Уже через сорок минут после самого незабываемого за последние как минимум два года ужина, мы подъехали к финско-шведской границе. Мы с Дашей во время нашего автопутешествия 2008-ого года, по сути, этой границы-то и не видели, потому что плыли из Хельсинки в Стокгольм на пароме и, переночевав на нём, просто оказались в шведской Столице. Но я мог себе представить, что эта, сухопутная граница ничем не отличалась от всех других границ внутри Шенгена, которые я когда-либо видел. А были они все весьма номинальны. Подъезжая к границе можно было увидеть соответствующий дорожный знак, затем знак, предупреждающий о выезде из одной страны и въезде в другую, небольшое зданьице-таможню и небольшую площадку для остановки фур и грузовиков. Никаких шлагбаумов или военных, никаких препятствий для выезда из одной страны-участницы Шенгенского соглашения и въезда в другую не было и в помине! Теперь же граница между Финляндией и Швецией выглядела совершенно иначе. Уже на подъезде к контрольно-пропускному пункту ещё с финской стороны то слева, то справа виднелись множественные военные автомобили, патрули и укрепления. Перед нами ехало около пяти машин, также желающих попасть в Швецию. Перед нашей небольшой колонной вскоре показался опущенный шлагбаум, и трое людей в военной форме велели идущим впереди автомобилям остановиться. Затем последовала какая-то проверка документов, разговор водителей с военными, после чего по одной машине начали выпускать с территории Суоми. Вскоре очередь проверки дошла и до нас. На удивление, никаких вопросов нам особо не задавали, а лишь спросили о каком-то пропуске, видимо, о той самой бумажке, что дали нам на въезде в страну тысячи озёр. Шталенков протянул военному требуемую бумагу. Тот посветил в неё фонариком, попросил наши паспорта, сверил их с вписанными в бумагу сведениями и по рации велел кому-то поднимать шлагбаум.

— И всё? Мы можем ехать? — недоумённо спросил я, не поверив столь простую процедуру выезда из страны. Но пограничник меня, по всей видимости, не понял, потому что предыдущее общение на английском заключалось лишь в двух произнесённых им на английском заученных фразах: "Your permit" Ваше разрешение и "Your passpotrs" Ваши паспорта. Мой же вопрос поставил его в тупик и он, явно понявший, что на финском общаться с нами бесполезно, переспросил на шведском — втором государственном в Финляндии языке:

— Vad? Что?

Впервые в жизни в реальной ситуации мне пригодился шведский язык, который я несколько лет учил до "Конца", потому что очень хотел некогда уехать жить в Швецию. Я повторил свой вопрос, и финн, несколько ошарашенный тем, что я понял его "Vad", ответил, что им звонили с финско-российской границы и предупреждали о нас.

— Звонили? — у меня чуть челюсть не отвисла от услышанного. Дело в том, что последние два года "звонить" можно было только внутри здания, и я сперва даже не понял, что же ответил мне финн, не сумевши связать слово "звонили" с "финско-российская". Телефонная связь, функционировавшая до недавнего времени лишь в здании ФСБ на Лубянке, уже давно перешла в разряд истории, чего-то забытого.

— Да, звонили, проезжайте же уже, задерживаете остальных! — несколько нервно ответил мне пограничник, не понимая, чего же я ещё хочу от него, когда шлагбаум перед нами уже открыт. Мы выехали с территории Финляндии, а я всё никак не мог уложить в своей голове то, что в Суоми функционирует дальнемагистральная телефонная связь. Шведские пограничники долго расспрашивали нас о цели транзита через их страну, досконально изучили все наши официальные бумаги, документы, и довольно долго осматривали машины. Уж не знаю, чего они предполагали там найти, но час времени мы потеряли на пункте досмотра автотранспортных средств. Сильно насторожил шведов факт наличия у нас многочисленных единиц огнестрельного оружия, на которое, как ни странно, финны не обратили внимания, поскольку ехали мы ни откуда-то, а из России, где творится полнейший кошмар и, вдобавок, мы представляли правительственную делегацию. Продержав нас на границе в общей сложности без малого два часа, заставив нас показать даже те секретные данные, что мы везли на ноутбуке и, окончательно убедившись, что мы действительно едем для выполнения жизненно важной как минимум для всего континента миссии, пропустили нас. Надо отдать должное шведским пограничникам за то, что они детально описали нам состояние дороги, ведущей в Норвегию, и предупредили о паре перекрытых участков и путях объезда. Они даже вручили нам карту Швеции от 2011 года, на которой и пометили перекрытые участки и подсказанные пути объезда, так что мы, будучи теперь предупреждёнными, с лихвой должны были в пути компенсировать потраченное из-за повышенной бдительности шведских стражей границы время.

