Подлетели к городским воротам, которые оказались закрытыми.

Из дежурки вышел Гравёр.

— Куда вас понесло!

Пашка завопил:

— Быстро отрывай ворота! Ты зачем преступника выпустил из города?!

Гравёр ухмыльнулся:

— А ты что за начальство?

Пашку осенило:

— Так и ты, сука, на него работаешь?

— Скорый, ты мне поговори ещё! Снова захотел в участок?!

Пашку заколотило от злости. Он направил на Гравёра палец и сказал:

— Пу!!

И одновременно глушанул его «снотворным».

Начальник караула грохнулся мордой в землю.

Пашка навёл палец на растерявшийся наряд КПП.

— Пу! Пу! Пу!

Три человека рухнули у крыльца пропускного пункта. Один с костяным стуком долбанулся головой о ступеньку. Пашка рявкнул на последнего бойца:

— Руки!!

Бедняга мгновенно вскинул лапы вверх.

Бабка подсказала:

— Скорый, не убивай его. Пусть ворота откроет.

— Хорошо. Не буду… Что стоишь?!! Открывай!!! Мать твою!!!

Боец метнулся к Гравёру, содрал у него с шеи ключ на шнурке и помчался открывать двери в Полис.

Багги вылетела на шоссе. Ветер гудел в дугах.

— Где?! — завопил Пашка.

— Вон он! В сторону Мариинска гонит!

— Бабка! Садись за руль! Я наверх!

Мила, как каскадёр, на ходу перелезла на водительское, а Скорый взлетел к люку с гранатомётами. Снял один, развернулся лицом по ходу машины.

— Никуда не уйдёт, на своей черепахе, падла! Нагоним!

Минут через пятнадцать в свете фар замелькали задние отражатели броневика. Пашка хищно усмехнулся, припал к оптике. Эрпэгэшка кашлянула. Зашипела ушедшая граната.

Броневик от взрыва взбрыкнул, как будто ему дали пинка под задницу. Проехав на переднем бампере, корёжа асфальт, метров пять, он тяжело рухнул набок.

Бабка подвела пепелац к железному гробу.

— Как он там?! — спросил Пашка.

— Живой, гнида. Ну–ка, долбани ему по мозгам.

— А он там один?

— Один, голубчик. Только не убивай! Только не убивай!

Дугин нашел своим Даром во внутренностях покорёженной машины водителя и лупанул его успокоительным.

Он залез на боковину машины и, кряхтя, откинул тяжеленную бронированную водительскую дверь. От кумулятивной струи роскошный салон, напичканный мехами и панелями из ценного дерева, тлел. Зацепило и водителя. Правая рука, по локоть, у него была оторвана.

Хватанув свежего воздуха, внутренности лимузина заполыхали, как сухой хворост. Бабка со Скорым выволокли Векселя из–за руля и бегом потащили к луноходу. Только отбежали метров на двадцать, как рванул бензобак. Крыша лимузина отлетела через кювет метров на десять. Пашка прыгнул на Бабку, повалил её на гравий и накрыл сверху собой. Буквально метрах в двух, с неба грохнулась бронированная, горящая дверь.

Бабка завозюкалась под Пашкой. Он рявкнул:

— Лежать!!

Подождал, пока падающие обломки перестали стучать об асфальт и об его спину. Встал.

— Вроде всё.

Бабка поднялась, запахнула розовый халат и попыталась хоть немного отряхнуть его от грязи и пыли. Ворчала:

— Теперь выбросить придётся.

— Да ладно, Мила. Давай этого говнюка в машину.

— Погоди. — остановила его Бабка.

 

* * *

Милка, грязная как чёрт, в извазганом халате, утёрла рукавом нос и спросила.

— Паша, ты же можешь заставить его говорить правду?

— Могу… А что ты хотела?

— Давай. Обработай его.

Пашка добавил в мозги Векселя покорности.

— Готово. Будить?

— Буди, — покивала Мила.

Вексель открыл мутные глаза и утробно застонал. Видимо боль была адская, раз пробивалась даже через Дугинский гипноз.

— Вексель, — спросила Мила, — ты меня слышишь?

— Ддаа, — прохрипел тот.

— У тебя запасы жемчуга есть?

— Ддаа…

— Сколько тайников?

— Четыре…

Скорый остановил допрос.

— Бабка, он вроде умирает. Дай–ка я его полечу.

— Не надо.

