Кровь, несущая жизнь

ристрастие вампира к крови объясняют очень просто: испокон веков кровь считается не только символом, но и синонимом жизни и человеческой души. Вампир питается кровью, чтобы поддержать свое существование или завладеть человеческой душой. О душе в наши дни говорят преимущественно в отвлеченном смысле, да и наука пока не выдала ей своей санкции, поэтому вторая трактовка поведения вампира упразднена. Первая же никого не смущает — ведь и физиологически потеря крови отнимает жизнь, а приобретение крови (донорство) способствует ее продлению. Вот почему феномен вампиризма берутся исследовать даже те, кто безоговорочно доверяет научным законам.

Но уподобление крови душе имеет куда более крепкие корни, чем нам кажется. Древние греки могли рассуждать об их связи аллегорически: «Из зияющей раны теснимый дух излетел» (Илиада 14: 513–514); «Вместе и жизнь и копье из него… исторгнул» (16: 505). А вот у евреев, чутко относившихся ко всему тому, что касается тела, кровь явно отождествлялась с душой: «Ибо душа всякого тела есть кровь его, она душа его» (Лев. 17: 14). Эту фразу и многие подобные ей из Пятикнижия обычно цитируют в книгах о вампирах.

Справедливости ради заметим, что в Библии слова «душа» и «жизнь» нередко подменяют друг друга, а с тем, что без крови, текущей в жилах, тело жить не может, согласны все. Однако речь идет не только о жизни, даруемой кровью, находящейся внутри организма, но и о жизни, заключенной в крови, отделенной от него. На первый взгляд здесь тоже имеет место аллегория. Кто-то выпивает кровь, вылитую из живого организма, и тем самым приобщается к жизни. Исправляя наших «непросвещенных» предков, мы должны бы заменить поглощение крови ее переливанием, и тогда все встанет на свои места. Но ведь евреи испытывали отвращение к такой крови! Категорическими запретами на ее употребление пестрит Ветхий Завет, как будто евреи видели в этой крови живое существо — душу, которую опасно принимать внутрь себя: «Только строго наблюдай, чтобы не есть крови, потому что кровь есть душа; не ешь души вместе с мясом; не ешь ее: выливай ее на землю, как воду» (Втор. 12: 23–24).

Верования других народов прямо говорят о духах убитых животных, входящих вместе с кровью в тело человека, поедающего их сырое мясо. Когда австралийцы узнают о том, что духи мертвых вселились в их товарища и носили его в загробный мир, они устраивают ему кровопускание, чтобы «дурная» кровь, оставшаяся после мертвецов, вышла наружу. Папуасы стараются уничтожить — зарыть или утопить — те предметы, на которые попала их кровь (оружие, окровавленные повязки), чтобы никто не получил власть над их душами. В мифах и сказках капли крови, выдавленные из тела героя, чернеют в случае его гибели вдали от дома или разговаривают его голосом. Тот же принцип лег в основу легенд о крови убитого, изобличающей убийцу:

Свидетельство мертвеца понималось буквально: таким манером давала о себе знать его душа. С местью жертвы связаны следующие любопытные поверья. Чтобы убитый не досаждал убийце, тот должен лизнуть кровь из его мизинца (Костромская губерния). В Мазурском крае разбойник, убив кого-нибудь на большой дороге, глотал немного его крови, веря, что тогда убитый не будет его преследовать. Выпив крови, убийца не только лишал силы душу жертвы (для этого достаточно было бы просто вылить из раны кровь), но и подчинял ее себе.

Поверья эти, несомненно, поздние: жители средневековой Европы, по заключению Ж. Ле Гоффа, чурались крови обычного человека, хотя до определенного момента (в православии всегда) приобщались крови Христа. Даже о «голубой» крови заговорили далеко не сразу, отдавая предпочтение иным формулировкам для обозначения благородного происхождения. Доказательством родства у знати кровь стала служить не ранее XIV в., когда вошло в обиход титулование прямых отпрысков монархов принцами крови.

Редкий космологический миф обходится без крови. Кровь упоминается не всегда, но она все равно участвует в творении вместе с телом бога.

В вавилонском мифологическом тексте «Энума элиш» богиня старшего поколения Тиамат, восставшая против младших богов, раскалывается, «как раковина», надвое для создания верхнего и нижнего миров. Для сотворения человека Мардук по совету Эа решает принести в жертву бога Кингу, который, обернувшись демоном, предводителем войска чудовищ, «развязал войну, подбил Тиамат на бунт и вступил в бой». Ему перерезают жилы, и из его крови Эа создает человеческий род. Иными словами, людьми движет кровь демона. В предании III в. до н. э. этот пессимизм несколько смягчен. Бел (Мардук) примешивает к крови Кингу землю, сотворенную из тела богини Тиамат. Тем самым человек наделяется божественной природой, но демоническая у него остается — и именно благодаря крови.

Рождение Венеры. Картина А. Кабанеля (1863).

Когда древнегреческий титан Кронос оскопил своего отца Урана, орошающая Гею (Землю) кровь породила трех богинь мести Эриний, гигантов и лесных нимф, а кровавые капли (или семя), упавшие в море, смешались с пеной и дали жизнь Афродите. Таким образом, кровь у греков ассоциируется с существами мстительными и страстными. Олимпиодор в комментариях к платоновскому «Федону» передает верование, согласно которому первые люди возникли из пепла титанов и крови Диониса.

В скандинавской мифологии потоки крови великана Имира образуют Мировой океан, в котором тонут инеистые великаны. Кровь несет не только жизнь, но и смерть: мир, основанный на крови, обречен на конечную гибель — ее ждут и страшатся боги и люди.

В мифах коми бог Ен творит хорошую, праведную часть мира, а также небо, где он поселяется со своими голубями. Его брат и антагонист Омоль (Куль) из своей крови создает животных и женщину, которая становится его женой. В мифологии гуронов (Северная Америка) действуют два брата-близнеца Иоскеха и Тавискарон. Иоскеха создает вещи, полезные человеку, — долины, прямые реки, леса и дичь. Тавискарон старается затруднить жизнь людей, создавая ураганы, различных чудовищ, искривляя русла рек, а также пытаясь украсть солнце. Между братьями завязывается сражение, побежденный Тавискарон бежит, а его капли крови, падая на землю, превращаются в кремни. Японский бог огня Кагуцути становится причиной смерти богини Идзанами. Она умирает от ожогов во время родов, но при этом убивает Кагуцути, и из его крови возникают другие божества с именами типа «рассекающий горы», «спрятанный в горах». Они олицетворяют вулканические явления.

Слышны слабые отголоски вавилонского мифа. А вариацию греческого мы найдем у ацтеков: верховный бог Кецалькоатль случайно окропляет своей кровью похищенные из преисподней кости (в другой версии кровь изливается из его фаллоса), и так появляются первые люди.

В Библии ничего не сказано об участии крови в творении мира. Правда, апостол Павел в своей речи к афинянам, не равнодушным к вопросам крови, говорит, что Бог «от одной крови произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли» (Деян. 17: 26), но он имеет в виду происхождение от общего предка: «одна кровь» принадлежала Адаму. Кровь в данном случае символизирует семя.

В исламе кровь снова занимает свое место в творении: «Потом Мы создали из капли сгусток крови, потом создали из сгустка крови разжеванный кусочек, потом создали из этого кусочка кости, и потом облекли кости мясом» (Коран 23: 14); «Он — Тот, Кто сотворил вас из земли, потом — из капли, потом — из сгустка крови» (40: 67). В этиологических мифах американских индейцев из «сгустка крови» изготовляются герои, убивающие чудовищ, хищников и злых людей.

Богиня Кали с головой Рактевиры. Картина Р. Вармы (до 1906 г.).

Кровь наделена творческими способностями и вне пределов космогонии. Падающая на землю кровь асура (демона) Рактевиры создает новых демонов: «Всякий раз, когда капля крови падала наземь из его тела, тогда с земли поднимался ему подобный асур… Из него, раненного молнией, вытекло много крови, и тогда из капель этой крови восстали воины, подобные ему обликом и равные по силе». Богиня Кали вынуждена подставлять чашу под отрубленную голову своего врага и собирать в нее его кровь.

Кровь, капающая из отсеченной Персеем головы Медузы, упав на землю, превращается в змей, но из той же крови, пропитавшей землю или смешанной с песком, рождается Пегас (в поздней версии эта кровь — менструальная). Бог-врачеватель Асклепий употребляет кровь Медузы для оживления людей, а Афина — для их умерщвления и разжигания войн. Для разрешения этой антиномии Аполлодор условно поделил вредоносную голову на две половины: левая убивает людей, правая воскрешает мертвых.

В Далмации верят, что из крови братоубийцы Каина произошли волки, псы и змеи, а также ведьмы, вилы и другие демоны. Из крови змеи, чью голову отрубил Мастамхо, герой мифов племени мохаве (Калифорния), возникли пресмыкающиеся и злые насекомые. В мифе бороро (Боливия, Бразилия) кровь, вытекшая из убитой змеи боа, оплодотворила женщину, и та родила «сына крови» в обличье змея.

В мифах южноамериканских индейцев кровь отрубленной, но живой головы (один из опаснейших монстров) или кровь девушки, убитой своей матерью, порождает радугу. Не могу не помянуть в связи с этим восточнославянское поверье о радуге, выпивающей (буквально как вампир) кровь приблизившегося к ней человека. В мифе арауканов (Чили, Аргентина) кровь, струящаяся из отрезанной головы отца, который противился замужеству дочерей и предпочел убить их, воскрешает невест героев.

Роль крови в сотворении мира объясняет феномен человеческих жертвоприношений, известных практически всем народам древности: индусам (вплоть до культа богини Кали), китайцам (до XVII в.), японцам (до эпохи раннего Средневековья), грекам (Ифигения, обреченная на смерть своим отцом Агамемноном; Поликсена, принесенная в жертву на могиле Ахиллеса его сыном Неоптолемом; жертвоприношения перед битвами при Саламине и при Левктрах), римлянам (до 97 г. до н. э.; не считая гладиаторских боев, имевших ритуальный характер и представлявших собой своего рода подношение богу войны), кельтам (человек из Линдоу; свидетельства римских авторов), германцам (Сага об Инглингах; сведения Адама Бременского), славянам (принесение человеческих жертв князем Владимиром в 978 г.; заметки Ахмада ибн Фадлана) и др.

Голова Медузы. Картина П.П. Рубенса (1617).

Кровавая жертва, по толкованию М. Элиаде, повторяла предвечный божественный акт и обеспечивала обновление мира, возрождение жизни и сплоченность общества. В интерпретации отца Александра Шмемана человек древности «в своих жертвах, в этих бесчисленных приношениях, закланиях, всесожжениях, пускай впотьмах, пускай дико и первобытно, но искал и жаждал Того, Кого не может перестать искать». Согласно отцу Александру Меню, кровь жертвы, почитавшейся в первобытном мире воплощением божества, соединяла участников обряда под «знаком сопричастия Высшему».

Эти трактовки, выражающие снисходительное отношение к участникам кровавых обрядов, не учитывают еще один смысл жертвоприношений. Кровь в них служила не только воспоминанием об акте творения, не только знаком единения кого-то с кем-то — она реально подпитывала божества, которым приносились жертвы. Кровь придавала нуждающемуся в ней богу жизненную силу, энергию, молодость, а здоровье бога в свою очередь гарантировало миру обновление и процветание.

Среди адресатов жертвоприношений кровопийцы занимали не последнее место. Гимн, который, согласно египетской Книге мертвых, усопший адресует Осирису и его судилищу, включает следующие строки:

В разделе «Текстов пирамид», описывающем апофеоз царя и его продвижение к высшему могуществу, выведено некое божество, дерзко лишающее остальных богов их волшебной власти. Среди прочего оно «ест красную кровь».