Дорога по Швеции ничем особенным не запомнилась, ведь ехали мы в кромешной темноте северной зимы, и лишь электрифицированные домики, то и дело встречавшиеся вдоль трассы, вселяли оптимизм и всё тот же настольгический трепет. Машин на трассе, также как и на территории Финляндии, было много. Даже ещё больше, чем там. И чем южнее мы продвигались, обогнув Ботнический залив, тем увеличивалось и количество автомобилей. Что в Швеции, что в Финляндии плотность населения в разы увеличивалась к югу и уменьшалась к северу. Это и не мудрено, ведь, чем севернее земли, тем менее они благоприятны для проживания, а в нынешних условиях и подавно. Но, несмотря на поздний час, навстречу нам то и дело проезжали грузовики и фуры, везущие, как мы теперь могли догадываться, всяческое оборудование к "линии жизни". И их поток нисколько не уменьшался даже глубокой ночью.

Когда было уже далеко за полночь, температура воздуха за бортом снизилась до минус восемнадцати по Цельсию; в машине же было очень тепло и уютно. Я взглянул на датчик уровня бензина. С момента заправки в Финляндии мы сожгли ровно половину бака. Нам повезло, что в тех краях, где мы ехали, по всей видимости, ещё не было обильных снегопадов. Дорога хоть и была весьма заснежена и требовала от водителя огромной концентрации внимания, но вполне проходима. Через какой-то месяц, может раньше, проехать по ней без идущего впереди грейдера будет, скорее всего, невозможно. Даша не спала, а сидела с разложенной на коленях картой, подаренной нам шведскими пограничниками, и то и дело сверялась с встречающимися вдоль дороги указателями. Когда на часах было час двадцать восемь ночи, до Осло оставалось ещё как раз полпути. Во время очередной технической остановки, оба наших экипажа единогласно решили на сон не останавливаться, а ехать до "победного", чтобы к утру быть уже на месте. И мы ехали всю ночь, коротая время и борясь с подступающим сном музыкой и беседами. Разговаривали мы, конечно же, о том, кто как видит исход печальных событий, гадали, что ждёт нас впереди, говорили и о смысле жизни, и о вечности, и о вселенной. За разговорами время действительно пролетало незаметно. Очередная Дашина сверка — до шведско-норвежской границы в районе никому до этого неизвестной норвежской деревушки Лиллебу (Lillebo) всего чуть менее шестидесяти километров. Спустя минут сорок показался и указатель "Sverige-Norge", оповещающий о приближении к границе. Удивительно, но пересечение границы между Швецией и Норвегией заключалось лишь в смене названия государств на здоровенных щитах, отстоящих на пятьдесят метров друг от друга. Не было ни контрольно-пропускных пунктов, ни пограничников, ни каких бы то ни было формальных атрибутов границ двух скандинавских стран, кроме лишь упомянутых щитов с названиями оных. Видимо, поток желающих нелегально переселиться из Швеции в Норвегию не был столь существенным, сколь был аналогичный поток рвущихся из Финляндии в Швецию и, тем более уж, из России в Финляндию. Да, многое изменилось за прошедшие два года! И неудивительно, что шведы в новых реалиях решили закрыть государственные границы с Финляндией, в которой уже и без того нашло своё пристанище большое число нелегалов из России. Так или иначе, но отношения между Норвегией и Швецией, как можно было догадаться по опыту пересечения границ, были куда более открыты и похожи на те, что были "до". Было без малого пять утра, когда мы подъезжали к Осло. Нам повезло, что мы успели проскочить длинный участок северной трассы до метели, которая вдруг разыгралась уже на подъезде к Норвежской столице. Мы плелись как черепахи, потому что видимость из-за обильного снега и ветра была практически нулевая. Мы проехали пределы внешнего кольца — автомобильной магистрали, опоясывающей Осло на подобие МКАДа. Теперь, когда мы въехали в норвежскую Столицу, а бензина у нас едва ли оставалось и на сотню километров (у Гелендвагена, вероятно, несколько больше из-за большего объёма бака, но в любом случае уже весьма немного), нам было совершенно неизвестно, куда конкретно нам было нужно держать наш оставшийся, уже совершенно незначительный, путь. Я чувствовал, что через какой-то час, полтора максимум, мы каким-то образом да найдём искомое ведомство, и уже наконец-то ляжем спать, ведь сил практически не оставалось…

