лопается от ярости, разлетевшись на мелкие кусочки, но его вдова и сын никуда не исчезают. Троллиху одолевает «желание жить так же, как люди», и она преспокойно идет наниматься на работу прачкой. В лесном доме троллей поселяется девушка Инга, юный тролль влюбляется в нее и жестоко страдает: «Неужто она захочет взять в мужья такого, как я? Погляди только на мои черные космы, широкую морду да большие, покрытые шерстью лапы!» Увы, внешность подводит тролля – его собрат-вампир давно превратился в респектабельного господина. Девушка отвергает любовь уродца, и он с матерью подается в дремучие леса. Вспоминая о троллях, Инга искренне желает им добра: «Пусть себе безбедно живут и поживают вместе с другими троллями».

Троллям вовсе не нужно сторониться благ цивилизации, которые несут им люди. Героя написанной Сирусом «Сказки о четырех больших троллях и маленьком Вилле-пастухе» сами же тролли приглашают для организации подсобного хозяйства и обустройства общества на справедливых началах. Вилл-пастух заставляет бестолковых троллей рыть протоку к морю, ликвидируя угрозу наводнения, вспахивает огнезащитную полосу вокруг горящего леса, утепляет горные жилища, затыкая щели овечьей шерстью, и выставляет на всеобщее посмешище двух драчунов. Утратив уважение сограждан, опозоренные драчуны пускаются наутек. Пастух становится правителем «высоких гор и дремучих лесов», как до него король из сказки Ли. На страну троллей нисходит «вечный мир», но теперь он никого не раздражает.

Шведские, датские, финские писатели шли в авангарде движения за просвещение троллей, и лишь норвежцы отставали от них до поры до времени. Любопытно сравнить волшебные, немножко жутковатые рисунки Киттельсена с работами его молодого современника шведа Йона Бауэра (1882–1918). Киттельсен еще во власти романтизма XIX столетия. Он и сам верит в троллей и возмущается теми из своих коллег, кто ни разу их не видел, но все-таки берется рисовать. Не менее талантливый Бауэр – дитя наступившей эпохи с ее насмешливым скептицизмом. Его иллюстрации, как и сказки, для которых они создавались, призваны умилять и смешить. Тролли и прочие чудовища на рисунках Бауэра по-крестьянски простоваты и неуклюжи. «С такими троллями жить даже веселее как-то! – восклицает Мяэотс. – И уж точно не соскучишься». Почему же в лесу из сказки Ли наступила скука с уходом страшного древнего тролля?

Нет смысла описывать в подробностях дальнейшую эволюцию троллей. Ее результат перед глазами: в детской литературе тролли остались сверхъестественными созданиями, но настолько милыми, что не вызывают абсолютно никакого страха. Они привлекают, во-первых, своей добротой и прекраснодушием, во-вторых, своей будничностью, вплоть до того, что в посвященных им энциклопедиях обсуждаются рецепты приготовления их любимых блюд. Они человечны, а волшебство в сказках о них – не более чем условность. Внешний вид троллей описан так, чтобы не вызвать отрицательных эмоций и приучить маленького читателя относиться с терпимостью и симпатией к не похожим на него живым существам.

В книгах Янссон тролли выглядят очаровательными бегемотиками, имеют длинные уши, толстые короткие ножки и крошечный хвостик. Подобно людям они ведут свое хозяйство и вообще на редкость домовиты, подобно зверям они впадают в зимнюю спячку. А вот от чудовищ в них не осталось и следа – они даже не умеют колдовать, то есть троллями называться не могут и, наверное, поэтому носят имя муми-тролли.

Муми-тролль и его предок. Иллюстрация Т. Янссон к «Волшебной зиме»

Писатели минувшего века, выводившие под старым именем новый персонаж, сталкивали его лицом к лицу с оригиналом. Так поступила, в частности, Энн Райс, чьи цивилизованные вампиры познакомились однажды с мерзкими выходцами из Восточной Европы. Тот же прием использовала Янссон в повести «Волшебная зима», где Муми-тролль встречается со своим предком – настоящим троллем.

Только в отличие от Райс, не поскупившейся на фольклорные детали, Янссон писала для современных детей (точнее – для их родителей), и ее тролль настоящим не получился. «Маленькое, серое, с длинной шерстью и большой мордочкой» существо, выскочившее из шкафа в купальне, не жило тысячу лет назад. Оно возникло на этапе перерождения дикого монстра в домашнего озорника, раскачивающегося на люстре, переставляющего мебель и устроившего в печке уютное гнездышко. «Мама всегда говорила, что наши предки жили за печкой», – припоминает Муми-тролль, и мы понимаем, что его предок – такой же выдуманный автором персонаж, как и он сам.

 

Подмененная жена

Неудачами йотунов и турсов, сватающихся к дочерям богов, и вкусами самих богов, неравнодушных к дочерям великанов, вероятно, объясняется странная особенность троллей, до сего момента нами не затронутая. Тролль мужеского пола, чья безобразность не всегда колет глаз, крадет принцесс и заманивает юных крестьянок, но его страсть остается без ответа, если только он не является заколдованным принцем. Герой убивает похитителя и женится на принцессе, или сами девушки обводят тролля вокруг пальца. Но троллиха, несмотря на свое вопиющее уродство (этим она отличается от эддической любовницы бога), сходится с мужчиной и рожает от него детей. Та же ситуация складывается в литературных произведениях: Бьянка Мария и Инга отвергают ухаживания троллей-юношей, а Пер Гюнт брюхатит дочь Доврского деда и чуть было не женится на ней.

Принцесса выбирает вшей у тролля. Картина Т. Киттельсена (1900)

Любвеобильность великанш, скесс и троллих давно стала притчей во языцех. Мы помним о сладострастии Хардгрепы, Грид, Гейт и Гнипы, об их непристойных одеяниях. Герой исландской «Сказки о Гриме из Западных Фьордов», убив великана и расправившись с призраком убитого, живет в хижине с его дочерью. Она безропотно подчиняется Гриму, лишь слегка попрекая его за смерть отца, и удовлетворяет все желания любовника. В один прекрасный день Грим ее покидает, уплыв на корабле, причалившем к берегу. Скесса Краука из одноименной сказки отлавливает мужчин и содержит их в пещере, пока те не сбегают от ее домогательств.

В шведских и датских легендах, далеко ушедших по пути очеловечивания троллей, мужчина встречает в горах великанш и троллих, чья внешность не описана, но, судя по его готовности взять их в жены, они красивее своих исландских и норвежских товарок. Стен из Фогелькарра (Швеция) заворачивает в плащ сидящую на камне обнаженную деву и уносит в деревню, предварительно заключив с ее горным отцом брачный договор.

Другой шведский крестьянин, получив богатое приданое за дочерью великана, часто бьет и бранит ее. Супруга кротко переносит побои и старается во всем угождать мужу. Как-то раз, помогая ему, она сваливает с ног лошадь и ломает подкову. Но вместо упреков с уст мужа слетает невразумительный лепет. Отныне он выказывает любовь к жене и периодически вздрагивает в ее присутствии. Покорность ее объяснялась просто: наивная великанша, впервые побывав в церкви, приняла близко к сердцу слова пастора о жене, убоявшейся мужа.

Неизвестно, зачем троллям-невидимкам понадобилась сварливая жена Бондеветте. Тролль из другой датской былички подложил вместо похищенной жены человека не деревянный манекен, а живую троллиху. При этом – внимание! – троллиха как две капли воды была похожа на жену. Поэтому никакие фокусы с разоблачением подменышей здесь не помогли бы. Обман удалось раскрыть благодаря случаю. Работавший по соседству кузнец увидел тролля, гнавшего по дороге беременную женщину, отбил ее и привел к себе в кузницу, где вскоре та родила двух сыновей-близнецов. Кузнец поспешил с радостной новостью к соседу и застал его в объятиях троллихи. Он не стал церемониться и зарубил двойника топором на глазах у мужа. Подвиг кузнеца был оценен по достоинству. Муж принял назад спасенную жену с детьми, не задавал лишних вопросов и вообще редко с тех пор разговаривал, но часто пел от счастья.

Тема двойника обыгрывается в ряде исландских сказок, самой яркой из которых является «Скесса в каменной лодке» (АТ 463, «Две королевы»). Подмену осуществляет сама скесса (Арнасон называет ее tröllkona – «женщина-тролль»), причем в необычной обстановке. Известный скандинавский герой Сигурд уезжает за море, где женится на дочери заморского короля. Узнав о смерти отца, он возвращается домой с женой и новорожденным сыном. Во время морского плавания на него нападает дремота, он уходит поспать, а жена с сыном остаются на палубе. Внезапно к кораблю пристает каменная лодка, управляемая уродливой скессой. Вскарабкавшись на борт, скесса гипнотизирует королеву, сажает ее в лодку и заклинаниями направляет в подземное царство к своему трехголовому брату.

