Враг

анные о ритуальном питии человеческой крови — на Крите, в культе Артемиды — крайне скудны и неправдоподобны (в солидных источниках я их не встретил). Но ни для кого не секрет, что в повседневной жизни дикари пьют кровь людей. По традиции акцептор перенимает качества донора — храбрость, мудрость и т. д. Донору-покойнику эти качества уже не понадобятся, но если на его месте окажется живой человек, он может пострадать. В этом случае потерю необходимо восполнить, поэтому донор тоже пьет кровь. Такова незамысловатая логика большинства процедур, связанных с питием крови человека.

Поскольку вера в тождество крови и души присуща всему человечеству, потеря крови организмом у цивилизованных народов тоже служит причиной утраты и физических, и умственных сил. Образованный и грамотный священник, персонаж средневекового «примера», в результате кровотечения полностью лишился всех своих знаний, «как если бы они вытекли из него вместе с кровью». Он больше не узнавал латинских букв и не мог понять и произнести ни слова на латыни. В русской сказке разрубленный и оживленный богатырь дает герою кровь из своих ребер, налитую в бутылку. Герой пьет и «чувствует в себе силу непомерную», но богатырь предупреждает его: «Если чуешь в себе силы много, оставь и мне, не все пей». Стоит ли после этого удивляться сходству вкусовых пристрастий героев мифов и исторических деятелей?

Знаменитое питие крови врага относится к первому из обозначенных нами вариантов — живой враг свою кровь пить не даст. Пьющий усваивает мужество убитого им противника. С этой целью пьют кровь в киргизском эпосе «Манас». Индра, утративший силу после поединка со своим бывшим другом Намучи, возвратил ее, выпив лекарство, приготовленное из крови убитого Намучи. В 1649 г. ирокезы захватили миссионерскую станцию и замучили пытками до смерти иезуита Жана де Бребефа. Но он не дрогнул, даже когда его скальпировали, и индейцы толпами сбегались, чтобы выпить крови такого стойкого врага.

В европейских преданиях усвоение чужой храбрости не служит побудительной причиной для пития крови. Кровь пьют, чтобы отомстить недругам, устрашить их или просто возбудить себя. «Возрадуется праведник, когда увидит отмщение; омоет стопы свои в крови нечестивого» (Пс. 57: 11). Казалось бы, еврей не мог упиться кровью, но известное всем «наветчикам» место из пророчества Валаама гласит: «Вот, народ как львица встает и как лев поднимается; не ляжет, пока не съест добычи и не напьется крови убитых» (Числ. 23: 24). По свидетельству Диона Кассия, восставшие в Кирене иудеи «стали убивать и римлян, и греков; при этом они поедали их плоть, делали из их кишок пояса, натирали себя их кровью и, содрав с них кожу, надевали ее на себя как одежду» (Римская история 68: 31). При всей своей антипатии к евреям историк не решился обвинить их в питии крови, а только — в натирании ею. Позднее в употреблении крови врагов (христиан) были заподозрены хасиды, свято блюдущие завет Валаама.

В легендах иудеев и христиан питие человеческой крови приписано Каину. Ева видит сон, в котором кровь Авеля «льется в уста Каина, его брата и он пьет ее без жалости. Но Авель умолял оставить ему хоть каплю крови, и все же Каин не послушал его и выпил все; и жизни не осталось в Авеле и душа вышла из его уст» (Апокалипсис Моисея 2: 2–3). Святой Иероним сообщает еврейское предание о том, что первое братоубийство было совершено в Дамаске, и приводит народную этимологию названия города (от евр. dam — «кровь» и hisqa — «поить»).

Даже евреи не могли сдержаться при виде врага, а что уж говорить о язычниках! Геродот описывает несколько кровавых трапез на поле боя. Эллины и карийцы, служащие наемниками в египетской армии, увидев войско персов, которое привел Фанес, хватают его сыновей, оставленных в Египте, и закалывают их на глазах у отца. Вылив кровь в чашу с вином и водой, они жадно пьют эту смесь и кидаются в бой. Выпитая кровь не идет им впрок — египтяне обращаются в бегство (История 3: 11).

Скиф, по словам Геродота, упивается кровью первого убитого им врага (4: 64). А вот царица Томирис, разгромив войско Кира, «поит» его труп человеческой кровью, собранной в чашу, — чисто символический жест мести убитому врагу (1: 214). Легенда о смерти Кира напоминает рассказ Плутарха о гибели Красса в битве с парфянами.

Однако за подобными аллегориями скрывалась порой жутковатая реальность. Эдип, пророча сокрушительное поражение фиванцев в сражении, предвкушает, как его «прах, в сырой могиле спящий, напьется, хладный, их горячей крови» (Софокл. «Эдип в Колоне»). Памятуя о «кормежке» мертвецов Одиссеем, мы должны признать животворящий характер такого пития.

Хаген предлагает бургундам пить кровь убитых врагов. Иллюстрация А. Ретеля (1841) к Песни о Нибелунгах.

Древние германцы, несмотря на свою воинственность, избегали пить кровь врагов. Это хорошо видно из Песни о Нибелунгах, где Хаген разрешает осажденным бургундам, изнывающим от жажды, утолить ее кровью поверженных врагов. Кровь оказывает на воинов мощнейшее воздействие:

И все-таки средневековые европейцы не пили кровь на поле боя, хотя этот обычай был им знаком. Лангобарды у Павла Дьякона, встретив на своем пути ассипитов, специально распускают слухи о своих союзниках кинокефалах — людях с собачьими головами, которые «сражаются с великой стойкостью, пьют человеческую кровь и, ежели не могут добыть врага, свою собственную». Ассипиты, услышав о таких ужасах, не решаются начать сражение (История лангобардов 1: 11).

Схожими фантазиями вдохновляют себя запорожские казаки, грозящие сварить пиво из крови ляхов. В украинской песне казак говорит своей милой:

Нельзя не согласиться с Афанасьевым в том, что эта фраза — не более чем поэтическая метафора, но славянам были известны случаи пития (лизания) вражеской крови. Когда черногорцы отрубали голову турку или арнауту, они слизывали его кровь с ятагана, чтобы сохранить присутствие духа. Действовали они из тех же соображений, что и убийцы, лизавшие кровь своих жертв.

 

Побратим и родственниц

Самый действенный способ помириться с врагом — выпить его крови, пока он жив, и дать ему отведать своей крови. Сродство душ гарантирует безопасность и взаимовыручку. Хитрые воины племени арунта перед нападением насильно поят собственной кровью члена вражеского клана, но сами не пьют кровь. В этом обычае все перевернуто с ног на голову: питие крови не придает сил врагу, а наоборот — обессиливает его и делает безвредным. Не акцептор получает власть над донором, а донор — над акцептором. Аналогичный нонсенс наблюдался в ритуале подмешивания менструальной крови в питье мужчинам. Таково очередное проявление амбивалентности крови.

Ученые приводят длиннейший список народов, у которых производилось смешение и питие крови при вступлении в родовой союз или в целях укрепления его. Для установления кровной связи даяки берут кровь у обоих участников обряда, выливают ее на молодой бетель и затем съедают. Во время обряда братания у мексиканских племен братающиеся мажутся кровью одного и того же лица. Аналогичный обычай существует в голландских владениях в Индии. У австралийцев мужчины соседних племен пьют кровь друг друга. На реке Дарлинг во время церемонии инициации друзья неофита собирают свою кровь в деревянный сосуд и дают ему выпить. У народов Новой Гвинеи мужчина, чтобы упрочить свое отцовство, вливает в рот новорожденного сына несколько капель крови, извлеченной из своего пениса. Но особенно интересен следующий австралийский обряд: на похоронах мужчины наносят себе раны на головах и брызжут кровью на лежащего в могильной яме покойника. Здесь установление кровной связи преодолевает границу между мирами и превращается в «кормежку» духа мертвеца. Так что Эдип не был одинок в своих надеждах.

