© Рисунки Н. Кочергина.

I

Два буйка качались на волнах среди непроглядной тьмы тропической ночи.

Чёрная вода, встречая препятствие, вспыхивала и обтекала буйки пылающими струйками жидкого огня.

Буёк с седыми волосами назывался Николаем Ивановичем Врагиным, профессором биологии. Вторым буйком был я. Между нами плыла тяжёлая решётка палубного люка.

Казалось, прошло несколько суток с того момента, когда мы после долгого колебания решились и спрыгнули в воду с борта горевшего парохода, сбросив сначала решётку люка. Вцепившись в неё, мы плыли рядом: решётка была слишком мала, чтобы выдержать тяжесть хотя бы одного из нас.

Рассвет наступил неожиданно. Вдруг потухли струи, из поредевшего мрака выступили плавно вздымавшиеся и опадавшие мутно-серые водяные бугры, грубая решётка, наши скрюченные пальцы, вцепившиеся в неё, и бледное, но спокойное лицо Врагина.

Гребя изо всех сил, мы старались теперь направить плот к суше.

Предрассветные сумерки в тропиках коротки, но солнце ещё не успело взойти, как мы подплыли к берегу настолько, что разглядели на вершине одной из дюн три неподвижные человеческие фигуры, похожие издали на вбитые в кочку колышки. Одна из фигур стала спускаться к воде.

Подплывая всё ближе и ближе, мы пристально вглядывались в фигуры на берегу. Европейцы или туземцы? Через полчаса мы могли оказаться спасёнными или… в плену. На западном берегу Африки возможно и это, что бы ни говорили те рассудительные люди, которые представляют себе весь мир чем-то вроде окрестностей Петергофа или Сестрорецка.

Приподнятый высокой волной, я увидел много ближе, чем ожидал, белую полосу — пену прибоя. На мелководье волны усилились.

Налетевшая большая волна, по пути подхватив на свой хребет и меня, с грохочущим рёвом далеко выкатилась на берег, разостлалась и пенистым потоком поспешно хлынула обратно. Задыхающийся, полуоглушенный, я оказался на мокром песке. Рядом, в пяти шагах, среди клочьев пены и бежавших луж, полз на четвереньках Николай Иванович.

Саженях в двадцати дальше, размашисто шагая, направлялись к нам трое в тёмных фуфайках. Двое передних были с автомобильными очками на глазах, третий — в пробковом шлеме. Европейцы! Концы длинных тонких удилищ упруго колебались над их головами. Успела промелькнуть нелепая догадка: пришли ловить рыбу.

С шипением и свистом чудовищного змея вырос очередной вал. Не успев повернуть головы, краем глаза я увидел на миг близко, почти у ног, высокую изогнувшуюся стену кипящей воды, пронизанную пузырьками пены. Свёртываясь наверху гигантской стружкой, стена нависла надо мною. Меня приподняло, завертело и швырнуло ещё дальше на берег. Сознание гасло. Ещё удар — и обильный пир крабам… При этой мысли, отчаянным напряжением собрав последние силы, я поспешно отполз на несколько шагов и, не подымаясь, долго силился глотнуть воздух, давясь от воды, попавшей в лёгкие. Голова кружилась, всё тело ныло.

II

Я медленно встал, шатаясь от слабости. И, ещё не подняв головы, заметил, что спешившие к нам на помощь стоят совсем рядом, в двух шагах.

Мой взгляд скользнул от ног к голове по фигуре ближайшего. Я похолодел. Это было так неожиданно, точно из высокой травы внезапно поднялась и замерла в зловещей неподвижности у самого лица страшная голова змеи.

Вместо ожидаемого мною человеческого лица было нечто невообразимо чудовищное. Принятое издали за автомобильные очки оказалось в действительности громадными выпученными бельмами — глазами величиною в блюдце. Глаза сидели рядом, вплотную, несоразмерно большие для маленькой по сравнению с ними головы. Они занимали всё лицо, выдаваясь из своих орбит выпуклыми фарфорово-белыми чечевицами.

