Едва на следующее утро забрезжил рассвет на горизонте, а я уже подлетал на своем горе-мотолете к воротам администраторского дома. На час раньше, чем договаривались, и не зря: Аскальдазд как раз выводил со двора вездеход с сельскохозяйственными агрегатами в кузове.

— Ты забыл, что у нас сегодня работа на выезде? — сразу перешел я в наступление.

— Пахать надо. Сезон дождей скоро. Потом поздно будет. Вы, столичные, не понимаете.

— Вчера сосед вызвался ради процветания цивилизации и успеха приватизации в районе вспахать твои поля. Ты можешь не волноваться, ведь вы, кентавриды, честный народ.

Лицо Аскальдазда перекосило, как в кривом зеркале.

— Точно. Честность — залог успеха. Честнее кентавридов нет. Но сосед может забыть. Я всего одно поле. За первым пищеблоком. Управлюсь за час.

— За первым пищеблоком, говоришь? Мои дроиды вчера показали на карте это поле. С ума сойти можно от работоспособности кентавридов. Сотня гектаров — за один час, просто поразительно! Нам, людям, такое не под силу.

Глаза кентаврида привычно вспыхнули от лести, но тут же потухли, как только он почувствовал ехидцу в моих словах. Более того, он понял, что никакое поле пахать сегодня уже не будет. Таким образом, мы выехали из города даже раньше, чем намечали. Нашей целью была проверка на местах юридических данных, необходимая для определения точности камеральных работ, а также уточнение границ участков и усадеб местных фермеров. Для полевых работ я был вооружен GPS-ровером, встроенным в каблук правого ботинка, и электромагнитным реперным пистолетом. Дроидов перед выездом к дому Аскальдазда я отправил по местам района, где требовалось перепроверить картографические данные или зафиксировать границу реперными патронами. Мой мотолет мирно покоился в кузове, вездеход рассекал воздух над самой поверхностью полей. Преимущества вездехода как транспорта в том, что для его воздушной подушки, удерживаемой силовым полем, не требуется ровная и твердая поверхность. Тоскующий взгляд администратора блуждал по наполовину убранным полям и приковывался к появляющимся изредка машинам и группам крестьян, убирающих урожай. Летели мы долго, первый объект находился на окраине района, необходимо было разобраться с его границей. Миновав очередное блюдце с квадратами и прямоугольниками полей, администратор посадил вездеход на гребне холмистой гряды.

— Граница. Идет по гребню.

Холмы кольцом охватывали блюдце, ничем не отличающееся от остальных, в середине его на возвышении ютились постройки хозяина усадьбы. Итак, граница шла по гребню холмов.

— Значит, усадьба ограничивается с той стороны также по гряде? — я показал на противоположную сторону долины.

— Здесь — да. Там — не знаю. За усадьбой другой район.

Я не стал пытаться выяснить что-то конкретное у администратора, это бы не дало никаких результатов. Спросим у хозяина, он должен знать границу собственной усадьбы. Раскрыв карту, я нашел место, где мы находились, и Аскальдазд провел линию по наибольшим высотным отметкам. Для точности мы объехали указанные высоты, и на каждой я выходил из вездехода и особым образом пристукивал пяткой по точке границы, активируя сигнал GPS-ровера для фиксирования координат — в кругу специалистов мы называем это «пришпорить точку». На двух вершинах, где граница делала повороты почти на девяносто градусов, я прострелил в грунт реперные патроны, представляющие из себя постоянные радиомаяки большого периода живучести. В большинстве случаев с подобными задачами справляются дроиды, но при невозможности определения границы в камеральных условиях с последующим составлением четкого полетного задания дроидам приходится производить полевые работы на месте, «вручную», и в этом есть своя особая романтика. Даже администратор немного отвлекся от своих думок об уборке урожая, и я под бодрое настроение не без удовольствия рассказал ему известную байку о том, как один незадачливый кадастровый инженер нашел пиратский схрон, но не смог убежать от погони, потому что забыл отключить GPS-ровер, и его отследили по сигналу. Выслушав байку, Аскальдазд нахмурился и заявил, что если мы вдруг набредем на стоянку повстанцев, то перед бегством первым делом нужно будет выбросить мой правый ботинок. Его реакция выбила меня из колеи, и я зарекся рассказывать администратору земные байки.

Покончив с определением границы, я велел администратору вести машину к усадьбе.

— Зачем? Границу нашли. Хозяина в архиве нашли. Что еще? — насторожился Аскальдазд.

— Во-первых, мне нужна граница по ту сторону долины. Во-вторых, раз уж мы здесь, посмотрим документы хозяина и сверимся с архивными данными.

Администратор согласился с условием, что вести разговор и объяснять причины нашего интереса буду я сам, а он не вмешивается. Вездеход в минуту домчал нас до стареньких построек, одна из которых выглядела жилой. Перед ней мы и остановились. Навстречу вышел сам хозяин.

— Чего надо? — спросил он недружелюбно, подозрительно рассматривая необычных гостей.

