Входная дверь грохнула.

Варвара и Денис напряглись. В коридоре крикнули задыхающимся голосом.

— Ваня! Ванечка!!

Денис выскочил из гостиной. Подхватил не держащуюся на ногах женщину.

— Я здесь, мама. Что случилось?

— Где Ваня?

— Здесь, мама, здесь. Что стряслось?

Варя тоже вышла в коридор.

— Мария, что случилось? Что за крик?

Мария поползла на коленях к Гагариной.

— Варвара Ильинична, мой-то мужиков сбаламутил. Поехали в церкву к иерею Аркадию. Хотят Ванечку отлучить. Говорят, в него бес вселился. А-а-а!

Она заливалась слезами.

Денис поднял её, повёл в кабинет, усадил на стул.

— Мам, успокойся, — Мария с испугом посмотрела на него, — ничего страшного не произошло. Ну, подумаешь — отлучат от церкви, что такого-то.

— Да как же не страшно-то?! Как не страшно?! А как жить-то, отлучённому? — И снова — А-а-а!

— Варя, — растерянно обратился Денис к Гагариной.

Та подошла к плачущей женщине, достала платок, вытерла слёзы.

— Давно уехали?

— Только что… Матушка, а где Ваня? Сбежал никак?

Варя распрямилась, указала на Дениса.

— Да вот он.

Та долго и сосредоточенно смотрела в лицо Соколову. Потом отстранилась и прошептала.

— Ваня?…

Дверь снова хлопнула, в гостиную влетела Глаша.

— Варвара Ильинична, Беда! Мужики к иерею поехали, жалиться.

И тут Варвара взяла ситуацию под своё управление. Она закомандовала.

— Так, Ваня, ссорится с церковью нам не нужно. Поэтому всё сделаем правильно. Иди побрейся. Есть чем?

— Да. Я прихватил одноразовое.

— Вот и ступай. Глаша, а есть чем у нас угостить дорогого гостя?

— Пироги вчерашние с капустой, с яйцом и луком. Булочки…

— Достань грибочков, залей сметаной. Огурчиков солёных кружочками порежь. Редечки натри и тоже сметанкой залей. Штоф водки поставь на лёд. Рюмочку Серёжину любимую, серебряную приготовь. И поднос, тот который с ирисами.

Она залезла в наряд, что принесла Глафира. За полгода, которые провела в Вадуце, Варя похудела, и натянула платье прямо поверх джинсов и кофточки.

Вошел Денис.

— Готово… Мам, глянь, как я.

Мария наконец-то узнала сына.

— Ваня, что с тобой сталось?

Она держала его лицо в рука и внимательно рассматривала его.

Варя остановила романтику.

— Погоди, Мария. Ваня, пошли. Надо тебя одеть.

В спальне она вытащила из одного сундука темно-зелёный костюм.

— Одевай.

Посмотрела на то, как Денис вертит в руках одежду.

— Давай я помогу. Футболку оставь. Натягивай чулки. Теперь илоты… Штаны, штаны вот эти. Натягивай.

В конце-концов Соколов забрался в одеяние. Осмотрел себя, подошёл к зеркалу. Выглядело забавно. Помпезный костюм с галунами и тяжёлые туристические ботинки на белые гольфы.

Варя похлопала его по спине.

— Будешь моим лакеем. Вот парик. Примерь. Я всё хотела выбросить, да жалко. Пригодилось. Ну не смотри так, нет у меня больше ничего в твой размер. Пошли.

Вернулись в гостиную. Там уже стояли Захар и Франц Карлович.

Глафира посмотрела на Дениса, прыснула.

Варя строго на неё посмотрела.

— У меня теперь будет свой ливрейный лакей. Могу я позволить себе такую прихоть?

Все закивали как кони.

— Конешно, матушка. Воля ваша. Как скажете.

— Отлично. Франц Карлович, что у вас намечено на сегодня.

— Съезжу на левый берег, проверю покосы и огороды. Если земля прогрелась, надо садить морковь, репу и чеснок.

— Хорошо. Ступайте. А ты, Захар?

— Я конюшню поправлю. До вечера работы хватит.

— Замечательно. Иди.

Гагарина проводила инструктаж.

— Приедет иерей Аркадий. Вернее всего — он будет один. Ваня, к нему надо обращаться «ваше преподобие». Встретишь на крыльце, встанешь на колени. Понял?

— Понял, конечно.

— Глаша и Мария знают что делать. А ты должен идти впереди и открывать двери. И кланяйся, кланяйся. Понял? В глаза священнику не смотри. Это тебе не ровня. Скромно смотри в пол, склонив голову. Нам не нужны неприятности. Прояви свой актёрский дар.

