По правилам игры я мог, не стесняясь, выражать свои чувства. Будь что будет, ведь мы все равно расстанемся. Оставалось восемь дней.

Со дня нашей помолвки с Микелой у меня появилась привычка писать ей короткие записки. Я оставлял их в ее сумочке, в карманах жакета или в карманах брюк Я подкладывал свои листочки ей в бумажник, приклеивал к экрану ноутбука — открыв его, она могла видеть мою записку перед собой. Я наслаждался возможностью свободно выражать свои чувства.

Утром Микела оставила мне ключи; мы договорились, что я приготовлю ужин и мы не пойдем в ресторан. Я пошел за продуктами в магазин на углу Бродвея и Принс-стрит. Мне пришлось постоянно одергивать себя, потому что, когда я иду за продуктами, у меня возникает желание скупить все, что лежит на прилавках; рыбу и мясо, фрукты и овощи и даже кухонную утварь. Я взял только то, что нужно было для ужина, букет цветов и бутылку вина. Потом я зашел в другой отдел и купил несмываемый фломастер. А разве бывает смываемый? Ладно, проехали…

Потом я вернулся домой. Перед тем как открыть дверь, я обратил внимание на забавную надпись на коврике у соседних дверей. Вместо привычного «Добро пожаловать» там было написано «О, нет! Опять ты».

Оставив покупки дома, я снова вышел на улицу погулять по городу. До Нью-Йорка я давно уже не бродил в одиночестве по незнакомому городу. Когда я был моложе, такое случалось часто. В первый раз — в Лондоне, после того как я сдал все экзамены. Я хотел как можно лучше выучить английский язык — знаний, полученных в школе, мне явно недоставало. Поэтому я поехал в Лондон. Для меня это был первый опыт жизни за границей. Я должен был все делать сам. Помню, мне было немного страшно, но в то же время я впервые испытал чувство, которое ранее мне было незнакомо: пьянящее чувство свободы. Это было что-то вроде личного вызова, от меня требовалось повернуться лицом к незнакомому миру, и я чувствовал, что в конце этого испытания меня ждет нечто важное, какая-то грань, через которую я должен буду переступить, и это должно было сделать меня мужчиной. В конце концов, я становился совершеннолетним, и я обязан что-то сделать.

Есть индийская поговорка, которая гласит: «Нет никакого достоинства в том, что ты в чем-то превосходит… другого. Настоящее достоинство в том, что ты становишься лучше, чем был раньше». Вот, кстати, основная причина, по которой я оказался в Нью-Йорке.

А та поездка в Лондон была одной из самых важных вех в моей жизни. Самолет приземлился в Хитроу в полдень, после вынужденной посадки в Швейцарии из-за неполадок с двигателем. Сейчас, когда я вспоминаю об этом, я думаю, что именно этот случай вызвал во мне страх перед полетами. В общем, я прилетел в Лондон в полдень, а уже к четырем часам дня нашел работу мойщиком посуды в ресторане у Ливерпульского вокзала. Прилетел я в пятницу. На работу надо было выходить в понедельник. У меня оказалось почти три свободных дня.

Преодолевать первые трудности мне помогали внутренняя собранность и энтузиазм, но немного погодя на меня навалилась тоска. Каждый день я плакал, плакал, но не хотел возвращаться домой. Я чувствовал себя одиноким, затерянным в мире, который не замечал меня и, казалось, отталкивал от себя. С детских лет я привык ощущать себя человеком, который приглашения оказался на чужом празднике. В Лондоне это же ощущение вызвало у меня желание отвоевать, наконец, для себя жизненное пространства. Я хотел, чтобы окружающий мир стал моим. В те дни мне было плохо, потому что, когда мои школьные товарищи там, в Италии, преспокойно отдыхали на море, абсолютно уверенные в том, что в будущем их ждет только удача, я чувствовал себя всеми покинутым и на будущее у меня были совсем другие взгляды… Я то и дело спрашивал себя: зачем я принял такое глупое решение, прилетев в Лондон, за что я наказываю себя, когда мне следовало бы наслаждаться жизнью, как другие. «Брось ты все, возвращайся домой, поедешь к друзьям, на море!» — мне часто слышалось такое. Голоса сирен, заманивавших Одиссея… И только потом я понял, какую огромную ценность приобретает для нас умение преодолевать трудности, как важно в жизни умение решать поставленные перед собой задачи.

