Аня сообщила Ивану Ивановичу, что едет. О том же самом предупредила Машу с Дашей и Митю. Двадцать третьего все ее подчиненные отправляются на каникулы до конца года.

Нужно повесить на входе объявление, чтобы предупредить тех, кого Иван Иванович стыдливо называет «пациентами».

Нового охранника новый куратор еще не подыскал.

Аня вручила каждому подарок. Маша и Даша заулыбались, зашуршали обертками, принялись обнюхивать флакончики. Митя тут же откупорил подаренную ему бутылку португальского портвейна.

Чуть позже Маша с Дашей и Митя устроили какую-то возню под прилавком. Потом вытащили оттуда большую белую коробку. На крышке был нарисован танцующий пингвин в спортивной шапочке.

Аня открыла коробку и ахнула от восторга и неожиданности.

— Как вам в голову пришла такая волшебная идея?

Аня обвела испытующим взглядом Машу, Дашу и Митю. Было заметно, что они довольны эффектом, который произвел их подарок.

— Это Анатолий Георгиевич придумал первым.

— Спасибо! — Аня была растрогана до самых неподдельных слез.

В коробке лежали коньки — настоящие фигурные коньки. Высокие белоснежные ботинки с таким же серебристым пингвином на внешней стороне голенища, как на коробке, и привинченные к ботинкам сверкающие острые лезвия.

Ане и во сне не мог присниться такой сказочный новогодний подарок. Завтра же она отправится в новых коньках на каток.

По случаю разрушенного рабочего настроя Аня закрыла аптеку рано, в полвторого ночи, и всех отпустила.

Кого же ей захватить с собой в Амстердам? Не знакомиться же прямо сейчас с одним из своих клиентов, чтобы в разгар поездки выяснилось, что у него полная голова тараканов.

Аня бросала взгляды на коробку с коньками, и коньки не позволяли ей сосредоточиться на поездке.

Завтра на катке она решит, как быть.

Среди всех городских катков Аня выбрала Парк культуры. Туда ей удобнее всего было добраться на машине.

На катке играла музыка. Роберт Майлз, «Children» — «Дети». Самая популярная мелодия уходящего года. Дети катались отдельно от взрослых, мальчики с клюшками — отдельно от девочек.

Взрослые уже не демонстрировали такой принципиальной сегрегации. Разнополые подростки катались, взявшись за руки. Девушки болтали ногами, обутыми в коньки, сидя на ограждении. Парни топтались вокруг них на своих двоих, пили подогретое пиво.

Аня переоделась и встала на лед. Она не позволяла себе этого более пятнадцати лет. Тело само вспомнило, что нужно делать, и отдало команду ногам. Она заскользила в общем счастливом потоке.

Когда Ане исполнилось ровно четырнадцать лет, тренер заявил ее родителям, что Аня должна наконец сделать выбор между льдом и любой другой почвой под ногами. Между коньками и всей остальной жизнью. Тогда он посадит ее в интернат под замок, год будет тренировать и, может быть, отправит на чемпионат Европы. А там, глядишь, и до победы на зимней олимпиаде недалеко.

Родители забрали Аню домой и определили в обычную школу. Аня даже не знала, что отец принял такое решение за всех троих. И надо сказать, что после она всегда была ему благодарна.

Если бы она осталась на льду, ничего другого в ее жизни бы не было. Ни коллекции джазовых пластинок, ни английских и американских романов на языке оригинала. Ни тем более целого года счастливой жизни с Толиком. Победа на зимней олимпиаде не стоила целого года счастливой жизни.

Уже гораздо позже, не в этот счастливый год, Толик завел привычку плаксиво приговаривать во время их ссор: «Ты понятия не имеешь, что такое спортивная гордость, что такое азарт. Какие слезы проливаешь над серебряной медалью, когда у кого-то другого — золотая».

К тому времени Толик забыл, что у Ани кандидатский разряд. К тому времени он вспоминал о ней только в тех случаях, когда нужны были деньги.

Как Анатолий Георгиевич мог догадаться про коньки? Это только Дед Мороз способен на такие чудеса.

Краем глаза Аня успела заметить, как стремительно на нее надвигается тень. Она попыталась изменить свою траекторию, взять правее, чтобы избежать столкновения. Но поворот был слишком резким, отвыкшие от коньков ноги отказались слушаться. Кто-то темный врезался в Аню на полной скорости, и она спиной плашмя рухнула на лед, успев в последний момент приподнять голову.

Но сила столкновения была такова, что затылок с глухим звуком стукнулся о ледяную поверхность, голову пронзила боль, и Аня провалилась в черноту, успев подумать: «Только бы не сотрясение!»

Она открыла глаза. Деревья, люди кружились вокруг нее в замедленном хороводе. Она снова зажмурила глаза и, когда раскрыла их во второй раз, увидела над собой склоненное жалостливое и растерянное лицо. С минуту Аня пыталась вспомнить, где она и что с ней произошло. Музыка укачивала и не давала сосредоточиться.

Лицо было женским и как будто знакомым. Из-под черной вязаной шапочки выбивались короткие волосы цвета лесной фиалки.

Аня узнала — это была та самая девушка, у которой воры прятали Наташину собаку. Или ее сестра-близнец, потому что у той девушки волосы были длинными, растрепанными и естественного цвета.

— Привет, я Мышка. Помните меня? Как голова? Извините, я немного не рассчитала. Второй раз на коньках. Так приятно было увидеть вас. Как поживает ваша собака? Все так же жует полотенца?

Девушка обрушила на Аню поток вопросов и одновременно пыталась помочь ей подняться. Но опять не рассчитала, поскользнулась и рухнула рядом с Аней.

Аня то ли рассмеялась, то ли застонала. Боль начала утихать. Нет ничего ужаснее, чем хлопнуться затылком об лед, — это Аня усвоила еще в детстве.

К ним подъехал служащий катка в ярко-красной форме. На лице его была написана озабоченность.

— Может быть, позвать врача?

— Спасибо, нет, — выговорила Аня и прислушалась к своим ощущениям. — Мы в порядке.

Она поднялась первой и подала руку девушке, которая представилась Мышкой.

— Только пообещайте мне, что мы не шлепнемся еще раз. Надо мной и так весь каток потешается. Бесплатная клоунада, — сказала Мышка, не трогаясь с места.

Аня рассмеялась:

— Обещаю. Что случилось с вашими волосами? Я не сразу вас узнала.

Мышка встала, отряхнулась и стянула шапочку. Лиловые волосы дыбом встали вокруг ее бледного лица с тонкими, хрупкими, немного кукольными чертами.

— Шикарно, да?

Аня не ответила. Ее вдруг посетила захватывающая идея. Что, если взять с собой в Амстердам для отчетности эту девушку? Она, кажется, добрая, веселая. Не похоже, что ее сомнительный вороватый приятель Троекуров оказывает на нее сильное влияние. И выглядит она достаточно экстравагантно, чтобы понравиться учредителям фонда и репортерам. К тому же они с Мышкой немного знакомы.

Аня осторожно прикоснулась к ушибленному затылку. Он саднил и обещал шишку. Хорошо бы Мышка согласилась, а с болью в затылке Аня как-нибудь справится — похоже, никакого сотрясения нет.

Она предложила девушке выпить кофе или сока в ближайшем павильончике. Мышка согласилась и с облегчением сбросила коньки.

Анина симпатия к ней возросла, когда Мышка походя обронила, что поссорилась с Гришей, когда он признался, что изменял ей с ее подружкой.

Аня и ее знакомая стояли, прислонясь к стойке в холодном кафе, и пар шел у них изо рта.

Теперь Гриша требует у Мышки деньги за «амортизацию» — он так это называет. За то время, что Гриша возился с Мышкой, он мог бы горы своротить, а теперь поезд ушел, корабль уплыл. Даже подружка выскочила замуж, и он остался ни с чем. Но Мышка не обижается на Гришу, потому что жизнь у него не сахар. Его выгнали с торгового флота за контрабанду, чуть не посадили в тюрьму. У него мать болеет — она почти сумасшедшая. Гриша закрывается от нее на ключ, а она лупит по двери топором. Мышка сама видела следы на двери.

Аня могла бы задать ей вопрос, что такая милая девушка нашла в пьянице и скандалисте, если бы сначала ответила на подобный вопрос сама.

Аня потирала затылок, а Мышка выбалтывала все о себе малознакомому человеку. Она была доверчива, как ребенок, выросший среди хороших людей. С лица ее не сходила оживленная улыбка, а глаза жили все той же отдельной от лица жизнью — исподлобья дремотным взглядом изучали мир.