В тибетской Книге мертвых упомянуты «гневные божества», они же — «58 пьющих кровь божеств». Бхагаван Вайра-Херук, появляющийся на девятый день после смерти человека, держит в руке человеческий череп, а его мать Вайра-Кротишаурима подносит ко рту сына раковину, наполненную кровью. Темно-зеленая Гхасмари выпивает из черепа кровь, предварительно размешивая ее с помощью дорье (священный предмет). Умерший должен использовать соответствующие молитвы, чтобы выразить свою признательность этим богам.

Греки приносят в жертву Поликсену. Тирренская амфора (570–550).

По некоторым данным, буддийский бог смерти Яма, распорядитель ада, определявший судьбу умерших, поддерживал свое существование питием крови людей. Полубожества якшини (женский род якши) испытывали тягу к детской крови. Ритуал буддийского тантризма призывает «отдать свою плоть тем, кто голоден, свою кровь тем, кто жаждет». Сиддх, решившийся на медитацию чод («расчленение»), обрекает свое тело на растерзание: «Энергия медитации вызывает богиню с обнаженной саблей, которая прыгает жертве на голову, отрубает ее и расчленяет тело; после чего демоны и дикие звери, набросившись на свежий труп, пожирают его и пьют человеческую кровь».

То действие, которое выпитая кровь оказывает на обитателей потустороннего мира, демонстрирует опыт Одиссея в Аиде. По совету Цирцеи он идет проконсультироваться с Тиресием, провидцем из Фив. Пребывая среди теней, Тиресий тем не менее не лишен дара памяти и провидения, но ему нужна жертвенная кровь, чтобы реализовать свой дар. Одиссей выливает в яму кровь овец, и подобно тому, как вампиры набрасываются на человека, к яме слетается множество обезумевших теней. Обнажив меч, герой отгоняет призраков, хотя среди них находится и его умершая мать, не узнающая сына:

Наконец появляется Тиресий и, отведав крови, изрекает свое пророчество. Лишь после этого к яме подпускают изнывающих от жажды призраков. Напившаяся мать видит сына и рассказывает ему о событиях, происшедших на родной Итаке. Одиссей пытается обнять ее, но ловит руками воздух.

Жуткой «кормежке» мертвецов впоследствии было дано символическое толкование, как и феномену жертвоприношений в целом: «Мифический образ Одиссея, воскрешающего души подземных обитателей кровью, конечно, предполагает, что мифическое сознание, породившее его, имело интуицию вечной жизни, воскрешения, духовного состояния и всемогущества даже всего неодушевленного (например, крови) и т. д.». Зачем приписывать мифическому сознанию «интуицию всемогущества неодушевленного», если кровь в нем отнюдь не лишена души?

Мень также видит в жертвенной крови, даруемой Одиссеем духам, необходимое им «опытное знание». Но для чего это знание понадобилось тени Ахиллеса (Пелида), призываемой его сыном Неоптолемом? Никаких указаний от Пелида не ждут, греки уже получили их и теперь хотят умилостивить призрак кровью Поликсены, чтобы благополучно вернуться домой: «О Пелид, о мой отец, те чары, что приводят к нам мертвецов, ты не отринь. Явись ты девичьей напиться крови чистой» (Еврипид. «Гекуба». Действие 2, явление 7). Смысл этого действа очевиден: услуга за услугу, душу за душу, жизнь за жизнь.

Тиресий перед Одиссеем. Картина И.Г. Фюсли (1785).

По свидетельству Титмара Мерзебургского (XI в.), прибалтийские славяне «смягчали гнев богов» кровью людей и животных. Напитавшийся кровью бог приходил в благодушное настроение, как человек после сытного обеда. Гельмольд из Босау в «Славянской хронике» (XII в.) утверждал, что кровь христиан «доставляет особенное наслаждение» языческим богам, а боги эти, как и у греков, «легче вызываются посредством крови».

В хронике Дудона (Дудо) из Сен-Кантена (XI в.) готы, поклоняясь богу Тору, приносят ему в жертву не овец и быков, а человеческую кровь, наиболее для него драгоценную: «По жребию жреца выбранных людей самым жестоким образом с помощью упряжки быков разом опрокидывали на землю, затем каждому наносился один страшный удар по голове. Когда жертва была распростерта на земле, варвары отыскивали слева сердечную жилу или вену; кровь убитого вытекала, а они, по своему обычаю, намазывали ею головы себе и своим воинам…»

Эрлик, владыка царства мертвых и герой космогонических мифов монгольских народов и саяно-алтайских тюрок, питается кровавой пищей, пьет внутреннюю легочную кровь (в бурятском языке слово «эрлик» прямо употребляется в значении «кровожадный»). Согласно верованиям якутов, шаман, проходящий испытание в преисподней, становится добычей своих предков, которые вспарывают ему живот, пьют его кровь и едят мясо. Лишь те из духов, до которых долетели капли крови и кусочки мяса будущего шамана, в состоянии помочь ему в дальнейшем (в полном согласии с практикой сиддхов и мифом об Одиссее).

Ацтеки и майя во время войны обращались с молитвой к одному из главных богов Тецкатлипоке: «Властитель битв, всем известно, что замышляется, предписывается и устраивается большая война. Бог войны открывает уста, жаждущие поглотить кровь многих, которые должны пасть в этой войне». В результате захваченные в битве враги подвергались ритуальным пыткам, завершавшимся их смертью. Бог солнца Тонатиу для поддержания сил и сохранения молодости должен был ежедневно получать кровь жертв, иначе во время путешествия ночью по подземному миру он мог умереть. Индейцы Вирджинии убивали детей для того, чтобы оки (дух) высосал из их левой груди кровь.

Одно из жертвоприношений в Мексике, подробно описанное Дж. Фрэзером, завершалось тем, что жрецы отрезали голову жертве (девочке), собирали хлещущую из горла кровь в лохань и обрызгивали ею деревянную статую богини маиса. Но поскольку девочка служила одновременно представительницей богини, перед смертью ей оказывали надлежащие почести, а ее кровью, выпитой богиней и соединившейся с ее кровью, кропили злаки и плоды, чтобы ускорить их рост.

Бог ацтеков пьет кровь жертвы. Миниатюра из «Кодекса Тудела» (XVI в.).

Регулярная «кормежка» инородных сущностей делала их вечно живыми. «Психическая атмосфера, которую создавали эти кровавые мерзости, — отмечал Саммерс, — была такова, что любой дух, подобный духу маньяка Калигулы, мог собрать бездну энергии для своего появления и даже, возможно, для своей материализации». В случае осуществления этой материализации перед нами предстал бы типичный вампир-призрак, обретший власть над теми жертвами, чью кровь он отведал.

Кровь действовала благотворно и на живых людей, стремившихся набраться сил наряду с божеством. Даяки Борнео кровью жертвы мазали ее родственников. Перуанские инки кровью детей от пяти до десяти лет, взятой из надреза между бровями, пропитывали маисовое тесто и втирали его в голову, лицо, грудь, плечи, руки и ноги для избавления от недомоганий. Юноши племен арунта и лориджа (Центральная Австралия) во время церемонии окропляли стариков своей кровью, взятой из рук, или, вскрыв вену, пускали кровавую струю на их тела.

Кровь использовалась в повседневных нуждах. У тех же даяков родители каждый месяц кропили собственной кровью детей с целью сделать их более сильными, иначе говоря, передать им часть своей силы. В Новой Гвинее воины племени убуа, умертвив туземца враждебного племени, мазали его Кровью свою лодку, чтобы обеспечить ей крепость.

В Европе кровь людей издревле помогала лечить болезни. Если древнеегипетский «Папирус Эберса» (XVI в. до н. э.) рекомендовал в качестве лечебного средства кровь быка, осла, собаки и свиньи, то древнеримский врач Ксенократ, по сообщению знаменитого Галена (II в. н. э.), советовал лечиться человеческим мозгом, мясом, печенью, костями и, наконец, кровью. Причем ссылался он на собственный опыт!

Плиний Старший уверял, что «страдающие падучей болезнью пьют кровь гладиаторов непосредственно из ран, точно из живых кубков… Считается действенным средством пить кровь еще теплой, еще струящейся из самого человека, впитывая, таким образом, из отверстия раны самое дыхание жизни» (Естественная история 28, 1:2). Чуть ниже Плиний указывал на использование человеческой крови при воспалении горла (4: 10). Скрибоний Ларг (I в.) в качестве средства от эпилепсии упоминал питие собственной крови, и о том же говорили греческие врачи Аэций и Александр из Траллеса (III–VI вв.).

Согласно Плинию (26, 1: 5), в Египте человеческой кровью согревали скамьи в банях для исцеления проказы, а по древнееврейскому толкованию Книги Исхода, «царь Египетский», заболевший проказой, приказал убивать маленьких детей Израиля, чтобы купаться в их крови. На гравюре из «Книги Авраама Еврея», выпущенной в свет французским алхимиком Николя Фламелем (1330–1416), изображен, по-видимому, Ирод и его солдаты, выливающие кровь убиенных младенцев в большой сосуд, «в котором намеревались искупаться Солнце и Луна».

Ванны из менструальной крови рекомендовала больным проказой Хильдегарда Бингенская, а в космографии араба Захарии бен Магомета (1283) сообщалось: «Менструальная кровь исцеляет смазанный ею укус бешеной собаки, помогает также от узловатой проказы и черной чесотки». Во французской поэме «Ами и Амиль» (XII в.), прославляющей мужскую дружбу, прокаженному Ами открывается в видении, что он может вылечиться, омывшись в крови детей своего друга Амиля. Амиль узнает об этом и убивает их, Ами исцеляется, а дети чудесным образом возвращаются к жизни.

В легенде из сборника «Римские деяния» (XIII в.) царю пускают кровь, а его больная дочь мажет ею свои грудь и сосцы. В легендах о рыцарях Круглого стола владелицу замка должна исцелить от проказы кровь девственницы, которой помажут ее тело, а великана — кровь девяти детей, в ванну с которой ему нужно окунуться. В сказке Дж. Базиле «Розелла» (1634) турецкий султан болен проказой и, согласно заключению врачей, может получить исцеление, только искупавшись в крови особы царственных кровей.

Кровь продолжает активно применяться в народной и практической медицине XVII–XIX вв. В сочинении «любителя медицины», изданном в 1699 г. во Франкфурте-на-Майне, перечисляются «естественные и легкодоступные средства», позволяющие поддерживать здоровье и сохранять жизнь: кровь, моча, кал, выделение из ушей, слюна.

Широкое применение находит менструальная кровь, которая до той поры вызывала панический ужас (об этом ниже). Иоганн Шредер в своем медицинском сборнике (1681) советует пить ее женщинам для облегчения месячных, а также прикладывать тряпку, пропитанную этой кровью, к опухоли и лечить с ее помощью подагру и перемежающуюся лихорадку. Посредством свежей менструальной крови выводятся родимые пятна, бородавки и веснушки. Кровь первых менструаций, пропитавшая рубашку девушки, помогает против чумных язв, оспин, веред.

Собственную кровь, нацеженную в стакан, пьют роженицы, страдающие от маточных кровотечений, или больные гемофилией (тем самым кровь возвращают на законное место в организме). Вылившаяся из тела кровь в качестве средства для остановки кровотечения рекомендована в трактате польского еврея Элии Баал-Шема (1734).

Принесение в жертву конунга Дональде (Сага об Инглингах). Картина К.У. Ларссона (1915).

Арабы считали своих халифов наделенными божественной кровью, лечащей от бешенства (аналог дара исцелений от золотухи у западноевропейских монархов). В этом была своя логика: дух царя одолевал дух демона в жилах взбесившегося человека.