— Угу, — кивал Денис.

— Пригласит на исповедь, — особо тупым не прикидывайся, но и не умничай.

Прошла в гостиную.

— Ладно. Всё. Сидим, пьём чай. Ничего не знаем. Глаша, давай самовар.

Гагарина и Мария взяли пяльцы и что-то вышивали. Глаша гремела кастрюлями на кухне. Денис сидел на табуреточке в углу.

Во дворе загомонили. Варя встала.

— Началось… Ваня — на крыльцо.

Вышли на веранду. За оградой из телеги выбрался поп. В сопровождении нескольких крестьян он шёл к усадьбе шагом отставного рекрута. В чёрной рясе и в скуфии, в руках держал чётки и какой-то томик. Худощавый такой, высокий, чернобородый с проседью. Глаза умные, взгляд спокойный.

Подошёл к крыльцу. Все бухнулись на колени. Варя попросила.

— Благословите, ваше преподобие.

Тот перекрестил склонившиеся головы.

— Благословляю вас, дети мои. Встаньте.

Все подошли поцеловать ручку.

Варвара шагнула в сторону, пропуская вперёд Глашу с поносом. На подносе рюмочка, три тарелочки. С грибочками, с огурчиками и с редечкой.

Поп перекрестился, огладил бороду, взял рюмку и с достоинством опрокинул её в себя. Подцепил вилочкой кружок огурчика.

— Благодарствую, храни вас Бог.

— Проходите, ваше преподобие, — засуетилась Гагарина, — проходите. Позавтракаете.

— Я уже.

Поп прошёл в гостиную.

Сопровождающие его крестьяне двинулись было следом, но поп рявкнул.

— Куда! Стойте тут!

Денис шёл перед ним, открыл двери, подставил стул, низко поклонился. Священник сел, остальные стояли.

Поп обратился к Варваре.

— Варвара Ильинична, ты, наверняка, удивлена моим приходом.

— Ах, батюшка, есть некоторое удивление, но и радость в душе тоже есть. Хотелось, чтобы вы почаще ко мне заходили. Я-то в церковь хорошо, если три раза в год выберусь. Всё — дела, всё — дела. Да и далеко.

— Знаю, что ты пожертвовала церкви уже много раз. Это похвально. Но я к тебе, Варвара Ильинична, по другому делу. Пришли ко мне твои крестьяне с жалобой. Говорят — ты привечаешь юношу, в которого бес вселился. Люди они, конечно, тёмные — приврут, глазом не моргнут. Но я должен прислушаться, уж не обессудь. Недовольство холопов может обернуться в бунт.

Варя стояла с раскрытым ртом. Потом, весьма артистично «справилась» с изумлением.

— Ничего не понимаю…

Поп глубокомысленно покивал.

— Во-первых, твой, Варвара Ильинична, крепостной — Петр Прохоров, утверждает, что его побил родной сын. Несколько раз. А когда он собрал мужиков в деревне, чтобы проучить неслуха, тот побил всех мужиков. Один отрок, побил четверых мужиков. Уж не сатана ли ему помог? Этот непочтенный отрок у тебя в усадьбе служит… Что скажешь?

— Да, ваше преподобие. Вот этот отрок, — она указала на Дениса. А тот склонился в поклоне.

— Ага, — удовлетворённо повернулся к Соколову поп, — ну, расскажи, сын мой, что там у вас случилось.

Денис, не поднимая головы, стрельнул глазами на Гагарину. Та слегка кивнула ему.

— Мой отец, ваше преподобие, пьюшший.

— Ну. Все этим грешат.

— Он как напьётся, так зверь-зверем. Тот раз он начал маму бить. Забил до беспамятства. Я… Я не выдержал — ударил его. Я боялся, что он убьёт маменьку.

Аркадий пошевелил бровями.

— Мать подтвердит?

Мария рухнула на колени.

— Все правда, батюшка. Всё истинная правда. Если бы не Ванечка, уже на погосте бы лежала.

Поп снова повернулся к смиренному Денису.

— Ты его избил?

Соколов пожал плечами.

— Один раз ударил. Сильно не бил, побоялся пришибить до-смерти. Рука-то у меня тяжёлая. Он упал и уснул.

— А потом?

— А утром он снова на меня… Напал. Только я его ни разу не ударил. Ни разу… Руки подставлял, да голову берёг. Потом он схватил топор и хотел меня убить. Но я топор отобрал…

Священник решительно встал и вышел на веранду.

— Пётр! Иди сюда!