Мышке двадцать один, но она еще нигде не учится и не работает — не решила, чем бы ей хотелось заниматься. Мама уговаривает ее поступать в мединститут, но Мышка ненавидит белые халаты и анатомичку. Папа хочет пристроить ее в Академию экономики, но у Мышки всегда была тройка по математике.

Подружка Юля Валеева — та, с который изменил ей Гриша, — уговорила записаться на курсы Дизайнеров прически, хотя сама выучилась на литературного переводчика. Но Мышка думает, что это как-то обидно — всю жизнь стричь чужие волосы, зная, что через месяц самая красивая прическа теряет форму.

К тому же подружка Юля вместо курсов вышла замуж за теннисного инструктора и укатила в Финляндию. Одной Мышке ходить на курсы скучно.

Зато два ее рассказа напечатали в «Юности» и велели приносить еще. Может быть, ей заделаться писателем? В восьмом классе она ходила в школу юного журналиста. Это так возбуждает — представлять себя где-то на озере в Карелии, в стенах арендованной на все лето дачи. Ты встаешь в шесть утра, выпиваешь чашку кофе, выкуриваешь сигарету и садишься за машинку. Стол у тебя стоит у окна, окно выходит на озеро, а за озером лес. Ты не встаешь из-за машинки, пока не сделаешь страниц пятнадцать, потом ужинаешь и идешь гулять — придумывать, что там будет дальше, кого тебе сделать убийцей. Вокруг ни души…

Мышка сладко потянулась.

А в девятом классе она год прозанималась на ипподроме — выездкой, и до сих пор дрожит, когда видит на улице лошадь. Что, если вернуться на ипподром?

Или лучше выйти замуж и нарожать десяток детей. Один будет писателем, второй врачом, третий художником по прическам…

Ни к чему толком не привязавшись в Москве, Мышка успела попутешествовать — объехать всю страну и пол-Европы. В Праге она чуть не сошла с ума, перепившись абсентом — его не продают женщинам, поэтому она переоделась мужчиной. Кажется, бармен так и не поверил ей, но продал абсент в награду за находчивость. После абсента галлюцинации совсем другие, чем после «кислоты» или грибов.

А в Амстердаме абсента не найти, зато через каждые сто метров к тебе подходит негр и спрашивает: «Вам килограмм, два?» — имея в виду кокаин. Килограмм кокаина, но по цене пятисот грамм.

Аня слушала Мышку и убеждалась, что та ей подходит во всех отношениях. Нужно только попросить ее не впадать в забытье во время их поездки.

— А вы… — начала было Аня, но замялась, не зная, как сформулировать вопрос.

— Вы хотите спросить, не наркоманка ли я? — легко подхватила вопрос Мышка. — Да в общем-то нет. Я могу без них обходиться. Была по молодости пара контактов с героином, я быстро спохватилась. Но без гашиша по крайней мере сейчас ни одна порядочная вечеринка не обходится. К гашишу не привыкаешь — разве что, как к хорошему другу. Зачем отказывать себе в общении с хорошим другом? Но без друга можно обходиться, а без препарата на основе опия — нет. Поэтому я никакого опия к себе не подпускаю. Да вы не беспокойтесь, я не кусаюсь.

— Послушайте, Мышка. Как вас зовут на самом деле?

— Вообще-то Матильда. Но не вздумайте меня так называть. Это папочка мой постарался. Думаю, он назвал меня в честь кошки фрекен Бок. Помните домомучительницу из «Карлсона»?

Аня сдержала улыбку.

— Как бы вы отнеслись к возможности повторить вашу поездку в Амстердам?

— А я и собиралась ее повторить — после Нового года, когда отец пришлет мне деньги. Специально сделала себе мультивизу.

— Тем лучше. А ваш отец…

— Он посол, в Словакии. И мама с ним, так что я сейчас живу одна. Это очень удобно, когда тебе двадцать один. Можно выбирать свое будущее на свежую голову, без постороннего давления.

— Послушайте, я предлагаю вам съездить в Амстердам до Нового года, через пару дней и за счет одного щедрого голландского фонда. Билеты туда и обратно уже заказаны. Мне как раз нужен кто-нибудь вроде вас. Но не бойтесь, ничего противозаконного или противоестественного я от вас не потребую. Как вы на это посмотрите? Я должна объяснить, в чем тут дело…

— Да ладно, потом как-нибудь объясните. Я согласна. Но при одном условии.

— Что это за условие?

— Если мы перейдем на ты. Годится?

Аня растерянно улыбнулась. Она не ожидала такой легкости на подъем у девушки.

— Годится. Тогда и у меня условие — не курить в моей спальне.

Аня и Мышка встретились двадцать третьего утром в Шереметьево.

Мышка была одета во все черное — черная стеганая квадратиками узкая куртка из искусственной кожи, антрацитовые джинсы и уже знакомая маленькая шапочка. Из-под шапочки выглядывали лиловые волосы.

С собой у Мышки был небольшой черный рюкзак, никаких чемоданов.

Она приехала раньше Ани, которая немного опоздала, разыскивая платную стоянку, чтобы оставить там машину. Войдя внутрь, Аня увидела Мышку возле барной стойки, болтающую с провожатым, Иваном Ивановичем.

Мышка выдувала через соломинку воздух, и остатки кампари с оранжем на дне ее стакана пузырились. Иван Иванович пил минеральную воду, наклонившись в три погибели к невысокой Мышке и ловя каждое ее слово. Кончики его усов погружались в стакан, когда он делал глоток, и потому намокли, но он не обращал на это внимания. И самое потрясающее — он улыбался. То, что говорила Мышка, ему нравилось.

Если уж Мышка способна развеселить нового куратора, значит, она действительно бесценное приобретение.

Иван Иванович помахал Ане рукой, и одновременно объявили посадку.

Аня принюхалась — от Мышки пахло «Опиумом».

Они попрощались с куратором, который пожелал им успеха. После того как стеклянные створки автоматически сомкнулись за ними, Аня с досадой выяснила, что билеты он приобрел им в экономический класс.

Это означает, что четыре часа ее ноги будут упираться во впередистоящее кресло.

Матросов никогда бы себе такого не позволил. Если куратор решил сэкономить немного чужих денег за счет проекта «Ночная аптека», он мог бы предупредить заранее, дать ей возможность оплатить разницу.

Аня не любила летать. От перепадов высоты у нее сохла и шелушилась кожа, закладывало уши, начинали ныть суставы. Ни о какой ясной голове или свежем цвете лица по месту прибытия речи быть не могло.

В первые сутки после полота ее обычно мучила бессонница, легкая депрессия из-за страха высоты.

Но если уж она решилась лететь, то согласна была делать это в обстановке максимального комфорта.

В бизнес-классе она могла бы превратить свое кресло в кровать, получить темную повязку на глаза, укрыться своей мягкой шерстяной шалью и вздремнуть. И быть уверенной, что никто ее сон не потревожит, даже если самолет вдруг начнет падать.

Но Иван Иванович сделал выбор за нее и приходится только смириться.

— Ты не подумай, что я расспрашивала специально того забавного тощего дяденьку о тебе, — произнесла Мышка через пять минут, как их самолет оторвался от земли и начал набирать высоту. — Он сам рассказал мне, где ты работаешь и зачем летишь в Амстердам.

Аня ожидала приступа боли в ушах, поэтому слушала Мышку рассеянно.

— Но из его болтовни я поняла наконец, зачем ты взяла меня с собой в эту поездку, — продолжала Мышка, пытаясь рассмотреть меняющуюся картинку за окном.

— И зачем, по-твоему?

— В качестве ученой говорящей обезьянки, правда? — Мышка рассмеялась счастливым смехом.

Аня кивнула. Ее обезоружил Мышкин смех.

— Ты не бойся, я не обижаюсь, — в Мышкином голосе Аня действительно не могла различить никаких признаков обиды или уязвленного самолюбия.

— Прекрасно.

— Если большим людям надо говорящую обезьянку — сделаем. На несколько раз — по часу в сутки — меня хватит. Хорошо, что ты меня взяла, лучшей обезьянки — порядочной, послушной — тебе не найти.

Аня не сдержала тихого смеха. Ей захотелось понять, куда клонит Мышка. Но она ничего не смогла прочесть на ее лице, кроме безмятежности и ленивого любопытства — что там происходит за бортом самолета. Глаза ее были полуприкрыты веками-.

