На следующий день Полис гудел.

Векселя попытался убить какой–то сумасшедший иммунный. Погибли два охранника этого олигарха и его личный знахарь. Сам Вексель, вроде бы, тяжело ранен.

Все до обеда дёргались как на иголках. Заботила судьба Бекаса. Он же охранял жертву.

На обед пришёл Фукс и «успокоил» народ. Убили «всего–навсего» Кота и ещё одного охранника–человека. Бекас живёхонек. А Векселю пуля попала в шею. Но этот «король голубых» выжил. Только голос потерял. В Улье это несущественно.

Вот такая ответка прилетела бедняге от Бабкиной бригады.

Фукс посмотрел на довольные физиономии бойцов и тяжело вздохнул.

— Задницей чую, что это ваша работа. Вот вам смешно, а порядочный гражданин погиб. Нападающего–то охрана застрелила.

— Порядочный гражданин?! — возмутилась Бабка. — Этот порядочный, за сто чёрненьких, подрядился меня пришить!

— Вон оно как… А откуда информация?

— Я сенс.

— А кто заказчик?

— Ну, кто–кто! Естественно этот недострелянный козёл!

— Доказать, само–собой, ничего не сможем?

— Не сможем, — вздохнула Бабка, — мои ощущения к делу не пришьёшь.

— По крайней мере, он успокоится на некоторое время.

И все разбрелись по своим делам.

Таня и Мария в этот день картой не торговали. Повесили объявление — В связи, мол… Террористический акт… Траур… И всё такое… Они пришли в мастерскую и сидели на табуреточках, наблюдая за работой мужиков и разговаривая о пустяках.

К одиннадцати подтянулся Короткий и до обеда механики навешивали на новую багги оружие.

На крыше поставили два кронштейна, в которых, защёлкивалась пара гранатомётов. Эта артиллерия располагалась по центру, над Пашкиным пулемётным гнездом. А сам тяжёлый КПВ стоял тоже по центру, но ниже, прямо в багажнике, стволом за корму.

Две трубы гранатомёта тоже были уложены в направлении назад. Но принимая их на плечо Скорый мог вести огонь в какую угодно сторону.

В связи с установкой этих эрпэгэшек, крышу пришлось обваривать листами железа, чтобы не подпалить выхлопом шевелюры пассажирам.

Потом сварили полукоконы для пилота и штурмана.

Ну и освещение тоже присобачили.

Часам к трём закончили.

Фактически, закончили весь пепелац.

Пообедали и начали распределять места.

Решили так.

Бабка не должна отвлекаться на такие мелочи, как вождение или стрельба. Поэтому она сидит на месте штурмана, защищённая, считай, шестью слоями брони. Как сказал Скорый — глаза и мозг отряда надо беречь.

Короткий, знающий пепелац, как свои пальцы, рулит и манипулирует системами багги. Он тоже серьёзно защищен. В их положении важно не отстреляться от противника, главное — уйти от погони. А там уже всех раненых (тьфу, тьфу, тьфу) полечат, все повреждения отремонтируют. И вообще…

Скорый сидел за новым орудием. За пулемётом Владимирова. Эта двухметровая дура в походном положении стояла вертикально в багажном отсеке. Когда требовалось объяснить оппонентам всю ошибочность их претензий, Пашка разворачивался вместе с креслом и ставил пулемёт в боевое положение. Эта гробина, на шарнирной станине, вместе с защитной плитой, весила почти сто кило, но в её полезности никто даже не сомневался.

Шило сидел рядом со Скорым справа и, в случае чего, спокойно мог стрелять из Корда куда угодно. При его–то силище, оружие, весом в двадцать пять кило и длиной больше полутора метров, вертелось в его руках как палочка волшебника.

Левое заднее кресло, укреплённое и зачехлённое тяжёлым брезентом, предназначалось для кваза.

Средний ряд кресел — чисто пассажирский. Но пассажиры могли вести огонь за корму стоя коленом на сиденье и положив оружие цевьём на специальные выемки в бронелистах. Ну и вправо–влево тоже могли отстреливаться.

Вот такая блин конфигурация.

Поехали на новом пепелаце в Полис, набрали фанерных листов. Прямо в магазине распилили их пополам. Потом выехали за город и провели учения. Стреляли по фанере всяко. И за корму, и с борта, и стоя, и в движении.

КПВ показал себя прекрасно. На триста метров точность потрясающая.

На среднем ряду, Таня заняла центральное сиденье.

Ей, ещё пару дней назад, тоже выдали пятнадцатый калаш, АПС, ножи, трофейный броник и радиофицированную каску.