Скесса в каменной лодке. Иллюстрация Г. Д. Форда (1897)

Приняв обличье королевы, скесса встречает проснувшегося мужа руганью и попреками. Младенец горько плачет, а Сигурд дивится перемене в характере жены. Поселившись во дворце, скесса по ночам вызывает брата, чтобы нормально поесть. В полу ее опочивальни открывается люк, из которого появляется женщина в белом – настоящая королева, прикованная цепью, уходящей под землю. Она вручает скессе блюдо с сырым мясом и успокаивает плачущего младенца. Королева дала обещание подземному троллю выйти за него замуж, если он позволит ей трижды увидеться с сыном. На третью ночь Сигурд, став свидетелем происходящего, вбегает в опочивальню и перерубает цепь. Висящий на ней тролль срывается вниз и разбивается насмерть, а скессу побивают камнями и разрывают ее тело на куски.

Чуть ниже мы займемся мотивом подмены, а пока скажем пару слов о лодке скессы. В принципе великанши и троллихи умеют плавать, даже будучи вооружены: «Вдруг они увидали, что женщина догоняет их вплавь, каждым взмахом рук с силой рассекая воду. Была она огромного роста и одета в платье из звериных шкур, и показалось им, что никогда еще не видели они такой безобразной женщины. В одной руке у нее была большая железная палка» (Сага об Одде Стреле). Откуда же взялась такая несообразность, как каменная лодка?

Каменные лодки изготовляют хийси из финских сказок – типичные великаны или тролли, бросающиеся кусками скал, строящие мосты и пугающиеся колокольного звона. В балладе «Юный Ромун» тролль управляет железной лодкой:

Подробнее об отношениях троллей с морем мы поговорим в главе «Морской тролль».

Героиня сказки «Хельга дочь старика» сама находит себе мужа по имени Херройд, живущего в лесном доме, и беременеет от него. В лесу объявляется троллиха, выдающая себя за жену Херройда, но Хельгу вовремя предупреждает об опасности ее умершая мать, явившаяся во сне. Девушка убегает от следующей за ней по пятам троллихи и прячется в землянке. Затем она преподносит золотое колечко сынишке карлика, и благодарный карлик приглашает ее в свой дом, где она разрешается от бремени. Тут бы карлику и отправиться к Херройду с топором в руках, но это не только повредило бы душевному здоровью мужа Хельги, но и нарушило бы сказочный сюжет. Муж должен сам разоблачить обманщицу. Троллиху подстерегают в укромном уголке, где она насыщается конским и человечьим мясом за компанию со своим трехголовым братом. Брата убивают, а сестра попадается в петлю и кончает с собой.

«Сказка о королевиче Хлинике и о Тоуре крестьянской дочке» состоит из двух частей. Сначала героиня выручает героя (ситуация, характерная для сказок о ведьмах – похитительницах детей) из плена великанши, планирующей жениться на нем. С помощью похищенных у великанши и ее сестры предметов Хлиник и Тоура разгоняют толпу спешащих на свадьбу великанов и благополучно возвращаются в королевский дворец.

Сигурд перерубает уходящую под землю цепь. Иллюстрация Г. Д. Форда (1897)

И тут вступает в действие мотив подмены, правда, несколько видоизмененный. Та же (?) великанша не маскируется под Тоуру – иначе пришлось бы куда-нибудь девать героиню, а сказка и так длинная, – но приплывает на чудесном корабле под видом лучезарной девушки. Хлиник теряет голову и отказывается от Тоуры, а приезжая девица селится во дворце в ожидании свадьбы. Из дворца начинают пропадать люди. Тоура берет инициативу на себя и демонстрирует заблудшему Хлинику мнимую красавицу, тайком поедающую людей, которых отлавливает ее сидящий под полом братец. Хлиник готов ворваться с топ… с мечом в комнату, но Тоура велит ему потерпеть до завтрашнего пира. А уж на пиру герой отводит душу, заколов великаншу и расправившись с прибежавшим на шум братцем.

События в сказке «Королевский сын Асмунд и его сестра Сигни» развиваются по довольно путаному сценарию. Непредсказуемость – характерная черта исландских сказок, прошедших минимальную литературную обработку. Королева-мать умирает в отсутствие мужа, уехавшего в поход. Осиротевшие принц и принцесса, чьи имена вынесены в заглавие, уходят из дворца и селятся в двух гигантских дубах в лесу. Тем временем в их страну приплывает сын иноземного короля Хринг, прослышавший о красоте Сигни. Однако вместо принцессы он встречает замаскировавшуюся под нее великаншу.

Все готово к отплытию, а Асмунд и Сигни не высовывают носа из дубов. Как сюжету двигаться дальше? И вот великанша просит жениха обождать, идет в лес, вырывает с корнем дубы и волочет их на корабль в качестве приданого. На родине Хринга дубы сажают в землю. Вскоре жених устраивает невесте испытание, известное нам по сказкам типа «Имя помощника». Она должна сшить к свадьбе наряды из доставленной ей ткани. Великанша только и умеет, что глодать человеческие кости. Она зовет брата, тот выбирается из-под пола с ящиком, наполненным трупами, и они приступают к жуткой трапезе. Насытившись, великанша принимается скакать по комнате и топтать в ярости ткань. В дворцовых покоях ее истерика не слышна, но Асмунд в своем дубе выходит из спячки и будит сестру:

– О, Сигни, мало того что нас завезли неведомо куда, так еще и устроили кавардак! Иди разберись с ними, а то спать не дают, негодяи!

Сигни суждено исполнить роль Румпельштильцхена – чтобы успокоить великаншу, она шьет за нее наряды. На вопрос об имени великанша, заговорщицки подмигивая, отвечает «Сигни», и обескураженная девушка возвращается в дуб. Хринг благодарит невесту за выполненную в срок работу и уходит. На радостях великанша кличет брата-подпольщика и устраивает пиршество с песнями и плясками. Разбуженный Асмунд в гневе выпрыгивает из дуба и мчится во дворец. Схватив за шиворот Хринга, он волочет его в комнату великанши:

– Сколько можно терпеть это безобразие?!

– Какой ужас! Моя невеста – урод! – вопит Хринг, увидев веселящихся троллей. – Что теперь делать?

– Что делать? Поджечь дворец к троллевой матери со всеми троллями!

– А жить где?

– Уютное дупло в твоем распоряжении…

И Хринг поджигает дворец. Асмунд ведет поджигателя к дубу, где его приветствует зевающая Сигни. Ей представляют жениха, и она сонно кивает в знак согласия:

– Асмунд, а тебя на ком женят?

Асмунд озадачен. Хринг хлопает себя по лбу, бежит к горящему дворцу и вытаскивает из пламени свою сестру, которая и становится женой Асмунда.

Мелетинский, исследовавший эти исландские сказки и другие подобные им, в которых действует не троллиха, а ведьма, свел их к первобытному запрету на брак, нарушающий эндогамию. Часто король, отправляющий сватов на поиск невесты, не велит искать ее на острове, в лесу и т. п., то есть за пределами того круга, внутри которого разрешалось брать жен. Сваты же, заблудившись или поддавшись колдовским чарам, оказываются в запретной зоне, где и находят ведьму, которая маскируется под красавицу и притворяется доброй.

В трех вышеизложенных сказках и впрямь совершается морское путешествие. Но в двух из них правильная жена тоже прибывает из-за моря! И лишь в одном случае приплывшую на корабле деву можно трактовать как нарушительницу брачного закона. Однако в этой сказке подмены в строгом смысле слова нет.

Не совсем ясна роль несостоявшегося шурина, обитающего под полом. В сказке о каменной лодке тролль рассчитывает жениться сам, но в остальных сказках он лишь приносит сестре еду.

Место возникновения мотива подмененной невесты или жены в точности не определено. Через сборник «Тысячи и одной ночи» в Европу мог проникнуть сюжет «любви по изображению», когда герой, не зная героиню лично, влюбляется в портрет, а злодейка (мачеха, ведьма), напугав, убив или околдовав девушку, маскирует под нее себя или свою дочь.

В эпосе «Большеногая Берта» (XIII в.) брабантца Адене ле Руа, опирающемся на утерянную «Книгу истории франков» (726–727), франкский король Пипин, влюбившись в портрет венгерской принцессы Берты, испрашивает ее руки у короля Венгрии. По пути во Францию завистливая нянька Маргиста уверяет Берту, что у франков принято от избытка чувств резать невест в первую брачную ночь. Берта славится исключительно красотой, поэтому, поверив сказанному, она скрывается от Пипина, и тот женится на дочери няньки Алисте, похожей на принцессу. Страшась разоблачения, Алиста на всякий случай хочет казнить Берту именем короля. Напуганная до смерти принцесса находит убежище в лесной хижине. И все-таки обман раскрывается. Внимательно изучив ноги Алисты, Пипин решает, что они уступают по величине ногам Берты, сделавшим ее знаменитой. Ему бы великаншу в жены – и все бы остались довольны! Но великанши нигде нет, поэтому воины находят и выволакивают из хижины отчаянно визжащую Берту. Когда она, наконец, успокаивается, в королевском замке играют свадьбу. Берте суждено стать матерью Карла Великого и бабушкой Роланда.