Самолет набрал нужную высоту и вынырнул из-за плотной пелены серых зимних облаков. Солнце ударило в окно, напоминая, что оно все-таки существует. Аня с тоской посчитала, сколько еще ждать солнечных дней — январь уже не в счет, затем пронизывающий, ветреный февраль, сырой март, грязь под ногами в апреле.

Мышка рассказывала, как она боролась со своей привязанностью к героину, которая чуть было не взяла верх. Как родители запирали ее, но она убегала через окно. Они почти что сдали ее на принудительное лечение, когда выяснили, зачем она таскает деньги у папы из бумажника. Как она решила устроиться на высокооплачиваемую должность проститутки по вызову — Мышка так и выразилась, — чтобы всегда иметь в кармане пару-другую сотен рублей на дозу.

Но Гриша ей не позволил и уговорил самой лечь в больницу. В больнице ей кололи сульфазин, после чего у нее сутки выворачивало суставы и она не могла управлять своим телом. Она кричала от боли и санитары били ее мокрыми полотенцами, чтобы не оставлять синяков. Она никогда не думала, что мокрые вафельные полотенца — это так больно. Но сбежать оттуда она не могла. Зато теперь она даже не смотрит в сторону героина.

Но если бы Мышке сейчас предложили тот же выбор, она бы лучше сдохла, как шлюха от передозировки под забором интуристовской гостиницы, чем вернулась в ту больницу.

Потом отец перевел ее из психушки в хорошую загородную больницу, и там ее кормили реладормом и феназепамом.

И вообще, опиаты не для нее, они угнетают. Вот стимуляторы или психоделики…

— Почему ты не обратилась тогда ко мне в аптеку? — поинтересовалась Аня.

Она была шокирована. Мир Мышки казался ей полной фантастикой. Зарабатывать проституцией на героин. И самое удивительное — Мышка говорила об этом совершенно спокойно, как о норме.

Может быть, Аня не заметила, как нормы изменились. Может быть, это она теперь выглядит несовременным уродом в семье. А ведь их с Мышкой разделяла не такая уж большая разница в возрасте.

— Да ты что, серьезно? Ты хочешь посоветовать мне в случае чего обратиться в твою аптеку? — Мышка расхохоталась, откинувшись на спинку кресла.

— А что здесь особенно смешного? — не поняла Аня.

— Ты не понимаешь? — В хохоте Мышки послышались истерические нотки.

— Ребята, которые попали в похожее положение, получают справку в своем отделении милиции и могут бесплатно обслуживаться у меня в аптеке. Я не предлагаю тебе зацикливаться на наркотиках, но зачем пренебрегать заменителями? Ты избавляешься от ломки и одновременно постепенно отвыкаешь. Никаких мокрых полотенец.

— Да пусть лучше это будут мокрые полотенца, чем… Вы что, действительно не знаете, зачем городу ваша аптека? Все эти ребята, похожие на меня, — они все на крючке. Они стукачи, их используют как мясо, для грязной работы — послать с микрофоном, приклеенным к животу, на встречу с дилером или провоцировать товарищей продать им что-нибудь. Вынюхивать, собирать слухи о новых препаратах. Никто из этих ребят уже не живет своей жизнью, да и вообще долго не живет. Их быстро выкупают.

— Что значит «выкупают»?

То, что рассказала Мышка, прозвучало для Ани как гром среди ясного неба. Вот тебе и прогрессивная гуманитарная затея на благо современного общества. Отечественные чиновники по старой привычке немного подкорректировали европейское изобретение.

На этом фоне даже «жучки» в Аниных телефонах не выглядели таким вопиющим нарушением прав человека.

— «Выкупают» — значит разоблачают. Если наркодилер, который дорожит своей карьерой, заподозрил кого-нибудь из цепочки в сотрудничестве с милицией, этот человек долго не проживет. Такая печальная история. Я не ожидала, что вы не в курсе. Хотя должна признать, что вы не выглядите кровожадным монстром.

— Спасибо. — Аня безрадостно кивнула и поежилась. В салоне похолодало.

— Ваша аптека — это страшный сон, пугало, ночной кошмар всех моих знакомых. Я имею в виду тех моих знакомых, что не пренебрегают препаратами, которые расширяют кругозор. Я думаю, многие из них скорее сядут в тюрьму и будут там ломаться даже без помощи аспирина, чем станут клиентами вашей аптеки.

«Вот так живешь-живешь, — подумала Аня и укрыла зябнущие колени шалью, — а потом от случайного знакомого узнаешь, что жизнь прошла мимо».

Стюардесса принесла курицу, вареный рис и чай из пакетика. Аня отказалась в пользу Мышки.

Мышка расправилась с двумя порциями за пять минут, хотя была худа, как выздоравливающий после тифа. Вся Мышкина энергия уходила на возвращение к жизни после очередной дозы галлюцинаций.

Аня почувствовала, что от неподвижности и холода ноги начинают затекать.

Один знакомый пилот рассказывал ей жутковатую историю о том, как он пилотировал самолет в новогоднюю ночь. Сразу после полуночи самолет начало кренить, словно в бортовом оперении возникли неполадки. Пилот попросил стюардессу успокоить пассажиров. Когда она вошла в салон, то увидела, как пассажиры всех классов, придерживая друг друга за талии, отплясывали из конца в конец самолета летку-енку.

Когда они приземлились в аэропорту Шимхол, за окном стояла темень, которую разнообразили сигнальные огни на взлетно-посадочной полосе. Температура воздуха, как сообщила стюардесса, — плюс пять. Бабье лето какое-то посреди зимы.

За полчаса до посадки самолет начало болтать — они попали в полосу дождя. Дождь моросил в стекла и тогда, когда шасси самолета коснулось земли.

Их утомленные полетом понурые спутники разбредались неспешными тенями от трапа, присоединялись к группкам собравшихся на аэродроме встречающих, затем исчезали в здании аэровокзала.

Аня бросила незаметный взгляд на Мышку. В сумерках ее лица почти не было видно, однако Ане показалось, что перелет совершенно не утомил Мышку. Ее не удручали ни перепады температуры, ни сыплющаяся с чужеземного неба унылая смесь снега с дождем.

Быстрые глаза Мышки сверкали и юрко перебегали из стороны в сторону. Сигнальные огни отражались в них. Мышка вернулась в город вечного эйфорического праздника, каким был для нее Амстердам. В огоньках под ее ресницами было что-то хищное, радостно-преступное. Наконец она остановила взгляд впереди себя, и Аня посмотрела туда же.

Всеми цветами радуги прямо перед ними переливался аэровокзал.

— Лучший город в северном полушарии, — сказала Мышка, облизнув губы, и повела рукой в сторону пылающих рекламных призывов, сделанных на незнакомом Ане языке.

Аня не могла разделить со спутницей этой радости — полет, как и ожидалось, утомил ее.

Аня поискала глазами и быстро нашла своих старых знакомых голландцев, тех самых, которые были у нее в Москве с инспекцией, а затем веселились на дне рождения. Настолько старых, что они познакомились еще до гибели Толика.

«Крис и Питер», — легко вспомнила Аня, но затруднилась определить, кто из них кто.

Они стояли вдвоем под одним огромным пузатым зонтом чуть поодаль — двое молодых мужчин в трепещущих на ветру кремовых плащах — один рост, один размер.

Позади Криса и Питера топтался парень в выцветших до белизны джинсах и с обвислыми от сырости усами. Пока Аня представляла Мышке Криса и Питера и наоборот, парень смотрел в сторону и не принимал в приветствиях никакого участия. Он стоял с видом человека, который здесь не по доброй воле, однако сохраняет независимость.

Крис и Питер говорили по-русски, забавно пришепетывая и смягчая твердые согласные, так что Мышка все время невежливо хихикала. Аня предложила им перейти на английский, но они твердо настаивали на своем русском. Действительно, глупо не воспользоваться случаем и не попрактиковаться в русском языке, если на нем говорят люди, которые распоряжаются частью твоих денег.

Когда церемония встречи закончилась, Крис и Питер временно откланялись, пообещав зайти через два часа за гостьями в гостиницу и обрисовать им планы на ближайшие несколько дней.

Как только Крис и Питер повернулись к гостьям спиной, парень в джинсах взял с движущейся ленты Анин чемодан и протянул руку за Мышкиным рюкзаком. Но та опередила его, схватила рюкзак и спрятала его за спину. Парень даже бровью не повел.

