Человек, которого Марина знала почти пять лет, мертв. Пять лет Марининой жизни он улыбался ей, ставил ей пятерки, бил ее любимые чашки, шептал нежности в постели и ничего не требовал взамен. Он окрасил эти пять лет в свои болезненные, пылающие цвета. Все, что произошло с Мариной грустного или смешного за эти годы, произошло благодаря Гоше. Он был частью ее, он был ей как друг детства, по которому можно годами не скучать, а встретив — обмирать от радости.

Вчера вечером он бродил по банкетному залу, договаривался о чем-то с друзьями, строил планы. Сегодня днем капризничал и умолял Марину о встрече. А теперь его убили, сделав бессмысленными все планы и договоренности.

Кто это сделал? Зачем? Психопат или случайный вор, забравшийся в квартиру? Почему это произошло в ее спальне? Что это за бред, в который невозможно поверить?

Примерно то же самое интересовало и милицию.

Люди в штатском и в форме бродили по ее квартире, наступали на ее вещи. То и дело щелкал фотоаппарат, ослепляя Марину вспышкой. Осколки хрустели у них под ногами, на лестничной клетке вполголоса разговаривали разбуженные соседи, а следователь задавал Марине вопросы.

— Как ваш преподаватель мог оказаться ночью у вас в спальне? Где вы были весь вечер? Кто может это подтвердить? Кто он такой? В каких отношениях вы находитесь с этим гражданином? Советую вам говорить правду.

Единственное, что милицию не интересовало, так это то, что Марина — восходящая звезда и с ней можно было бы обходиться повежливее. Похоже, милиционерам некогда глядеть телевизор.

Осмотрев место преступления, Марину повезли в районное отделение милиции.

Ее втолкнули в плотный тяжелый воздух, скопившийся между обшарпанными стенами. Он вобрал в себя смесь перегара и пота, запахи крутых ребят за работой и других крутых ребят, их подопечных, расположившихся по разные стороны решеток и крепких стальных дверей. Это был густой воздух, насыщенный тревогой, пронзительными телефонными звонками и топотом сапог за стеной. Воздух, который в страшных снах давит на тебя, не дает убежать от опасности.

Едва очутившись в этом сне, Марина испугалась, что никогда не проснется. «Я пропала», — думала она.

Следователь из прокуратуры, молодой, неловкий, непропорционально сложенный человек, походил на подростка. Костюм болтался на нем мешком, как на огородном пугале. Он краснел и бледнел. На большинство своих вопросов сам же и отвечал. То бормотал, то начинал кричать, ронял на пол пустую пока еще папку «Дело №…». Следователь был новичком.

Марина впервые столкнулась с тем, что обычные, вполне невинные вещи могут выглядеть подозрительно. Ей не верили, все ее объяснения вызывали насмешку.

В конце концов ее оцепенение сменилось яростью. Она расплакалась от бессилия и нелепости происходящего.

Следователь-подросток принес ей воды в надтреснутом, не очень чистом стакане. «Чем хуже, тем лучше», — подумала Марина и с омерзением выпила воду.

В милиции она провела остаток ночи. Подписала несколько бумаг, в том числе подписку о невыезде. Это означало, что она — подозреваемая. И ни в какую Венецию ей опять нельзя. Весь мир заботится о том, чтобы Маринина мечта не сбылась.

В шесть утра она добралась до квартиры и легла в гостиной на диване не раздеваясь. Поставила рядом телефонный аппарат. У Александра никто не снимал трубку. Голова раскалывалась. Ей нужно кого-нибудь попросить убрать все эти осколки в спальне. Сама она не сможет.

Марина накрылась пледом и сверху плащом. Ее знобило. Нужно выпить аспирина. Гоша должен заехать, он хотел ее поздравить. А с Александром она поужинает в другой раз, ничего страшного.

Она открыла глаза, оглядела темную и прохладную комнату. Часы, висевшие на стене, остановились на шести часах вечера. Или утра. Это еще предстояло выяснить.

Марина набрала номер, небрежно нацарапанный на салфетке. Глядя в потолок, она долго слушала длинные гудки на том конце провода. Как только она положила трубку, телефон зазвонил.

— Здравствуйте, могу я поговорить с Мариной Белецкой? — раздался в трубке тусклый голос Виталика, ее начальника. Голос, который она хотела услышать меньше всего.

— Я слушаю, — ответила Марина.

— Марина, где же вы пропадаете?! Вас разыскивает полгорода. Я уже устал отвечать на звонки.

— А который теперь час? Неужели нельзя хотя бы в выходные оставить меня в покое?

— Что?! Какие выходные? Сегодня понедельник, семь тридцать вечера. У вас, между прочим, рабочий день.

Марина подскочила на диване:

— Понедельник? Вы не разыгрываете меня? Я, кажется, заболела.

— Выздоравливайте поскорее. Вам звонили из оргкомитета «Золотого пера» и еще миллион человек. Просто телефон оборвали.

Понедельник. Она пропадала во сне или в обмороке трое суток. Марина провела рукой по лбу. Она почувствовала себя как человек, который медленно падает в бездонную пропасть. Как ребенок, который потерялся навсегда.

Номер Александра не отвечал.