Рассказ о Берте был переработан Мадам д’Онуа («Принцесса Розетта») и Джамбаттистой Базиле, в чьей сказке «Дракон» всплывают мотивы беременности, доставки еды и брата-чудовища. Из-за интриг злой королевы девушку Порциеллу, беременную от короля, замуровывают в глухих стенах без пищи и питья. Это вернейший способ выпестовать привидение (исландскую женщину в белом), но привидения в Италии не водятся, и Порциеллу спасает от голодной смерти волшебная птичка, доставляющая ей продовольствие. Пленница рожает сына Миуччо и, пока он не подрос, пропихивает его в щель между досками. Сама она, несмотря на скудный рацион, пролезть туда не в силах. Миуччо живет и здравствует во дворце в ранге пажа своего отца, а королева строит ему козни. Не добившись успеха, она посылает юношу на верную смерть в логово своего единоутробного брата – дракона. Гибель дракона от руки Миуччо влечет за собой и смерть королевы, связанной с братом магическими узами. Узнав всю правду, король хватает топор и собственноручно взламывает стены темницы Порциеллы.

В мире сказок подмена невест и жен осуществляется в типах АТ 403, АТ 408, АТ 450. Первый тип знаком нам по сказке братьев Гримм «Три маленьких лесовика». Награжденная лесовиками падчерица становится женой короля и рожает ему сына. Ее мачеха и сводная сестра, прокравшись в спальню, выбрасывают спящую королеву через окно в реку. По сути, они повторяют махинацию троллей, выволакивающих из дома жену Бондеветте. Уродливая сестра влезает в кровать и притворяется больной. Две ночи подряд во дворец приплывает уточка, оборачивается королевой и кормит младенца. На третью ночь призрак встречается с королем и просит его трижды взмахнуть мечом «надо мною, когда я буду стоять на пороге». Взмахи меча развеивают чары, а мачеху с дочкой сажают в бочку и скатывают с горы в воду. В качестве первоисточника братья Гримм сослались на старинную датскую балладу «Мать в гробу».

У них есть другая сказка этого типа «Белая и черная невесты», включающая очень интересную подробность. Как обычно, добрую падчерицу награждают красотой, а злую сводную сестру – чернотой и дурнотой. В королевский замок прекрасную невесту везут в закрытой карете, а ее брат, сидящий на козлах, кричит ей: «Прикрой лицо, сестренка! Дождем не омочи и ветром не обвей, красавицей явись к королю!» Присутствующая в карете мачеха-ведьма насылает на падчерицу глухоту. Когда девушка высовывается в окошко, чтобы расслышать наказ брата, мачеха толкает ее, и она падает в глубокую реку. Далее повторяется история с уточкой.

В первоначальной версии этой сказки злой умысел отсутствует. Наделенная чудесными дарами невеста должна закрывать лицо вуалью, чтобы его никогда не касался воздух. Король присылает за ней специальную карету, но на полпути стекло кареты ударяется о сук и разбивается, солнечные лучи (!) падают на снявшую вуаль девушку, она превращается в золотую утку и улетает. Сопровождавшей ее тетке приходит в голову идея заменить красавицу собственной дочерью. Конечно, тетка оказалась там случайно, что подтверждают записи самих авторов: «Своеобразно то, что полученная в дар красота должна быть защищена от наружного воздуха и солнечных лучей. По дороге ведьма разбивает окно кареты, врываются воздух, солнце, и девушка превращается в золотую утку».

Защита дарованной красоты от солнца действительно не поддается объяснению. Но не защита невесты. Дикарям известен обычай укрывательства девиц от солнечных лучей перед началом первых менструаций, который был принят, по версии некоторых историков, и в древней Европе. Однако в сказках он нашел отражение скорее в мотиве заточения героинь (прежде всего царских дочерей), чем в мотиве исчезновения невесты и ее дальнейшей замены. Укрывание красоты от солнца и воздуха Я. Гримм связывал также с мифами о троллях, окаменевающих под лучами солнца, а затем в согласии с принципами мифологической школы выстраивал цепочку от камней к небесным знамениям, а от небес – к птицам.

Нужна ли эта цепочка? Не потому ли будущая королева прячется от солнца, что прежде на ее месте находилось существо, испытывающее вред от солнечных лучей (та же троллиха)? Не свидетельствует ли о возможности полового контакта мужчины с таким существом наличие урода, подменяющего красавицу?

Вот пример. Рукопись XIII в. повествует о мифической возлюбленной Карла Великого, которую он скрывал в Ахене: «Она отличалась таким свойством, что когда Карл приходил к ней – оживала, а когда покидал ее – умирала. И вот как-то раз он приехал к ней и заключил ее в свои объятия, но вдруг ей в рот попал луч солнца… с тех пор она умерла и никогда больше не оживала снова». Но как нарочно, в исландских сказках о женах-великаншах нет и намека на их зависимость от солнца и света!

Птица кажется мне незначащим добавлением. В русской сказке «Белая уточка» (тип 403) ведьма околдовывает княгиню, а та, став уточкой, рожает обыкновенных ребятишек. Ведьма, если помните, имеет связь с птицами, и, возможно, уточка попала в сказку из-за умения ведьмы обращать людей в животных. Скажем, в типе 450, прославленном сказкой братьев Гримм «Братец и сестрица», брат королевы – козлик. Мачеха-ведьма и ее дочка запирают королеву в ванной и разводят адский огонь. По ночам королева возвращается, ухаживает за своим ребенком и гладит козлика. Когда же подмена обнаруживается и ведьму сжигают, а ее дочку отдают диким зверям, чары с козлика спадают, и он становится юношей. В типе же 408, образовавшемся из сказки Базиле «Три лимона» (итальянская сказка «Три апельсина»), невесту королевича заменяет хромоногая и кривая на один глаз служанка. Она не умеет колдовать, поэтому красивая девушка сама оборачивается фруктом и сама из него появляется.

Но может, значение имеет не небо, а водоем, куда падают героини немецких и русских сказок? Важна не способность уточки летать, а ее способность плавать? Что ж, в таком случае водоплавающая птица непременно присутствовала бы в скандинавских сказках, в большей части которых невеста или жена плывут на корабле. Однако птиц там нет. Нет уточки и в «Сестрице Аленушке и братце Иванушке» (тип 450), где жена купца просто лежит под водой с камнем на шее, брошенная туда ведьмой.

Киттельсен взял на себя смелость изобразить будущую невесту-самозванку

В норвежской сказке «Невеста-коряга» (тип 403) плывущая на встречу с королем падчерица страдает от глухоты, а злая мачеха и уродливая сестра («с пятиаршинным носом, трехаршинным подбородком и скрюченной сосенкой, похожей на корягу, на голове») нагло этим пользуются. «Сам король спешит к тебе навстречу!» – возвещает брат героини. «Что он говорит?» – беспокоится красавица. «Он говорит, чтобы ты бросилась в море», – отвечает мачеха. И девушка бросается в море, доказывая, что глухота – не единственный ее недостаток. Призрак утопленницы трижды приходит во дворец, король ранит его ножом в мизинец, и вытекшая кровь возвращает героине человеческую природу.

Тролли и похищенная принцесса. Иллюстрация Й. Бауэра (1915) к сказке В. Стенстрёма «Мальчик, тролли и приключение»

Скандинавские сказки о подставной жене и невесте со временем мало изменились. В литературной сказке Стенстрёма «Мальчик, тролли и приключение» тролли выкрадывают принцессу, а во дворце тем временем заправляет королева-троллиха со своей родной дочкой, готовящейся унаследовать трон.

К сожалению, мы не можем выделить в этих сказках первичный персонаж. Ведьма, несмотря на свою архаичность, явно пребывает на чужом месте. Не в натуре мертвой старухи выходить замуж за короля или женить его на своей дочери. Но колдовство имеет определенное значение – оно помогает устранить красавицу (при этом используются различные средства, а не только превращение в птицу), сделаться похожей на нее, да и манипуляции обманутых мужей с мечами и ножами введены в сказку неспроста (не отсюда ли взялся злосчастный топор кузнеца?).

Мачеха не годится на роль женщины из чужого племени, поскольку невеста, над которой она измывается, тоже пришлая. Остается колдующая троллиха с ее пресловутым сладострастием. Но почему нет подобного ей образа в других европейских сказках о подменах? Не разгадана манера поведения братца-людоеда, неизменно вылезающего из-под земли. Открывающиеся в полу люки и двери встретятся нам во второй части книги.

 

Сердце великана

Нижеследующая норвежская сказка типа АТ 302 («Великан без сердца» или «Смерть Кощея») не претендует на звание «страшилки», но она может помочь нам в исследовании образа тролля (великана).

В сказке «Великан, далеко припрятавший свое сердце» задача Аскеладдена – спасти шестерых принцев и принцесс, обращенных великаном в камень (случайная деталь). По пути в его замок герой оказывает помощь ворону, лососю, волку, причем голодному хищнику он скармливает свою лошадь. Волк рассказывает ему о принцессе, живущей в замке, – она должна вызнать, где великан прячет свое сердце. Дважды великан морочит голову девушке, но ему недостает ума (или мешает чувство) догадаться о ее коварстве. «Далеко-далеко посреди моря есть остров, – признается великан на третий раз, – на острове стоит церковь, а в церкви есть колодец, в том колодце плавает утка, внутри утки лежит яйцо, и вот в том-то яйце и спрятано мое сердце». Волк отвозит Аскеладдена к морю и доплывает с ним на спине до острова. Ворон снимает ключ с церковной башни. Лосось достает яйцо из колодца, куда его обронила утка. Окончание сказки по-человечески жестоко: Аскеладден шантажирует великана, сжимая и разжимая сердце-яйцо, пока тот не соглашается расколдовать принцев и принцесс. После снятия чар герой давит яйцо, и великан умирает. Есть альтернативный исход – герой помещает сердце великана ему в грудь и велит больше не вынимать его. Магия, по обыкновению, сменяется психологией (бессердечность злодея).

