Толик был из тех мужчин, которые нравятся всем и с первого взгляда. Невысокого роста, чуть ниже Ани, но крепкий. Танцующая забавная походка. Густые темно-русые волосы, всегда пушистые, будто их растрепал ветер. Большие блестящие глаза. Застенчивая улыбка, не сходящая с уст. Короче, олененок Бэмби, беспроигрышный вариант.

Толик ходил как кот, которого сильно дернули за хвост, — мягко подергивая задними лапами.

Когда Аня с Толиком прогуливались — в воскресный день по парку или в субботний за покупками, Аня немного отставала и наблюдала за Толиком со спины. Походка Толика веселила ее, и она улыбалась, прикрывая рот ладонью.

Однажды Толик поймал ее за такой улыбкой, мгновенно понял, чем она вызвана, и лицо его потемнело от ярости и обиды.

Немного позже Аня узнала причину странной танцующей походки Толика — травма позвоночника во время аварии на соревнованиях.

Она перестала смеяться над Толиком, и с тех пор ее не оставляло чувство вины. Иногда приглушенное, а иногда мучительно явное, так что Ане хотелось застонать, чтобы избавиться от него. В конце концов, это не она была тем разукрашенным рекламными объявлениями щитом перед зрительскими трибунами, в который на полной скорости врезался Толик, потеряв навсегда возможность стать чемпионом.

Аня познакомилась с Толиком, когда гостила на даче у Наташи и ее мужа Алика, несколько располневшего и начавшего лысеть к тридцати годам синхронного переводчика, обладателя неподражаемого обаяния. Голос Алика был знаком половине любителей пиратского видео в стране.

Теплый летний день, свежесть с ручья, шашлыки, белое венгерское вино… Толик был другом детства Алика и пользовался правом появляться в его жизни без предупреждения. И в тот день он выбрался из камышовых зарослей так же внезапно, как молодой фавн.

— Знакомься, Аня, знакомься, — засмеялся Алик громким и довольным смехом. — Ты все в облаках витаешь, сейчас Толик тебя развлечет.

Была откупорена еще одна бутылка.

Аня не отрывала глаз от вновь пришедшего и ей хотелось протянуть руку, чтобы вытащить зеленый листок, запутавшийся в волосах Толика. Невероятно, но ей хотелось позаботиться о нем.

Взглянув мельком на Наташу, Аня удивилась — та хмурила брови.

— Что, красавица, не рада? — поинтересовался Толик, налегая на вино.

— Стихийное бедствие. Кто же ему обрадуется?

— Наташа, — подшучивал Алик, — сколько мы с тобой живем, Толик в любой момент имеет право порадовать меня своим приходом. Мы ведь договаривались.

— Что-то не помню я никакого Толика во времена, когда ты за мной ухаживал.

— А разве я за тобой ухаживал? — веселился Алик.

— А зачем же ты на мне женился? — Наташа едва сдерживала улыбку, продолжая хмуриться для порядка.

— Это просто. Смотрю, женщина страдает, и думаю — осчастливлю хоть кого-нибудь в жизни.

Эту забавную песенку двух любящих супругов Аня знала наизусть, но благодаря новому участнику в ней появились неожиданные нюансы.

— А ты бы, интересно, женился на мне? — обратилась Наташа к Толику.

— Ни за что, — ответил Толик.

— Это почему же? — возмутился Алик.

— Наташа слишком умна и властна. А я свободолюбив.

— Какой двусмысленный комплимент, — сердиться Наташа больше не могла.

Аня видела, что эти трое вели свою партию как по нотам. Она вмешалась неожиданно для самой себя.

— А на мне вы бы женились? — Она посмотрела Толику в глаза.

Он замолчал, наморщил лоб. Все затаили дыхание. На дереве, в тени которого происходил пикник, завела свою скрипучую брачную песнь цикада. Аня закинула голову, и солнечный свет ударил ей в глаза, ослепил. Цикада заходилась прямо над Аней.

Когда раздался взрыв всеобщего хохота, Аня поняла, что прослушала ответ. Это ее нисколько не опечалило. Все было так хорошо в тот день, что Аня могла назвать себя счастливицей.