Беда села справа, Ванесса слева. Женщины придумали становиться лесенкой при стрельбе в бок. К примеру, Беда слегка пригибалась, ложа автомат на борт, Таня сидела прямо и «поливала» над головой Беды, а Ванесса становилась коленом на сиденье и стреляла через Танину голову. И наоборот.

Попробовали строиться без стрельбы и, когда отработали до автоматизма, проехались четыре раза перед мишенями, излохматив их в три ствола. И Короткий отметил, что девчонкам надо турели сделать так же — лесенками.

Провеселились до самого вечера. В перерыве пообедали на природе, разложив снедь прямо на траве. Шутили и смеялись. Короче — прекрасно провели время.

Когда заезжали в Полис, на КПП ребята ругались. Мол, с вашей пальбой всех тварей в округе приманите.

Бабка отшучивалась:

— Ну вот! Мы потренировались, теперь вы потренируетесь.

И тут же успокоила:

— Не волнуйтесь, парни. В округе на пятнадцать километров ни одной живой души.

Парни действительно успокоились. Бабка никогда не врёт.

Приехали домой и попытались отпраздновать создание и обкатку пепелаца.

Получилось.

Шило слетал на скоростях в соседнюю лавочку и купил бутылку шампанского.

Бабка, в торжественной обстановке, хотела расколотить пузырь шампусика о колесо, но Анечка заверещала.

— Дайте я! Дайте я!

Короткий привязал к бутылке верёвку, залез на стремянку и второй конец примотал к балке гаража.

Анюта размахнулась и отлично раскокошила и сам пузырь, и одну фару.

Все дружненько гаркнули «ура» и пошли в общагу отмечать событие. Отмечали чаем, но сладости стрескали все. Потом плавно перетекли к Ольге на кухню. Повеселились ещё и там. Вот так, конфетами, зефиром и другими излишествами, блин, отметили. А что? Это же Улей, диабетический криз не угрожает. Один Тобик пострадал. Объелся сладкого и его пронесло.

После того, как все улеглись и засопели, в комнату к Пашке зашла Бабка, она взяла его за руку и потянула с кровати. Зашептала:

— Пошли ко мне, поговорить надо.

Скорый заволновался. Когда сели на Бабкину кровать, он встревожено спросил:

— Что–то случилось?

— Я что хочу сказать… — начала Бабка издалека — Ты Тьму–то не отталкивай. Она баба хорошая, и любит тебя.

— У тебя, что — дар ментата прорезался?

— Ай, брось. У меня три дара уже есть. Четвёртого Улей не даёт. А жаль.

Пашка удивился:

— А какой третий? Это секрет?

— Какой там секрет. Лектор я.

Пашка слегка оторопел.

— Лекции, что ли, читаешь?

— Да нет же. «Лектор», это просто название. А на самом деле, это дар убеждения. Но он у меня совсем слабый, почти никакой. Так что — всё. Свой лимит я уже получила.

— А с чего ты взяла что Тьма… Ну… Так ко мне относится?

— Скорый, я же вижу, какими глазами она на тебя смотрит. А баб в Улье мало. Почти нет. Ты таким добром–то не разбрасывайся. Цени.

— Шеф, я всё это понимаю. Не мальчик. Но как–то… Ладно, Бабка, я об этом подумаю.

— Подумай, подумай. И вот ещё что…

Пашка снова забеспокоился. Бабка вздохнула, мотнула головой.

— Чёрт. Не думала, что это так сложно… Я вообще не думала, что такое придётся говорить.

— Шеф, ты успокойся. Мы же друзья. Все проблемы решим. Не волнуйся.

Бабка поджала по себя ноги, натянула ночную рубашку на коленки.

— Тут, понимаешь, какое дело…

Пашка подвинулся, заглянул в глаза.

— Говори, я всё пойму, и вместе подумаем.

— Короче, — решилась женщина, — мне мужик нужен.

— Для чего? — не понял Скорый.

— Ладно, — обиделась Бабка, — иди спи.

И тут до Пашки дошло! Поначалу он растерялся. Но быстро сориентировался.

— Погоди, погоди. Мила, я… Прости меня, дурака. Я ведь никогда не думал… Мы все, придурки, забыли, что ты слабый пол.

— Да нихрена я не слабый пол, — возмутилась Бабка. — Слабые тут не живут. Я внутри–то старуха. А Улей видишь, что со мной сделал.

— Нормально он с тобой сделал. Вон, какая получилась красавица… А ну, иди сюда.