Очевидно, нечасто в его логово забредал администратор с живым человеком в придачу.

— Мы по государственному делу, — как можно мягче и спокойнее ответил я.

— Сам вижу, что из столицы. Этот — выскочка из города, — кентаврид показал на администратора, — а ты из столицы, на местного не похож, сразу в глаза бросается.

Удивительная наблюдательность — на местных я действительно был похож не более, чем наполовину, начиная от пояса, где схожая с человеческой часть тела кентавридов переходит в основное тело, подобное лошадиному. Стоило отметить, что и на столичных я был похож не больше, чем на местных.

— Следи за разговором! — встрепенулся Аскальдазд. — Кому продаешь свои гнилые овощи? Пищевому комбинату. В городе. А я — администратор.

— Могу продать и соседям, — хозяин указал в сторону загадочной границы с соседним районом, — пугай городских, а мне плевать. Чего явились?

Меня не волновали их повседневные споры, на мне лежала ответственность за решение более масштабных вопросов. Поэтому я повторил уже тверже:

— Мы по государственному делу. И мне плевать, кому ты будешь продавать свои овощи. Этот район, тот район — все вы под столицей ходите. Ты — хозяин дома?

— А ты видишь кого-то еще? Я, конечно. А ты кто такой?

Хозяин усадьбы вел себя довольно нагло, это меня раздражало, но я всегда отличался большим терпением.

— Я — кадастровый инженер, выполняю задание кентаврихорского Департамента кадастра и поверхностных отношений по внедрению реформ приватизации. Понятно?

— Ни хвоста. Это что, новая банда повстанцев? Никаких поверхностных отношений я ни с кем не поддерживаю.

За моей спиной тяжело вздохнул Аскальдазд. Я продолжал:

— Приватизация — это признание государством частного права собственности на что-то, в данном случае на твои поля, твой дом и все твое недвижимое имущество.

— Это за кем они признали такое право?! — набычился кентаврид. — Я здесь с рождения живу, сам все построил и каждую пядь земли заставил урожай давать. Что за бред вы там, в столице, несете?

— Государство признало право собственности за тобой, а не за кем-то! — повысил я голос, таяло уже и мое терпение. — Но я должен удостовериться. В архиве записано, что у тебя оформлено наследство по документам. Ты что, не соображаешь, зачем делаются такие бумаги?

— Наследство мне сделал отец, а не государство. Чего вдруг там заинтересовались моими бумагами?

— Мы у всех документы проверяем, не только у тебя.

Фермер сделал каменное лицо и застыл, не моргая. Казалось, он пытается убедить себя, что мы вот сейчас устанем ждать и просто развернемся, сядем в вездеход и исчезнем из его жизни. Через минуту ожидания его задняя нога, видимо непроизвольно, сделала тягуче медленный шаг назад к дому.

— Тащи сюда свои потертые бумажки, я их проверю, а потом сделаю тебе новые с изотопными печатями на резистентной бумаге, потому что твоими теперь только дыры тараканов затыкать можно! Посмотреть только, понял?! — вырвалось у меня.

Не знаю, что собой представляют их тараканы, но аналог этого понятия в кентавридском языке существует.

— Хвост тебе! — взвился хозяин. — Отобрать мою землю хотите, бандиты! С каких это пор государство отдает мне мою же землю? Нет, вы что-то вынюхиваете, злодеи!

— Тащи бумаги, скотина! — взорвался вдруг Аскальдазд.

Хозяина как ветром снесло, он исчез в дверях, а через мгновение громко лязгнул внутренний засов двери.

— Кто бандит?! — громыхал администратор, сотрясая дверь своими экскаваторными руками.

Казалось, он вырвет их сейчас вместе с фасадной стеной.

— Кто бандит, негодяй?! Я — администратор! Неси документы! Живо! Сейчас солдат притащу! Сгниешь в тюрьме!

Я был шокирован. Стоял столбом и даже не представлял, что делать. Администратор вихрем проскакал к вездеходу и вернулся с огромным дробовиком. Неудивительно, что я в последнее время столько слышал о повстанцах — кентавриды, похоже, народ горячий.

Аскальдазд встал перед дверями и пальнул в воздух. С деревьев посыпалась листва, а на болотах примолкла живность. Я ждал, что с неба упадет один из спутников АстроПоза, но обошлось.

— Именем демократии! Гони документы администратору! Быстро!

Безусловно, мои ежедневные лекции о демократии не прошли для Аскальдазда даром, хотя путь демократии в народ я видел в несколько ином свете.

— Несу, несу! — раздался за дверью испуганный голос, былой наглости как не бывало. — Вот они, я просто не мог их найти, — хозяин с опаской вышел из дверей и трясущимися руками подал администратору документы.

— Теперь разговаривай. — Аскальдазд вручил мне документы и отошел в сторону, презрительно отвернувшись от хозяина усадьбы.

