На следующее утро, а было уже около восьми часов, я еще спал. Мне снился нелепый сон: я пришел на ужин в дом подруги моего отца, с нами была и их дочь Элена. Мы сидели молча. Отец открыл морозильник, вытащил оттуда миску и отколол немного замороженного супа минестроне. Потом переложил кусок в небольшую кастрюльку. Движения его были замедленными, словно он держал в руках драгоценный хрусталь. Отец разогрел суп и налил мне небольшую порцию, сказав, что его перед смертью приготовил Пьер Паоло Пазолини. «Когда мы услышали сообщение о том, что его убили, мы заморозили минестроне. Эго последнее, что он сделал перед смертью, он сам его приготовил». Когда я поднес ко рту первую ложку, то помню, что суп мне очень понравился, но мне еще хотелось плакать. «Он вкусный… но только мне плакать хочется». — «Это нормально, потому что…»
Дзииииинь!
Неожиданно я проснулся от телефонного звонка.
— Алло…
— Это Сильвия.
— А сколько времени?
— У нас сейчас два часа дня, значит, у вас, думаю, восемь утра.
— Восемь… ты с ума сошла.
— Мне надо с тобой поговорить.
— Что такое?
Я никак не мог проснуться, поэтому издавал какие-то нечленораздельные звуки.
— Сегодня положили в больницу твою бабушку.
Я мгновенно очнулся.
— Что с ней? Что-то серьезное?
— Я не знаю. Мне позвонила твоя мать и попросила предупредить тебя. Сама она не могла дозвониться, у тебя телефон был выключен. Разве ты не дал ей свой новый номер?
— Я забыл об этом.
— Позвони ей… Мы с тобой поговорим позже.
Я сел в постели, потер лицо и набрал номер мамы.
— Что случилось?
— Бабушка почувствовала себя плохо. Мы ее отвезли в больницу. Врачи говорят, что она может поправиться, как это уже было раньше, а может, и нет. Знаешь, в ее возрасте каждая минута грозит стать роковой…
Я не знал, что ответить. Сам предмет разговора был непростой, да к тому же разговаривал я с матерью.
— Джакомо, ты можешь и не возвращаться, поступай как знаешь, только я хотела, чтобы ты был в курсе…
— Хорошо, я перезвоню. — Я нажал на кнопку отбоя.
Кошмарное утро… Бабушка в больнице, мать хочет, чтобы я вернулся, но вместо этого говорит то, что говорит.
На часах было восемь утра. Мой самолет вылетал вечером следующего дня. И я действительно не знал, что мне делать. Уехать раньше? Подождать до завтра? Один или два дня ничего не меняют. «Знаешь, в ее возрасте каждая минута грозит стать роковой…» Что за дерьмовая фраза! Но мать права. Если бы речь шла о неделе, я бы все бросил и уехал, но когда остается один день…
Я поднялся. Я не мог успокоиться. Первое, что надо было сделать, это узнать, есть ли свободные места на вечерний рейс. Оставались два места. В агентстве сказали, что, доплатив пятьдесят долларов, я могу поменять рейс. В девять я позвонил Микеле и объяснил ей ситуацию. Она посоветовала поменять билет и лететь в тот же день. Но я все еще не мог решить, что мне делать. До конца нашей игры оставался всего лишь день… Наконец я позвонил в агентство и поменял билет. Микела тем временем приехала ко мне в гостиницу.
В моей душе полыхали смешанные чувства. Я не мог понять, что меня тревожило сильнее: то ли умирающая бабушка, то ли скорая разлука с Микелой — на день раньше срока Я не был готов к этому. Возможно, я не буду готов к этому и на следующий день, но серьезно обдумать свое положение я пока не успел.
Мы спустились вниз, заказали кофе. Потам вышли побродить по городу и присели на скамейку у океана.
За прошедшие дни мы о многом переговорили. Но в ту минуту, когда нам, как никогда, требовалось выговориться до конца, мы сидели, не проронив ни слова. Сидели и угрюмо смотрели на горизонт, где океан сливался с небом. Мы приблизились к концу, к пробуждению от сна, к окончанию сказки. Еще мгновение — и туфелька слетит… Мы оба знали, что обязаны соблюдать установленные правила. Если мы не разорвем наши отношения, если мы будем изредка встречаться друг с другом, исчезнет сам смысл нашей игры, все испортится, превратится в банальность. Кажется, об этом мы и думали в ту минуту.