Через три или четыре дня Аня с Толиком подали заявление в загс.

На их свадьбе подруга Наташа хмурилась, но молчала. Влиять на кого-то в момент принятия решения было не в ее правилах.

— Боюсь, что это ужасное совпадение, — произнес следователь, тот самый пожилой офицер, который вслед за дежурной бригадой навещал Аню в аптеке в памятную ночь визита двух торговцев запрещенным лекарством.

Аня с большим трудом разыскала его в сумрачных и плохо проветренных недрах районного отделения милиции, потом долго сидела на исцарапанной нецензурной бранью лавочке напротив двери в его кабинет.

Она прокручивала в голове все подробности снова и снова, думала, как бы поточнее все описать, но никак не ожидала, что ей объявят о несчастном случае.

— Как же так, — возмутилась она, — неужели вы не видите здесь никакой связи? Ведь астарол запрещен, это какая-то чудовищная халатность с вашей стороны…

Милиционер прервал ее энергичным жестом. Аня подавленно замолчала.

— Вы собираетесь дать мне бесплатный урок оперативной работы? — Все время, пока они разговаривали, следователь звенел в полупустом стакане с чаем алюминиевой ложечкой. Ане он не предложил ни чаю, ни кофе.

— Нет, но…

— Я ничего не желаю знать об этом вашем астароте.

— Какой же он мой? Астарол, а не астарот.

— Подождите здесь минутку, если вы не торопитесь. С вами хотят побеседовать.

— О чем?

— Понятия не имею. Подождите. — Милиционер встал и вышел из кабинета.

От нечего делать Аня разглядывала скудную обстановку кабинета, в котором ее оставили наедине с тревожными мыслями.

Кабинет очень напоминал своего потрепанного временем и службой хозяина — старый исцарапанный письменный стол и пустой надтреснутый стакан на нем. Пыльные серые шторы скрывают решетки на давно немытых окнах. А что скрывает обшарпанный массивный сейф в углу? Безнадежные уголовные дела. Должно быть, такие же безнадежные, как и Анино.

Прошло ровно пять дней — этот срок ей называли бандиты. Аня и не думала звонить по номеру, который тот тип с приклеенными усами, подышав на стержень, выцарапал на обратной стороне оплаченного счета за междугородние телефонные переговоры. И вот — Толик погиб. А судя по странному поведению следователя, здесь в милиции ей, кажется, не верят и не станут помогать.

Когда Аня уже начала скучать, дверь отворилась и вошел мужчина в мокром гражданском пальто. На улице дождь, поняла Аня.

Не снимая пальто и не проходя за стол, незнакомец присел на краешек стула у двери, и Аня повернулась к нему. Он был точно таким, каким Аня представляла себе сотрудника секретных спецслужб — серое пальто человека-невидимки, ничего не выражающий взгляд и зимняя стужа, которая сочилась из его глаз.

Человек из организации, в просторечии называемой «Лавка».

Аня впервые имела дело с Лавкой, хотя уже полгода занималась наркотиками. Разве это не странно?

— По телефонному номеру, который вы нам дали, проживает восьмидесятилетняя глухая старуха. Она понятия не имеет ни о каких усатых парнях и лекарствах от страха, — сказал он, глядя в сторону сейфа.

— Правильно, она просто отвечает на телефонные звонки, — с жаром произнесла Аня.

Незнакомец в мокром пальто усмехнулся и перевел взгляд на зарешеченное окно.

— Хотите научить нас оперативной работе?

— Да вы сговорились здесь все, что ли? — От возмущения Аня вскочила.

— Вы, пожалуйста, сядьте, — махнул рукой ее собеседник. — И вообще, советую вам совершать как можно меньше необдуманных движений.

— Спасибо. Очень полезный в моей ситуации совет, весьма тронута. — Аня села на место и уставилась в пол. Ей стало досадно от того, что она ведет себя, как провинившаяся школьница у строгого директора в кабинете.

