Подобная рубрика отсутствовала в книге об Англии. Я сформировал ее ввиду многочисленности свидетельств о русских покойниках, возвращающихся на землю, чтобы повидать дорогих сердцу людей. Существование таких духов было признано и народом, и церковнослужителями, и дворянами. Однако восприятие визитов родичей у представителей трех сословий, мягко говоря, разнится, в чем мы убедимся, сопоставив рассказы о духах, имеющих одинаковую степень родства.

Начнем с жен и мужей. Жена вдового крестьянина приходит навестить дочь и мужа: «Проведать-то, думаю, вас надо ведь!» Однако муж совсем не рад: «Нам с Фенькой и без тебя хорошо». Призрак исчезает и больше не появляется. Другой мужик видит, как покойная жена топит печь, варит еду и купает детей. По совету знахарки он забивает в женину могилу осиновый кол, и покойница перестает ходить.

Сцена на могиле. Картина В.Г. Перова (1859)

От мертвого мужа отвязаться сложнее. Один крестьянин, обеспокоенный супружеским долгом не меньше Елизарова, норовит улечься спать с живой женой. Ночью она имитирует на дому венчание сына с дочкой. Вломившийся в дверь муж изумлен: «Нет такого закона – брата с сестрой венчать!» Женщина изо всех сил бьет его пестом по голове: «Нет такого закона – с кладбища ходить!» – «Счастлива ты, что догадалась, а то бы я тебя задушил!» – рычит покойник и вылетает из дома со страшным шумом.

Два брата являются к своим вдовам ночью и усаживаются за стол. Старшая золовка, обронив ложку, нагибается за ней и видит железные когти на ногах у незваных гостей. Она всячески тянет время до крика петуха, а младшая золовка уходит с мужем спать. Утром оба мертвеца исчезают, а недогадливую вдову находят с заживо содранной кожей.

Священник, герой истории из духовного журнала, тайком видится с покойной женой. Подслушавший их разговор помещик требует объяснений, и батюшка отвечает: «Я, как честный человек и служитель святого алтаря, сказываю вам, что нахожусь в духовном общении со многими умершими и в том числе с моей женой. Они часто обращаются ко мне с просьбами молиться за них, и когда я исполняю их просьбы, то лично благодарят меня. Жена же моя покойная почти каждый день посещает мой дом и часто выражает интерес ко всему окружающему». Дух жены действительно очень мирный – он прошел курс обучения молодого привидения, запрещающий показывать себя тем, кто пугается, «под угрозой лишения права на дальнейшие свидания с живыми».

Покойная жена одного чиновника из дворян приходит к мужу, чтобы утешить его в горе. Ничуть не испугавшись, муж вступает в диалог с женой, благодарящей его за молитвы и признающейся, что она часто наведывается к детям. Чиновник допрашивает няньку, и та рассказывает о незнакомой женщине, наклоняющейся над постелью детей и затем исчезающей. Их отец не принимает никаких мер.

Умершие жены являлись известным русским людям, например Карамзину, чем приводили их в печаль и умиление. Правда, явления эти случались преимущественно во сне, а сонные видения не всегда можно считать духами.

Загробные визиты мужей оказывали на дворянок более отрезвляющее действие. В рассказах о них ощутим ужас народных преданий. А.Е. Лабзина вспоминает о беседах своей матери и умершего отца, слышавшихся из-за закрытых дверей. Близкие пытаются убедить женщину, что «мертвые не ходят» (дело происходит во второй половине XVIII в.), чем приводят в бешенство. Наконец она сама просит позвать священника (тогда они еще не вступали в «духовное общение» с покойниками), причащается и со слезами на глазах умоляет близких о прощении. Оказывается, ей привиделся старичок, разоблачивший бесовскую природу «мужа» и показавший его истинный облик: «Ежели бы ты знала, с каким ты духом беседовала, то ты бы сама себя ужаснулась… Вот твой собеседник, для которого ты забыла Бога и первый твой долг – детей». Клин клином вышибают, и все же я на месте близких насторожился бы: чем старичок лучше мужа?