Когда я звонил маме, я говорил ей, что у меня все в порядке, просил ее не беспокоиться, а потом набирал номер бабушки и, с трудом сдерживая слезы, признавался ей, что мне не сладко. Тогда она начинала умолять меня вернуться дамой. После ее слов я не выдерживал и пускался в слезы, и бабушка все повторяла в трубку мое имя: «Джакомо… Джакомо… Джакомо… Ну, не надо… не надо…» Я прекращал плакать и говорил ей, что люблю ее, тогда плакать начинала она.

У меня все время появлялась улыбка, когда бабушка благодарила меня за то, что я позвонил ей: «Спасибо за то, что позвонил…»

Желаю тебе крепкого здоровья, бабушка!

Из своей тоскливой жизни в Лондоне я отчетливо помню один день. Был июль, лил дождь. Я шел под дождем и плакал. Я проклинал Лондон за бесконечные дожди, за трудно дающийся мне язык, за то, что его жители не обращают на меня внимания, за то, что они, услышав мой акцент, смеются прямо мне в лицо и говорят, что не понимают меня. Я вышел к перекрестку, весь во власти этих переживаний, и, прежде чем пересечь улицу, посмотрел, нет ли приближающихся машин. Но посмотрел я налево, как привык в своем городе. Машин не было видно, и я сделал первые два шага. Справа, в нескольких сантиметрах от меня, резко затормозив, остановилось такси. Я в испуге отскочил назад. Водитель обругал меня, потом тронулся дальше. Я стоял у края тротуара, меня трясло, по щекам текли слезы. Минут двадцать я неподвижно стоял под дождем и плакал. Потом я вернулся в свою комнатушку и залез в постель. Проснулся я только на другой день.

Я снимал комнату в квартире, где кроме меня жили и другие постояльцы. Я все время сидел в своей комнате, выбирался из нее только в туалет.

Мне не хотелось просить денег у мамы, поэтому я устраивал свою жизнь так, чтобы тратить как можно меньше. Днем я старался поесть на работе. Воровал кусочки, когда заходил в кладовку. Так делал и другой парень, африканец Дуке, который работал вместе со мной. Когда ему удавалось утащить кусок сыра для бутерброда, он брал и на мою долю и прятал сыр за упаковкой молока.

Дружба с Дуке поддержала меня, помогла пережить первые трудности. Постепенно моя жизнь стала налаживаться. Я начал говорить и понимать по-английски. Потом появилась Келли. Она работала официанткой в ресторане, где я мыл посуду. Келли была голубоглазой блондинкой, но она не была похожа на англичанку. Периода ухаживаний у нас не было — я не заигрывал с ней, она со мной не кокетничала. Однажды Келли пригласила меня на вечеринку. Я пошел, и в конце вечера мы стали целоваться, а потом переспали и не расставались весь месяц, вплоть до моего возвращения в Италию.

Не знаю, может быть, причиной стало мое плохое знание языка, но я даже не заметил, как мы оказались вместе. Это произошло самым естественным образом, как будто нас что-то толкнуло в объятия друг друга. Вечеринка проходила на открытом воздухе. На огромном, во всю стену дома, полотнище проецировали психоделические изображения. Еще в самом начале вечера Келли дала мне таблетку. Я впервые попробовал это. После вечеринки, которая закончилась уже под утро, мы пошли к ней домой, и я остался у нее ночевать. Кровать, стоявшая у стены в ее комнате, оказалась слишком узкой, тогда мы расстелили одеяло и устроились спать на полу в другой комнате, рядом с диваном. Тем не менее я хорошо выспался, видно здорово устал… Я и сегодня не знаю, что за таблетку она мне дала. Помню только, в тот вечер я всех любил. Я любил весь мир, я был готов без конца обнимать земной шар, мне хотелось так крепко сжимать его в своих объятиях, что на животе у меня, наверное, остался бы след от экватора.

Мне никогда не забыть, как мы кувыркались на полу на одеяле. На работе мы никому ничего не рассказывали, поэтому в рабочее время лишь незаметно переглядывались и обменивались только нам понятными словами. Однажды, когда мне пришлось чистить картошку, я придал картофелине форму сердца. Келли смеялась. Английские женщины не привыкли к итальянской романтике. Для нас это выгодно.

Самым странным в наших отношениях было то, что пора ухаживаний началась после того, как все уже свершилось. Понимаю, что это странно, но это было прекрасно. Келли постоянно улыбалась мне, а я, в окружении грязных кастрюль и немытых тарелок, с каждым днем все сильнее влюблялся в нее.