Великан, далеко припрятавший свое сердце. Иллюстрация О. Синдинга (1883). Великан превращает людей в камни

Мотив хранения сердца (души, жизни) отдельно от тела достаточно хорошо изучен. Он не ограничен рамками одного сказочного типа, а встречается также в АТ 402 («Царевна-лягушка»), в АТ 552 («Животные-зятья»), в АТ 425A («Амур и Психея»), где жена ищет пропавшего мужа, и в АТ 400, где муж ищет похищенную или исчезнувшую жену (норвежская сказка «Замок Сория Мория»). Мы возьмем наобум несколько сказок разных типов, обратив внимание на личность злодея и на место хранения его жизненной силы.

Исландская сказка «Сигни и принц Хлини» до определенного момента копирует первую часть «Сказки о королевиче Хлинике и о Тоуре крестьянской дочке» за исключением того, что вместо великанши и ее сестры за украденным принцем ухаживают две старые колдуньи (вероятно, те же великанши). Посовещавшись с Сигни, принц не только выклянчивает у похотливых злодеек волшебный предмет (летающую кровать), но и узнает их тайну. Под старым дубом в лесу колдуньи стерегут «яйцо жизни». Кровать планирует с небес прямо на крону дуба, принц выстреливает в яйцо из лука и разбивает его на мелкие кусочки. В другой исландской сказке яйцо с душой великанши заключено в утробе черного быка из преисподней.

Ведьма из немецкой сказки говорит: «Моя жизнь не во мне, а далеко-далеко, в горе, где сокрыто озеро; в озере утка, в утке яйцо, в яйце свет горит – это и есть моя жизнь». В другой сказке из Германии людоед держит свою душу в ларце, стоящем на скале посреди Красного моря. Солдат добывает душу и играет ею в волейбол на глазах у ошеломленного людоеда, пока тот не валится замертво.

Старый колдун из леса прячет свое сердце в птице, а птицу в церкви, запертой железными дверями и обнесенной глубоким рвом. Живущая с ним девушка выведывает у «папочки» секрет и сообщает пришлому юноше. Юноша, схватив птицу и спрятавшись под кроватью, медленно убивает старика, а девушка утирает слезы: «Ах, папочка при смерти! Все-таки у него есть сердце!» Некоторые сказки звучат чересчур по-современному.

В шотландских сказках действует либо русалка, похищающая жену героя, либо великан, с чьей женой сговаривается герой. Жизнь (душа) скрывается в белом олене, вороне и выдре или баране, утке и яйце.

В ирландской сказке «Три дочери короля О’Хары» мужа принцессы околдовывает с матримониальной целью весьма любопытный персонаж – королева Страны Юности (Тир на Ног). Птица-помощница инструктирует принцессу: «Никто в Стране Юности не может убить королеву, кроме собственного мужа. В дупле падуба, что растет перед замком, живет баран, в баране утка, в утке находится яйцо, а в яйце ее сердце и жизнь. Никто в Стране Юности не может срубить этот падуб, кроме ее мужа». Узнав тайну королевы, муж взваливает на плечо топор, верного помощника борца с колдовством, и идет прямиком к падубу. Его законная супруга ждет там с заранее припасенными лисой и ястребом. Топор делает свое дело, а хищники – свое.

Остров Тир на Ног известен в кельтской мифологии как страна вечной молодости, в которой обитают прекрасные девы из племени сидов (древнеирландских эльфов). Воины, сошедшиеся с ними, чувствуют себя комфортно и не бродят с топором по острову в поисках подходящего дерева. Несчастья случаются с людьми позднее, когда они возвращаются в мир смертных, как, например, Оссиан, мигом превратившийся из молодого воина в старика. Сказка же сигнализирует об опасности, исходящей от королевы острова.

В другой ирландской сказке единственный способ убить великана – потереть о родимое пятно на его груди яйцо, которое находится в утке, сидящей в запечатанном ларце, спрятанном на дне морском.

В бретонской сказке великан – коллега Синей Бороды, национального героя Бретани, говорит своей седьмой жене: «Никто не в силах мне повредить, если он не раздавит на моей груди яйцо, что у голубя, который в животе зайца, сам же этот заяц в животе волка, а тот в животе моего брата, который живет за много тысяч лиг отсюда». В другой версии жизнь великана заключена в самшитовом дереве, растущем в саду замка, а следовательно, топор вновь пускается в ход.

В португальской сказке одна из трех сестер героя, унесенных животными-зятьями, попадает к чудовищу, выведывает, где оно хранит жизнь (шкатулка, голубь, яйцо), а два других зятя помогают герою добыть желаемое. В назидание всем чудовищам казнь вершится следующим образом: герой разбивает яйцо над головой мужа, покоящейся на коленях супруги-притворщицы.

Принцу из венгерской сказки мало уничтожить ведьму. Ему надо еще выбраться на волю из подземного царства, где она его держит. Поэтому в шкатулке, которую он добыл, убив кабана, зайца и голубя, обнаруживаются целых два чудесных жука. Черный жук содержит в себе могущество ведьмы. Принц сразу приканчивает его, а когда охающая ведьма укладывается в постель, прижимает к ногтю блестящего жука, ответственного за жизнь старухи. Та кричит и стонет, но указывает путь наверх, после чего умирает вместе с жуком.

Околдованный герой греческой сказки может умереть, если догорит пылающая в очаге головня. Его мать прячет тлеющую головню в сундук, а поссорившись с сыном, в минуту помутнения достает ее и сжигает – герой погибает в корчах. В двух других сказках жизнь волшебника (великана) зависит от трех голубей (трех певчих птиц) в брюхе дикого вепря.

Железный мних (монах) из словацкой сказки открывает свою тайну любимой им царевне: «На море каждые семь лет прилетает золотая утка, а в ней золотое яйцо. Кто съест это яйцо, тот получит мою силу и будет все знать!» Иногда яйцом нужно ударить мниха в лоб. В другом случае мниха замещает великан, чья сила в вербе, растущей посреди озера.

В сербской сказке девушка поначалу отсутствует. Дракон уволок двух братьев королевича. Тайну чудовища узнает прислуживающая по дому старушка: «Вся моя сила хранится в Тридевятом королевстве. В центре королевства есть круглое озеро, в озере лежит перламутровый дракон, в драконе – кабан, в кабане – голубь, в голубе – ласточка, а внутри ласточки вся моя сила и есть». В драконах и птицах легко запутаться, и королевичу приходится поднапрячься, чтобы не позабыть всех компонентов. В Тридевятое королевство он приходит, перламутрового дракона из озера извлекает, а обо всем остальном ему напоминает вовремя введенная в сказку королевская дочь. Она периодически подбегает к сражающемуся с драконом королевичу и целует его в лоб. В результате его посещают конструктивные идеи: подкинуть дракона к небу, чтобы он упал и разбился, натравить на кабана гончих, выпустить за голубем сокола. На последнем этапе героя ждет сюрприз, явно добавленный сюда позднее. Ласточка вступает с ним в диалог, просит не убивать ее и объясняет, как вызволить из плена братьев.

В польских сказках персонажем без сердца или души оказывается черт или змей, в болгарских – Червен вятър, душа (сердце) которого находится в яйце на дне морском. Наиболее устойчив персонаж русских сказок – Кощей Бессмертный.

Вот типичное описание местопребывания смерти Кощея: «Моя смерть далече: на море, на океане есть остров, на том острове дуб стоит, под дубом сундук зарыт, в сундуке – заяц, в зайце – утка, в утке – яйцо, а в яйце – смерть моя». В некоторых вариантах упоминается еще и игла: «Нелегко с Кощеем сладить: смерть его на конце иглы, та игла в яйце, то яйцо в утке, та утка в зайце, тот заяц в сундуке, а сундук стоит на высоком дубу, и то дерево Кощей как свой глаз бережет». Это самый длинный путь к цели. Иногда овладевший яйцом царевич должен бросить его в лоб Кощею.

Кощей безнадежно влюблен в царевну, он доверяет ей свою тайну даже после того, как она дважды пыталась его убить – спалив в печке метлу и приказав Ивану-царевичу раздавить червя под корнями дуба. Чувствуя приближение смерти, Кощей упрекает вероломную героиню: «Разве не из любви рассказал я тебе, где скрывается моя смерть?» И это законченный злодей русского фольклора, воплощающий в себе хитрость, коварство, неблагодарность! По подсчетам Н. В. Новикова, существует только одна (!) сказка, в которой Кощей может с натяжкой претендовать на положительную роль.