Пашка решился. Ну, чего, в самом деле. Он тоже далеко не мальчик, романтических иллюзий уже давно не строит. А тут женщина страдает. И не просто женщина, а близкий ему человек. Да пропади оно всё…

И он опрокинул Милу на спину, а сам навалился сверху и осторожно поцеловал её в губы…

Примерно через час Мила его остановила.

— Погоди, Паша. Погоди. У меня уже такого знаешь, сколько не было. Лет пятнадцать… Больше не могу. Полежи со мной. Не уходи сразу.

Пашка усмехнулся, лёг на спину и подтянул к себе женщину, положив её голову себе на плечо.

— Так я никуда и не ухожу. У меня… Сказать честно… Такого тоже никогда не было. Улей…

Бабка объясняла.

— До сих пор я как–то терпела. Но, когда мы первый раз обнялись, без одежды, меня просто прорвало. Вот — надо, и всё!

— А почему — я? Ты могла бы и к Короткому, например, обратиться.

Бабка резко села, строго посмотрела на Скорого.

— Пашка, ты думай, что говоришь. Он же мне как сын. Я его три месяца выхаживала. Ему и тридцати нет. Я уже тысячу дней о нём забочусь. Это… Больше мне даже не намекай. Обижусь… И потом… Нравишься ты мне.

Улеглась на мужика, полежала немного и скомандовала.

— Так. Ладно. Давай–ка иди к себе. Не хватало ещё уснуть вместе. Разговоров не оберёшься.

Обхватила поднявшегося было Скорого, поцеловала жарко в губы, слегка толкнула.

— Ну, всё. Свободен.

Пашка хмыкнул и пошёл сначала в сортир, потом слегка ополоснулся в душе, а потом подался в купе Беды и Татьяны.

Проскользнул тихо в комнату и заметил, как Таня резко накрылась с головой одеялом. Павел тихо лёг и прощупал Тьму своим даром.

Таня плакала!

Он осторожно подошел к кровати Тьмы и спросил:

— Танечка, что случилось?

Из–под одеяла буркнули:

— Ничего.

— Танечка, — Пашка прикоснулся к девушке. Она дёрнула плечиком, сбрасывая его руку.

Скорый включил своё знахарство и попытался успокоить Тьму. Та отбросила одеяло и зашипела на него.

— Не лезь в мои мозги! Не смей лезть в мои мозги! Понял?

Пашка запаниковал:

— Да что случилось–то, Танечка?

— Ничего не случилось! Кобелина! Уйди от меня!

А-а. Вон оно что. Скорый понял.

Ну. И что делать?

Он попросил:

— Таня, дай мне ручку.

— Зачем?

— Прошу тебя, золотце, дай мне ручку, — он подставил свою ладонь, — пожалуйста.

Танечка протянула ему руку. И Дугин, осторожно, не спеша, начал целовать кончики пальцев.

— Прости Таня. Я тебе всё объясню, и ты поймёшь. Ты у меня такая умница. Ты вообще удивительная девушка.

Он завладел второй рукой.

— Ты красивая, добрая, чистая. У тебя такая фигура… У тебя такие титечки… У тебя такая попа… Мне трудно найти слова, чтобы описать всё это.

Пашка целовал уже Танины плечи и подбирался к шее.

— Ты, когда открываешь холодильник и достаёшь что–то с нижней полки, всегда присаживаешься… Но один раз ты наклонилась… О–о–о! Я чуть не умер. Это шедевр. Это надо фотографировать и делать настенный календарь.

Пашка уже трогал губами Танины ушки.

— Я могу бесконечно смотреть на твои губы, когда ты что–то говоришь. Они так красиво двигаются.

Павел касался губами Таниных губ.

Танечка тяжело дышала и вздрагивала. Она со всхлипом укорила Пашку:

— Врёшь ты всё. Я тебе совсем не нравлюсь.

— Танюша, ты посмотри на себя в зеркало. Как может такая девушка не нравиться? Я когда на тебя гляжу, такое удовольствие получаю… Ты — само совершенство. У тебя всё совершенно. Лицо, ручки, ножки, талия, грудь… Я так сильно хочу посмотреть на твою грудь. Сними маечку, солнышко моё. Давай я тебе немного помогу.

Таня, как под гипнозом, послушно стянула футболку и закрыла глаза…

Уже часа в три ночи, Таня, мокрая от пота, тяжело дышащая, остановила Пашку:

— Паша, что ты делаешь?… Что ты со мной делаешь?… Ты меня всю вымотал, сил не осталось. Кобелина ты этакий.

Она шлёпнула Скорого по физиономии. Зашипела, сморщилась.

— Ч-чёрт! Руку отбила.

И Пашка, поцелуями лечил Танечкину руку, добавляя своей энергии, обезболивая ушибленное место.