Отец В.И. Панаева, умерший от желчной горячки, однажды в полночь вошел в спальню к своей вдове, «шаркая ногами, с поникшею головою и стонами, в том же халате и туфлях, в которых скончался». Белый как полотно он уселся на стул. Мать рассказчика, позабыв о кончине мужа, радостно воскликнула: «Что тебе надобно, друг мой?» – «Подай мне лучше нож!» – прохрипел муж. Эти слова настолько не отвечали «высокому религиозному чувству» покойного, что вдова едва не лишилась чувств, а дежурившие при ней барышни отчаянно завизжали. Добившись нужного эффекта, мертвец удалился медленными шагами. Все двери в доме были найдены отворенными.

Покойниц видят не только их мужья, но и дети, и вообще приход матерей случается чаще всего. Деревенская девушка увидела свою умершую пять лет назад мать, которая расхаживала по избе и звала: «Миша, Мишенька, подь со мной!» Девушка закричала от страха, и маменька исчезла. В тот же день пятилетний брат рассказчицы занемог и через три дня умер. Этим обычно заканчиваются визиты покойных крестьянок к своим детям, о чем не мешало бы помнить исстрадавшейся дочке из стихотворения Сологуба.

В погоне за «народностью» Сологуб вдохновлялся скорее спиритическими байками. В одной из них девочка Юля сообщает своей тетке: «Тетя, я видела во сне мою мамашу, она обещалась прийти ко мне наяву и сказала, чтоб я не боялась ее». Мамаша приходит, а пустоголовая тетя, вместо того чтобы вразумить ребенка, подключается к общению духов. «Скажи тете, – говорит мать дочери, – что я могла бы сделаться видимою и для нее, но она не вынесет и может заболеть, потому-то и говорю с нею через тебя, – дети меньше нас боятся, чем взрослые». О да, детей призраками не удивишь, но это не значит, что мертвецы для них безопасны. По просьбе тети и Юли священник служит особую заупокойную службу (призрак называет ее «сугубой панихидой»), мамаша плачет вместе с ними в храме, но удаляется только через полгода, исполнив какую-то миссию.

Отбившегося от рук молодого помещика умершая мать наставляет на путь истинный, ибо его «беззакония и распутная жизнь, полная неверия и безбожия, дошли до Господа». Чтобы не истреблять (!) безбожника, Господь послал на землю призрака матери. Вот такой душеполезный опус в стиле пророческих книг. Но это еще цветочки! Замужняя помещица, увидев в усадебном саду свою покойную мать, хочет взять ее за руку. Привидение предостерегает дочь: «Не прикасайся ко мне, тебе еще не время», а затем, блаженно улыбаясь, отделяется от земли, поднимается вверх и постепенно исчезает в воздухе. Для меня подобные истории сродни кощунству.

Покойных родителей встречали не только безымянные герои журнальных статей. Отец графини Е.И. Орловой, урожденной Штакельберг, заглядывает в окно к дочери, лежа на смертном одре в далекой Риге. О голосе скончавшейся вдали от него матери упоминает в своих записках декабрист А.Е. Розен.

Правда, Даль нашел бы к чему тут придраться: Розен «долго припоминал добрейшую и нежную мать» перед тем, как услышать ее голос. Юного В.И. Кельсиева благословляет призрак его отца: «Вася, живи хорошенько и не забывай Бога». Вася не забыл Бога, став социалистом и сподвижником А.И. Герцена. Писатель Н.Э. Гейнце не только берет за руку поднявшегося из гроба отца, но и обсуждает с ним свою жизнь, дивясь осведомленности старика о событиях, происшедших после его смерти.