В очень редких случаях место Кощея занимает другой персонаж, например обезумевшая царевна-лягушка (в малоизвестной версии сказки), которая, однако, не умирает, а излечивается после того, как съедает пышечку, испеченную на заветном яйце (аналог операции возвращения сердца в грудь великана). Или змей, принимающий на себя удар камешком, найденным в желтке яйца, которое было в утке, утка – в зайце, заяц – в камне, камень – на острове.

Каковы итоги краткого обзора европейских сказок? Мы имеем дело с пестрой компанией злодеев без сердца и души, среди которых много великанов. Их нет только на востоке Европы, поскольку они там не водятся. Конечно, мы не можем считать великана первичным персонажем. Мотив путешествующего сердца (души) усвоили все кому не лень, даже люди, чьи души покидают тело во время сна. Куда интереснее мотив сознательного хранения сердца (души) вдали от тела, не испытывающего неудобств и не утратившего жизненной энергии.

В связи с этим особое значение приобретают звенья цепи, ведущей к цели. Роль зверей сугубо механическая – они нужны для того, чтобы помощники героя могли себя проявить. Лишь птица служит отголоском древних ассоциаций с душой – она присутствует в каждой второй легенде на этот сюжет. Вода (остров, колодец, морское дно) и дерево по традиции обеспечивают связь между мирами. Ту же функцию выполняет церковь, выглядящая в сказке довольно курьезно. Посещаемое людьми здание расположено на малодоступном острове и заперто на сто замков. Ну а самый популярный элемент – яйцо, которое требуется порой разбить о грудь или голову злодея.

Займемся теперь неевропейскими вариантами сюжета, уходящего корнями в глубокую древность. Мы сразу же столкнемся с неожиданностью: жизнь бога или героя зависит не только от сердца, похищаемого и возвращаемого на место, но и от глаз! В хеттском мифе змей отнимает у бога грозы сердце и глаза. Бог не умирает, но украденное должно быть возвращено, поэтому он рождает сына-человека, который женится на дочери змея и выпрашивает у тестя сердце и глаза отца. С хеттским мифом перекликается сюжет ослепления египетского Гора Сетом и его последующее исцеление богиней Хатор. Во время проведения соответствующих обрядов в статую бога (Осириса в Египте, Будды в Древней Индии) вставляли глаза.

Бог Анубис взвешивает сердце умершего, бог Тот записывает результат, а Амт, «собака Осириса», ждет. Фрагмент папируса Ани со сценами из «Книги мертвых»

О краже глаз, служащих аллегорией души, мы рассуждали в главе о Песочном человеке («Страшные немецкие сказки»), где коснулись феномена второго зрения – новых глаз, даруемых человеку. Та же операция может осуществляться и с сердцем: «Как скоро Саул обратился, чтоб идти от Самуила, Бог дал ему иное сердце…» (1 Цар. 10: 9). Нам известно, какое значение имеют глаза для тролля и как их у него выкрадывают. И вот обнаруживается связь глаз и сердца. Можно ли после этого считать случайным появление в Скандинавии бессердечного великана? Имеет ли двойной смысл фраза о дереве, которое Кощей бережет «как свой глаз»?

Ряд древнегреческих мифов посвящен воскрешению Диониса-Загрея, чье сердце спасла Афина. Сердце человека взвешивается на весах во время суда Осириса (древнеегипетская «Книга мертвых»). Если оно оказывается легче пера (символ истины, олицетворение богини Маат), душа судимого считается оправданной. Если нет – сердце пожирает чудовищная собака Осириса. В шестом судилище китайского царства мертвых Диюй сердца грешников тоже вырезаются и кидаются собакам. Тема взвешивания сердца (души) пришлась ко двору в Европе. Она была переосмыслена в романском искусстве, а в сказке Гауфа «Холодное сердце», если помните, великан Михель хранит в стеклянной банке не свое сердце, а сердце человека, вставив в его грудь камень.

Последняя деталь наводит на размышления. Что находится в груди норвежского великана на месте извлеченного сердца? Сказка об этом умалчивает, но двух персонажей с неживым сердцем мы обязаны упомянуть. Это древнегреческий Танатос (Смерть), у которого «из железа душа и в груди беспощадной – истинно медное сердце», и эддический великан Хрунгнир, имеющий «прославленное сердце – из твердого камня и с тремя острыми выступами» (Язык поэзии).

Мотив хранения сердца звучит в древнеегипетской «Повести о двух братьях», содержащей и воду, и дерево. Бата помещает свое сердце на вершине кедра и заявляет, что он умрет, когда срубят кедр, и оживет, когда сердце опустят в прохладную воду. Фараон, соблазнивший жену Баты, узнает от нее секрет обманутого мужа. Кедр срубают, и Бата умирает, но его старший брат Анупу находит сердце и кладет в миску с холодной водой. Оживший Бата выпивает воду, и сердце возвращается на законное место. Неожиданно получил подтверждение вариант с вкладыванием сердца обратно в грудь великана.

Первоначально демоны охотились за сердцем и глазами бога и человека, а в легендах подобной древнеегипетской их подменяли люди злые и коварные. Трудно сказать, когда именно произошла рокировка, и демон из охотника превратился в жертву.

Чародей из индийской легенды так объясняет свое бессмертие: «Далеко, в тысячах тысяч миль отсюда, есть страна, поросшая густыми лесами. В зарослях посередине круга, обсаженного пальмами, один на другом стоят шесть наполненных водой сосудов; под нижним сосудом есть небольшая клетка, а в ней зеленый попугайчик. Моя жизнь связана с жизнью этого попугайчика – если его убить, умру и я». Добраться до попугайчика крайне сложно из-за полчищ охраняющих его джиннов, но герою удается добыть птицу. Он поступает с ней так же, как будущий естествоиспытатель с мухой: отрывает поочередно крылья и лапы (у чародея отваливаются руки и ноги соответственно) и сворачивает голову.

В другой сказке душа людоеда спрятана в птице, сидящей в клетке на голове у большого толстого змея, опутавшего ветви дерева. Вокруг дерева бродят тигры и медведи, ползают скорпионы и змеи (очевиднейшая аллюзия на Мировое древо). В процессе поэтапного расчленения птицы людоед теряет жизненно важные части тела и умирает в страшных муках. Симпатическая магия в европейских сказках не прижилась – лишь в немногих из них герой сжимает птицу, а не яйцо, – зато чувство морального удовлетворения от мучений врага нашло массу аналогий.

В сиамском или камбоджийском предании рассказывается о сражении между Рамой и Тоссаканом, правителем Цейлона. Попадающие в Тоссакана стрелы не причиняют ему вреда, так как перед началом боя он извлек свой дух, поместил его в коробку и оставил ее на хранение в доме отшельника по имени Огненный Глаз. Один из союзников Рамы отправляется к отшельнику, выдает себя за Тоссакану, и отшельник, ввиду избытка огня испытывающий проблемы со зрением, вручает ему коробку.

Джинн из сказки «Тысячи и одной ночи» уверяет, что положил свою душу «в зоб воробья, а воробья запер в коробочку и положил эту коробочку в шкатулку, а шкатулку положил в семь ларцов, которые положил в глубь семи ящиков, а ящики положил в мраморный сундук и утопил его в этой стороне моря-океана, так как эта сторона далека от стран человеческих и никто из людей не может до нее добраться». Однако принц Сейф-аль-Мулук с помощью волшебного перстня достает сундук с морского дна и, приученный с детства к игре в матрешки, быстро извлекает воробья.

В монгольской сказке волшебник весьма необдуманно посылает свою душу под видом осы жалить героя в глаз. В татарских поэмах и сказках души богатырей скрыты в птицах, сидящих в золотом ларце, подвешенном за нить к небу, в белой траве, растущей в глубокой яме, в золотом мече и золотой стреле; душа ведьмы Убыр – в семиглавой змее в подошве ее башмака; жизнь демона – в двенадцатиглавом змее, засунутом в мешок. В разгар сражения у демона поехала крыша – он сам сообщил герою о змее в мешке, а потом с интересом наблюдал, как тот отрубает одну за другой двенадцать голов.

В малайской легенде ревнивая царица проведала о душе своей соперницы, заключенной в золотой рыбке. Она приказала отловить рыбку и подвергла девушку изощренным пыткам.

Царь из нигерийской сказки прячет свою душу в маленькой коричневой птичке, сидящей на высоком дереве у дворцовых ворот. В мифе баронга (Южная Африка) жизнь целого клана зависит от одной-единственной кошки. Кошка знает об этом и ведет себя вызывающе. Женщина из клана, назначенная за ней присматривать, уходит работать в поле, а кошка тем временем гадит на одежду ее мужа и сочиняет о нем похабные куплеты. Удивленному мужу, заглянувшему в дом, она презрительно демонстрирует язык. Жена и родственники не успели известить его о причудах любимицы семьи. Он трет глаза и бьется головой о стену, а кошка продолжает распевать куплеты. Тогда муж берет топор и расправляется с подлым демоном. В тот же миг жена отдает концы на полевых работах. Слухи о трагедии расползаются по деревне. Члены семьи бегут к дому кошки, поющей о муже, и, увидев ее разрубленное тело, как подкошенные валятся на пол. К вечеру в комнату набивается весь клан, а на следующее утро поседевший муж отвозит трупы в семейный некрополь.