Мужчина в мокром пальто рассказал ей «под страшным секретом», что «Астарол-4» синтезировали в четвертой лаборатории Химико-фармацевтического института, все сотрудники которой никуда не увольнялись, работают на прежнем месте и в один голос твердят, что лекарство было уничтожено — до последнего пузырька.

Директор лаборатории подписал об этом акт, и нет никаких оснований сомневаться в его честности. Получается, что ночная парочка — просто хулиганы. Хотели разыграть ее. Или, судя по тому, как они держали себя, — обычные городские сумасшедшие. Может быть, наркоманы, которые пытались разжиться чем-то у Ани таким театральным способом. Не следовало впускать их.

— Откуда же они узнали об астароле? — спросила Аня.

— Ваш сарказм напрасен. Вы же сами говорили, что об этом скандале писали во всех газетах.

Не прощаясь, человек из Лавки поднялся и вышел.

«Что бы значили эти странные перемещения», — недоумевала Аня. Но задавать вопросы вернувшемуся милиционеру не стала. У нее хватило ума сообразить, что «Астарол-4» — чей-то большой секрет. И что строгий мужчина в мокром пальто и учреждение, которое он здесь представлял, намерены секрет астарола уберечь. Даже от Ани.

— Вы не обижайтесь на меня, — продолжил знакомый Ане следователь спокойным, бесцветным голосом. — Люди, которых вы описали, так мало похожи на реальных. Приклеенные усы… бред какой-то.

«Хорошо еще, что я не разболтала никому про включающийся сам собой телевизор», — думала Аня и чувствовала, что затея ее безнадежна.

— А муж ваш находился за рулем, — гнул свое милиционер, — в состоянии алкогольного опьянения. Он ведь вообще любил выпить, не так ли?

— Это правда, но…

— Видите, вы сами признаете. Рано или поздно эта трагедия должна была случиться. Так что желаю вам всяческих успехов.

— Послушайте, вас случайно не провожают через неделю на пенсию? — пробормотала Аня себе под нос и сразу пожалела о сказанном.

Старик расслышал ее, но на выпад не отреагировал.

— Через две. И не на пенсию, а в отпуск. Меня, между прочим, здесь ценят. На пенсию не скоро отпустят.

«А как же с теми двумя? — думала Аня. — Они так и будут бродить из аптеки в аптеку с запрещенным лекарством в кармане? Что, если кто-нибудь соблазнится деньгами и пойдет им навстречу?»

Следователь посмотрел на часы, а затем выжидательно — на Аню. Ей ничего не оставалось делать, как встать и попрощаться.

Она уже взялась за дверную ручку, когда следователь спросил:

— Что вам сказали в ГАИ? Есть ли свидетели происшествия? Следы столкновения с другим автомобилем?

— Нет. Ни то, ни другое. Сказали, что тормоза не были исправны. Но ведь это неправдоподобная ерунда — он был первоклассным механиком. И пьяным за руль он никогда не садился, я точно знаю.

— Не только садился, но даже не находил времени для того, чтобы держать машину в порядке. С алкоголиками всегда так — сначала рюмка, потом две… Поверьте мне, я часто с этим сталкиваюсь. Почти все мои убийцы — алкоголики. Может быть, это прозвучит цинично — хорошо еще, что в вашем случае пострадал один водитель. Я сочувствую вам, но уверяю, что ваши подозрения напрасны.

Следователь решительно отодвинул в сторону пустой стакан из-под чая. Служебный долг его был выполнен, а рабочий день близился к концу. К тому же отпуск через две недели. Подмосковный дом отдыха, похрапывающий сосед, порошковое картофельное пюре на ужин и изредка — фильм с Брюсом Ли в полупустом выстуженном видеозале, где пол заплеван шелухой семечек, пленка с фильмом — плохого качества. Тоска смертная.

Ни в чем он Аню не уверил. Таких чудовищных совпадений не бывает — Аня это чувствовала. А кому ей еще доверять, кроме собственной интуиции?

Авария произошла 5 ноября в семь тридцать утра примерно в ста метрах от Аниной аптеки. Несмотря на сухую дорогу и небольшое количество машин, кроваво-красный «лендровер» шестьдесят девятого года выпуска, направлявшийся по Новому Арбату в сторону Красной площади и проезжавший по эстакаде над Новинским бульваром, круто вильнул вправо.