Казалось, нет ни лба, ни щёк, ни скул — одни глаза! Два белых шара на шее, стержнем выдвинувшейся из плеч. Блестяще-белую эмаль выпученных бельм раскалывали пополам горизонтально, от края до края, тонкие чёрные трещины — щели сильно суженных зрачков.

Жёсткая складка плотно сомкнутого, безобразно громадного лягушечьего рта в грязно-зелёной коже, сухо обтягивавшей всю голову и свободную от глаз часть лица, придавала голове невыразимо свирепое выражение.

Разрез широкой пасти, загибаясь кверху, заканчивался в дряблых складках кожи под ушами. Выдающаяся вперёд, узкая и тупая, без подбородка челюсть нависала над жилистой шеей настороженной ящерицы.

Поражённое внимание, отвлечённое чрезвычайным, пропустило деталь: между глазами виднелось небольшое, неправильной формы отверстие — единственная ноздря. Точно принюхиваясь к чему-то, конвульсивно сокращались её нервные, более светлые края…

Если бы я увидел эту голову на туловище гада, не было бы того впечатления отталкивающей сверхъестественности. Но голова чудовища — на человеческом туловище! Смятенная, бессильная мысль билась, как птица в силках. Сон, сказка наяву не поддавались объяснению.

Глухо, точно из-за толстой каменной стены, доходил до ушей грохот прибоя.

Чувствуя, как земля колеблется подо мной, с ужасом смотрел я на гипнотизирующую маску чудовища. Немо и страшно, не шевелясь, глядело оно мне в лицо. И вдруг узкая щель зрачка мгновенно расширилась в овал, еле заметный золотистый обвод растянулся, сверкнул огнём.

Точно острое сверло со страшной быстротой завертелось в моём мозгу. Мгновенно потерявшие краски дюны и голова гада ринулись в бездну.

III

Царила тишина. Я открыл глаза. Перед самым лицом расстилался в блеске солнца мелкий красный песок, в нескольких саженях далее подымаясь вверх пологим голым скатом. Я лежал на боку в тени большого камня.

Голова ещё кружилась. Но сознание светлело. Я быстро сел, с изумлением осматриваясь. Море… Удивительно — море исчезло! Даже шума волн не было слышно. Я вспомнил о страшной встрече на берегу, но объяснил всё галлюцинацией, результатом, продолжительного нервного и физического напряжения. Чем другим можно было объяснить это, как не игрой расстроенных нервов? Но всё остальное ведь было. Где же берег, море?..

Сердце сжало ожидание неведомого. Я осторожно выглянул из-за камня. Шагах в десяти на песке лежали и стояли тюки в брезентах, жестяные ящики, матрацы и несколько больших сундуков полированного дерева.

Вытянув голову ещё дальше, я как обожжённый отдёрнул её обратно. Я опять увидел его. Он сидел на тюке среди груза. Выпуклый водолазный шлем закрывал его голову, но за дымчатыми стёклами я сразу разглядел фарфорово-белые глаза. Рядом стояло воткнутое концом в песок тонкое древко длинного копья.

IV

Первым побуждением было — бежать! Но как? Уползти по голому песку — детская затея. Укрываясь ящиками, прокрасться ему за спину и тогда перебраться за дюну? Как уйти незамеченным?

Я повернулся, пополз к другому концу тюка, заглянул за угол и окаменел от страшной картины. На брезенте, вытянувшись, лежало на спине неподвижное тело Врагина. Два чудовища склонились над ним, неестественно изогнув хребты, точно горбатые гусеницы. Одно медленно погружало в чуть вздымавшуюся грудь моего друга большую тонкую блестящую иглу. Другое поддерживало вытянутые и поднятые вверх руки Николая Ивановича.