Если бы она не отправилась ужинать и развлекаться с этим американцем, Гоша был бы жив. И что ей стоило дождаться Гошу? Ведь она чувствовала, что у него неприятности, что он нуждается в помощи. Как же она виновата перед ним! Что же она за друг ему была?!

Если бы она только знала, кому и как отомстить!

Марина сталкивалась со смертью не впервые. В детстве ей, как и всем маленьким детям, взрослые обещали изобрести лекарство против смерти. Те же взрослые, что погибли в авиакатастрофе, когда Марине не было еще семнадцати.

Главное, что осталось в душе из страшного времени после похорон родителей, — это сознание, что смерть таинственна, глубока и величественна. Марина тосковала скорее по истинной жизни, а не по умершим родителям. По встрече с тем удивительном и радостным местом, где смерти, страданий уже нет. Куда отправились родители, бросив ее одну на земле.

Именно поэтому Марина редко ходила на кладбище. В посиделках на лавочке напротив могильного креста ей виделась такая же ложь, как и в пьяных поминках, в пустой болтовне соседей и сослуживцев о смысле жизни и смерти.

А тогда, на похоронах, глядя на два закрытых гроба, Марина даже поймала себя на какой-то странной зависти — они навсегда избавлены от этой лжи.

Гибель родителей научила ее справляться с чувством потери. Тогда потеря не казалась Марине безнадежной. Наоборот, их уход был как временная, пусть долгая, разлука. Как сон, обещающий пробуждение.

Совсем не так Марина восприняла смерть Гоши. Ужасная, бессмысленная случайность. Потеря окончательная. Умом Марина понимала, что она скорее всего не права, но чувства, и в первую очередь чувство мести, лишали ее сил, сжигали изнутри.

Смерть не пугала Марину до тех пор, пока она не увидела запекшийся окровавленный затылок Гоши и его неловко вывернутые руки.

Марина решила, что никто не поможет в ее беде, кроме нее самой. Она взяла щетку, совок, мешки для мусора и вошла в спальню. Ничего здесь не изменилось, только появился тяжелый запах подгнивших цветов. Марина распахнула окна, закатала рукава свитера и принялась за уборку.

Она выбрасывала все, что валялось на полу и попадалось под руку. Осколки, бумаги, носовые платки, раздавленные тюбики с кремами. Когда она выносила мусор, то уже знала, что справится. Что начнет жизнь сначала.

В проветренной, полупустой и выскобленной спальне Марина села на пол и разрыдалась. Она оплакивала сразу множество вещей. Свое сиротство, одиночество, бессилие. Бесплодные надежды на счастье с Александром. Потерявшуюся из виду Юльку. Сломанный приз. Заброшенного Джакомо Казанову.

Так долго и сладко Марина не плакала еще никогда в жизни. Глубокой ночью она вытерла слезы и мысленно похоронила все, о чем плакала, вместе с Гошей.

Наскоро приняв душ, Марина постелила на кровать свежие чистые простыни и снова заснула. Она так вымоталась, пока мыла пол и плакала, что мгновенно провалилась в сон. Без всяких снотворных.

Сон подкрепил Марину. С утра она почувствовала острый голод и вспомнила, что трое суток ничего не ела.

Она опустила яйцо в кастрюльку с кипящей водой. Подумала и добавила туда еще одно. Намазала горячие хрустящие тосты маслом, а когда масло немного подтаяло, положила сверху сыр и нарезанный кружочками огурец. Выдавила сок из двух апельсинов. Сварила кофе. От вкусных запахов закружилась голова.

Она впилась зубами в бутерброд с сыром. Как хорошо, что в жизни еще есть простые радости. Солнце, воздух, горячая еда.

Пора было на работу. Марина вымыла посуду, аккуратно расставила ее по местам, вернулась в спальню и раскрыла дверцу платяного шкафа. Ей захотелось надеть что-нибудь светлое, нарядное.

Она остановилась на длинной узкой трикотажной юбке, про которую Юлька говорила «цвета горячего шоколада со сливками». Достала с верхней полки молочной белизны кашемировый свитерок, очень подходящий к изменчивому московскому лету. И наконец, извлекла из коробки белые туфли на небольшом изящном каблуке.

Уже выходя из метро, Марина не удержалась и решила еще раз, последний, позвонить Александру. Дать ему — и себе — последний шанс. Номер она помнила наизусть. Нужно было только найти жетон.

В маленьком внутреннем карманчике сумки, который застегивался на «молнию», Марина увидела ключи. Это были ключи от Гошиной квартиры.

Марина была у Гоши всего пару раз. Она не любила просыпаться по утрам в чужой квартире, без своего махрового халата, без зубной щетки и крема для рук. Обычно Гоша оставался у нее, но ключи свои ей вручил для равновесия. Потому что Маринины ключи всегда лежали у него в кармане.

У Александра никто не отвечал. Марина позвонила в отделение милиции. Она ничего не понимала в вещественных доказательствах, но не хотела попасть в неприятное положение. Пусть у нее заберут эти ключи, они ей не нужны, думала Марина в ожидании ответа.

— Здравствуйте. Мне нужен следователь, который занимается делом об убийстве.

— Каком убийстве? — взвился на том конце провода женский голос. — У нас здесь сто убийств, девушка.

— Ну, он молодой, нескладный такой. Убийство произошло в пятницу, — попробовала объяснить Марина.