Обратившись к истории цивилизованных народов, мы на сей раз обнаружим большую заинтересованность в крови. Упоминая о заговоре Катилины, Геродот пишет: «Вступающие в дружбу, чтобы освятить установляемую между ними связь, издревле смешивали свою кровь и выпивали ее вместе: это питие крови делало чуждых друг другу людей как бы близкими, кровными родичами. У армян, иверцев и других древних народов цари, при заключении мира и дружественных союзов, перевязывали на своих руках большие пальцы, прокалывали их и лизали друг у друга выступавшую кровь» (1: 74). Ниже автор рассказывает о таком же обычае скифов (4: 70), а Помпоний Мела его подтверждает, снисходительно замечая при этом: «Так что даже и свои союзы не могут они заключить без пролития крови». У Тацита восточные цари высасывают друг другу кровь из пальцев: «Заключенный подобным образом договор почитается нерушимым, будучи как бы освящен кровью его участников» (Анналы 12: 47). По рассказу Диодора Сицилийского, чтобы завладеть македонским городом Кассандрией, Аполлодор обманом заманил некоего юношу, «заклал его богам, дал заговорщикам съесть его внутренности и выпить смешанную с вином кровь».

При недоверии к крови, испытываемом средневековыми людьми, приходится удивляться живучести обряда братания. В IX в. совместное питие крови было организовано венгерскими магнатами, приносившими клятву верности своему вождю Альмошу. Обычай пить кровь или смешивать ее при заключении договоров был хорошо известен ирландцам и южным славянам. По словам Гиральда Камбрийского, «когда ирены заключают договоры, то пьют кровь друг друга, которая добровольно пускается с этой целью» («Топография Ирландии», XII в.). В видении Конхобара лейнстерцы и улады пьют из одной чаши, в которой человеческая кровь слита с молоком и вином. В толковании этого видения затейливо смешались языческий и христианский мотивы: «Ибо кровь в том сосуде — это слившаяся кровь двух королевств. Молоко — песнопения Господу нашему, что поют клирики двух королевств. Вино в этой чаше — плоть Христа и Его кровь, подносимые клириками» (сага «Приключения Фергуса, сына Лейте»).

В легенде из «Римских деяний» умный рыцарь побуждает глупого заключить братский союз: «Тут же они накапали крови в чаши, и каждый выпил крови своего друга, и с тех пор стали они жить вместе». По мнению Ле Гоффа, средневековые рыцари вряд ли отдавали себе отчет в «языческих» последствиях таких договоров, для них они служили символами предков, удостоверявшими вассальную присягу.

Обмен кровью пережил Средневековье и, получив новую романтическую окраску, сохранился у немецких буршей (еще они расписывались в альбомах кровью), итальянских разбойников и других искателей приключений. В славянских деревнях прибегали к обряду побратимства по всякому, на первый взгляд пустяковому, поводу. Например, группа парней, пивших или слизывавших языком кровь друг друга, делались братьями и должны были защищать девушек от домогательств парней из других кварталов или селений.

Подчеркну — дело происходило в XIX столетии! Неужели парней и разбойников не страшила угроза вампиризма? Не страшила — ведь живые люди не считались вампирами, они становились ими только после смерти. Поэтому кровь живых запросто использовалась в медицине. Она, к примеру, считалась хорошим средством от судорог у детей. В Баварии отец делал себе укол в палец и давал ребенку в рот три капли крови из раны. А русский заговор от злобы гласил: «Не велик я день родился, тыном железным и оградился, пошел я к своей родимой матушке, к родному батюшке и ко всему роду и племени, загневалась моя родимая родушка, ломали мои кости, щипали мое тело, топтали меня в ногах, пили мою кровь».

Но приобщение к крови мертвеца, пусть даже и родственника, считалось мерзостью. Именно поэтому европейцы не поощряли питие крови убитых врагов. В ирландской саге Мис, дочь короля Дайре, узнав о гибели отца, находит его тело на поле сражения и пьет кровь, сочащуюся из ран. В результате она теряет рассудок, живет, скитаясь по долинам, нападает на скот и людей, убивает их и высасывает их кровь (редкий пример неумершего вампира).

Данте и Вергилий в аду. Картина В. Бугро (1850). «Они дрались… друг друга норовя изгрызть в клочки» (Ад 7:112–114).

Одна из ужаснейших форм мести в средневековых легендах — заставить врага выпить крови его близких, то есть мститель действует иначе, чем наемники у Геродота, сами пившие кровь сыновей Фанеса. В сказании о Нибелунгах Гудруна мстит своему мужу Атли за убийство братьев, давая ему съесть сердца двух его малолетних сыновей, изжаренные на вертеле, и выпить их кровь, смешанную с медом или пивом, в кубках, сделанных из их черепов. В старинной датской и фарерской балладе «Рыцарь Ловмор, или Кровная месть» Сигнильда, мстя за смерть отца и братьев, чью кровь ей тоже пришлось отведать, преподносит своему мужу Ловмору чашу с кровью его детей. Марко Кралевич, герой южнославянских сказаний «Женитьба Степана Якшича» и «Женитьба Дмитрия Якшича», закалывает сыновей Бечского цесаря и насильно поит его их кровью и кормит их мясом.

 

Пьющий свою кровь

Случаев пития собственной крови немного. Часть их можно списать на аллегорию возмездия: «И притеснителей твоих накормлю собственною их плотью, и они будут упоены кровью своею, как молодым вином» (Ис. 49:26), хотя обычно врага заставляют пить кровь родичей, а не свою кровь.

Во время Битвы тридцати (1351) Жан де Бомануар, возглавляющий французов, мучается от жажды и просит напиться у своих бойцов. Услышав просьбу командира, дю Буа кричит: «Пей свою кровь, Бомануар, и твоя жажда пройдет!» Эти слова вразумляют Бомануара, и он с новыми силами бросается в бой. А вот французский принц Генрих (с 1574 г. король Франции под именем Генриха III), избранный королем Польши, к своему ужасу, увидел, как один из встречавших его польских всадников действительно пил свою кровь. Поляк вытащил саблю, уколол себе руку, собрал кровь в ладонь и выпил ее со словами: «Государь, горе тому из нас, кто не готов пролить всю кровь, которая у него в жилах, на службе вам, — поэтому я не хочу напрасно терять ни одной капли своей».

На последствия, которые влечет за собой питие собственной крови, указывают мифы североамериканских индейцев. В мифе вишу (Северная Калифорния) помышляющая об инцесте героиня, случайно порезавшись, лижет рану. Вкус крови внушает ей такой сильный голод, что она поедает саму себя и становится катящейся головой, которая набрасывается на людей с целью съесть их. В мифе васко (низовья реки Колумбия) каменотес, изготовляя наконечники для стрел, нечаянно порезал себе палец. Он начал слизывать кровь и, найдя ее очень вкусной, не смог остановиться и съел целиком самого себя. От его тела остался только скелет с маленькими кусочками мяса на плечах, куда он не смог дотянуться, и сердце, висевшее между ребрами. Он охотился за жителями соседней деревни, а так как обглоданные кости были неуязвимы, никто не мог убить его.

До классического вампира эти существа не дотягивают — они пожирают мясо людей, а не пьют их кровь, но сам процесс превращения в людоедов весьма впечатляет. В Европе тоже были зафиксированы случаи поедания самих себя. Вы не догадываетесь, кем были эти несчастные? Заживо погребенными!

По легенде, изложенной в «Церковных анналах» (XVI в.) Цезаря Барония, подобный казус произошел с императором Флавием Зеноном. После эпилептического припадка императора сочли мертвым и похоронили. Мучимый голодом в склепе он изглодал до крови свои руки. Иоанн Дунс Скот (по официальной версии, скончался от инсульта в 1308 г.), будучи погребенным в Кельнской церкви, изгрыз свои руки, в чем не преминули удостовериться вскрывшие его гроб свидетели (рассказ Кальме).

Георг Ландман в своем труде De Animantibus subterraneis (1657) перечисляет несколько случаев преждевременных погребений, происходивших в различных областях Германской империи на протяжении XIV–XVI вв. Очнувшиеся в могилах люди глодали собственную плоть и заглатывали саван. В Моравии заживо погребенный ухитрился добраться до лежавшего в соседней могиле трупа женщины и наполовину съел его. Бенард, магистр хирургии в Париже, на которого ссылается Кальме, побывав на церковном кладбище, увидел, как из гроба вынули тело монаха, за три или четыре дня перед тем погребенного. Монах грыз свои руки и скончался в то самое мгновение, как вдохнул в себя воздух.