Североамериканские индейцы квакиутль рассказывают о людоедке, чья жизнь была заключена в ветке болиголова, а индейцы навахо – о девушке, которую один мудрый койот научил превращаться в медведя. О физиологии медведей он поведать не успел – когтистая лапа ученицы застала его врасплох, – поэтому девушка-медведь, отправляясь на битву с врагами, припрятывала не только сердце, но и другие органы, включая селезенку, почему-то казавшуюся ей самой важной.

Мы вновь наблюдаем калейдоскоп персонажей, лишенных сердца (души), но при этом недостает посредников между героем и антигероем, из-за чего поведение антигероя кажется абсурдным – он как будто жаждет умереть. В европейских сказках за редким исключением злодей делится тайной, поддавшись женскому очарованию, но такой психологизм, конечно, не укоренен в древних мифах. Вода, дерево, птица популярны и за пределами Европы и Руси, а вот феномен яйца развития не получил.

Символика яйца противоречива, и на ее основе трудно объяснить интересующий нас сюжет. В космогонических мифах чрезвычайно развит мотив снесенного птицей или плавающего в воде яйца, которое дает жизнь, с одной стороны, вселенной, богам, героям, человеческому роду, с другой – змею, василиску, Смерти и прочим злобным тварям. Яйцо бывает золотым и имеет другие атрибуты, позволяющие уподобить его солнцу. Но символом солнца оно не является, ведь небесные светила тоже образуются благодаря яйцу. Иногда начало творения связано с тем, что яйцо разбивается, раскалывается, взрывается. Народные верования приписывают яйцу животворящую силу. Красные пасхальные яйца дарят плодородие и здоровье. Будучи подкинуты высоко в воздух, они обеспечивают полевым злакам быстрый рост. Пасхальным яйцом глядят по хребту лошади, а первое яйцо, снесенное черной курицей, оставляют в поле в качестве оберега от волков. Яйцо часто используется при пожарах.

Связь яйца с огнем всячески подчеркивали представители мифологической школы. В толковании сюжета о сердце (душе) они зашли так далеко, что приписали страсть к метафорам самому злодею! Их гипотеза опирается на простейшую схему: 1) что-то сокрыто где-то; 2) оно освобождается; 3) кто-то умирает. Понаблюдав вместе с Афанасьевым за природными катаклизмами, великан и Кощей стали выражаться загадками: сундук и камень – это туча, скрывающая до поры до времени «могучие силы грозы»; море и колодец – дождевые ключи; звери и птицы – грозовые облака различной формы; яйцо и камешек – солнце или молния. Разгадавший загадки громовержец шарахает молнией в лоб демону мрака, зимних туманов, стужи и вьюг, или что эффективнее – светит в него солнцем, обращая в камень (вот почему важен великан или тролль), а потом женится на богине летнего плодородия. Но приходит срок, и бессмертный демон возрождается. Сопоставляя яйцо с «громовой стрелой», А. А. Потебня вспоминает славянский обычай бросать яйца через избу для защиты от пожара и от удара молнии.

По гипотезе Дж. Фрэзера, собравшего львиную долю изложенных нами мифов и сказок, принцип отдельно хранящегося сердца (души) отражает веру дикаря в существование множества душ или жизненных центров. Душа человека может помещаться в животном (тотем) или предмете, который дикарь бережет, не уступая сказочному злодею в лукавстве и скрытности. В случае внешней опасности жизни дикаря ничто не угрожает, он спокоен, как богатый европеец, хранящий деньги в банке.

Но ведь в теле дикаря пребывает живое сердце, а не камень или пустота. Иначе он не мог бы жить! Спрятанное сердце является всего лишь дубликатом. Дикарь не погибнет, если животное убить, а предмет уничтожить, но лишится гарантии безопасности. Почему же тогда злодей гибнет? Не ошибся ли ученый, сопоставив человека с волшебным существом?

Без каких-либо доказательств Фрэзер называет естественной мысль о том, что предмет, заключающий в себе жизнь, одновременно несет смерть. Поэтому великана или Кощея убивают, ударив по голове яйцом или камешком. Символику самого предмета Фрэзер не затрагивает.

Б. А. Рыбаков, напротив, чересчур увлекается толкованием предметов и животных, игнорируя факт раздельного существования тела и сердца (души). В основу мироздания академик укладывает яйцо, а местонахождение смерти Кощея соотносит с моделью вселенной. В ней представлены все разделы мира: вода (океан), земля (остров), растения (дуб), звери (заяц), птицы (утка). Амбивалентность яйца оказывается кстати – она свидетельствует о дуалистической сущности мира и об извечной борьбе жизни и смерти, добра и зла, которую ученые так любят откапывать в сказках. Стоит начаться этой борьбе, и пребывание сердца вне тела можно сдавать в архив. Загудят фанфары, застучат барабаны, и человек в содружестве с «живыми силами природы» (помощники) пойдет совершать подвиги и угробит до той поры бессмертное зло.

Вслед за противоборством человечества со злом Рыбаков выявляет генетическую связь Кощея с древнегреческим Аидом (Плутоном), царем подземного мира мертвых. Мертвенность Кощея выводится ученым из этимологии «кощунов», исполняемых на поминках, и из способа расправы с его трупом, сжигаемым на костре с последующим разбрасыванием пепла (в таких сказках Кощей гибнет не от яйца, а от коня). Но, согласно Афанасьеву, фраза «кощуны творить» подразумевает не исполнение погребальных песнопений, а совершение действий, приличествующих колдунам и дьяволу.

Кощей родом с того света. По данным Новикова, в большинстве восточнославянских сказок он предстает вовсе не худым стариком с длинной бородой, а эфемерным существом, которое летает, висит на одном волоске, горит и не сгорает в огне. Кощей, гибнущий от коня и сгорающий на погребальном костре, – несколько иная личность, имеющая отчасти исторические (степняк), отчасти ритуальные (трупосожжение) корни. К сюжету о сердце (душе) она касательства не имеет.

Несомненная заслуга Рыбакова состоит в раскрытии характера смерти Кощея от яйца: «Во всех случаях смерть Кощея предопределена какой-то высшей волшебной силой, а герой является промежуточным звеном». Вот и Аид, пленивший Персефону, вынужден отпускать ее весной и летом на землю не из-за своего поражения или гибели, а волею Зевса и по просьбе Деметры. Добавим сюда шумерский миф об Иштар (Инанне), спустившейся в преисподнюю, чтобы оспорить власть у здешней царицы Эрешкигаль, и с грехом пополам вырвавшейся оттуда благодаря хитроумному вмешательству богов.

Увы, промыслительный характер смерти Кощея академик не увязывает с пребыванием души вне тела. В результате возрастает роль царевны, наследницы Инанны и Персефоны, и сюжет о смерти Кощея вновь оборачивается сезонным циклом: омертвение растительного мира, вызванное уходом в подземный мир его богини, и прекращение сексуальной потребности у людей и животных. При чем же тут сердце (душа) подземного владыки?

И в дальнейшем мотив разъединения тела и души, способ хранения души (принцип матрешки) и факт ее уничтожения рассматривались независимо друг от друга. С. Ю. Неклюдов обратил внимание на суть отделенной (внешней) души, парадоксально сочетающей в себе материальную природу (предметность) и способность к метаморфозам – разнообразие сменяемых обличий, многочисленность трансформаций и даже эффект невидимости. О невидимости свидетельствует поэтапное уменьшение «матрешек» вплоть до иглы, «наименее объемного» предмета. Недаром принцип матрешки применяется в мифах и легендах о пленении нематериальной субстанции – духа. Сначала его сажают в бутылку, бутылку кладут в бочку, бочку опускают в прорубь и т. д. Но в отличие от плененного духа спрятанная душа из сказки наделена материальной природой, а потому смертна – она убегает, прячется и, наконец, уничтожается. Можно ли, однако, считать воду, дерево, церковь, обозначающие границу между мирами, всего лишь средствами для материализации или трансформации внешней души?

По мнению А. К. Байбурина, принцип матрешки служит для изображения смерти, а его наглядными иллюстрациями являются гроб, установленный в доме (склепе, мавзолее), и несколько вложенных друг в друга саркофагов в древнеегипетской традиции. Расчленение птицы и разбивание яйца маркирует вторжение инобытия в упорядоченное пространство живых.

Тор убивает Хрунгнира. Иллюстрация Л. Пича (1865)

В народе принято расчленять подозрительный труп и бить посуду в доме после похорон. Со своей стороны укажу на обряд эвтаназии, в котором применялся каменный шарик (см. «Ужасы французской Бретани»). Камешком ударяли агонизирующего старика по лбу (или прикладывали камешек к голове), отправляя его в лучший мир. Таков и способ умерщвления бессердечного злодея. Все эти трактовки лишний раз подчеркивают значение Смерти, рождающейся из яйца и имеющей медное сердце.