Мила достала из талисманчика на груди шприц и вколола Векселю в ляжку всю дозу.

Тот перестал стонать.

— У тебя четыре тайника с жемчугом?

— Да…

— Где они находятся?

— Один в подвале дома. Под моим кабинетом. Там фальшивая кирпичная кладка… Второй в колодце бывшей федеральной линии связи. За железной дорогой. Закопан на дне, в гравий… Третий в моём доме в Заозёрном. Тоже в подвале. Стеллаж отъезжает, за ним сейф… Четвёртый закопан на Захаровском кладбище. Самая последняя могила у леса.

— Сколько в тайниках всего?

— Не знаю… Много…

— Больше десяти тысяч?

— Больше ста тысяч…

Бабка повернулась к Скорому.

— Паша, да мы с тобой никак миллиардерами стали… Мда… Ты понимаешь, что его оставлять живым нельзя? Кстати, — она повернулась к Векселю, — об этих тайниках ещё кто–то знает?

— Нет. Никто.

— Ты их что — сам делал?

— Нет. Мне Поляков помогал.

— Рыжий, что ли?

— Да, Рыжий. Но я его убил.

— Молодец.

Бабка снова повернулась к Скорому.

— Что будем делать?

— Ну а что? Давай я его усыплю. Навсегда.

— Нет, Паша. Так не пойдёт. Ты в курсе, что моя Ванка попала в плен по его вине? Так что… Так просто я ему умереть не дам.

Милка зажмурилась, повертела головой, удовлетворённо кивнула. Пашка с опаской поинтересовался:

— Что?

— От Таира на грохот стая идёт. Не стая, а так… Стайка.

Она снова прищурилась.

— Пара крупных топтунов… И три твари чуть помельче… Ходко идут. Минут через двадцать, максимум через полчаса будут здесь…. Это хорошо.

— Мила, ты что задумала?

— Бери его. У нас наручники есть?

— Нет. Как–то не подумали…

— А есть чем его связать?

— Стропы буксировочные подойдут?

— Подойдут.

Скорый вытащил из инструментального ящика пару строп.

— И что?

— Надо привязать его вон к той берёзе. Чтобы с дороги было видно. И так, чтобы топтун доставал его только в прыжке.

Пашка понял Бабкину мысль.

— Мила, а может — ну его? Придушим, да и бросим. Чего с ним таскаться.

— Ну, уж нет, Пашенька… Надо, дорогой, надо. Это должно быть… Показательно. Понял?

Они на пару раздели догола и втянули беззаботно спящего Векселя на стоящую у края леса раскидистую берёзу. Подняли повыше и подвесили на тросе за оставшуюся руку к прочной ветке. А туловище, второй стропой прикрутили к стволу. Отошли, полюбовались в мерцающем свете горящего броневика на содеянное. Мила одобрила:

— Пойдёт… Буди его. Я хочу, чтобы он был в сознании.

Пашка сделал.

— Пошли в пепелац.

Пришедший в себя Вексель вслед захрипел:

— Суки! Твари! Всех урою! Вы у меня землю жрать будете! Шавки мелкие! Быдло поганое! Вы ещё кровью умоетесь! Вы у меня в руках усеритесь!…

Бабка со Скорым молча уселись в машину и стали ждать.

Действительно, минут через двадцать нарисовалась стая тварей. Собравшись на истеричную ругань Векселя, они закружили вокруг берёзы. Запах свежей крови их раззадоривал.

Одна страхолюдина, как–то по–куриному подпрыгнула и клацнула челюстями.

— Началось, — мрачно оповестила Бабка.

Через пару–тройку минут, наловчившись с прыжками, один топтун достал таки до стопы распятого. Он вцепился в неё бульдожьей хваткой и извивался, пытаясь оторвать кусок.

Вексель орал не переставая. Откуда только силы брались. Впрочем, под «спеком» люди и не на такие подвиги способны.

В конце концов, голеностопный сустав не выдержал. Тварь, брякнувшись в листву, задрала голову и сделала глотательное движение.

Вторая, такого же размера решила повторить трюк. Она присела под визжащим Векселем. Виляя задницей и переступая лапами, зверюшка готовилась к прыжку, прицеливалась.

Но тут один из жрунов разбежался в два скачка и, взлетев на спину топтуну, допрыгнул до соблазнительного мяса. Челюсти сомкнулись у мученика на животе. Мускулы пресса под острыми зубами твари расползлись и внутренности вывалились наружу, повиснув спутанными петлями.