В качестве средства от падучей кровь гладиаторов сменилась кровью казненных. Задача эпилептика усложнялась: он должен был не только выпить теплую кровь прямо на месте казни, но и носиться как угорелый по улицам, пока не упадет без сил. Х.К. Андерсен описывает в своей автобиографии увиденную в 1823 г. казнь: «Бедного больного суеверные родители заставили выпить кубок с кровью казненного, считая это хорошим средством против эпилепсии; потом они бросились со всех ног бежать с ним, пока он не упал». А этот обычай мне не совсем понятен. Каким образом дух умершего может привести больного в чувство?

Не исключено, правда, что люди старались добыть в как можно больших количествах кровь человека, умерщвленного в расцвете сил, а не того, кто скончался от болезни или от старости. Поэтому к местам экзекуций стекались толпы страждущих. «И собственными глазами мы видели, как полный сосуд крови казненного был выпит несколькими лицами, главным образом детьми», — писал очевидец, наблюдавший казнь в Трансильвании. Многие палачи изрядно наживались, торгуя кровью преступников.

Целительной силой обладает и кровь животных. В Восточной Европе наибольшей популярностью пользуется кровь зайца (от рожи и бесплодия), кошки (от лихорадки), голубя (от кровотечения и веснушек), воробья (от болезни глаз), козла (от желтухи, импотенции), свиньи (от рожи и судорог), щуки (от бородавок), петуха (при трудных родах, от зубной боли), курицы (от зубной боли), черепахи (от болезни сердца), лягушки (от кашля), крота (от боли) и т. д. Часть этих обычаев проистекает из веры в усвоение качеств животного, передаваемых вместе с его духом, содержащимся в крови, — производительная сила зайца и козла, зоркость воробья и т. п. Но большинство из них кажутся случайными.

 

Кровь, несущая смерть

Кровь способна не живить, а убивать, не исцелять, а калечить. Это свойство не объяснишь функцией жизни, зато через ассоциацию с душой его легко понять: душа (дух) злодея наносит вред тому, кто к ней приобщается.

Мы уже видели, как из крови зарождаются вредоносные твари, а в ряде мифов кровь непосредственно вредит людям. Смертельным ядом наполнена кровь гидры. Ядовитая кровь кентавра Несса, которой Деянира пропитала рубашку Геракла, выжигает нутро героя.

Из всех мифологических созданий змей обладает, несомненно, самой опасной кровью. Кровь (и яд) великого змея губит Тора и Беовульфа. Но Зигфрид, искупавшись в крови убитого им дракона, приобрел магическую неуязвимость. Правда, неуязвимость эта не пошла ему на пользу. Он сам уподобился дракону, его кожа ороговела, и поэтому он именовался Роговой Зигфрид. Вкусив крови дракона, он не только научился понимать язык птиц, но и присоединился к роду выходцев из преисподней.

Зигфрид пробует кровь Фафнира. Иллюстрация А. Рэкема (1911) к Песни о Нибелунгах.

В английских легендах о битве с драконом рыцарь погибает от капель крови чудовища, попавших ему на лицо с языка лизнувшей его собаки. В местах, по которым струилась драконья кровь, больше не растет трава. Добрыня, Егорий Храбрый, Федор Тирон и другие герои русских былин взывают к земле с просьбой «расступиться на четыре четверти» и «пожрать» потоки ядовитой крови:

Повредить богатырю может не только змеиная кровь. Утопающий в крови врагов Егорий взывает:

А вот богатырь Михайло Иванович Поток кровью змея воскрешает свою мертвую жену. Однако ожившему трупу дается нелицеприятная характеристика:

В сказке Базиле «Дракон» злая королева может воскреснуть, если ей помажут виски, ключицы и ноздри кровью дракона, приходящегося ей единоутробным братом.

Сянлю, слуга бога Разливов из древнекитайского «Каталога гор и морей», имеет девять голов и змеиное туловище, свернутое в клубок. Когда Юй, герой, победивший потоп, убивает Сянлю, его кровь издает «такое зловоние, что в тех местах не могли расти злаки». Тем не менее Гуань Юй (160–219), в поздней китайской мифологии превратившийся в бога войны и богатства, чудесным образом рождается из крови дракона, казненного Нефритовым государем Юй-ди, которую собрал в чашу буддийский монах.

В легенде австралийского племени какаду знахарь разрезает надвое мифическую змею, собирает ее кровь в раковину и натирает ею голову, руки и плечи сына, приговаривая: «Будь сильной, спина! Будьте сильными, руки! Будьте сильными, мышцы! Будьте зоркими, глаза! Будьте пронзительными, глаза!» Затем сын открывает рот и вкушает змеиной крови, следуя совету отца: «Проглоти кровь так, чтобы язык твой ее не отведал». Параллель с Зигфридом налицо (за исключением странной оговорки про язык), вот только о вхождении в сонмище проклятых речь, естественно, не идет — знахарь готовит себе смену.

В противовес обычаю пить кровь казненного можно вспомнить об уже описанном австралийском ритуале очистки живого организма от крови мертвецов. Кровь эта чрезвычайно вредоносна. Виновницей пожара в Москве, случившегося в 1547 г., в народе считали Анну Глинскую, бабушку Ивана Грозного, которая, обернувшись птицей, летала по городу и кропила дома кровью из сердец мертвецов, вызвавшей огонь.

Процесс выпускания «дурной» крови из организма больного изначально преследовал, конечно же, не физиологическую, а магическую цель. Больной лишался отрицательных, по мнению целителей, свойств души (крови). Юноше племени арауканов выцедили кровь в районе сердца и вылили ее в реку. По объяснению знахаря, юноша был буйным и нечестным, но извлеченное из его сердца зло унесли речные воды. Те, кто выливал кровь, старались к ней не прикасаться. Да и вообще кровь, излившаяся из человека разъяренного, гневающегося, может умертвить немедленно или спустя некоторое время. Однако источником опасности служит не организм «убийцы» как таковой, а злой дух, слившийся с его душой прежде или прилетевший отведать его крови в момент кровопускания.

Интересна в этом отношении роль, придаваемая крови, вытекающей из половых органов. «Если чернокожий хочет отравить бумеранг, чтобы убить врага, он открывает вену на детородном члене и собирает кровь в сосуд. Он смешивает ее с красной охрой и этой смесью рисует полосы на своем бумеранге. Стоит только этому оружию прикоснуться к врагу, как он обречен на смерть». Послеродовые кровотечения были настолько опасны, что туземцам запрещалось входить во двор дома роженицы. Злые духи могли на них накинуться (осквернить их), и тогда зараженной оказывалась вся деревня. В случае чьей-нибудь смерти нарушивший запрет туземец обязывался уплатить родственникам покойника полную компенсацию, как за убийство.

Древний страх перед менструальной кровью ученые объясняют ее включенностью в один семантический ряд с «жизнью» и «смертью». Поскольку кровь дарует жизнь, ее истечение должно нести смерть. Но смерть не вызвана потерей крови — ведь сама женщина остается в живых. Убивают людей и портят окружающий мир духи, учуявшие источник крови.

В «Естественной истории» Плиния женщина во время месячных превращала вино в уксус, губила урожай, саженцы, целые сады, сбрасывала плоды с деревьев, затемняла зеркала (на эту любопытную деталь обратил внимание и Аристотель), затупляла бритвы, вызывала коррозию железных и медных предметов, губила пчел или заставляла их покидать ульи, вызывала выкидыш у кобыл. Позднее к ее злодеяниям добавились прокисание молока и пива, гниение мяса, бешенство у собак, увядание цветов, засыхание деревьев, заражение регулами других женщин, порча белья, тканей, охотничьего и рыболовного инвентаря, высыхание водоемов, гибель рыбы, морской шторм и т. д.

Согласно Талмуду, женщина, проходящая в начале своего месячного цикла между двумя мужчинами, несет смерть одному из них. У индейцев Великих равнин менструирующая женщина могла вызвать военные неудачи. Ну а случайно выпитая менструальная кровь вела к летальному исходу или полностью меняла человека, поэтому ее применяли в колдовских ритуалах. Диссонансом с этими кошмарами звучат некоторые медицинские рецепты (их большая часть возникла довольно поздно) и рекомендация Демокрита женщинам обходить поля во время менструаций, чтобы кровь убивала вредителей. В последнем случае, впрочем, кровь тоже сродни яду.

Поведение женщины во время месячных регламентировалось целой системой запретов, относящихся к разным сторонам повседневной и праздничной жизни. Указания на эти ограничения можно почерпнуть из средневековых руководств для исповедующихся. Христиане старались оградить священные для них места и предметы от «нечистой» женщины и от сопровождающих ее духов. Ей запрещалось посещать не только церковь, но и кладбище, где запах крови мог привлечь мертвецов.

Прекращение кровотечений при беременности связывалось с тем, что менструальной кровью питается сформировавшийся после зачатия эмбрион, или она, накапливаясь, сама формирует тело ребенка (соотнесенность крови с семенем). Во время месячных супружеская близость была строго запрещена. При нарушении запрета образующийся зародыш мог подвергнуться атаке извне, и в результате на свет родился бы урод, тяжелобольной или, как вы догадались, существо, наделенное жаждой крови (на востоке Европы), — вампир, волколак, ведьма.

Но и при нормальном зачатии питающая ребенка кровь казалась подозрительной. К тому же «кровавое» питание после рождения не прекращалось: материнское молоко было не чем иным, как измененной менструальной кровью, обеспечивающей щадящий переход от одного вида пищи к другому. Святые отказывались от материнского молока не из-за аскетических соображений, лишь позднее им приписали внутриутробное соблюдение поста. А Христос, согласно рассуждениям Фомы Аквинского, будучи в материнской утробе, с менструальной кровью вообще не соприкасался.

У рядовых христиан все предполагаемые «нечистоты» ликвидировало таинство крещения. «А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими, которые ни от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились» (Ин. 1: 12–13). «Ни от крови» — это и значит не от месячных. А «хотение плоти» и «хотение мужа», по мнению Феофилакта Болгарского, добавлены сюда из-за Исаака, который, как известно, родился не от кровей — у его матери Сарры менструации прекратились: «Рождение Исаака было хотя не от кровей, но от хотения мужа, так как муж точно желал, чтоб от Сарры родилось ему дитя».

 

Земля, вода и камень

Амбивалентность крови прослеживается в ее взаимоотношениях с землей, водой и камнем. Попадание крови на землю вызывает множество несчастий. Однако в ряде случаев осквернение земли обусловлено не впитыванием в нее крови, а фактом кровопролития. Скажем, Ветхий Завет запрещает «осквернять» землю кровью (Числ. 33: 33; Пс. 105: 38), но это кровь человеческих жертв или кровь убитых людей, а кровь животных, напротив, велено изливать на землю. Лишь в Апокалипсисе есть указание на смертоносную функцию крови, которая вместе с градом и огнем падает на землю, «и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела» (Откр. 8: 7). Но неизвестно в точности, чья это кровь.

По преданию, земля, приняв кровь Авеля, убитого братом, отказывается плодоносить, и Каин вынужден удалиться в другие края: «Ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей» (Быт. 4: 11).

Душа Авеля возносится на небо. Картина А. Балестры (XVIII в.). А тело убитого и вытекшая из него кровь остаются на земле.

То же происходит с землей, на которую пролилась кровь Дрианта, сына Ликурга, убитого своим обезумевшим отцом. В поздней версии сказания о Каине и Авеле земля, будучи оскверненной кровью убитого, не держит в себе его тело, и стенающая душа Авеля напрасно ищет покоя. Полагаю, роль крови здесь вторична — важен сам факт убийства кровного родственника, он-то и оскверняет землю. Но нельзя не отметить, что «голос крови» Авеля, то есть его душа, вопиет к Творцу именно от земли, которая приняла ее в себя (4:10).