Тогда еще не было электронной почты, сначала мы переписывались по старинке, но через несколько месяцев после возвращения в Италию я потерял всякую связь с ней. Знаю, она переехала в Австралию… Прошло много лет, и я уже с трудом могу вспомнить ее лицо, но, когда я думаю о ней, мое сердце наполняет светлая печаль. И я хотел бы встретиться с ней, хотя, возможно, мы даже не узнаем друг друга.

Келли водила меня на кладбище, где мы усаживались на скамейку и разговаривали, как будто дело происходило в обычном парке. Она говорила, что это одно из ее любимых мест в Лондоне. В первое время эти посещения кладбища мне казались дикими, но потом я ощутил волшебную притягательность этого места. Каждый раз, когда я приезжаю в Лондон, я выбираюсь побродить по этому кладбищу. Благодаря Келли, моя бабушка перестала плакать, поговорив со мной по телефону.

После Лондона я часто стал ездить один, мне не нужна была компания. Как правило, уезжал я на два месяца. Летние каникулы я проводил за границей, искал там работу и угол для ночлега. Я побывал в Париже, Берлине, Мадриде, Праге… Меня подстегивала жажда приключений, стражи тоска, терзавшие в Лондоне, исчезли, Я учился, а летом искал себе работу. Иногда я подрабатывал и зимой, чтобы не быть матери в тягость. Я приезжал в незнакомый город, о котором почти ничего не знал, меня переполняло любопытство, мне было интересно встречаться с новыми людьми. Собираясь куда-то, я представлял дом, в котором мне предстояло жить, воображал девушку, с которой я буду заниматься любовью. Такая девушка всегда находилась. Когда путешествуешь один, переспать с кем-то не проблема. Сама жизнь стала моей любимой книгой, дюйм лучшим кино, моим приключением, о котором можно долго рассказывать. Жизнь — это самый сильный в мире наркотик.

Каждый раз перед отъездом я звал своих знакомых приехать ко мне, потому что думал: с ними мне будет веселее. Вначале, пока я не успел обзавестись новыми знакомствами, я звонил домой почти каждый день. Я, как воздушный змей, был привязан к привычной для меня обстановке. Но, как только у меня появлялись знакомые и я начинал понимать язык, моя жизнь становилась другой, новой, никак не связанной с тем, чем я жил в Италии. И мне больше не хотелось, чтобы кто-то навещал меня. Бывало, конечно, что ко мне приезжали друзья, но я начинал радоваться, когда они собирались в обратный путь. Присутствие друзей вынуждало меня окунаться в ту жизнь, из которой я выныривал для короткой передышки. Впоследствии я уже никому не говорил о своих планах. В основном из-за того, что обсуждение будущей поездки с кем бы то ни было настолько воспаляло мое воображение, что исчезал эффект новизны. Мне казалось, будто я уже побывал в том месте, куда только собирался, и это мне не нравилось. Во времена своей молодости я жил будущими эмоциями, и настоящее для меня становилось прошлым. Можно сказать, что я с опозданием приходил на встречу с самим собой…

Домой я вернулся к семи часам вечера. У меня еще оставалось время, чтобы приготовить ужин: Микела звонила и сказала, что задержится на работе. Когда а пришла, я поставил на огонь воду для пасты. Соус был почти готов. Меню я составил после телефонного говора с Сильвией. Мне хотелось выяснить ее мнение, и она посоветовала приготовить простой ужин, выпендрежа. Помимо пасты я приготовил пинцимонио и брускетто с помидорами и базиликом. Бутылку вина я откупорил заранее, потому что вино этого сорта должно подышать.

Немного вина мы выпили сразу, закусывая брускетто. Отличный аперитив: помидоры, базилик и поцелуи с привкусом вина. На кухне, на полке рядом с окном, стояла ваза с цветами, которые я купил утром. Также я зажег несколько свечей, которые мне удалось найти у Микелы. Из окна кухни был виден дом напротив. Обычный нью-йоркский дом из красного кирпича с противопожарными лестницами на фасаде, совсем как в кино.

Из колонок лилась музыка, специально подобранная для нашего вечера, диски я купил днем в магазине. Казалось, во всем мире остались только мы. Все было прекрасно. Микела прилегла на диван Она вернулась с работы усталой. Отпивая немного из бокала, я прикасался к ее губам и смачивал их вином. Потом немного помассировал ей ноги. Чуть позже Микеле захотелось принять душ. В душ она ушла одна — у меня еще были дела на кухне. На кухню она вернулась в легком платье, удобном и очень завлекательном. Стоило только спустить бретельки с плеч, как платье упало бы к ее ногам. Я не мог дождаться этого мгновения.