— Егоров, что ли? Так он обедает. Позже позвоните.

— Извините, пожалуйста, — растерялась Марина, — а можно узнать, когда именно?

Но трубку уже положили.

«Какой может быть обед в одиннадцать утра? — встревожилась Марина. — Невинный человек убит, а они там обедают целыми днями». Таким работягам легче сделать из Марины убийцу, чем найти настоящего.

Она еще постояла немного возле автомата, развернулась и пошла обратно на эскалатор. Если милиция большую часть рабочего времени тратит на прием пищи, значит, Гошину квартиру еще не опечатали. Марина зайдет, заберет свои вещи и быстренько уйдет.

Через полчаса Марина была перед Гошиной дверью, обитой вызывающим зеленым дерматином. Как она и предполагала, никакой печати не было. Она вставила ключ в замок, как можно тише повернула его и вошла.

В квартире стояла мертвая тишина. Воздух был затхлым, как будто здесь не обитают уже давным-давно.

Марина смутно помнила, что у Гоши где-то на другом конце Москвы живут мать с отчимом, о которых он говорить не любил. Гоша никогда не звонил им и досадливо морщился, когда кто-нибудь расспрашивал о них. Должно быть, им уже сообщили, подумала Марина, но снова вспомнила про неторопливый милицейский «обед».

Родной отец Гоши, гидростроитель, развелся с его матерью, когда Гоша был еще ребенком. Он уехал от обиды на Север, никому не писал, а некоторое время спустя погиб во время аварии на электростанции.

Мать Гоши, моложавую крашеную блондинку, очень похожую на Гошу, Марина однажды видела в институте. Она пыталась уговорить Гошу взять деньги, а он отказывался и называл ее при этом на «вы». Гоша считал, что его мать гораздо больше интересовал ее новый муж, звезда пластической хирургии, чем сын.

«После всех пластических операций, которые сделала моя дорогая мать, я перестал узнавать ее», — иронизировал Гоша.

«Этой женщине должно быть очень хорошо в черном», — промелькнула у Марины циничная мысль. Через мгновение ей стало стыдно.

«Мы оба с Гошей были сироты, это нас и толкало друг к другу», — подумала она, и к горлу подступил ком.

Марина открыла дверь в комнату.

Это была мужская холостяцкая комната. С портрета над столом на Марину внимательно смотрел черно-белый Теренс Маккена, идеолог психоделической революции. На большую, слишком большую для одного Гоши квадратную кровать было небрежно наброшено покрывало с изображением охотничьей сцены. Сверху валялись раскрытые иллюстрированные журналы. На тумбочке рядом с кроватью в чашках из-под кофе лежали окурки. На одной из чашек засох след ярко-красной помады. Компакт-диски и пустые коробки из-под них громоздились на стульях.

Вся обстановка напоминала поле боя с материальным миром, а вернее, с современной цивилизацией, которая так мучила Гошу. Но, хорошо зная Гошу, его отчаянную лень, Марина представляла, что и необитаемый остров этот человек способен превратить в помойку.

Очень быстро Марина убедилась, что не так уж хорошо знала Гошу. Обычный мужской холостяцкий беспорядок дополняли разбросанные всюду и раздавленные ампулы, использованные одноразовые шприцы, иголки, баночки с содержимым чудовищного цвета.

Марина ахнула. Оказывается, Гоша был не просто странным, неуравновешенным человеком. Он был наркоманом. Ей казалось, что она знает о Гоше все, а он долгое время скрывал от нее свою страшную тайну.

Она вспомнила возмущение, которое вызвали у нее намеки следователя на ее интерес к наркотикам. Марину теперь было не удивить ничем. Гоша — наркоделец, а она — его пособница.

В жизни она не чувствовала себя в более дурацком положении.

Как в детективных фильмах, которые Марина видела, она обернула руку носовым платком, открыла верхний ящик письменного стола. Сверху лежали ее фотографии.

Марина присела на краешек стула. Диски с грохотом посыпались на пол, и еще минут десять она приходила в себя от испуга. Фотографии дрожали в ее руках.

Вот они с Юлей на крыльце института, вырывают друг у друга какую-то книжку. А вот они в институтском кафе что-то празднуют. Какая радостная и безмятежная жизнь! И как она далека от Марины, будто все эти невинные розыгрыши, шутки, зачеты и лекции приснились ей. Марина позавидовала девочке на фотографии, очень похожей на нее, но живущей в совсем ином мире.

Под фотографиями Марина нашла деньги, обернутую бумажной лентой пачку стодолларовых купюр. На бумаге стояли телефон и имя человека, от кого эти деньги, видимо, были получены.

«Наш Гоша не забывал вести отчетность, — с горькой иронией подумала Марина. — Вот вам и бедный, обездоленный сирота».

Пересчитывать деньги она не стала, бросила обратно в ящик, но предварительно сорвала бумажную ленту.

Марине было странно, что ее фотографии и деньги Гоша хранил в таком непосредственном соседстве. Будто кто-то заплатил Гоше именно за то, чтобы иметь возможность полюбоваться смеющейся безмятежной девочкой на фоне «кодаковской» желтоватой листвы.

Марина аккуратно сложила рассыпавшиеся фотографии и вернула их на прежнее место. К ней они не имели уже никакого отношения.