Преждевременное погребение. Картина А.Ж. Вирца (1854).

В 1679 г. Филипп Pop предпринял попытку объяснить феномен «жующих в могиле» мертвецов тем, что телом покойника завладел дьявол. Позднее его книга вызвала бурные дискуссии, большинство участников которых обвинили автора в приверженности к выдумкам. Имелось в виду следующее широко распространенное в Германии и Польше поверье: если очнувшийся в гробу человек грызет свои руки и ноги, с ним происходит та же метаморфоза, что с героями индейских мифов. Такой человек превращается в нахцерера (нем. Nachzehrer; от nach — «после» и zehren — «истощать»), существо, занимающее промежуточное положение между вампиром и зомби. К числу нахцереров относились не только жертвы летаргии, но и самоубийцы, утопленники, погибшие в результате несчастного случая — в общем, традиционные кандидаты в нечисть. Правда, в людоедстве нахцерера не обвиняли, а только в умении заражать людей смертельными болезнями на расстоянии и лишать их жизненной силы.

Поскольку погребением заживо, как будет видно позднее, объяснялась вера в вампиров, информация о таких погребениях тщательно собиралась в XVIII–XIX вв. Доктор Иоганн Еллизен, издавший в 1801 г. в Петербурге книгу «Врачебные известия о преждевременном погребении мертвых», предлагал вниманию читателя «достовернейшие известия о 52 человеках, которые погребены были живыми; о трех погребенных живыми и проглотивших часть покрывала; о 16 исцарапавших и изгрызших себе в гробу руки и пальцы; о пятерых, разбивших себе головы, и других, кои выдрали у себя волосы и исцарапали лицо и грудь».

Необходимо подчеркнуть, что целенаправленного пития крови в гробу или склепе не наблюдалось — она лишь заглатывалась вместе с плотью. Поэтому правильнее говорить о людоедстве заживо погребенных, а не об их вампирских наклонностях. Да и в мифах пьющие свою кровь становятся именно людоедами.

 

Ведьма и колдун

Восточные славяне нередко путают колдуна с упырем, а иногда величают последнего начальником всех колдунов и ведьм. Колдун пьет кровь, заделавшись «ходячим» покойником. Ведьма же занимается этим еще при жизни (хотя ее сопоставляют с Бабой Ягой, «живым» мертвецом). Она сосет кровь из взрослых людей и животных, но в основном нападает на младенцев. О приеме внутрь себя младенческой крови шла речь уже в первом подробном описании договора с дьяволом из книги Иоганна Нидера (1435).

У Апулея две колдуньи Пантия и Мероя выкачивают кровь из мужчины по имени Сократ и аккуратно, не уронив ни капли, сливают ее в сосуд и в мех. Рассказчик говорит о совершающемся жертвоприношении, поэтому не стоит удивляться, что ведьмы не пьют эту кровь — она предназначена для иных целей. Рану они затыкают губкой, а когда на другой день губка выпадает, Сократ валится на землю, обратившись в «иссохший, изможденный, отталкивающий труп, кожа да кости» (Золотой осел 1:13, 19).

На шабаше, описанном в «Молоте ведьм» (1487), ведьмы уже сами выпивают кровь убитого мальчика. Смерть от малокровия, настигшая ребенка, лежащего в колыбели, в XV–XVII вв. приписывалась ведьмам, а не упырям. «Ведьмы обещают жертвовать маленьких детей, убивая с помощью чародейства по одному в месяц или высасывая их кровь каждые две недели», — писал в своем труде Compendium Maleficarum (1626) странствующий монах Ф.М. Гваццо. Подобно евреям, ведьма наносила укол иголкой под ногтем новорожденного младенца и сосала кровь из ранки.

История жизни великого колдуна и убийцы Жиля де Рэ (1404–1440), несмотря на переполненность изуверскими подробностями, не дает оснований подозревать его в питии крови. Добытая Жилем кровь детей используется для «кормежки» вызываемого им демона. Алхимические опыты с кровью и написание магической книги кровавыми чернилами лежат на совести авторов легенд о Синей Бороде.

Любопытный случай произошел в 1591 г. в Астрахани. Участие в нем принимали не ведьмы, а ведуны. Ввиду скоропостижной смерти царевича Мурат-Гирея в Астрахань был послан думный дворянин Е.М. Пушкин. На организованном им следствии выяснилось, что Мурат- Гирея погубили лекари, присланные «басурманами» из Крыма. По признанию колдунов, они не только портили царевича, царицу и слуг, но и пили из них кровь, когда те спали.

Лапландские ведьмы. Картина И.Г. Фюсли (1796).

С пробуждением интереса к вампиризму образ кровососущей ведьмы отступает на второй план. Кое-где она еще попадается, но уже мертвая, то есть родственная вампиру. Например, в Дербенте (Дагестан) в XIX в. ведьма, перевернувшаяся в гробу на похоронах, была заподозрена в смерти ребенка, на чьем теле врач обнаружил следы зубов. Гроб откопали — старуха лежала лицом вниз в покрасневшем от крови саване. К ней хотели применить «вампирскую» меру — вбить осиновый кол в туловище, но врач, пощупав труп, решил, что он холодный и «живым» быть не может. Над старухой прочли молитву и зарыли могилу опять, но сверху все-таки забили три осиновых кола.

Наследниками ведьм и колдунов могут считаться нынешние поклонники дьявола, но и они предпочитают идентифицировать себя как вампиров. В 2002 г. суд Бохума (Германия) приговорил двух сатанистов — 26-летнего Даниэля Руда и его супругу 23-летнюю Мануэлу — соответственно к 13 и 13 годам лишения свободы за убийство 33-летнего Франца Хаагена. Супруги вырезали на животе убитого ими Хаагена сатанинскую пентаграмму, прижгли труп сигаретами, выпили из него кровь и — в соответствии с сегодняшними представлениями о вампирах — занялись сексом в обитом шелком гробу, где обычно спали. Даниэль и Мануэла признались, что услышали «приказание Сатаны», потребовавшего принесения жертвы. Они следовали примеру не античных, а средневековых ведьм, дерзновенно вкушавших кровь человеческой жертвы.

 

Тиран, маньяк, безумец

Львиная доля кровососов среди живых людей — убийцы. Убивают ли они своими руками или отдают приказ об убийстве, в любом случае они заинтересованы в крови, а питие крови мертвеца их не пугает. В этой главе мы поговорим о знаменитостях, которым была приписана жажда крови. Мы не можем обойти вниманием ни Дракулу, ни Елизавету Батори — хотя кровь они не пили, их образы оказались навечно привязаны к образу вампира.

Цепочка сильных мира сего, желающих подобно «царю Египетскому» искупаться в человеческой крови или испробовать ее на вкус ради выздоровления и омоложения, тянется через все Средневековье к XVII столетию.

Симеон Метафраст, Михаил Глика, Никифор Каллист, Георгий Кедрен и армянский писатель Моисей Хоренский рассказывают историю, происшедшую с императором Константином Великим (272–337). В пору своего язычества он был поражен проказой в наказание за преследования христиан. Жрец Юпитера Капитолийского (у Кедрена — еврейский врач) посоветовал ему искупаться в детской крови. Собрали детей, но плач матерей растрогал Константина, и он объявил, что лучше пусть страдает он один, чем причинять страдания стольким людям. Больной отправился к папе Сильвестру I, тот посоветовал ему креститься, и после совершения таинства проказа спала.

В одной из легенд проказа настигает английского короля Ричарда Львиное Сердце (1157–1199). К его услугам — лекарь-еврей, советующий не только принять кровавую ванну, но и уничтожить «внутренний зародыш болезни», для чего нужно вынуть сердце ребенка и «съесть и проглотить теплым и сырым».

Швейцарский гуманист Ансельм (Валерий Рюд) первым пустил в ход байку о любви к крови французского короля Людовика XI (1423–1483), чья репутация тирана базируется на выводах прогрессивной историографии. В 1520 г. Ансельм написал о Людовике: «Когда он сильно заболел, то испытал всевозможные средства, в частности, по прихоти употребил много детской крови». В XVIII в. мысль швейцарца подхватил французский историк-иезуит Г. Даниэль, в духе времени приписавший королю вампирские повадки: «Ему давали пить кровь от нескольких детей в надежде, что это питье сможет исправить его испорченную кровь и восстановить его прежнюю силу». Наконец, немецкий поэт Ф.М. Клингер, чья драма «Буря и натиск» дала имя целой литературной эпохе, включил Людовика в свой роман «Фауст, его жизнь, деяния и низвержение в ад» (1791). Король пьет кровь младенцев «в безумной надежде, что его старое, дряхлое тело помолодеет от свежей и здоровой детской крови».

