Московская сентябрьская погода «обрадовала» Марину мелким промозглым дождиком. Вся теплая одежда осталась во дворце у Джакомо. Когда полицейский в Венеции предложил ей проехать в участок, она взяла с собой только небольшую сумочку для косметики, в которой кроме пудреницы и прочих мелочей хранились документы и деньги.

Теперь эта сумочка лежала на дне пакета, рядом с изумрудного цвета купальником, выбранным Мариной в магазине на теплоходе. А купить что-нибудь теплое в этом магазине Марина не догадалась. Она забыла, что такое сентябрь в Москве. Да и вообще деньги, полученные по премиальному чеку «Золотого пера», наконец кончились.

Марина растерянно стояла под козырьком табачного киоска рядом с выходом из аэровокзала. По козырьку барабанил дождь. Как это ни глупо, но у нее не было денег даже на проезд в общественном транспорте. Марина и не подозревала, что билет на автобус из аэропорта до метро стоит так дорого. Тем более такси.

Одалживать у Проходимцева она бы не стала, потому что не была уверена, что сможет отдать. Она оказалась права, его встретили работники милиции и с таможенного контроля увели в наручниках.

— Вася, Вася! Смотри, бандита арестовали! — услышала Марина знакомый визгливый голос толстухи.

Марину удивило, что лицо Проходимцева при этом было совершенно спокойно, он даже улыбался. Как будто был уверен, что его очень быстро выпустят. Проходя мимо Марины, Проходимцев заговорщически подмигнул ей.

Домашнего адреса у Проходимцева, следовательно, не предвиделось, да Марина и не стала бы навещать его. Это слишком рискованно, с учетом его намерений. Но перед тем как выйти из самолета, она решилась дать Проходимцеву номер своего телефона. Его история взволновала Марину, она хотела узнать продолжение.

Марина наскребла мелочь в кошельке и купила пару телефонных жетонов. У Юльки никто не отвечал. Марина насчитала десять гудков и повесила трубку.

Затем она автоматически стала набирать номер Александра, но на третьей цифре закусила губу и с досадой нажала на рычаг.

Оставался только один человек, которому Марина могла доверять. Она набрала номер отделения милиции и попросила следователя Егорова.

— Его нет, — ответила секретарша.

— А когда он будет?

— Никогда. Он больше не работает здесь.

— Но почему? — Марина не могла поверить.

— Его уволили.

— Как?

— Девушка, как людей увольняют? — Секретарша начала свирепеть от чужой непонятливости.

— Я не знаю… — пробормотала Марина.

— Вот вас точно уволят не сегодня завтра.

— За что?

— Вот потому что не знаете, за что. — Секретарша перешла на назидательный тон.

— Не уволят. — Марина устала от этого бессмысленного диалога. — Я сейчас не работаю.

Повисла пауза, секретарша задумалась.

— Алло, — наконец послышался ее голос.

— Да, — сказала Марина.

— Следователя Егорова уволили. Всего хорошего?

— Нет. — Марина совсем растерялась. — А где он сейчас может быть?

— Я не обязана этого знать, — раздраженно произнесла секретарша, но потом вдруг смягчилась. — Дать вам его домашний телефон?

— Ой, пожалуйста, — обрадовалась Марина. — Я только карандаш достану.

Она вытряхнула косметичку на полочку рядом с телефоном. Пудреница упала, зеркальце треснуло, а пудра поднялась светлым розовым облачком в кабинке. Марина чихнула, но не обратила на пудреницу внимания. Контурным карандашом на стене кабинки она записала номер Егорова и поблагодарила секретаршу.

— Не за что, — ответила та прежним тоном и бросила трубку не попрощавшись.

Марина набрала записанный на стенке номер и затаила дыхание. На четвертом гудке в трубке отозвался сонный голос Егорова.

— Привет, Егоров, — обрадовалась Марина, — я вас не очень разбудила?

— Нет, не очень. Я и сам собирался вставать. А кто это говорит?

— Не узнаете? Это Марина Белецкая.