Но маленькую записную книжку в светло-коричневом кожаном переплете, лежавшую тут же, Марина взяла. У нее было ощущение, что столбики букв и цифр объяснят ей все, что с ней произошло. Придадут смысл этому кошмару.

В стенном шкафу Марина нашла свой любимый большой черный свитер, который так нравился Гоше. Он уже пропах пылью, сыростью нежилого помещения, небытием. Бумажную ленту с телефоном человека, которому Гоша оказывал платные услуги, связанные с Мариной, она положила в Гошину записную книжку. Книжку завернула в свой свитер и положила этот тугой сверток в пустой пластиковый пакет, который обнаружила в неприбранной кухне.

Прежде чем стеснительный следователь все расшифрует, если он вообще соизволит этим заняться, Марина десять раз ему докажет, что она ни при чем. Она не наркоманка, не торгует и не изготовляет наркотики. И она — не убийца.

Марина так же тихо выбралась из квартиры, как и зашла в нее.

Когда она повернула ключ в замке, этажом выше остановился лифт. Вышедшие оттуда люди стали спускаться по ступенькам.

Марина испугалась и на цыпочках сбежала на один этаж ниже. Ей показалось, что звонят в дверь, которую она сама только что запирала. Она подняла голову.

Возле Гошиной двери стояли двое, и они совсем не были похожи на милиционеров.

Один их этих двоих был в темных очках, черной кожаной куртке мотоциклиста, с неприметным лицом, среднего роста и крепкого телосложения. Зато второй обладал пышной ярко-рыжей шевелюрой, бесцветными выпуклыми глазами и одет был в щегольской белый костюм, к которому подобрал малинового цвета галстук. В руках он вертел мягкую белую шляпу и был похож на американского гангстера времен «сухого закона». Вернее, на голливудского актера в гриме гангстера.

Что-то смутное припомнилось Марине. «В каком же недавнем фильме я его видела?» — наморщила она лоб, но так и не вспомнила.

У Марины была отвратительная память на лица. Она могла неоднократно встречаться с человеком и каждый раз знакомиться заново, испытывая некоторую неловкость: «Где же я его видела?» Зато Марина великолепно запоминала цифры. Так и теперь: она могла бы прочесть наизусть номер телефона с бумажной ленты. Но тип с волосами морковного цвета, забыть которые невозможно, только слегка потревожил Марину размытым воспоминанием.

Между тем странная парочка попыталась открыть дверь с помощью отмычки. Марина не пряталась, она просто прижалась к стене и затаила дыхание. Двое взломщиков не почувствовали чужого присутствия. Замок тихо щелкнул, и двое зашли в Гошину квартиру.

На цыпочках Марина сбежала по ступенькам вниз и выскочила во двор, где смогла отдышаться. У самого подъезда стояла черная «Волга» с разбитой фарой, искореженным бампером и смятым крылом.

Марина вспомнила о своем «жигуленке». «Ездят люди на машинах, изуродованных еще сильнее, чем моя, и ничего», — подумала она. И вдруг тихонько охнула.

Все сходится. Черная «Волга», выскочившая из темноты, ткнулась в Маринину машину левой фарой. Значит, это была не случайная авария!

На всякий случай Марина запомнила номер «Волги», быстро завернула за угол и пошла в сторону метро.

Выходит, люди на черной «Волге» ждали ее в тот вечер. Хотели напугать, а может быть, не только напугать. Их планы спутал Александр. Они рванули с места, как только увидели Александра, выскочившего из машины.

Но почему? Что им от нее нужно? И при чем здесь Гоша?

У Марины голова шла кругом от этих вопросов. Неужели Гоша впутал ее в какую-то грязную историю? Если его приятели (или наоборот — враги) так легко вломились к нему в квартиру, они могут прийти и к ней. Самое ужасное, что она понятия не имеет о происходящем. А когда не понимаешь, что происходит, очень трудно, почти невозможно, что-либо предпринять.

И посоветоваться Марине не с кем. Следователь — бестолковый амбициозный новичок. У Александра никто не снимает трубку.

Лучше всего было бы сейчас уехать куда-нибудь далеко-далеко. Спрятаться от этой истории с убийством и наркотиками.

Марина хорошо знала, что наркотики и все, что с ними связано, превращают человека в животное, не различающее добра и зла, дозволенного и недозволенного. Животное, лишенное даже инстинкта самосохранения. Теперь она могла объяснить многие поступки Гоши, в низменности которых он просто не отдавал себе отчета.

А ведь был случай, наводивший на мысль, что с Гошей не все в порядке.

Однажды поздно вечером они ехали к Марине домой после концерта. Кто-то из Гошиных друзей-джазменов пригласил их на свой концерт, который должен был состояться в маленьком районном Доме культуры.

Концерт оказался невыносимо скучным — Марина никогда не любила диксиленд. Публика в основном состояла из немолодых женщин, которые считают себя роковыми, одеваются во все черное и курят папиросы одну за другой. Женщины ерзали на стульях, экзальтированно вскрикивали и курили прямо в зале, во время концерта.

В антракте Марина предложила Гоше сбежать, и он не возражал. По дороге домой они заглянули в кафе, и Гоша основательно набрался. Не обошлось без разговоров о необитаемом острове.