Пробив заграждение, автомобиль упал с эстакады прямо перед носом у выезжавшего из-под моста троллейбуса. Троллейбус резко затормозил, и один из его пассажиров сломал себе переносицу. К счастью, никто не пострадал серьезно. За исключением, конечно, водителя сорвавшегося с эстакады автомобиля.

Имена в паспорте автомобиля и в правах водителя не совпадали. Доверенности среди обломков тоже не нашлось. Однако и в угоне автомобиль не числился.

По паспорту нашли хозяина «лендровера» — одного из членов автомотоклуба «Вертикаль».

По его словам, он часто давал Толику машину покататься. Несмотря на давний год выпуска, «лендровер» находился в отличном состоянии. Толик сам перебирал его, а механик он был первоклассный.

Владелец очень удивился, когда узнал, что тормоза в его бывшей машине все-таки оказались не в порядке. Гибель Толика расстроила его гораздо больше, чем потеря экзотического автомобиля.

«Это были последние золотые руки в Москве», — так он выразился.

Не нашлось никого, кто мог бы объяснить, по какой причине машина потеряла управление и сорвалась с моста. Водитель ее погиб через четыре минуты после приезда «скорой помощи». На момент смерти он был в сознании, хотя травма головы, которую он получил, не предполагала, что он испытывает боль и вообще отдает себе отчет в том, что происходит.

Возвращаясь пешком из отделения внутренних дел, Аня неуклонно приближалась к месту дорожно-транспортного происшествия. Сердце ее трепыхалось в груди воробьем, внезапно разучившимся летать.

Взойдя на эстакаду, Аня замедлила шаг.

Дыру в заграждении маскировал красный временный заборчик. Аня зашла за него и оказалась на краю пропасти, в которую на полном ходу рухнул «лендровер».

Огненной стрелой машина мчалась по улице, с треском прорывала перила и огненным водопадом обрушивалась на мостовую. Эта впечатляющая картина снова и снова вставала перед ее глазами.

Аня опустила взгляд. Внушительных размеров вмятину в асфальте старательно объезжал троллейбус, полный пассажиров. Никому из них дела не было до подлинной причины того маневра, который, пыхтя, совершал длинный неуклюжий троллейбус. Чудовище приняло полагающуюся ему жертву и до некоторого времени утешилось, лимит несчастных случаев на этом участке дороги был исчерпан.

Если, конечно, вместе с гаишниками решить, что это был несчастный случай.

Аня провела рукой по острой кромке пробитого и вывороченного краями наружу заграждения. Тонкая кожица на пальце лопнула. Аня отдернула руку и поднесла ее к лицу. Порез кровоточил.

Порывшись свободной рукой в сумочке, Аня извлекла оттуда пустую пластиковую упаковку из-под бумажных платков и недоуменно посмотрела на нее. Боль пульсировала на кончике пальца, выталкивая маленькие капли крови на поверхность. Аня засунула палец в рот и облизала. Боль утихла.

Пассажиры медленно двигающегося троллейбуса, задрав головы, прилипли к стеклам и смотрели на Аню, стоявшую на краю пропасти. Любопытство или страх, облегчение — «это происходит не со мной» — или презрение — «сумасшедшая» — отразились на их лицах — этого Аня не могла разглядеть сквозь мутные стекла троллейбуса.

Тревога не покидала Аню. Она пришла к ней вместе с бессонницей, легкой дрожью в руках и томительными похоронными приготовлениями.

Из Петербурга приехала сестра Толика Лариса, престарелая студентка какой-то шарлатанской Академии мистических знаний.

Лариса выглядела иссохшей, бледной мученицей за неведомые Ане идеи. На шее у Ларисы болтались амулеты, в руках она теребила четки и то и дело заводила разговоры о смерти. «Смерть и есть настоящая жизнь, смерти нужно поклоняться, потому что она освобождает человека» и тому подобное кликушество, от которого Аню начинало мутить.

