1

Николай Трофимович Барсуков редко беседовал с фигурантами по тому или иному уголовному делу. Это занятие давно уже было ему не по чину. И уж тем более не держал он на контроле те мелкие дела, с которыми могли справиться рядовые опера. Потому что оперов его управления контролировать не нужно было, так они работали. Те, кто зарекомендовал себя иначе, под его началом долго не задерживались. Опера, которыми руководил полковник Барсуков, внешне ничем от других своих коллег не отличались. Точно так же страдали от небольших зарплат, подрабатывали на стороне, были не прочь выпить в середине рабочего дня в компании своей оперативной агентуры и от приглашений мелких предпринимателей отпраздновать то или иное мероприятие на подведомственной территории никогда не отказывались. Тем не менее раскрываемость преступлений в этом районном управлении была выше, чем в других. По этой причине начальник главка на случай чрезвычайных происшествий в городе очень на полковника Барсукова надеялся.

Сейчас, когда по городу пронеслась волна нелепых, но весьма настораживающих преступлений, ведомство, где служил Николай Трофимович, должно сказать свое слово. Главное сейчас было не дать разгуляться паническим настроениям. Конечно, благодаря негласной просьбе руководителей силовых ведомств, информация об этих преступлениях не просочилась пока в средства массовой информации. Даже в самые непокорные и «независимые». Но слухи все равно ползли по городу, как змеи, сбежавшие из зоопарка. Разве можно скрыть от общественности, что на днях был измазан краской известный шоумейкер Бади Дерибасов? Ведь этот инцидент на глазах у широкой публики произошел, в том числе и иностранной публики. Хотя большинство так ничего и не поняло, особенно иностранцы, привычные к таким «номерам». Ну, упал шоумейкер, ну, испачкался у него костюмчик, он ведь улыбнулся, когда встал, как и положено. А закрытое совещание в главке? Они только по названию закрытые, ведь на нем простые участковые присутствовали. А разве можно требовать обстановки строжайшей секретности с таким контингентом? Кто-то рассказал жене, кто-то приятелям. Прошли те времена, когда перед глазами всех граждан висели плакаты на каждом углу: «Болтун — находка для шпиона». Да и начальство — не святое… Вот и стали у шефа Николая Трофимовича что ни день звонки телефонные раздаваться из самых высоких сфер. Дорожили, значит, там люди спокойствием родного города и своей репутацией. Доколе, дескать, нам спать беспокойно, по сторонам оглядываться в опаске, не испачкает ли нам кто-нибудь сейчас одеяние или в лоб красящей пулькой не закатает? Поторопитесь, товарищ генерал, ваш выход. А товарищ генерал, в свою очередь, начальников управления поторапливал. Давайте, товарищи начальники. Доколе… А особенно Барсукова тряс. Потому что, если уж честно, то он только на этого полковника и надеялся. И на его подчиненных. От других проку было чуть.

Николай Трофимович товарища генерала понимал. И о себе понимал: сам виноват, что работать плохо не умеет. С нерадивых работников какой спрос? А с него спрашивают. Поскольку кое-что в подчиненном ему управлении получается. И дальше будет получаться. Потому что только от хороших работников положительных результатов ждут. Но их-то, результатов, пока и не было.

Вот по этой-то причине Николай Трофимович самолично влез в дело «сумасшедшего пейнтболиста-киллера» с головой. Задвинув, к стыду своему, другие более важные дела. А что оставалось делать? Если начальство трясет, так все равно толковой работы не получится по прочим направлениям. Зато под это дело полковник несколько единиц оперсостава из главка выбил. И то хлеб.

Оперативники управления во главе с майором Мелешко, как говорится, землю рыли. Но все равно ни времени, ни рук, ни ног не хватало. Сам полковник Барсуков был вынужден работать с фигурантами. Сегодня, например, работал с Анатолием Косолаповым, пострадавшим от пейнтболиста слесарем-сантехником шестого разряда, насквозь проспиртованным мужичком с хитрым взглядом и жилистыми руками. Сантехник в разговоре с полковником держался с достоинством пролетария, отвечал на вопросы по некотором размышлении, хотя и не без пьяного многословия. «Посадить бы его в „трезвяк“, — с тоской думал Барсуков, — да ведь по трезвости он и вовсе говорить не сможет».

— Итак, давайте выясним одну вещь, Анатолий Анатольевич, — терпеливо говорил полковник. — Кто из ваших друзей-приятелей, мог так жестоко над вами подшутить? А может, соседи на вас зуб точат? Или недовольные клиенты?

— Товарищ полковник! — укоризненно восклицал Косолапов и бил себя в грудь. — Соседи мои меня уважа-а-ют. А уж тем, кому я там чего по должности своей… так это ж… ну-у. Я ж единственный слесарь на весь микр-р-район. Они мне всегда, здрасьте, мол, вам, Толяныч. Не зайдете ли, это, к нам на брудершафт… в смысле чаю, не желаете ли…

— Понятно, — помрачнел Барсуков. — Уважают. А вот у меня тут документы на столе лежат. Отражающие совсем иную картину. Жалобы на вас, Анатолий Анатольевич. Вот, например, гражданке Крупниной вы унитаз меняли. А после этого она соседей с нижнего этажа залила. Прямо скажем, не свежей водицей. Это как понимать?

— Как клевету, товарищ полковник! — снова восклицал Косолапов после задумчивой паузы. — Работаю я качественно. Она, может, ведро с водой уронила ненароком, когда пол мыла. Дык что же — Косолапов виноват?

— Да нет, Анатолий Анатольевич, — сказал полковник. — Комиссия установила — некачественная работа сантехника. Ну, ладно, оставим в покое ваши профессиональные качества. Вот у меня еще один документ имеется. Гражданин Еремеев, столяр вашего жилуправления, неделю назад обратился в районный отдел милиции с жалобой. Как вы думаете, на что он жалуется?

— Ерема? — морщил лоб сантехник. — Жалуется? В милицию? Он что — завернулся? Он ведь мне тогда, товарищ полковник, сам первый по ряшке прошелся. А я че? Я стоять, как конь статуированный, должен?

— Понятно, — кивал Барсуков, над челом которого уже ходили тучи. — А хочешь, гражданин Косолапов, я тебя на триста шестьдесят часов посажу? По совокупности — и за унитаз, и за избиение гражданина Еремеева. Ты думаешь, что тебе все с рук сойдет, потому что ты единственный сантехник в районе? Так я уже договорился с твоим начальством, что они двух новых сантехников на работу возьмут. Вместо тебя. А тебя уволят за несоответствие. И покатишься ты на все четыре стороны. И учти — я тебе не участковый. Я полковник УВД! Слово свое держу!

Тут с Косолаповым произошла некоторая метаморфоза. Сначала он застыл в той позе, в которой находился, когда полковник произносил свой грозный монолог. Даже глаза его застекленели как у «коня статуированного». Барсуков всерьез испугался, не случился ли со слесарем-сантехником какой-нибудь горячечный припадок. Через некоторое время Косолапов ожил, и взгляд его приобрел вполне осмысленное выражение. Трезвое выражение, прямо скажем.

— Товарищ полковник! — воскликнул он, вполне отчетливо выговаривая слова. — Я ведь давно вину свою осознал. За что же меня на триста шестьдесят часов?

— Осознал? — угрожающе произнес Барсуков. — Тогда напряги свою память и вспомни, кто из твоих знакомых спортсменов-снайперов точит на тебя зуб. Сегодня они в тебя из игрушечного ружья выстрелили, завтра, возможно, из настоящего…

— За что? — закричал Косолапов. — За унитаз?