Людовик угодил в число кровопийц из сугубо политических соображений (в следующем разделе мы столкнемся с целой толпой таких «вампиров»), и предъявленные ему обвинения представляются вдвойне абсурдными с учетом неприязни короля к тайным снадобьям и придворным астрологам. Симон де Фарес, составитель сборника трудов всех знаменитых астрологов той эпохи, жаловался на недоверие Людовика к их писаниям и предсказаниям, не одобренным Церковью.

Людовик XI. Портрет работы неизвестного художника XV в.

Солидная порция обвинений досталась папе Иннокентию VIII (1432–1492) — передовые историки мстили ему за буллу (1484), направленную против ересей и колдовства. Выяснилось, что у самого святого отца «рыльце в кровушке». Он заботился не только о незаконнорожденных детях, но и о собственном драгоценном здоровье. У Ф. Грегоровиуса врач-еврей предлагает за деньги перелить умирающему папе кровь трех десятилетних мальчиков, заручившись их согласием, но папа не дает своего одобрения и отталкивает от себя коварного искусителя. А печально знаменитый Л. Такс иль утверждал, что кровь папе все-таки влили, причем ценой смерти мальчиков, о которой он знал.

Менструальная кровь была противна европейцам, а вот корейский герой Квак Чеу (1552–1617) пропитывал ею свою одежду, получив в народе имя Генерал в Красных Одеждах. Никто генерала за это не проклинал, так как в его поступке был смысл: темная женская энергия Инь делала доспехи неуязвимыми для японского огнестрельного оружия, воплощавшего мужскую энергию Ян.

Упомянутых деятелей вампирами не обзывали. Зато вампирские лавры достались валашскому господарю Владу III Дракуле, или Цепешу (1431–1476). По иронии судьбы в особой приверженности к крови Влад не был замечен ни при жизни, ни в большинстве последующих легенд, исказивших его облик. О нем вспомнили благодаря Б. Стокеру, создавшему образ вампира — графа Дракулы, слабо зависящий от исторических реалий.

Мы коснемся только тех деталей биографии Влада, реальной и мифической, которые можно привязать к вампиризму. Все остальное читатель может почерпнуть из жизнеописаний Дракулы, изданных на русском языке.

Начнем с двух прозвищ Влада. Прозвище Дракула(рум. Draculea, Dracuglia, Draculye, Dragulya, Drakulya) он унаследовал от своего отца, звавшегося Влад II Дракул. Сначала отца и сына величали Дракул Старший и Дракул Младший, но потом у сына возобладала уменьшительная форма.

Румынское слово dracu происходит от латинского draco, draconis — «дракон». Оно приклеилось к имени Влада II после его вступления в 1431 г. в рыцарский орден Дракона, созданный в 1408 г. в качестве преемника сербского ордена Дракона святого Георгия Победоносца. Название, оскорбляющее слух средневекового христианина, членов орденов почему-то не смущало. Главной их целью была провозглашена не борьба с турками на вражеской территории и организация Крестовых походов, а убийство султана Мурада I (у первого ордена) и защита императора Сигизмунда Люксембургского и Венгерского королевства от турецкого нашествия (у второго). Первая цель была достигнута на Косовом поле 28 июня 1389 г., но победу турок она ничуть не умалила. А вторая потеряла свое значение после смерти престарелого Сигизмунда в 1437 г.

Сигизмунд был душой своего ордена и, кстати, не брезговал занятиями магией. Орден имел два варианта эмблемы, впоследствии вошедшие в гербы не только потомков Влада II, но и венгерских семейств Батори и Ракоши. На первой эмблеме был изображен дракон в сопровождении креста, на второй, композиционно схожей с древним символом Уроборос, — дракон с хвостом, намотанным вокруг шеи (крест изображался символически у него на спине, а не в роли самостоятельной величины).

Эмблема Ордена Дракона.

В уставе ордена говорилось, что крест торжествует над драконом, который ассоциируется с врагами Церкви. Однако из эмблемы и названия это отнюдь не следовало.

А сербы и валахи так и вовсе не считали дракона ипостасью дьявола или образом врага. У древних даков верховный бог представлялся в виде дракона (змея) с волчьей головой. В балканском фольклоре змей, дракон — зачастую положительный персонаж, защитник рода, герой, побеждающий демона. Поэтому Влад II с гордостью носил эмблему ордена и часто помещал ее на свои печати и монеты. На башне архиепископской церкви Куртя де Арджеш, освященной в 1439 г., Дракул повесил резную табличку с изображением дракона, поражающего животное, похожее на льва. Уважение к этому символу он передал сыну.

Несмотря на приверженность к явно нехристианской символике, Влад II не был обвинен потомками в преступлениях и жестокостях. Не был изгоем и сербский князь (деспот) Вук Бранкович по прозвищу Огненный Змей, прославившийся почти в одни годы с Дракулой, хотя в одной из легенд ему приписывалось знакомство с «вилами и драконами». А вот Владу III прозвище его отца аукнулось дьявольской кличкой. Дело в том, что на румынском языке слова «дракон» и «дьявол» (dracu, множественное число draci — «черти») пишутся одинаково. Когда летописцы XV в. ополчились на Дракулу, они с легкостью обозвали его даже не сыном дьявола, а самим дьяволом.

«Сын дракона» переродился в «дьявола» уже в первом описании жизни Влада III на немецком языке в 1462 г. Это был акт мести со стороны одного из саксонских торговцев или их соратников, жителей городов Брашов и Сибиу, чьи права регулярно нарушались правителем Валахии. Почти сразу позорная кличка была подхвачена при дворе венгерского короля Матьяша Корвина.

Матьяш искал себе оправданий в глазах главы Римского престола. В 1459 г. папа Пий II призвал к новому крестовому походу против турок. Православный Влад откликнулся на призыв, а католик Матьяш проигнорировал его, по сути, присвоив себе выделенные Римом деньги. Он без труда нашел общий язык с купцами из Валахии, чьим прогрессивным вкусам претила вражда с турками. Во время пребывания в Брашове и Сибиу короля Венгрии убедили, что пошлины и ограничения, утвержденные Владом, наносят серьезный удар по благополучию королевства, лишая его крупного источника доходов.

Саксонцы, а вместе с ними и Матьяш приняли сторону Раду Красивого, младшего брата Влада, пообещавшего отменить постановления «дьявола». Раду много лет находился в почетном плену у турок, участвовал в их походах и, по некоторым данным, принял ислам. Он пользовался особой благосклонностью султана Мехмеда II, обожавшего смазливых юношей и мальчиков. Баловень судьбы занял престол Валахии, уплатив своему сердечному другу Мехмеду дань в размере 12 тысяч золотых дукатов, а «дьявола» Матьяш в 1462 г. засадил в темницу крепости Буда. Все остались довольны, а недоумевающему папе отправили три подметных письма, рассказывающие о дьявольских повадках Влада.

Игра слов «дракон» и «дьявол» быстро прижилась, об отце Влада III позабыли, и многим стало казаться, что прозвище с самого начала подразумевало негативную характеристику. Дьяк Ф.В. Курицын, возглавлявший в 1482–1484 гг. русское посольство к венгерскому королю и создавший, по мнению историков, рукопись «Сказание о Дракуле», именует дьявола «тезкой» Влада. В начале XIX в. У. Уилкинсон, английский посланник в румынских княжествах, не помня о «драконьих» корнях прозвища, приписывает валахам обычай называть дьяволом «всех людей, прославившихся своей храбростью, жестокостью или же мастерством». Фразу Уилкинсона почти дословно передает в своем романе Стокер.

Влад Дракула в образе Понтия Пилата. Картина немецкого художника родом из Трансильвании (1463).