Стая начала рвать висящую плоть, торопливо заглатывая шланги кишок, урча и огрызаясь друг на друга.

Вой Векселя совсем перестал походить на человеческий.

— Ладно. Поехали Паша… Пусть кушают.

И они тихо, без света, практически бесшумно, покатились в сторону Полиса.

Пашка устало рулил. Чтобы разрядить напряжение, сказал пассажирке.

— Небо светлеет. Скоро утро… Прикинь, как в кино… Ночь! Огромные звёзды! Мужчина и женщина! Одни! В роскошном лимузине!

Бабка не выдержала. Залилась своим колокольчиковым смехом.

— Я же говорила! Ты романтик, Пашка! Ха–ха–ха! Роскошный, бля, лимузин!

— Мила, а вот когда ты смеёшься, ты своё колдовство в смех не добавляешь?

— Нет, — удивилась Бабка, — зачем?

— А почему — когда ты хохочешь, так и хочется тебя схватить… И это… Облизать.

— Но–но, — охолонила женщина. — За стенами города, Паша, терять контроль опасно… Хоть… Я бы и сама не прочь… Кстати, я с Таней поговорила.

Пашка сам не ожидал, что так эмоционально отнесётся к этому вопросу. Сердце стукнуло у горла и во рту пересохло. Он немного совладал с собой и спросил:

— Ну, и как?

— В общем, мы решили, что ты будешь принадлежать нам обеим… Потом ещё поговорили и решили, что, раз ты мужчина, то это мы, обе, будем принадлежать тебе…

Скорый молчал. Он не представлял себе, что в таком случае можно говорить.

Мила тоже немного помолчала и добавила:

— Так что, дорогой — ищи трёхспальную кровать… Чисто технические вопросы будем решать уже по ходу… Чего молчишь?

— Спасибо, Мила. Ты у меня умница. Спасибо.

— Спасибо? Ты так всерьёз это воспринимаешь?

— Мила, у тебя сколько детей?

— У меня три сына, — гордо ответила Бабка.

— Представь себе, что тебя заставили бы выбирать кого–то одного. А остальные так… На произвол судьбы. Что бы ты почувствовала? Что бы ты сказала?

— Вон как ты к этому относишься… Я как–то не задумывалась о таком.

Ещё помолчала, потом задала вопрос:

— Я тебе уже говорила, что ты малохольный?… Ах! Да! Говорила.

Подъезжая к повороту на Полис, Бабка попросила остановиться.

— Господи! — запричитала она. — Эта сумасшедшая ночь когда–нибудь закончится?

— Что такое?

— У ворот встречают. Человек тридцать.

— Так может это того… Торжественная встреча.

— Ага. С торжественным расстрелом гостей… На стенах бойцы залегли. И за стеной тоже.

— Это гильдия? Или городской гарнизон?

— Ну, извини, ты от меня многого хочешь. Откуда я знаю… Паша, что делать–то? Так и будем кататься в халатиках?

Пашка задним ходом ушёл за лесок и заглушил двигатель. Прищурился, задумался.

Бабка вдруг запаниковала:

— Скорый, а вдруг там, в Полисе, уже власть сменилась. А там Анька! Паша, надо что–то делать!

— Не бойся, Мила. Векселя нет. Остальные, даже если и свергнут Алмаза… Им Анечка ни к чему.

 

* * *

В воздухе потянуло прохладой. По лугам клоками пополз серой ватой утренний туман, приглушая лесные звуки. Бабка зябко поёжилась, обхватила себя руками.

Скорый вылез, раскатал тент, закрыв пепелац от сырого воздуха.

— Где–то тут включатель печки. А! Вот он.

Щёлкнул тумблер, загудел обогреватель.

— Ну? Что там происходит?

— Сидят. Ждут чего–то… Я есть хочу.

— Погоди, Мил. Сейчас.

Дугин, осторожно ища проходы между кустами и стволами берёз, загнал машину поглубже в лес. Наткнулся на небольшой овражек и закатился в него, спрятавшись от посторонних глаз.

Полез на корму, достал из–под сиденья свой рюкзак, сел на среднем ряду, пригласил.

— Мила, иди сюда.

Бабка со своим баулом переползла к Скорому и начала выкладывать съестное. Мармелад, зефир, пастила, карамельки, глазурованный пряники, шоколадные кексики и даже небольшой тортик.

Пашка хмыкнул:

— Ничего себе, у тебя запас.