— Этого я не знаю, — строго заметил полковник. — Сам думай — за что. И главное — кто.

Косолапов задумался надолго. Николаю Трофимовичу показалось, что тот опять впал в ступор. Но торопить сантехника не собирался. Наконец, «Толяныч» пришел в себя.

— Нет у меня знакомых снайперов, — проговорил он трезвым голосом. — Все, конечно, в армии служили, но откуда мне знать, стреляют они сейчас или нет. Тем более из игрушечных пугачей. Серьезные люди из пугачей не стреляют.

— Ты не об этом думай, — сказал полковник. — Думай, кого обидел в последнее время серьезно.

— Покаяться, значит… — хмыкнул Косолапов.

— Я тебе не священник, — проворчал Барсуков. — Покаяние мне твое не требуется. Мне преступника отыскать надо.

— Преступника? — оживился Косолапов. — Ну вот, например, Бараевы на меня сердиты очень. С Восьмой Советской. Глава семейства тут дня три назад меня за грудки хватал и глазами своими черными ел. Лопотал еще по-своему, наверное, матерился. Этот точно стрелять умеет. Они все там умеют.

— Кто — они, и где — там? — разозлился полковник.

— Ну, эти, с Кавказа… Понаехали, сами крана починить не могут. А Косолапов виноват. Я и попросил-то у них всего тридцатник.

— Ясно, — перебил его Барсуков. — Дальше.

— Колька Клеточкин убить грозился, — нехотя произнес слесарь. — До аванса подождать не может, гад. Он из армии недавно вернулся, стрелковые навыки не утратил. Еще… это… Нюся на меня в последнее время… сердится. У ее сына игрушек этих, стрелялок — куча.

— Сколько лет ее сыну?

— Ну, пять. Или шесть…

Барсуков схватился за голову и мысленно застонал. От беседы с потерпевшим не было никакого толку. По сути дела, любой из жильцов участка, обслуживаемого Косолаповым, мог лелеять свою праведную месть. Плюс друзья-собутыльники. Плюс подружки. Список можно составить внушительный. А дальше что? Вызывать психолога, чтобы тот, познакомившись с каждым, сказал, кто из них не поленился бы поехать в Парголово и утолить мстительную жажду? Почему было не подстрелить сантехника в городе, как прочих?

«Ах, Боже ты мой! — вдруг спохватился Николай Трофимович. — У этого человека были какие-то дела в Парголово. Может быть, он даже там тренируется. Увидел желанную мишень и не стал откладывать». Он достал из папки несколько листков бумаги и протянул Косолапову.

— Иди в приемную и пиши список, — приказал он слесарю. — Подробно имена, отчества, фамилии, адреса, все, что помнишь. Всех своих друзей, знакомых и клиентов. Даже близких друзей. Понял?

— А друзей-то зачем? — пробормотал Косолапов.

— Узнаю, что кого-то из них в списке нет, дело закрою, — пригрозил Барсуков. — А тебя все-таки на триста шестьдесят часов посажу. За дачу ложных показаний.

Ну, а как еще с такими Косолаповыми разговаривать? Которые даже не знают, что полковники УВД никого посадить в принципе не могут. А теперь даже и задержать без высочайшего соизволения суда…

Отпустив сантехника, Николай Трофимович позвонил в отдел информации и попросил подготовить справку обо всех владельцах дач и домов поселка Парголово, о членах парголовского пейнтбольного клуба, о людях, работающих в этом поселке и даже, чем несказанно удивил начальника информационного отдела, заказал список покойников, похороненных на парголовском кладбище и их ныне здравствующих родственников. Но не только списки затребовал Николай Трофимович. А велел еще сравнить фамилии из этих списков с фамилиями людей, когда-либо имевших отношение к пейнтболу. «Информационщики» схватились за головы, ибо полковник грозным тоном приказал сделать работу срочно, подключили резервы в лице курсантов-практикантов, отменили перекуры и обеденный перерыв, но к вечеру данные лежали у Барсукова на столе.

Список совпавших фамилий был небольшим. Открывался он фамилией Арнольдова Артура Арнольдовича, который руководил подростковым пейнтбольным клубом в поселке Парголово. Артур Арнольдович проживал в этом поселке в собственном доме, имел официальный статус пенсионера, кроме того, являлся постоянным членом команды элитного клуба «Викинг». Николай Трофимович взял другой список — с каракулями Косолапова — и стал искать фамилию Арнольдова. Но то ли слесарь не мог вспомнить о своих встречах с таковым, то ли этих встреч и не было вовсе. Вторым в списке шел Сергей Васильев, шестнадцати лет от роду, у которого в Парголово проживала бабушка. Сергей также являлся членом команды «викингов» и учился в школе, которой, как вспомнил полковник, руководила потерпевшая Илона Олеговна Майская. «Так-так-так», — с азартом подумал Барсуков, потер ладонью о ладонь и обвел фамилию юноши красным фломастером. В косолаповском перечне Васильев не фигурировал, но, поразмышляв немного, Николай Трофимович решил, что конфликт между ними мог произойти где-нибудь на улице. В списке значился и еще один «викинг» — Денис Романцов, оказавшийся заместителем директора парголовского сельскохозяйственного кооператива. Бывший член клуба «Белые волки» Станислав Константинович Семин имел в Парголово летний домик, а прописан он был как раз на территории, обслуживаемой Косолаповым. В записях слесаря-сантехника Семин имелся, полковник обвел и эту фамилию фломастером. Завершал список, подготовленный информационным отделом, Яковлев Андрей Павлович, занимавшийся в пейнтбольном клубе Московского района. Мать Андрея Павловича была похоронена на парголовском кладбище. Кроме того, старательные «информационщики» отметили, что несколько лет назад этот гражданин был освобожден из мест не столь отдаленных, где отбывал наказание за хулиганство. Полковник поставил напротив его фамилии знак вопроса и, еще раз взглянув на список, стал барабанить пальцами по столу. Конечно, думал он, не обязательно его версия о «привязке» преступника к поселку Парголово верна. Возможно, хулиганствующий снайпер специально «вел» Косолапова до поселка, а не бабахнул в городе, чтобы запутать следствие. Но связь «Васильев — пейнтбол — Майская — Парголово» настораживала его чрезвычайно. Кроме того, парню всего шестнадцать. Именно в таком возрасте совершаются глупые, бесшабашные поступки. Что же касается Семина, то его знакомство с Косолаповым несомненно. Однако вряд ли он посещает свой летний домик зимой.

Николай Трофимович был оперативником опытным, с большим стажем, и, как никто другой, понимал, что в ходе оперативно-следственных мероприятий при сведениях, в одинаковой степени указывавших на возможную причастность к преступлению, нельзя уделять одному подозреваемому внимания больше, чем другому. Но тем не менее все больше и больше склонялся к мысли, что именно этого шестнадцатилетнего пейнтболиста следует разрабатывать тщательнее остальных. Конечно, проверяя и других фигурантов.

Он еще раз перечел списки и позвонил майору Мелешко.

 

2

«Звездный холдинг», где Бади Дерибасов ковал новую звездную продукцию, находился в скромном трехэтажном особняке на Каменном острове, недавно отреставрированном, скрытом за высоким свежевыкрашенным забором и производившим, вероятно, впечатление на неокрепшие умы и души. Поговаривали, что раньше особнячок принадлежал знаменитой звездной паре российской эстрады, а затем был отвоеван Бади за долги. Пирогова и Мелешко в особнячок пропустили беспрепятственно, хотя сыщики успели заметить удивление в глазах широкоплечих охранников. Видимо, не часто сюда заносило таких гостей.