Микела, прервав молчание, сказала:
— Джакомо, со мной такое случилось впервые… С тобой я могла выражать самые потаенные движения своей души, не опасаясь, что ты меня поймешь неправильно. Мне не надо было объяснять или оправдывать свои чувства, слова, поступки, жесты. Сюда, на это место, мы пришли вместе. Теперь я не сумею вернуться сюда одна. Я не знаю дороги, которая приведет назад, я не вижу ее перед собой. Мое сердце подсказывает мне, что я никогда еще не испытывала ничего подобного с другим человеком, да еще за такой короткий срок… Если я обращаюсь к разуму… ну, ты знаешь, что я думаю об этом…
Она говорила, а у меня перед глазами вставал ее образ, какой я запомнил ее во время наших первых встреч в трамвае. Все это время Микела была для меня распахнутым окном, из которого я мог видеть красоту мира.
Сейчас, когда я пытаюсь оживить эту сцену на скамейке у океана, у меня возникают короткие провалы памяти. В моих воспоминаниях все перепуталось, сохранились лишь отдельные слова, вырванные из разговора Они как вспышки, как просвистевшие пули, как брошенные в море камни. Слова произнесенные… Слова услышанные…
Давай расстанемся здесь… Это было прекрасно… Ничего не получится… Ты живешь на другой стороне океана… Так будет лучше… Останется навсегда… Пусть и будет больно, но это правильно… Мы должны быть счастливы… Попрощаемся здесь… Нам не надо звонить… Нам не надо общаться…
Мы обнялись. Крепко-крепко. Расплакались. Я оплакивал все, что терял.
Мне было скверно, я не мот оторваться от Микелы. Мне было плохо, очень плохо.
Часто наилучший выход из сложившейся ситуации не приносит счастья…
Я изредка поворачивал голову, чтобы поцеловать ее. Я целовал ее залитое слезами лицо и прижимался к нему щеками, мокрыми от слез.
— Ты проводишь меня до гостиницы?
— Идем.
Мы шли молча, держась за руки. Впервые в жизни я ощущал в своем сердце боль другого человека. Мне было больно и за себя, и за нее. Ее горе приносило горе и мне. Мне хотелось вырвать это страдание из ее сердца, освободить ее от него. Ради нее я был готов на все, как в детстве был готов разорваться на куски ради своей матери.
В то мгновение я осознал, что действительно влюблен в нее, но так, как это понимают англичане: inlove. Наверное, мы не столько любили друг друга, сколько любили то, что нас объединяло. Как два джазовых музыканта, которых объединяет не любовь одного к другому, а общая любовь к музыке. К тому, что они творят. Пока мы шли, мне вспомнилось знаменитое выражение: «Любить не значит только смотреть друг на друга. Это значит смотреть в одном направлении».
Недалеко от гостиницы Микела неожиданно сказала:
— Я больше не могу. Извини. Я не смогу, я должна уйти. — И остановила такси, подняв руку.
— Подожди, Микела, не уходи так… Подожди, прошу тебя, ну, хоть чуть-чуть…
— Я не могу, извини… Отпусти меня… мне плохо.
Такси стояло у бровки тротуара. Я пытался удержать ее. Мы поцеловались, крепко прижавшись губами. Мое сердце готово было разорваться от этого поцелуя. Когда мы оторвались друг от друга, она пристально посмотрела мне в глаза, нежно провела рукой по моему лицу и села в машину.
Желтое такси увозило от меня Микелу, увозило навсегда. Машина набирала ход, и некоторое время я видел через стекло голову своей любимой. Потом Микела наклонилась вперед, и больше я ее не видел. Я все еще продолжал плакать. В гостиницу я вернулся с распухшими, красными глазами. Что же со мной произошло за последнюю неделю? Я ли был тем мужчиной, который плакал как ребенок на улицах Манхэттена?