Итак, на первом этапе мифотворчества Дракула превратился из «сына дракона» в «дьявола». Следующим актом, обусловленным дьявольской природой Влада, стала его трансформация в маньяка-убийцу. Шаблоны, уже встречавшиеся нам в байках о Жиле де Рэ, Салтычихе и других монстрах, расцвели пышным цветом и в легендах о Дракуле. По традиции изобилию слухов о преступлениях героя предшествовало его заключение под стражу.

Правда, еще в 1459 г. валашский авантюрист Дан, именовавший себя «князем всей Валахии», собирал жалобы «торговцев из Брашова и страны Барса», на чье имущество Влад наложил арест. По словам Дана, не ограничившись конфискацией, Дракула «схватил их и посадил на кол, всего 41 человек», а затем, войдя в раж, «собрал 300 мальчиков из Брашова и страны Барса, находившихся в Тырговиште и других городах Валахии, и решил, кого посадить на кол, а кого сжечь». Немецкий памфлет «История воеводы Дракулы» (1463), изданный в Вене Ульрихом Ханом, скорректировал эту информацию: во время пира в палатах Тырговиште 25 марта 1459 г. Дракула посадил на кол 500 человек. В этом же произведении описывались события Дня святого Варфоломея в 1460 г., когда Дракула расправился с валахами, живущими в деревне Амлас. Одних он сжег, других посадил на кол, а третьих приказал разрубить на мелкие кусочки, погубив в итоге более 30 тысяч (!) человек.

Таковы были первые сведения о казнях Влада, благодаря которым он получил свою вторую кличку Цепеш (от рум. cap — «кол»). Она впервые упоминается в 1508 г. в письме венгерского короля Владислава, тем не менее считается, что ее придумали турки, пораженные масштабом осуществляемых Владом убийств. Масштабы эти немногим уступали фантастическим цифрам немцев. Сотрудничавший с турками грек Лаоник Халкокондил описывал целую долину, усеянную крестами и колами, на которые было посажено «до 20 тысяч безжалостно замученных» мужчин, женщин и детей.

Рассказами о колах пестрили все без исключения книжонки о зверствах Дракулы. Страсбургское издание 1500 г. было украшено живописной сценой пиршества Влада под трупами пронзенных им людей. Обед на поле боя среди тел поверженных и казненных врагов приписывался и другим воинам той эпохи — трансильванскому воеводе Яношу Хуньяди, венгерскому полководцу Павлу Кинижи, а в следующем веке — Ивану Грозному с его опричниками. Но пир Дракулы, чьи слуги расчленяют человеческие тела, навевал мысли о людоедстве со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Помимо сажания на кол, Влад отметился следующими набившими оскомину забавами: 1) сжигал пленников, четвертовал, вешал, отрубал им руки, носы и уши, скальпировал, закапывал живьем в землю, расстреливал из луков, сбрасывал с крыш, травил собаками, разрывал на части лошадьми, размалывал мельничными жерновами, забивал в жерло пушек и стрелял ими; 2) устраивал аутодафе нищим и голодным, посвященные светлой памяти епископа Гаттона; 3) вспарывал животы беременным женщинам; 4) заставлял матерей кушать своих детей в жареном виде, а мужей — отрубленные груди своих жен; 5) варил людей в огромном медном котле, а цыган заставлял съедать сваренные тела соплеменников; 6) подавал знати раков, откормленных мозгами их родителей и друзей; 7) прибивал береты то ли итальянских, то ли турецких послов гвоздями к их головам.

Среди его зверств были и сексуальные. До Жиля де Рэ ему, конечно, далековато, но вот с Салтычихой он вполне может посостязаться. По информации Курицына, Дракула проявлял особый интерес к блудницам и юницам, лишившимся девственности. По его приказу им сдирали кожу, вырезали половые органы и втыкали раскаленный прут в зад.

Пир Дракулы. Гравюра немецкого художника (1500).

Издевательства над женщинами, равно как и болезненное пристрастие Дракулы к сажанию на кол, сей жизнеутверждающий символ, по версии историков Р. Флореску и Р. Макнелли, объяснялись его импотенцией. В отличие от своего братца-шалуна, Влад не славился чувственностью, но дети у него имелись, а по уверению Эрлихмана, были даже любовницы.

Ну а теперь остается сделать третий шаг. Дьявол, тиран и кандидат в людоеды наверняка упивался человеческой кровью. Но, увы, все данные о вампиризме Дракулы — плоды измышлений не сочинителей XV–XVI вв., равнодушных к вопросам крови, а позднейших историков, сделавших надлежащие выводы из старинных мифов.

Активное участие в сборе компромата на Дракулу принял миннезингер из Гамбурга Михаэль Бехайм, чей светлый путь оборвался внезапно и трагически — он был убит в пьяной драке или в отместку за оскорбление. Его стихотворение «О злодее, который звался Дракул и был воеводой Валахии» (1463) содержало важнейшее указание на «кровавость» Влада:

Погружением рук в кровь и поэтической гиперболой дело ограничилось. Но немецкие памфлеты упоминали также кровь невинных детей, заколотых Дракулой, которая обеспечивала защиту спрятанному им кладу (деяние в манере Жиля де Рэ). А безымянный турецкий летописец рассказывал о волшебном саде Дракулы в Тырговиште. Рядом с ним осуществлялись многочисленные казни, и из крови, пропитавшей землю, выросли яркие тюльпаны.

Кровожадность Влада нашла себе выход и после его заточения в темницу. Габриэль Рангони, епископ Эгера, обвинявший Влада в убийстве 100 тысяч валахов (цифра, как видим, значительно возросла), после 1476 г. сочинил анекдот о мышах, которых Дракула отлавливал у себя в камере, разрывал на части или втыкал в них куски дерева. Выдумки Бехайма и Рангони популяризовал Курицын.

В «Сказании» Влад услаждается (слово lust, использованное Бехаймом) кровью убитых людей, а в тюрьме, кроме мышей, расправляется с птицами.

В 1476 г. Матьяш выпустил Влада на свободу. Король Венгрии повзрослел, и его начала беспокоить ситуация на восточных границах королевства, лишенных сильного правителя, способного противостоять туркам. К освобождению Влада приложил руку и мудрый молдавский господарь Стефан Великий. Однако долго Влад не провоевал. За 15 лет тюремного заключения многие навыки оказались утеряны, к тому же против него был составлен боярский заговор, инициированный турками. В декабре 1476 г. (январе 1477 г.) Дракула был убит в бою при невыясненных обстоятельствах, а через пять лет султан узаконил за собой право утверждения господаря в Валахии.

Выход из темницы и гибель Влада в свою очередь породили ряд легенд, удостоверивших его вампирскую сущность. Предположительно одним из условий освобождения Влада был его переход в католичество. Согласно версии М.П. Одесского, перемена веры серьезно повлияла на посмертную репутацию Дракулы, ведь румыны считали вампиром того, кто отрекся от православия. Их поверье было теоретически оправдано: православные причащались Кровью Христа, а католики — нет. Следовательно, лишившийся Крови вероотступник должен был стремиться компенсировать «ущерб» с помощью дьявола, в чью власть он отдался. Хотя в XV в. упыря воспринимали скорее как колдуна и чернокнижника, чем как кровососа, Дракула вполне мог претендовать на это звание.

Поверье с течением времени менялось. Если верить П. Мериме («Константин Якубович»), в XIX в. вампиром мог стать даже православный, погребенный на католическом кладбище. Откуда нам известно, как воспринимали смену веры современники Дракулы? С неменьшим основанием можно предположить, что римскую веру принял отец Влада — Влад II. Об этом свидетельствует не только его пылкая преданность ордену Дракона, но и составленный им список привилегий монахам- францисканцам, дающий право на свободное исповедание католичества в Валахии (версия М. Казаку). Однако «дракона» валахи не подозревали ни в сделке с дьяволом, ни в вампиризме.

Обстоятельства смерти Дракулы в точности не установлены. Согласно данным его современника Леонардо Ботта, посланца герцога Миланского в Вене, Влад был «порублен» вместе со своей маленькой армией превосходящими силами противника. По мнению польского хрониста Яна Длугоша, Дракулу предал один из его слуг — турок, подкупленный Мехмедом II. Во время сражения он подкрался к Владу со спины и снес ему голову ударом сабли. Турецкий источник тоже говорит об отрубленной голове Влада, посланной султану. «Анналы» монастыря Мелка (1477), не вдаваясь в детали сражения, уверяют, что Дракула был «убит своими же приближенными». Наконец, в «Сказании» Курицына люди Дракулы, по ошибке приняв своего вождя за турка, пронзают его «многими копьями». Протыкающие тело копья и отделенная от него голова дали повод Одесскому сравнить смерть Влада с фольклорной расправой над вампиром.