Она вдруг снова всхлипнула.

— Завтра ведь опять к Бабке пойдёшь…

Он целовал её глаза и щеки.

— Таня, солнышко моё… Я тебе не стану врать. Если ей понадобится — пойду. У Бабки выхода нет. Ей не к кому обратиться за помощью. Она глава серьёзной группы. Для неё, любая связь на стороне — риск. Можно нарваться на шантаж, на попытку повлиять на всю группу, на попытку выманить побольше местной валюты. Вот чем это опасно. Её связь на стороне ставит под удар всю команду. Ну, вот скажи мне, ради Бога, — как ей поступить?

— Я не знаю. Я хочу, чтобы ты был со мной…

— Я и так буду с тобой. Меня у тебя никто не отнимает. И уже не отнимет. Ты же была в рейде. Ты сама видела как там всё. Смерть за каждым поворотом. Сегодня живём, завтра уже нет. И Бабка всегда на острие опасности. А если она в плохом настроении, рассеянная, не выспавшаяся, злая… Может банально погибнуть вся команда. То, что у нас с Милой, это банальный вопрос выживания в этом долбанном мире. И я, думаешь, могу ей отказать в такой малости. Да я и не хочу отказывать. Скажу честно — я её люблю. И как товарища, и как женщину.

— А я?! А со мной, что?! Просто поигрался?! Так выходит?!

— Золотая моя, ничего я не «поигрался». Ты дорогой для меня человек. Я тебя люблю и как друга, и как девушку. Мне с тобой хорошо.

— Нельзя любить двоих. Так не бывает.

— Это Улей, радость моя. Тут вечная война. Тут мораль и нравственность другие. Ну, вот люблю я двух женщин… Даже трёх. У меня ведь вот тут, — он приложил руку к сердцу, — моя Лариса… И что мне теперь делать? Скажи мне, умная моя девочка, что мне делать?

— А ты точно меня любишь?

— Танечка, ты же этот… Эмоционатор. Просто прощупай меня. Или завтра подойди к Марие. Она — ментат. Пусть она меня просканирует и скажет — как я к тебе отношусь.

Танечка откинулась на подушку, полежала, помолчала, прислушиваясь к чему–то, и сделала вывод.

— Нет. Не обманываешь… Да. Наверно тут всё по–другому. Паша, ты ведь меня не бросишь?

— Я за тебя, птенчик мой, жизнь отдам…

— Ладно. Мне надо всё это переварить. Давай спать.

И они уснули.

 

* * *

Утром следующего дня и Ванесса, и Мария, как–то странно смотрели на Скорого. Ментаты, что с них возьмёшь. Видимо проснулись во время Пашкиных упражнений. Там же, такие эмоции излучались, что о–го–го.

Пашка в первые минуты такого отношения засмущался. А потом махнул рукой и повёл себя как обычно.

Бабка вообще держала себя так, как будто ничего особенного не произошло.

Таня, увидев внимательные взгляды Беды и Иглы, покраснела как рак. Потом о чём–то пошепталась с Бедой.

Чего уж они там насекретничали, какие проблемы решили, — неизвестно. Но Таня после разговора с Марией прямо засияла. И весь день старалась держаться поближе к Пашке. И разок, когда никого рядом не было, прижалась к нему всем телом, обняла за шею и поцеловала Скорого в губы. Он спросил:

— Ну, что, Тьма ты моя светлая? Обдумала ситуацию? Успокоилась? Что–то решила?

Танечка радостно отрапортовала:

— Ничерта не решила. Мозги набекрень. Не хочу ничего решать. Пусть всё как есть.

Пашка взял её лицо в руки, посмотрел внимательно в глаза, чмокнул в нос.

— Всё у нас будет хорошо. Ты только глупости не делай. И всё у нас будет хорошо.

В гараж вошел Короткий, Таня отпустила Дугина и продолжала негромко.

— Я ведь ничего особенного у жизни не прошу. Мне не нужен принц, дворец и богатство. Просто — любимый муж, дети, дом, достаток. Я что — недостойна этого?

— Таня, ты сможешь потерпеть с годик?

Тьма удивилась.

— Чего потерпеть?

— Дом я смогу построить, или купить, только через год. Примерно. А может даже через два.

Таня снова обняла Дугина, чмокнула его в щёку. Поиронизировала.

— Да потерплю уж. Чего там…

И упрыгала торговать с Бедой картами.

Следующие дни бойцы посвятили конструированию прицепа.