Напрасной гибелью, безрассудством было бы пытаться спасти Врагина. Но… оставить его на страшную смерть под пытками? Я знал: воспоминание о проявленной трусости и подлости не перестанет давить меня до конца жизни.

Сознавая безумие поступка, я вскочил. Невольный крик вырвался из горла.

В тот же момент, пронзительно присвистнув, точно подброшенный пружиной, сидевший урод высоко подпрыгнул, изумительным прыжком акробата подскочил сажени на две ближе и, взмахнув копьём, направил его мне в грудь.

Тонкое древко качалось, как стальное жало рапиры. Я знал, что рискую вызвать удар малейшим движением. Мгновение я стоял неподвижно. Где-то близко защебетала птичка. Уроды, выпрямившись, смотрели на меня. В тишине мой обострённый слух уловил шум моря и резкие крики морских птиц. Значит, море не особенно далеко.

Лагерь был расположен между дюнами, во впадине. Песчаная могила… А может, не поздно уйти? Я как бы с усилием повернул рычаг в мозгу, подавляя эту мысль, и заставил себя пошевельнуться. В безнадёжном отчаянии приговорённого к казни я медленно подошёл к Врагину. Маленькое пятнышко краснело на его груди, под сердцем.

Я поднял его и понёс. Зачем? Не знаю. Я был заведённым автоматом. Третий раз в этот день всё происходящее казалось мне сном.

С мутнеющим сознанием, ежесекундно ожидая услышать дикий крик, принять боль удара, я медленно переставлял ноги в рыхлом песке. Тянулись секунды — ни окрика, ни звука нагоняющих шагов! Только невидимые птицы дюн усилили свист.

Неодолимо тянуло оглянуться — так тревожно было молчание. Но я шёл и шёл… Мимо проползли толстые искривлённые кактусы. И снова раскалённый песок… Наконец я оглянулся. Сыпучий шлейф холма заслонил вид на пройденный путь.

Нервное и физическое напряжение оборвалось сразу. Я выронил тело Николая Ивановича и упал без чувств.

Впрочем, я тотчас же очнулся и повернулся к Врагину. Красноватая точка расплылась в широкое пятно. Я положил руку на грудь и сейчас же снял. Сомнений не оставалось — я принёс труп. Риск был напрасен, они умертвили его! Там, на брезенте, Врагин ещё дышал.

Я поднял голову. Частью колоссального зеркального шара поблёскивала тёмно-синяя гладь спокойного океана. Синева, постепенно бледнея, сливалась с голубым небом. И на этом фоне — красные волны песка. Простор и великий покой пустыни.

От прибрежной полосы меня отделял ряд дюн. Со стороны берега на одну из них поднялись и стали спускаться в лощину четверо в шлемах, волоча тяжёлые мешки.

Лагерь виднелся саженях в сорока левее, в лощине. Там тоже шевелились фигуры. Значит, их не трое.

Ожидать помощи было неоткуда. Безучастный к своей судьбе и свершившейся судьбе Врагина, я машинально наклонился над ним. И широко раскрыл глаза. Врагин лежал на боку и ровно, глубоко дышал. Я лихорадочно осмотрел его вторично. Красноватое пятно заняло всю грудь. Я прикрыл голову спящего от палящих лучей, прилёг рядом и сразу заснул.

V

Проснулся я от неприятного ощущения пристального взгляда. Держа в руках своё копьё, глазастый урод стоял в трёх шагах, пристально вглядываясь мне в лицо, словно пытаясь что-то прочесть на нём. Совершенно инстинктивно я сжался, ожидая нападения. С минуту смотрели мы в глаза друг другу. Ни единой человеческой мысли, ни одного чувства не отражалось на этой живой маске.