Протянув ей на пробу соус в деревянной ложке, я поцеловал ее. Мне хотелось ощущать на ее губах вкус всего, что нас окружало.

— Знаешь, о чем я тоскую, чего мне не хватает здесь из того, что было в моем доме в Италии?

— О чем?

— О ванне. Как видишь, здесь только душ. Я обычно возвращалась с работы и, прежде чем сесть ужинать, принимала ванну. Это была моя многолетняя привычка. — Микела повертела в руках бокал с витом. — Какая красивая музыка. Это ты принес диски? У меня нет таких записей.

— Я не спросил, может, ты хочешь поставить свои?

— Нет. Мне нравится слушать музыку, которую я раньше не слышала. По этой причине я люблю слушать музыку в гостях. Вот только сегодня я у себя дома, а музыка новая… Кто это?

— Эго Сэм Кук. А дальше будут Джон Колтрейн, Майлз Дэвис, Рей Чарльз, Бонни Рэйтт, Стэн Гетц, Джеймс Элмор и Дейв Брубек.

— О, я запомню тебя как жениха, с которым слушала классную музыку.

— Будь у меня право выбора, я бы предпочел амплуа классного любовника. Запомни: я спелеолог, всю жизнь изучаю пещеры.

— Ну что же… посмотрим, на это место высокая конкуренция.

— Уж постараюсь, милая. А какой ты хочешь остаться в воспоминаниях?

— Женщиной, с которой ты казался себе самым лучшим из парней. Или же самой сексуальной женщиной из всех…

— Ты выбрала верный путь, но и на нем ты столкнешься с конкуренцией.

— Как ты чувствуешь себя в роли моего жениха?

— Сейчас хорошо.

— По-моему, не только помолвку, но и брак надо заключать на определенный срок.

— И возобновлять каждые девять дней?

— Нет, девяти дней мало. Для брака нужны годы, не знаю, ну, например, пять лет. Эго как контракт на определенный срок. После пяти лет, если супруги любят друг друга и все их устраивает, брак возобновляется, если нет, то они расстаются. Тогда муж и жена будут внимательней относиться друг к другу.

В тот вечер я спросил у нее, что ей нравится во мне. И узнал, что ей приятны многие мои черты.

— Мне нравится, что ты ласковый. Что ты не скрываешь этого, не притворяешься жестким, а остаешься честным, искренним. Хотя, может быть, еще рано говорить об этом. Потом ты романтик, пусть ты и говоришь, что у тебя было много любовных приключений и мало романов.

— Так получилось…

— Мне с самого начала понравилось, как ты смотрел на меня в трамвае. Мне казалось, что твой взгляд ласкает меня, он никогда не давил, не вызывал раздражения. Ты же читал мой дневник. Еще мне понравилось, как ты разговаривал со мной в баре при нашей первой встрече, как ты сказал, что тебе жалко, что я уезжаю. Мне понравились твои глаза, твой интерес ко мне. Мне нравится, как ты жестикулируешь, мне приятно следить за твоими руками, когда ты разговариваешь. У тебя очень сексуальные руки. Мне нравится твоя шея, форма твоей головы, твои губы. И еще зубы. От тебя веет свежестью, как от свежевыстиранного белья.

Я молчал и думал о том, что мне нравится в ней. Не считая того, что я уже определил для себя, о чем догадался с самого начала; с этой женщиной я почувствую себя другим человеком, с ней я стану тем, кем хотел в тот момент моей жизни. Но я не сказал ей об этом.

— О чем ты думаешь? — спросила она.

— Пытаюсь расставить по местам женщин, которых встречал в жизни.

— Назови мне ту, из-за которой ты страдал сильнее всего.

— Камилла? Да нет, скорее Лаура. А теперь ты.

— Аттилио. Он изменил мне с лучшей подругой…

— Давай оставим эту категорию. Возьмем другую. Моника — самая красивая попка и кошачья грация в постели.

— Кто, черт возьми, эта Моника? По части попки, пожалуй, у меня нет шансов, насчет второго не знаю. Мой ход. Паоло — первое место в номинации «А я тебе так верил…».

— Сильвия — безусловный победитель в категории «Останемся друзьями». Лаура, в силу обстоятельств, вне конкуренции в номинации «Это случилось впервые».

— Ты о ней уже говорил, она проходила у тебя под рубрикой «Страдания». Или это другая Лаура?

— Та же. Нам было всего по пятнадцать лет.

— С Камиллой ты тоже страдал?

— Страдал, но уже взрослым.