Вопли неприкаянных душ, чья кровь окропила землю, слышны в нечистых местах Восточной Европы и Азии. На такой земле не строят дома. Однако в других случаях при строительстве дома приносят кровную жертву в виде петуха или курицы. Казалось бы, повторяется ветхозаветная нестыковка с той лишь разницей, что евреи кровью жертв никого не поили, а у язычников кровь строительной жертвы обычно предназначается домовому. Интересный выход нашли мордва и ханты. Они сливают кровь убитого животного не на гладкую поверхность земли, а в специальную яму — так она быстрее дойдет до домового (Кардаз-сярко) или духа, избавляющего от болезней (Куль-отыр). И конечно, в тех случаях, когда сама земля почитается за божество, например Моу-нямы («земля-мать») в самодийской мифологии (у нганасан), ее тоже кормят жертвенной кровью.

Параллельно страху перед убийством существовал панический страх перед самой кровью. Убийство совершалось очень аккуратно — чтобы кровь не угодила на землю. Хан Кублай (1213–1294), нанесший поражение своему дяде Найяну, приказал завернуть его в ковер и подбрасывать до тех пор, пока тот не умрет, «потому что ему не хотелось проливать кровь представителя своего ханского рода на землю или выставлять ее на обозрение неба и солнца» (о значении солнечных лучей будет сказано в третьей части). Татары считали пролитие на землю крови великого хана «делом в высшей степени непристойным» и поэтому душили его. В Бирме к принцам крови применялся особый способ казни без кровопролития. По рассказу Марко Поло, китайцы били подозреваемых в преступлении палками до смерти, избегая резать тело и выпускать кровь.

В традициях разных народов пролившаяся на землю кровь порождает неурожай и засуху. Дикари прибегают к мудреным средствам для ликвидации последствий случайного попадания крови на землю — они подробно описаны у Фрэзера. Часть из них относится не столько к боязни осквернения, сколько к мерам предосторожности против колдовского использования потерянной крови.

Но человеческая кровь, изливаемая на землю, могла приносить и пользу. Ее специально смешивали с землей, например, в ритуалах побратимства и клятвы у скандинавов. При заключении договоров датчане в залог верности окропляли следы друг друга собственной кровью. Более известен обычай, описанный в исландской Саге о Гисли. Вырезанную полосу дерна подпирали копьями с нанесенными на них рунами, приподняв над землей. Испытуемый пролезал под ней, окропляя землю кровью, текущей из пореза на пятке или на ладони. Посредством земли, единой для всех матери (мотив ее «кормления» не исключен), участники вступали в кровную связь, клялись держаться вместе и мстить друг за друга.

Воду кровь не оскверняет, но сама вода может стать кровью — волей богов или приняв в себя чужую кровь. В этих случаях она наносит сильный вред, но может и оказывать помощь. Шумерская богиня Инанна, которую изнасиловал садовник Шукалитудда, мстит человечеству, превращая в кровь всю воду в источниках. Река, текущая вместо воды кровью, — одна из казней египетских. В Апокалипсисе речные воды неоднократно обращаются в кровь. После выливания чаши второго ангела в море вода в нем делается «кровью, как бы мертвеца» (Откр. 16: 3). Смертоноснее крови мертвеца, по-видимому, быть не может, но сакрального значения она не имеет, ибо следом раскрывается дидактический характер этого наказания: «За то, что они пролили кровь святых и пророков, Ты дал им пить кровь: они достойны того» (16: 6).

Потоки крови великана Имира ничего хорошего богам и людям не сулят. Зловонная кровь Сянлю образует ядовитый пруд. Кровь убитого Колосса, чье тело упало в реку Тибр, заражает речные и морские воды на многие мили вокруг (Фома из Кантимпрэ. «О природе вещей» 3: 39). Жители Оркнейских и Шетландских островов думали, что кровь русалки, попавшая в море, вызывает шторм и кораблекрушения. Финский герой Вяйнямейнен ненароком затопляет всю страну своей кровью, вытекающей из раны на ноге.

Наказание Марсия. Картина Тициана (1576). Таким же способом будут выпускать кровь из жертв легендарные убийцы XV–XVII вв.

Река Непра (Днепр) образовалась из крови красавицы, павшей в единоборстве на пиру князя Киевского, а река Сухман (Сухона) — из крови богатыря, погибшего в битве с татарами. Обе эти реки текут как ни в чем не бывало, и никого их происхождение не тревожит. А кровь сатира Марсия, из которой возник Нил, так и вовсе помогает фригийцам: «Они говорят, что если они отразили войско галатов, то это Марсий помог им против варваров — и водами своей реки, и музыкой своих флейт» (Павсаний. «Описание Эллады» X, 30: 5).

Иногда кровь выливают в реку в целях «кормежки» водяного, испытывающего, по словам Афанасьева, неутолимую жажду крови. Трансильванские цыгане, страдающие от сыпи, выпускают до восхода солнца несколько капель крови из левого безымянного пальца в текучую воду. Если водяной проглотит эту кровь, болезнь пройдет.

Вне всякого сомнения, взаимодействие крови с землей или водой можно рассматривать как борьбу двух стихий, а точнее — двух заключенных в них духов. Чаще победу одерживает кровь, и тогда земля оскверняется (прекращает плодоносить), а вода становится кровью, но при этом не обязательно вредит людям, особенно если кровь принадлежала существу добродетельному. Но земля и вода способны одолеть кровь (земля поглощает кровь змея, вода уносит «дурную» кровь) или принять ее в виде жертвы, чтобы напитать кровью живущих в них духов. Земля и сама ассоциируется с божеством — лишь в этом случае она благосклонна к пролитой крови.

Вода безболезненнее реагирует на кровь, видимо, из-за близкого сродства с нею — в космогонических мифах из крови образуются воды. При творении человека или какого-либо иного существа землю соединяют с кровью, но полного смешения не происходит: из земли (праха) получается тело, а из крови — душа. Поэтому земля без проблем принимает в себя тело убитого, но содрогается от его крови. Не исключено, что именно из-за крови тела грешников, среди которых превалируют вампиры, выбрасываются на поверхность земли. Вода же их обезвреживает.

По тому же сценарию развиваются отношения крови и камня. Камень-памятник часто символизировал божественное присутствие — его окропляли (поили) кровью или сливали ее в яму у его подножия. Кровью жертв омывали алтарь (Сага об Инглингах) и поливали краеугольный камень здания. Жители острова Мэн, памятуя о том, что здешние феи любят танцевать на больших плоских камнях, разбросанных повсюду, мазали их кровью животных — иначе ночью голодные феи придут отведать крови людей.

Но камень мог сам заключать в себе дух. Дотет, чудовище из кетских сказок, живет в своем камне и сосет у людей кровь. Важнейшей церемонией австралийцев являлось окропление юношеской кровью церемониального камня, где пребывает дух мифического кенгуру, или скал, скрывающих внутри себя животных, которым эта операция помогала освободиться. Аналогичным образом в русской сказке «Кощей Бессмертный» кровь детей Ивана-царевича оживляет камень, в который превратился Булат-молодец. В этих случаях кровь оказывала благотворное действие. А вот у ирландцев кровь мертвой головы, истекающая на вертикально поставленный камень, разрушала его или раскалывала надвое — тем самым дух головы обезвреживался (подробнее в «Ужасах французской Бретани»).

Кровь распятого Христа, оросившая мифический камень Латырь (Алатырь, Олатырь), превратила его в священный предмет (по А.Н. Веселовскому, отсюда происходит слово «алтарь»). Со своей стороны камень, наделенный свойством неподвижности, применялся в заговорах для остановки кровотечения — в этом случае победа оставалась за ним. Свойства крепости, нерушимости камня обыгрывались не только при закладке фундамента, но и при заключении договоров. Согласно Геродоту, арабы, желающие заключить договор о дружбе, намазывали своей кровью семь камней, положенных между ними (История 3: 8). Очевидно, камень придавал крови (душе) твердость и непоколебимость.

Камень мог быть наполнен кровью и кровоточил (священный ирландский камень Лиа Файл), а иногда кровь сама образовывала камень, так же как она превращалась в реку. В византийской легенде, пересказанной С.С. Аверинцевым, это произошло с кровью Захарии, сына Варахиина, убитого «между храмом и жертвенником» (Мф. 23: 35). Личность Захарии в точности не идентифицирована. Обычно за него принимают сына Иодая (2 Пар. 24: 20–22), но в апокрифическом Евангелии от Иакова пролитая кровь принадлежала отцу Иоанна Крестителя, и она всего лишь запекалась и «делалась как камень». Смысл этого события довольно темен.

 

Кровь и растения

Ни камень, ни вода, ни даже земля не служили обиталищем духов в такой степени, как растения, особенно дерево. В Средние века большинство передвигающихся, плачущих и кровоточащих статуй были деревянными, а не каменными. Трудности же, которые встретил переход от деревянных строений к каменным, по версии М. Пастуро, были вызваны не экономическими и техническими причинами, а символическим мироощущением: дерево — живое и развивающееся, а камень — нет.

Темы духов, живущих в растениях, мы уже касались в «Страшных немецких сказках». Здесь нас будет интересовать взаимосвязь растений и крови. Либо пролитая кровь сама создает растения — в них, таким образом, воплощается душа, либо растения кровоточат при рубке — тогда эта кровь принадлежит живущему в них существу.

Невозможно перечислить все мифы о преобразовании крови в растения. Из крови быка образуются два дерева (древнеегипетская «Повесть о двух братьях») или виноградная лоза (небесный бык Митры), из крови Диониса — гранаты, Адониса — розы и анемоны, А- тиса — фиалки, Нарцисса и Гиацинта — одноименные цветы. В Англии маки выросли из крови дракона, убитого святой Маргаритой, или из крови распятого Христа (странная альтернатива дракону, но от крови Спасителя происходит множество растений). Табак появился из крови дьявола (просто потому, что курить вредно), она же (или кровь Христа!) придала желтизну древесине ольхи. В других легендах ольха окрасилась кровью козы или чертовой бабушки, которую внук в сердцах отлупил ольховой палкой, а осина — кровью удавившегося Иуды, вылившейся после того, как «расселось чрево его, и выпали все внутренности его» (Деян. 1: 18). Цветы и плоды красного или просто яркого цвета (пион, шиповник, бузина, сирень, базилик, скумпия) замешаны на крови невинно убиенных детей, христианских мучеников, павших на поле боя солдат, несчастных влюбленных и т. п. В сказках из крови убитых вырастают яблони и красивые цветы.

Из населяющих деревья духов наиболее известны античные гамадриады. Они ближе, чем дриады, связаны с деревом, так как рождаются и гибнут вместе с ним. Когда Эрисихтон приказал срубить дуб в роще Деметры, из его рассеченной коры заструилась кровь нимфы (Овидий. «Метаморфозы» 8: 762), и осквернитель был наказан.

Тема демонов, живущих в дереве, чрезвычайно распространена в китайской мифологии. Эти демоны — шэнь, как правило, преследуют женщин и умерщвляют людей, отдыхающих под кроной дерева.

Повесившийся Иуда. Капитель испанской церкви Сен Жиль де Луна (около 1170 г.).

В «Истории династии Мин» рассказано о спасении двух девушек, которых пленил шэнь, поселившийся на вершине дерева. Когда дерево начинают рубить, из ствола изливается поток крови, а когда оно падает на землю, из гнезда наверху выпадают две пленницы, по их уверению, занесенные туда ветром. Кровососущее чудовище йара-ма-йаха-ху из фольклора Австралии живет на верхушках больших фиговых деревьев и нападает оттуда на остановившихся внизу путников.