Я растерялся, признаюсь. Нет, я не был напуган. Факультет первого контакта, видовой рекогносцировки и интеграции при кишиневской академии готовит специалистов для работы с инопланетными видами, и хотя упор делается на лояльные взаимоотношения культур, среди дисциплин обучения предусмотрен также курс предметов, обобщенно называемых «основами нейтрализации». Под столь расплывчатым названием подразумевается сложный курс занятий, основанный на более чем полувековом опыте разнообразного общения представителей Земной Федерации с иными видами, включая боевые действия. В рамках курса студенты проходят физическую и психологическую подготовку к действиям в условиях «первого контакта» и прочих ситуаций, в которых человек может столкнуться с агрессией. Тем не менее, еще тепленького и неоперившегося выпускника академии, прибывшего на высокоразвитую и дружелюбную планету в составе Галактического Содружества Цивилизаций фактически с бюрократической миссией (а не в дикие дебри, например, миров цивилизации аргри с кровожадными хищниками и дремучими туземцами, где нельзя выпускать оружие из рук), жесткий разворот событий со стрельбой и едва ли не вымоганием документов попросту огорошил. После ознакомления с материалами межвидового контракта, наущений куратора, встречи с кентавридским министром, администратором города и его жителями я настраивался на другие методы работы, что уж тут говорить.

Хозяин с опаской косился на администратора и ждал моего слова. Сделав над собой усилие, я сосредоточился на документах, проверил, все совпадало с архивной информацией. Прежде чем вернуть бумаги, я попытался еще раз, более подробно и понятно, объяснить хозяину цель реформы. Он слушал внимательно и молча. В надежде, что кентаврид хоть немного проникся сутью дела, я спросил, все ли он понял.

— Да, конечно! — утвердительно закивал головой фермер. — Спасибо.

— Вот твои документы. В скором времени ты получишь новые, их подлинность будет удостоверена с применением последних технологий, в документах будут зафиксированы твои индивидуальные данные, а также точная схема твоих владений. Сведения о твоем праве будут внесены в Галактический кадастровый регистр, и никто и нигде не сможет оспорить твое право на твою собственность.

Возвращение документов озадачило хозяина, и я понял, что даром сотрясал воздух своей проникновенной речью. Для него мы по-прежнему оставались бандитами. Тогда я выбросил из головы стремление переубедить кентаврида и вернулся к первоначальной цели нашего визита.

— У меня остался только один вопрос. Где проходит граница твоих владений?

— Там. — Кентаврид покорно вытянул руку в сторону границы с соседним районом.

— Мне нужно знать точнее. До какого предела простираются твои владения?

— До линии горизонта, если смотреть с холмов, — «точно» указал хозяин.

Чудесно, не правда ли? Что может быть стабильнее, чем линия горизонта? За холмами рельеф менялся, весь соседний район располагался в широкой пойме реки, которую не было видно даже в бинокль. Вы пытались когда-нибудь определить линию, по которой проходит горизонт на равнине? Или просто до него дойти? Поистине, хозяин усадьбы был крупнейшим землевладельцем, которого когда-либо видела история цивилизации.

— Ты не можешь мне объяснить?.. — обратился я за помощью к администратору.

— Все понятно. Здесь болото. Никто не живет. Поселения только у реки. До реки пусто. А он здесь охотится. Его болото.

— Нет, так дело не пойдет. Это болото, по сути, ничье, то есть государственное. Я вижу здесь только один выход: нужно установить границу где-то между болотом и обрабатываемой территорией. Вопросы такого характера решает администрация, так что определяйся, где будем делать границу.

Аскальдазд безразлично ковырнул копытом землю.

— Здесь. Делаем по холмам. Как с другой стороны.

— Это другое дело. Такую границу я могу показать на карте.

— А болото? Кому?

— Придет время, оно понадобится для общей охоты или для добычи полезных ископаемых, если таковые здесь найдутся. Поэтому мы не можем отдать его одному кентавриду в рамках приватизации недвижимого имущества. Будущий владелец болот обязан прежде выкупить эту территорию у государства, если у него появится намерение стать собственником такой обширной территории.

Мой вариант решения утроил и администратора. Мы забрались в вездеход и отправились к другому объекту, где требовалось прояснить ситуацию с документами. Администратор молчал, сосредоточившись на управлении машиной.

Перед моим мысленным взором маячил образ Семена Яковлевича. Видавший виды куратор, помнится, так наставлял группу именно перед началом курса по «основам нейтрализации»:

— Не всегда нам, специалистам, несущим сообществу Галактики высокие и мудрые демократические заповеди, сопутствуют встречные предрасположенность и понимание. Нам-то известна бесспорность истины, что мы несем благо — к сожалению, не все виды достигли соответствующих высот для осознания этой истины в ракурсе перспектив общественно-культурного развития. Разведка и подготовка соответствующей почвы — в первую очередь специализация выпускников Кафедры первого контакта, но к разрешению потенциальных конфликтов по мере их возникновения, а тем более к выживанию и преследованию первоосновных целей ваших будущих миссий даже в негативных условиях должны быть готовы и вы, специалисты Кафедры приватизации и организации территории. Если инообщество не понимает и противится — надо объяснить и переубедить, даже переломить в чем-то, возможно. Донести смысл, привить, помочь и заставить осознать — вот, в конце концов, ваша задача!