Урод внезапно нагнулся, захватил горсть песку. Он указал на себя, в сторону моря, вверх и, отведя копьё и подбросив песок в воздух, пронзил на лету облако падающих песчинок. И неподвижно уставился на меня. Я тупо следил за его движениями. Что он говорил? Конечно, о себе. Но что? Быть может, о буре и молнии, ударившей в корабль? Я кивнул головой. Мой взгляд упал на конец опущенного копья, и дрожь омерзения пробежала по телу: пальчики зелёной лягушечьей лапки обхватывали прут.

Монстр повернулся, быстро, не, оглядываясь, зашагал к лагерю. Я проводил его равнодушным взглядом. Не пытаясь объяснить факты, я принимал их, и только.

— Довольно спать! — услышал я сквозь сон смеющийся голос Врагина.

На его голове тюрбаном был навёрнут рукав, оторванный от нижней рубашки. Он выплюнул зелёную жвачку и протянул мне кусок кактуса со стёртыми колючками.

— Хотите пить? Вместо воды пока. Да вот, — он оторвал второй рукав, — закройте голову!

С радостью я убедился, что Врагин остался прежним Врагиным.

Я со всеми подробностями рассказал ему происшедшее. Может, это неизвестное племя? Или болезнь — вроде пучеглазия?

Врагин покачал головой:

— Вряд ли. Это чужие… Идём к ним!

За извилистой лощиной открылся вид на лагерь. На тюках сидела одинокая фигура. Остальные пятеро суетились на большой дюне. Отражая солнечные лучи, поблёскивала и искрилась сеть огромной паутины, раскинутой между тонкими кольями. Да они плетут сеть!.. Часовой, повернув голову, следил за нашим приближением, но за оружие уже не хватался.

Опасность нам, по-видимому, не угрожала.

Встревоженно засвистали птицы.

— Тогда тоже?!

— Что? — не понял я.

— Свистали пичужки?

— Всё время. Но к чему…

— Они и тогда пересвистывались? — нетерпеливо перебил Врагин. — Ни слова не произносили? Значит, это они!.. И остальные отзываются… Отойдём… Пока.

Мы сели неподалёку. Я жевал и сосал кактус. Врагин строил догадки. Изредка у него срывались отдельные слова:

— Эволюция… Ящеры… Другой путь… Но шлемы?..

От лагеря донёсся дикий визг и скрежет, точно работала круглая пила.

Врагин вскочил, застонал и, хромая, побрёл к лагерю. Постоял там минут пять, повернулся и пошёл обратно.

— В большой ящик вертикально вставлен короткий стержень, на стержне со страшной быстротой вращается туманный шар. Звуки — из ящика. — Он молча сел и задумался.

Пронзительный звук, не смолкая до самого заката, метался по лощине.

— Скоро отлив. Пора! Идём за ужином.

Мы перешли дюну возле сети на кольях. Шесть воткнутых в песок никелированных прутьев метра в два длиною огораживали круглую площадку диаметром в три-четыре метра. В центре стоял седьмой прут — короче. Тонкие нити проволоки соединяли верхние концы всех семи прутьев.

Возвращаясь, мы несли наловленных крабов, ракушек и сухих чурбаков с берега. Солнце быстро садилось за дюну, косая тень ползла к нам. Тень доползла и до лагеря. Звуки мгновенно замолкли.

Мы сидели у костра и хрустели печёными крабами. В сумерках видно было, как торопливо поднялись на дюну пять фигур и исчезли за серым гребнем.

— Видели? Отправились. И заметьте: отлив. Вы говорили, — утром тоже во время отлива ходили. И носили. Идём на разведку! Может, отчасти и разрешим загадку.

В сгущавшейся темноте внизу перед нами расстилалась знакомая прибрежная полоса. Пять чёрных пятнышек, временами сливаясь в одно, быстро приближались к воде. Прямо впереди над низкими волнами отлива возвышалась обнажённая морем чёрная громада. Её можно было принять за плоский, но широкий подводный камень, если бы не туда именно направлялась пятёрка из лагеря.

— Их затонувший корабль.

