Дождь стучал по жестяной крыше, за окном в саду деревья шумели ветвями. Где-то недалеко лаяла собака, звенел велосипедный звонок. В двух-трех километрах прошла электричка, пронзительно и тоскливо сигналя. Хлопнула форточка, потянуло теплой сырой землей, прелыми листьями. Запах небольшой уютной могилы.

Аня открыла глаза.

Незнакомые стены из светлой вагонки, запах свежего дерева, лампочка без абажура слегка раскачивается на сквозняке. Никакой мебели, кроме стула, на спинке которого висят Анины светлые чулки и абрикосовая блузка. И кровати, на которой лежит сама Аня.

На полу среди смятых пустых пачек из-под сигарет и шоколадных оберток валялось Анино белое пальто.

«Где я? — Аня отбросила одеяло и спустила ноги на прохладный дощатый пол. — И почему я здесь?»

— Внимание, — услышала она, и дверь в комнату распахнулась. — Идет кофе в постель.

В проеме стоял худенький светловолосый парень лет двадцати пяти, не больше, и держал поднос с дымящимся кофейником и тарелкой, полной яблок.

— Что произошло? — Аня поправила растрепанные волосы. — Я ничего не помню.

— Я Женя, фотохудожник. Мы познакомились с тобой вчера на вечеринке у Наташи. Ты помнишь, что у тебя есть подруга Наташа?

Аня немного расслабилась:

— Ох, как же это хорошо. А я было испугалась, что замужем, живу в деревне, но ничего этого не помню. Представляешь?

Она чувствовала определенную неловкость, потому что действительно не помнила, как попала сюда. И что могло произойти ночью? Что связывает ее теперь с едва знакомым человеком?

— А я не спал всю ночь, — понял ее замешательство Женя. — Печатал снимки. Хочешь посмотреть?

— Да, конечно. Но сначала кофе, если можно.

— Ох, извини, сейчас. Сливки, сахар?

— Нет, черный, пожалуйста.

— Ну и отлично, потому что сливок и сахара, откровенно говоря, нет. — Женя налил кофе Ане и себе в разнокалиберные чашки. — Яблоки мытые.

Аня впилась зубами в свежий, отдающий медом плод и почувствовала себя гораздо лучше. Значит, она так перебрала вчера, что согласилась ехать с этим юнцом к нему на дачу. Очень разумно. Поступок, достойный настоящей деловой женщины.

Аня тихо улыбалась самой себе. Какой-то непредсказуемый ветер, неудержимый поток занес ее сюда, в незнакомый, полный новых запахов и звуков мир.

— Как же я здесь оказалась? — пробормотала она себе под нос.

— Ты сама попросила увезти тебя куда-нибудь в дальние страны. — Женя придерживался своей забавной манеры разговаривать в нос, которая очень смешила Аню. Все, что он говорил, звучало как пародия.

— И насколько эти страны дальние?

— Часа полтора быстрой езды. Не беспокойся, я отвезу тебя домой, как только ты пожелаешь.

— Ладно. Вымыться здесь можно?

— Конечно, — засуетился Женя, — есть душ, но придется подождать, пока я нагрею воду.

Допив кофе, Аня спустилась на первый этаж просторного деревянного дома и через террасу прошла в небольшую душевую, где обнаружила коллекцию шампуней, бальзамов и гелей, пестрые махровые простыни и розового резинового утенка величиной с настоящего раскормленного гуся, каких держат в сетке на весу ради их разбухшей печени.

Ане забавно было представить, как взрослый мальчик Женя плещется под душем и играет с утенком.

Аня попыталась запереться в душевой, но у нее ничего не вышло.

— Здесь нет замка, — крикнула она в глубину дома.

Женя появился откуда-то из подвала:

— Чего ты боишься? Я художник. И потом, обнаженной я тебя уже видел. Я ведь фотографировал тебя вчера. Не помнишь?

— Что-о? — У Ани перехватило дыхание. Она наморщила лоб. Нет, она не помнила. — Ты воспользовался чужой беспомощностью, негодный мальчишка? — За иронией Аня пыталась скрыть стыд.

— Но я только выполнял твои желания. Тебе не стоит пить, если ты теряешь память.