Егоров окончательно проснулся и закричал в трубку что есть сил:

— Марина, какое счастье! Я думал, что вы умерли. Вы живы? — Егоров ликовал.

— А как вы думаете?

— А где вы пропадали?

— Послушайте, Егоров, у вас есть машина? — в свою очередь спросила Марина.

— Нет, а что?

— Тогда быстро берите такси и забирайте меня из Шереметьева. Тогда я вам все расскажу.

— А что случилось? — разволновался Егоров. — За вами гонятся?

— А это ускорит ваше прибытие? Тогда считайте, что за мной гонятся. Я жду вас у выхода. Но больше получаса я не выдержу — умру от холода. Вы поняли?

— Да, конечно! Я мигом.

Егоров бросил трубку, а Марина засекла время — девятнадцать ноль-ноль. Небо было такое пасмурное, темное, что казалось, уже поздний вечер.

В девятнадцать тридцать четыре Марина начала злиться. В девятнадцать тридцать семь красные «Жигули» подкатили к выходу из аэровокзала. Из-за руля выскочил Егоров.

— Я машину у соседа выпросил. Мы с соседом иногда вместе на рыбалку ездим. Сказал, что срочное задание, вопрос жизни и смерти. Он еще не знает…

Возбуждение Егорова сменилось тоской.

— Что вас уволили?

— А вы уже знаете?

— Мне секретарь сказала.

— Да… — грустно протянул Егоров, но сразу же отвлекся. — Я вам свитер захватил. У вас такое красивое платье. И вообще вы здорово выглядите. Загорели.

Марина с благодарностью посмотрела в глаза Егорову и натянула теплый уютный свитер. Он пропах запахом костра и сырой рыбы. На мгновение Марину унесло в глухую рыбацкую деревушку, где она была почти счастлива.

— Поехали? — прервал ее воспоминания Егоров.

Марина села на заднее сиденье, и они тронулись.

Всю дорогу они ехали молча. Знакомые очертания родного города, улицы и дома, подернутые серой пеленой дождя, вызывали в Марине странное чувство — точно она не была здесь сто с лишним лет.

Завернувшись в чистую, но неглаженую фланелевую мужскую рубашку и поджав ноги, Марина сидела на узкой тахте в маленькой егоровской кухне. С ее волос, только что вымытых чужим, мужским, остро пахнущим шампунем, бежали холодные капли. Воротник рубашки намок.

Мужчина, который еще месяц назад был следователем прокуратуры, стригся очень коротко, по моде органов внутренних дел. И потому фена в хозяйстве не держал.

Но хозяин включил на малую мощность все конфорки электроплиты, в кухне было тепло и сухо, и Марина не обращала на мокрый воротник никакого внимания.

Она уплетала бутерброды с печеночным паштетом из только что открытых консервов и запивала обжигающим чаем, заваренным чересчур крепко, с мужской беспощадностью к собственному здоровью. Чай был подан в стакане, а стакан поставлен в алюминиевый подстаканник.

Настоящий холостяцкий уют.

— Первым дело, — попросила Марина, — расскажи мне самое удивительное.

— Что ты имеешь в виду? — удивился Егоров.

— Вспомни! Когда ты заходил ко мне и кокетничал с Юлькой…

— Это она со мной кокетничала, — возмутился, покраснев, Егоров.

Марина звонко рассмеялась. Она поняла, что попала в точку.

— Так вот, ты сказал тогда: «Но это еще не самое удивительное». Верно? А Юлька тебя выставила. Неужели ты не помнишь?

— Да прекрасно я помню. У меня вообще феноменальная память. А иначе как бы я работал следователем?

Тут Егоров смутился, вспомнив, что он уже не работает следователем.

— Расскажи же свое самое удивительное, — настаивала Марина, чтобы отвлечь Егорова от грустных мыслей.

— Да, ерунда, — рассеянно произнес бывший следователь. — Теперь уже ничего интересного. В отделении милиции на Гоголевском бульваре еще в апреле была запротоколирована одна находка. Коричневый кожаный портфель на ремне, а в нем десяток маленьких бумажных пакетиков с героином.

— И что же здесь интересного?

