Из музея я вернулась с неплохим уловом. Оказалось, за какие-то пятьдесят рублей там можно фотографировать любые экспонаты и документы, и это было то, что надо. Я пообещала себе, что обязательно приду в музей просто так, без всякого расследования, потому что, честное слово, он у нас очень интересный. Я даже на каланчу поднялась по винтовой лестнице и посмотрела на О-жск сверху, и опять показалось, что я вижу свой город первый раз.

– Ты что-то конкретное ищешь? – поинтересовалась смотрительница.

– Зал, посвященный войне, – сказала я и зачем-то добавила: – Для доклада.

Смотрительница проводила меня в зал с витражами вместо окон, из-за чего он казался немного готическим.

– У нас тут есть уникальная миниатюра, посвященная захвату Сторожевского плацдарма. Хочешь посмотреть? Я подсветку включу.

Я поблагодарила ее, достала блокнот и стала обходить зал по порядку, чтобы ничего не упустить. Автоматы, пулеметы, гранаты, фотографии из личных архивов, медали и ордена героев. Огромное подсвеченное фото жителей О-жска 22 июня в день объявления войны. Вот они стоят и слушают радио: кто-то – опустив голову, кто-то – обняв девушку, а кто-то, кажется, еще ничего не понял и улыбается. Я всматривалась в лица людей: вдруг среди них есть и молоденькая Тоня?

А вот и витрина с документами. Листовки, письма с фронта, газеты…

И вдруг среди газет я заметила эту, «О-жский листок». На ней стояла дата – август 42-го года, и на первой полосе была напечатана «Прокламация», подписанная внизу мелким курсивом: «Перевод А. П. Старцева». Я наклонилась над витриной и прочитала:

Прокламация

Объединенная армия оккупировала данную местность, и в целях обеспечения порядка на данной территории приказываю:

1. Никто из жителей не имеет права покидать город или деревню без особого разрешения. Разрешение дается местной венгерской комендатурой. Лица, покинувшие город без разрешения, будут рассматриваться как партизаны и повешены.

2. Всякое убийство или попытка к убийству венгерских солдат будет караться смертной казнью. Помимо этого, за каждого убитого солдата будет расстреляно 100 жителей, взятых из заложников, а деревня будет сожжена.

3. Гражданскому населению запрещается пользоваться колодцами, предназначенными для солдат и обозначенными особыми знаками, а также подходить к ним на близкое расстояние. Лица, обнаруженные поблизости колодцев, будут расстреляны.

4. Каждый еврей должен о себе заявить в течение 24 часов военному командованию. Не исполнившие этого будут расстреляны, а также и русские, укрывающие евреев и разговаривающие с ними.

5. Гражданское население не имеет права употреблять спиртные напитки.

6. Каждый должен соблюдать светомаскировку. Не соблюдающие светомаскировку будут рассматриваться как шпионы и караться смертной казнью.

7. Все собаки должны быть заперты в домах. Собаки вне дома будут застрелены.

Призываю все население исполнять вышеуказанное. Не выполнившие этого приказания будут строго наказаны.

А дальше шла статья некоего Гранатова.

Освободив немецкий народ, Адольф Гитлер стремится освободить и другие народы, в частности народы Советской России. Социальный подъем не только одной Германии, а всего мира, утверждение национал-социалистических преобразований во всей Европе – вот задачи, стоящие сейчас перед Адольфом Гитлером. Видя, что сделали большевики с Россией, Гитлер не мог оставаться безучастным к этому явлению. Следуя своим принципам освобождения и улучшения положения народов, Гитлер протянул нам руку, желая освободить нас от жидовско-большевистского гнета.

Так вот кого мы собираемся защищать? Старцев хладнокровно переводил на русский такие зверские приказы. Ничего удивительного, что он сдавал фашистам невинных людей. Ладно, по-любому надо все показать Якову Семеновичу и ребятам, а для этого…

Я достала фотоаппарат и сделала несколько снимков.