— Ты прав, художник. Думаю, ты что-то мне подсыпал в бокал с шампанским. Чтобы заманить меня сюда. Полагаю, я должна была вчера чудовищно выглядеть.

— Ты выглядела так, как мне подходит, — успокоил ее Женя и удалился.

Аня прикрыла дверь душевой и повернула один из кранов. Смесителя не было, поэтому ей ничего не оставалось, как принять контрастный душ. Говорят, это полезно для нервной системы.

События прошедшего вечера весьма озадачили Аню. Действительно, алкоголь, или накопившаяся усталость, или мрачные посетители ее аптеки, или просто судьба сыграли с ней странную шутку. Она оказалась в незнакомом месте, с чужим человеком, и при этом ей не хотелось ничего предпринимать. Оставить все как есть. Довериться судьбе. Словно что-то парализовало ее волю.

Душ взбодрил Аню. Она вытерлась насухо и решила посмотреть, что будет дальше. Посмотреть хотя бы, как она получилась на вчерашних снимках.

Аня едва узнала себя на еще непросохших черно-белых фотографиях. Первое, что бросилось ей в глаза, — руки и ноги, скрученные толстой веревкой, неестественные позы модели и бессмысленный взгляд расширенных глаз. Даже не глаз, а темных провалов. Контуры тела размыты, словно снимали в движении. Лица почти не видно за спутанными волосами, но кажется, что черты его искажены ужасом.

— Это что? — произнесла она дрожащим от ярости голосом. — Ты связывал меня.

— Но ты сама попросила. Притащила веревку из сада. Было очень весело. Ты хохотала без умолку.

— А потом?

— А потом начала икать, извини. Я уложил тебя в постель.

Аня отложила снимки.

Все новые и новые сюрпризы поджидали ее. «Это происходит не со мной», — попробовала она уговорить себя, но безуспешно. Кровоподтеки на руках она обнаружила еще в душе, но не придала этому значения. Теперь объяснение нашлось. Может быть, она сходит с ума?

— И что ты собираешься делать с этими снимками?

— Пристрою в какой-нибудь иллюстрированный журнал. Если ты не возражаешь, конечно. Не надо думать, что для меня гонорар важнее самой работы.

Аня отвернулась и произнесла усталым голосом:

— Мне все равно.

Ей было неуютно во влажной простыне, и Женя отыскал для нее старые, но чистые малиновые вельветовые джинсы и толстый пушистый свитер цвета небесной лазури с рыжим кенгуру, вышитым на груди. Джинсы сидели на Ане в обтяжку. Желтый кенгуру улыбался беззубым ртом.

Одежда наводила на мысли об ушедшем лете. О лете, в которое Аня разрывалась между растрепанными нервами Толика, ремонтом в квартире и аптекой. Это лето пахло не морем и цветами, как положено, а перегаром, клеем для обоев и лекарствами, лекарствами…

Аня вспомнила, как Женя шептал ей о полупрозрачных развевающихся одеждах, и обрадовалась — что-то она все-таки помнит из вчерашнего праздника.

Дождь кончился, и выглянуло ослепительное солнце. Несмотря на первый календарный день ноября, воздух был теплым. Тучи рассеялись.

В саду Аня разыскала старый продавленный шезлонг и села, запрокинув лицо вверх, ловя слабые лучи остывающего осеннего солнца.

Главное, думала Аня, не дать себя уговорить, что ее поступок — это безумие. Она побудет здесь, пока мальчишка не прогонит ее, подышит, погуляет, и все вернется на свои места. Говорила ей Наташка: «Возьми летом отпуск, пока ум за разум не начал заходить».

Женя притащил ей большую картонную папку со своими работами, а сам снова пропал где-то в подвале, сообщив, что у него полно работы.

Аня развернула папку и принялась разглядывать ее содержимое.

Это были завораживающие картинки в духе графики Бердслея — тонкие линии, четкие границы между светом и тенью, изысканные в своей изможденности тела, не разобрать — мужские или женские. Разные, но у всех на лицах одна и та же печать — какая-то предсмертная мука.