Он молча пошел к выходу, Аня и Мышка последовали за ним. Когда они снова оказались под мелким дождиком, парень в джинсах указал на черный, весьма представительного вида «мерседес».

Мышка забралась на переднее сиденье, опустила стекло и высунула голову наружу, пожирая глазами красоты голландской столицы, жемчужины Северного моря. Аня села сзади, ей было не до красот. Ее все еще мучила боль в ушах.

— Госпожа Снежкова, будьте любезны, попросите вашу спутницу, чтобы она пристегнулась, — неожиданно сказал шофер-сопровождающий.

Он произнес это чисто, без малейшего акцента.

Мышка послушно пристегнулась. Она уже начала, видимо, входить в роль говорящей обезьянки.

Не будь Аня так измотана, она бы обязательно поинтересовалась, где этот угрюмый голландец-шофер выучился так отлично говорить по-русски.

Он — потомок русских эмигрантов, которые в доме разговаривали только на родном языке. Учили его русскому по Толстому и Чехову. Теперь он сам обучает русскому Криса и Питера.

Или пусть будет урожденным петербуржцем, художником, который продал сюда пару картин — виды на залив — и решил остаться. Он мог сбежать сюда еще в старые времена, проехав через границы в багажнике у своего друга-дипломата. В том же багажнике лежали его картины. На память о своем бегстве он не снимает джинсы, в которых лежал в багажнике.

Нет, пусть будет простой главный инженер алмазодобывающей шахты из якутской глубинки, который женился на богатой подданной королевства Нидерланды, владелице ювелирной мастерской. Женился по любви, но потом разлюбил ее, бросил и устроился шофером. Бросил, потому что она ничего не понимала в его картинах, любила только свои бриллианты. Ах нет, он же простой инженер.

Или пусть лучше будет шпионом-недоучкой — его натаскивали в голландской академии разведки на русского шпиона, но вышибли за хроническую неуспеваемость. Теперь он простой шофер. Поэтому, наверное, такой сердитый.

Анины фантазии были прерваны у входа в гостиницу.

— Пожалуйста, госпожа Снежкова, — произнес шофер, стоя перед открытой дверью в коридоре, — теперь вы можете отдыхать. Боссы будут в двадцать ноль-ноль. Сейчас девятнадцать ноль-пять.

— Не через порог, — пробормотала Аня, сонно слоняясь по номеру.

— Простите? — Парень поднял на нее мало что выражающие глаза.

— Ничего, — ответила Аня устало, — спасибо.

Она остановилась посреди просторной гостиной сдвоенного номера. Две двери по бокам вели в спальни, у каждой спальни было по двери в ванную. И одна общая гостиная, в которой можно при желании устраивать новогодние балы на пятьдесят приглашенных.

В дверях одной из спален сейчас, облокотившись на косяк, стояла Мышка.

— Завтра трудный день, — продолжал парень не уходя. Он стоял перед дверью как часовой. — Отчетный доклад, потом праздничный обед в офисе фонда.

Аня поймала себя на мысли, что вслушивается в его речь, пытаясь уловить акцент. В голландской академии разведки по русскому у него точно была пятерка.

— Как вы сказали? — вдруг вступила в беседу Мышка. — Обед в офисе фонда. Прелестно. Обед будет вкусный?

Парень покосился на Мышку, но ничего не ответил.

Мышка рухнула в низкое кресло в гостиной, вытянув в направлении парня ноги в черных джинсах и запачканных высоких армейских ботинках на рифленой подошве.

Шофер посмотрел сквозь Мышку и снова перевел взгляд на Аню.

Тут до Ани дошло — чаевые! Как она могла забыть?

Она порылась в бумажнике и протянула парню купюру местного хождения.

— Столько хватит?

Парень поклонился:

— Спокойной ночи, госпожа Снежкова.

Дверь за ним тихо закрылась. За все время он ни разу не взглянул на Мышку.

— Ушел, — констатировала Мышка. — «Это ваш багаж, госпожа Снежкова?» — передразнила Мышка шофера. — «Будьте любезны, присматривайте за вашим зверьком. Чтобы не было недоразумений с муниципальной санитарной службой». — И Мышка захихикала.

Аня промолчала. Усталая, бессильная скука вокруг охватила ее. Подумать только отчетный доклад, обед в офисе фонда. В ушах все еще стоял мерный гул двигателей самолета.

— Детская комната милиции какая-то, — подхватила Мышка вслух Анины мысли.

— М-да. — Аня подошла к окну, за которым сыпался подсвеченный электричеством дождик. Ей пришла в голову полная гуманности мысль. — Мышка, — позвала она, отвернувшись от окна.

Мышка приоткрыла глаза и взглянула на Аню, не переставая вертеть на пальце блестящий стальной браслет в виде дельфина, кусающего себя за хвост.

— Я действительно прилягу на время — нужно дать ногам отдохнуть. А ты пойди погуляй.

— Так и сделаю. — Мышка помолчала с полминуты. — Ну я пошла. — Она вскочила с кресла, быстро пересекла комнату, сдернув со спинки стула черную, блестящую от влаги куртку, и направилась к выходу из сдвоенного номера.

— Мышка, — позвала Аня еще раз.

— М-м… — обернулась та, держась за дверную ручку.

— Было бы чудесно, если бы ты вернулась не позже утра. Сама слышала почему.

— О’кей, нет проблем. Не понимаю только, почему бы тебе сейчас не отправиться на прогулку со мной. Развеешься, развлечешься. У меня здесь полно знакомых, и я знаю одно местечко поблизости.

Мышка в нетерпении переступала ботинками, множа мокрые следы на паркете.

Аня вздохнула и взмахнула вялой рукой в сторону чемодана.

— Не могу чувствовать себя в своей тарелке, пока не разберу вещи.

Мышка не двигалась с места, глядя на Аню.

— Иди-иди.

— Иду-иду, — кивнула Мышка и пропела: — Иду-иду-иду-иду.

Она вышла и закрыла за собой дверь. Послышались ее удаляющиеся шаги. «Иду-иду-иду…» — доносилась из коридора ее постепенно затихающая песенка.

Когда Мышка ушла, Ане вдруг стало одиноко в огромной гостиной. Она встала с кресла и немного походила по номеру. Провела рукой по каменной поверхности каминной доски — камин был искусственный. Отдернула тяжелые синие портьеры — дождик барабанил по стеклу. Вернула портьеры на место.

Аня обошла кругом кровать в спальне, посидела на ней, потом вернулась в гостиную и включила телевизор.

На экране замелькало какое-то развлекательное зрелище на голландском языке, то и дело раздавался взрыв хохота, записанный на фонограмму. Взрыв хохота и аплодисменты, и так каждые тридцать секунд. Аня нажала на другую кнопку и убрала до минимума звук, попав на репортаж со дна океана. Акулы сновали вокруг клетки с кинооператором, а он ничуточки их не боялся. Акулы быстро надоели, и Аня принялась беспорядочно переключать дальше.

Позабавившись переключением каналов, Аня нашла местный музыкальный канал, немного прибавила звук и бросила пульт управления на диван.

Она вошла в ванную и включила душ, надеясь, что тугие струи горячей воды смоют с нее сонливость и тревожное ощущение того, что она поступает неверно. Что из рук у нее уплывают возможности. Может быть, и вправду нужно было пойти с Мышкой? Но тогда она подвела бы Криса и Питера.

Горячая вода с силой била ее по плечам. Это было приятно, но тревога и оцепенение никуда не исчезали.

Надо было пойти с Мышкой. Аня завернулась в белое полотенце размером с парашют.

В полупрозрачную дверь ванной комнаты негромко постучали.

— Кто там? — спросила Аня тихо и почувствовала, что мерзнет во влажном полотенце.

— Да я забыла кое-что, — раздался голос Мышки. — Хочешь, пойдем погуляем?

— Нет, я здесь побуду. Ты иди, гуляй.

Аня вытирала голову и наблюдала, как мелкие капельки с ее волос летят на зеркало и стекают вниз, покрывая запотевшую поверхность изменчивым узором.

Мышка не ответила. Очевидно, она действительно пошла погулять.

Ну и ладно, подумала Аня, выходя из ванной. Она побеседует с Крисом и Питером, потом ляжет спать и отлично выспится. Нужно уделять немного внимания таким вещам, как биологические часы, кризис акклиматизации, усталость после перелета. Она хочет завтра хорошо выглядеть и хорошо себя чувствовать.

Аня выключила телевизор, переоделась в брючный костюм из плотного хлопка лимонного цвета. Он пострадал в чемодане меньше всего.