Сказки о великане, Кощее, ведьме и множестве других персонажей, претендующих на бессмертие, но оказывающихся смертными, не могут быть поняты вне представлений о живых мертвецах. Сердце (душа) злодея пребывает там, где ей и положено быть, – в другом мире, а телом владеет некий дух, похваляющийся собственной хитростью. Дух ничего не боится – кому под силу достичь того света и отыскать там душу? Путь туда символизирует цепочка из «матрешек», и герой ее преодолевает. Это типичное путешествие в царство мертвых, описанное в большинстве волшебных сказок. С внесением в сказку христианского элемента (тогда-то и появилась церковь) путешествие за сердцем (душой) грешника стало восприниматься как молитва к Богу. Возник мотив божественного промысла. Душа грешника не уничтожается (нельзя уничтожить душу) и не вселяется обратно в тело, как случалось прежде, но умирает «второй» смертью – в пасти чудовищных собак или в озере огненном (Откр. 20: 14), – после чего посторонний дух покидает мертвое тело.

Первоначально миф о путешествующей душе отражал экстатическую практику колдунов и шаманов, которым грозила опасность со стороны демонов (похищение сердца и глаз) и со стороны других колдунов. Поэтому герой с отсутствующим сердцем вызывал симпатию. В дальнейшем путешествие между мирами было осуждено, а пребывающий в трансе колдун принят за живого мертвеца. Сказка изменилась, и задачей героя стал поиск блуждающей души колдуна и обречение ее на вечную погибель, автоматически влекущее за собой смерть тела, одержимого злым духом. Тело колдуна не могло оказать активное сопротивление борцу с колдовством, и их поединок смотрелся нелепо. Поэтому в сказку был введен посредник (служанка, хранитель), а затем и возлюбленная, чей образ позволил развиться психологизму и эротизму.

Спешу завершить главу о сердце великана, предвидя недовольство читателя. В самом деле, какое отношение имеет ко всему этому скандинавский тролль? Почти никакого! Меня просто увлек интересный сюжет с участием великана. Да, Стурлусон описал великана с каменным сердцем (по сути, без сердца). Да, у тролля похищают глаз, как у древнего бога, а сам тролль – колдун. Но этого недостаточно для придания ему статуса выходца с того света. И все-таки включение тролля в одну компанию с Кощеем и ведьмой знаменательно. Не впервые он наделяется свойствами живого мертвеца!

 

Морской тролль

Ни ведьма, ни карлик, ни ночной демон, ни какой иной из изученных нами сказочных персонажей, кроме маньяка из водоема, в море не обитает. Да и великану там делать нечего! Он живет в горах или за горами. Его взаимоотношения с водной стихией не всегда складываются мирно. Великан способен перейти вброд реку и даже морской залив, однако предпочитает возводить мосты, насыпать дамбы и устраивать плотины. Множество островков и прибрежных скал образовалось после того, как великан выронил из рук стройматериалы. Тролль и скесса пересекают море в чудесной лодке, великанша из Саги об Одде Стреле преследует корабль вплавь, но, раненная моряками, возвращается на берег.

В исландской сказке великанша отправляется к морю охотиться за проплывающими кораблями. Споткнувшись, она попадает ногой в глубокую впадину, погружается в воду и тонет: «Ее тело выбросило на берег, и оно было такое огромное, что всадник на лошади не мог достать плетью до сгиба ее колена, когда она лежала на берегу, мертвая и неподвижная». Море опасно даже для столь гигантского создания!

Тем не менее Эдды знают такую бессмыслицу, как морской великан. Его зовут Эгир («море»). И одновременно Эгира величают «жителем гор» (Песнь о Хюмире, 2)! В именах йотунов и турсов недолго запутаться. Вот и Эгира считают двойником Хюмира, который, хотя и любил рыбачить, оробел во время морского поединка Тора с Йормунгандом. Эгир назван «гостем богов», он пирует с ними в чертогах, но Тор относится к нему с презрением. Желая отомстить хамоватому асу, Эгир посылает его за котлом к Хюмиру. В ходе приключений богов один и тот же великан может принимать разные личины (Скрюмир и Утгарда-Локи), поэтому Хюмира приняли за Эгира.

В поэзии скальдов Эгир олицетворяет спокойное море, несмотря на выражение «пасть Эгира» – та, что заглатывает тонущие корабли. Гибель кораблей – дело рук жены Эгира по имени Ран («кража, ограбление»). Она набрасывает свою волшебную сеть на корабли, чтобы утащить их на дно и там поживиться добычей. Стурлусон относит Ран к богиням. Таким образом, перед нами – уникальный случай законного брака между великаном и богиней, дающего право Эгиру присутствовать на пиру богов.

Двусмысленность образа Эгира подтверждает Сага о Хрольве Пешеходе, один из персонажей которой по имени Грим носит прозвище Эгир, или Морской Великан. Воплощением покоя и благодушия он не является – ест сырое мясо, пьет кровь (ого!) людей и животных, превращается в хищных зверей. Это подлинное исчадие ада! «Его дыхание было таким жарким, что даже людям в доспехах казалось, будто они горят. Он убивал людей и коней, то извергая огонь, то изрыгая яд, и никто не мог против него устоять» (2). Подобных Гриму тварей в сагах обычно именуют троллями.

Богиня Ран и жертва кораблекрушения. Иллюстрация А. Рэкема (1912)

Самих же троллей, живущих в море и называемых sjötrollet («морской тролль»), соотносят с двумя персонажами скандинавского фольклора – хавманом («морским человеком») и драугом (древнеисл. draugr, исл. draugur, фар. dreygur, норв. draug, дат. drog).

Понятие «хавман» возникло не ранее XVI столетия. Предположительно образ хавмана восходит к древнескандинавскому хавгуду (havgud – «морской бог»), о котором известно немногое. По одним сведениям, он имеет упитанное туловище без головы и хвоста, по другим – не имеет конечностей, но снабжен широкими плечами, длинными волосами и бородой. По всей вероятности, хавман – это переосмысленный морж или кит, наделенный антропоморфными признаками. Когда над морем раздается сочный храп, можно быть уверенным – это хавман почивает на волнах, дуя в свои роскошные усы.

Нет оснований считать хавмана родственником никса или иного подводного монстра. Он довольно безмятежен – распевает мелодичные песенки для завлечения приглянувшихся ему девушек, но не душит их и не разрывает на части, а берет в жены и приживает с ними детей. Он страдает как юноша, если возлюбленная им пренебрегает, и даже ходит в героях психологической драмы (норвежская баллада «Агнетте и хавман»).

Вот типичная сказка о хавмане. Два рыбака, заплыв на баркасе в море, кинули за борт якорь и услышали далеко внизу страшный грохот. Из воды показался хавман. Его физиономия была густо заляпана жиром, а с бороды стекала зеленоватая жижа. Он в ярости потрясал половником и требовал убрать со дна якорь, разбивший кастрюлю, в которой варился ужин. Рыбаки вынули якорь и поспешно уплыли. Пристав к берегу, они долго не могли выползти из баркаса, обессиленные от хохота.

Драуг. Рисунок Т. Киттельсена (1895)

Сравним эту комедию со сказками о морском тролле. В норвежской сказке «Морской тролль», которую позднее переработал Юнас Ли (новелла «Элиас и драуг»), рыбак Элиас выудил из воды странноватую рыбину, напоминающую морского бычка. Она пыхтела и стонала, маленькие глазки злобно таращились на рыбака, тело-пузырь было сплошь покрыто шипами, а кожа свисала лохмотьями. В досаде Элиас плюнул рыбине в разинутую пасть и выбросил в море. На следующий день он увидел на берегу ту же рыбину, показавшуюся ему дохлой. Решив, что труп вытащила из моря выдра, рыбак пошевелил его, а тот вдруг ожил и запрыгал по камням. Перепуганный Элиас пнул рыбу ногой (помните, как бретонец играл в «футбол» валяющимся у моря черепом?). Упав в воду, рыба начала расти и на глазах у изумленного рыбака превратилась в тролля. Чудище поднялось во весь рост, раскрыло клыкастую пасть и проревело: «Ну что, может, и теперь захочешь плюнуть?» У Элиаса во рту пересохло от страха. Не сумев выдавить слюну, он развернулся и помчался сломя голову домой.

Мы вновь стали свидетелями метаморфоз тролля. На этот раз они очень похожи на раздувания ведьм и мертвецов.

В другой норвежской легенде Артур Брокс, рыбачивший у берегов острова Сенья, увидел гигантскую лапу тролля, вздымающуюся над волнами. Бывшие с ним в лодке моряки собрались дружно плюнуть, но Брокс вовремя остановил их, снял свою рукавицу и кинул в море. Рукавица троллю понравилась, и он замогильным голосом известил рыбаков о приближении шторма.

В сказке «Драуг» выходец из морских глубин плещет водой и сморкается прямо за дверью рыбацкой хижины, пока хозяин по имени Вестервал не выпроваживает его восвояси: «Убирайся к себе на дно, мертвечина проклятая!» Почему рыбак принял гостя за мертвеца? Потому что он выглядит как утопленник – высокий парень в рыбацкой одежде с надвинутой на глаза зюйдвесткой – и разговаривает, грозя Вестервалу смертью. Но во время рыбалки на героя нападает не просто парень, а существо нечеловеческого вида с громадными ручищами, утаскивающее его под воду.