Быстро побросав вещи в чемодан, я заплатил за проживание и заказал такси. На улице я лишний раз убедился, что в мире не бывает чудес. Мой старый знакомый Альфред обращался к кому-то: «Сегодня я не рассказываю анекдотов, сегодня я говорю одну только правду. Ты, парень, взлетел на недосягаемую высоту… поверь мне». А я-то, дурак, купился на стандартную фразу, заготовленную для влюбленных парочек… Каким же я оказался болваном!
Когда вызванное мною такси тронулось, пошел дождь. Шел дождь, а за окном светило солнце. Тогда я понял, что безнадежно хмуро было только у меня на душе.
Я прошел регистрацию, поднялся в самолет и занял свое место. Мужчина, сидевший рядом со мной, принял таблетку, сказав, что она помогает спать в течение всего полета. Я попросил такую же. Но заснул я не сразу, накопившиеся во мне переживания невольно воскресили в памяти воспоминания о моем юношеском увлечении на море. В возрасте тридцати пяти лет я вновь пережил с Микелой нечто похожее. Я не думал, что такое может повториться. В нашем возрасте все становится намного сложнее. Иногда ты ужинаешь с девушкой, и у тебя создается впечатление, что тебе не лишним будет пройти тест, устраиваешь ты ее или нет. С Микелой все было по-другому. Мы с ней были как два подростка. Нам было хорошо, а только это в конце концов и имеет значение. Игра, придуманная Микелой, открыла во мне лучшие мои стороны. Я научился намного полнее выражать свои чувства. И если сейчас у меня было тяжело на сердце, значит, я сделал гигантский шаг вперед. Встреча с Микелой не прошла бесследно…
Засыпая, я думал о Лауре. Впервые я познал женщину в четырнадцать лет, и случилось это на море, во время каникул. С Лаурой я был знаком уже три года, но встречались мы только летом, так как жили в разных городах. Она мне казалась экзотичной, манящей иностранкой. В том возрасте другой город кажется другим миром… За год до случившегося мы объявили себя женихом и невестой, но близости между нами еще не было. «Я не чувствую, что готова к этому», — сказала она мне. Мы часами целовались, но не трахались. И еще мы по-детски ощупывали друг друга. В основном тискал ее я, она осмеливалась прикасаться ко мне намного реже. Когда мы не могли встречаться в моем или ее доме, мы уходили в сосновую рощу. В то время секс пах сосновой смолой. Да и сейчас, стоит мне почувствовать запах сосны, я вспоминаю Лауру…
Я думал о ней весь учебный год. Своим школьным товарищам я сказал, что у меня есть невеста, и это притом, что в течение зимы мы ничего не знали друг о друге. Мы даже по телефону не разговаривали. Это было вполне нормально — снова встретиться на следующее лето и возобновить отношения с той точки, на которой остановились. Первые дни, когда мы немного смущались после разлуки, не в счет.
Потом я стал мужчиной. Назло тем, кто не верил, что у меня есть невеста на море. Была вторая половина дня, все мои приятели торчали на пляже, а я шел к ней. Я помню, как волновался по дороге. Потому что уже догадывался, что рано или поздно, но это должно было случиться, и когда она сказала: «Приходи ко мне после обеда, моих не будет дома», — догадки только укрепились. Я до сих пор хорошо помню дорогу к ее дому. От пляжа надо было идти по песчаной тропинке, заросшей низким кустарником. Некоторые кусты здорово кололись. Было жарко, солнце жгло во всю силу, и было очень тихо. Я оглянулся, чтобы посмотреть на море. Море было спокойное. Зонтики на пляже были раскрыты, но не все — часть отдыхающих дремали дома после обеда.
Когда я пришел к ней, она полулежала на веранде в кресле-качалке. Я сел к ней в кресло. Мы молчали, нам не хватало духу заговорить, мы были настолько еще дети, что не могли оценить окружавшую нас тишину. Я думал только о том, как бы мне приступить к главному. Мы прижимались, ласкались, а потом, под предлогом, что на веранде слишком жарко, ушли в комнату.