В дверь номера постучали, и Аня открыла.

За дверью стояли Крис и Питер. Они сияли белозубыми улыбками.

Аня попросила подождать ее в баре. С волос еще капало, и она подсушила их феном. Нанесла увлажняющий крем на лицо. Тронула губы бледно-розовой помадой. Душ освежил цвет ее лица, а пара капель «Айсси Мияки» на запястья и на шею закрепили впечатление.

Аня спустилась в бар и огляделась по сторонам в поисках своих знакомых.

У стойки сидели несколько хорошо одетых мужчин среднего возраста, они тянули пиво. За столиками — две-три пары. Криса и Питера видно не было.

Аня подошла к стойке и заказала коктейль «малибу» — молоко и кокосовый ликер. Сделала глоток и припомнила, когда последний раз пила такой же.

Подсознание сыграло с ней горькую шутку — как только она выбралась из поля зрения своих врагов, сразу же заказала коктейль, который пила в ночь после посещения торговцев астаролом в пустом баре на втором этаже универсального магазина.

Коктейль оказался такой же вкусный.

Тогда потеющему, уставшему милиционеру почти удалось убедить Аню, что парень с накладными усами разыграл ее в рамках Хэллоуина.

Как много событий произошло с тех пор.

Аня механически разглядывала свое отражение в стеклянной двери бара. Дверь иногда вздрагивала и впускала или выпускала очередного посетителя, и тогда Аня теряла свое лицо. Как отражение в воде, если в воду бросить камень.

Она отвернулась к противоположной стене, сплошь из затемненного стекла, сквозь которую можно было видеть призрачные уличные огни. Ее все никак не покидала легкая досада, что она весь вечер отстает от развития событий на полхода.

Криса и Питера не было.

Стакан ее опустел, и к ней вернулась сонливость. Казалось, что теперь даже просто оторваться от барного табурета, пересечь зал и подняться к себе в номер — непосильная работа.

Неужели первый вечер в Амстердаме понесет на себе клеймо «испорченного»? Легкомысленный характер подобных мыслей шел вразрез с Аниным официальным статусом в этой поездке, и это забавляло ее.

— Фру Анна! — вдруг услышала Аня за спиной сдвоенный, почти синхронный возглас.

Она обернулась.

Через зал от дверей, улыбаясь еще шире и сердечнее, чем полчаса назад, к ней направлялась парочка мужчин — Крис и Питер.

Аня вежливо улыбнулась в ответ.

Едва ли эти двое приходились друг другу родственниками, однако их сходство было удивительным, наводящим на мысли о комедии ошибок: одного брата пытаются убить, принимая за другого, а в это время этот другой пытается отбиться от возлюбленной первого, причем оба узнают о существовании друг друга в конце пьесы. Счастливые слезы с обеих сторон и две свадьбы.

Крис и Питер одинаково улыбались, одинаково одевались, были одинакового роста. Их гладкие щеки одинаково светились румянцем, свойственным жителям севера Европы. А серо-голубые глаза под пушистыми ресницами блестели одинаковой легкой нетрезвостью.

Аня не сразу поняла, в чем причина их оживления, а когда поняла, удивилась и развеселилась. Слишком это было не похоже на тот деловой коктейль, на который она вначале настроилась.

Может быть, они так празднуют ее приезд? Бар, в котором они с ней встретились, был у них явно не первым. А может, и не вторым.

— Как хорошо вас видеть, — произнес Крис на своем пришепетывающем русском.

Оба уселись на табуреты по обе стороны от Ани, так что ей приходилось вертеть головой, когда они говорили по очереди.

— Как вам понравился Амстердам? — спросил Питер, не переставая сиять.

Впрочем, Аня все еще не была абсолютно уверена, что не путает их по именам.

— Прекрасно, — ответила она. — Мне почти ничего не удалось рассмотреть сквозь стекло автомобиля.

— О! Вы еще рассмотрите, — пообещал один с какой-то угрожающей интонацией, а второй закивал головой, ручаясь за первого.

Оба испускали в окружающую среду токи доброжелательности.

— Надеюсь.

Пока они продолжали эту бессодержательную болтовню, Аня заказала себе еще один коктейль.

Крис, изобразив на лице хулиганское выражение, достал из-за пазухи плоскую стальную фляжку, отвинтил крышку и отхлебнул из фляжки, высоко запрокинув голову на глазах у равнодушно наблюдающего за ним бармена.

— В Европе, — доверительным тоном заговорил он, промокая губы салфеткой и передавая фляжку товарищу, — есть старинный студенческий обычай.

Питер, сделав свой глоток, по-лошадиному мотнул головой, тихонько фыркнул и спрятал фляжку себе во внутренний карман пиджака.

— Какой обычай? — спросила Аня.

— Испанцы называют его «il de tapas», — продолжил Крис. — Голландцы никак не говорят. Молодой человек выходит из заведения, идет в другие заведения. С собой несет в рунах стакан с вином, сверху лежит закуска. Бутерброды.

Голландец выжидательно посмотрел на Аню. Почему она не смеется?

«Не такие уж вы молодые», — подумала Аня о двух захмелевших взрослых голландцах с неожиданной благодарностью за возможность выбраться из Москвы, но не могла не признать, что ведут они себя как мальчишки.

Суть веселого европейского обычая Аня не вполне уловила. Она чувствовала себя как человек, который прослушал последнюю реплику анекдота. Все хохочут, а она слабо улыбается и пожимает плечами.

— Свой стакан никогда не пьет, — пришел на помощь собрату Питер. — Всегда пьет в заведении. Горожане смотрят, смеются.

Аня тоже засмеялась. Смысл анекдота она так до конца и не поняла, но смеялась непритворно. Веселые и нелепые голландцы хохотали, наклоняясь вниз под стойку. Аня вдруг поняла, кого они ей напоминают: Труляля и Траляля из сказки про Алису.

— Но вы пьете из своей фляжки, — заметила Аня, постучав пальцем по лацкану пиджака Питера, который заметно оттопыривался.

— Нет больше терпения! — хором объяснили голландцы, задыхаясь от нового приступа смеха.

«Да что они, гашиша обкурились, что ли? Может, в их обществе хорошим тоном считается шагать в ногу с наркоманами, о которых фонд заботится?»

Амстердам и в самом деле начал становиться похожим на удивительный город.

Голландские бумажные деньги, небольшую сумму которых Аня успела получить в результате обмена, выглядели поразительно легкомысленно. Они скорее напоминали приглашение на ночную вечеринку, чем традиционные денежные знаки. Они были ярких, летних цветов — желтые, лиловые, розовые. На пятидесятигульденовой бумажке был изображен оранжевый подсолнух. Двадцатипятигульденовая пестрела абстрактным геометрическим рисунком. В качестве водяного знака на сотенной оказалась картинка с милым белым кроликом. Страна чудес.

Полицейские машины, которые Аня видела в аэропорту, меньше всего напоминали о казенной службе охраны правопорядка — борта спортивных «порше» с откидным верхом косо пересекали красные и синие полосы. Больше всего это было похоже на карнавал гоночных машин.

Аня вспомнила, как, сойдя с самолета и оказавшись в зале ожидания, она увидела компанию молодых людей — они танцевали под музыку, которая неслась из свисающего с потолка телевизора. Остальные либо не обращали внимания, либо одобрительно улыбались.

Аня не смогла припомнить, какой по счету перед ней коктейль, и решила остановиться.

«Неужели я позволила себе лишнее?» — равнодушно подумала она.

Голландцы по обе стороны от нее чем-то чокались в стаканах из толстого синего стекла и приговаривали:

— Поздравляем! Поздравляем! Пей до дна!

Всем этим застольным русским выкрикам их, должно быть, обучил парень в джинсах — бывший якутский инженер, он же бывший петербургский художник, ныне шофер.

«Да это оргия какая-то», — подумала Аня, когда Крис снял пиджак и сбросил галстук.

А ведь в Москве эти двое показались ей такими чопорными. Напрасно она сгорала со стыда за безумства Толика на ее дне рождения.

Аня взглянула на часы и выяснила, что ей давно пора в постель, отодвинула от себя недопитый коктейль и сползла с табуретки.

— Аххх! — вздохнул изумленно Труляля и что-то невнятно проговорил по-голландски. Он произнес это, как ребенок, которого лишили давно обещанной игрушки.

Траляля ответил ему более энергично. Аня поняла, что они принялись ссориться. Сейчас вздуют друг дружку.