Помимо родителей, детей навещают бабушки. Крестьянская девочка, истосковавшаяся по умершей бабке, заметила ее в окне и с той поры виделась с ней регулярно. Однажды призрак завел ее в амбар, и родители с трудом отыскали дочку, лежащую там без чувств. Были приняты оборонительные меры, и разъяренная бабушка, перевернув дом вверх дном, ушла навсегда. В современной быличке приход мертвой бабушки к внучке в больницу уже никого не тревожит. Родители лишь выказывают удивление.

Молодых дворян В.Л., С.Л. и Л.С. Пушкиных духи бабушек не пугали, а вдохновляли. «Благословение тени добрейшей бабки нашей послужило, знать, мне в пользу, – уверял Лев Сергеевич. – Во всех отчаянных сражениях с персиянами и поляками я, среди адского огня, не получил даже контузии; пули как-то отлетали от меня, как от заколдованного».

Нет смысла пересказывать свидетельства о явлении взрослых братьев и сестер, сыновей и дочерей (о младенцах и отроках будет отдельный разговор). Народ таких покойников остерегается, а дворяне и белое духовенство либо приветствуют, либо вспоминают о них с теплотой.

Ленора. Гравюра Ф. Кирхбаха (1896).

«Наскакал в стремленьи яром конь на каменный забор; с двери вдруг хлыста ударом спали петли и запор»

Беззаботные настроения просочились даже в монашескую среду. В житии Спиридона Тримифунтского, составленном Димитрием Ростовским, святой взывает к своей умершей дочери, чтобы та сообщила, где спрятала золотые украшения. Добившись ответа, Спиридон от греха подальше успокаивает призрака: «Теперь спи, дочь моя, пока не пробудит тебя Господь всех во время всеобщего воскресения». Монах Митрофан излагает видение князя В.С. Долгорукова. Брат князя, упрекавший его за вольнодумство, пришел к нему мертвый, дотронулся холодной рукой и произнес: «Верь!» Это слово долго звенело в ушах Долгорукова, и в итоге он уверовал. Книга Митрофана и современные ей православные журналы содержат массу рассказов о приходе к иеромонахам, священникам и архиереям их покойных матерей.

Русские писатели и поэты внесли свой вклад в тему родных и близких покойников. Эпоха романтизма подарила нам трех литературных призраков: мертвый жених, мертвая невеста и мертвый друг. Легенды и сказки о женихе-призраке давно известны в Европе, в том числе и в Англии (англо-шотландские баллады XVI—XVII вв.). В России же наибольшей известностью пользовалась баллада немца Бюргера «Ленора» (1773). Ее перекладывали на русский язык П.А. Катенин («Ольга») и Жуковский («Людмила», «Светлана», «Ленора»). Жуковский, кроме того, рассказал в статье «Нечто о привидениях» на полном серьезе историю девушки Марианны, получавшей письма от своего покойного жениха. Балладных ужасов здесь нет, но переписка с мертвецом все равно заканчивается для Марианны летальным исходом.

Тема загробных встреч с возлюбленной очень интересовала Лермонтова. В стихотворении «Письмо» (1830) он обещает девушке прилететь из гроба на мрачное свидание. Позднее поэт обозвал эти строки «вздором». В более традиционной форме сей «вздор» содержится в стихотворениях «Русская песня» (1830), «Гость» (1831) и одной из глав неоконченного романа «Вадим» (1833—1834). Между прочим, «Гость» поименован как «Быль», то есть ничего вздорного в нем автор не нашел. Мертвый жених в обличье скелета уносит живую невесту, а потом они бродят по дому привидениями:

В «Вадиме» мертвец пытается улечься в постель с бывшей невестой, но той не по вкусу его пустой череп и кровавая рана на месте сердца. Приглашенный поп кропит шаловливого призрака святой водой, и тот уходит, вместо слез сыпля из глаз песок (если бы жениху его насыпал туда Песочный человек, он бы крепко спал, а не приставал к девушкам). Но героиня, натерпевшись страха, умирает через сорок дней от чахотки.