— Я так понимаю, — сказал ворчливо Мелешко, — сюда мы забрели исключительно для галочки? Какую информацию ты намерен здесь отрыть?

— Никакой, — честно ответил Игорь. — Но этот хряк должен видеть, что я землю носом рою. Если не поговорю с его окружением, он подумает, что я халтурю. Разве не так?

— А зачем здесь я? — резонно поинтересовался Андрей.

— На звезд посмотришь, — ухмыльнулся Пирогов. — Автограф возьмем для твоей Галки. Ты говорил, она без ума от «Простых нравов»? Или от «Белочек»?

— Ничего подобного я не говорил, — фыркнул Андрей. — Ей нравится Мадонна. Но к ней твой Дерибасов не имеет никакого отношения.

— Жаль, — беззаботно отозвался Гоголь. — Тогда автографы отменяются. Значит, будешь изображать активность правоохранительных органов. Пусть шоу-монстр порадуется.

— Всю жизнь мечтал радовать монстров, — поморщился Мелешко. — У тебя внутри кипит какая-то идея, я это чувствую. Хотелось бы все-таки знать, какая. Не люблю, когда меня держат за болвана в старом польском преферансе.

— Твои цитаты из Штирлица меня уже достали, — вздохнул Пирогов. — Не держу я тебя за болвана. А идея у меня совершенно бредовая. Но мне кажется, правильная.

Мелешко остановился посредине аллеи, ведущей к дверям особняка.

— Выкладывай, — потребовал он. — Может быть, нам не стоит сюда заходить?

— В любом случае стоит, Андрюха! — возбужденно проговорил Пирогов. — А идея-версия у меня такая. Бади Дерибасов это все сам устроил!

— Что все? — не понял Мелешко.

— Стрелялки-пукалки по вечерам! И покушение на себя он тоже сам устроил.

— Зачем?

— Объясняю, — Игорь только что руки не потирал в восторге от своей новой версии. — Во-первых, это реклама. Я выяснил, что в последнее время рейтинги этого господина резко упали. О нем не каждый день пишут «КП» и «МК», а он от этого здорово страдает. Вот и придумал новую и достаточно оригинальную фишку.

— Погоди-погоди! — прервал его Андрей. — Ты же говорил, что покушение помешало ему купить статуэтку какую-то, о которой он всю жизнь мечтал. Не вяжется как-то…

— Совершенно верно! — воскликнул Игорь. — И это тоже входило в его планы! Мои ребята тут по приватным каналам выяснили его финансовое положение. За последний год он порядком поиздержался на своих звездных кузницах. Вложено много, а выхлопа серьезного пока не наблюдается. Девочек-белочек и мальчиков-с-пальчиков еще раскручивать и раскручивать. Не отбили они еще его затраты. Опять-таки особнячок этот в круглую сумму ему обошелся. Несмотря на то, что купил он его за полцены. Остальную половину бывшие хозяева ему должны были. Но это неважно. Главное, что ту сумму, в которую могла вылиться на аукционе Афродита, он выложить не мог. Ну прямо, как Киса Воробьянинов. А выглядеть-то хотелось красиво! И совсем не хотелось, чтобы вышибалы его вон выкинули. Все-таки весь бомонд на аукционе присутствовал.

— То есть купить он Афродиту не мог, хотя и торговался, — нахмурился Андрей.

— А я тебе о чем говорю! Кроме того, при первом разговоре в нашей конторе он очень сокрушался, что об этом покушении пресса умалчивает. Сокрушался — слабо сказано. Он чуть не плакал. Вот, скажи, пожалуйста, тебе нужна такая реклама, где говорилось бы, что на тебя тут намедни ведро с дерьмом вылили?

— Не нужна, — твердо сказал Мелешко. — На меня после этого ни один оперативный агент без смеха смотреть бы не смог.

— Вот именно! А тот факт, что на Дерибасова покушались из игрушечного ружья, сможет поднять его имидж?

— Так ему ведь не это важно, — задумчиво произнес Мелешко. — Ему важно, чтобы про него говорили. Не суть, в каком ключе. Я полагаю, он и не такую информацию про себя позволяет в прессе.

— В точку, — довольно рассмеялся Пирогов. — Если бы на него ведро с дерьмом вылили, он бы еще больше радовался. Они, эти люди так называемого искусства, уже не знают, как к своей персоне внимание привлечь. Все извращения исчерпаны, все истории, самые фантастические, придуманы. А снайпер-пейнтболист — это что-то новенькое.

— Хорошо бы, если так, — печально вздохнул Андрей. — Версия стройная и даже где-то, как-то изящная. Отработаем, так уж и быть. Я так понимаю, что следует отрыть его связи с пейнтболистами?

— Андрюш, — Пирогов вздохнул в тон другу. — Ты не думай, что я только водку трескаю в своем офисе. То есть, я совсем на работе ее не трескаю. Мы пытались уже отрыть. Глухо.

— Ну, это не значит, что их нет, — оптимистически заметил Мелешко. — Тут ведь не обязательно связь с пейнтболистами. Может быть, он кого-то попросил купить ружье, то есть маркер, а совершенно другого человека направил осуществить задуманное. Но почему такой странный разброс в клиентуре? И зачем так много жертв? По мне, так достаточно было двух-трех… С Кокоревыми он не пересекался?

— Хороший ты опер, Андрей, — торжественно произнес Пирогов. — Пересекался. И неоднократно. Кокорев-старший ему когда-то квартиру сделал в Питере. А фирма Кокорева-младшего ему машину регулярно чинит. То есть не одну машину, а весь его гараж обслуживает.

— И что — плохо обслуживает?

— Да нет, вроде хорошо…

— Тогда за что же Бади Степашку в лучший день его жизни в такую лужу посадил? — усмехнулся Мелешко.

Внутри особняка царил, попросту говоря, бардак. Никто не обращал на вошедших сыщиков никакого внимания (по всей вероятности, на внутреннюю охрану Бади поскупился), по коридорам озабоченно бегали мальчики и девочки — почему-то полуодетые, хлопали двери, за дверями кто-то ругался и хохотал, а где-то вдалеке раздавалась странная музыка, напоминающая ритмы племени тумба-юмба. Инфразвук от невидимых барабанов мог свести с ума кого угодно. На втором этаже к сыщикам пристало существо неопределенного пола.

— Лапы! — провозгласило оно. — Вы на кастинг?

— Мы похожи на артистов? — рявкнул Мелешко.

— Да-а-а… — протянуло существо. — Вот таких мальчиков в нашей группе не хватает. Вы поете или танцуете?

— Мы фокусы показываем, — ответил Андрей, оскаливаясь. — Про Дэвида Копперфилда слышал? Мы его молочные братья.

— А-а-т-па-а-ад! — простонало существо. — Братья Копперфилды… Не хотите зайти в мою гримерку?

Гоголь схватил существо за шкирку и приподнял на пару сантиметров от пола.

— Деточка, — ласково проговорил он. — Нам нужен твой шеф. Где он, солнышко?

— Бади? — пропело «солнышко». — На кастинге, естественно. Вас проводить?

— Валяй, — разрешил Игорь.

«Солнышко» повело сыщиков по коридорам. Чем дальше они шли, тем музыка доисторического племени звучала громче.

— Нет! — наконец закричал Мелешко, хватаясь за виски ладонями. — Солнышко, вызови нам Бади сюда, пожалуйста. Чует мое сердце, что на кастинге мне будет некайфово.

— Понимаю, — захихикало «солнышко». — Айн момент. Как вас представить?

— Ты что — тупой? — возмутился Пирогов. — Мы же тебе сказали. Братья Копперфилды.