В ушах Ларисы Аня разглядела пропавшие вместе с Толиком сережки с агатами — розы и душистый горошек. Ну что ж, Ларисе они больше к лицу. Странно, что муж не пропил их.

Аня никогда раньше не видела Ларису, но знала, что Толик часто навещал ее. После поездок в Питер он всегда впадал в запой, а что его так печалило, жене Толик никогда не рассказывал.

У Ани сложилось впечатление, что Лариса — это упрямая девица с двумя детьми на руках от двух разных мужей, которые от нее сбежали. Толик, кажется, подыскивал ей третьего, но неудачно. Ларису, должно быть, увлекали более возвышенные вещи, чем нормальная семья.

Несмотря на это, Лариса сразу же взяла в свои руки все формальности и даже немного порозовела, расцвела, прислуживая своему божеству — смерти. Лариса глядела сквозь Аню сухими воспаленными глазами и делала все, что необходимо: звонила в морг, в бюро ритуальных услуг, заказывала транспорт, составляла текст для траурных лент.

Лариса появлялась в Аниной квартире утром и начинала хлопотать. После обеда Лариса исчезала, оставляя после себя запах индийских благовоний и квитанции на оплату услуг похоронного бюро.

Аня понятия не имела, где Лариса проводит остальное время, где она остановилась. Может быть, на каких-нибудь загородных шабашах обезглавливала черных петухов. Спрашивать Ане не хотелось. Она как будто проспала все это время с открытыми глазами.

Если бы не Лариса, Аня провалила бы все «мероприятие». Она понятия не имела, сколько тягостных хлопот сваливается на родственников покойного.

«Удивительно, — думала она, сидя в своем кабинете в аптеке, глотая маленькие разноцветные шарики успокоительных таблеток, один за другим, и запивая их водой. — Толик умер, а мне не жаль его».

Сотрудники не беспокоили ее. Дела аптеки не требовали никаких особенных усилий и хлопот. С десяти вечера до двух-трех часов ночи Аня неподвижно сидела в своем кабинете, а остальное время проводила дома, в постели, пытаясь уснуть по-настоящему. Изредка она забывалась чуткой поверхностной дремотой.

На третий день Лариса рано утром подняла Аню с постели, напоила кофе и усадила в похоронный автобус, скромно и со вкусом украшенный бумажными цветами и черными с золотом лентами.

На кладбище их было четверо. Аня, сестра Лариса и подруга Наташа с мужем Аликом. Закрытый гроб несли сотрудники ритуального бюро. Над немногочисленной процессией потешались местные вороны.

Падал мокрый снег, который на земле превращался в грязь. Аня стояла в зимнем меховом пальто, с непокрытой головой, по щиколотку в этой вязкой грязи и хотела только одного — чтобы все поскорее закончилось.

Мертвенная бледность, покрывавшая лицо Алика, поразила ее.

На такси все четверо вернулись в квартиру Ани.

Лариса достала откуда-то водку, закуски. Постелила чистую скатерть на стол.

Не успела Аня согреться после кладбища, как за столом уже сидело человек десять. Аня узнала только одного из них — того самого молчаливого автослесаря, который был здесь на ее дне рождения.

Должно быть, это все друзья Толика, думала Аня. Со своего места она наблюдала, как открывается входная дверь, впуская все новых гостей. Она и не подозревала, что Толик так популярен.

Когда за столом запели песню про «мороз-мороз», Лариса начала аккуратно выставлять гостей — по одному, парами. Она справилась за двадцать минут. На лице ее играла странная довольная улыбка, и выглядела она настоящей жрицей смерти. У Ани было отвратительно и пусто на душе.

— Как у вас все ловко получается. Я так благодарна вам. — Аня попыталась улыбнуться Ларисе, но улыбка вышла жалкой и ненатуральной.

Лариса не ответила. Она была занята тем, что подкрашивала алой помадой тонкие бескровные губы, стоя у зеркала в прихожей.

— Вы так молоды, — попробовала Аня еще раз, — а уже так…

— Так опытна, вы хотите сказать? — Лариса посмотрела на Аню искоса. — У меня действительно большой опыт разнообразных семейных отношений. Двое детей на руках.