Сравним литературные баллады с народными былинками. В одной из них мертвый жених Ваня за неимением рыцарского коня сам везет на себе невесту Катю. Он хочет, по обыкновению, втащить ее в могилу, но она, помолившись, мобилизует других мертвецов, и те противостоят «нечистому духу». Наутро всех их, кроме Кати, зарывают со святыми упокой.

Другая былинка до определенного момента повторяет старинные баллады с лихой ездой на конях при свете луны. Жених доставляет невесту на кладбище, а когда он первым влезает в могилу, девушка начинает совать туда свои вещи – юбку, кофту, чулки, бусы. Жених не протестует – то ли он, как все мертвецы, склонен к бухучету, то ли ему нравится наблюдать за самим процессом. Девушка краснеет от стыда, но петух, как нарочно, не поет. Тогда она бросает на могилу шубу, кладет сверху Библию, предусмотрительно захваченную из дома, а сама, прикрывшись чем попало, отсиживается до рассвета в часовне. Конец у этих быличек счастливый, но большинство из них подобно балладам завершаются смертью героини.

Не меньшую угрозу несут с собой мертвые невесты. Бледная Доника из одноименной баллады Жуковского (1831, вариация на тему историй Т. Хейвуда и Р. Саути) пугает жениха своей бесплотностью и синевой губ. В ее труп вселился мрачный бес. У Козлова невеста приходит в церковь, окруженная толпой мертвецов («Ночь родительской субботы», 1835). Прекрасная Милава, витающая синим огоньком над своей могилой, уводит в царство мертвых богатыря Велесила (О.М. Сомов, «Бродящий огонь», 1832). По примеру лермонтовского юноши преследует своего возлюбленного героиня Полонского («Неотвязная», 1895):

Таковы романтические невесты. По идее с ними должны быть схожи мертвые подруги молодых дворян. Потерявший невесту юноша испытывает необъяснимое чувство страха на квартире в губернском городе. Его собака рычит и не находит себе места – верный признак наличия привидения. Но дальше начинаются фантазии в манере журнального благочестия. Собака затихает, герой успокаивается, а невеста, сделавшись видимой, по-сестрински целует жениха и приступает к нравоучениям: «Верь же, мой друг, что со смертью не прекращается жизнь человека». На том свете ее обучили штундизму, и теперь она указывает жениху места в Библии, которые он должен прочесть. А в рассказе преосвященного Никанора (Бровковича) невеста кавказца, живущая в России, в момент смерти возникает перед женихом в тумане и возлагает ему на голову венок. С тех пор кавказцы приезжают к нам, обеспокоенные здоровьем своих невест.

Убитый в Лейпцигском сражении И.А. Петин, близкий друг Батюшкова, приходит к поэту во сне (хотя Батюшков сомневается, был ли то сон) с цветущим челом и без следов ран на теле («Тень друга», 1814). Обрадованный светозарным видом друга, Батюшков пытается коснуться его руки, но дух исчезает в «бездонной синеве безоблачных небес».

Иное впечатление оставляет стихотворение Теплякова «Чудный дом» (1831). Погибший друг поэта не парит в небесах, а тяжело и шумно ступает по земле с ликом, «одеянным туманным покровом». Своему собеседнику он демонстрирует «ничтожество», ожидающее за гробом все человеческие идеалы: поэзию, искусства, знание и любовь.

Ни элегическое настроение Батюшкова, ни готическое Теплякова душеполезным рассказам о визитах друзей не свойственно. Они наделены практическим смыслом: научить, утешить, поблагодарить, упрекнуть и т.д. Князь Василий Владимирович Долгоруков пришел после смерти к генералу Степану Степановичу Апраксину, чтобы выразить благодарность за своевременно оплаченные и тщательно организованные похороны.