— Ага… — существо втянуло голову в плечи и испарилось.

А через некоторое время на горизонте обозначился король шоу-бизнеса. Бади Дерибасов встретил сыщиков любезно.

— Лапа! — гостеприимно проговорил он Игорю, сунув ладошку в ручищу частного сыщика. — Вы не один?

Пирогов сухо представил своего друга, стараясь, чтобы представление звучало официально.

— Ну наконец-то! — воскликнул Дерибасов. — Нашим делом заинтересовались официальные органы. Андрей, вы когда-нибудь видели, как зажигаются звезды?

«Если звезды зажигаются, значит это кому-нибудь нужно, — мрачно подумал Мелешко. — Зачем я сюда пришел?»

— Я видел, как звезды падают, — сказал он, обаятельно улыбаясь Дерибасову. — Пожалуйста, не приглашайте нас на вашу творческую кухню. Можно, я начну сразу с главного? Бади Аринбасарович, зачем вы участвовали в аукционе, зная наверняка, что не сможете выкупить Венеру? По-простому, по-гречески говоря, Афродиту.

— О! — вскричал Бади. — Настоящий опер сразу берет быка за рога. Но вы не правы. Я мог бы выкупить шедевр. Если бы мне не помешали.

— Бади, не стоит со мной лукавить, — устало вздохнул Мелешко. — Вы вышли из помещения, где проходил аукцион, зная, что больше туда не вернетесь. Обморок двух английских леди — ваша постановка или это была случайность, сыгравшая вам на руку? Игорь, — обратился он к другу, — учти, если бы не их обморок, перерыв нипочем не объявили бы. Господин Дерибасов не вышел бы на свежий воздух, и в него бы не выстрелил снайпер-хулиган. Хотите рекламу, Бади? Вы — банкрот от шоу-бизнеса. Но не привыкли к такой роли, поэтому живете на широкую ногу, покупаете особняки, участвуете в аукционах. Торгуетесь на них до последнего, как Киса Воробьянинов, понимая, что в кармане нет ни гроша. Все считают вас серьезным конкурентом, поэтому единственный для вас выход при вашем положении либо умереть прямо на аукционе, либо получить смешную плюху, от которой вы теряете сознание и — о’кей! Но на самом деле вы все это подстроили. У меня есть знакомая тележурналистка, которая с удовольствием запустит такой сюжетик в эфир. Вам нужна такая реклама, Бади?

— Голубчик… — простонал Дерибасов. — Нельзя ли сбавить обороты? Я как-то плохо ловлю вашу мысль. Я подстроил — что?

— Все, — безжалостно проговорил Мелешко. — Обморок леди, вытекающий из нештатной для аукциона ситуации перерыв и, наконец, выстрел в вас. Безвредный выстрел, господин Дерибасов.

По коридору, в котором они разговаривали, прошлась странная парочка в блестящих костюмах, ярком макияже и совершенно неопределимая в половой принадлежности.

— Бади! — почти хором прокричали они. — Когда начнется съемка? Мы извелись от ожидания.

— Я вам что сказал? — заорал Дерибасов. — Я сказал — ждать! Значит, ждите!

Парочка взвизгнула и испарилась.

А потом взвизгнул Дерибасов.

— Господин майор! Все это неправда! Это — инсинуации моих недоброжелателей. Я не готовил такого сценария. Хотите, поклянусь на иконе?

— Давайте икону, — хмыкнул Мелешко. — В чем вы клянетесь?

Дерибасов засунул руки в карманы блестящих штанов, вздохнул, посмотрел на Мелешко укоризненно, затем мазнул взглядом по Пирогову, и выражение его лица радикально изменилось. Теперь доброжелательное, лучезарно глядевшее создание превратилось в злобного и одновременно все понимавшего на непосредственном уровне субъекта, вроде доктора Лектора в исполнении неподражаемого Энтони Хопкинса.

— Я не готовил покушения на себя! Все произошло неожиданно. Но… вы правы… это было мне на руку! Хотя получить плюху в нос из говна даже ради рекламы — не-при-я-тно, черт побери!

— Бади, — увещевательно произнес Мелешко. — Я понимаю, что это неприятно. Но как вы собирались избежать позора на аукционе?

— Наша милиция работает неплохо, — пробормотал Дерибасов. — Или это вы, Игорь? Работаете против меня? Да, я не мог купить Афродиту за собственные деньги. Но когда бы это поняли? Когда бы проверили мои банковские счета? На это требовалась неделя как минимум. У меня счета во многих банках мира. Я купил бы это произведение. Я хотел его купить. Если бы они обнаружили, что я несостоятелен, я бы взял кредит. Мне бы дали. Потому что все знают, что Бади — это гарантия. Финансовая, творческая, корпоративная… Вы не понимаете многого. За мной — тыл. Я — не банкрот. Я никогда не буду банкротом, даже если на моих личных счетах не будет ни цента. Но то, что со мной произошло, это — га-а-дость. Вы найдете эту сволочь, черт побери? Я плачу вам деньги, Игорь! Я готов платить деньги вашему другу! Найдите скотину!

— У-у, — протянул Мелешко. — Либо этот парень хороший актер, либо твоя версия, Игорек, лопается.

— Андрей, — улыбнулся Дерибасов. — В меня стреляли. Я надеюсь, что то кино, которое я видел в детстве, не повторится. Но я боюсь. Вы найдете преступника?

— Да, — кивнул Мелешко и неожиданно схватил Дерибасова за руку. Тот сжал ладонь майора изо всех сил. После этого пожатия майор понял, что Бади не готовил своего покушения на себя. Уж слишком дрожала у него рука. — У вас есть настоящий враг, дорогой Бади?

— Изволите иронизировать? — возмутился продюсер. — У меня масса настоящих врагов. Как у любого человека, работающего в шоу-бизнесе. Только не заставляйте меня составлять список этих врагов. Это невозможно. Я на это потрачу не один день.

— Версия твоя, Игорек, красива, — сказал Андрей, когда они вышли за территорию «Звездного холдинга». — Но я на своем веку повидал та-а-ких мальчиков. Он не врет. Он, действительно боится. Он не подстраивал пейнтбольную плюху. А вот насчет обморока леди… Разве сейчас это возможно выяснить?

— Попробую, — вздохнул Пирогов. — Но если выстрел не имеет отношения к обмороку…

— Сдается мне, что не имеет, — проворчал Мелешко. — Но все-таки поработай. Чем черт не шутит — вдруг нам это пригодится?

 

3

— По-моему, все однозначно, — сказала Алена, прикрывая дверь в покои Феликса и вынося на подносе флакончик с валерьянкой и мензурку. — Человеку не нравится определенный круг людей.

— Круг? — засмеялась Саша напряженно. — Что это за круг, объединяющий директора школы, чиновника, владельца автосервиса, директора телевизионного канала и водопроводчика?

— С его точки зрения, они составляют единый круг, — твердо проговорила Алена. — Для него это — обслуга. Все они обслуживают его жизнь. Или жизнь его родственников. И обслуживают, на его взгляд, плохо. Вот. Как тебе моя мысль?

— Если бы Степашка плохо обслуживал своих клиентов, он бы никогда не стал тем, кто есть, — заметила Саша.

— Снова Степашка, — ухмыльнулась Алена. — Ты явно к нему неравнодушна. Почему ты не сказала, что Феликс тоже не стал бы тем, кто есть, если бы «обслуживал» своих телезрителей плохо?

— Потому что критерий уровня деятельности директора телевизионного канала неопределим, каждый зритель определяет этот уровень сам, — слегка обиженно ответила Александра. — А критерий работы автосервисной конторы для всех един. Машина в результате ее деятельности либо едет, либо нет.