Завёл Прохорова старшего в гостиную, снова уселся. Скомандовал Денису.

— Повтори.

Тот повторил.

— Так было дело? — Строго спросил отец Аркадий.

Петр посмотрел на Дениса, на Марию, на Гагарину. Насупился.

— Ну, так.

— Ты хотел своего сына убить?

Петр ещё больше насупился.

— Он отца не чтит…

— А что ты сделал, чтобы он тебя чтил?!

— Я его породил!

Отец Аркадий грохнул кулаком по столу.

— Замолчи!.. — он зло перевёл дыхание, перекрестился три раза, — Господи прости, Господи прости, Господи прости. Не по воле своей грешу злонравием!..

И снова к Петру:

— Ты хотел лишить жизни своего сына и свою жену? Ты знаешь, что покушение на смертоубийство, есть — преступление?! Ты слышала, Варвара Ильинична? Пожалуй, сообщу я о нём. Пусть пойдёт под суд честной.

Петр так и стоял, насупившись и зыркая исподлобья. Тишина стояла пару минут. Иерей грозно оглядывал присутствующих. Остановился взглядом на Денисе. Хмыкнул.

— Ну, то, что этот бычок отлупил четверых мужиков, не удивительно. Сколько тебе лет, отрок, что-то я запамятовал.

— Семнадцать, ваше преподобие, — склонился Соколов.

— Я вижу, Варвара Ильинична, что бесов тут изгонять не надобно. Тут жалобщиков в кнуты брать следует… Ох, темнота. Что за народ у нас? А? Как ты с ними управляешься? Ума не приложу.

Варвара сморщилась, скривила губы, всхлипнула, заблестела слёзкой.

И тут выступила вперёд Глаша.

— Ваше преподобие! Варвара Ильинична у нас — святая! Истинно говорю вам — святая!

Поп размашисто перекрестился на восток. Все повторили за ним. После поинтересовался:

— А что это Иван так вырядился?

— Ах, ваше преподобие, — снова прослезилась Варвара, — Серёжа всегда мечтал, чтобы у двери стоял лакей.

Поп ухмыльнулся. Потом как бы спохватился:

— А вот ещё до меня дошёл слух, что ты, Варвара, у помещика Ливанова лошадь застрелила.

Варя, не поднимая глаз, отвечала:

— Ливанов в гости приехал, и начал непристойно себя вести.

— Он, что — попытался…? — вопросительно протянул Аркадий.

— Да… Он покусился на мою честь. Но… Я вынуждена была оставить Ливанова ночевать в усадьбе. В ночь выгонять гостей на улицу это не эстэтиек. И приказала Ивану спать у моего порога. И Марго всегда со мной.

— Марго?…

— Марго, — это шпиц. Собачка. А когда Григорий Семёнович пытался прокрасться ко мне в спальню, он наступил на Ваню и упал. Тут и Маргоша ему в ногу вцепилась.

Варя перевела дух.

— А утром, перед тем как уехать, Ливанов застрелил из пистоля Марго. А я за неё двадцать рублей золотыми отдала в Архангельске. Графиня Милевская подтвердит. И любила я её. Сильно любила. Она такая… А его кляча и того не стоила.

— Так ты её застрелила, таки?

— Грешна, ваше преподобие. Застрелила. Сначала хотела Григория Семёновича продырявить, но вовремя опомнилась.

Потом вскинулась.

— А он тоже хорош. На женщину пистоль целить. Хорошо, хоть Ваня меня собой закрыл…

— Так он и в тебя собирался стрелять?!

— Да! — возмущалась Варя, — он второй пистоль вынул из-под сюртука и на меня…

Голос у неё осёкся, она судорожно вздохнула.

— Он думает — если я одна, так и постоять за себя не в силах?…

Священник успокоил.

— Не расстраивайся, Варвара Ильинична. Господь не позволит обидеть вдову героя.

Тут Варя и вовсе раскисла. Закрыла лицо ладошками, заплакала. Поп сидел спокойно. Он умно глядел на хозяйку и ждал, пока та успокоится. Потом задумчиво произнёс:

— Надо Ливанову сказать, чтобы поосторожней сватался. А то, так и живота лишиться недолго. А отрок, значит, себя подставил?

Еще с полчаса Аркадий сидел, чаёвничал. Рассказывал новости. Наконец встал.

— Ну, ладно. Пойду епитимью накладывать. Прохоров, пошли.

Вышел на крыльцо. На дорожке стояли три мужика. Петр отошел и встал рядом с ними.

Иерей осмотрел стоящих тяжёлым взглядом, каждого по отдельности, и заговорил.

Он завещал низким рокочущим голосом. Откуда только что и взялось.