— Каждая порция была завернута в листок бумаги и надписана. Фамилия, имя, отчество. Ребята из отделения обрадовались, решили, что накрыли целую шайку. Все имена, как выяснилось, принадлежат студентам одного и того же вуза — Института искусства.

— Именно там я и училась когда-то, — перебила Марина Егорова.

— Я помню. Мало того, все они оказались студентами одной и той же группы третьего курса. Их долго допрашивали на предмет употребления и хранения наркотиков, может быть, даже запугивали. Когда ты уверен, что находишься на верном пути, так легко перешагнуть границу дозволенного.

— Да-да, все мы знаем, как это бывает, — нетерпеливо произнесла Марина. — Не увлекайся лирическими отступлениями, пожалуйста.

— Они хотели узнать, кто же продавец.

— И кто оказался продавцом?

— Подожди, не перебивай. Так вот, их допрашивали. Но сознался только один, да и то — в курении время от времени марихуаны. Девчонки рыдали. Родители и высокопоставленные знакомые родителей звонили начальнику отделения с утра до ночи и угрожали разными неприятностями. Знаешь, чем все кончилось?

— Чем?

— Кому-то из задержанных в конце концов предъявили вещественное доказательство — бумажную обертку с его именем. И он узнал в листке бумаги титульный лист своей институтской контрольной работы. Каково?

— То же произошло и с остальными студентами? — догадалась Марина.

— Вот именно.

— И что же, чересчур ретивых ребят, как ты выражаешься, из отделения подвергли строгим взысканиям? Ведь до этого можно было додуматься очень быстро, чтобы невиновные не пострадали.

— Да ничего страшного, — отмахнулся Егоров, не замечая иронии в голосе Марины, — пару выговоров объявили. Бывают и не такие неприятности.

— Значит, продавец заворачивал свой товар в первую лопавшуюся бумагу. Так?

— Конечно.

— Довольно глупо. — В голове Марины зашевелились подозрения. — Или он очень спешил…

— Именно. Кто спешил?

— Или у него просто натура такая.

— Какая? — Егоров уловил в голосе Марины насмешку и уже готов был обидеться.

— Расположенная к поэтическим жестам.

— Ну и что? — насупленно произнес Егоров.

— Ничего. Значит, можно было установить, у кого именно такая бумага под рукой.

Егорова вернули к его рассказу, и обида тотчас испарилась.

— Можно было установить, но, поскольку из-за вмешательства родственников и прессы разыгрался ужасный скандал, дело как-то спустили на тормозах.

— Удивительные вещи я узнаю о нашей милиции. — Марина откинулась на спинку стула и вздохнула.

Перед глазами у нее встал холодный апрельский день, закончившийся ливнем. Марина разбудила Гошу, заснувшего на лавочке Гоголевского бульвара. Они удирали от пенсионеров, заказывали кофе где-то на Арбате и ушли, так и не дождавшись заказа. Марина вспомнила даже, как выглядел уличный художник, последним собиравший свои картины.

А потом Гоша с перекошенным лицом метался в поисках какого-то портфеля. То есть теперь Марина знала, что портфель был кожаный, коричневый, на длинном ремне.

— Значит, это было в апреле? — задумчиво переспросила Марина.

— Да. А что?

— Если бы твои коллеги с Гоголевского бульвара проявили настойчивость, а вернее, выполнили свой профессиональный долг до конца, Гоша был бы жив. Это могли быть контрольные работы именно по его курсу.

— Я теперь тоже так думаю.

Марина не обратила внимания на реплику Егорова и продолжала тихим печальным голосом:

— Я бы не пряталась в чужом доме и не сидела бы здесь в чужой рубашке. Тебя бы не уволили. Впрочем, может быть, тебя и уволили бы — за что-нибудь другое.

— Во-первых, это мои бывшие коллеги, раз уж меня уволили, — насупился Егоров. — Во-вторых, мы бы тогда не познакомились.

«Вот он и сказал это», — подумала Марина и расхохоталась.

— В жизни все-таки есть светлые стороны. Ты это хочешь сказать?