— Да, ты права, — огорченно произнесла Алена. — Опять не связывается…

— Да нет, почему же… — проговорила Саша. — Что-то в твоей версии есть. Наша беда в том, что мы не можем найти отправную точку в мотиве преступника. А может быть, их несколько, этих точек?

— Что ты имеешь в виду?

— Еще не знаю точно, — вздохнула Александра. — Предположим, все жертвы каким-то образом насолили преступнику. Но в разных плоскостях деятельности и существования. Допустим, если это женщина, Степашка ей отказал в своей любви. Директор школы наказала каким-то образом ее сына. Возможно, выгнала из школы или оценку занизила. Сантехник поставил негодный унитаз или просто нахамил на улице. Врач «скорой» не смог помочь ее бабушке. А Феликс… Феликс не показал любимую программу в прайм-тайм. Или, наоборот, показал что-то, что глубоко ее оскорбило. И вот она сидит дома и думает: «Если бы я была киллером, я бы их всех поубивала». Но потом понимает, что на настоящее преступление она не способна. А душа жаждет мести. И тогда отчаянная голова придумывает вот такой экстравагантный способ. На самом деле он ничем от настоящего преступного деяния не отличается. В том смысле, что когда снайпер нажимает на спусковой крючок с чувством мести, ему неважно, что будет дальше с жертвой. Главное, что он сам удовлетворен в своих чувствах полностью.

— Пусть так, — кивнула Алена. — Но у тебя есть план его поимки?

— Завтра в шесть утра мы идем на тренировку в клуб «Викинг», — улыбнулась Саша, не сводя глаз с подруги в ожидании ответной реакции. — Корецкий собирает лучших игроков города. И нас пригласил. Как о-очень перспективных спортсменок. Тренируясь, мы будем вычислять снайпера. Кстати, отец назвал две фамилии членов команды этого клуба, которые по всем статьям подходят на роли подозреваемых.

— Что? — закричала Алена на весь дом. — В шесть утра? На тренировку?

— А что такого? — театрально удивилась Саша. — Разве для тебя встать в пять утра — подвиг? Кто-то говорил, что совершает утренние пробежки регулярно.

— Но не в пять утра, — сердито проговорила Алена. — Этот Корецкий с ума сошел — в такую рань тренировки устраивать?

— А это я его попросила, — с садистскими нотками в голосе произнесла Саша. — Позднее ведь мы не можем, правда? У тебя утренний эфир в восемь, у меня — монтаж вечерней хроники. А вычислить снайпера необходимо. Впрочем, ты можешь отказаться. Буду забавляться стрелялками одна.

— Эгоистка, — фыркнула Алена. — Она будет забавляться с Корецким, а я буду сны смотреть? Не выйдет, малышка.

— Я знала, что ты не откажешься, — рассмеялась Саша. — Хотя я очень надеюсь, что до соревнований дело не дойдет — найдем преступника раньше. Правда?

— А Корецкий действительно сказал, что мы перспективные спортсменки? — вместо ответа спросила Алена. — Не только ты, но и я?

 

4

Врач «скорой помощи» Виталий Сушкевич был флегматичным, невозмутимым увальнем двадцати восьми лет от роду. Жизнь его протекала под знаком философского изречения царя Соломона, однажды начертавшего: «Все проходит». Проходят радости, проходят печали. А кушать хочется всегда. Все остальное как-то мало волновало Виталия. Он носил самую скромную одежду, не мечтал купить автомобиль или домик на берегу реки, но страдал, когда его огромный «бошевский» холодильник начинал пустеть. Если в морозилке не лежало несколько пакетиков с пельменями, пары килограммов куриных окорочков, блинчиков от «Дарьи» и пиццы, сердце его сжималось от горя, а жизнь теряла смысл. Поэтому работал Виталий Сушкевич много. На станции «скорой помощи» две ставки взял да еще на досуге детский массаж на дому делал. На пельмени и пиццу зарабатывал.

Работу он свою не любил, потому что профессию врача ему мама с папой придумали, считая ее гуманной и денежной. Сам же Сушкевич всю жизнь хотел продавцом в гастрономе работать. Но интеллигентные родители видеть за прилавком единственное чадо не желали. Вот и засунули сына в Сангик, где конкурс был поменьше, да и связи кое-какие имелись. Еле вытянув образование, балансируя на грани отчисления, Виталий устроился в «скорую». Потому что там любые специалисты требовались, даже «троечники», а денег платили больше, чем в районной поликлинике. Жил он в просторной однокомнатной квартире в престижном доме, квартиру любящие предки купили ему к окончанию института, надеясь на то, что сынок, наконец, устроит свою личную жизнь. Но в этом деле Виталий исповедовал принципы Жени Лукашина из «Иронии судьбы». Он с ужасом думал, как в его квартирке поселится какое-то существо, которое постоянно будет мелькать у него перед глазами — туда-сюда, туда-сюда… Так он и жил, спокойно, размеренно, работая, не покладая рук и набивая холодильник. Беда нагрянула неожиданно.

В тот день он вышел на работу невыспавшимся. Накануне бывшие однокурсники устроили ему халтуру в районной больнице. Он надеялся, что на ночном дежурстве сможет отоспаться, но, как назло, этой ночью больница была дежурной, и всех недужных и травмированных со всего города привозили именно сюда. Всю ночь Виталий бегал от больного к больному, как угорелый. Заполнял бланки, измерял давление, назначал уколы. В общем, отдохнуть не удалось. Поэтому утром, забираясь в машину, мечтал только об одном — сомкнуть глаза, хотя бы ненадолго. Однако вызовов в тот день было больше, чем обычно. Да еще у бригады коллег машина сломалась («Почему не наша машина?» — с горечью думал Виталий), и работы еще прибавилось. В общем, день был чумовой. Поэтому когда к концу смены врач Сушкевич перепутал ампулы и вколол больной не то лекарство, тому было вполне объективное объяснение. Так потом Виталий и сказал на комиссии управления здравоохранения. Но его не слушали. Квалифицированный врач не имеет права на ошибку, выговаривали ему. Даже если он перед этим не спал сутки или двое. Личные проблемы доктора никого не волнуют. Вышел на линию? Работай качественно!

Больная чудом выжила. Поэтому доктора Сушкевича под суд не отдали. Но с работы выгнали. За несоответствие. А ничего другого Виталий делать не умел. Хотя теперь со спокойной совестью он мог пойти продавцом в гастроном. Для этого особых познаний не требуется. Ну, а про весы, как их там регулировать, чтобы в накладе не остаться, старшие товарищи быстро объяснят. За определенную благодарность. Но что-то останавливало его каждый раз, когда он подходил к дверям магазинов и начинал читать объявления о вакансиях. В сфере торговли требовались все — от заведующих отделами до грузчиков. Даже удивительно было, что магазины при такой нехватке кадров все-таки работают. Виталий понимал, что если он устроится продавцом, придется долго и нудно выяснять отношения с родителями. Они знали о его неумирающей мечте и приходили от нее в ужас. Отец бегал по городским инстанциям, добиваясь восстановления сына на прежней работе. А мать пугала Виталия магазинными недостачами, которые покрываются за счет рядовых работников торговли. И еще одна проблема свалилась на Сушкевича.