Да, богатый опыт человечества заставляет Академию общественных институтов, территориального хозяйствования и интеграции готовить своих выпускников и к таким поворотам событий, с одним из которых я сегодня столкнулся. А кто говорил, что будет легко?

Следующий объект находился недалеко. Километраж я не запомнил, но летели всего минут десять. Построек было больше, они выглядели более ухоженными, а дом — обжитым. Еще издалека мы заметили странную суету перед домом, но когда мы приблизились, вокруг уже не было ни души.

— Есть кто дома? — крикнул я в сторону окон, за которыми то тут, то там можно было заметить скрытное движение. — Хозяин есть? Выходите, мы из управления.

Дверь чуть приоткрылась, словно кто-то разглядывал нас через узкую щель.

— Мне нужен хозяин, — обратился я к двери, стоя поодаль, чтобы не спугнуть жителей, — есть разговор. Меня интересуют документы на дом, я из столицы.

Загремели выстрелы, и в воздухе засвистели пули. Мы с Аскальдаздом одновременно прыгнули под защиту бортов машины.

— Прекратить стрельбу! — снова загрохотал администратор, приходя в ярость. — Поубиваю всех! Я — администратор!

— Убирайтесь отсюда! — заорал кто-то из дома.

— А, это ты?! — Аскальдазд назвал имя, он узнал фермера по голосу. — С ума сошел? В администратора стреляешь, идиот!

— Убирайтесь! — повторил фермер. — Мне звонил сосед, он рассказал, как вы угрожали ему оружием и хотели отобрать землю! Это моя земля, она никому не достанется, и правительству тоже!

— Кому ты нужен? Никому, даже с землей! Бросай оружие! Выходи из дома! — Аскальдазд уже заряжал дробовик.

Я поспешил вмешаться:

— Сосед твой — трус, он даже не разобрался, зачем мы пришли, с перепугу придумал невесть что. Приди мы со злыми намерениями, он бы уже не смог тебе позвонить. Свяжись с ним и спроси его: мы хотели посмотреть документы, и сразу же их вернули. Мы ничего у него не отобрали, и у тебя не отберем. Это твоя земля, ты платишь за нее налоги, и никому больше ничего от тебя не надо…

— Да! Налоги! — снова загромыхал администратор. — Ты не платил пять лет! Еще рот раскрываешь! Я вырежу твои копыта! Оторву голову! Собственноручно! Привлеку к ответственности! Ты заплатишь налоги! — администратор уже высматривал, как бы уловчиться и заскочить в кабину вездехода, на котором можно было добраться до двери все равно, что на танке. Почему-то сегодня у меня появилась уверенность, что он прекрасно подходит для роли местного приватизатора, после моего отлета дело не умрет в его руках. Надо лишь слегка понатаскать в части юридической грамотности, а опыта в общении с местным контингентом ему не занимать.

— Как же, заплачу я тебе налоги без головы! — уже менее решительно донеслось из-за двери.

— Вот и спасай ее. Вылезай живо! Мне жертвы не нужны. Тебе детей растить.

— Стрелять не будешь?

— Не в этот раз. Мы говорить пришли.

Дверь открылась шире, и из нее осторожно показался кентаврид с ружьем, опущенным вниз стволом. Администратор прислонил к борту машины свой дробовик, смахивающий на артиллерийскую пушку малого калибра.

— Так и говорите.