Егоров тоже засмеялся в ответ. А потом принялся рассказывать Марине, что произошло с тех пор, как они последний раз виделись.

— Когда ты исчезла, майор, мой начальник, затребовал у меня отчет о расследовании. Он был очень возмущен, что тебя не взяли под стражу. Ты — подозреваемая номер один. Это была его первая претензия ко мне. Но когда выяснилось, что тебя невозможно найти, он назвал меня растяпой. Я был уверен, что ты ни при чем. Ты такая…

— Не отвлекайся, — перебила Егорова Марина.

— Да, конечно. Все дела с наркотиками — это очень серьезно. Я был очень польщен, что мне, новичку, доверили вести такое важное дело. Достаточно найти у задержанного один грамм героина, чтобы посадить его. А здесь два килограмма повисли в воздухе.

Майор постоянно звонил и спрашивал о тебе. Его можно понять. Если допустить, что ты замешана в этом, то тебе проще всего было взять героин, убрать поставщика и увезти наркотики в неизвестном направлении, чтобы распорядиться ими по собственному усмотрению.

— Замечательно, — тихим голосом откомментировала Марина.

— Ты что-то сказала? — не понял Егоров.

— Нет-нет. Продолжай.

— Так вот, мой начальник всегда выбирает самые простые версии. Знаешь про «бритву Оккама»? Уильям Оккам, английский философ.

— Что, ты думаешь, я делала почти пять лет в институте? «Сущности не следует умножать без необходимости».

— Вот-вот. Это любимая поговорка майора. Он заранее считает преступника человеком не умным и не сложным. Самое поверхностное предположение и есть отгадка. Вообще-то мой начальник почти всегда оказывался прав. У него ни одного нераскрытого преступления.

— Но только не в моем случае. Я испортила ему послужной список?

— Выходит, что так. Если, конечно, он не засадит тебя раньше, чем настоящего преступника.

Марина побледнела.

— Ты же не выдашь меня?

— Что ты, нет, конечно, — оскорбился Егоров.

Марина оказалась у Егорова именно потому, что ее квартиру караулили двое милиционеров. По просьбе майора.

Забрав Марину из аэропорта, он привез ее к себе домой. И уже в квартире объяснил, почему он так поступил. А сейчас он сидел напротив Марины и морщил лоб.

— Что-то я потерял нить.

Он очень устал, поняла Марина. Вынужденное безделье сделало его таким уязвимым.

— Ты говорил об Оккаме.

— О ком?

— О «бритве Оккама».

— Какая бритва?.. А… да. — Егоров продолжал свои бессвязные воспоминания о недавнем прошлом. — Да, да. Майор долго выслушивал мои рассказы о том, что тебе самой угрожает смертельная опасность. Что ты вот-вот дашь о себе знать. Я так надоел ему с твоей невиновностью, что он почти поверил. Он ведь даже не мог допросить тебя. У него ничего не было, кроме показаний осведомителя о гуляющих по Москве двух килограммах героина. Да еще труп. Майор, конечно, был очень расстроен. На него давили сверху, а он распекал меня.

— Ладно, распекал. Но почему он тебя уволил?

— Знаешь, это произошло после того, как на тебя пришел запрос из Интерпола. Тогда я и подумал, что тебя убили. Я накричал на майора, когда он в очередной раз сказал «Вот видишь…». На следующее утро майор подписал приказ о моем увольнении. Служебная халатность. Ну, в общем… А что ты натворила в Италии?

«А Интерпола никакого нет», — вспомнились Марине слова нетрезвого Проходимцева.

— Да ничего я не натворила, — сказала она. — Просто сбежала из гостиницы, никому ничего не сказав. Наверное, Света думает, что я утонула…

— Света?

Марина тряхнула головой, чтобы избавиться от несчастного лица Светы, всплывшего в памяти.

— Света — руководитель российской делегации на фестивале «Золотое перо».

— Но почему ты сбежала?

— Потом расскажу. — Марина задумалась. Егоров не задавал вопросов. Кажется, он не был уверен, что ответы порадуют его.