Неясна также ситуация с могилой валашского господаря. Большинство специалистов сходятся в том, что он был захоронен в православном монастыре Снагов на одноименном озере. Но позднее там были обнаружены две или даже три могилы! Первую демонстрировали посетителям монахи в XIX в. Она представляла собой камень, врезанный в плиточный пол монастырской церкви. Надпись на нем давно стерлась, но, по заверению монахов, под камнем покоились останки Влада, положенные туда для того, чтобы входящие попирали прах грешника. Вторую могилу, расположенную напротив алтаря, раскопали археологи в 1932–1933 гг. В ней не было ничего, кроме мусора и костей «невиданных зверей». Археологи решили исследовать пространство вблизи пустой могилы и на глубине трех метров наткнулись на склеп.

Дальнейшая информация проверке не поддается. По словам ученых, в склепе находился прекрасно сохранившийся труп мужчины (с головой на плечах), одетого в роскошную одежду по моде XV столетия. Рядом с его руками лежала золотая корона, украшенная фаянсовыми пластинами с золотыми оттисками бирюзового цвета. Как только воздух проник в склеп, труп рассыпался в прах, его даже не успели сфотографировать. Ну а корона и другие сохранившиеся предметы впоследствии исчезли, и в музее остались только пуговицы и фрагменты ткани.

Из истории с могилой были сделаны очередные «вампирские» выводы. Осквернение пустой гробницы приписали монахам, перезахоронившим останки вампира на рубеже XVIII–XIX вв. Рассыпание в прах, напротив, было многими воспринято как свидетельство отсутствия в трупе вампирской нетленности. Но мы уже знаем, что свойства «ходячего» покойника не всегда присущи вампиру. Участь мертвеца из Снагова постигла, к примеру, красавицу Кларимонду, вампиршу из повести Т. Готье, после окропления ее тела святой водой: «Едва эта Божья роса коснулась бедной Кларимонды, как ее прекрасное тело рассыпалось в прах; осталась лишь ужасающе бесформенная кучка пепла и наполовину обуглившихся костей». В русской сказке Маруся, поговорив с упырем, «как плеснет на него святой водою — он так прахом и рассыпался».

Влад Дракула — праотец современного вампира- мужчины. Елизавета (Эржебет) Батори (1560–1614) по прозвищу Кровавая Графиня — одна из прародительниц вампира-женщины. Знаковый роман о ней не был написан, поэтому розыск о питии крови графиней всерьез не проводился. Однако подробности кровавых оргий Елизаветы позволяют включить ее в элиту мифических любителей крови. Дракула и Салтычиха действовали открыто и в основном на свежем воздухе. Елизавета по примеру Жиля де Рэ вершила свои злодеяния тайно, в молчаливых стенах Чахтицкого замка (ныне в Словакии).

Жиль отдавал предпочтение детишкам, Елизавета — юным девушкам. Как и Салтычиха, она активизировалась после смерти мужа Ференца Надашди в 1604 г., хотя есть версия, что начало убийствам было положено еще при его жизни. Говорят, Ференц даже обращался к жене с увещанием, предлагая ей помучить не девушек, прислуживающих по дому, а ни на что не годных турецких пленников, которым он и сам любил выпускать кровь. Но графиня отвергла предложение мужа — она следовала заветам Людовика XI и Иннокентия VIII, и девичья кровь требовалась ей для оздоровления духа и тела.

Современная интерпретация образа Елизаветы Батори (Г. Бонадьюс). Фото С. Канино.

Число жертв Елизаветы исчислялось сотнями (600–700 девушек), но не тысячами. Ей недоставало государственного размаха Дракулы и Ивана Грозного. Но подручные у графини имелись — после разоблачения трех ее служанок отправили на костер, а одному слуге отрубили голову. Сообщники заманивали в замок крестьянок, вскрывали им вены и сливали кровь в каменную ванну, где купалась графиня. Процесс выкачивания крови проходил медленно и сопровождался душераздирающими криками, пока оглохшая графиня не послала верных людей в Испанию. Те выкрали из застенков инквизиции «железную деву» — полую фигуру, составленную из двух частей и утыканную длинными шипами. Чудо инквизиторской техники облегчило труд подручных и поспособствовало нормализации атмосферы в Чахтице.

Авторы позднейших легенд, озабоченные моральным обликом графини, несколько завуалировали роль слуг. По их данным, Елизавета сама собирала кровь, подвешивая жертву на крюк, разрезая ее кожу ножницами или кромсая бритвой. Иногда она набрасывалась на девушек с иглой в руке (орудие евреев), колола их, а потом зубами вырывала из тел куски мяса. Эти манеры отвечали новому облику Кровавой Графини, приближенному к вампирскому.

Читатель, ознакомившийся с мифом о Салтычихе (см. «Привидения русских усадеб»), должен помнить о его фрейдистских оттенках, получивших развитие в недавнее время. То же произошло с мифом о Елизавете. А. Бехтерев, с пафосом повествующий о вырождении рода Батори — сборища эпилептиков и пьяниц, маньяков и подагриков, — приводит весьма любопытные сведения о самой графине. Оказывается, в 14-летнем возрасте она родила сына от лакея (Салтычиха забеременела от простолюдина в зрелые годы). Надашди, за которого ее срочно выдали замуж, увидел однажды голую крестьянку, привязанную к дереву в саду и облепленную мухами и муравьями. Елизавета вымазала ее медом, чтобы «проучить за воровство» (очевидно, после этого довольный муж прекратил увещевать жену). Кроме того, графиня сажала девиц на муравейник, обливала на морозе водой, отрезала им губы и уши (почему не груди?) и заставляла их кушать. Помните страстные вскрикивания Салтычихи? Они оглашали и своды пыточной комнаты в Чахтице: «Бей ее! Еще! Еще!» У К.Н. Николаева графиня Батори — лесбиянка, да еще и с астрологическим уклоном (лесбиянство она могла перенять у вампирш из кино 1960—1970-х гг.).

А теперь черты, роднящие графиню с Жилем де Рэ. Она вела дневник, где фиксировала свои злодеяния с указанием примет замученных девушек (у Ивана Грозного, кстати, тоже был синодик). Алхимией она не увлекалась, дьявола не призывала, но имела волшебное зеркало, а омывшись в девичьей крови, воспаряла на крышу дома и часовни. Граф Дьердь Турзо, прибывший в Чахтице в декабре 1610 г., нашел там необходимые улики: тазы с высохшей кровью, клетки для пленниц, разломанные части «железной девы».

Хотя суд над графиней не состоялся (ее поместили под домашний арест), некоторые историки вынесли ей, как и Жилю, оправдательный вердикт. Снова не обошлось без интриг недоброжелателей (Турзо) и происков церковников. Турзо зарился на земли Батори, а католическая Церковь, по обыкновению, вредничала. Во-первых, испанцы потребовали вернуть назад ценный автомат, но получили из Венгрии лишь обломки. Во-вторых, венгерские иерархи поучаствовали в разделе имущества опальной графини. В-третьих, Елизавета была протестанткой, что автоматически переводит ее из разряда виновных в разряд пострадавших за веру.

Продолжатели дела Дракулы и Кровавой Графини действовали скромнее. Зато их репутация вампиров сомнению не подлежит. В Сербии известностью пользовались Михайло Катич и Сава Саванович. Катич жил в XV в., состоял в ордене Дракона, очаровывал женщин и пил их кровь. Саванович был героем популярного романа «Девяносто лет спустя» (1880) писателя М. Глишича, но о нем позабыли вскоре после выхода в свет «Дракулы» Стокера. В Российской империи курсировали слухи о киевском полковнике Антоне Михайловиче Танском (?-1742), грабителе и нечестивце, утопившем в Днепре афонских монахов и проклятом за это специально приехавшим с Афона архимандритом. В соответствии с украинской традицией мертвый полковник не выпивал кровь людей, а бродил и стонал, наводя ужас на всю округу.