— Люблю сладкое. Там, на Земле, я же себя ограничивала. Здоровье берегла. А тут вот…

Она показала обеими руками на гору сладостей.

— Присоединяйся.

— Я, пожалуй, с колбасы начну. Жаль хлеба нет… Слушай, а почему в Полисе такой дефицит на хлеб?

— А им никто всерьёз не занимается. Да и вообще… Едой тут как–то не озабочиваются. Вот только мама Рая постоянно печёт.

И они принялись за ранний завтрак.

Бабка, жуя зефир, спросила:

— Паша, как ты думаешь — мы семья?

— Конечно, семья.

— Я не про бригаду. Я про нас с тобой.

— Я бы очень хотел, чтобы мы были семьёй.

Бабка помолчала, о чём–то раздумывая.

— Тогда о тайниках мы никому не будем говорить. Даже Тане. Договорились?

— Тут я согласен. Слишком большие суммы. Слишком большой соблазн.

Когда забрезжило всерьёз, Бабка ещё раз проверила обстановку у КПП. Бойцы сидели на месте, по прежнему кого–то ждали. Тогда два грязных вояки, в замызганных банных халатах решили вздремнуть. Откинули спинки кресел, обнялись и вырубились, наплевав на гильдию, на тварей и на весь Улей.

 

* * *

Пашка проснулся, примерно чрез пару часов, от того, что Мила зашуршала пологом, выбираясь на природу.

Он хотел ещё поспать, но Бабка влезла в салон, прижалась.

— Место–то какое. Тихое… Километров на пять вокруг никого… Давай–ка мы с тобой это свободное время проведём с пользой. Подвинься, я лягу поудобней… Да. Вот так. Иди сюда… Чумазенький мой…

И они провели время с пользой. Два раза.

Сидели расслабившись и Бабка не спеша обследовала окрестности.

— На шоссе припёрлась толпа народу. Прямо полгорода вывалило.

— И что они делают?

— Стоят. Наверно любуются на то, что осталось от Векселя.

Удивленно резко выпрямилась.

— Ты гляди! Он ещё живой! У него туловища ниже пояса нет, ребра торчат, и он живой!

— Так он же накачанный наркотой.

— Дурацкая ситуация, — ворчал Пашка, — оружия нет, связи нет, информации — ноль. Вот сейчас выедем к этим… которые на шоссе, тут нас и арестуют.

— За что?

— Найдут «за что».

Пашка выбрался из овражка, огляделся.

— Надо тихо выехать вот туда, на пригорок.

Сел за руль и, стараясь держать между собой и шоссе как можно больше кустарников, выкатил луноход на горюшку. Достал из рюкзака бинокль, приложился. Люди на шоссе стояли около машин, переговаривались. Некоторые мужики курили. Но никто ничего не предпринимал.

— О! И Алмаз с Фуксом тоже там!

— Ну–ка, дай я гляну.

Бабка долго рассматривала собравшихся.

— А наших нет. Надо поискать.

Она плюхнулась на сиденье. Зажмурилась. Нашла.

— Они у Фукса сидят.

— Все?

— Нет. Короткого нет. И Бекаса — тоже. Та–ак… А! Вот они. Вокруг общаги ходят. Там, поди, ни одного целого окна… Ничерта не понимаю.

— А на воротах?

— На воротах тоже чисто. Только пять человек. Как обычно.

— Ты сможешь отсюда до северных ворот добраться?

— Смогу… Наверно.

— Давай попробуем. Перестраховка не помешает.

Мила села за руль, и они через лес, петляя между деревьями, скрываясь от потенциальных свидетелей на шоссе, от глаз стражи на стенах и минуя минные поля, поползли к северным воротам.

— Паша, давай так… Подъезжаем. Стучим… Нам главное, чтобы они ворота отомкнули. Потом, ты их глушишь. Мы заходим, стаскиваем наряд в дежурку и без лишних глаз проезжаем домой. Тем более, что полгорода на Сафоновском шоссе зрелищем наслаждается.

План удался на все сто.

Наряд КПП устроили на лежаках в дежурке и заботливо укрыли казёнными одеялами. Те сладко сопели во сне.

Тентованная машина, видимо, никак не ассоциировалась у жителей города с Бабкиным решётчатым луноходом. Никто не обратил на неё внимания.

Отъехав от ворот метров на сто и завернув за угол, Пашка попросил:

— Мила, «подтащи» меня к КПП. Надо разбудить ребят. Если проверка придёт, у них будет куча неприятностей.