Где, интересно, Женя подыскивает своих моделей? И что говорит им, чтобы вызвать наружу накопленное в каждом человеке страдание? Может быть, глубоко в его подвале скрыта комната Синей Бороды, где он мучает свои жертвы, чтобы фотографии получились такими, как «ему подходит».

Аня захлопнула картонную папку и аккуратным бантиком завязала на ней шелковые тесемки. «Тоже мне, певец любви и смерти».

Солнце, багровые листья яблонь, сочная зелень хвои начинающегося сразу за домом леса — все яркие краски реальности быстро разогнали сумрачную черно-белую тоску фотоснимков. Такого теплого конца октября и начала ноября на Аниной памяти еще не было. Каприз погоды наводил на мысли о надвигающейся всемирной катастрофе, приближающейся к Земле комете, Третьей мировой войне и тому подобных несчастных случаях. Аня не заметила, как задремала.

Ночь потянулась за днем, а за ночью — еще один день. Погода не менялась.

Аня вспоминала про город, аптеку, пустую квартиру, бывшего мужа со все большим равнодушием. Она вставала все позже и ложилась все раньше. Ей ничего не снилось. Есть не хотелось.

Женя изводил метры пленки и шлепал свои снимки. Аня замечала, что черты лица ее на фотографиях становятся все тоньше, словно она таяла, изменялась, принимая неведомые, пока еще идеальные формы. Интерес Жени к ее персоне больше никак не проявлялся.

Аня не смогла бы объяснить, что побудило ее однажды утром проснуться до рассвета, надеть свою одежду и заглянуть в подвал, где располагалась лаборатория.

Жени нигде не было, на дверях лаборатории была приколота записка: «Буду вечером».

Аня выбралась в сад и замерла пораженная. Багровые листья дружно упали с яблонь и лежали серой трухой, покрытой инеем. Холодный злой ветер копался в этих мусорных кучах. Голые черные ветки расчертили опустившееся за ночь свинцовое небо.

Третью мировую войну удалось отсрочить, комета прошла мимо. Наступила ранняя зима.

Некоторое время Аня слонялась в одиночестве по пустой даче. Ей не сиделось и не лежалось. Заняться было нечем, поговорить не с кем. Она завернулась в плед и все равно мерзла.

Отсутствие Жени или внезапное наступление зимы — не важно, по какой именно из этих причин Аня сбросила с себя дремоту и апатию, разыскала в большой картонной коробке свои негативы, снимки, бросила все это в печку. Тлеющие угли с жадностью приняли новую пищу.

Как только пленки и снимки занялись огнем, Аня отряхнула свое пальто, завязала пояс потуже и выбралась за ворота дачи.

— Как мне пройти на станцию? — спросила она у сгорбленной старухи в неуместном для наступившей зимы цветастом платьице с коротким рукавом, надетом поверх заношенного свитера. К подолу платья пристали комья сухого рыжего репейника, но старуха не замечала их. Она была занята тем, что выгоняла из лесу черную без единого пятнышка козу с помощью длинной хворостины. Вид у козы был измученный и чем-то неуловимо напоминал Жениных моделей.

Старуха встала на месте как вкопанная, молча разглядывая Аню и не замечая, что коза бросилась со всех ног назад в лес.

Аня пошла куда глаза глядят и, как ни странно, через двадцать минут оказалась на маленькой железнодорожной станции.

Из-за поворота выскочила электричка и со скрежетом начала тормозить. Уже в электричке Аня выяснила, что сейчас не утро, а наоборот — вечер.

Едва оказавшись дома, Аня набрала телефон аптеки. Трубку сняла Маша.

— У нас все в порядке. Вы только не волнуйтесь, — произнесла Маша каким-то сдавленным голосом. — Мы справляемся, ничего срочного.

— Действительно все в порядке? — переспросила Аня. — Я приеду через пару часиков.

Ане захотелось есть, и она отправилась в кухню. Открыла холодильник и полюбовалась на продукты с истекшим сроком хранения. Затем собрала скисшее молоко, просроченные сметану и ветчину, заплывший плесенью сыр и сморщенные апельсины в пакет. Пакет тут же отправился в мусоропровод.