По мере того как СМИ обращаются к теме маньяков, психопатов и уголовников, в обществе появляются люди, действительно пьющие человеческую кровь. В 1861 г. в Швейцарии был казнен некий Белленот, убивший женщину, чтобы выпить ее кровь. Однако, будучи эпилептиком, он не позиционировал себя как вампира, а ссылался в свое оправдание на практику лечения падучей. В 1871 г. церковный сторож Петр Вороженцов из деревни Бобинское (Вятская губерния) взял из свежей могилы кровь младенца в качестве лекарства от болезни и выпил ее, смешав с вином.

Французский доктор Т. Паскаль в книге «Семь принципов человека» рассказал о даме преклонного возраста, жившей в 1868 г. в Париже. Она нанимала на службу молодых компаньонок, те начинали чахнуть на глазах и быстро умирали. Отец одной из девушек обратился в полицию, и к даме был прислан врач, решивший, что с ней опасно оставлять наедине детей и молодых особ. Подозреваемая была вынуждена уплатить солидную компенсацию девушке и ее отцу, а вскоре после этого скончалась. Случай с дамой-кровососом лег в основу рассказа М.Э. Брэддон «Добрая леди Дакейн» (1896).

Кровопийцы XX столетия, оценившие внимание публики к их персонам, с гордостью именовали себя вампирами. Елизавета Батори пренебрегала турками, а Фриц Хаарман (1879–1925) из Ганновера ввиду своей сексуальной ориентации, наоборот, считал женщин «вместилищем порока и распространителями венерических заболеваний» и брезговал их кровью.

Фриц Хаарман. Фото 1924 г. Взятый под стражу «вампир» с гордостью позирует фотографу.

Он выбирал себе партнеров, приводил их домой и после любовных утех душил, перегрызал горло и лакал кровь. Всего он убил от 24 до 27 юношей. После объявления смертного приговора он рассмеялся и крикнул: «Я все равно вернусь! Вы же знаете, что вампиры бессмертны!»

Еще один немец, Петер Кюртен (1883–1931) в большей степени отвечал фольклорному типу вампира, чем Хаарман.

Объектом его внимания были молодые женщины и дети, у которых он выпивал кровь из горла и других частей искусанного им тела. Будучи завлечен видом крови, Кюртен тем не менее насиловал своих жертв. От выпитой крови его тошнило, но он продолжал поглощать ее. Бравируя своими преступлениями, Кюртен признался в 69 убийствах, значительная доля которых была им выдумана.

Петер Кюртен. Фото 1930 г.

Атласский Вампир из Стокгольма получил свое имя по названию района, в котором в 1932 г. было совершено убийство проститутки. Сначала убийца вступил в сексуальный контакт с жертвой, а затем размозжил ей череп тяжелым предметом. В комнате проститутки был найден окровавленный ковш, из которого предположительно пили кровь.

Кровавую Графиню навела на мысль об омолаживании случайно попавшая ей на кожу кровь служанки. Британец Джон Хэйг (1909–1949) пережил эмоциональное потрясение, ненароком слизнув кровь во время автомобильной аварии. Хэйг был во многом продуктом своей эпохи, бредившей о вампирах древности, устремленных к мистическому идеалу. Вряд ли он имел в виду легендарных евреев, чьим способом выцеживать кровь через трубочку пользовался. Да и сам факт пития крови Хэйтом, убившим не более девяти человек, так и не был установлен судом, ведь тела жертв убийца растворял в серной кислоте. Изнасилованиями он не занимался.

Лавры некрофила достались Ричарду Чейзу (1950–1980) из Сакраменто (Калифорния), насиловавшему трупы убитых им женщин (всего убито шесть человек), выливавшему из них кровь в ведро (как упырь из русской былички), обливавшемуся ею и пившему ее в небольших количествах. Кроме того, он выпил кровь двух убитых им щенков, заслужив в итоге прозвище Вампир из Сакраменто.

Больные, не удостоившиеся славы серийных убийц, хотя и апеллировали к традициям древности, пользовались установками массовой культуры XX столетия, к этим традициям отношения не имеющими (о них пойдет речь в следующем разделе). Так, Сальваторе Агрон из Нью-Йорка, казненный за убийства в 1959 г., выряжался в костюм популярного актера Б. Лугоши, игравшего стокеровского Дракулу. Однако кровь жертв Агрон не сумел заставить себя выпить, по иронии оказавшись в этом сродни историческому Дракуле.

Джеймс П. Рив, застреливший в 1980 г. свою бабушку и выпивший ее кровь, слышал голоса призывающих его вампиров как раз в ту пору, когда усилиями Э. Райс и других писателей на свет родились вампирские сообщества. Австралийка Тресси Виггинтон, осужденная за убийство в 1991 г., утверждала, что она, будучи вампиром, с удовольствием пила кровь не только своей жертвы, но и друзей. В 1996 г. во Флориде группа «вампиров» во главе с Родериком Ферреллом совершила двойное убийство, вызвавшее большой резонанс.

 

Животное

Напоследок мы коснемся редких случаев пития человеческой крови животными, а не людьми. Образы животных, зоологические и мифологические, наложили отпечаток на современные представления о вампирах.

Подавляющее большинство кровососущих тварей в зоологии — это насекомые: комар, слепень, овод, москит, клещ, вошь, клоп и др. Инстинктивная жажда крови, ее опьяняющее воздействие, лишающее кровососа бдительности («слепота» самки слепня), коварная маскировка и раздувание насыщенного кровью тела (клещ), обезболивание места укуса (клоп) во многом напоминают вампирские повадки.

Миссис Эмворт. Иллюстрация В. Финлэя (1940-е гг.).

В рассказе Э.Ф. Бенсона «Миссис Эмворт» (1922) ранки на шее, оставленные зубами вампира, выглядят как след от укуса крупного черного комара, оттого герою кажется, что «какое бы окно я ни открывал, лицо миссис Эмворт парило перед ним точно беззвучный черный комар, от чьего укуса невозможно уберечься». Но вампир принимает вид насекомого, если только гипнотизирует жертву (гипноз войдет в моду с середины XIX в.), иначе ей легко раздавить кровососа. Например, в рассказе В. О’Салливана «Желание» (1898) красные глаза жука-кровопийцы притягивают героя, «впиваются в него, словно зубы». В фольклоре вампир оборачивается волком или птицей, в литературе — летучей, мышью, но никак не презренной букашкой (исключение — румынский морой).

Сравнение вампира с пиявкой дальше метафоры не заходит. Между тем пиявка, как и древние духи, любящие кровь, может не только присасываться к коже, но и проникать внутрь организма, например в дыхательные пути, желудочно-кишечный тракт. Та же способность приписывается обычной ванделии — маленькой прозрачной рыбке, водящейся в реках бассейна Амазонки. Рыбка-паразит заплывает в жабры крупной рыбы, протыкает расположенные там кровеносные сосуды своими колючими выростами и питается вытекающей кровью. Индейцы уверяют, что она может заплыть в анальное отверстие, в вагину и даже в пенис обнаженного человека до самого мочевого пузыря. Человек будет страдать от сильных болей, а упившаяся кровью рыбка погибнет, не имея возможности выбраться наружу.

Известные науке птицы не потребляют человеческую кровь, но некоторые виды чистильщиков выпивают кровь насекомых-кровососов (волоклюй) или других птиц (вьюрок с Галапагосских островов).

Согласно данным ученых, летучие мыши Vampyrum spectrum, обитающие в Центральной и Южной Европе, ничью кровь не пьют, а питаются плодами растений, насекомыми и мелкими позвоночными. Согласно поверью некоторых славянских народностей, такая летучая мышь может ночью напасть на спящего человека и, прокусив ему горло, выпить его кровь. Судя по всему, поверье это возникло уже после включения вампира в число персонажей европейского фольклора. В старинных преданиях о кровососах летучая мышь не фигурирует. Ее латинское имя означает «кажущийся вампир, вампир-призрак».

То есть действует она неприметно — может, ученым не хватило наблюдательности? — и кровью не объедается, иначе в воздух ей не подняться.

Летучая мышь-вампир в зоопарке города Денвера (США).