* * *

В среду, как и договаривались, собрались в библиотеке. Я пришла раньше времени и еще в коридоре услышала голос заведующей, доносящийся из «подземелья». Она отчитывала Якова Семеновича, что кружок, мол, она разрешила устраивать в свободное (она несколько раз подчеркнула голосом это слово) от основной работы время. Яков Семенович объяснил, что у него сейчас как раз читателей нет и что это никакой не кружок, а просто ребята пришли обсудить одно письмо.

– Письмо – это хорошо, – сказала заведующая, – но не запамятовали ли вы, что ваша главная задача как библиотекаря – заставить детей…

– Полюбить читать, – кисло произнес Яков Семенович. – Все? Я могу идти? А то меня дети ждут.

– Ох, договоритесь вы, Яков Семенович…

– А я думал, мы уже договорились, Елена Георгиевна.

Заведующая только хмыкнула.

* * *

– Ну, дорогие мои ватсоны, какие новости? – поднося ко рту воображаемую трубку, спросил Виталик.

Танечка восхищенно смотрела на новоявленного Шерлока Холмса и, конечно, не удержалась от вопроса:

– Тебе подробно отчитываться?

– Абсолютно, – кивнул он важно, – со всеми фактами, уликами и…

– Ну, может, хватит уже паясничать, а? – Меня это бесило: во-первых, тема серьезная, а во-вторых, хотелось побыстрей выложить свои находки. – Давайте ближе к делу.

– Ближе к телу, ты хотела сказать? К телу преступника или жертвы? – не удержался Виталик.

– Да, давайте, – вдруг отозвался молчавший до сих пор Яков Семенович, – нам долго задерживаться сегодня нельзя.

– Тогда вот, – я плюхнула на стол планшет с фотографиями. – Все, что удалось найти в музее. Он писал в газету, переводил про казни, про расстрелы, про евреев… Короче, действительно работал на фашистов.

– Погоди, Стась, – заговорил Ромка, – мы же читали, что он не хотел этого.

– Так вот, – я опустила голову, – наверное, Виталик был прав: он свою шкуру хотел спасти, вот и пошел в штаб работать, доносить там на всех, лишь бы самому в живых остаться.

– Че тэ дэ, – кивнул Виталик. – Что и требовалось доказать. Я же говорю: это элементарно, Ватсон!

– Но как же тогда письмо сестре? – гнул свое Ромка.

– Кстати, а про сестру удалось что-то выяснить? – Яков Семенович перевел взгляд на Соню с Даней.

– Ага, – ответили близнецы хором, – она сразу после войны умерла от тифа, кажется, а сын ее уехал. И ни слуху ни духу.

– Значит, родственников нет. Это усложняет дело, – Яков Семенович задумался, – но можно поискать очевидцев, хотя их очень мало осталось.

– Вуаля, – Соня вытащила из рюкзака тетрадку, – а мы уже. Мы записали всех, кто во время войны жил. И с некоторыми даже поговорили. Но про Старцева нам почти ничего выяснить не удалось. Кто-то был еще маленьким совсем, кто-то не в курсе. Но один дед, представляете, что сказал? Что помнит, как его отец всегда плевался, когда мимо дома у водокачки проходил, и говорил, что там во время войны предатель жил, бывший учитель немецкого. Так что мы теперь знаем, где его дом. Можем показать.

Яков Семенович заулыбался:

– Молодцы! Отлично. А охотно люди с вами разговаривали?

– С Сорокой-то? – усмехнулся Даня. – С ней попробуй не поговори, она как начнет трындеть.

– Трындеть?! Да я ценную информацию добывала, – возмутилась Соня, – ты бы без меня вообще не справился.

– Да чего там ценного? Одна бабулька целый час перечисляла своих родственников, с кем там что во время войны случилось и как они там потом женились, детей рожали. А другая, которая раньше в магазине работала – я ее помню, – рассказала, как они с братом к партизанам попали.

– Ага, – перебила Соня, – представляете, родителей их расстреляли, и фашисты хотели их в лагерь отправить. Но дядя Коля их к себе забрал, а потом к партизанам по реке переправил. Она мало чего помнит, ей только пять лет было, а брату – два.

– А потом еще наша соседка, баба Нина, про своего дядю рассказывала, как он в наступлении участвовал, город освобождал. В общем, наслушались историй.