Всё та же сетчатая, жёсткая конструкция. Моторный отсек впереди, двигатель в поперёчном положении. Четыре независимые подвески, четыре гидродвигателя. Система клапанов и перепускных контуров. Управление двигателем, предполагали запараллелить с системой управления двигателем тягача. А сам прицеп сделать несбрасываемым. Бригада, после всех успехов на дорогах Стикса, уверовала в свою силу и непобедимость.

На дышло приварили узел передачи управления.

Неваляшку собрали за четыре дня.

Прицепили к пепелацу ещё не обшитый прицеп, этакую сетчатую конструкцию, покатались по просторной ограде. Понравилось.

На обкатку собралась вся бригада. Облачились, взяли оружие, расселись по местам и выехали за город. Поначалу покатались по дорогам.

Бабка села за руль. Тронулась, прибавила газку.

— Ух ты!

Багги легко, как пустая, набрала скорость. Бабка отпустила педаль и снова придавила.

— Ух ты! Как мне это нравится!

Снова сбросила скорость и даванула до полика. Пассажиров прижало к спинкам сидений.

— Ух ты!

Потом свернула с грунтовки в чисто–поле и куролесила минут десять по распутью. Пока вся бригада в один голос не потребовала.

— Дай я!!

И полдня катались по очереди и по дорогам и по бездорожью.

Короче, тандем получился на славу. Всем понравилось. Всем не терпелось — в поход.

Даже Ванессе. Той надо было провести разведку. Она попросила помощи.

— Если мы всей боевой бригадой проведём реконгсценировку…

Пашка удивлённо поднял брови. Ванесса поиронизировала:

— Да, Павел Дмитриевич, я знаю и такое слово. Так вот, если вы мне поможете, то я вам буду очень благодарна. Если вы не сможете оказать мне помощь, я пойду сама.

Короткий внимательно оглядел бригаду и отрезал:

— Я, в любом случае, пойду с Ванессой Витольдовной.

Бабка скомандовала:

— Так. Ладно. Поехали домой. Там обмозгуем это дело. Но я думаю съездить куда–нибудь… ну, так, незатейливо — надо. Проверить работу нашего лунохода в деле.

Потом спросила:

— Ванка, когда тебе надо в разведку?

— В течение пяти–семи дней.

— Ладно. Вставим в план мероприятий.

Потом мужики до темноты обшивали неваляху жестью.

Короткий выволок из угла здоровенный лист десятимиллиметровки. Втроём разрезали его болгарками по чертежу и сварили бронированный кожух на двигатель прицепа. Посидели на табуретках, подумали — вроде ничего не забыли.

— Всё, — скомандовал Короткий, — на сегодня хватит. Пошли ужинать.

И мастера потопали в общежитие.

За столом, после ужина, развернули карту и обсудили завтрашнюю тренировочную поездку.

Бабка сказала:

— Можно бы было съездить в четыреста восьмой, он вчера перезагрузился. Но там сплошные болота. Делать совершенно нечего. Вот тут четыреста пятьдесят первый кластер. Перезагрузился шесть дней назад. Но та же песня. Только сибирские болота и больше ничего. А вот четыреста пятьдесят второй, вроде может подойти. Деревня Байбы. Время с момента перегрузки — пять дней. Но напрямую не пройдём. Если туда скататься… Ну, так… На пробу. То придётся круг делать шестьдесят километров. Снова через Саргатку, чтоб ей пусто было.

И Бабка строго посмотрела на Ванессу. Та даже бровью не повела. Начальник группы продолжила:

— Ну что, — едем?

Слово взял Короткий:

— Ничего особенного брать оттуда не будем. Постреляем немного. С собой возьмём сварочный аппарат. На всякий случай. Запасные шланги. Пару гидро–движков. Несколько трубок. Ну и всё.

Скорый тоже включился.

— Кто поедет?

Все без исключения подняли руки.

— Тогда сегодня готовим экипировку и проверяем оружие. Завтра с утра набиваем рюкзаки, заправляем фляжки и можем отправляться.

Танечка, сидящая рядом со Скорым подняла руку. Бабка спросила:

— Что у тебя, Тьма?

— Надо завтра с утра у Анечки спросить. Прогноз.

— Это — да. Это — надо. У кого ещё что? Нет? Тогда все свободны.

И все разбрелись «по интересам».

Павел привычно расставил у стены напротив кровати броню и сайгу, на стул положил АПСы в кобуре. Сверху расправил камуфляж, под стул сунул омонки.

Рядом, у своей кровати, Танечка пыталась копировать Пашкины манипуляции. Вот только на камуфляже она не остановилась. Сняла с себя всё и, голышом, демонстративно, залезла под одеяло на Пашкину кровать.

Дугин выключил свет, тоже разоблачился, и в чём мать родила присоединился к Тане.