Жалюзи были приспущены. Помню, что стояла мертвая тишина, которую нарушал только стрекот цикад… Запах моря, комната, в которую пробивается слабый свет, влажное, горячее тело, простыни, прилипающие к потной спине… Ее кожа, ее испуганный взгляд, когда я пытаюсь войти в нее… Поцелуи… Обещания вечной любви… Я искренне думал, что никогда не расстанусь с Лаурой, что она навеки будет моей единственной женщиной. Я не мог представить, как можно желать другую девочку. В тот период я был моногамным во всех смыслах этого слова. Только позже я стал моногамным в проявлении чувств, но не в сексуальных отношениях. В том смысле, что в сексуальном отношении. Я не однолюб, зато однолюб в чувствах. Я могу спать с несколькими женщинами, но любить могу только одну.
С Лаурой я не мог думать о других. Кто знает, что потом случилось со мной, что заставило меня перемениться…
В тот день, проведенный с Лаурой, меня потрясла красота жизни, ее всевластие над нами. Я разрывался от счастья. Когда лето подошло к концу, я думал, что умру без нее. В последний наш день мы плакали, обещая, что каждый день будем писать друг другу. В то время не было мобильных телефонов. Не было и электронной почты. Но мы не написали ни строчки. После летних каникул жизнь оказалась совсем иной штукой. Она отвлекла от любви. Я только немного боялся, что Лаура найдет себе за год другого парня. Так оно и произошло: она стала встречаться с мальчиком, который приезжал на каникулы туда же, где отдыхали и мы, но только, на мое несчастье, жил в ее городе. Он тоже за ней увивался, но ему она предпочитала меня. Потом все изменилось…
Не помню, чтобы я так сильно страдал из-за женщины. Когда мы снова встретились, она скрыла от меня, что у нее появился другой парень. Говорила только, что не хочет больше встречаться, что между нами все кончено, что она меня разлюбила. Подозревая, что она спуталась с тем типом, я впервые выдал свое: «Я все знаю».
С годами я научился ловко пользоваться удобной фразой «Я все знаю». С ее помощью легко добиться подтверждения своих подозрений — стоит лишь заявить собеседнику, что тебе и так уже все известно. И я настолько усовершенствовал технику, что мог добиться не только признаний в измене, но и узнать имя своего соперника. Увы, мне не всегда удается сохранять холодное достоинство, услышав ответ… Применение этой техники — своего рода азартная игра, требующая умения блефовать и, соответственно, контролировать свою мимику. Как в картах. Или во взрослой забаве под названием «каменное лицо». Сняв брюки, мужчины садятся за стол. После этого под стол залезает девушка и выбирает, с кем из мужчин, сидящих за столом, она будет заниматься оральным сексом. Счастливчик должен сделать каменное лицо, чтобы остальные ничего не заметили. Если он выдаст себя, выйдет из игры.
С Лаурой я узнал правду с помощью «Я все знаю». Для меня это был тяжелый удар. Я смирился с тем, что больше не смогу ее трахать, и из чувства мести подкатил к ее подруге, о которой знал, что она уже давно влюблена в меня. Когда Лаура увидела нас вместе, она страшно разозлилась, и на некоторое время мы перестали разговаривать. Потом мы решили, что нам все-таки следует поговорить. Мы назначили свидание, которое обеспокоило ее приятеля и мою подружку. Лаура сказала мне, что если я брошу свою новую девушку, то тогда и она оставит своего парня и мы снова будем вместе. Я на это не согласился.
Какие чудесные истории случались в юности… Взять, к примеру, мою встречу с Евой. Когда мне было семнадцать лет, я встречался с девушкой, которую звали Ева. Она была уже обручена и не давала мне, потому что не хотела изменять жениху, но зато с удовольствием соглашалась на минет. Говорила, что это не настоящая измена и поэтому у нее не возникает чувства вины. Я целыми днями сидел у нее дома на диване, а она на коленях стояла передо мной…
С помощью воспоминаний я возвращался к своей привычной жизни. Но я нес в себе неизведанный ранее опыт. С Микелой жизнь виделась по-другому.
Таблетка подействовала, и я провалился в глубокий сон. Как ребенок после долгих рыданий.
Проснулся я, когда самолет уже заходил на посадку. В зале выдачи багажа я забрал свой чемодан. Говорил я с трудом. Виной тому было все, что произошло со мной, а также, думаю, еще и таблетка. На выходе из аэропорта я увидел улыбающуюся Сильвию.