Остановились на первой повстречавшейся нам заправке, но не с целью пополнить запасы горючки, а в столь ранний час спросить хоть кого-то, куда нам нужно ехать, где искать здание министерства обороны Норвегии. Автозаправочная станция, естественно, не работала, но в какой-то крошечной будке, примыкающей к ней, горел свет. По всей видимости, это было какое-то подсобное помещение, и в нём кто-то находился и не спал. Я вышел из машины и подошёл к окошку. Внутри двое играли в кости, сплошь окутанные табачным дымом. Я постучал в окно. Один из игравших от неожиданности, подпрыгнув на месте, выронил из рук игральные кости, и испуганно посмотрел на окно. Затем оба переглянулись, поднялись со стульев, и пошли открывать дверь. Испугались они если только от неожиданности, но никак не от позднего гостя, ибо дверь они открыли без какой-либо боязни, даже не спросив, кто же там. Признаться, мне было более, чем дико от этого! При других обстоятельствах я и представить бы себе не смог, чтобы в такое-то время, когда мир катится в тартарары, можно было вот так спокойно, в пять часов утра открыть дверь неизвестно кому. Но это была Норвегия. По первой же ситуации, столь удивившей меня, складывалось такое впечатление, что жители этой небольшой, но чрезвычайно богатой и благополучной в своё время страны, будто бы жили в каком-то другом измерении, будто и не было для них никакого "Конца" света, равно как и конца "Света"! Потрясающе, невероятно! Я улыбнулся открывшим мне дверь и с удивлением глядящим на меня скандинавам. Поздоровался и задал вопрос. Их удивление троекратно усилилось, когда они услышали мой вопрос относительно министерства обороны. Не рассчитывая на такую удачу и, если честно, не надеясь получить от этих двух сотрудников заправки точных координат искомого здания, я удивился не меньше, когда те подробно рассказали мне путь до министерства. И откуда только они знали? Но это меня волновало меньше всего. Я, наспех отблагодарив тех двух, поспешил сесть за руль, и наша колонна из двух автомобилей, провожаемая взглядами работяг с круглыми от удивления глазами, вышла на финишную прямую! Ещё двадцать минут плутания, сопоставления названий улиц и очертаний зданий с описанными мужиками с заправки, и вот мы уже заглушили двигатели возле громадного здания современной постройки, надпись над парадным крыльцом которого гласила: "Министерство обороны Норвегии". Нам оставалось всего несколько часов до того, как двери сего министерства откроются. И те люди, донести до которых сверхважную информацию с бережно довезённого за столько километров от Москвы до Осло и чуть было не утраченного вместе с надеждой на спасение континента ноутбука, начнут приходить на свои рабочие места. Осталось лишь их дождаться. Не заглушая двигателя, но погасив фары, и мы, и экипаж Мерседеса заснули крепким сном в салонах машин, ведь все мы уже были обессилены от изнурительной дороги и всего того, что произошло с нами за последние несколько дней!