В последнее время повадились к нему домой оперативные сотрудники заходить. Якобы обстоятельства дела выяснять. А сами: «Не угостите ли чайком? А бутербродика у вас не найдется — с утра во рту маковой росинки не было». Да еще на бар так многозначительно поглядывают. А дело-то выеденного яйца не стоит. Ну поизмывался какой-то дворовый мальчишка над Виталием. Новую кожаную куртку испортил намертво. Но Виталий даже заявление в милицию не стал писать. А если нет заявления, то и дела, вроде бы, нет. А они ходят и ходят, ходят и ходят, продовольственные запасы истощают. Сегодня сам начальник уголовного розыска пожаловал. Делать ему больше нечего, что ли? И вопросы какие-то совсем уж странные задает. Например, как Виталий к Бади Дерибасову относится. А он никак к Дерибасову не относится. Слышал о нем краем уха да краем глаза как-то в телевизоре видел. Не понравился ему тогда Бади, потому что ему вообще такие типы не нравятся.

— Вы чай будете? — печально поинтересовался он у майора, понимая, что тот не собирается по-быстрому сворачивать беседу.

— С удовольствием, — отозвался Мелешко, скосив глаза на бар.

«Ну до чего же они все одинаковые», — с тоской подумал Сушкевич, а вслух спросил:

— Виски, джин, коньяк?

— Если можно, — скромно кивнул Андрей. — Чуть-чуть коньяка.

Виталий подавил тяжелый вздох.

— Я не понимаю, — проговорил он, нажимая на кнопку электрического чайника. — Откуда такое внимание к моей скромной персоне? Я ведь никаких претензий к этому малолетнему преступнику не имею. У вас что, месячник какой-то проходит по отлову хулиганов?

— Что-то типа этого… — хмыкнул Андрей. — А почему вы думаете, что в вас стрелял малолетний преступник?

— А разве взрослому человеку может прийти в голову мысль стрелять в людей пульками? Да еще письма шпионские писать с ошибками.

О баре и чае Мелешко тотчас же забыл.

— Какие шпионские письма? — воскликнул он.

— Ну такие, как в фильмах про шпионов, — пожал Сушкевич рыхлыми плечами. — Вырезаются буковки из газетных заголовков, а затем на бумагу наклеиваются.

Мелешко сжал от злости челюсти. О письме он ни сном, ни духом не ведал.

— Где это письмо? — быстро заговорил он. — Вы его нашим сотрудникам показывали?

— Зачем? — недоуменно вопросил Виталий. — Я даже и не упоминал про него. И они не спрашивали… Это же чушь какая-то. Я его сразу выбросил. Буду я еще всякую гадость дома держать!

— Ну понятно… — протянул Андрей. — Действительно, чушь. А что в письме было — не помните?

— Да дрянь всякая, оскорбления… — скривился Сушкевич и вдруг истерически затопал ногами. — Гадость, гадость, гадость!

«Господи, — опешил Мелешко. — Бедные его соседи снизу. По-моему, этому доктору впору самому лечиться».

— Успокойтесь, пожалуйста, — ласково попросил он Виталия. — Я понимаю, что все это весьма неприятно. Но дело в том, что вы не единственная жертва этого преступника. И мы просто обязаны его остановить. Поэтому любая дополнительная информация о нем бесценна. Пожалуйста, Виталий Александрович, вспомните, что было в письме. Ну, попытайтесь абстрагироваться, что ли. Допустите, что оно было адресовано не вам.

— Мне! Мне оно было адресовано! — Сушкевич никак не хотел успокаиваться. — Эскулапу Сушкевичу. Нарушившему клятву Гиппократа. Никакое деяние не остается безнаказанным. Ты получишь то, что заслужил. Вот что там было написано. Или что-то в этом роде.

— Прошу прощения, — мягко проговорил Мелешко. — Письмо пришло до того, как в вас выстрелили или после?

— Какая разница? — выкрикнул бывший доктор. — Я не помню!

— Хорошо, — не стал настаивать Андрей. — А в каких словах автор письма допустил ошибки? В слове «эскулап» или в слове «Гиппократ»?

Сушкевич ошалело взглянул на майора, словно не понимая, чего тот от него хочет.

— Вы говорили, — терпеливо произнес Мелешко, — что там были грамматические ошибки.

— Да… — пробормотал доктор. — Кажется, были… Какие-то нелепые. Но не в слове «эскулап». Не помню я…

Виталий врал. Он прекрасно помнил, какую ошибку сделал автор письма. Он букву «а», вместо «о», написал. Но ему очень не хотелось говорить майору, что его не только эскулапом назвали, но и говнюком…

 

5

Команда, собранная Игнатом Корецким, была на удивление разношерстной. К шести утра в ангар, где должна была проходить тренировка, стали подтягиваться игроки с сонными лицами. Это было, пожалуй, единственное, что их объединяло. Мальчик лет пятнадцати, представившийся странным именем — Сега, толстый лысый мужчина явно пенсионного возраста — Артур Арнольдович, широкоплечий атлет, похожий больше на метателя молота, чем на пейнтболиста — Денис, полноватая женщина лет сорока — Лариса, сутулый долговязый, по всему, заучившийся парень, вероятно студент-старшекурсник — Николай. Плюс Саша с Аленой да сам Игнат.

«Этой командой мы будем выигрывать соревнования?» — чуть не сорвалось у Саши с языка. Но она себя сдержала. Пейнтбол для нее был таинственным видом спорта. Возможно, комплекция и возраст в нем никакой роли не играли.

Корецкий оглядел свое «войско», удрученно, как показалось Александре, вздохнул и негромко произнес:

— С минуты на минуту должны подъехать еще два игрока-мастера, тогда и начнем. Подберите пока себе маркеры. Новичкам напоминаю, что до начала тренировочного боя заглушки вынимать запрещается.

— Заглушки — это что? — шепотом поинтересовалась Алена.

— Штучки, которые дуло закрывают, — ответила Саша. — В прошлый раз ты явно обращала внимание на что-то другое, когда инструктор толкал речь.

— В его речи был явный переизбыток специальной информации, — сказала Алена ворчливо. — Тебе проще — ты хоть что-то знаешь об оружии. А я пистолета от револьвера не отличаю.

— Ну, хотя бы предполагаешь, что они различаются, — усмехнулась Саша.

— А вот и наши мастера! — торжественно провозгласил Корецкий. Саша даже вздрогнула от неожиданности — столько эмоций прозвучало в его голосе.

Игроки синхронно повернули головы к дверям. А затем у них так же синхронно стали опускаться нижние челюсти. Потому что в дверях появились две дамы весьма почтенного возраста. Походка «мастеров» была упругой и спортивной, осанка гордой, прически безупречно уложены в химической завивке, так же непогрешим был и умело нанесенный макияж. Но морщинки возле глаз и дряблая кожа все-таки выдавали возраст. Кто-то из игроков присвистнул.

— Теперь Большой кубок точно наш, — пробормотал, ни к кому не обращаясь, Денис.

— Хочу представить вам Екатерину Максимовну и Елизавету Петровну, — сухо проговорил Игнат, бросив взгляд-молнию в Дениса. — До недавнего времени они играли в команде «Белые волки», которая, как многие из вас знают, распалась полтора года назад. Я долго уговаривал их вернуться в спорт, и мне это удалось. Теперь Екатерина Максимовна и Елизавета Петровна будут играть в нашей команде.

Денис издал неопределенно хрюкающий звук. Сега не смог скрыть усмешки. Остальные стояли как вкопанные, не сводя со старушек изумленных глаз.

Корецкий предложил новоприбывшим выбрать оружие из того, которое было приготовлено для тренировки.

— Спасибо, Игнат, — с аристократическим достоинством кивнула Елизавета Петровна. — Но «Белые волки» на прощание подарили нам отличные маркеры. Настоящие «Шокеры» последней модели.