— Ну, что, чада мои неразумные? Зачем же вы на истинно верующих православных напраслину возводите, обвиняете в сатанизме?

— Дак, это… вышел вперёд мужичок, получивший в своё время от Дениса по фаберже, — он отца не уваживает… а ежели кажный начнёт отца бить, то чё?

— А кто вам сказал, скудоумные вы мои дети, что сын избил Петра? — Снова пророкотал Аркадий.

— Так, он же и сказывал. Петр-то.

— А почему вы решили, что он говорит правду? Может, он просто — глуп и врёт?

Мужик мял в руках шапку-гречник, вздохнул:

— То, что глуп — есть такое. Это за ним таво, — он шмыгнул носом, — Водится…

— А вот перед тем, как идти парня убивать, может следовало бы и сына спросить, и мать? Как мыслите, чада?

Мужики хмуро молчали.

Поп повертел головой, пробормотал:

— Ох, бестолочи…

Снова поднял глаза на переминающуюся в недоумении «паству» и включил свой инфразвук.

— Сказано в писании: 'Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе'! Но и сказано же: «И вы, отцы, не раздражайте детей ваших, дабы они не унывали, но воспитывайте их в учении и наставлении Господнем». Понятно?

Мужики, потупившись, покивали.

Поп снова про себя пробормотал.

— Нихрена вам не понятно…

И снова зарокотал.

— Накладываю на вас епитимью! Вы трое, дабы претерпевали скорбь, и через тяготу телесную освободились от греховных помыслов, сегодня придёте на вечерю в храм и отобьёте по двести земных поклонов во время Богослужения. Понятно?

Самый умный мужик сразу возмутился.

— А чё двести-то? Чё сразу — двести?

— А ты, Николай, отобьёшь триста, — рыкнул иерей. — А в храм Господень придёте, чтобы не отлынивали от духовного лекарства. Знаю я вас!..

Аркадий сменил тембр голоса и заговорил нормально.

— Теперь ты, Пётр… Я сегодня же съезжу в Лешуконское к становому, а ты не вздумай в бега податься. Отлучу и прокляну.

Мужики переглянулись.

— О, как!

— Вас, мыслю, тоже могут арестовать. Вы же способники.

— Так, а мы чё?! Мы же ничё! Чё сразу — «заарестовать»!

— Думать надо, дети мои. Сначала думать. Глядишь, охота беззаконие творить и пропадёт.

Тут Варя встала перед иереем на колени.

— Ваше преподобие, я вас прошу, я вас умоляю, не надо Петра в управу. У меня плотников не останется. Накажите своей властью, ваше преподобие. Не надо его на каторгу.

Поп долго стоял и молчал. Потом скомандовал:

— Встань, Варвара Ильинична. Прохоров, целуй барыне руки! Она воистину святая. Четыреста поклонов сегодня отобьёшь. Понял?

Петр покивал и пошел к Гагариной целовать руки. Та выставила ладошки.

— Нет! Нет! Не надо руки целовать. Это совершенно супегфлю. Пусть идут.

— Ступайте чада неразумные, — пророкотал Аркадий. И в бороду.

— Бестолочи.

Поп ещё минут пять пошептался с Варей, выпил на дорожку граммов пятьдесят малиновой настойки и ушёл своим строевым шагом.

А Варвара приказала Марие.

— Сбегай, Маша, к Захару на конюшню, пусть запряжёт Жасмин в двуколку, да догонит отца Аркадия. Чего же ему пешком двадцать вёрст.

Через три минуты из-за дома вылетела коляска, влекомая тонконогой лошадкой песчаного цвета. Денис долго стоял, глядя вслед повозке. Варя спросила:

— Красивая?

— Да, — покивал Соколов, — прямо как игрушечная…

Когда остались в гостиной одни, Варя наставительно сказала:

— С церковью ссориться не следует. Но мы, вроде, всё правильно сделали…. Ну, и что? Когда уходим?

— Давай ночью. Когда никого в доме нет.

— Хорошо, — Варя прижалась к Денису, — а ты в ливрее такой красивый…

— Всё равно надо переодеться.

И пошел снимать ливрею и надевать джинсы.

Через полтора часа на двор влетел Захар в коляске. Натянул вожжи. Лошадка блестела потной шкуркой, нетерпеливо переступала, видимо недовольная тем, что пробежка закончилась. Она даже разок скозлила.

Захар пристрожил:

— Жасмин! Стоять!

И побежал к Гагариной.