Трудно было оценить, долго ли мы проспали, но выдернул нас из глубокого сна стук в окно. Открыв глаза, я увидел, что с улицы, прислонившись лбом к стеклу пассажирского окошка, в салон машины удивлённо смотрит мужчина средних лет, а за его спиной стояло ещё несколько человек. Проснулись и Даша с Андреем, и мы втроём не менее удивлённо уставились на стоящих снаружи людей. Спустя несколько секунд, я вышел из машины. Люди обступили меня, на их лицах виден был такой интерес, который трудно было бы даже с чем-либо сравнить. Ну ещё бы! В такие времена, когда даже самые некогда привлекательные в туристическом плане страны, к коим относилась и Норвегия, уже забыли о таком понятии, как туризм, обступившие Хонду с русскими номерами норвежцы просто сгорали от любопытства! Мои часы показывали десять минут одиннадцатого по московскому времени, то есть в Осло сейчас было десять минут девятого, и только-только занимался рассвет. Меня начали расспрашивать, кто мы, что мы тут делаем, нужна ли нам помощь, что происходит в России, Швеции, Финляндии. Для тех десяти-пятнадцати человек, что окружили меня, словно аборигена, я представлял неимоверный интерес, впрочем, равно как и мои спутники, пока что сидящие в машинах и наблюдающие оттуда за происходящим. Сначала я сбивчиво пытался давать ответы на сыпавшиеся на меня в хаотичном порядке вопросы, на несложном английском рассказывая и про нашу миссию, и про чудовищ, напирающих со стороны Афганистана, и, собственно, про нас самих. Но потом я понял, что ни времени на этакую "пресс-конференцию", ни желания распинаться о подробностях всего и вся, стоя на приличном морозе, у меня не было. Я чётко сформулировал вопрос и задал его норвежцам: "Во сколько начинается рабочий день у министерства обороны Норвегии?". "Рабочий день уже начался в восемь часов, пойдёмте!", — пригласил меня старичок, навьюченный смешной, не по размеру большой, но очень тёплой одеждой. Он зазывающе махнул рукой, и уже было двинулся в сторону здания министерства, но я попросил его подождать минуту и позвал всех своих спутников пойти с нами. Закрыли машины и всей гурьбой проследовали за нелепо одетым дедушкой…

Могли бы вы сейчас представить себе, каким было бы выражение лица, скажем, туземца, если бы тот увидел телевизор или автомобиль? Мне кажется, что выражения наших лиц можно было бы легко поставить в сравнение в тот момент, когда поднимаясь по ступенькам к дверям министерства обороны, старичок достал из внутреннего кармана куртки сотовый телефон, набрал номер и принялся с кем-то разговаривать! Он остановился, чтобы не входить в здание во избежание помех связи; остановились как вкопанные и мы, с разинутыми ртами, словно туземцы за диковинной штуковиной, наблюдая за тем, как буднично и незамысловато мужчина говорит по сотовому телефону! О да, для нас это было настоящим шоком, ведь уже больше двух лет прошло с тех пор, как прозвучал в России последний звонок мобильного телефона, и ушло в забытье такое понятие, как сотовая связь. Закончив разговор, старик недоумённо посмотрел на нас, не понимая причины нашего столь ярко выраженного удивления. Раньше я и сам никогда в жизни бы не подумал, да даже представить бы себе не смог, что такая обыденная когда-то вещь как сотовый телефон в действии вызовет у меня такой восторг, если не сказать трепет!

— У вас тут сотовая связь работает? — спросил я скандинава, с трудом укладывая в голове увиденное.

— Да, как видите. Спустя несколько месяцев после… — тут он, не зная, как объяснить на английском то глобальное обесточивание всего и вся в 2012-ом году, ввинтил простое и понятное: "капут!", — власти восстановили связь. У нас тут с электричеством проблем вообще нет! — не без гордости добавил он. Я кивнул. В тот миг мысли мои полностью были оккупированы размышлениями о том, что, быть может, и интернет тут работает! Чудеса, фантастика… Почему-то именно в этот момент я окончательно отмёл какие бы то ни было тени сомнений в том, что всё будет хорошо, что мы непременно выиграем эту роковую схватку с самой преисподней! Такая страна, как Норвегия, нисколько не потерявшая в 2012-ом своей индустриальной мощи, а, напротив, на фоне прочих стран ещё и развившаяся за эти два минувших года, совершенно точно имела, что противопоставить штатам в этой судьбоносной войне! Я словно воспрял духом. Сколько месяцев, недель, дней осталось до реализации оружия, способного дать афганцам настоящий отпор? Да, настоящий, тот, который они гарантированно не смогут преодолеть. Не свинец и не пламя, нет. Это должна быть громадных размеров параболическая тарелка, нещадно излучающая радиоволны определённых частот и очищающая пядь за пядью территорию нашего континента от зомби. Но изготовить такую тарелку… Возможно ли это в столь ограниченные сроки, которыми мы располагаем? Удержит ли "линия жизни" натиск мертвецов, если те прорвутся-таки за границы России?