Марина отставила пустую чашку и подвела неутешительные итоги:

— Из того, что ты рассказал, я поняла три вещи. Первое — милицейское расследование нисколько не продвинулось, а наркотики не нашлись. Второе — даже если оно продвинется, мы не имеем доступа к информации. И, наконец, третье, самое неприятное — я по-прежнему подозреваемая. Я в Италии достигла несколько больших результатов.

— Каких? — оживился Егоров.

— Послушай, я хочу задать тебе один вопрос, на который нужно ответить честно. — Марина пристально посмотрела на Егорова.

— Конечно. Я никогда не вру.

— В какой степени ты заинтересован в доведении расследования до конца?

— О Марина! В огромной степени! Я надеюсь… если только это произойдет, и мы найдем наркотики, и поймаем убийцу, может быть, тогда…

— Верно, тебя восстановят на службе и дадут медаль. А я смогу спокойно жить дальше.

Егоров смутился.

— Конечно, Марина, твое спокойствие важнее. Но ведь это очень опасно.

— У меня нет другого выхода. Или ты поможешь мне, или я справлюсь сама. Просто у нас двоих — если нас будет двое, конечно, — больше шансов.

— Но что мы можем предпринять?

Марина не без тайного удовольствия приступила к пересказу своих итальянских приключений. Егоров слушал ее затаив дыхание. Глаза его все больше округлялись.

Марина рассказала Егорову, что бандит с незапоминающейся внешностью, который угрожал ей пистолетом в Доме прессы и требовал «вернуть товар», по всей видимости, убит или арестован за перестрелку и сопротивление итальянской полиции. Это можно при случае установить. Но у него есть еще какой-то босс. Может быть, итальянец. Вряд ли этот босс когда-нибудь видел Марину.

Его рыжего дружка, участвовавшего во взломе Гошиной квартиры, можно выследить, если подъехать в ресторан на набережной Москвы-реки, где Рыжий работает вышибалой. Он может вывести на следующий уровень. На тех, кого и зовут обычно боссами.

Рыжий состоял в приятельских отношениях с Гошей и знал, где живет Марина. Знал, что она живет одна. Ведь он был у нее. Если у Рыжего есть пистолет, а пистолет у него наверняка есть, то гильза, найденная в спальне у Марины, может подойти к нему.

— Начать нужно с Рыжего, — закончила Марина. Она рассказала Егорову все или почти все.

Об Александре Марина даже не заикнулась. Ей было слишком стыдно и горько. Упоминание имени Александра все равно не могло повлиять на исход задуманного ею с Егоровым предприятия.

Немного оправившись от удивления, Егоров заявил:

— У меня есть одно условие.

— Какое еще условие?

— Руководить операцией будешь ты.

Марина опешила.

— Что ты имеешь в виду?

— Я буду следить за Рыжим и делать все остальное, что требует реального передвижения по Москве и прочей физической активности. Результаты буду сообщать тебе. А ты будешь сидеть здесь, анализировать и руководить. Иначе я не соглашусь.

— Но почему? Ты так привык быть подчиненным?

— Хватит с тебя маскарадов, лазаний через окна и стрельбы. И потом, тебя могут арестовать. Не забывай, что ты подозреваемая.

Марина помялась немного и согласилась. Втайне она была даже рада предложению Егорова. Он был прав. И в первом пункте, и во втором.

Ничего не говоря, Егоров ушел в соседнюю комнату, где скрипел и хлопал дверцами шкафа. Через пятнадцать минут он вернулся в кухню.

— В таком виде удобно идти в ресторан?

Марина посмотрела на него и расхохоталась. Яркая рубашка с беспорядочным геометрическим рисунком была заправлена в брюки. Поверх рубашки Егоров надел желтый пиджак с искрой. На шее болтался незавязанный синий в крупный белый горох галстук. Этот галстук был уже знаком Марине по давнему визиту Егорова к ней домой.

— Ты одеваешься в магазине для стиляг? — Марина пыталась подавить смех. — Не знала, что у милиционеров могут быть такие независимые взгляды.

— Я не умею завязывать галстук, — сказал он серьезным и значительным тоном. — Я просто подумал, что в такие места одеваются нарядно. Впрочем, я, может быть, не совсем в курсе последних веяний. Ловишь целыми днями преступников и не успеваешь следить за модой.