— Хорошую, нестарую испортил погремушку, — услышала Аня голос Мышки. Мышка стояла в дверях бара и манила Аню к себе, протягивала ей руки. На лице ее было неподдельное сокрушение по поводу сломанной погремушки, но глаза сверкали нечеловеческим весельем. Глаза ее изменились, а Аня уже думала, что сонный взгляд исподлобья — это навсегда.

— Как ты догадалась? — удивилась Аня.

— Ну что, пойдем проветримся? — бросила Мышка, не ответив на Анин вопрос.

— Пойдем, — быстро согласилась Аня и взяла Мышку под руку.

Они вышли из бара, а затем из гостиницы под моросящий дождь и направились куда-то вдаль по сияющей цветными фонарями и вывесками неширокой улице.

Аня старалась переступать через лужи, но те все равно лезли под ноги. Хорошо, что она надела кроссовки, пожалев свои ноги после перелета.

Тут Аня обратила внимание, что ее пальто тоже на ней. Мех быстро намокал и тяжелел.

— Куда мы идем? — спросила она.

— Как говаривал один мой хороший знакомый — кое-куда. Он теперь на небесах.

— Звучит заманчиво, — заметила Аня и умолкла.

Мышка шагала решительно, глядя вперед, улыбаясь неподвижной улыбкой.

Они свернули в темный переулок, потом вышли на широкую, ярко освещенную улицу, пересекли выложенную мокрой брусчаткой площадь, перешли по узкому, крутому каменному мостику на другую сторону канала, опять свернули в переулок.

Аня почувствовала, как от быстрой ходьбы и тяжести одежды у нее беспорядочно затрепыхалось сердце. Подозрений, будто они что-то делают неправильно, у нее не возникло. Только шуба мешала.

— Эй, подожди. Мне нужно отдышаться.

Мышка остановилась и полезла в маленький боковой кармашек рюкзака, щелкнув застежкой. Только сейчас Аня поняла, что у Мышки с собой набитый рюкзак. Но подозрения и тут не всколыхнули ее душу.

Мышка разыскала маленький бумажный комочек и зажала его в кулаке.

— Устала? — спросила она, изучающе глядя Ане в лицо.

— Немного.

— Сердце колотится?

— Угу. — Аня придерживала свое сердце рукой, чтобы не выпрыгнуло.

— Это все смена часовых поясов. Держи таблетку.

Мышка разжала кулак и поднесла бумажный комок к губам. Быстро поцеловала его. Потом развернула бумагу. В бумаге была крошечная таблетка в темно-зеленой оболочке. Мышка протянула ее Ане.

— Что это? — спросила Аня с профессиональным интересом владелицы аптеки.

— На сегодня это будет твой валидол. Валидол чистой воды. Бери же. — Мышка слегка покачала вытянутой рукой.

Мышкино объяснение вполне удовлетворило Аню. Она взяла таблетку и, как положено поступать с валидолом, отправила ее под язык.

— Отлично, — сказала Мышка. — Теперь зайдем в кафе и выпьем горячего чаю.

— Слушай, я же хотела спросить у Криса или Питера, откуда их шофер так хорошо знает русский.

— В следующий раз спросишь.

После двух чашек горячего зеленого чая в маленьком кафе Мышка вызвала по телефону такси. Аня с облегчением залезла в теплое чрево и облокотилась на мягкую спинку заднего сиденья.

Ноги ее приятно гудели, но не как бывает после похода по магазинам или прогулки по городу, а словно внутри каждой из них поселилось по рою дружелюбных пчел. И эти пчелы жужжали. Сердца Аня больше не чувствовала.

Вдруг она очнулась, когда ей показалось, что такси колесит по городу уже несколько часов. Мышки рядом не было. Аня пережила приступ спазматического ужаса, поморгала глазами, и Мышка появилась.

Аня приподняла правую руку, надеясь коснуться плеча своей неподвижно сидящей спутницы, но не разогнула ее до конца, застыла, ошеломленная. Сложность и совершенство, с каким была сконструирована ее рука, поразили Аню до глубины души.

Мышка повернулась к ней.

— Привет, — сказала она. — Как дела?

— Хорошо, — ответила Аня автоматически. Слово прозвучало раньше, чем Аня открыла рот и привела в движение голосовые связки.

— Отстает или опережает? — спросила Мышка.

— Опережает, — ответила Аня подумав. Хотя, в сущности, отстает, решила она пару секунд спустя.

Мышка обратилась к шоферу, который сидел впереди и выглядел как вырезанный из фанеры и выкрашенный черной краской силуэт мишени. Машина остановилась. Девушка вылезла на тротуар и, обойдя автомобиль, подошла снаружи к дверце, где свернулась клубком Аня.

Мышка взяла Аню за руку и, поглядывая искоса на нее, повела в сторону квадрата света, над которым горело несколько косых букв из незнакомого Ане языка.

Она взглянула еще раз и вдруг прочитала: «Метро». Ее охватила радость ребенка, который прочел первое в своей жизни слово.

Воздух внутри дрожал и вибрировал в такт музыке, которая обрушивалась со всех сторон.

Аня и Мышка прошли по длинному коридору, напоминающему внутренности подземного тоннеля. В конце его толпились люди. Они разговаривали, стараясь перекричать ритмичные звуки, рвущиеся в коридор сквозь круглую дверь-люк.

Мышка протащила Аню сквозь эту толпу, мимо двух чернокожих охранников в белых, отливающих фосфором рубашках. Одному из них она что-то прокричала в ухо, помогая себе жестами, показала на Аню. Охранник кивнул и пропустил их.

Внутри было жарко и душно. Почти все пространство было занято танцующими. По их лицам и одежде бегали беспокойные тонкие лучи света. Аня сделала несколько шагов в сторону танцующих и почувствовала, что внутри нее совершилась какая-то перемена.

Она словно начала исчезать, растворяться в звуках, распадаться на световые блики.

Аня поискала внутри себя какую-нибудь опору, чтобы схватиться за нее и сохранить трезвость мысли. Опора приняла в ее голове вид красно-белого деревянного заборчика, точно такого, какой маскировал пробоину в ограждении на эстакаде, которую проделал на полной скорости ее бывший муж Толик.

Ни грусти, ни печали не вызвало у Ани это воспоминание. Опора расползалась, как ветхая ткань в кислоте.

Аня начала падать в глубину бездонного вибрирующего колодца, и ощущение свободного падения захватило ее, наполнило ликованием.

Аня перестала быть только собой. Она была теперь и затерявшейся в толпе Мышкой, и двигавшейся рядом высокой брюнеткой в коротком зеленом платье, и чернокожим охранником, который притопывал, стоя у дверей и зажмурясь. Музыка не прекращалась. Время то останавливалось, то двигалось вперед резкими рывками. Пол пропадал под ногами, и Аня парила в пустоте.

Когда в зал выпустили клубы голубого и желтого дыма без запаха и плотности, Аня остановилась. Она решила пойти поискать Мышку, просто побродить, осмотреться.

Танцующие люди, свет стробоскопа, дым и полумрак затрудняли ориентацию в пространстве клуба, но у Ани внутри возник маленький магнитный компас, который направлял и подталкивал ее.

Компас привел ее в бар. В баре на табурете сидела Мышка и болтала ногами, не достающими до пола.

Увидев Аню, Мышка слезла с табурета.

— По стакану минералки и двигаемся дальше, — сказала она.

Когда они выбрались наружу, к их обоюдному изумлению уже рассвело. Дождь кончился, но, кажется, ненадолго. Над городом повисли неподвижные тучи.

Аня осмотрела островерхие черепичные крыши, плотно прижатые друг к другу. Шпили готических базилик. Она чувствовала близость воды, запах подмерзших водорослей и влажного камня. Опустив глаза, она увидела, как впереди нее, немного правее, дрожат воды канала.

— Устала? — спросила Мышка.

— Ничуть.

— Как сердце?

Аня прислушалась. Маленький серебристый компас внутри нее рассосался, и на место вернулось сердце.

— Стучит.

— Тем не менее нам все равно нужно немного поспать. Надеюсь, ты больше не собираешься отчитываться перед фондом и обедать в его офисе?

Аня покачала головой.

— Нет.

— Я знала, что могу на тебя рассчитывать, — усмехнулась Мышка. — Один мой приятель снимает баржу недалеко отсюда, на Принсенграхт. Он сейчас в Москве, живет у приятеля моего приятеля. А ключ оставил мне. Там мы и отдохнем. Сон на морском воздухе — что может быть полезнее? Ты знаешь, что Голландия расположена ниже уровня моря?