– По-моему, для первого раза просто замечательно! Вы к дому Старцева сходите, потом расскажете. А у меня к вам вопрос про Библионочь и литературный аукцион…

Яков Семенович вкратце рассказал, как он думает всё организовать. Мы разочарованно застонали, узнав, что ни вампиров, ни привидений не предвидится, а вместо этого нам надо превратить комнаты библиотеки в какие-то литературные произведения.

– Детский сад какой-то, – махнул рукой Виталик, когда мы вышли из библиотеки. – Ну, до субботы, ватсоны!

– Может, прогуляемся в парке? Погода хорошая! – предложила Соня.

Погода и правда была почти весенняя, и то ли из-за пробивающейся сквозь черную грязь новенькой травы, то ли из-за набухающих на ветках почек казалось, что вот-вот вылезет, проклюнется что-то новое, свежее, необычное. Все шли молча и думали каждый о своем. Мне очень хотелось верить, что, освободившись от долгой сонливой зимы, мы наконец проснемся и совершим какой-то настоящий поступок: вон, сестру Ромкину спасем, что ли, или про Старцева выясним. Но пока и то, и другое было недостижимо. К тому же я так и не могла понять, что делать с новым знанием об Алмихе. Рассказывать остальным, что он тоже Старцевым интересуется, или пока не стоит?

Я посмотрела на Ромку. Он, понятное дело, думал о сестре, и мысли эти, судя по его лицу, были совсем не радостными: Леночка до сих пор не пришла в себя, и вчера, зайдя к ней в палату, он ее не узнал. Лена выглядела старше и была похожа на куклу из музея восковых фигур, только в отличие от нее вся была утыкана проводами и трубочками. Жуткое зрелище; он так и не заставил себя подойти поближе.

Близнецы. О чем они думали? Наверное, о том, как придут домой и Даня засядет за свою диораму, а Соня – за декупаж, как потом будут отпихивать друг друга от компа, чтобы запостить фотки во «вконтакте», а потом пойдут выгуливать Бальтазара, упитанного боксера, похожего на свинью, а тот будет выискивать под последним весенним снегом какую-нибудь гадость.

Виталик, судя по самодовольному виду, видел себя победителем литературного конкурса. А как иначе: сейчас Яков Семенович удосужится прочитать его рассказ, поправит там, чего не так, и он – лауреат, юный талант. Может, даже в Москву пригласят?

А вот Танечка… Танечка явно думала о Виталике: высокий, темноволосый, умный, ироничный, он наверняка напоминал ей Шерлока из последнего фильма. И всегда такой аккуратный и подтянутый. Только вот на Таню он вряд ли смотрит серьезно – только подкалывает, как все одноклассники, из-за роста. Но Танечка на него не обижалась. Как можно обижаться на идеал?

Все ждали от этой весны чего-то нового… И тут – опа! – на дорожку из-за дерева выскочило что-то новое, а точнее, кто-то.

– Здорóво! – помахал Гришка и отряхнул испачканные колени. – Ну, че придумала? – кивнул он мне.

– Да ничего не придумала, – я опустила голову. Все заинтересованно столпились вокруг.

– О чем это вы? Что случилось-то?

Пришлось рассказывать. Как я наткнулась на форум, как Гришка всю ночь вычислял, с какого адреса туда писали, и про Титана, то есть Алмиха, конечно.

– Не может быть, – всплеснула руками Танечка. – Алмих-то тут каким боком?

– Всеми двумя. Вот не зря мне не понравилось, как он разволновался, когда мы про Старцева сказали. Но у нас проблема.

Я опустила голову.

– Надо как-то пробраться к нему в кабинет и… Сколько времени тебе там понадобится, Гриш?

– Ну-у, если б знать точно, что мы ищем, а так – час, не меньше.

– А я знаю, что делать, – вдруг сказал Рома, и все посмотрели на него. – Я завтра должен зайти к директору, бумаги для мамы подписать, ну, и попытаюсь окно для вас заклинить, чтобы фрамуга не закрывалась, а вы потом через окно залезете, когда он домой уйдет.

– Супер! – восхитилась я. – Хоть бы срослось!

– Ну вы даете, – покрутил у виска Виталик. – И всё из-за какого-то стукача семидесятилетней давности.