— В какие места? Я не понимаю. У тебя планы какие-то на сегодня? Намерен развлечься?

— Я поеду в плавучий ресторан прямо сейчас, — сухо ответил Егоров и машинально намотал конец галстука на палец. Там как раз должен быть разгар веселья. Как до него добраться? Ключи от соседской машины все еще у меня. — В голосе Егорова звучала обида.

Марине стало стыдно.

— Не обижайся. Просто мне показалось, что ты привлечешь излишнее внимание. Сыщику надо быть одетым скромней. Рыжий насторожится, если будет видеть рядом с собой один и тот же желтый пиджак.

— Ты, кажется, права, — согласился Егоров с растерянным видом. — Я что-то упускаю… Я все время что-то упускаю, Марина… — С этими словами Егоров погрузился в глубокую задумчивость.

— Эй! — окликнула его Марина.

— Да, извини, все в порядке.

— Кроме того, на улице дождь. Надень что-нибудь попроще — в этом ресторане все довольно просто.

Егоров улыбнулся. Марина явно выбрала верный тон, чтобы его приободрить.

— А сверху накинь плащ.

Пока Егоров менял рубашку и пиджак, Марина нарисовала подробный план. Егоров сунул его в карман и захлопнул за собой дверь.

Марине оставалось сидеть и волноваться за него. Но сидеть просто так она не могла. Чтобы справиться с нервами, Марина решила осмотреться.

Жилище Егорова состояло из двух комнат, почти таких же по размеру, как у нее самой.

Первая комната была заставлена старой исцарапанной разнокалиберной мебелью. Такая мебель бывает в квартирах у одиноких стариков. Книжные полки рядом с письменным столом были забиты литературой по криминалистике. На тумбочке стоял черно-белый телевизор старой модели. Ручки переключения программ не было. Вместо нее хозяин пользовался плоскогубцами, лежавшими рядом с телевизором.

Было похоже, что за последние двадцать лет в квартире не появилось ни одного нового предмета.

Через полуоткрытую дверцу платяного шкафа видна была бесполезная теперь милицейская форма, аккуратно висевшая на плечиках.

Над продавленным диванчиком, застеленным клетчатым пледом, к стене были приколоты слегка пожухлые фотографии. Егоров — выпускник школы милиции. Егоров с сослуживцами во дворе отделения милиции. Если верить фотографиям, никакой другой жизни, кроме милицейской, у Егорова не было.

Марине изо всех сил захотелось, чтобы доказательства вины Рыжего существовали. Чтобы Егорова восстановили на службе. Она чувствовала себя виновницей его несчастий и неудач. Человеком, укравшим у другого человека ни много ни мало — смысл существования.

В смежной комнате, которая использовалась как спальня, стоял такой же старенький диванчик, но размером побольше. Постель была не убрана, а застелена пестрым покрывалом с драконами. На подоконнике цвели кактусы, что Марину до некоторой степени потрясло. Неужели Егоров не забывает ухаживать за ними?

Марина прикоснулась к тонким упругим лепесткам. Кактусы — очень необычное хобби для милиционера.

Уже стемнело, но свет Марина не включала. Сквозь неплотно задернутые тяжелые пыльные портьеры в комнату пробивался свет уличного фонаря.

Руководствуясь каким-то странным наитием, Марина приподняла подушку. Она вовсе не собиралась производить обыск в квартире у приютившего ее Егорова. Рука сама потянулась к подушке.

Под подушкой лежал пистолет. Синеватый отблеск от уличного фонаря пробежал по стволу, и металл таинственно блеснул в ответ.

Марина потянулась было к нему, но потом резко отдернула руку. Она вернулась в кухню.

Если Егорова уволили, значит, пистолет он должен был сдать. Новая волна подозрения захлестнула Марину. Может быть, Егоров все наврал? Но какая интрига стоит за его враньем? В какую новую ловушку Марина угодила?

В тюрьму Марине было никак нельзя. Но и деваться больше некуда.