В кафе звучала «живая музыка» — обычный кабацкий оркестр, который снова и снова играл «Мурку» — для того, кто платил. Гоша после джаза и массандровского портвейна так расстроился, что полез к саксофонисту с требованием «прекратить безобразие».

Меломан-заказчик и саксофонист вместе со всем оркестром и администрацией кафе пытались урезонить Гошу, но бесполезно. Марина из-за столика наблюдала за происходящим со смешанным чувством любопытства и отвращения. Ей были одинаково противны и оркестр, и пьяный Гоша. А любопытно — чем дело закончится, кто победит.

Любопытство ее было удовлетворено самым неожиданным и пугающим образом. Гоша достал из-за пояса пистолет и приказал всем лечь на пол.

Лег толстый меломан, уткнув круглое небритое лицо в истоптанный паркет. Легли оркестранты, вместе с инструментами. И представители администрации, и официанты — все легли на пол.

Затаив дыхание, Марина следила за пистолетом, прыгающим в нетвердой руке. Гоша раскраснелся и дрожал от возбуждения.

Прошло не меньше десяти минут, прежде чем Марина очнулась и, схватив Гошу за руку, выволокла его из кафе на улицу. Она затолкала Гошу в первое попавшееся такси, и они помчалось прочь от места, где Гоша чуть не открыл пальбу по невинным людям.

— Откуда у тебя оружие, сумасшедший, и зачем оно тебе? — допытывалась Марина, когда привезла его к себе домой и подержала под краном с холодной водой.

— Ерунда, — успокоил ее Гоша, — это не настоящий пистолет, игрушка. Он не способен причинить никакого вреда. Я храню его для разных дружеских розыгрышей. Отличная вышла шутка в ресторане, правда?

В тот вечер Марина заставила себя поверить Гоше. Но его торжествующий взгляд, направленный на распластанных на полу людей, Марина запомнила. Это было одно из самых мучительных ее воспоминаний.

Ей и сейчас было тяжело думать об этом. Захотелось уехать куда-нибудь подальше и спокойно все обдумать. Разобраться с Гошиными записями. И со своими чувствами тоже.

Но уехать нельзя — подписка о невыезде.

Где-то она уже видела этого рыжего гангстера, но вспомнить никак не могла. Расстроившись окончательно, Марина чуть не проехала остановку.

В редакции Марине удалось проскользнуть в свой кабинет незамеченной. Ей очень хотелось выпить крепкого кофе, взбодриться. Но спуститься в бар означало встретиться с измотанным главным редактором, с его усталыми поздравлениями, претензиями и пожеланиями. Обычно после разговора с ним у Марины болели мышцы лица из-за вежливой улыбки, с которой она его выслушивала. Перебивать и живо реагировать не имело смысла. Виталик никогда ничего не слышал, кроме собственных сетований на жизнь.

Среди сотрудников журнала ходили слухи, что у Виталика неизлечимо больная жена, которая не встает с постели. Но в редакции его жена несколько раз появлялась и устраивала в коридоре скандалы.

Она действительно выглядела изможденной, рано постаревшей женщиной с растрепанными волосами и землистого цвета кожей.

— Ненавижу тебя! Я знаю, ты хочешь меня убить! — кричала она и истерически смеялась.

А Виталик вытирал ей слезы, гладил по голове.

— Анечка, я все достану, ты только потерпи немного. Ты сама виновата. Я столько раз просил тебя: «Анечка, не увеличивай дозу». А ты не слушаешь. Ну потерпи, потерпи…

Он усаживал жену в машину и уезжал до конца дня. Всем сотрудникам было очевидно, что женщина не в себе. В такие дни Марина проникалась жалостью к Виталику вместо обычного раздражения.

Но сегодня Марине было не до жалости и не до Виталика. Как только она подумала об этом, дверь ее кабинета открылась и вошел Виталик.

— Марина, может быть, вы сможете мне помочь.

— Попробую, — согласилась Марина. — Что-нибудь со следующим номером?

— Какой номер? — сбился Виталик.

— А вы разве не про журнал?

— Нет. — Виталик энергично замахал руками. — С журналом все в порядке. Я по личному делу.

Марине стало не по себе. Личная жизнь Виталика казалась ей чем-то тоскливым и тягостным.

— Я слушаю вас, — произнесла она настороженно.

— Третий день не могу дозвониться до Игоря Всеволодыча, а он мне очень нужен. Вы давно с ним виделись? Он не собирался куда-нибудь уезжать?

Марина вздрогнула от неожиданности, сердце ее бешено забилось, и комок подступил к горлу.

— Вы ничего не знаете? Игорь умер. Его убили несколько дней назад. В моей квартире, когда меня не было. Потому я и заболела.

Марина никак не ожидала от Виталика реакции, которая последовала за ее печальной новостью.

Главный редактор испустил стон отчаяния, схватился за сердце и рухнул на стул.

— Этого не может быть, — прошептал он помертвевшими губами. — Как же мне жить дальше? Что будет с Аней?

— При чем здесь ваша жена? — изумилась Марина. — Что это вы в обморок падаете, как будто Игорь был вам сыном?

— Ах, Марина, если б вы только знали! Он был для нас пострашнее, чем сыном, — пробормотал Виталик севшим голосом.

Отдышавшись, он встал.

— Вы работайте, Марина. Не обращайте на меня внимания.