Примерно так же выразил благодарность лежащий на смертном одре М.Н. Муравьев, известный знаток церковных уставов. «Больной во время соборования был уже так слаб, что не подавал голоса. Но когда служба была окончена и архиерей стал разоблачаться, умирающий, к всеобщему удивлению, совсем неожиданно произнес: “Благодарю: таинство совершено по чину”. Таковы были его последние слова на земле».

Лесков, приведший анекдот о Муравьеве в «Мелочах архиерейской жизни» (1889), шутил, но автор байки о Долгорукове и Апраксине был серьезен. Призрак князя благодарностью не ограничился. Он предсказал своему другу «долгую и благополучную жизнь на земле» и пообещал явиться перед его кончиной. Апраксин стал после этого особенно внимателен к нуждам бедных и вздрагивал каждый раз, когда при нем поминали покойного Долгорукова. Придя вторично спустя 42 года, призрак вновь рассыпался в благодарностях, но, заметив, как напрягся и покраснел Апраксин, прервал их и сообщил о его грядущей смерти, долженствующей наступить через двадцать дней. Поговаривали, что Долгоруков приходил еще раз – за три дня до кончины Апраксина, когда тот лежал совсем обессиленный и лишь устало махал рукой.

Литературную обработку получила тема умершего мужа. «Старый и грозный», он возвращается на землю покарать свою легкомысленную вдову. Поначалу его встречи с супругой не выходят за рамки приличий. В рассказе Панаева «Приключение в маскараде» (1820) покойник, надев маску, обвиняет вдову в забывчивости: «Некогда это был день рождения вашего супруга». Виновница смущена, а призрак, открыв себя, завывает голосом из могилы: «Я вызван тобою из гроба, я пришел наказать тебя!» Перепугав женщину, он исчезает, а потом выясняется, что роль духа исполнил друг покойного мужа (мы знаем, сколь странными бывают посмертные взаимоотношения друзей). Героиня тем не менее благодарна ему за урок и следующие дни рождения проводит дома.

Вскоре строгость и чинность уступают место супружеской измене. В стихотворении Тютчева «Все бешеней буря, все злее и злей» (1836) погибший в море муж сидит «тенью над люлькой» младенца. Завидев тень, жена падает без чувств на пол. Ей есть чего бояться – в отсутствие мужа она забавляется в соседней комнате с «милым».

Граф-мертвец из повести Одоевского «Косморама» (1840) в порыве ревности сжигает свою жену, детей и дом. Спасается только ухаживающий за графиней герой, которого выводит из пламени тень влюбленной в него девушки. Как выглядит ревнивый мертвец в представлении Одоевского? Обжигающие глаза, лицо пепельного цвета, побелевшие волосы, багровые губы, улыбающиеся коварной улыбкой, – стандартный набор романтического злодея. В нем нет абсолютно ничего устрашающего.

Дальнейшее ужесточение сюжета происходит в связи с его криминализацией. Жена не просто изменяет мужу – она помогает ему отправиться на тот свет. В стихотворении А.В. Кольцова «Ночь» (1840) преступнице представляются два мужа:

У Полонского («Вдова», 1895) тень мертвого хозяина входит в свой дом, где молодая вдова обнимается с любовником. Героиня рассказа Сологуба «Дама в узах» (1913) злобно и настойчиво думает о муже: «Умри, проклятый, умри!» И в тот же день он внезапно умирает. Сумрачными тенями и кровавыми фигурами даму Серебряного века не проймешь, и муж прибегает к изощренному способу загробной мести. Его дух вселяется в потенциальных любовников вдовы. Придя к ней в усадьбу, они застают ее в саду босую и со связанными руками и, утратив самообладание, предаются садистским истязаниям, которые любил покойник.

От Панаева до Сологуба пройден длинный путь, но никому из авторов не вспомнилась фраза о будущем веке, где «ни женятся, ни замуж не выходят» (Лк. 20: 35). Равно чуждой осталась она всем сочинителям душещипательных историй о призрачных невестах, женихах и супругах. Иначе они были бы восприимчивее к природе тех существ, что принимают вид обожаемых мертвецов.