Администратор красноречиво посмотрел на меня: мол, пришла твоя очередь, заливай уши этого коня бредом о приватизации. Я начал речь, изощренно стараясь как можно более правдоподобно и широкомасштабно оперировать местными доступными понятиями. Это оказалось не так просто — преподнести суть систематизации правовых отношений в сфере частной собственности в соответствии с основными принципами демократии, оперируя лишь терминами понятной кентавридам концепции «все зарятся на мое добро!» — но я ухитрился управиться в три минуты, притом совершенно убедил недоверчиво косящегося на администраторский дробовик кентаврида-фермера, что мы пришли исключительно с благими намерениями. Да что там! Отметая присущую мне скромность, могу сказать, что не просто убедил, а прямо-таки завербовал его душу в религию всеобщей демократии и сопутствующих ей высших общечеловеческих приоритетов, вестниками которых мы и прибыли! К окончанию сей пламенной речи я физически ощутил своими лопатками мерные взмахи ангельских крыльев. Конечно, это могло быть и тяжелое дыханье администратора за спиной, который наравне с кентавридом-фермером внимал каждому моему слову, с каждой новой фразой восхищенно склоняясь все ближе к проявляющемуся вокруг моей головы нимбу. Наверно, уровень удивления и восторга достиг такого же уровня, как у каждого человека в легендарный День Изумления, когда зимородные переледыши из тринадцатой аберрации Тау Кита заявились на Землю с первым контактом, как представители высших разумных цивилизаций Галактики. Слегка пришибленный, то ли внезапно обнаружившейся общностью собственной персоны с космическим социумом и величием раскрывшихся крестьянскому взору вселенских просторов, то ли глубоко проникающим осознанием, что вселенские просторы, тем паче дом и поля конфисковать космический социум не планирует, по крайней мере, не сегодня, кентаврид-фермер без заметных колебаний представил документы на свои владения и даже согласился на быстрый рейд по их периметру. А расставаясь с нами, вовсе заявил, что если-де потребуется еще какая помощь с его стороны, то он обязательно примчится в город, только намекни. Позднее, ближе к исходу дня, меня вдруг осенило: да, в тот самый момент мною была покорена и в запарке благополучно минула незамеченной моя личная Джомолунгма ораторского искусства. Возможно, помог случай, но не исключено, что мною была подобрана единственно верная и органичная кентавридскому пониманию устройства мира и системе ценностей формулировка смысла приватизации недвижимого имущества, пропущенная через призму моего разума, соприкоснувшегося с самобытностью кентавридской культуры и подсознательно ассимилирующего в поисках компромисса цивилизаций. Печально, что вскарабкавшись на этот экстремум не столько от желания подвига или тщеславия, сколько по наитию души, смятенной и полностью выбитой из четко намеченной заранее колеи, я устало пересек триумфальный пятачок вершины, где надобно было бы водрузить хоругви и восхищенно замереть в порыве самосозерцания, растягивая секунды, то и дело на виду притихшего у ног кентавридского мира смахивая скупые слезы счастья, тут же высыхающие на суровом, небом благословленном ветру демократических перемен… пересек и, ничтоже сумняшеся, попер вниз по противоположному склону.

Как бы то ни было, к вечеру, после еще двух-трех десятков перестрелок с другими фермерами и погонь за нами и от нас, этот бриллиант разума был безвозвратно утерян, а в моих кадастровых отношениях с собственниками недвижимого имущества выработался совершенно другой подход. Менее отвечающий нормам правовых институтов, зато прекрасно подходящий в прямом общении с представителями местного контингента, как субъектами права.

— Оружие на пол, документы на капот! — заорал я в лобовое стекло, тормознув вездеход в полусотне шагов от раскрытых дверей хлипкого жилища.

В намечающихся вечерних сумерках ярко светились окна дома, от стоящих особняком хозяйственных построек слышался шум и рев пригнанной с пастбищ скотины, так что отсутствие в поле нашего зрения хозяев предвещало не особо горячий прием. Иного мы не ждали: день был богат на события и новые впечатления, но на гостеприимство, понимание и радушие был скудноват. Борта вездехода были исцарапаны и даже местами продырявлены, будто мы с утра и весь день только тем и занимались, что отстреливались от повстанцев, о которых я уже столько наслышался за предыдущие три дня; в кузове валялись обломки подстреленного кем-то дроида, подобранные нами в поле; не предполагая реального разворота событий, ни я, ни администратор не захватили с собой еды, а есть уже хотелось страшно — я был уверен, что от постоянных выбросов адреналина за день сбросил килограммов шестнадцать веса; близость ночи заставляла подумывать о безопасности пути в город, так что этот дом был последним в нашем рабочем маршруте на сегодня.

Администратор, занявший кузов и скалой возвышающийся над кабиной, гаркнул мощно:

— Это управление! Всем выйти! Не прятаться!

Из-за угла на нас уставились с полдесятка мордашек, не решаясь показаться полностью.

— Где старшие? — нетерпеливо крикнул Аскальдазд.

Из-под нижней мордашки появилась миниатюрная, замусоленная кисточка хвоста, и мордашка принялась сосредоточенно шурудить ею в ухе. Догадавшись, что добиться ответа от детей будет сложно, Аскальдазд разрядил дробовик в густеющее вечернее небо. Мордашки деловито загалдели между собой, с завистью и со знанием дела таращась на дымящийся ствол. Из дальнего сарая вывалилась кучка кентавридов постарше с лопатами и поскакала к дому, прижимаясь к изгородям, кустам и стенам. Видимо, убирали навоз, либо задавали скотине вечерний корм. Они быстро скрылись за домом, где должен был быть второй вход, но один фермер отделился, подскакал поближе и строго скомандовал мордашкам «Быстро в дом!», после чего уставился на гостей. Мордашки как ветром сдуло, чтобы через три секунды в симметричном порядке появиться из-за противоположного угла.

— У меня ничего нет, две недели голодаем! — без всякого перехода заявил кентаврид, очевидно, являющийся главой семейства. — Не стреляйте, мы бедны.

Выражением лица и осанкой кентаврид полностью подтверждал свои слова. Вот только что несся от сарая галопом матерый конь с лопатой наперевес, а сейчас прямо загнется, хилый, две недели впроголодь, ага, и ребра уж выступают, того и гляди морда треснет от усилий живот к спине втягивать.