Разбудили одного. Того, который открывал створку.

Бабка хмыкнула.

— Прикидываешь. Мужик поди думает — «Приснится же такая херня».

Подъехали к общежитию.

Между домом и забором красовалась небольшая воронка от взрыва. Кусок кирпичной ограды улетел к соседям. Вся торцовая стена общаги была посечена шрапнелью. Рамы ощерились по краям осколками стёкол.

Бабка помотала горько головой.

— Бардак.

И пошла к дому Фукса. Пашка за ней.

Они ввалились в гостиную как два заражённых. В грязных халатах, которые только с издёвкой можно было назвать «банными». И у Скорого, и у Бабки волосы подпалились до рыжины. И тот, и другой извозюканые кровью Векселя. Картинка ещё та.

Вся бригада, собравшаяся в круг, и видимо что–то обсуждавшая, замерла с открытыми ртами.

Бабка поехидничала:

— Что, деточки? Покойников никогда не видели?

Анечка тихонько подсказала:

— Бабуля, тебе надо лицо помыть… И руки.

— Эт, да. Эт, надо, — и, на вопросительные физиономии, отмахнулась. — Потом. Всё — потом. Сначала в душ. Надо это дерьмо смыть… И с тела, и с души.

— А он не работает… — остановил Короткий. — Бак на чердаке пробило. Вся вода вытекла.

Ольга пришла в себя.

— Мила, давайте в сауну, там ещё тепло.

Потом обратила внимания на ноги приехавших. Ахнула:

— Так вы босиком воевали?!! Мужики, Шило, Короткий, принесите им обуться. Господи! Принесите им нормальную одежду. Я сейчас полотенца дам.

— Так. Ладно. Пошли, Паша, помоемся.

Таня засуетилась.

— Я с вами.

— Так ты же вроде чистая, — посмотрела на неё Бабка.

— Вы посмотрите на себя! Оба еле ноги переставляете! Я хоть помогу воды в тазики набрать.

— А-а, ну, ладно. Пошли.

Ольга удивилась:

— Так вы что? Вы вместе будете мыться.

— Да, Олечка. Мы же бригада. Мы друг друга всякими видели. Так что…

В предбаннике Пашка как–то застеснялся. Женщины уже разоблачились. Таня, хоть и смущалась, но тоже, даже несколько демонстративно, сняла с себя всё. А Пашка сидел в замызганном халате. На что Бабка не преминула поехидничать:

— Что, муженёк? Боишься, что не справишься, с двумя–то?

Потом смягчилась.

— Давай Паша. Времени нет на стеснения. Нам ещё планёрку надо…

Попариться, конечно, не получилось — баня остыла. Но помылись нормально. Танечка потёрла спины и Бабке и Скорому.

Она, в процессе, рассказывала:

— Мы вас ждали–ждали… Не дождались… Утром поехали искать… И увидели, там… На берёзе…

Она судорожно завздыхала.

Пашка спросил:

— Танечка, а ты–то зачем туда поехала?

— Ну, так ты же сам сказал: «от бригады — никуда».

— Тебе плохо было? — вспомнил Дугин слова Анечки.

— Да. Вывернуло наизнанку.

Бабка забеспокоилась:

— А Беда — как?

— А у Маши обморок случился.

Бабка огорчённо потрясла головой.

— Ну, бля. Щас помоюсь, мужикам такой пистон вставлю!

— Не надо, — успокоила Тьма. — Вы же привыкли. Ну и мы тоже должны… Тут, как только за стены выехал, так и начинается… Надо привыкать.

Она повздыхала.

— Но только после этого… Паша, мне покоя не даёт одна мысль…

— Какая, солнышко моё, мысль?

— Паша… … Мы хорошие, или плохие?

Пашка обнял голую девушку, чмокнул в щёчку.

— Мы, Танечка, хорошие.

— А тогда зачем вы так?..

Бабка объяснила:

— Чтобы нового Векселя не появилось. А если и появится, чтобы знал — какой его ждёт конец. Ты видела, что с Надеждой сделали? Видела ведь?… Вот. Так это — по его приказу.

Милка встала, вылила на себя тазик воды и категорично заявила:

— И вообще, это тебе всё приснилось. Это просто плохой сон. Поняла, пичуга?… Так. Всё. Пошли одеваться.

Одежда уже лежала на лавке, аккуратно по–армейски сложенная.