— Постой. Я уверена, что на барже твоего знакомого лучше, чем в гостинце. По крайней мере романтичнее — в этом есть какой-то местный колорит. Но у меня ничего нет с собой, даже зубной щетки.

— Извини на всякий случай, — произнесла Мышка осторожно, — но твой чемодан все равно лежал раскрытым на кровати, мне даже не пришлось его взламывать. И я позволила себе захватить самое необходимое. Зубную щетку, пару смен белья — все, что тебе может понадобиться. Даже пижаму взяла.

Мышка тряхнула своим рюкзаком в знак подтверждения своих слов.

Вскоре они спускались с набережной по шатким ступеням внутрь плавучего дома.

— Тс-с! — Мышка приложила палец к губам, как будто собиралась сделать сюрприз кому-то, кто был внутри.

Но внутри никого не было.

Можно было понять, что хозяин — скульптор. Все полки были заставлены глиняными фигурками, которые походили на африканских идолов — торчащие вперед животы, отвисающие длинные мочки ушей и выражение неумолимой жестокости на лице. Повсюду пахло мокрой глиной — с этим запахом не мог справиться даже морской воздух.

Посреди большой и единственной комнаты стояла широкая низкая кровать. Одна дверь вела в маленькую кухоньку, вторая — в ванную. Аня вошла в ванную и ополоснула лицо холодной водой. Посмотрела на себя в треснувшее зеркало и осталась довольна.

— Где он обычно держит белье? — бормотала Мышка, хлопая дверцами шкафчиков.

Аня выглянула в окно.

Острый шпиль собора прорезал хмурое утреннее небо прямо напротив баржи. Аня узнала Вестеркерк, вспомнила ее по открыткам. Солнца не было, но купол сиял внутренним светом. Церковь стояла в ряду пятиэтажных, выкрашенных розовым и коричневым домов. В сравнении с ее высотой и стройностью дома выглядели приземистыми карликами. Неплохой вид из окна подобрал себе Мышкин приятель.

Мышка дернула ее за руку.

— Не отодвигай занавесок! Мой приятель два месяца как не платит за аренду. Хозяин может застукать нас и потребовать деньги.

Постель была уже готова. На ней могло бы разместиться человек шесть, не меньше.

Мышка отправилась в кухню.

— Хочешь есть? — крикнула она оттуда. — Я нашла миллион консервов сельди в собственном соку и готовые густые супы. — И вслед за этим раздался грохот рухнувших банок.

Аня не ответила. Она погрузилась в сон.

Проснулась она, когда уже начало темнеть. Мышка в полумраке разглядывала африканский пантеон, выстроившийся на полках, и насмешливо хмыкала.

— Как ты думаешь, сколько за такое можно выручить? Должно быть, он и впрямь студент Академии архитектуры и дизайна.

Аня пожала плечами и потянулась к настольной лампе, которая стояла на полу.

— Не вздумай включать свет. Ты что, забыла, что я тебе вчера говорила?

— А как же я приведу себя в порядок?

— В ванной нет окон.

Вернувшись из ванной, Аня подумала и спросила Мышку, наморщив лоб:

— Ты уверена, что твой приятель сам тебе дал ключ?

— Не бери в голову. Я позабочусь о тебе.

И Аня без лишних уговоров поверила. У Мышки был вид человека, который знает, что делает.

— Как тебе вчерашний валидол?

Аня застыла с расческой в руке. Она вспомнила, что вчера с ней происходило нечто странное, непривычное, необъяснимое. Она летала. Какое-то время ее не было здесь, в реальном мире.

— Ты хочешь сказать, что вчера я впервые в жизни попробовала наркотик?

— Впервые в жизни? — Мышка присвистнула. — Тебе ни разу не приходило в голову испытать на себе то, чем забита твоя аптека?

— Нет.

— Трудно поверить. То, что я дала тебе, — не наркотик, в отличие от морфина. Просто упаковка концентрированного счастья. Разве ты не была счастлива вчера?

«Ладно, — подумала Аня, — пусть будет праздник непослушания. Живем один раз».

Ей стало на мгновение холодно, как будто резкий порыв ветра и ледяные брызги обдали ее. Она передернула плечами и успокоилась.

Аня и Мышка выбрались с баржи так же осторожно, как попали на нее.

Их ждала неторопливая прогулка по ночному городу, мосты, каналы и ярко освещенные площади, новый клуб, новая музыка. От концентрированного счастья Аня не отказалась и сегодня. Где Мышка достает его, она не спрашивала.

Рюкзак Мышка уложила и взяла с собой — мало ли что, неопределенно выразилась она, и Аня не стала уточнять, что она имеет в виду.

Аня потеряла счет времени и желание следить за ним.

Она запомнила одно место в порту, затерянное между доками. Открытая веранда заведения выходила прямо на залив. Чайки кружились над грязной водой под музыку, вырывающуюся из клуба наружу через распахнутую дверь веранды. Лучи прожекторов скользили по птицам, и их крылья отливали синеватым фосфорным светом, как белые рубашки охранников из клуба «Метро».

Еще одно название она запомнила — «Рокси». В тот вечер, когда они попали туда, выступал Дэвид Боуи.

— Ну что, отдаем по семьдесят пять гульденов? — спросила Мышка, и Аня согласилась.

Аню потрясло, как странно, даже пугающе выглядит певец — старик, загримированный под вечного ребенка. Но шоу было великолепным, на маленькой сцене рушились замки и журчали водопады. Пел он все так же чарующе.

В «Рокси» их чуть не задавили насмерть поклонники звезды. Но Ане было отчаянно весело. Это совсем не было похоже на отчеты и деловые ужины. Это не было похоже ни на что в ее жизни. Она почувствовала себя пятнадцатилетней и не могла определить, хорошо это или плохо.

Мышка везде находила знакомых или заводила новые знакомства. Ей не сиделось на одном месте, и они перемещались из одного заведения в другое. Они жили в том ритме, который через мощные звуковые усилители навязывала им электронная басовая бочка.

Однажды Аня проснулась на барже в три часа дня и поняла, что больше не может спать.

Послонялась по комнате, вскипятила чайник. От свистка чайника проснулась Мышка.

— Слушай, — сказала Аня, — может, сходим в музей для разнообразия, посмотрим на «Ночной дозор» Рембрандта или на «Вавилонскую башню» Брейгеля. Или в Музей Ван Гога. И потом, я совсем не видела города. Можно покататься на прогулочном катере, погулять по Блошиному рынку, а потом пойти в Музей мореплавания. Зря я, что ли, изучала путеводитель по Амстердаму в Москве?

— В музей? — Мышка пожала плечами. — Никогда не приходило в голову посещать в Амстердаме музеи или квартал красных фонарей. Можем сходить.

Но пока они собирались, стемнело. Они приняли по маленькой темно-зеленой таблетке и отправились в клуб «Готика».

Стены внутри были затянуты плотной черной тканью, зеркальный пол отражал танцующих в красных лучах света людей. Ане эта обстановка напомнила одну маленькую подмосковную лабораторию. Клуб назывался «Готика», а значит, должен был напоминать о восставших из гроба покойниках. Но Аню ничем нельзя было напугать после Мышкиной таблетки.

Аня иногда наблюдала, как Мышка болтает со своими знакомыми и что-то перекочевывает из их карманов в Мышкину ладонь.

Ане представилось, как чернокожий подросток подходит к Мышке и предлагает ей настоящий очищенный астарол прямо из Москвы.

Это видение настигло Аню в разгар веселья. Она вдруг остановилась и потрогала Мышку, оказавшуюся рядом, за плечо. Рука показалась ей онемевшей, ладонь покалывало. Мышка не обратила на этот жест внимания.

Аня выбралась из душного клуба на улицу. Сердце у нее заныло от беспричинного страха. Во рту пересохло. Мышцы лица болели, потому что Аня все время стискивала зубы.

Аня попыталась расслабиться и прислонилась к стене. Она словно заснула в горячей ванной, а проснулась в остывшей. Заснула под наркозом, но действие его кончилось, и она очнулась на холодном жестком столе в слепящем свете операционной.

В глазах Ани заметались тени, как на прозрачном экране, висящем перед самым лицом. Тени превратились в помехи и искажения, картинка начала на короткие мгновения пропадать. Хотелось постучать по корпусу или подергать антенну. Хотелось убрать с лица эту пленку. Аня протянула руку, и та провалилась в пустоту.