Он медленно побрел к двери и осторожно закрыл ее за собой.

Не успела Марина задуматься о странном происшествии, как раздался телефонный звонок.

Нежный девичий голосок защебетал в трубке:

— Говорят из «Золотого пера». Для оформления визы в Италию нам необходим ваш паспорт. Вылет в Венецию двадцать первого августа, через неделю. Если вам удобно, курьер заедет за вашими документами в пятнадцать ноль-ноль. О’кей?

Марина задумалась на секунду. Заграничный паспорт лежал у нее в верхнем ящике стола. Но не на работе, а дома. Она посмотрела на часы.

— Знаете что, запишите мой домашний адрес и присылайте своего курьера завтра утром, но не раньше десяти ноль-ноль. О’кей? — в тон щебетунье ответила Марина.

В трубке хмыкнули.

— О’кей. Записываю. Ему это время покажется не очень удобным.

— Кому? — не поняла Марина.

— Курьеру.

Замечательно, решила Марина. А милиция ничего ей не сделает. Она не убийца, и плевать ей на подписку о невыезде. Она поедет в Венецию, и никто ее не остановит.

Приняв решение, Марина испытала облегчение и улыбнулась самой себе. Теперь она могла погрузиться в текущую работу, доделать все, чтобы спокойно уехать.

Остаток дня пролетел незаметно. Когда за окном начало смеркаться, в дверь кабинета постучались, и вошел Виталик с бутылкой водки и банкой икры из «представительских» запасов.

— Марина, вы не очень спешите? Мне больше не с кем поговорить.

— Ладно, — согласилась Марина. — Только подпишите сначала мое заявление об отпуске за свой счет.

Виталик сел, достал из кармана две рюмки и отвинтил крышку бутылки. Потом расписался на Маринином заявлении. Руки у него дрожали.

— Я хочу, чтобы вы меня поняли правильно, Марина, — начал Виталик, наливая водку. — Вы были очень удачным приобретением для нашего журнала. Мы повысили расценки на публикацию рекламы и даже немного увеличили тираж. Я связываю эти успехи с вашим появлением.

— Спасибо, очень мило, что… — Марина следила за дрожащими руками Виталика.

— Но, — не дал ей закончить Виталик, — если бы Игорь не вынудил меня, я не стал бы и разговаривать с вами, не только принимать на работу.

Марина удивленно вскинула брови. Виталик помолчал, собираясь с силами, и продолжил:

— А шантажировать меня Игорь имел все основания. Моя жена Аня действительно тяжело больна. Но у нее не рак и не расстройство психики. Она наркоманка, и уже давно. Уговорить ее бросить невозможно, а лечить, боюсь, бесполезно. Вот уже два года я сам покупаю для нее наркотики. А последние полгода она медленно умирает у меня на глазах. По-вашему, сколько ей лет, Марина?

— Ну, лет тридцать пять, — осторожно сказала Марина, боясь обидеть Виталика, хотя дала бы все сорок.

Виталик горько улыбнулся.

— Двадцать шесть. Мы познакомились с ней пять лет назад случайно, на даче у моего школьного приятеля Дмитрия, ее старшего брата. Он праздновал свой день рождения, и гостей приехало очень много. В саду развесили гирлянды и настелили доски для танцев. Сад, как и дача, был огромным, оставшимся от дедушки-генерала. Настоящий лес, а не сад.

Аня была красивее и веселее всех на празднике, в пышном голубом платье, с цветами в волосах. Среди раскидистых старых деревьев она напоминала девушку из классического русского романа. Девушку в ожидании первой любви. Гости не спускали с нее глаз. Как будто день рождения был у нее, а не у брата. В ответ на комплименты, сыпавшиеся со всех сторон, Аня звонко смеялась, убегала, резвилась как ребенок.

Мне еще тогда ее поведение показалось немного странным, наигранным, а смех — нервным. Тем не менее я был польщен, что всем симпатичным и остроумным молодым людям Аня предпочла меня, немолодого человека в очках. Она протанцевала со мной весь вечер.

После этого я совсем пропал, влюбился до смерти. Я встречался с ней почти каждый день, водил по кафе и кинотеатрам, катал в парке культуры на каруселях. В общем, вел себя как влюбленный мальчишка. Но этого мне было мало.

Я решил развестись с женой. Да-да, к тому времени у меня была нормальная благополучная семья — жена-учительница и десятилетний сын, подающий большие надежды в математике.

Но я все разрушил.

Когда я сообщил о своем решении Анечке, она никак не отреагировала. А вернее, рассмеялась своим всегдашним нервным смехом. Звонкий истерический смех вызывали у нее любые мои слова. Иногда мне казалось, что так Анечка выражает восхищение мной, а иногда — что она надо мной потешается.

Совсем потеряв голову, я позвонил ее брату Диме и сказал, что хочу жениться на Анечке. Он выслушал меня, помолчал, а потом попросил приехать. Его грустный голос встревожил меня, но я постарался не обращать на это внимания. На слишком многое в связи с Аней я старался не обращать внимания.

Дима с Анечкой жили тогда вдвоем. Их родители имели какое-то отношение к Министерству иностранных дел и годами работали за границей. Ани дома не было. Дима встретил меня один.