Генрих Латвийский в «Ливонской хронике» (XIII в.) упоминает некоего бога эстонцев Таара (Тоора), родившегося и живущего в тенистой роще на горе. Когда немецкие миссионеры вырубали эту рощу и уничтожали стоявших там идолов, язычники ожидали, что из деревьев потечет кровь. «Житие Стефана Пермского» (XV в.) описывает рубку проклятой березы, населенной бесами, — священного дерева коми. Из ствола при этом сочится кровь. Легенда, излагаемая всеми русскими фольклористами, повествует о трех почитаемых в народе липах по прозванию Исколена, выросших из колен обесчещенной и убитой девицы. Священника и его помощников, пытающихся срубить деревья, ослепляет брызнувшая из-под коры кровь.

Вообще деревья на Руси часто вырастали из крови заложных (умерших неестественной смертью) покойников, но народ их не боялся и даже уважал. Вероятно, крестьяне были довольны тем, что мертвец не шатается по деревне, а мирно живет в дереве. Однако под дерево или полено могли маскироваться злобные твари. В сибирской былинке хозяева находят в доме осиновый чурбан, бьют по нему, и из него начинает течь кровь. Наутро соседку-ведьму находят дома ободранной и избитой. В сказках богатырь рубит яблони, в которые обратились родственницы убитого чудища, и из них брызжет кровь.

Естественно, «живые» растения постоянно нуждались в крови. При жертвоприношениях на полях кровь не просто питала духов злаков, но и создавала новые колосья, которым тоже требовалась кровь прежде, чем они найдут вторую смерть во время жатвы. В Афинах праздник поминовения усопших приходился на середину марта, когда зацветали первые цветы. Духи вселившихся в них мертвецов бродили по улицам в поисках пищи, а греки старались защитить свои жилища и храмы. Гонды (Центральная Индия) окропляли кровью убитого юноши распаханное поле или спелое зерно.

Архигалл (верховный жрец) приносит жертву Аттису. Древнеримский рельеф III в.

Римляне и галлы в Кровавый день 24 марта совершали обряд «кормления» священного дерева — сосны, к которому привязывалась статуэтка Аттиса (когда-то юноша Аттис оскопил себя под сосной). Дойдя до исступления, жрецы культа Кибелы и Аттиса бичевали себя до крови, вскрывали себе вены, а неофиты отрезали свои половые органы и забрызгивали кровью алтарь и сосну.

Для галльского бога Езуса жертву подвешивали на дерево и выпускали из нее кровь. Так же поступали багобо, жители одного из Филиппинских островов, радеющие о хорошем урожае, причем участники жертвоприношения заботились не только о духе дерева, но и об обитателях кладбища. Отрезав от трупа кусок или собрав часть крови, они относили добычу на могилы родственников, чтобы отвадить от них гуля (пожирателя трупов).

В мифологии бамбара (Западная Африка) дух дерева Баланза требовал дважды в год окроплять себя кровью человеческой жертвы для возрождения. Возродившись, он обновлял и омолаживал людей, в частности совокуплялся с женщинами — для этого к его стволу специально привязали вырезанный из дерева фаллос. Потом Баланза обиделся на людей и проклял их, и тогда восемь старейших принесли ему в жертву свою кровь. Кровь содержалась в цветах, листьях и плодах Баланзы. Один человек срезал на дереве почки, и Баланза окончательно рассорился с людьми, перестав их омолаживать. Так среди людей появилась смерть.

Рассказы о кровавых жертвоприношениях позднее сменились байками о деревьях-кровососах. Эти деревья примкнули к дружной семье вампиров из мира духов, людей и животных. В 1880 г. немецкий миссионер Карл Лихе опубликовал в журнале «Нью-Йорк уорлд» статью о принесении в жертву малагасийской девушки. Несчастной приказали влезть на дерево и опоили ее до состояния транса. Запах сивухи учуяли древесные листья и лианы. Они впились в девичье тело и высосали из него кровь под аккомпанемент истошных криков и отвратительного бульканья. После этого дерево едва ли не рыгнуло, вогнав в краску миссионера, а через десять дней выбросило из своих недр череп жертвы на память родным и близким (ср. с судьбой двух китайских девушек).

Рассказ о деревьях был бы неполным без мотива «состязания». Он нашел воплощение в народной медицине. В Германии эпилептики сливали свою кровь в дыру, проделанную в дереве, и затыкали ее деревянной пробкой в полном согласии с фольклорной традицией заманивать в дерево злых духов. Больной лихорадкой подходил к дереву и обмазывал его кровью из мизинца, приговаривая: «Уходи, лихорадка, уходи в дерево». Литовцы, страдавшие от зубной боли, раздирали десны щепкой (гвоздем) до крови и помещали окровавленную щепку (вбивали гвоздь) в древесный ствол. После этой процедуры следовало удалиться, не оглядываясь, чтобы дух болезни не привязался снова. Как видим, больные надеялись на победу дерева над кровью.

 

От крови животных до крови детей

Идентичность крови человека и крови животного, по мнению Элиаде, восходит к «мистической солидарности» между первобытным охотником и его жертвой. Однако идентичность эту не следует преувеличивать — она имеет свой предел. Несмотря на повсеместность человеческих жертвоприношений, кровь людей пилась в исключительных случаях, а вот кровь животных, приносимых в жертву, употреблялась весьма охотно.

Во время мистерий Кибелы и Аттиса посвящаемого обливали кровью заколотого быка, и он с благочестивым пылом впитывал ее всеми частями своего тела и одежды. Участники культа Диониса ели мясо быка и пили его кровь, а вакханки разрывали на части встреченных в лесах и горах диких зверей и упивались их кровью. В храме Аполлона в Аргосе ежемесячно приносился в жертву ягненок, а жрица, напившись его крови, приходила в экстаз и начинала пророчествовать и прорицать. В городе Эгире жрица Земли, прежде чем спуститься в пещеру, чтобы пророчествовать, пила теплую кровь быка. Жрец острова Целебес (Индонезия), отведав крови зарезанной свиньи, предсказывал, какой в этом году ожидается урожай риса.

Купание жреца Кибелы в крови жертвенного быка. Гравюра Б. Роде (1780).

Ученые антропологической школы видят в этих обычаях обряд причащения кровью божества (пресловутого тотема): всякое такое животное символизировало бога, например бык — Аттиса или Диониса. Мы же вспомним ритуальную «кормежку» богов. Человек упивался жертвенной кровью животного — кровью, предназначенной для бога. Он действительно приобщался к богу, но не потому, что вкусил его крови, а потому, что бог тоже пил кровь жертвы. Важнейший принцип солидарности между теми, кто пьет кровь, соблюдался и здесь, поэтому человек усваивал божественный дар — дар пророчества. В Южной Индии жрец удостаивался этого дара, выпив крови из перерезанного горла козы и дождавшись, когда к нему снизойдет богиня Кали, — именно она говорила его устами. Кали же приходила не потому, что прежде была козой, а потому, что чуяла кровь.

Питие крови животных было распространено у германцев и славян. Ритуальные пиры, на которых подавали эту кровь, устраивались в Германии до XI в. — у источников, на скалах, в лесах. Строго запрещали употреблять кровь птиц и зверей Бурхард, архиепископ Вормский, и новгородский епископ Нифонт. О божественном даре предвещаний, даруемом языческому жрецу кровью животных, говорил Гельмольд из Босау. Митрополит Иларион (XI в.), восхваляя новую веру, писал: «И уже не жертвенныя крове вкушающе погибаем, но Христовы пречистыя крови вкушающе спасаемся».

Вне обрядовых рамок кровь животного передает часть его свойств отведавшему ее человеку и окропленному ею предмету. Дикари выпивают кровь и съедают мясо хищников, но не зайцев и обезьян. Айны (древнее население Японских островов) пьют теплую кровь медведя, «чтобы к ним перешло мужество и другие добродетели, которыми обладает это животное».

Шаман из Габона «братается» с животным, обмениваясь с ним кровью, а бороро стараются не притрагиваться к крови дикого зверя, убитого на охоте, чтобы не подвергнуться атаке мстительного духа. Кафры (Южная Африка) выливают капли крови больного на козла и выгоняют животное на пустынное пастбище. Козел победит болезнь или болезнь убьет козла — разница не принципиальна. Куми (Юго-Восточная Индия) для борьбы с эпидемией оспы убивают обезьяну и обрызгивают ее кровью порог каждого дома — получив кровь, злой дух должен удалиться. Так же поступают славяне, обмазывающие кровью ягненка порог или верхнюю перекладину дверного проема, чтобы в дом не проникли порча, наговоры, болезни.

Мы уже называли тех животных, чья кровь на востоке Европы помогает от недугов. Ее роль очистительная (человек усваивает здоровье и жизненную силу животного) или апотропеическая (кровь отгоняет, точнее — ублажает духов). При первом расчленении кровной жертвы славяне заботятся о том, чтобы кровь животного осталась в доме. Болгары поят этой кровью предков-покровителей и берегут ее от посторонних духов, как Одиссей — кровь овец, предназначенную для Тиресия. Кровь поросенка, курицы, ягненка вытекает на глиняные полы, выливается на порог дома или хлева, закапывается под плодовым деревом, в огороде, у очага. На Балканах кровью обрызгивают двор, стены дома и алтаря церкви, рисуют кресты на воротах, дверях, мажут лица детей, домашний скот.

Роль крови в религии еврейского народа до сих пор не поддается осмыслению — ее восприятие колеблется от возвышенных аллегорий до циничного прагматизма. В свое время Фрэзер, очарованный тотемизмом, всерьез полагал, что древние евреи «поклонялись свиньям и мышам и причащались их мясом и кровью — как мясом и кровью бога». Чтобы побороть эту веру, создатели Торы провозгласили зверушек нечистыми.

Действительно, как понять отвращение евреев к крови животных в ту пору, когда все остальные народы ею наслаждались? Драгоценная кровь, одухотворяющая человека, выливалась впустую и не употреблялась в пищу. С другой стороны, за исключением пития евреи осуществляли с кровью те же действия, что и язычники. Логику языческих ритуалов усвоить легко, а вот исследователи еврейских поневоле вынуждены трактовать их символически.

Судите сами. Пасха Господня сопровождалась помазанием кровью агнца косяков и перекладин дверей в домах. Чем не языческое предохранение жилища от злого духа? Этот дух или ангел смерти, поражающий египетских первенцев, должен, по идее, удовольствоваться кровью жертвы и не тронуть людей. Но мимо проходит не он, а сам Иегова, и, следовательно, кровь на доме теряет апотропеическую функцию, превращаясь в обычный знак: «И пойдет Господь поражать Египет, и увидит кровь на перекладине и на обоих косяках, и пройдет Господь мимо дверей, и не попустит губителю войти в домы ваши для поражения» (Исх. 12: 23). Понятно, что у евреев «губитель» не имеет власти, не попущенной ему Богом, но средство для его усмирения — то же, что у язычников!

Окропление евреев кровью. Иллюстрация к Книге Левита (1984).

Хотя евреи не пили кровь, они ею мазались и окроплялись по аналогии с участниками древнеримских мистерий. «И взял Моисей крови и окропил народ, говоря: вот кровь завета, который Господь заключил с вами о всех словах сих» (Исх. 24: 8). После совершения жертвоприношения кровью убитого животного, слитой в сосуд, помазывали край правого уха, большой палец правой руки, большой палец правой ноги и одежду первосвященника. Затем первосвященник обмазывал кровью со всех сторон рога жертвенника, окроплял ею сам жертвенник и завесу храма, а оставшуюся в сосуде кровь выливал у подножия жертвенника. Это действо считалось настолько важным, что оно уцелело даже в эфиопской литургии Двенадцати апостолов и в коптской литургии святого Кирилла Александрийского, во время которых священник обмакивал палец в Кровь Христову и делал ею знак креста на Святом Теле!