Что-то монотонно и надрывно жужжало за соседней тонкой стеной мира, съежившегося до размеров Аниного тела. Улица впереди была пуста за исключением маленького шарманщика, тащившего за собой по другой стороне огромную размалеванную шарманку на колесах. Шарманка то пропадала, то вновь появлялась. Безжизненный скрип ее колес отдавался в ушах, наматывал Анин слух на оси.

Что-то плохое произошло с Аней. Чернота заклубилась внизу ее живота и распространилась по всему телу, парализовав движения и мысли. Аня затаила дыхание, ожидая, пока страх пройдет.

Ей нужно домой, выпить реладорма и уснуть. Тогда страх отпустит ее и займется кем-нибудь другим. Аня не понимала, что до дома несколько часов лету, а когда поняла, не смогла сделать ни шагу.

Вернее, одна треть Ани этого не понимала. Вторая старалась думать как можно меньше.

«Ничего особенного не происходит», — вяло втолковывала вторая треть первой. А третья треть была парализующей чернотой. Бежать Ане от них троих было некуда.

— Тебе нехорошо? — услышала Аня голос Мышки и ничего не ответила. Вторая треть не позволила. — Поехали спать, — сказала Мышка, и Аня наконец увидела ее — пятна лихорадочного румянца расцвели на восковой бледности лице, глаза запали и потемнели, на губах проступила и запеклась корка, как будто Мышка заблудилась в пустыне и не пила много дней.

«Неужели я выгляжу так же?» — испугалась Аня.

В ту же секунду Мышка пропала. Аня едва сдержалась, чтобы не закричать.

— Сейчас все пройдет, — появилась снова Мышка. Она просто наклонилась, чтобы завязать шнурок. — Станет посвободнее. Еще пару раз может накатить, но это не дольше минуты. К тому же ничего страшного не происходит. И я здесь, неподалеку.

Аня сделала первый шаг, потом второй.

По дороге на баржу ее отпустило. Концентрированное счастье на этот раз обернулось кошмаром. Не стоило удваивать дозу. «Так бывает», — бормотала Мышка.

Аня поняла, что сегодня отдохнула раз и навсегда. Праздник непослушания закончился.

Еще за сотню метров до баржи они увидели, что плавучий дом освещен с берега фарами полицейской машины. Рядом толпились люди в форме.

— Какая я все-таки умница, какая предусмотрительная — все наши вещи со мной. — Мышка тряхнула рюкзаком. — Ну что ж, прощай, маленький уютный плавучий домик. Вместе нам было хорошо.

В голосе Мышки не было никакого сожаления.

— Так где ты взяла ключ от баржи? — спросила Аня.

— Ладно тебе, все обошлось. Нас не застукали внутри. Познакомилась в первый вечер с одним хмырем в баре. Он действительно улетал в Москву. Студент Академии архитектуры и дизайна. Хотел притащить меня сюда перед самолетом — «подучиться русскому языку на практике», так он выразился. А у самого изо рта пахнет. Он чем-то смахивает на свои скульптуры. Про ключ я ему просто не сказала — не была уверена, что он согласится.

— Какое сегодня число? — отрывисто спросила Аня, услышав о самолете в Москву.

— Двадцать седьмое.

— Завтра утром наш самолет домой. Давай отправимся сейчас в гостиницу, переночуем там. Утром соберем вещи и во второй половине дня — мы в Москве.

Это самое разумное, что можно было сейчас предпринять. Мышка согласилась.

Все это время Аня и Мышка разговаривали шепотом, хотя полицейские вряд ли услышали бы их с расстояния в сотню метров.

Аня бросила прощальный взгляд на Вестеркерк, они развернулись и зашагали в обратном направлении.

— А как, интересно, называется наша гостиница? — спросила Мышка вслух, когда они отошли от баржи на достаточное расстояние.

— Ох! — произнесла Аня ошеломленно. — Не помню.

— Куда же мы идем?

Они продолжали шагать, перебирая разные названия, которые обычно дают гостиницам, но ни какое не казалось им достаточно знакомым.

Ане не было страшно, что они потерялись в чужом городе, — все запасы паники на ближайшую неделю она исчерпала сегодня, стоя у холодной сырой стены клуба «Готика». Но где же искать ее чемодан, на дне которого в косметичке лежат их обратные билеты?

— Гостиница стоит на площади, — говорила Мышка, когда они пересекали уже третью пустынную ночную площадь. Они не могли взять такси, потому что им нечего было бы сказать таксисту. И поэтому брели пешком.

— Подожди, — вдруг крикнула Мышка так, что Аня вздрогнула. — Из окна своей спальни я видела памятник. Он был освещен прожектором.

— Какой памятник? Кому?

— Какому-то мужчине — это точно. Там была подпись, но не человеческое имя, а ерунда какая-то. Вроде «Тутти-фрутти», «Хмели сунели».

Аня боялась поверить.

— Мультатули, — выдохнула она. — Это писатель. Теперь мы возьмем такси.

Таксист сам назвал им площадь. А гостиница называлась «Бельведер».

Они высадились перед многоэтажным желтым зданием, построенным в начале века в экспрессивной манере «амстердамской школы», и узнали в нем свою гостиницу. Мультатули, освещенный прожекторами, казалось, готов приветственно помахать им рукой.

Аня направилась к двери и тут же отпрянула.

Сквозь стеклянную дверь она увидела Криса и Питера. На их лицах застыла печаль. Они скорбно кивали в ответ на вопросы полицейского.

— Неужели они нашли нас? — испугалась Мышка и снова перешла на шепот.

— Вряд ли, — так же шепотом ответила Аня. — Просто наши хозяева проявили вполне законную обеспокоенность долгим отсутствием своих гостей.

— Нас не было четверо суток. Может быть, пора нас поискать с помощью багров и сетей на дне канала? — прошептала Мышка, стараясь не засмеяться.

— Да-а… На отчетный ужин мы безнадежно опоздали. — Аня прислонилась спиной к стене и тихо застонала: — О-о-ох, как я не хочу сейчас объясняться с ними. Отвечать на их вопросы, стараться вызвать доверие к своим ответам.

— За номер платит фонд? — спросила Мышка. Аня кивнула. — Тогда тем более незачем встречаться с полицейским и этой скорбной парочкой, — пожала плечами Мышка. — Заберем вещи и поедем в аэропорт. Дождемся самолета там. Или можем посидеть в кофейном магазине, который работает круглые сутки. Я знаю один такой рядом с Дамской площадью — «Безумный путешественник». Хотя марихуана не для меня. Но ты можешь попробовать для разнообразия.

Аня бросила быстрый удивленный взгляд на Мышку. Неужели после сегодняшнего она способна предложить Ане пережить еще одно безумное путешествие?

— Но как мы пройдем незамеченными мимо полицейского? — спросила Аня.

— А мы пойдем не через холл. В каждой гостинице должна быть пожарная лестница. — И Мышка направилась за угол здания.

Там они задрали головы вверх.

— Какой у нас этаж? — спросила Мышка.

— Четвертый.

— Нам повезло. Дверь из гостиной на балкон открыта. По-моему, это сказочная удача.

— Но как мы заберемся на пожарную лестницу? — не понимала Аня.

Нижняя секция металлических ступенек была поднята на уровень второго этажа. Не слишком высоко, но все же достаточно, чтобы грабители не могли до нее дотянуться.

— Придется бросать жребий — кто кого подсадит.

— Обойдемся без жребия. Ты легче.

Аня обхватила невысокую худую Мышку за колени и подняла ее. Мышка вытянулась — Аня чувствовала, как та напряглась всем телом, стремясь вверх. Наконец она ухватилась за прутья ступенек, и лестница с ржавым скрипом опустилась. Эхо разнеслось по площади.

— Только бы никто из окон напротив не успел принять нас за ночных воришек, — прошептала Мышка, облизнув губы и подавая руку Ане.

Они заблокировали нижнюю секцию Мышкиным рюкзаком и поспешили подняться на четвертый этаж. Ступени прогибались под ними и поскрипывали. Лестнице, кажется, было не меньше лет, чем самому зданию.

Мышка вошла в темную комнату первой.

— Не вздумай включать свет, — прошептала в темноту Аня, и Мышка тихо рассмеялась ей оттуда.

Аня собрала вещи быстро, потому что она и не разбирала чемодан в вечер прибытия. Мысленно поблагодарила свою леность.

Через пять минут они уже были на балконе. Возможно, это Ане только показалось, что в замке входной двери номера повернулся ключ.