— Корабль, да. Но их ли? Не наш ли? И груз вроде с нашего корабля, — возразил я.

Часа через полтора при свете звёзд они возвратились. Молча прошли мимо нас. Но… ушли пятеро, вернулись шестеро. Обсуждая это обстоятельство, мы направились к тлевшим углям. Врагин завернул в лагерь и принёс оттуда два больших шерстяных одеяла.

— Развязана целая кипа. Не отняли, — лаконично объяснил он.

VI

Через полчаса, перевернувшись на другой бок, я успел заметить, как на фоне звёздного неба над лагерем что-то громадное плотным чёрным облаком взметнулось вверх и почти мгновенно скрылось в вышине.

Вспышки на дюне привлекли моё внимание. Голубые, зелёные, синие искры перескакивали между светившимися кольями, танцевали в проволочной сети паутины.

Я разбудил Врагина. Приподнявшись на локтях, мы наблюдали за мерцанием разноцветных огоньков.

Яркий метеор плавно скользнул по звёздному своду, оставляя длинный след. Прямая черта тусклого света медленно таяла.

Внезапно Врагин вскочил:

— Скорее! Туда! К ним! Скорее! Скорее!..

В лагере неторопливо шевелились силуэты. Часовые? Или там вовсе не спали? Врагин замедлил бег, — стремительное приближение могли счесть за нападение. Но к нашему приходу отнеслись равнодушно.

Врагин порывисто схватил руку ближайшего, потом нагнулся, захватил горсть песку и повторил жест урода, разбудившего меня днём своим пристальным взглядом.

Эффект был поразительный. Нас окружили кольцом, разглядывая так, точно сейчас только увидели. Я придвинулся к Врагину, чтобы вместе встретить нападение. Совсем близко перед нами — страшные головы-глаза. Зрачки, раздвинувшиеся до размера стёкол больших карманных часов, отражали пляшущие искорки.

— Они недоброе задумали. — Мой голос осёкся. — Ведь это в высшей степени неосторожно… — Я не окончил.

Врагин сжал мне плечо и почти закричал от охватившего его возбуждения:

— Вы ошибаетесь. Поймите же, чёрт возьми! Они другого, реального, чужого мира. Они так же естественны и нормальны, как мы.

Непоколебимая уверенность звучала в его голосе.

Тёмное облако проглотило луну. В набежавшей тьме выявилось незаметное при свете луны неравномерно пульсирующее сияние, фиолетовым ореолом стоявшее над ящиком. Оттуда доносились тихий писк и чирикание.

Один подошёл к цилиндру, и вдруг пучок солнечных лучей залил лагерь.

Зрачки окружавших сузились опять в узкие разрезы, но весь облик их уже не казался мне теперь таким ужасным, как днём. Стоявший рядом прикоснулся к полированному ящику — крышка мягко отскочила вверх. Я увидел тщательно уложенные кипы бумаг.

Дрожь овладела мною. Мы стояли на пороге одной из тайн вселенной, приподнималась завеса неведомого мира, затерявшегося в звёздной пыли, в неизмеримой дали бесконечности.

VII

Открывший ящик взял узкий длинный лист и, указав на звёздное небо, передал нам. Я жадно впился глазами. Сверху была изображена спиральная туманность. Ниже второй рисунок показывал её ближе и уже не как туманность, а различимое звёздное скопление с маленьким квадратом, обведённым красной линией. На третьем рисунке — увеличенный красный квадрат с несколькими десятками звёзд, окружавшими небольшой синий треугольник, в котором была заключена одна звезда, ничем, впрочем, не отличавшаяся от других. На следующем — в большом синем треугольнике — горела голубым огнём яркая звезда, а ещё ниже — звезда ясно распадалась на две.

Мы как бы мчались с быстротою мысли, пронизывая бездну вселенной, приближаясь к какой-то определённой точке.