Опять-таки у язычников, одушевлявших и сам жертвенник, и кровь, дающую силу богу, а с ним и жрецу, если последний мазался ею, подобные действия имеют ясный смысл. Но ведь Иегова не был заключен в камне, и, уж конечно, ни Он, ни первосвященник не зависели от этой крови. Тогда зачем вообще использовать кровь? «Кровь тельцов и козлов и пепел телицы, через окропление, освящает оскверненных, дабы чисто было тело», — поясняет автор Послания к Евреям (9: 13). Под этими словами подписались бы и язычники, но только у них это очищение гарантируется духом самой крови, а в еврейских кроплениях и помазаниях это всего лишь символ примирения с Богом. Вот почему вышеописанные операции трактуются на все лады и иудеями, и христианами. Скажем, помазание рогов жертвенника «служило доказательством того, что жизнь принесена в жертву и, следовательно, вина оплачена» — тем самым подчеркивался особый смысл жертвы за грех, отличающейся от жертвы всесожжения и мирной жертвы, при которых кропилась только внешняя сторона жертвенника («Еврейская энциклопедия»). Четыре рога жертвенника, равно как и четыре угла площадки у жертвенника (Иез. 43: 20; 45: 19), могли прообразовывать крест, обагренный кровью Христа (толкование христианских экзегетов).

Поскольку «без пролития крови не бывает прощения» (Евр. 9: 22), она необходима при жертвоприношениях, и этим, кстати, аргументируется запрет употреблять ее в пищу. Раз кровь назначена средством искупления за грехи, она не должна служить никакой другой цели. Из пяти важнейших видов жертвоприношений в иудейском законодательстве кровь животных принимает участие в четырех. Но почему именно кровь, а не какое-либо иное средство? В этом месте обычно вспоминают про тождество крови и души. Душа животного возвращается к ее Создателю, а души жертвователей очищаются: «Потому что душа тела в крови, и Я назначил ее вам для жертвенника, чтобы очищать души ваши, ибо кровь сия душу очищает» (Лев. 17: 11). В язычестве выпускание крови из тела (при лечении) тоже очищает душу, но душу того, кому ее выпускают. Кровь животного может способствовать очищению души человека только при отвлеченном понимании жертвенного кровопролития (до того, что люди и животные суть единое целое, иудеи, конечно, не додумались).

Христиане рассматривали жертвоприношения Ветхого Завета лишь в качестве прообразований Христовой жертвы. При ином подходе они неминуемо упирались в языческую «кормежку»: «В Ветхом Завете, когда люди были несовершенны, Он такую же кровь, какую язычники приносили идолам, благоволил и Сам принимать, чтобы отвратить от идолов» (Иоанн Златоуст). Иными словами, Иегова делал вид, что пьет кровь, чтобы иудеи не поили ею демонов. Ибо для чего же еще нужна кровь?

Кровь животных утратила свое значение с принесением в жертву Богочеловека. Прощение грехов осуществилось раз и навсегда, и необходимость в символической жертве за них отпала. Апостол Павел рьяно выступал против ветхозаветных запретов, хотя воздержание от крови (Деян. 15: 29) просуществовало какое- то время в среде христиан из иудеев, навязавших его язычникам.

Но и сами евреи тоже отказались от кровных жертв после разрушения Иерусалимского храма в 70 г. н. э., заменив их молитвой, изучением Торы и строгим следованием ее ритуальным и этическим предписаниям. Со временем отсутствие жертв в иудаизме стало казаться абсурдом и иудеям, и христианам. Иудеи-реформаторы исключили из своих молитвенников всякое упоминание о принесении в жертву животных, и лишь ортодоксы ждут его возобновления в восстановленном храме. Ну а христиане решили, что евреи по-прежнему проливают кровь — кровь не животных, а людей.

Царь Соломон приносит жертву идолам. Картина С. Бурдона (XVIII в.).

Так называемый «кровавый навет на евреев» базировался не только на упомянутом недоумении, но и, как это ни парадоксально, на отсутствии запрета на человеческую кровь в иудаизме. В Ветхом Завете принесение в жертву людей осуждено категорически, но повседневный контакт с их кровью правилами не регулируется, кроме женской «нечистоты» при менструациях. Впоследствии правила появились, хотя и в незначительных количествах. В случае кровотечения тщательно следили за тем, отделилась кровь от человека или нет: «Если человек откусил хлеб или что-то в этом роде, и кровь из его зубов оказалась на поверхности куска — следует отрезать то место, на котором кровь, и выбросить его; но кровь, находящуюся между зубов, разрешается высосать и проглотить — в будни, если она не вытекла наружу» (Шулхан Арух 46: 3). При этом исчез безоговорочный запрет на «кровь животного, зверя или птицы», которую человек «ест для лечения» (40: 18).

Мало-мальски добросовестные обвинители евреев вроде священника И. Пранайтиса признавали отсутствие в источниках еврейского вероучения «догмата крови», то есть разрешения на употребление чужой крови, но объясняли его скрытностью врага. А исследователи, мягко выражаясь, невнимательные выискивали достойные изумления места из еврейских книг. Так, В.И. Даль в своем «Розыскании об убиении евреями христианских младенцев и употреблении крови их» (1844), обратив внимание на исчезновение в Шулхан Арух запрета на кровь животных, переиначил его: «Кровь скота и зверя употреблять в снедь нельзя, а кровь человеческую, для пользы нашей, можно». Цитата же из книги раввина Хаима Виталя «Эц-Хаим» (1573) полностью изобличала еврейских кровопийц: «Из всего оного мы заключаем, что убиением и питием крови гоя (неверного) умножается святость Израиля или евреев».

Убийство евреями мученика Симона Трентского. Гравюра 1493 г.

В.В. Розанов цитировал неловко переданную в синодальном переводе фразу: «Вот, кровь ее жертвы не внесена внутрь святилища, а вы должны были есть ее на святом месте» (Лев. 10:18). Есть должны были, разумеется, жертву, освободив ее от крови в святилище. Философ указывал также на высасывание могелем крови из раны младенца при обрезании и на омовение присутствующими своих лиц в кровяной воде. Согласно Розанову, евреи тянутся к крови по-бабьи, «безумно и сладостно», «восхищенно и восторженно».

Такова теоретическая подоплека «навета». На практике в течение нескольких веков евреям была предъявлена масса обвинений в использовании крови христиан, в первую очередь — детей. Согласно им, евреи останавливали кровью христианских младенцев кровотечения при обрезании; клали добытую кровь в тесто для мацы (опресноков); мазались ею и пили ее для исцеления от недугов; смешав с яичным белком, мазали глаза покойникам на похоронах; помещали в медовые пряники, которые пекутся на праздник Пурим; влив в яйцо, давали отведать новобрачным или торговцу, нуждающемуся в благословении; облегчали трудные роды; употребляли для половых возбуждений, для избавления от бесплодия, для колдовства и, наконец, для жертвенного примирения с Богом. Кроме последнего пункта и ряда ритуальных особенностей, во всем остальном практика употребления крови евреями совпадала с практикой христиан, обращенных из язычников. Возмущение вызывала не человеческая кровь, а совершающиеся ради ее добычи убийства (подобный грех вменялся также колдунам и ведьмам).

От обвинений в ритуальном пролитии крови людей защищал евреев еще Иосиф Флавий («О древности еврейского народа. Против Апиона»). В рассказе Апиона царь Антиох, войдя в Иерусалимский храм, видит там эллина, которого евреи заманили внутрь, откармливали всевозможными яствами и собирались принести в жертву для вкушения его внутренностей. Флавий весьма резонно замечает, что вход в святилище храма заказан не только эллинам, но и рядовым иудеям, и никаких действий, кроме предписанных в законе, там совершать не разрешается. Апиону, как и Пранайтису, остается лишь сетовать на хитрость иудеев, прикрывающих свои преступные действия непонятными миру законами.

До середины XIII в. почти неизвестны случаи выпускания евреями крови из младенцев (кроме поимки шести злоумышленников в Праге в 1067 г.). Пробуждение интереса к ним совпадает по срокам со взлетом европейского антисемитизма, вызванным конкуренцией новых христианских и старых еврейских торговцев. В 1261 г. (или в 1281 г.) была выкачана кровь из жил семилетней девочки из немецкой деревни Торхан, а в 1260 г. (1270 г.) — из жил семилетнего мальчика из Вайсенбурга (Бавария).

В 1288 г. в Бахарахе на Рейне ребенок положен под гнет для выжимания из него крови, в 1293 г. вскрыты вены христианина из Кремса на Дунае (Нижняя Австрия), в 1303 г. — вены школьника из Вайсензе (Тюрингия).

В иудейском законодательстве в ту пору никто не копался, и жажда евреями крови обуславливалась выдержками из Евангелий и цитированием святых отцов. Поминали всем известный возглас «Кровь Его на нас и на детях наших!» (Мф. 27: 25). Следствием этих неосторожных слов, по заверению Рудольфа Шлеттштадтского, ссылавшегося на одну иудейку, стали кровотечения у евреев по нескольку раз в году, остановить которые могла только кровь христиан.

Выкачивание евреями крови из христианских младенцев. Картина XVIII в. из собора в Сандомире (Польша).

Фома из Кантимпрэ в обоснование довода о еврейских преступлениях приводил высказывание блаженного Августина: «Вследствие проклятия отцов преступное предрасположение переходит и теперь в нечистую кровь детей, так что вследствие буйного течения ее безбожное потомство терпит неизбывную, неискупаемую муку, пока оно, раскаявшись, не признает себя виновным в крови Христа, и тогда получит исцеление». Не желая каяться и признавать Христа, евреи пытаются лечить свою нечистую кровь христианской кровью.

Пережив небольшой спад в XIV столетии, охота за младенческой и отроческой кровью продолжилась бурными темпами вплоть до начала XX в. Еще в 1899 г. мюнхенская газета в своем отзыве по делу еврея, убившего девятнадцатилетнюю девушку, писала: «Суд… ответил утвердительно (на вопрос, имеет ли место еврейское ритуальное убийство): он признал, что существует религиозный обычай ортодоксального еврейства пить кровь зарезанных христиан».

Убийцы добывали кровь посредством уколов и ранок на теле ребенка (1442, Линц; 1502, Прага; 1540, Нейбург; 1598, Вязники; 1636, Люблин; 1753, Маркова Вольница, Польша; 1817, Велиж; 1843, Луцк), отрезая ему голову (1456, Анкона), закалывая его на жертвеннике (1486, Регенсбург). Иногда евреи, найдя взаимопонимание с деловыми христианами, покупали у них уже готовую кровь (1401, Диссенхофен, Швейцария; 1462, Ринн, Тироль; 1639, Ленчица, Польша; 1833, Плитчаны, Минская губерния).

Для нас наибольший интерес представляют два случая пития крови, описанные задолго до вампирской лихорадки XVIII столетия. В 1494 г. в Тирнау (Венгрия) было казнено двенадцать евреев, вскрывших вены мальчику и выпивших его теплую кровь. В 1529 г. в венгерском городе Пезинок один из евреев, задержанных по подозрению в издевательствах над девятилетним мальчиком, признался, «что они высасывали через пустые перья и трубочки эту кровь из ребенка».

 

Кровь Бога

Ничего нового в обвинениях против евреев не было. Их уже доводилось выслушивать первым христианам. Римляне, допускавшие питье крови животных, не могли принять употребление крови человека, которого к тому же почитали за Бога. Последнее им казалось «безумием» (1 Кор. 1: 23), равно как и протестантским богословам, отказывающим ранней Церкви в вере в реальное присутствие Тела и Крови Христовых под видом хлеба и вина. Ну а поскольку распятый Бог представлял «соблазн» для иудеев, они тоже приложили руку к преследованиям «каннибалов» и «кровопийц».