Аскальдазд выразился лаконично, одним словом. Языковой программе, научившей меня в совершенстве разговаривать с кентавридами, этот термин знаком не был даже сравнительно. Догадываясь, что речь не об урожае и даже не о политике, я не стал ждать от него продолжения и заговорил сам:

— Мы не повстанцы. Мы из администрации (кентаврид поднатужился, выпучив глаза, и живот втянулся и того больше, истончая кожу на ребрах), и нас интересуют только документы на владение.

— На усадьбу?! — фермер даже осекся на последней букве.

В глазах его появился страх — ладно, ограбить по мелочи, а так ведь все полностью хотят отобрать, нелюди!

У моих ног шлепнулся камешек, а за спиной, где-то в районе мордашек послышалась возня.

— Я только гляну и отдам, мне твоя усадьба даром не нужна. Ты, конечно, не слышал такие мудреные слова, как «кадастр» и «приватизация недвижимого имущества», да только объяснять долго, — сказал я, не рассчитывая углубляться в дебри частного права и цитировать Кодекс недвижимости, против чего восставал весь свежеприобретенный опыт дня, — тащи их быстрее сюда, пока я не начал грубо пользоваться своими полномочиями.

Вопреки ожиданиям, моя фраза моментально успокоила запаниковавшего было кентаврида.

— Приватизация? Так бы и сказали сразу. Приезжал ко мне родственник из столицы месяц назад. Рассказывал, что дурость новую придумали, составляют списки имущества и для подтверждения новые бумажки будут давать. Как будто земли или урожая от этого больше станет, хоть бы чем полезным занялись… Сейчас принесу, — фермер исчез в доме.

Если кто-то из встреченных нами сегодня кентавридов еще сохранил желание пристрелить ставшего сегодня подозрительным, непонятным и опасным для фермеров администратора, равно как и сопровождающего его кадастрового инженера с Земли, то лучшего момента подобрать было невозможно: своей неожиданной осведомленностью и реакцией на реформу, как на нечто повседневное, хозяин последнего дома ввел нас в ступор.

Через минуту, немного придя в себя, Аскальдазд повторил вырвавшееся ранее словечко, поставил дробовик на предохранитель и с отсутствующим видом принялся осматривать вездеход, полностью переключившись на составление плана по безопасному возвращению в город. Меня тоже отпустило, как раз и фермер вышел из дома с пачкой документов. Все, под каким ракурсом ни глянь в документы, как по учебникам составлено и укомплектовано, с соблюдением всех норм и учетом самых последних обновлений. Признаться, даже приятно стало, пообщаться потянуло, будто этот кентаврид вовсе из другого мира, и совсем не его соседи по усадьбам перевернули все мои первоначальные представления о путях внедрения права частной собственности и систематизации Галактического кадастрового регистра на планете кентавридов. Возвращая документы, я не удержался от вопроса, ожидая полного понимания и согласия в ответ, чтобы этим штришком довершить всю правильность единственной нормально сложившейся сегодня встречи:

— Меня радует твоя осведомленность и готовность сотрудничать. И все же мне кажется, что ты не до конца понимаешь, насколько важна эта реформа. Можно ли не согласиться, что инвентаризация и систематизация в сфере недвижимого имущества, создание единой и полной базы, интегрированной в Галактический кадастровый регистр, идет только на пользу частным интересам каждого владельца?

— Темнеет уже. — Насторожился Аскальдазд, высунувшись из кабины.

— Хвостоковыряние получится в итоге, и только, — последовал ответ фермера.

— Не понимаю. Это значит, ты не согласен? — опешил я, но в этот момент администратор как раз завел двигатель, и мои слова потонули в утробном рычании вездехода.

— Что означает «хвостоковыряние»? — спросил я администратора, едва мы отъехали.

— Дите видел? — вопросом ответил Аскальдазд, и я сразу же понял, что он имеет в виду детей-кентавридов, что рассматривали нас из-за угла, а именно самого младшего, копавшегося кисточкой хвоста в ухе.

— Ты о том… кентавридике, что в ухе хвостом ковырялся? — уточнил я, — это фермер и имел в виду?

— Да. И — нет. Хвостоковыряют в другом месте.

— А подробнее нельзя?.. — начал было я, но вдруг представил гипотетические детали и поспешно добавил: — впрочем, нет, не нужно! — и до самого города мы сохраняли молчание.