Лариса надела пальто.

— Вы уходите? — спросила Аня, только чтобы нарушить тягостное молчание.

— Ухожу. Я остановилась в гостинице на другом конце города.

— Зачем вам ехать в гостиницу? — удивилась Аня. Обычная человеческая благодарность требовала от Ани проявить гостеприимство. — Послушайте, Лариса. Уже поздно, вы устали. Оставайтесь здесь.

— Где угодно, только не здесь. — Лариса посмотрела на Аню долгим насмешливым взглядом.

— Но почему? — изумилась Аня. — Мы ведь родственники.

Лицо Ларисы исказила гримаса раздражения.

— Настала пора раскрыть тебе тайну, дорогая родственница. Толик — не брат мне.

— Как то есть?

— А вот так. Мы были любовниками. — На лице Ларисы засияла торжествующая улыбка, настолько неуместная, что Аню снова начало мутить.

— Значит, вы не сестра Толику?

— Ну, уж если он мне не брат… Ты необыкновенно догадлива.

Минутный ступор сменился у Ани истерическим весельем. Она прислонилась к стене и засмеялась.

Лариса не ожидала подобной реакции. Она скорчила недовольную гримасу. Было видно, что ей хотелось игры страстей, скандала, может быть, даже драки, как будто такое завершение их знакомства послужило бы ей наградой за хлопоты, компенсацией за потерю любовника.

Лариса бросила свое пальто из искусственного каракуля на пол и мимо смеющейся Ани вернулась назад в гостиную, где еще не убраны были следы поминального пиршества, так тщательно Ларисой приготовленного.

В своем вызывающе черном, с покрасневшими глазами на белом как мука лице и ярко-алыми узкими губами, Лариса уселась на диван, и напротив — Аня в светло-сером деловом костюмчике, цветном шарфике, с нестираемой улыбкой. Аня ненавидела похоронные условности и назло неизвестно кому оделась так, словно был обычный рабочий день.

— Но ведь у вас семья. — Аня продолжала говорить Ларисе «вы», а та упорствовала в своем «ты».

— Это у тебя, так сказать, семья. Была.

— А дети… — осторожно спросила Аня, боясь догадаться, каков будет ответ.

— Он мог бы стать для них хорошим отцом. Это еще разобраться нужно, кто из нас вдова, а кто…

— Сестра, — закончила за Ларису Аня. Она с облегчением узнала, что ее муж — не отец детям Ларисы. Дети усложнили бы ситуацию до невозможности.

Она налила в два бокала водки. В свой плеснула еще и тоника. Лариса выпила залпом, не разбавляя и не закусывая, и стянула с головы черный платок. Под ним оказались жидкие бесцветные волосы.

Кем нельзя было назвать Ларису, так это красавицей — узкие губы, нос небольшой картофелиной, близко посаженные глаза. Что в ней привлекало Толика?

Аня не могла не признать, что от Ларисы исходила особая энергия. Даже Аню тянуло довериться ей. Невыразительные кроличьи глазки «сестры» источали взгляд женщины-вамп. А может, это была просто энергия нерастраченной жизненной силы или черная, бьющая через край энергия, почерпнутая из «мистических учений», кровь из горла бьющегося в предсмертной судороге черного петуха?

Кто в сравнении с Ларисой Аня со всеми ее парикмахерами и косметологами? Уставшая, занятая, равнодушная средних лет белка в колесе. Жизнь Ани уютна, комфортна, но, приходится признать, однообразна, пресна до тошноты, как несоленая манная каша. Каждый день одно и то же, никаких секретов, приключений, высоких целей и военных тайн, ради которых можно пожертвовать если не всей жизнью, то хотя бы ее днем. Ничего, что может помешать белке с равномерной скоростью бежать по замкнутому кругу.

О сестре Ларисе, любимой сестре, которая нуждается в его помощи и защите, Толик толковал Ане чуть ли не с первого года их брака. Приворожила она его, что ли?