На последнем рисунке оба светила сильно увеличенной двойной звезды были так искусно раскрашены, что я, точно заглянув в трубу сверхтелескопа, увидел два — голубое и оранжевое — солнца.

Под рисунком была схема их солнечной системы — две крошечные точки-песчинки кружились вокруг своих солнц.

Нарисованные сбоку два кружка разного диаметра, соединённые тонкими белыми линиями с точками на схеме, указывали сравнительные размеры планет. Меньшая планета была ближе к своему оранжевому солнцу, чем планета голубого солнца.

Рисунки и чертежи, чрезвычайно понятные, дополняли друг друга.

Вероятно, подобные случаи были предусмотрены, и все эти листы с картами и рисунками были специально изготовлены для снаряжавшейся экспедиции, чтобы облегчить объяснения с обитателями других миров.

Развернули большой широкий лист с восемью плоскошариями. Серебристые области обозначали воду, — мы поняли это по жесту в сторону моря.

Меньшая по размерам планета имела только небольшой клочок суши, — коричневый островок среди сплошного океана планеты. О нём рассказывал дополнительный цветной рисунок. Густые джунгли ярко-зелёных растений странной формы — скорее, трава, чем деревья, — поднимались со дна на огромную высоту над поверхностью вод. Лодка с двумя сидящими большеглазыми существами давала представление, как громадна высота морских джунглей.

Развернувший лист красноречивым жестом обвёл кругом и заострённой металлической спицей нарисовал на таблице рядом с кружком планеты другой, почти равного диаметра, сравнивая величину Земли с размерами этой планеты.

На втором, таком же широком листе восемь плоскошарий показывали карту поверхности планеты голубого солнца, обитателями которой были они. Здесь, кроме суши и воды, имелось множество других обозначений: красные пятна, зелёные поля, жёлтые полосы, чёрточки, точки, квадратики и кружки разной окраски и размера пёстрым узором покрывали сушу и местами море. Прямые тонкие линии разного цвета перерезали воду. Пунктирные — сушу… Глаз открывал всё новые и новые знаки. Всё это ждало пояснений, поняты были только серебристые извивы рек.

Рядом посыпались сухие, щёлкающие удары, словно два больших пустых ореха часто бились один о другой.

Врагин выпрямился, как бы опомнившись.

— Слушайте, — заговорил он отрывисто. — Ночью взвился аэростат. Шар — вместо мачты беспроволочного телеграфа. Возможно, не первый. На дюне — звездчатая антенна. Этот, в шлеме, работает у аппарата. Они зовут кого-то. Значит, они не одни. Они торопятся связаться с теми, другими, которые мчатся со скоростью света, а может, ещё быстрее. Они торопятся связаться, пока не разделило недосягаемое даже для их воли пространство. Они не намерены остаться здесь, на нашей Земле, этой пылинке, к которой пристали лишь на краткий миг своего чудовищного полёта и случайно потерпели аварию. Их жест с песком означает путь сквозь звёзды. Нежные, разноцветные искры в антенне — ответ. Каждую минуту можно ожидать появления тех, которые сейчас отвечали.

Он схватился за голову.

— Наш долг перед человечеством, перед мировой культурой не потерять связи, не упустить возможность… Исключительный случай, может, один в тысячи лет. Надо быстро найти решение. Отойдём, здесь невольно будем отвлекаться..

Мы молча дошли до брошенных одеял. Врагин сел и отвернулся. Аппарат молчал. Через полминуты погас прожектор. Земная ночь окружила нас, окутала мраком.

VIII

И вдруг я увидел, как край облака, закрывавшего луну, закрутился, будто захваченный смерчем, и разорвался в клочья.

На дюне фейерверком посыпались искры, взметнулся клуб голубого пламени. Аппарат в лагере щёлкнул пять раз подряд и смолк. Высоко вверху резким правильным кружком зачернело небольшое облако. Не теряя правильности очертаний и густоты, оно быстро увеличивалось в диаметре.

