Что дало мне силу? Я понял, что мне не хватает коммуникации и творчества. Стал активным пользователем Фейсбука. Это уже кое-что. Я стал обдумывать посты, кидался в дискуссии. Но гораздо важнее, что у меня появился постоянный волшебный друг, с которым я общался почти каждый день «ВКонтакте». Ее зовут Света. Не знаю, сколько получится томов, если опубликовать всю нашу переписку, но думаю, что больше пяти. О чем мы только не говорили! Мы спорили о литературе, о Бродском и Блоке, Михалкове, китайской и японской поэзии, о Пушкине, Толстом, Чехове, о функции литературы в нашей жизни. Говорили о языках, о возможностях репрезентации в слове и в образе, о возможностях рекламы.
Мы рассуждали о кино, о любимых фильмах и актерах, размышляли о судьбах филологии, о науке, о гуманитарной мысли. Мы думали о здоровье, спорте, йоге, схлестывались по поводу Путина, Украины, Ксении Собчак и Познера.
Мне было безумно интересно. Света познакомила меня с прекрасными людьми. С ней невероятно тепло. Я называю это – светотерапия и прописываю ее всем. Среди километров нашей переписки мы, кажется, не говорили только о наших болячках. Может, чуть-чуть. Как о чем-то постороннем. Маме меня поддразнивала: «Иди, пиши своей Свете!»
КОММУНИКАЦИЯ – ВАЖНЕЙШЕЕ СРЕДСТВО БОРЬБЫ С БОЛЕЗНЬЮ
Она отвлекает. Коммуникация вернулась, но я все равно хандрил. И вот однажды я задумал пародийную пьесу на «Один день из жизни гения». Я всегда пишу на всех пародии, и на себя в том числе. Не могу иначе. Сюжетец годится для капустника. Автор пишет о Пушкине, а затем меняется с ним местами. Пушкин идет к пушкинистам, влюбляется в девушку, а Автор едет на бал. Такова исходная диспозиция. Я стал обдумывать, улыбался про себя, оттачивал сцены. Мне было дико смешно. Я засыпал и сочинял, ел и сочинял, смотрел телевизор и думал, я постоянно глупо улыбался. Творчество налетело на меня, как весенний порыв ветра, сбило с ног, повалило, взбудоражило и осчастливило. Ну и вот получилось в таком роде:
Первая сцена
Автор: В ночь на 8 сентября 1826 года в Михайловское прибыл фельдъегерь, который без сна проскакал 393 километра за два дня для того, чтобы доставить Александру Сергеевичу Пушкину письмо от генерала-фельдмаршала Ивана Ивановича Дибича.
(Михайловское, 6 сентября 1826 года, 6 часов утра, сеновал, сумерки; в стогу Пушкин и крестьянка; входит фельдъегерь)
Пушкин (приветствуя фельдъегеря): Ты ли это, брат Пущин?! Как ты разжирел! Да, в Лицее ты был другим! Моя первый друг, мой друг бесценный, И я судьбу благословил, Когда мой дом уединенный, Печальным снегом занесенный… Занесенный. Что там дальше? Блин!
Входит Арина: Твой колокольчик огласил. Это программа 8 класса, Саша.
Пушкин: Дожили… Себя забывать начал. Слышал бы Пущин!
Арина: Да какой же это Пущин! Это фельдъегерь и, судя по всему, с секретным предписанием.
Фельдъегерь: Находящемуся в псковской губернии чиновнику 10-го класса Александру Пушкину всемилостивейше позволяют отправиться в Москву на аудиенцию с Императором.
Пушкин: Лопни моя бакенбарда! Неужели? Закончена моя псковская ссылка, наконец-то завершен период романтизма, а реализм получит свое уверенное и благополучное оформление, в обрамлении народности и историзма! Взглянем на трагедию взглядом Шекспира! Через 5 лет я напишу «Евгения Онегина», лучшую лирику, «Я вас любил…», что там дальше по программе? В общем, лучшие свои вещи. А там и Болдинская осень не за горами, женитьба, четверо детей… Если так пойдет, то через 200 лет меня сыграет сам Сергей Безруков…
Арина: Ты что, белены объелся! Забыл, что в Москве тебя ждет дуэль с Толстым-Американцем. У него все тело в татуировках и 8 ходок на счету, он 12 человек на поединке прихлопнул… А ты?! Швабра кучерявая…
Пушкин: Замолчи, Арина! А то я выдумаю тебе нелепое отчество и создам биографическую легенду, что ты была никому не нужной няней, «голубкой дряхлой моей»!
Арина: Дряхлой? Да мне 34 года! Ах ты, недоносок африканский!
Пушкин (объясняя фельдъегерю): Из Африки мы…
Арина: Это всем известно! Все читали Тынянова!
Фельдъегерь (виновато): Я не читал.
Пушкин: Как же вы так?! Пойдемте, я расскажу вам, откуда мы родом. Тынянов пишет, что наш род ведет свое начало от того славного момента, когда Абрам Петрович Ганнибал…
(уходят)…
Вот такая ахинея! На 50 страниц. В жанре «ржу-нимагу». Конец имеет двойной финал: сначала печальный (Варвара Леонова говорит, что даже плакала), а потом веселый. После пьесы идет подробная развернутая рецензия на пьесу, написанная мною же, но от 3-го лица.
Ох, как же я смеялся! Я просто дико ржал! Смех идет по возрастающей. И сейчас перечитываю – ржу. Доделываю ее.
СМЕХ – ЛУЧШЕЕ ОРУЖИЕ ПРОТИВ ХАНДРЫ
Какая хандра! О чем вы?! Я так смеялся, что от хандры не осталось и следа. Я почувствовал жажду творчества: написал на английском несколько лекций для студентки из Кембриджа о поэзии, «Один день из жизни гения» пошел сам собой, книга по Набокову писалась будто бы сама, плюс какие-то эссе и еще что-то. Не помню. Я летел. Я раскидывал фразы, сочинял метафоры, сплетал их.
Однажды Катя Кондратьева попросила переделать басню Крылова. Дело в том, что ее мама, учительница, хотела, чтобы ее класс 6 или 7 выступил с остроумной басней на тему «Лисица и Соловей». Я чего-чего, а басен с роду не писал. Для меня это был ад. Но получилось нормально вроде:
Поэт и депутат
Автор:
Депутат:
Автор:
(появляются девочки с надписями «ворона» и «лисица» (с куском сыра), «волк», «зайчишка», «осел», «козел», «косолапый мишка», «Крылов»; разворачивают два плаката)
Депутат:
(Совести)
(всем остальным)
Крылов:
(депутата уносят герои)
Крылов:
Вот так я развлекался. Вот вы гадали, что же меня спасло от плохого настроения? Да я просто отвлекся, и все! Поэтому искренно не понимаю, когда мне говорят: «Отдыхай! Меньше работай! Не переутомляйся! Не пиши так много!» Да это же счастье! Какая работа? Это отдых!
После я понял, что такое хандра. Хандра – это не лень, когда работа есть, но неохота; это не блаженное ничегонеделанье, которое можно назвать философствованием, а именно отсутствие желания работать, это скука, противоположность творчеству Нельзя хандрить и творить. В принципе нельзя. Как только первый импульс к работе появился, значит, хандра прошла.
Я гуманитарий. Не могу не сочинять. Но что же делать не гуманитариям? Как превратить жизнь в игру? В творчество? В шутку?