— О Боже, это же целое состояние! — не без зависти воскликнул Артур Арнольдович.

— Мы сами были удивлены и тронуты, — сказала Екатерина Максимовна. — Но президент «Белых волков» — широкой души человек. Жаль, что он утратил интерес к пейнтболу и занялся другим бизнесом.

«Прокол, — подумала Саша. — Все, кто занимается расследованием, разрабатывали действующие клубы. А сколько тех, которые перестали существовать? Надо будет потом поболтать с этими милыми старушенциями. О том, например, почему президент «Белых волков» утратил интерес к пейнтболу».

Началась тренировка. Корецкий предложил «пристрелять» оружие. Он попросил Алену и Николая изобразить «живые мишени», а всем остальным приказал продемонстрировать снайперские умения.

— Миленькая зарядка в шесть часов утра, — проворчала Алена, стараясь, чтобы ее услышал тренер.

Но Корецкий невозмутимо пропустил ее реплику мимо ушей. Алена и Николай заняли позиции и стали вполсилы перебегать от укрытия к укрытию. Остальные игроки вскинули маркеры, но стрелять начали только бывшие «белые волчицы». Остальные не могли отказать себе в удовольствии посмотреть, чего стоит игра старушек-мастеров. А посмотреть было на что. Алену подстрелили через полторы минуты с пятидесяти метров. Николай продержался на тридцать секунд дольше. Он был сражен красящим шариком с позиции шагов в семьдесят. После этого невозмутимый «поляк» взорвался.

— В чем дело, господа? — закричал он. — Вы хотите занять места в смотровом секторе? Почему никто не работает? И почему «мишени» двигаются с черепашьей скоростью?

— Утро… — пробормотал, оправдываясь Николай. — Зимнее утро… Низкое атмосферное давление и отсутствие солнца… В смысле энергии…

— Давление? Энергия? — теперь Корецкий меньше всего походил на невозмутимого поляка, скорее — на разъяренного грузина. — Екатерина Максимовна! Елизавета Петровна! Я могу вас попросить сыграть роль «мишеней»?

— Конечно, Игнат! — весело отозвались старушки чуть ли не хором. Надвинули защитные маски на лица, поправили наколенники и налокотники. И бодро побежали по ангару.

— Ух, ты… — задохнулся в восхищении Николай и вскинул маркер наизготовку.

В других игроках, видимо, тоже проснулся азарт. Если какие-то старушки вышибают мишени за полторы минуты, то неужто они — хуже? Одна лишь Саша стояла, опустив ствол своего оружия. В старушек она стрелять ни при каких обстоятельствах не могла. Видимо, все-таки не была создана для такой игры, где нужно было стрелять в людей. Бегали бабушки презабавно. Выскакивали из-за укрытий с ребяческим визгом, пригибались, перебегали семенящими старушечьими шажочками и даже осуществляли профессиональные пейнтбольные перекаты. Сначала весело было всем. Однако, когда стало понятно, что в старушек при всем их комизме ни при каких ухищрениях не попасть, игроки опечалились. И с отчаянным энтузиазмом стали растрачивать боезапас.

— Снайперам можно двигаться! — крикнул Корецкий, видя, что противостояние «мишеней» и «снайперов» слишком неравное.

Бегающая Елизавета Петровна напоминала медузу Горгону — такой уж она выбрала себе шлем: с множеством каких-то косичек и хвостиков. Кроме того, на макушке торчали три страусиных пера, выкрашенных в яркие цвета радуги. Саша смотрела, как завороженная, на эти перья, а потом ей почему-то захотелось их сбить со шлема старушки. «Я не буду стрелять в человека, — подумала она. — Я буду метить в «фенечку». Игнат говорил, что ствол маркера при выстреле обычно поднимается кверху. Возможность попадания в маску минимальна. Кроме того, на моем маркере установлен оптический прицел. Неужели при этих обстоятельствах можно промахнуться?»

Другие игроки давно уже подбирались к мишеням и находились вдалеке от Александры. Она, несмотря на разрешение Корецкого, двигаться не стала, а просто подняла ствол, изготовилась и выстрелила. В оптическом прицеле было видно, что пук перьев на шлеме «мастера» просто разлетелся. В пух и прах. «Если пользоваться оптическим прицелом и хорошим маркером, можно попасть туда, куда хочешь, — сделала вывод Саша. — Для этого не обязательно быть опытным пейнтболистом. Достаточно иметь приличное зрение. И чтобы руки не дрожали. Как это усложняет поиски! Только бы старушка не обиделась на то, что я испортила такую красоту». В каком-то непонятном возбуждении она поводила стволом из стороны в сторону, опустила его ниже, поймала в прицеле подошву Екатерины Максимовны, высовывавшейся из-за горки мешков с песком, и нажала на спусковой крючок.

Оптика показала, что и этот выстрел достиг цели — подошва окрасилась в нежно-розовый фосфоресцирующий цвет. В такой же, каким окрасили физиономию нерадивого врача «скорой помощи». «Это не какой-то супер-снайпер, — озабоченно подумала Саша. — Из маркера стрелять несложно. В конце концов, этот снайпер, возможно, имел своей целью больше жертв, чем поразил. Я сделала два выстрела и попала. Делая это второй раз в жизни. Преступник может не иметь никакого отношения к пейнтболу. Вполне вероятно, что он просто купил маркер, пристрелялся и начал свою экстравагантную охоту. Зря мы здесь теряем время. Но как сказать Корецкому, что мы не собираемся участвовать в соревнованиях?»

Раздался пронзительный свисток. Корецкий остановил игру. Саша посмотрела на часы. С момента, как старушки вышли на старт в качестве «мишеней», прошло три с половиной минуты.

— Неплохой результат, — довольно произнес Корецкий, когда игроки собрались возле него. — Екатерина Максимовна, Елизавета Петровна, три с половиной минуты — отличное время для вашей роли.

— Позвольте, уважаемый Игнат, — слегка обиженно проговорила Елизавета Петровна. — Но разве меня задели снайперы?

— Увы, Лизанька, — воскликнула ее подруга. — Твой головной убор безнадежно испорчен.

Елизавета Петровна выронила маркер и схватилась двумя руками за свой шлем.

— Что с ним?

— Перышки, Лиза, — вздохнула Екатерина Максимовна. — Придется заказывать в Австралии у сестры новые.

Елизавета Петровна прищурила глаза и возбужденно оглядела присутствующих.

— Правильно ли я понимаю, Игнат, что кому-то удалось выстрелить прицельно?

— Лиза, от перьев не осталось ни черта! — рассмеялась ее подруга. — Кому-то, похоже, они мозолили глаз.

— Неплохо, — фыркнула «Лиза». — С этим снайпером я готова работать в одной команде.

— Я прошу прощения, — смущенно пробормотала Александра. Ей было ужасно неудобно, что она лишила старушку ее украшения. — Они были такие яркие… Такая мишень, понимаете…

— Вот именно! — неожиданно вскричала Елизавета Петровна. — Для этого я туда их и посадила. Конечно, мишень! И только человек, далекий от снайперской хватки мог этого не увидеть. Я бегала с этими перьями шесть лет. Если бы это было не так неудобно, я бы с удовольствием воткнула в свой шлем настоящую мишень. Простите, барышня. Нас не представили, но я готова высказать вам свое восхищение.

— Александра Барсукова… — упавшим голосом проговорила Саша. Она искренне жалела, что вообще стреляла только что из маркера. Бабушки были ей симпатичны, а она взяла и одним махом, походя и совершенно случайно разрушила их «непотопляемое» совершенство.

— Барсукова? Александра? — в два голоса воскликнули старушки-мастера. — Мы ваши передачи смотрим. Очень приятно!