Он чуть ли не повалился мне в ноги и стал умолять, чтобы я спас Аню. Я растерялся, и тогда он мне все объяснил. Сначала Дима ничего не подозревал об Аниных экспериментах с наркотиками. Она бросила институт и стала тайком брать у него из бумажника деньги. Дима заметил, что сестра очень изменилась. Иногда чересчур весела, а иногда часами лежит на диване и размазывает по щекам слезы. Он думал, может быть, у Ани несчастная любовь. Но все оказалось гораздо печальнее.

Как-то, придя с работы раньше обычного, он застал в кухне компанию из двух неопрятного вида молодых людей и Ани. По всей квартире плавал едкий тяжелый запах, Анины приятели помешивали в кастрюльке какое-то гадкое варево. И тут до брата наконец дошло, что происходит с его любимой младшей сестричкой.

«Ты взрослый, умный человек, — говорил мне тогда Дима. Ты сможешь убедить ее, что жизнь состоит из множества более важных и интересных вещей. Ты сможешь увлечь ее чем-нибудь, и она бросит».

«Конечно, смогу, — думал я. — Как все удачно складывается».

Я развелся с женой, разменял квартиру. В новую квартиру привез Анечку и стал любить ее как мог. Но если что-то и изменилось, то только в худшую сторону. Я оказался слишком самоуверенным.

Если я не следил за ней целый день, Аня могла уйти и появиться через несколько дней. Или привести домой каких-нибудь грязных типов, чтобы в их компании «словить кайф».

Никакие уговоры не помогали. Когда я умолял ее почитать книжку, или завести собаку, или заняться спортом, она кричала: «Может быть, ты еще предложишь мне марки собирать?!» И заливалась своим ужасным истерическим смехом.

Тогда я стал запирать ее. А приходя вечером с работы, обнаруживал, что у Ани в кровь разбито лицо. Или вскрыты вены.

В одном из ночных клубов, о котором мне рассказывала Анечка, я познакомился с Игорем и купил у него дозу.

Первый раз я ужасно трусил. Боялся, что меня остановит и обыщет милиция. Обыщет, найдет наркотики и посадит в тюрьму. А потом операция покупки стала для меня обычным делом. Я брал у Игоря сразу недельную дозу. Мы встречались с ним по субботам в этом же клубе, где я нашел его. Я был для этого заведения слишком старым, но на меня никто не обращал внимания. Совсем еще юные девочки и мальчики с одурманенными лицами танцевали или сидели на полу, улыбаясь в никуда.

Ане с каждым днем нужно все больше и больше, иначе она погибает от боли. Все окна в нашей квартире забиты наглухо. Дверь, я уже говорил, запираю. Несколько раз я забывал про нижний замок, и находил ее в травмпункте — она бросалась под машину — или вызволял из милиции. От юной красавицы в голубом воздушном платье не осталось и следа. Но вы знаете, Марина, я по-прежнему люблю ее.

Виталик замолчал, выпил водки и посмотрел на Марину глазами, полными тоски.

— Значит, у Гоши вы раздобывали необходимые вашей жене наркотики? — спросила Марина.

— Именно. Он был моим поставщиком, а значит, мог заставить плясать под любую дудку. Ума не приложу, что мне теперь делать. Не давать же объявление в газету: «Куплю героин». Я не вынесу ее страданий, когда ей потребуется очередная доза.

Марина сочувственно вздохнула.

— А вы, Марина, вы не можете мне помочь? Вы ведь были близки с Игорем Всеволодычем, я знаю, — умоляюще заглянул Марине в глаза главный редактор. — Я буду хорошо платить вам, мне для Анечки ничего не жаль. Сколько вы хотите за один грамм?

— Да вы что? — Марина вскочила. — Вы с ума сошли! Я понятия не имела, чем занимается Игорь в свободное от общения со мной время. Нет у меня никакого героина!

— Тише, Марина, — зашептал Виталик, — вас могут услышать. Извините, я не хотел вас обидеть. Я с ума схожу, не знаю, что мне делать. Давайте посидим еще немного. Выпейте со мной.

Они оба сели, и Виталик наполнил свою рюмку.

— Я боюсь идти домой, — сказал он и выпил.

— А мне пора, уже поздно. — Марина ничем не могла помочь этому человеку.

Виталик завинтил пробку на бутылке с оставшейся водкой, взял ее под мышку и ушел. Марина вынула из шкафа пакет с вещами, которые забрала из Гошиной квартиры. Сверху лежала Гошина записная книжка. Марина вспомнила о черной «Волге» и набрала номер следователя Егорова.

Марине повезло, ненасытный молодой юрист оказался на этот раз на месте.

— Добрый вечер. — Марине очень хотелось спросить, не оторвала ли она его от обеда, но сдержалась. Вполне возможно, что следователь Егоров не понимает шуток. — Это звонит Белецкая, помните меня?

— Как же, как же, — ответил Егоров. — Хотите сообщить что-нибудь новенькое?

— Возможно. После церемонии в «России» я возвращалась поздно вечером, на машине. Возле дома на меня выскочила черная «Волга». Я уверена, что это не случайно, а связано с убийством.

— Вы запомнили номер? — В голосе следователя звучал скепсис.

— Д-да… — Марина замялась. Она решила пока не признаваться в том, что тайком заходила в Гошину квартиру. — Я назову вам номер, если вы пообещаете назвать мне имя хозяина машины.