Амфилохий в житии Василия Великого (IV в.) рассказывал о еврее, тайно посетившем христианскую литургию и увидевшем, как Василий разрезает на части маленького ребенка, а чашу для причастия наполняет настоящей кровью. В житии святого Георгия один сарацин наблюдал за христианским священником, убивающим ребенка и сливающим его кровь в чашу. Но в этих видениях не было ничего криминального! Поэтому они включены в жития. Под видом детей взорам ошеломленных недоброжелателей представал сам Христос. В рассказе, передаваемом аввой Даниилом Фаранским от лица Арсения Великого (V в.), одному монаху, не верующему в реальное присутствие Христа в Святых Дарах, ниспослано откровение: «Когда хлеб положен был на святой престол, он представился… в виде Младенца. Когда же священник простер руку для преломления хлеба, с неба сошел ангел Господень с ножом, заклал Младенца и Кровь Его вылил в чашу. Когда же священник раздроблял хлеб на малые части, тогда и ангел отсекал от Младенца малые части».

Ужасы начинались там, где Христа подменяли обычными людьми. Епифаний Кипрский приписывал гностикам употребление менструальной крови вместо Христовой, а Кирилл Иерусалимский и Августин то же самое говорили о манихеях.

Христос причащает апостолов Кровью. Фреска афонского монастыря Ставроникита (XVI в.).

Монтанисты, по Епифанию, добывали кровь из ребенка, искалывая его иглами, как это потом делали евреи.

Да и вообще евреи не были одиноки в своих пристрастиях. Во время диспута между доминиканцами и францисканцами, состоявшегося в 1507 г., доминиканцы обвинялись в использовании крови и волос еврейского (!) ребенка (Бернская хроника, 1585). Русские хлысты приносили в жертву младенца, рожденного их «богородицей», а из его сердца и крови, смешанных с мукой и медом, приготовляли хлеб для причастия.

Евреев, по мысли обвинителей, могли толкнуть на убийства детей лежащее на них проклятие и прекращение собственных жертвоприношений. В «наветах», направленных против самих христиан — и правоверных, и еретиков, — была повинна та революция, что совершилась в их богослужении. Если бы язычники обливались и причащались кровью человека, предварительно воздав ему божественные почести, христиане столкнулись бы с теми же трудностями, что и иудеи, в попытке обосновать новаторский характер Евхаристии. Но язычники пили кровь животных, которым антропологическая школа, убежденная в языческом происхождении христианской жертвы, поспешила придать статус богов.

Упразднив кровную жертву, христианство отказалось от малейшего намека на «кормежку», но не отказалось от самой крови, переадресовав ее верующим. Бог, поящий собственной Кровью людей, но Сам кровь не потребляющий, — нонсенс для язычников. Кровь из другого мира им знакома — она активно участвует в творении мира видимого, но для поддержания его существования, равно как и существования богов, нужна здешняя кровь — через нее осуществляется круговорот крови между мирами, а значит, их единство. Даже иудеи, желая заслужить прощение, возвращали кровь сотворившему ее Иегове.

В полном согласии с древним принципом, по которому в крови заключена сущность ее носителя, Христос говорит: «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем» (Ин. 6: 56). Однако «состязание» кровей в Евхаристии преодолевается: высшее (божественное), по словам архимандрита Киприана (Керна), побеждает тварное, и христиане, а в их лице вся Церковь, претворяются в Тело и Кровь Бога. Соединение человека и Бога происходит так же, как соединение двух природ во Христе. Ни одна из них не подчиняет себе другую, поскольку божественный дух заключен в самом человеке.

Восточные отцы, помнившие не только о божественной, но и о человеческой природе Христа, не чурались буквального толкования пития Его Крови. «Мы Тебя вкушаем, Господи, и мы Тебя пьем!» — восклицал Ефрем Сирин. Макарий Магнезийский сравнивал причащение Святыми Дарами с питанием младенца, который под видом молока «ест плоть и пьет кровь своей матери». По словам Никиты Стифата, «мы пьем из чаши эту Кровь горячею, как она истекла из Господа», то есть из Его человеческого тела, но не только страдающего на Голгофе или погребенного в гробу, но и воскресшего, прославленного и вознесенного на небо. Тем самым провозглашался вневременной характер Евхаристии, который не подчинен законам нашего чувственного восприятия и нашей логики.

Безусловно, подобное восприятие многим казалось чересчур дерзновенным. «Горячая» Кровь Христа подверглась символическому переосмыслению. Феодор Вальсамон указывал на теплоту, вливаемую в чашу после освящения Даров, как на необходимый ингредиент для придания им «жизненности», а у Николая Кавасилы эта «теплота» представляла собой уже аллегорию схождения Духа Святого на Церковь. Михаил Сикидит (Глика) не мог представить себе человеческую плоть и кровь, пребывающие на небесах, и видел в освященных Дарах только земные, тленные субстанции, часть «целого Христа» — ту самую, которую Он преподал ученикам на Тайной вечере, когда еще не был прославлен. И лишь после вкушения причастниками (в их устах) Тело и Кровь обретают нетление. На Западе Фома Аквинский специально отделил субстанцию хлеба и вина, претворяющуюся в субстанцию Тела и Крови, от остающихся неизменными акциденций — тех свойств Даров, что доступны органам чувств причащающихся.

Дальнейший «испуг», по выражению Шмемана, поспособствовал развитию литургического символизма. Во время проскомидии приготовление хлеба совершалось как заклание Агнца, а вливание вина в чашу — как излияние крови и воды из ребер распятого Христа и т. д. Огромное значение было придано тайносовершительной формуле (на Западе) и эпиклезе — молитве призывания Святого Духа (на Востоке) как «моментам», гарантирующим реальность совершения Таинства.

Однако и сами критики обрядовых тонкостей не избежали «испуга» перед Телом и Кровью. Тот же Шмеман подчеркивал, что претворение хлеба и вина в Тело и Кровь Христовы совершается невидимо и «ощутительно ничего не происходит, хлеб остается хлебом, а вино — вином» (о том же, по сути, рассуждал Аквинат). В ином случае не осталось бы места для веры («Еще верую, яко сие есть самое пречистое Тело Твое, и сия самая есть честная Кровь Твоя»), и христианство превратилось бы в «магический культ».

В православии отсутствует традиция внелитургического почитания Святых Даров, принятая в католичестве в форме, во-первых, адорации — выставления их в специальной дароносице для поклонения и молитвы, во- вторых, праздника Тела и Крови (Corpus Christi), сопровождающегося торжественными процессиями с Дарами по городским улицам. Это, однако, не означает, что вне рамок восточной литургии Дары лишаются присутствия Христа. Еще Кирилл Александрийский называл безумными тех, кто считает, что Дары перестают быть Телом и Кровью, если не будут потреблены в день освящения. Но хотя православию знакома Литургия Преждеосвященных Даров, Кровь оттуда исключена — верующим подается только Тело, погруженное в вино.

Лютер и Гус причащают мирян под двумя видами. Гравюра Л. Кранаха (1550).

В католических храмах сохраняются и Тело, и Кровь, но и здесь Кровь подверглась гонению — с конца XII в. (нормативно с 1415 г.) ею не причащали мирян. И на Востоке, и на Западе ссылались при этом на обычаи ранних христиан, упомянутые у Тертуллиана, Киприана Карфагенского, Василия Великого. Когда-то верные уносили Святые Дары домой и причащали сами себя запасными Дарами. В наши дни считается, что Кровь уноситься ими не могла и верные причащались одним Телом. То есть на первый план выдвигались соображения безопасности. Следуя им, католики прекратили причащать мирян Кровью — при большом стечении народа она могла проливаться из чаши.

Спас Виноградная Лоза. Украинская икона XVIII в.

В обоснование причащения под одним видом было выработано учение о конкомитанции, согласно которому присутствие Тела гарантирует и присутствие Крови, поэтому мирянин причащается Христу во всей полноте.

Борьба утраквистов (лат. sub utraque specie — «под обоими видами») против Рима не была в полном смысле слова борьбой за Кровь. Их интересовали лишь права мирян и духовенства, поэтому наследовавшие им лютеране и кальвинисты достаточно быстро перешли к пониманию сущности хлеба и вина как символов Тела и Крови. Радикалы же объявили Телу и Крови настоящую войну, придав Евхаристии значение воспоминания и сопереживания. Литургическое питие Крови на Западе оказалось упразднено до Второго Ватиканского собора, разрешившего на местах причащение мирян под обоими видами.

У бывших язычников Кровь Бога, подаваемая на Евхаристии, тоже вызывала недоумение, и они постарались наделить ее свойствами крови прежних богов и героев. Мы уже упоминали о чудесных растениях, выросших из капель крови Христа, падавших по пути на Голгофу или вытекавших из Его распятого тела. У славян их список возглавляют базилик, рута, плакун-трава, зверобой и чеснок. Название последнего объясняют сближением с «честно дърво» или «Честный Крест» (Христов). А румыны так объясняют евхаристическое претворение вина в Кровь:

Не стоит удивляться после этого восторгу Екатерины Сиенской: «Как сладостно нам упиться допьяна кровью распятого Христа и омыться в ней!» Конец восклицания согласуется с рекомендацией Кирилла Иерусалимского из «Огласительного поучения» (около 348 г.), касающейся литургической Крови: «Если у тебя останется на губах капля ее, то помажь ею глаза и лоб и освяти их». «Помазания» и «омовения» расходятся с позднейшей церковной практикой, но не с ритуальными традициями иудеев и язычников.

Иосиф Аримафейский собирает кровь Христа. Миниатюра из «Романа о Граале» Робера де Борона (XIV в.).

Христова кровь обладает целебными качествами. На мозаике византийского монастыря Дафни (XI в.) кровь Распятого проливается на череп Адама, который от этого пробуждается к жизни, вздымает руки в молитве или собирает кровь Христа в сосуд. Драгоценную кровь собирают с подножия Креста ангелы и Мария Магдалина, а многие средневековые церкви владеют ею, например собор в Брюгге и собор в Мантуе. Наконец, ее целительная сила достигает апогея в легендах о Святом Граале.

Думаю, читатель без труда сопоставит эти христианские поверья с дохристианскими мифами. Я же приведу еще один замечательный пример. В скандинавских мифах из крови человека непревзойденной мудрости по имени Квасир, смешанной с медом, изготовляется волшебный «напиток поэзии и мудрости». В христианской же легенде кровь, вытекшая из нечаянно пораненной руки Христа, попадает на хлеб, и из него получается мед — «самая сладкая пища для человека».

Из облатки, похищаемой евреями или еретиками и протыкаемой ножом, струится кровь. Сочится она и из поврежденного ими деревянного Распятия (аналогия с кровоточащим деревом). Кровь Христа, по-видимому, широко использовалась в магических целях, а в 1215 г. Четвертый Латеранский собор запретил выносить из церкви и Тело. Наконец, свойства Христовой крови были перенесены на кровь святых. Собранную кровь мученика Киприана Карфагенского христиане берегли как бесценную реликвию, а когда святой Власий был замучен при императоре Диоклетиане, семь христианок помазали себя его кровью.

 

Кровь и магия

В завершение этого раздела поговорим об использовании крови магами и некромантами. В услугах потусторонних сущностей нуждались не только Одиссей и шаманы. Две колдуньи у Горация роют яму и наполняют ее кровью, «чтоб тени вызвать умерших — на страшные их отвечать заклинанья» (Сатиры I, 8: 23–29). На значение «испарений пролитой крови» в некромантии указывал Порфирий, ученик Плотина.