Тем временем дедуля, который, по всей видимости, был каким-то здешним сотрудником, уже провёл нас внутрь, к пропускному пункту. По обе стороны от мощных турникетов несли свою службу двое здоровенных военных. Последовал диалог, в ходе которого я кратко изложил нашу историю и показал документы на английском, подписанные Карамзиным и скреплённые печатью ФСБ России. Охранники куда-то звонили, отходили, задавали нам всевозможные вопросы. В конечном счёте, когда они выяснили всё, что им требовалось, попросили нас подождать минуту. За нами должен был спуститься сотрудник, который "нами займётся". Мы присели на кресла в холле. Дедушка, что поразил нас, напомнив про давно забытые технологии двадцать первого века, пожелав нам успехов, предъявил пропуск и скрылся в коридоре по ту сторону турникетов. Через непродолжительный промежуток времени из-за турникетов показался статный, высокий, лет шестидесяти генерал. Тяжёлой поступью он отточенной, поистине генеральской походкой отчеканивал по мраморному полу своими лакированными ботинками вымеренные шаги. Украшенная национальными символами фуражка, невероятной красоты китель и идеально правильной формы брюки делали его похожим на героя какого-нибудь патриотического фильма. Его мужественное, гладко выбритое лицо было мне знакомо, я определённо его уже где-то видел! Но где, как это возможно? Может в кино? Я терялся в догадках…

Он вышел к нам, мы встали с мест. Бойцы машинально отдали ему честь. Он отдал честь им.

— Мы вас давно ждали, и вот вы, наконец, приехали! Добро пожаловать! — спокойно, но с некоторым воодушевлением произнёс он, пожал всем руки, и несколько панибратски похлопал по плечу Шталенкова. Ну конечно же, я его видел, и не в кино, а наяву! Генерала звали Даниэль Нильссон. Он — глава министерства обороны Норвегии и правая рука правящего короля Норвегии. Я пару раз видел его в коридорах на Лубянке, когда он и ещё несколько военных проходили между кабинетов, сопровождаемые Шталенковым и самим Карамзиным. Всё! Мы были на финишной прямой. Теперь не оставалось никаких вопросов, где и кого нам нужно искать, кому объяснять цель нашего приезда. Мы были у цели. Шталенков и даже Клоп, чьё лицо, казалось, совсем не умеет выражать каких-либо эмоций, впервые за долгое время улыбнулись. Даша, увидев такую картину, чуть было не заплакала, сжала изо всех сил мою ладонь и тоже улыбнулась. Она всё поняла. Перед нами стоял тот, при чьём содействии нам предстояло отменить конец "Света", не дать кануть в Лету исконным обитателям нашего, Евразийского континента, подарить жизнь ещё оставшимся в живых сотням миллионов людей. Впервые за долгое-долгое время подобное натянутой струне напряжение, неуклонно присущее каждому из всех нас, стоящих напротив министра обороны Норвегии, страх, боязнь не доехать, не справиться, отступали. Теперь, когда мы доехали, довезли до Осло и ноутбук с данными, все видеозаписи про афганцев, материалы лабораторий Лубянки, оставалось лишь, объединив усилия, предпринять необходимые действия. "Мы непременно победим, точно, гарантированно. У афганцев нет шансов. Нам нужно лишь немного времени, и весь этот кошмар, нет — сам Ад, навсегда сгинет, став лишь ужасной записью в учебниках истории будущих поколений, моих детей и внуков", — крутилось у меня в голове. "Спасение!".