— Варвара Ильинична, через Юрому хоть не езди! — шлёпнул себя руками по ляжкам, — Ливанов привязался! На своём вороном. Не знаю, чего он хотел. Но, думаю, Варварлинична — Жасминку хотел забрать.

Варвара удивилась.

— Как это забрать? Это моя лошадь.

— А он нашу…. прощения прошу, — вашу, хотел под уздцы схватить. Да я не позволил. Жасминке вожжей дал, она и понеслась… Он за нами. Да куда там! Не его мерину тягаться с Жасмин-то!

Варя распорядилась:

— Поводи её по двору, — кивнула на коняшку.

Расстроено повернулась к Денису и Глаше.

— Он что, — так и будет мне всё время досаждать? Он же сейчас сюда припрётся. Дон Хуан, прости Господи.

Денис поинтересовался:

— Варвара Ильинична, а почему вы решили, что он приедет?

— А вот — натура у него такая, — всплеснула руками Варвара, — скандальная.

— Это хорошо, — задумчиво пробормотал Денис.

Варя уставилась на него удивлённо.

— Чего же тут хорошего?

— Варвара Ильинична, вы поговорите с ним, чтобы он сразу не уехал. В дом входить не позволяйте.

— А я сейчас пистолет возьму, — прищурилась Гагарина и пошла в дом.

Во двор влетел на взмыленном чёрном коне Ливанов. Заорал натужно и зло.

— Гагарина! Я у тебя всё равно кобылу заберу! Лучше добром отдай!

Варенька вышла на крыльцо, держа двумя руками тяжёлый казнозарядный пистолет. Спросила с ехидцей:

— Я не поняла, Григорий Семёнович. Это что — разбойное ограбление?

Денис, в это время, уже бежал за домом в сторону леса, к дороге на Юрому. Надо было оторваться от деревни хотя бы на километр. Пробежав, примерно, на глазок, нужное расстояние, он сел на поваленное дерево и, глядя на дорогу, восстанавливал дыхания.

Ждал недолго. Через десяток минут по просёлку застучали копыта. Показался всадник на рысях.

Денис вышел на дорогу. Стоял, смотрел спокойно.

Ливанов сначала остановился, посмотрел издалека подозрительно. Потом вытащил пистолет и тронул вороного.

— Кто таков?!

— Я, Григорий Семёнович, — Иван. Холоп Гагариной.

— Чего хотел?!

— Поговорить.

Ливанов налился краской.

— Я, потомственный дворянин, внук боярина Ливанова, сын действительного статского советника, буду говорить с холопом?! А ну, прочь с дороги! Прочь, я сказал!

Денис покорно сошёл на траву и склонил голову, исподлобья наблюдая за всадником.

Тот засунул ствол за ремень. Проезжая мимо Дениса, он взмахнул плёткой и злобно хлестнул стоящего мужика. Всё вполне предсказуемо. Денис перехватил конец плети, и через секунду, барин валялся в дорожной пыли, слетев с коня.

Ударив два раза в голову скандального мужика, Денис выпрямился, огляделся, — всё тихо. Он перекинул бесчувственное тело через седло, взял вороного под уздцы и повёл его налево в тайгу.

Ливанов очнулся, когда на него побрызгали водой из ручья. Его руки, за спиной вокруг сосны, были связаны его же плёткой. Он насупился, огляделся, задёргался.

— Эй! А ну, отвяжите меня! Отвяжите, немедля!

Из-за спины вышел Денис, встал перед пленником.

— У меня к тебе есть вопросы…

— Да как ты смеешь! Холоп! Быдло!.. Ох!

Он получил в солнечное сплетение и снова потерял сознание. Очнулся от горсти холодной воды на лицо.

— Не надо кричать, — спокойно сказал ему Денис, — нам надо поговорить без истерик.

— Ты, тварь! Да ты знаешь — кто я?!.. Ох!

Удар в печень снова вывел его из строя. Поток воды на голову привёл его в сознание. Денис стоял перед ним и задумчиво смотрел на привязанного, как столяр смотрит на берёзовую заготовку. В руке он держал мокрый Ливановский сапог, из которого и поливал того.

Молчание затянулось. Наконец Григорий открыл рот:

— Чего ты ждёшь, ничтожный?

— Жду, когда ты снова начнёшь кричать…

Подождал немного, и ударил снова в грудь. Привязанный задохнулся, но сознания не потерял. Прохрипел:

— За что?.. Я же не кричу…

— Это, чтобы ты понял — кто тут главный. Так что скажешь? Кто тут главный?

— Пшёл прочь, скотина!.. Ох!

Денис поморщился.

— Вроде ребро сломал. Да ладно. Всё равно убивать.

И пошел с сапогом к ручью.