В поэме Лукана «Фарсалия» (6: 667–669, 750–759) фессалийская колдунья Эрихто оживляет мертвого при помощи живой крови, целебных растений и частей тел животных. Оживление трупа напоминает процедуру подъема тела вампира из могилы:

С помощью колдовского отвара, в который добавлена кровь овцы, Медея омолаживает старика Эсона, отца ее возлюбленного Ясона (Овидий. «Метаморфозы» 7: 286–291):

Хотя смысл омоложения состоит в замене старой крови на новую, определенное недоумение вызывает сам состав — процентная доля крови в нем незначительна (он состоит из вина, молока и ряда других добавок), к тому же кровь эта овечья. Вновь мы убеждаемся в страхе древних перед внутренним употреблением человеческой крови.

Медея омолаживает Эсона. Картина Дж. Маккьетти (1573).

Магический способ оживлять людей с помощью крови был известен и славянам. В русской быличке колдун усыпляет жениха и невесту и, уколов их шилом, выцеживает два пузырька крови. «Для чего набрал ты в пузырьки крови?» — спрашивает его солдат. «Для того чтоб жених с невестою померли; завтра никто их не добудится! Только один я знаю, как их оживить». — «А как?» — «Надо разрезать у жениха и невесты пяты и в те раны влить опять кровь — каждому свою: в правом кармане спрятана у меня кровь жениха, а в левом невестина».

Греческие и римские историки упоминают об обычаях варварских народов, гадавших на пролитой крови людей. По словам Страбона (География VII, 2: 3), древнегерманские кимвры перерезали горло пленникам, а их жрицы совершали гадания по сливаемой в сосуд крови. По свидетельству Тацита (Анналы 14: 30), в Британии существовал обычай «орошать кровью пленных жертвенники богов и испрашивать их указаний, обращаясь к человеческим внутренностям».

Прорицательница Манто, дочь Тиресия, вызывает демонов. Гравюра 1474 г.

Позднейшие византийские и германские хронисты говорят о подобных гаданиях у других народов, включая славян. В исландской Саге о Греттире колдунья окрашивает своей кровью щепку с волшебными рунами, а исландский скальд X в. Эгиль Скаллагримсон вырезает руны на роге с ядовитым напитком и окропляет их кровью из пальца — рог разлетается на кусочки.

Упоминаемые в «Декрете Грациана» (XII в.) ведьмы «используют кровь своих жертв и часто оскверняют трупы мертвых… Ибо говорят, что демоны кровь любят, а потому, когда ведьмы занимаются своим черным делом, они мешают кровь с водой так, чтобы по цвету крови с большей легкостью суметь вызвать этих демонов». В Герцеговине и на Украине ведьмы изготовляли мазь для полетов на шабаш из крови взрослого или младенца. Главное же занятие ведьм, роднящее их с вампирами, — это питие детской крови, но о нем будет сказано в следующей части.

Магические действия с кровью приписывали также алхимикам и служителям Сатаны. Алхимики брали кровь убиенных младенцев для добычи философского камня, а их герметические трактаты сбивали с толку непосвященных в еще большей степени, чем священные книги иудеев. В труде Раймонда Луллия (XIII в.), содержащем рецепт получения философского камня, «горючая вода и человеческая кровь» появлялись после сложнейших операций с черным драконом и зеленым львом, пожиравшими собственный хвост. Отрывок из завершающей части анонимного алхимического текста «Аллегория Мерлина» гласил: «Когда же захотели увидеть его (короля) чудеса, поместили в сосуд одну унцию хорошо промытой ртути и бросили на ее поверхность почти такое же количество зерен проса, ногтей, волос и крови короля, а затем постепенно раздули жар углей, после чего получили хорошо известный тебе камень».

Сатанисты не были склонны к аллегориям — они даже бравировали кровопусканиями. В XVII в. печально известный аббат Гиборж (Гибур) резал младенцу гортань острым ножом, собирал горячую кровь в сосуд, восклицая при этом: «Астарот! Астарот! Прими, умоляю тебя, приносимое мною подношение!» — а затем выливал кровь на обнаженный живот лежащей перед ним дамы. Алистер Кроули в своих сочинениях говорил о важности крови для вызывания демонов.

Пресловутый обычай подписи кровью под договором с дьяволом или иной нечистью (например, с русским лешим), по-видимому, возник из традиции «кормежки». По другой версии, подписавшийся вручал нечистому свою душу, содержащуюся в крови, но противоречия здесь нет — ведь в этом и состоит суть «кормежки»: напитаться кровью жертвы и завладеть ее душой.

Зеленый лев поедает Солнце (Соль). Миниатюра из алхимического трактата Rosarium philosophorum (1550). Точно так же поедали Солнце и выпивали его кровь сербские и румынские вампиры.

Ведьму сопровождало животное (жаба, кошка, хорек, крыса, овца, собака), называемое фамильяром, а в Англии — imp, или «домашний дух». Уколов себя, ведьма выдавливала кровь из ранки ему в рот, поила его молоком, смешанным с кровью, или оно само высасывало кровь изо рта, бока, запястья и пальца ведьмы. Поскольку часть крови удалена, во время допроса инквизитор искал обескровленные (нечувствительные к боли) точки на теле ведьмы. Известны случаи, когда пострадавшие от колдовства набрасывались на ведьм, били и царапали их, но из тела не показывалось ни капли крови.

Между тем, чтобы лишить ведьму или колдуна магической силы, необходимо пустить им кровь. Очевидно, в этом случае действует иное правило: после договора дух вселяется в кровь ведьмы, и она становится «дурной», как у больного, соприкоснувшегося с миром мертвых. Брызнувшую кровь положено сжечь на огне. А вот в XIX в., по сведениям Г.В. Штрака, выпущенную из колдуньи кровь не сжигали, а, напротив, кропили ею «испорченного» ребенка и даже заливали ему в рот. Сравним этот способ с описанными в начале этого раздела поверьями об убийце и убитом. Убийца обессиливает душу убитого, а врачеватели — душу ведьмы. Вот только не грозило ли подобное средство бедой? Ведь врачеватели сами становились на путь колдовства и «кормежки» того духа, которым одержим ребенок.

Адепты народной магии настаивали на крови любовный напиток, но тот, кому его подносили, не знал, что именно он пьет. Нетрудно догадаться, что в зелье вливалась преимущественно кровь от регул — женщина пыталась приворожить мужчину, снабдив его частичкой себя. В 1320 г. во время следствия по делу женщины, обвиняемой в ведовстве, Жак Фурнье (будущий папа Бенедикт XII) выяснил, что колдунья выжимала простыню, пропитанную менструальной кровью дочери, и хранила кровь до свадьбы, чтобы дать отведать зятю после первой брачной ночи.

Кормление мужчины менструальной кровью (гораздо реже — кровью, выдавленной из раны) сохранялось на протяжении нескольких столетий. На суде по делу о разводе в Майнце в 1885 г. выяснилось, между прочим, что жена, желая сохранить привязанность мужа, влила ему в кофе несколько капель менструальной крови. В Шлезвиге в 1888 г. одна девица дала своему возлюбленному несколько капель своей крови от регул.

Любовный напиток. Картина Э. де Морган (1903). В правом нижнем углу — кандидат в фамильяры.

На Русском Севере девушка тайно капает кровь от месячных в вино или пиво и подносит их понравившемуся парню со словами: «Кровь моя, любовь твоя, люби меня, как сам себя. Аминь. Аминь. Аминь». Обычай хранить кровь от первых месячных, предназначенную будущему мужу, зафиксирован в Беларуси. Сербские, хорватские, словацкие девушки часто подливают менструальную кровь в любовный отвар.

Кроме ведьм и колдунов, активно пользуются человеческой кровью воры, но в их действиях мало логики. Чтобы сделаться невидимым и неслышимым, вор должен взять с собой кровь из половых органов невинного мальчика (Франкония), выпить крови повешенного (цыгане), намазать подошвы мазью, в которую добавлена кровь мертворожденных близнецов (Венгрия). Почему выбраны мальчик, висельник и близнецы, объяснить не легче, чем народные рецепты по употреблению крови больными.

* * *

Мы не можем сполна охарактеризовать роль крови в жизни и верованиях человечества, поскольку нами не затронут, за исключением народной медицины и некоторых колдовских манипуляций, феномен сознательного пития человеческой крови. Но ряд особенностей необходимо отметить уже сейчас.

Прежде всего, природа крови не всегда ясна. Ее источником у человека могут быть и боги, и демоны. Иудейство и христианство, хотя и говорят о душе, заключенной в крови, умалчивают, в отличие от ислама, о месте крови в космогонии, так что неясно, к чему ее отнести — к духу, вдунутому Богом, или к телу, сотворенному из праха. Амбивалентность крови подтверждается ее способностью творить разнообразных существ, а также давать жизнь и нести смерть.

Следовательно, нельзя сводить ритуальную функцию крови к символике жизни и обновления. При таком восприятии питие жертвенной крови наверняка имело бы широчайшее распространение. Однако мы видим, что пьют кровь не люди, а те сущности, которым приносят жертвы, — им она гарантирует жизнь, но людям может повредить. Возможно, страх перед кровью связан с передачей власти над душами убитых. Если бы человек пил кровь жертвы, он уподоблялся бы богам, а тем могло бы это не понравиться.

С другой стороны, участники жертвоприношений мазались и окроплялись кровью, а кровь животных они даже пили. И все же большая часть таких действий не имела ритуального характера и осуществлялась в лечебных целях. Усваивались полезные свойства крови, но не сама душа. Тем не менее евреи, тонко чувствовавшие связь крови с душой, остерегались принимать кровь в себя, признавая власть Иеговы над ней. Активно охотились за кровью маги и ведьмы, заключавшие договор с кровопийцами из другого мира (далее мы увидим, чем это обернулось).

Кровь не всемогуща. Ее может победить другая кровь (лечение болезней), а также земля, вода и камень. Мотив «состязания» не менее важен, чем мотив «кормежки». Оба мотива соединяются в жизни растений. В растении заключен дух, жаждущий крови и в то же время умеющий подчинять ее. Кровь животных — связующее звено между людьми и богами. Человек не боялся лишить бога крови животного, когда сам пил ее, то ли из-за низкой ценности души животного, то ли из- за обилия самой крови, которая активно использовалась для повседневной «кормежки» — ею смягчали гнев божества.

Вне рамок символизма и послушания трудно понять ветхозаветные обряды, в которых участвует кровь животных. Но и эти рамки теряют силу, во-первых, с явлением Мессии, во-вторых, с прекращением кровавых жертв у язычников. Если Мессия не пришел, жертвоприношения должны продолжаться. Этот неумолимый вывод, справедливый и для иудейства, и для христианства, привел в итоге к обвинениям евреев в употребление крови. Однако эти обвинения приняли такую форму (убийство детей), что в свою очередь вошли в противоречие с обрядовой стороной обеих религий. Ни в коей мере не сомневаясь в возможности добывания и пития детской крови, мы должны заметить, что употребляющий ее человек мог быть кем угодно, но только не ортодоксальным иудеем и правоверным христианином.

Христианство упразднило два важнейших мотива прежних верований, касающихся крови, — «кормежку» богов и «состязание» духов. Вместо того чтобы принимать от людей кровь, Бог принялся кормить их своей Кровью, претворив в Себя по благодати, но не лишив человеческой природы. Осознав уникальность сего действа, христиане стали безбоязненно использовать в описании Евхаристии хорошо знакомые языческому миру эпитеты. Не уловив разницы, многие позднее отказались от буквального восприятия Евхаристии, вернувшись к символизму Ветхого Завета. В то же время народ сохранил память о дохристианской роли крови, распространив ее на кровь Христа.