Стоит заметить, что на протяжении всего пути в город разговоры оказались вовсе не в чести: Аскальдазд не на шутку опасался, что основательно потревоженный покой субъектов приватизации чреват неожиданностями в виде засад, наездов и покушений, и во избежание того проявлял настоящие чудеса в выборе маршрута, маневрировании и вождении. Я не подозревал раньше, что в умелых руках заурядный вездеход с воздушной подушкой — силовое поле модулирует под днищем пласт сжатого воздуха толщиной от нуля до метра, на котором машина как бы парит над поверхностью — способен на практике выставить насмех всю теоретическую механику с ее законами динамики и кинематики; администратор либо не знал, либо просто плевал на такие важные при движении силы как центробежная, кориолисова, тяжести и торможения. Словно оседлав истребитель, он играючи выжимал из стонущего аппарата самые невероятные рывки, виражи и реверсы, а когда вездеход, пересекая пролесок, сделал «бочку» над поваленным на дорогу деревом, я со стыдом вспомнил наивные экзерсисы на своем космолетике, за которые однокурсники занесли меня в список лучших пилотов-любителей факультета.

Далеко опережая собственный шлейф из блестящих в свете выступивших звезд брызг над полями и из чернеющих в сумерках туч пыли над дорогами, мы совсем скоро начали притормаживать на городской окраине.

— Ты бледен. — Как ни в чем не бывало, констатировал Аскальдазд.

— Устал. — Как бы честно откликнулся я, бездумно теребя заклинивший замок ремня безопасности.

Вездеход остановился возле моего трехэтажного острога. Критически глянув на дверь, администратор предложил:

— Охрану могу поставить. А можешь у меня остаться. На ночь. Так безопаснее.

— Вряд ли. Сомневаюсь, что если кто-нибудь решится сводить с нами счеты, то отважится нагрянуть в город. И вообще, сдается мне, самые горячие головы сегодня исчерпали весь свой пыл, и продолжения не будет.

Администратор кивнул — мол, ничего ты о них не знаешь, но мне сейчас не до споров — и отправился восвояси, а я поднялся в свою комнату на втором этаже гостиницы вместе с останками разбитого дроида и едва ли не кровью добытым сегодня материалом. Над подоконником пристыженно висели два уцелевших дроида, которым я дал команду на возвращение сразу после обнаружения подбитого. Свалив карты, схемы, бланки и копии документов на стол, подошел к окну и стал столбом. Спать не хотелось, несмотря на то, что активность моего мозга, наверно, выдала бы эдакую шнуровидную энцефалограмму без намека на амплитуду и ритмы, благоразумно отбросив анализ и разбирательство сегодняшних событий на будущее завтра в соответствии с древней мудростью «утро вечера мудренее». О свидании с дневником не могло быть и речи. Ночь над городом раскинулась ясно и просторно, залитая светом лун и звезд. Приглушенный свет редких уличных светильников изредка перечеркивали летучие охотники за насекомыми. На окраину медленно, словно устало вползала с поля колонна сельскохозяйственных агрегатов. Припозднившаяся детвора жеребятами носилась по улицам, притворяясь, что не слышит родительских зазываний, то и дело раздающихся тут и там по городу.

«Самое время наведаться в кабак!» — возникла вдруг посреди вакуума головы мысль. Мысль была одинока, другой для возражения не нашлось, и я отправился в бар. Пусто в заведении и на площадке перед ним не было: местный бомонд по непреложной для всех миров традиции расслаблялся после рабочих будней. Конечно, в помещении соблюдался таинственно-интимный режим полутьмы; я ввалился внутрь едва ли не наощупь и сразу же был встречен приглушенным ворчанием со всех сторон, так как мое внедрение более напоминало встречу мяча с толпой футболистов. Впрочем, моя неуклюжесть оказалась здесь ни при чем: в заведении творилось столпотворение, местные завсегдатаи сгрудились в кучу вокруг некой диковины в центре, заполонив пространство кабака до самой двери. Потребовались секунды, чтобы определить диковину по голосу, а затем и разглядеть ее между слушателей: администратор авторитетно и в самых ярких красках повествовал о своих приключениях, как он везде и много раз сегодня спасал Ивана от верной смерти ради процветания общества. Послушав с минуту, я порадовался, что, по крайней мере, был охарактеризован им как «в наших обычаях и вообще в сельскохозяйственных и военных делах несведущий, но честный и добрый парень, хоть и наивный до глупости». На мою удачу, раззявившая рты публика появления в баре наивного до глупости Ивана не заметила, и я без привлечения лишнего внимания осел в закутке у дальнего края барной стойки, укрывшись от любопытных глаз за прикорнувшей на стойке чьей-то тушей. Заказал пива и вполуха принялся изумляться воображению Аскальдазда, равно как и возможности его речевого аппарата, как выяснилось, произносить длинные и витиеватые фразы. Однако заниматься столь бездарным делом в одиночестве мне пришлось недолго.

— Какая честь, светило кадастра разделило наш светский раут! — раздался голос у моего уха, и туша кентаврида, за которой я укрывался, оторвалась от стойки, расправила торс и лицо, и оказалась старым добрым Настуриарием.

Зевнув, старик глянул на бармена и рявкнул:

— Оглох, что ли?! Издохнуть можно, пока ты, наконец, пойло принесешь! — повернулся ко мне и извиняющимся тоном продолжил, — знаешь, Иван, сколько ни пытаюсь воспитать местную молодежь, а культуры и уважения к предкам никак не добьюсь.