За продуктами последовали сухие морщинистые розы, застоявшиеся в воде со дня рождения.

Высокие сапоги, раскрашенные под змеиную кожу, Аня не надевала еще ни разу. В сапогах было так мягко, удобно и непривычно, что Аня решила прогуляться до универсального магазина пешком.

Дорога заняла пятнадцать минут. Внутри магазина толпились люди, очереди в кассу тянулись далеко вглубь. Народ по привычке готовился встретить ноябрьские праздники — день рождения уже несуществующего государства, в котором никто из них не мог бы себе позволить купить все те ярко упакованные, вкусные и полезные продукты, что громоздились на полках супермаркета.

Аня складывала в тележку апельсиновый и вишневый соки, сливочные йогурты, сыр, пакеты с замороженными овощами и картонки с замороженными бифштексами и рыбным филе. Все то, чем могла себе позволить питаться женщина, у которой нет времени на домашнее хозяйство. Опустить в кипящую воду и через пять минут воду слить. Не размораживая, поджарить в течение семи минут. Хорошо продуманный и скучноватый быт в компании с полуфабрикатами.

Аня захватила еще полиэтиленовые формы для приготовления льда и чистящее средство для раковины и плиты. А чтобы себя побаловать — шоколадное суфле.

Ей осталось пристроиться в хвост самой короткой очереди.

Примерно через столько же времени, сколько требуют для своего приготовления полуфабрикаты, Аня оказалась на улице. И тут же пожалела, что отправилась пешком. Набитые пластиковые пакеты оттягивали ей руки, прогулка обратно превратилась в мучение.

В осеннем пальто она продрогла.

Дома Аня съела йогурт, но нисколько им не насытилась. Тогда она приготовила первое, что пришло ей в голову — яичницу с беконом и помидорами. Это была ее первая яичница за неделю, и она показалась Ане пищей бессмертных.

В дверь позвонили, и Аня, не выпуская из рук тоста с сыром, пошла открывать дверь.

На пороге стояла Наташа. На лице ее было заранее приготовленное печальное выражение, которое быстро сменилось изумлением.

— Что с тобой, Анюта? Ты бледная как смерть. — Наташа спохватилась и прикрыла рот рукой: — Извини, я не хотела. — Выражение снова стало печальным. — Мне очень жаль. Я звоню тебе второй день — никто не снимает трубку.

Аня подошла к зеркалу. Оттуда на нее смотрела исхудавшая до неузнаваемости блондинка с запавшими глазами. Вокруг глаз залегли синие тени.

— Ты есть хочешь? — спросила Аня подругу и потащила ее в кухню.

— Да, то есть нет, то есть… — Наташа не знала, что ответить. — Мне очень жаль.

— О чем ты так сожалеешь, я не понимаю. Хочешь, расскажу, где я пропадала неделю? Но сначала ответь, кто такой этот Женя, откуда он взялся у тебя на юбилее? Он у меня полжизни высосал.

— Какой еще Женя? — нетерпеливо спросила Наташа. — Что ты имеешь в виду?

— Он был у тебя на вечеринке. Такой хрупкий с тяжелым фотоаппаратом на шее, — попробовала объяснить Аня, усаживая Наташу на стул в кухне.

— А… Мы как-то работали с ним на один и тот же журнал. Он фотограф.

— И это все? Подожди, что с твоим лицом? Проблемы с мужем? Ты не заболела?

— Ты что же, ничего не знаешь?

— Понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Толик, твой муж…

— Что, разыскивал меня? — Ане неприятно было даже говорить о бывшем муже.

— Да нет же, он попал в автокатастрофу. Вчера утром. Я не знала, где искать тебя, к телефону никто не подходил. Бросилась сюда наугад.

— Ничего себе. Надеюсь, он жив?

— Мне очень жаль, Аня. — Наташа шмыгнула носом и потянула со стола салфетку. Глаза ее моментально покраснели и наполнились слезами.

Анины руки мелко задрожали, сердце ухнуло вниз. На мгновение она оглохла и ослепла.

Когда сознание вернулось к ней, она увидела склонившуюся над ней Наташу. Та смачивала ей виски холодной водой. Ощущение было, будто мир рухнул.