— А мне очень неприятно, — вздохнула Саша. — Не то, что вы мои передачи смотрите, а то, что я так… с вашим убором. Не знаю, что на меня нашло. Прошу прощения, Елизавета Петровна.

— Что за вздор! — возмутилась Елизавета Петровна. — Это игра. И вы были на высоте. А кто попал в нашу неуязвимую Катюшу, Игнат? Похоже, у вас, действительно, неплохая команда. Мы в ней остаемся однозначно, да, Катенька?

— Да, Игнат, кто попал в мою ахиллесову пяту? — рассмеялась Екатерина Максимовна, демонстрируя всем желающим окрашенную в розовый цвет кроссовку.

Саше захотелось исчезнуть. Действительно, что на нее нашло? Так обидеть пожилых дам!

— В этом туре игры действовал только один снайпер, — сердито ответил Корецкий. — Поэтому я даже не знаю, стоит ли продолжать тренировки в таком составе. Я еще могу понять новичков. Но, Сега, Артур Арнольдович, Денис, что с вами? Вы еще не проснулись? А вас, Александра Николаевна, в будущем я хотел бы поставить на третий номер в пятерке. У вас удивительная выдержка и грамотный подход к ситуации.

— Снова Александра? — Екатерина Максимовна захлопала в ладоши от восторга. — Сашенька, вы молодец! Нас с Лизанькой три года никто не мог замарать.

— Имеется в виду, в игре, — уточнила Елизавета Петровна. — В обычной жизни нас все время пачкают. Например, в слякоть — автомобилисты.

— Вы давно играете в пейнтбол? — спросила Екатерина Максимовна.

— Практически второй раз, — сказала Саша грустно.

— В таком случае, вы прирожденный снайпер, — вынесла ей приговор Екатерина Максимовна. — С таким игроком мы сварим кашу, Игнат.

— Трех игроков для команды недостаточно, — проворчал Корецкий. — Я прошу перезарядить фидеры шариками другого цвета. И разделимся на команды. Так и быть — даю вам еще один шанс проснуться…

 

6

Наблюдая за своими коллегами по команде в игре и в перерывах, Саша все больше утверждалась в мысли, что идеальный образ спортсмена-пейнтболиста, нарисованный Игнатом Корецким, подходит только к нему. Остальные члены команды вели себя, как дети, увлеченные игрой «в войну». Даже пожилые дамы позволяли себе, презрев тактику и стратегию, совершать авантюрные действия. К ее удивлению, ни один из игроков, кроме Корецкого, не видел общей картины боя. Играли кто во что горазд. А в перерывах хвастались «подвигами», которые, по мнению Александры, были откровенными ошибками в общей картине игры. Игнат был недоволен тренировкой, но, кажется, этого никто не замечал. И для мальчика Сеги, и для пенсионера Артура Арнольдовича, и для крепыша Дениса, да и для всех остальных все происходящее было веселым, безответственным развлечением.

«Скоро все выяснится, — думала Саша. — Сотрудники агентства «Гоголь» и оперативники в ближайшие четверг и пятницу проследят за всеми подозреваемыми. Папа склоняется к мысли, что преступник — мальчик Сега, Сергей Васильев. Однако он не так уж и хорошо стреляет. И слишком горяч. А «ночной снайпер» по всем признакам никогда не теряет головы. Иначе давно бы уже дал маху и был бы пойман самими жертвами. Второй подозреваемый — Денис, может быть, и хорошо руководит своим хозяйством в поселке. Но в игре он не надеется на партнеров, пытается все делать сам, торопится и поэтому подставляет себя под удар. Трудно представить, что всю неделю он готовит очередное преступление, рассчитывая время, выбирая удобную позицию, следя за расписанием жертвы. Он горяч, как Сега, нетерпелив, как многие женщины в команде. Артур Арнольдович очень неповоротлив и стреляет слабенько, даже из статической позиции. Если уж кого-то и подозревать, так это Корецкого. Он никогда не промахивается, легко двигается, хладнокровен и терпелив. Если бы не его „кодекс чести“, я стала бы следить за ним»…

 

7

В конце рабочего дня к Андрею Мелешко пришла Марина Ивановна — учительница школы, руководимой Илоной Олеговной Майской. Вид ее говорил о том, что она чрезвычайно взволнована.

— Андрей Евгеньевич, я пришла к вам, чтобы узнать, как продвигается расследование по делу снайпера. — Заговорила она возбужденно.

— Работаем, Марина Ивановна, — ответил Андрей обычной в таких случаях дежурной фразой.

— Мой вопрос вызван не праздным любопытством, — заявила она. — Если преступника в ближайшее время не найдут, нашу школу ожидают большие перемены. Совсем не лучшего свойства. Вы просто представить себе не можете, что у нас сейчас творится.

— Илона Олеговна сама ведет следствие? — улыбнулся Мелешко.

— Так она это называет, — сказала Марина Ивановна. — Но по существу, то, что она творит, не поддается никаким определениям. Она обвиняет в случившемся и учеников, и учителей, и родителей. Ей кажется, что в школе зреет заговор против нее. Это просто… мания какая-то. Сотрудникам милиции, которые занимаются этим делом, она не доверяет — считает, что те отлынивают от работы. Она уволила двух учителей, которых подозревала в том, что те покрывают детей. Каждое утро проводятся настоящие обыски учащихся. Проверяются сумки, портфели, одежда. В таких условиях ребята не могут нормально учиться, а педагоги — преподавать. Младших Обрезковых — главных ее подозреваемых — она просто затерроризировала. Они перестали ходить в школу. И можно догадаться, где они теперь проводят время. На улице! Потому что дома у них не лучшая атмосфера. Школа для них была единственным местом, где они чувствовали себя более или менее комфортно. Андрей Евгеньевич, я вас прошу!.. Объясните ей, что наши дети не виноваты. И тем более не виноваты учителя и родители. Ведь у вас наверняка есть какие-то версии.

— Марина Ивановна, — вздохнул Мелешко. — Я почти уверен, что ни учащиеся вашей школы, ни тем более учителя, к преступлению не имеют никакого отношения. Но я не уверен, что смогу успокоить Майскую. Может быть, вам следует собрать педагогический совет и откровенно поговорить с ней? Объяснить, что ее действия не способствуют успешному процессу обучения, ну или что-то в этом роде… Иногда коллектив может на многое повлиять. Сходите, в конце концов, в РУНО.

— РУНО за Майскую горой, — покачала головой Марина Ивановна. — А коллектив… Коллектив еще не готов противостоять директору. И знаете, что самое страшное? И среди детей, и среди взрослых гуляют идеи о том, что неплохо бы повторить ту дурацкую акцию. Я просто не знаю, что делать! Мне кажется, что в один прекрасный день дети станут громить кабинеты. Кто бы мог подумать, что чей-то идиотский поступок может вызвать такие последствия!

— Я позвоню Майской, — сказал Мелешко. — Скажу, что следствие располагает сведениями о том, что ваши учащиеся ни при чем. Но не думаю, что после этого вам будет легче. Дело не в глупом выстреле. Проблема заключена в самой Майской.

— Да-да… — Марина Ивановна быстро закивала. — Я понимаю. Но ваши слова смогут хоть немного ее успокоить. В противном случае, страшно подумать, что произойдет!

«Интересно, думал ли горе-снайпер, что его шалости вызовут цепную реакцию? Что будут страдать не только жертвы, но и окружающие их люди? — размышлял Мелешко после ухода учительницы. — И как в этом случае квалифицировать его деяния? Только ли как мелкое хулиганство?»