Укладывая чемодан мужа не реже раза в месяц, Аня не забывала о гостинцах для бедной сестрицы с двумя малютками. Фрукты, икра, сладости, детское питание. Давать наличные Толику Аня не решалась, боясь, что деньги он просто-напросто пропьет.

Сестра оказалась любовницей. «Ну и дура же я была», — думала Аня и злилась на себя.

Неожиданное открытие придало наконец ей равновесие. Она снова почувствовала себя живым человеком, над которым смеется судьба.

— Что вы нашли в нем, Лариса? Он ведь неудачник, пьяница, хвастун.

— Он мог бы стать отцом для моих детей.

— Разве этого достаточно? — удивилась Аня.

— Для пресыщенного, развращенного…

— Ну-ну-ну, — попробовала унять ее Аня.

— …развращенного, живущего только корыстными интересами человека этого, может, и недостаточно. — Впервые за все то время, что Аня и Лариса провели вместе, у «сестры» потекли слезы по щекам. Она яростно теребила четки, но слез не стирала.

— А скажите мне, Лариса, как, по-вашему, Толик любил меня хоть немного?

— Он всегда говорил, что ты погубишь его. Так оно и вышло.

Лариса встала, на этот раз окончательно.

Аня услышала, как хлопнула дверь в прихожей. На лестничной клетке она догнала Ларису и сунула ей все наличные деньги, которые обнаружила у себя в сумочке. Лариса, не произнеся ни слова, взяла деньги и исчезла в глубине лестничного пролета.

— Вот увидишь, судьба тебе отомстит… — услышала Аня вместо прощания.

Аня вернулась к столу одна. Она посмотрела на грязную посуду, недопитое вино, окурки в рюмках. Взяв скатерть за четыре конца, Аня свернула ее и вместе со всем содержимым затолкала в мусоропровод. От одной мысли, что придется мыть все это, а потом еще и есть из этих же тарелок, у Ани тошнота подступала к горлу.

Ей было не по себе, что-то изнутри сосало душу, сердце билось как сумасшедшее. Хорошо, что Лариса со своими дурманящими приторными индийскими ароматами убралась. Осталось проветрить после нее квартиру, и все встанет на свои, пусть немного изменившиеся, места.

Аня не испытывала к ней ненависти, вообще ничего не испытывала. Но еще немного, и Лариса убедила бы Аню в ее никчемности, загипнотизировала, как удав кролика, и съела. Съела бы и не поперхнулась.

На подоконнике в кухне Аня увидела настойку пустырника и выпила тройную дозу. Лекарство показалось ей неожиданно горьким.

Ночью Аня уснула безмятежно и сладко. Ей снились тяжелые сны, которые прерывались на самых интересных местах. В одном из снов кто-то звонил и стучал в ее дверь.

Аня встала и пошла открывать. На пороге стояла Лариса и протягивала Ане квитанцию из похоронного бюро. Аня расписалась там, где стояла галочка. Лариса вручила Ане черный шарф из скользкой блестящей ткани и побежала вниз по лестнице, громко стуча каблуками. Шарф превратился в черного скользкого удава, обвился вокруг Ани и принялся выдавливать ее внутренности через горло наружу.

Мучительно долго Аня пыталась разлепить глаза и заставить себя подняться, вынырнуть из глубокого сна.

Наконец она встала и открыла дверь.

В дверях стояла Наташа с чемоданом. У ног ее вились Близнецы.

— Аня, милая, надеюсь, ты не забыла, о чем мы вчера договорились?

— Да-да, я помню, вы уезжаете. Собаки остаются у меня. Извини, никак не могла проснуться, — слова давались Ане с трудом. Голова была раз в десять тяжелее обычного. И вдобавок Аню затошнило. Она бросилась в ванную. Наташа разыскала в кухне марганцовку, растворила ее в кружке и поспешила вслед за подругой.

Аня очнулась в постели. Наташа склонилась к ней, встревоженно расспрашивая:

— Что ты пила? Снотворное? Надеюсь, ты не собиралась?..