Признанные наукой кровососущие летучие мыши живут в Центральной и Южной Америке от Мексики до Северной Аргентины. Они отнесены к подсемейству десмодовых. Эти твари питаются кровью других млекопитающих, в основном — крупного скота, но могут напасть и на отдыхающего человека. Они прокусывают кожу и высасывают кровь через некое подобие трубки, в которую свернута нижняя часть их языка. Жертва не погибает от потери крови, но вполне может заразиться от кровососа бешенством, переносчиком которого он является.

Индейцы считают этих мышей родственниками демонов или самими демонами. В поверьях народа агуаруна (Перу) летучие мыши возникают из крови уничтоженного людьми семейства демона. Этот демон был женат на земной женщине и, взбешенный тем, что она не давала ему пить кровь, обезглавливал людей. Племя коги (Колумбия) связывает мышей-кровососов с женскими менструациями. Если в Европе на кровь, вытекающую из женщины, слетались злые духи, то в Южной Америке этим занимаются летучие мыши. «Тебя укусила летучая мышь?» — спрашивают у девушки, достигшей половой зрелости, чтобы узнать, начались ли у нее месячные.

Пеликан поит кровью птенцов. Миниатюра Даремского бестиария (XIII в.).

От науки перейдем к мифологии. Здесь перед нами сразу встает серьезная проблема. Как отделить животное от того, кто под него маскируется? Например, у южных славян мара может обернуться бабочкой и в таком виде душить спящих и сосать их кровь. Чрезвычайно важна информация об античных совах-сипухах, но эти безобидные птицы были случайно приняты за демоническое существо — стригу.

В мифе саамов к загривку старика прицепляется мерзкая лягушка (или паук), грозящая высосать из него кровь, если он не возьмет ее в жены, а прежнюю жену прогонит. Требование лягушки доказывает, что на самом деле она — ведьма Оадзь. А вот на спящего в гостинице французского маршала Морица Саксонского напал настоящий паук — черный и крупный. Он влез ему на грудь и сосал кровь. Денщик маршала ухватил щипцами отяжелевшую от крови тварь и швырнул ее в горящий камин.

Жажда крови присуща птенцам орла (Иов. 39: 30). В бестиариях самец или самка пеликана, разодрав свою грудь, каплет кровью на мертвые тела птенцов и воскрешает их. В романском искусстве пеликаны могут поить своей кровью и человека. Символически эта птица уподобляется Христу.

Ворону же впору уподобить дьяволу. Красноватые края ее клюва объясняются тем, что она хотела выпить кровь, капающую из ран распятого Христа, за что и была проклята Богом. Ворон до сих пор просит крови и поэтому кричит «Кров!» или «Крыви!». Такова версия русских. Болгарам и полякам слышится в его крике призыв к похоронам — «Гроб!» или даже «Труп!». Одно из болгарских наименований ворона — гробник — иногда присваивают вампиру. В Болгарии кровь некрещеных детей пьет также кулик.

В околонаучных кругах XVIII в. бытовало мнение о кроте и рыси, умеющих сосать кровь людей (трактат Кальме), но в легендах оно не нашло отражения. В одной из версий ирландской саги о смерти Кухулина кровь раненого героя пьет выдра. Псы в Библии лижут кровь убитых (3 Цар. 21: 19; 22: 38; Пс. 67: 24) и струпья праведного Лазаря (Лк. 16: 21). Китайцам известны собаки-оборотни (чэн-чэн), которые «крадут печенку и кровь людей и кормят ими Небесную собаку» («История южных династий»). В русской сказке «Девушка и медведь» лесной хищник высасывает кровь девушек. В мифе варрау (Венесуэла, Суринам, Гайана) ягуар лижет менструальную кровь своей возлюбленной. В мифе тукуна (Бразилия, Колумбия, Перу) вожак обезьян колотит себя по носу, собирает текущую кровь в чашу и жадно ее выпивает, нахваливая домашнее пиво (как видим, пиво из крови делали не одни казаки).

По сведениям М.М. Забылина, в гриву лошади на конюшне забирается ласка и сосет ее кровь. Обличье ласки умели принимать ведьмы. Ну а феномен кровососущего фамильяра мы уже рассмотрели. Вид самого животного, под которым скрывается дьявол, здесь абсолютно неважен (у борцов с ведьмами существовала иная точка зрения, о которой скажем позднее).

Героев изложенных мифов вряд ли можно считать заядлыми кровопийцами. Но одно животное обладает устойчивой связью с кровью. Речь опять о змее. Средневековые бестиарии повествуют об эморрорисе, выжимающем из человека кровь и лишающем его жизни. Французский поэт Филипп Танский (XII в.) так излагает свойства змея:

С подачи Клеопатры змею накрепко привязали к женской груди, а питие крови заслонило вливание яда в тело жертвы. Правда, сосет змей преимущественно молоко, но ведь в молоке содержится менструальная кровь. В результате с женщиной случается та же история, что и с жертвой вампира. В романском искусстве грешница Луксурия, наследница архаической богини со змеями, выкармливает грудью двух змей. Дама из «Римских деяний», в чью грудь впиваются змеи, быстро испускает дух. В сербской песне царица Милица, к которой летает змей, «невесела, бледна». Русская баба, встречающаяся по ночам с огненным змеем, «худеет, бледнеет, чахнет, болеет, теряет жизненные силы, становится замкнутой, молчаливой и умирает или находит способ избавиться от вредоносного любовника» (Л.Н. Виноградова).

Смерть Клеопатры. Картина К. Виньона (1650). Кажется, что острый язык змеи прокалывает человеческую кожу. Вскоре такой язык появится у вампира.

* * *

Из каких побуждений человек пьет кровь ближнего своего? Все случаи пития крови акцептором можно условно поделить на те, что предполагают согласие донора, и те, что связаны с насилием над ним. При первом условии кровь исполняет функцию жизни, при втором она может нести смерть или осуществлять связь с миром мертвых.

Обычно человек неохотно делится своей кровью. Поэтому среди кровопийц преобладают насильники. Добровольно поят кровью родители детей, побратим побратима, товарищ товарища — все они заботятся о душевном (кровном) сродстве, о солидарности душ.

Кровь мертвеца воздействует на психику античного кровопийцы и его врага на поле боя. Питие крови не всегда дает ожидаемый результат, и впоследствии от него отказываются, чтобы не обезуметь и не уподобиться мертвецу. Лишь на исходе Средневековья эта кровь перестает внушать страх: убийца лижет кровь убитого, эпилептик пьет кровь казненного и т. п. В монстра превращается человек, отваживающийся напиться собственной крови, но медики дозволяют это средство.

Напоив своей кровью инородные сущности, ведьма и колдун сталкиваются с необходимостью возместить утрату и пополнить запасы «корма». Особый смак состоит в том, чтобы выпить кровь еще живого человека, но грань между жизнью и смертью очень зыбка. Кровопийцы с того света привыкли к крови жертв, и их служители поневоле должны пить кровь мертвеца.

В сфере медицины нарушаются почти все религиозные и мифологические запреты на кровь. В погоне за жизнью, заключенной в крови, больной забывает о ее смертоносной функции. Показательно сходство между легендарными тиранами древности и страдальцами XIX столетия. Все они озабочены физическим здоровьем, не служат никаким духам, не занимаются «кормежкой». Позабыв о содержащейся в крови душе, они преследуют сугубо практические цели или потакают собственным страстям. В результате такой, с позволения сказать, охотник за кровью превращается в заурядного насильника, которого тошнит от крови, но который все-таки пьет ее, потому что «так делают вампиры». Попытки придать Дракуле и Кровавой Графине статус колдунов, а Жилю де Рэ — статус кровопийцы успехом не увенчались. Их «дьявольская» репутация обуславливается массовыми убийствами, а не питием крови.

О животных мы побеседовали лишь для того, чтобы убедиться в их незначительном участии в истории вампиризма. В вышеприведенном перечне кровососов ни одно животное не превалирует, и, к разочарованию поклонников тотема, должен заметить, что, скорее всего, животные переняли любовь к крови у духов (это касается и змея, схожего с прочими демоническими любовниками). Мифологическое животное выступает как объект для атаки кровопийцы или как средство для его маскировки. В то же время ряд повадок кровососов из мира зоологии был усвоен вампиром XIX–XX вв.