— Все ясно… А у меня в номинации «Это случилось впервые» значится Веронелло.

— Веронелло? Что за имя?! Как можно трахаться с парнем, которого зовут Веронелло? К тому же в первый раз.

— Это составное имя, в честь бабушки и дедушки: Вероника и Антонелло. Вообще-то, я уже забыла.

— Давай дадим ему приз в категории «Нелепые имена».

— Да, имечко еще то… Но были и похлеще.

— Ты меня пугаешь, Микела…

— Был у меня один ухажер, еще в школе… Но мы не спали…

— Послушай, мне не терпится узнать, как же его звали!

— Амарильдо.

— Ух ты… Да ты надо мной издеваешься. Как, черт возьми, можно дать сыну такое имя, Амарильдо?

— Я тебе клянусь, Амарильдо Коччи, группа «Е».

— Амарильдо… Веронелло… А знаешь, в этом что-то есть. Твоих парней можно приглашать в качестве специальных гостей на дискотеки. «Дамы и господа! Сегодня у нас в гостях Веронелло и Амарильдо! Поаплодируем им!»

Микела засмеялась.

— Ну а ты, верно, хочешь победить в номинации «Лучший секс»?

— Ты угадала.

— Пока ты на первом месте по предварительным ласкам и поцелуям Ты доволен?

— Значит, кто-то меня опередил… Кого же я должен обойти, чтобы стать абсолютным победителем?

— Тебе… тебе надо опередить Веронику.

— Бабушку Веронелло?

— Нет, другую. Но об этом я тебе не стану рассказывать.

— Как это не станешь рассказывать?!

— Ладно, перестань, я пошутила… Вкусная получилась паста. Итак, ты удостоен лаврового венка в номинациях «Музыка», «Кухня» и «Предварительные ласки».

— Ну… и это неплохо. Теперь моя очередь раздавать награды. Тебе нет равных в категориях «Не знаю, что ты со мной делаешь, но мне хорошо», «Ужасно сексуальная женщина» и… «Уютный дом».

— Иди ты куда подальше со своим уютным домом, я в эту категорию не хочу. Но, если тебе понравилось, можешь пожить здесь, тем более я часто летаю в Бостон и квартира пустует.

— Спасибо, ты меня приглашаешь, потому что уезжаешь?

— Конечно, а иначе тебя разве вынесешь?

— Иди к черту!

— Зато будешь знать, как включать меня в номинацию «Уютный дом».

— Ты часто летаешь на самолетах?

— Так получается. Сейчас у нас в компании перестановки, а головной офис находится в Бостоне. Бесконечные совещания, такая морока!

— Может быть, они и меня возьмут?

— Я понимаю, что ты шутишь, но с твоим знанием английского в моем отделе будет совсем не трудно найти для тебя местечко.

— Если бы не знать, что через несколько дней мы расстанемся, я бы подумал. Но только в Бостон каждую неделю я летать не буду. Мне не нравится летать на самолетах.

— Ты боишься летать?

— Я боюсь умереть в полете. До какого-то времени я боялся смерти, теперь все стало немного иначе Дело в том, что я не боюсь смерти, но она Меня страшно раздражает. Меня раздражает, что настанет день, когда меня не будет. И мне неприятно уходить из этого мира. Но это не страх, это просто досада. Смерть — это офигенная дикость. Я жизнь готов отдать, лишь бы не умереть.

— Я один раз думала, что умираю. Смерть была совсем близко от меня.

— Дорожное происшествие?

— Нет, со мной случилась какая-то странная вещь. Утром, тогда мы еще жили с Паоло, я проснулась и не могла подняться с постели. Представляешь, я не могила держаться на ногах. Казалось, что у меня отнялись все мышцы. Неделю я пролежала в больнице. Врачи не могли понять, в чем дело. Мне сделали кучу анализов, но безрезультатно. Как-то ночью я почти перестала дышать и подумала, что умираю. Да нет, я была уверена в этом. Я вызвала врачей, они дали успокоительное. А утром у меня неожиданно пропал страх. Я чувствовала, что готова к смерти. Мною овладело какое-то странное ощущение… Не знаю, как объяснить… Я лежала в постели и думала, что умираю, но мне не было страшно. Потом я выздоровела. Но то ощущение покроя, которое я испытала в те дни, я не забуду никогда. Самое интересное — никто так и не понял, что со мной было.

Мне все больше нравилась моя подружка, и мне правилось то, что она рассказывала. Было удивительно хорошо сидеть рядом с ней и слушать ее. То, что испытывал с ней, казалось мне совершенно незнакомым.