— Покончить с собой? Не говори глупостей. Я ничего не пила, кроме пустырника. Он где-то здесь. — Аня махнула рукой, пузырек упал с прикроватной тумбочки, раздался звон разбитого стекла. Жидкость пролилась на светло-сиреневый ковер.

Собаки забеспокоились, закружили вокруг мокрого пятна. Наташа бросилась промокать жидкость полотенцем, которым перед этим промокала Анин вспотевший лоб.

— Пахнет отвратительно, — заметила Наташа. — Должно быть, срок годности истек.

— Ты хочешь дать мне бесплатный урок оперативной работы? — слабо улыбнулась Аня.

— В каком смысле? — не поняла Наташа.

— Ерунда, цитирую знакомого милиционера. Хочу сказать, что не храню просроченных лекарств.

— Не думаешь же ты, что тебя хотели отравить? — Наташа нахмурила брови.

— Да ты что, с ума сошла? Если бы хотели, мы бы сейчас не беседовали. Просто я переутомилась. Ты не волнуйся за собак. И вообще не драматизируй. Все будет хорошо.

Наташа приготовила Ане крепкого чаю без сахара и побежала на свой скорый поезд. А Аня изо всех сил старалась не заснуть.

Поняв, что лежа в постели ей это не удастся, она поднялась, приняла прохладный душ и отправилась гулять с собаками. Ей было приятно думать о себе как о хозяйке двух таких красавцев, пусть и о временной.

Со смертью мужа ничего ни изменилось в распорядке Ани, да и не могло измениться. Она вырвала Толика из своего сердца гораздо раньше, чем несчастный случай вырвал его из жизни.

Бумажные дела в аптеке все-таки накопились. Из мэрии от Ани потребовали отчет о визите голландцев. Ночь за ночью Аня работала, регулярно и правильно питалась, гуляла по продуваемому осенними ветрами бульвару из конца в конец с оставленными ей Натальей Близнецами.

Но чувство несправедливости и нелепости произошедшего не покидало Аню.

Таинственные ночные посетители, торговцы запрещенным астаролом, не тревожили Аню, никак не напоминали ей о себе, да и никто не тревожил. За исключением одной мелочи, о которой Ане не хотелось думать, — ее терзали смутные предчувствия.

Да еще кто-то изводил ее по телефону, должно быть, подростки-хулиганы. Ей звонила по междугородке Наташа, звонили по работе, но в половине случаев из всех звонков кто-то молча сопел в трубку.

Аня всегда знала заранее, чувствовала, что это — он. Рука сама тянулась к трубке, и догадка снова и снова оказывалась верной.

Что Аня могла поделать с неведомым немым поклонником? Она бросала трубку на рычаг — каждый раз все с большим ожесточением.

Ситуация разрешилась сама собой однажды ранним утром — у звонившего анонима прорезался голос, а вернее, тихий отчетливый шепот. И то, что произнес голос, стоило многих часов его прежнего молчания.

— Ну что, — зашипели на том конце, — тебе не стало жаль своего мужа? Он так страдал, когда его, полуживого, вытаскивали из-под груды металла. Он знал, что умрет, и так не хотел этого. А как ты отнесешься к возможной встрече с ним? Попросишь у него прощения? Ведь это ты виновата, и ты знаешь это… И что ты собираешься делать?

От неожиданности и ужаса она выронила трубку. Потом выдернула провод из розетки. И расплакалась. Близнецы кружили вокруг нее, сидевшей прямо на полу, жалостливо, сочувственно поскуливая, словно они знали, в чем тут дело, но не могли рассказать.

Значит, это не конец.

Аня вытерла бессильные слезы. Торговцы лекарством против страха не хотят оставить ее в покое, пока не запугают до смерти. Им мало одного Толика. Им нужны деньги и подопытные кролики. Но если эти двое сумасшедших полагают, что Аня уступит им, сдастся, то они ошибаются.

Необходимо было что-то предпринять. Но не идти же в милицию, чтобы снова выглядеть посмешищем.

В своей записной книжке Аня не обнаружила никого, кто мог бы ее утешить. «Ничего страшного, просто я попала в безвыходную ситуацию», — повторяла она про себя.