Едва успел я понять, что через секунду оно упадёт на нас, как гигантский чёрный круг навис над лощиной в десятках метров над землёй. Плавно опустился ещё ниже и неподвижно замер в воздухе.

Большой овал белого света с минуту лежал на песке вокруг нас, потом мигнул, дрогнул, погас. Снизу поднялся луч другого прожектора, осветил плоскую, движущуюся поверхность металла.

Из мрака выступил громадный, медленно и беззвучно вращавшийся наподобие граммофонной пластинки диск размером с арену большого цирка.

Потом корабль опустился ещё ниже и плоским обширным сводом повис в воздухе саженях в трёх над землёй.

Ровная поверхность металла вверху и волнистый песок образовали обширную, но узкую щель; свет прожектора в центре как бы столбом поддерживал низкий потолок.

Мы побежали к лагерю.

В самом центре продолжавшего своё медленное вращение диска чернело отверстие круглого люка в широкой выпуклой оправе белого полированного металла.

Пока Врагин, жестикулируя, пытался что-то объяснить двум пытавшимся понять его большеглазым чужакам, я наблюдал за кораблём.

Из люка на двух тонких стержнях-трубках опустилась клеточка лифта. Едва один в шлеме вошёл в неё, как клеточка взлетела и нырнула в чёрный люк. Вслед за этим вылез клубок перепутанных металлических суставов, вяло развернулся в огромную кисть руки, за кистью также лениво показался локоть, точно наверху, проснувшись, потягивался циклоп. Полуразжатые пальцы висели в аршине над землёй. Внезапно ожив, рука поднялась, повернулась, металлическая кисть осторожно опустилась на два крайних тюка, пальцы сжали их, как ястреб цыплёнка, и в одно мгновение исчезли с добычей в люке.

Один большеглазый отправился на дюну — конечно, снимать антенну. Всё говорило о скором отправлении.

Мгновенная боязливая мысль вспыхнула и когтистым страхом вцепилась в сердце.

Что, если вдруг на секунду приостановит работу удивительная сила, вырванная у природы гением неизвестных существ и, закованная в броню металла, ударит о землю чудовищным молотом, поднятым сейчас над головой, страшная тяжесть нависшего корабля? На краткий миг сомкнётся щель… Невообразимая боль раздробленных костей. Голова под неумолимым прессом. Хотелось выбежать из-под корабля на простор родной ночи. Но голос более сильный — голос человеческой гордости и разума — приказывал оставаться на месте до конца.

IX

Взволнованный, радостный возглас Врагина привлёк моё внимание:

— Кончено! Добился!..

— Чего?.. Остаются? — обрадовался я.

— Нет, я с ними… Единственный выход. Через десять-двадцать лет я вернусь. За это время я сумею многое узнать.

— Но можете и не вернуться.

— Вернусь, верьте! Они летят наверняка! Целая эскадрилья. Позаботьтесь о Лиде.

Лифт сновал безостановочно.

Механическая рука продолжала втаскивать грузы.

Потом стали подниматься наши недолгие соседи. Один протянул мне сложенную карту, служившую при последних объяснениях с Врагиным. Врагин пожал мне руку.

— Ждите! Передайте мой привет Лиде. Ну, она-то не забудет меня…

— Николай Иванович!..

Он не дал мне договорить.

— Да, я знаю. Я знаю вас и могу быть спокойным. Надеюсь на вас. Ждите… Мы опустимся на поляне за домом… Хоть через двадцать лет… Ждите…

Он ещё раз пожал мне руку своей вздрагивающей рукой. Пустая клеточка опустилась. Врагин вошёл. Мы обменялись последним рукопожатием. Я почувствовал под левой ладонью металл лифта, и клетка взвилась. Через секунду голова и плечи Врагина показались за перилами в люке.

— Прощайте!.. — закричал я.

Круглым зрачком зачернело отверстие люка… Я услышал из темноты:

— До свидания!