— Гражданка Белецкая. Вы разговариваете с официальным лицом. Никаких условий следствию вы ставить не имеете права.

— Да не ставлю я ничего. Я очень вас прошу.

— Ладно, — голос Егорова потеплел, — говорите свой номер. Я посмотрю, что можно сделать. Перезвоните минут через пятнадцать. Только я советую вам не заниматься самодеятельностью.

Марина тысячу раз слышала эту фразу в фильмах. Все чаще ее посещало ощущение, что она участвует в каком-то дурацком фильме.

Марина продиктовала номер «Волги», повесила трубку и засекла время. Двадцать один ноль-ноль.

В кабинете стало уже совсем темно. Она зажгла настольную лампу и вышла в коридор. На их этаже все уже разошлись по домам, стояла полная тишина. Только лампы дневного света издавали мерное гудение и капала вода из неплотно закрытого крана в туалете.

Зайдя в туалетную комнату, Марина вылила в умывальник водку, которую так и не стала пить. Ополоснула рюмки. Вымыла с мылом руки.

В полной тишине дверь в туалет заскрипела очень громко. В зеркале у себя за спиной Марина увидела отражение человека в темных очках. Она узнала одного из тех двоих, кого видела сегодня под дверью у Гоши. Он был без напарника, рыжеволосого пижона.

— Только не кричи. Терпеть не могу женского визга.

Марина повернулась к нему и похолодела.

— Я не кричу.

— Вот и не кричи. Все равно никто не услышит.

Это была правда. Марина сама только что видела, как все ушли. Даже Виталик.

Марина ничего не знала о намерениях этого человека. Она могла только тянуть время. Каждый час охранник обходит здание и проверяет, все ли в порядке. На то, что следователь Егоров сам позвонит и встревожится отсутствием Марины, надежды мало.

— Как вы сюда попали? На входе охрана и к тому же…

— Где товар? — перебил ее человек в темных очках. — Отвечай быстро, у меня мало времени.

— Какой «товар»? Я ничего не знаю. Это правда.

— Слушай внимательно. Мне плевать, кто из вас — ты или твой дружок — спрятал вещь, которую мы ищем. Но если мы эту вещь не найдем, с тобой будет то же, что с ним.

— Послушайте, это ошибка, — быстро заговорила Марина. У нее мелькнула надежда все объяснить этому человеку. Она все объяснит, и ее оставят в покое. Ведь у нее и вправду нет никаких наркотиков.

Но незнакомец скрылся за дверью так же неожиданно, как и появился.

У Марины опустились руки. Теперь ей остается безропотно ждать, когда ее убьют. Войдут в квартиру с помощью отмычки и проломят голову, как Гоше.

Марина снова набрала номер следователя.

— Я проверил номера «Волги», но это тупик, Марина, — бодро отрапортовал Егоров. — «Волга» уже год как числится в угоне. Так часто бывает. Многие преступления совершаются при помощи краденых машин. За истекший год ваша «Волга» участвовала в перестрелке рядом с одним из коммерческих банков и в двух столкновениях. Ваше — третье, если его надлежащим образом оформить. За рулем автомобиля теперь крайне неаккуратный водитель. Алло, вы слушаете меня?

— Да, продолжайте, — отозвалась Марина разочарованно.

— Хотите узнать, кто был прежний хозяин?

— Говорите, раз уж вы не знаете, кто нынешний, — протянула Марина.

— «Волга» с указаным номером принадлежала гражданину Морозову Александру Сергеевичу, проживающему по адресу… Теперь не важно, по какому. Потерпевший, правда, забрал свое заявление на третий день. Но его машина так и не нашлась. Естественно…

— Значит, машина украдена у гражданина Морозова. Поразительно!

— А что, вам знакома эта фамилия? — заинтересовался Егоров.

— О да, еще как. Это ректор института, в котором я училась. И соответственно, начальник Игоря.

— Вы думаете, Марина, что это простое совпадение?

— Ничего я не думаю. Мне только что угрожали. Вломился какой-то бандит и требовал «вернуть товар». Иначе меня убьют. Вы можете мне чем-нибудь помочь? — повысила голос Марина.

— Угрожали? — переспросил следователь с недоверием в голосе. — Вы в состоянии его описать? Возраст, рост, как был одет?

— Да не могу я его описать! — Марина чуть не плакала от пережитого волнения. Голос ее дрожал. — Средний рост, незаметное лицо, темные очки. Разговаривает грубо.

— Гражданка Белецкая, Марина, вы слышите меня? Алло! — забеспокоился Егоров. — Мы не можем поставить у вас охрану. Людей не хватает. Но я советую вам как следует запираться и ставить рядом с собой телефон.

— Я сыта по горло вашими советами! Будьте здоровы, приятного аппетита. — Марина бросила трубку.

Она уедет, это решено. Завтра отдаст паспорт, получит визу и уедет. Целых десять дней она будет отдыхать от бандитских угроз и чужих секретов. Десять спокойных дней. А дальше видно будет.

А если она решила уехать, то незачем откладывать на завтра еще один телефонный звонок. Человека, чей телефон был записан на бумажной ленте, звали Залесский Алексей Алексеевич, и Марина уже встречалась с ним прежде. Она знала, что старик не ложится спать раньше рассвета.