— Ты валяешься два часа после того, как я принес бутылку, — невозмутимо произнес бармен. — Старый пердун… да-да, тут каждый, даже глухой подтвердит, что я не голословен.

Услышав ответ старика бармену, из которого я понял лишь усвоенное час назад слово «хвостоковыряние», я во второй раз за этот день убедился, что составленная нашими лучшими специалистами по лингвистике программа обучения несовершенна. К чести бармена, когда он молча водрузил на стойку новую бутылку выпивки, всю отобразившуюся на его физиономии гамму ответных эмоций можно было передать одной фразой Джона Бэрримора «Овсянка, сэр!»

— Как тебе наша славная история? — спросил я старика, кивком головы указав на заливающего посреди бара Аскальдазда.

— Чушь для идиотов! — с чувством ответил Настуриарий, тряхнув седой бородкой. — Я отца нашего администратора с пеленок знал, тот тоже администратором был, так сын в отца пошел: как дело говорить — два слова не вырвешь, хоть копыта отрежь, а как себя похвалить или народ к афере какой подбить, так даже я диву даюсь, в каких научных диспутах таких ораторов натаскивают?! Но не дурак, нет, очень не дурак — чего уж, станет он тут публику почем зря развлекать! — я послушал немного в самом начале, минут пять, а потом у него все по кругу пошло, да на новый лад и с новыми подробностями, но я ведь не эти глупые и унылые пьяные хари, интеллигента не обманешь: намаялись вы сегодня с фермерами, набегались, настрелялись, наспорились, так он сейчас авторитет свой подкрепляет, да народ к себе располагает. А вдруг еще не остыл кто? Завтра, глядишь, сказки по окрестностям расползутся, и кто еще не угомонился, так почешется и решит: администратор-то больно крут, мол, так оно мне надо разве, против власти переть?!

— Что намаялись мы, то правда, — согласился я со стариком и честно сказал: — у меня складывается такое впечатление, что зачастую проще разговаривать, когда между мною и собственниками имущества ружейный ствол, а не порядочная дискуссия о кадастре, частном праве и самореализации личности.

— Народ у нас дремучий и горячий, с этим не поспоришь, ты только на эту морду неучтивую погляди! — последние слова старик произнес на полтона громче, в расчете на слух бармена, так как бутылка была уже пуста на две трети, — но я тебе так скажу, Иван: ты знаешь, что это нам, кентавридам, надо, а они-то, работяги да фермеры наши, ни хвоста не знают, так зачем это им, которые не знают, надо?

Видимо, мой мозг был перегружен до крайности, так как ответа на вопрос с лету не нашлось. Я-то отлично знал и понимал, что им это надо. И самое главное, что я также прекрасно понимал, что без их участия добиться результатов никак не возможно, ведь они собственники, и вся реформа вертится вокруг их собственности, облегчая им с нею отношения. И отношения между собой тоже, кстати. Если они этого не понимают, нужно всего лишь растолковать. И пусть первое толкование происходит под прицелом, но ведь потому так получается, что они по недопониманию ждут обмана, так у них повелось, но стоит лишь довести до сознания собственников всю суть и пользу, и масштаб, как конфликтность ситуации разрешается сама по себе, тому свидетельством свежайший опыт…

— Ты-то меня понимаешь?! — тряс я старика, который, кажется, снова спал на стойке, когда к нам подошел Аскальдазд.

— Пошли, Иван. Хватит на сегодня. Я подвезу тебя.

Свежий воздух мгновенно выветрил из головы хмель, оставив лишь усталость и осадок от разговора со стариком, из которого следовало, что кентавридам реформа не нужна начисто. Конечно, я ни минуты не сомневался, что такой настрой местного населения — заблуждение, но легче от этого не становилось, потому что не бывает удовольствия от работы, за которую тебя могут возненавидеть. Даже если и отблагодарят когда-нибудь через столетие-два.

— Садишься? — подал голос из вездехода Аскальдазд.

— Нет, спасибо. Мне уже лучше, пройдусь пешком, — ответил я и отправился к своей резиденции.

— До завтра! — не стал настаивать кентаврид.

Провожая взглядом вездеход, я вдруг подумал, что ему-то, наверно, совсем несладко приходится. Это я, идейно и технически просвещенный, прилетел откуда-то издалека с готовностью выполнить поставленную задачу, во что бы то ни стало. А он тут жил себе, горя не знал, и теперь должен приспосабливаться ко всем привнесенным мною в его мирок потрясениям и изменениям.

«Что-то ты, Геннадий Цветочкин, расклеиваешься! Впору философский труд писать. — Подумал я, уже поднимаясь в свою комнату, — соберись-ка, подтянись, прогони сомнения и займись делом!»

Собравшись, подтянувшись, взяв в руки стереолист с дневником, упорядочив мысли и прогнав сомнения, я рухнул в постель и мгновенно уснул.