Это и есть драуг – наименование, для большей путаницы присваиваемое в Исландии всем (!) беспокойным мертвецам. Оно имеет общий корень со словами из древнеиндийского, древненемецкого, древнеирландского языков со значением «обманывать, вредить, разрушать». В Средневековье драугами, выходящими из могил, считали берсерков, которые в сагах часто сравнивались с троллями. Скажем, неуязвимость для оружия (для железа) – верный признак и тролля, и драуга. Очевидно, свирепым воинам приписывали природу двух самых жутких чудовищ Скандинавии.

Драуги (драугры) обладают всеми свойствами «ходячего» покойника и отдельными свойствами тролля: великанский рост (Глам и его коллеги – типичные драуги), зооморфизм, нелюбовь к солнцу, занятия магией, охрана сокровищ в могильных курганах, величание по имени (у каждого драуга и почти у каждого тролля есть свое имя). Косвенно (через Хель) связывает драуга с троллем мертвенно-синий цвет тела. Но расправа над драугом (расчленение и сожжение трупа) ничего общего с троллем не имеет – так расправляются с обитателями могил в быличках и с ведьмами и другими мертвецами в сказках. Драуг тоже прошел через процедуру очеловечивания, научившись страсти к женскому полу, употреблению человеческой еды и даже питью водки.

«Данные исландского фольклора, – пишет О. Маркелова, составительница сборника быличек о мертвецах, – позволяют предположить, что draugar могли восприниматься как отдельный самостоятельный вид существ, противопоставляющийся живым людям и встающий в один ряд с такими сверхъестественными обитателями Исландии, как аульвы и тролли». В море же драуг не просто встает с троллем в один ряд – он практически с ним сливается. Особенно трудно отличить их друг от друга в Норвегии, где драугами называют исключительно морских чудовищ, включая утонувших мертвецов, которые враждуют с мертвецами сухопутными.

Драуг. Рисунок Т. Киттельсена (1895)

Баталии а-ля «вампиры против зомби» – еще одна черточка, роднящая драугов с живыми людьми. Рассказы о них сочинены недавно. Измученный морской болезнью драуг выбрался из воды, пришел на кладбище, вышвырнул «сухопутную крысу» из могилы и улегся на ее место. Соседские «крысы» повыскакивали из гробов и накинулись на самозванца. Тот кликнул на подмогу «морячков» – и пошла потеха! В подобных баталиях побеждают, как правило, коренные жители кладбища. Во-первых, их значительно больше – на «костяной» бой сбегаются мертвецы с окрестных погостов. Во-вторых, они лучше вооружены. Крышки гробов смачно врезаются в студенистые головы драугов, а тем приходится обороняться раздобытыми впопыхах веслами, которых на всех не хватает.

На берегу драуг ведет себя как призрак человека. Но чудовище, встреченное рыбаками в море, может оказаться кем угодно. Оно походит на массу шевелящихся водорослей, на огромную медузу, на тюленя – и попробуй определи, кто это: зверем могут оборачиваться и тролль, и драуг. В Саге о людях из Лососьей Долины корабельщики, плывущие к хутору, купленному у наследников скончавшегося хозяина, замечают тюленя с большими плавниками. Попытка убить его заканчивается неудачей. Внезапно поднявшаяся буря переворачивает корабль, и переселенцы гибнут. Им почудилось, что глаза у тюленя человеческие. На этом основании необычного зверя приняли за покойного владельца хутора (18).

В Саге о людях с Песчаного Берега никому не знакомый тюлень высунул свою уродливую голову прямо из домового кострища. Работница ударила по ней вальком, и тюлень увеличился в росте! «Тут подошел работник и принялся лупить тюленя; от каждого удара тот подрастал, пока, наконец, не встал на задние плавники. Тогда работник упал в обморок, а все, кто был при этом, были сильно напуганы. Тут подбежал юный Кьяртан, подхватил большую кувалду и огрел ею тюленя по голове: удар был очень сильным, но тюлень только потряс головой и повел вокруг глазами. Тогда Кьяртан принялся наносить удар за ударом, и тюлень стал опускаться, словно приседая на пятки. Кьяртан бил его до тех пор, пока тюлень весь не ушел вниз; он разбил пол над его головой вдребезги» (53).

Чуть позже мертвый тюлений хвост высовывается из чулана, чтобы поиграть с людьми в сказку «Репка». Вцепившиеся в хвост участники тянут-потянут его так, что сдирают себе кожу на ладонях. Хвост бесследно исчезает, в чулане находят обглоданную рыбу, а на хуторе вспыхивает эпидемия (54). Вопрос о происхождении инородного существа остается открытым, хотя многие видят в нем умершую женщину Торгунну.

Ситуация, описанная в легенде об Артуре Броксе, для морского тролля и драуга нехарактерна. Драуг за свою злопамятность получил кличку «морской мститель». Его повадки те же, что у бретонских морских призраков. Мы не зря вспоминали «футбол» из книги о Бретани. В Норвегии драуг прикидывается камнем на берегу, а когда рыбак присядет на него, смертельно обижается. Не подозревающий об обиде человек обнаруживает под собой черепушку, гневно щелкающую зубами, или что хуже – склизкий комок водорослей, после которого приходится отжимать штаны.

Побережье Норвегии оглашают те же заунывные крики, что и в Бретани. Услышать крик драуга (или морского тролля) – обречь себя на несчастье или смерть. Не могу не затронуть в этой связи замечательную Прядь о Торстейне Морозе.

После обильной вечерней трапезы на одном из дальних хуторов Олав Святой категорически запретил своим людям посещать отхожее место без сопровождающего. Воины восприняли королевский запрет стоически – они уже привыкли к причудам Олава. Ночь выдалась морозная. Исландец Торстейн, всегда подолгу просиживавший в нужнике, не стал будить товарищей и, одевшись потеплее, отправился туда один. В процессе тяжких раздумий он вдруг узрел на сиденье у двери смутную фигуру. Фигурой оказался драуг по имени Торкель Тощий. Он вступил с Торстейном в диалог, во время которого имитировал крики грешников в аду. На Торстейна эти крики не подействовали, и он попросил Торкеля произвести «самый громкий вопль». Торкель понимающе улыбнулся и завопил так, что перебудил весь хутор. Вскочивший на ноги король приказал звонить в колокол, и драуг тут же испарился. Торстейна извлекли из-под обломков рухнувшего нужника. Он не скрывал своего ликования, чем очень разозлил Олава. Заметив недовольство короля, Торстейн попросил прощения за то, что нарушил запрет, и рассказал о встрече с драугом.

– Почему ты захотел, чтобы призрак закричал? – поинтересовался король.

– Да… понимаете… я надеялся, что вы проснетесь, государь, и спасете меня!

Олав просиял от удовольствия и не только простил Торстейна, но и дал ему прозвище Мороз. «От последнего вопля у меня мороз по коже пробежал», – уверял всех Торстейн, а на душе у него было светло, как у всякого страдальца, исцелившегося от запора. Сей поучительный эпизод доказывает нам, что и крик мертвеца бывает полезен людям.

* * *

В результате смешения, осуществившегося в Эддах и сагах, тролль оказался практически неотличим от великана, а сам великан перенял качества бога и человека. От древнего образа сохранилось немногое: обилие голов, сродство с хтоническими тварями, намек на жизнь под землей, а также ряд черт, выявляемых путем уподобления троллю живых и мертвых людей (людей ли?), – косматая шкура, длинные острые когти, черная или темно-синяя окраска, неуязвимость для оружия, склонность к метаморфозам.

Из-под кипы позднейших наслоений извлечь сказочного тролля непросто. Сроднившись с великаном, он поселился в горах, приобрел внушительные габариты (Исландия, Норвегия), научился кидаться камнями, изрядно поглупел (это свойство могло быть взято у черта), стал заботиться о сокровищах (сокровища охраняют и мертвецы). Транзитом через великана он усвоил человеческие свойства: организацию сообществ, хозяйственность, сладострастие и тягу к семейной жизни (у троллих).

В Швеции и Дании мир троллей пришел в соприкосновение с миром эльфов. Возможно, древнему троллю были присущи черты эльфов и карликов – подземное существование, невидимость, но отнюдь не маленький рост, страсть к шалостям и розыгрышам, оказание помощи людям (даже великан не помогает человеку!). Тем не менее в литературе получил развитие именно датско-шведский образ тролля. В книгах для детей тролль фактически превратился в эльфа.

То, что у древнего великана (огры, рефаимы) было лишь тенденцией, сполна проявилось у тролля. Тролль питается людьми и похищает их, умеет колдовать и менять свой рост, его облик уродлив до гротеска или зооморфен, он обладает неприятным запахом и совершает всякие гадости. Великану в принципе не свойственна боязнь солнечного света, а вот у эддических волков, подземных жителей и мертвецов отношения с солнцем не сложились. С мертвецом тролля роднят сказочные сюжеты о глазе и сердце, а также жизнь в море. Не поддается осмыслению страх тролля перед резкими звуками – великаны перекликаются в горах, а мертвецы издают ужасные крики.