Прежде чем подняться в самолет, я всегда заглядываю в билет, смотрю на ряд и литеру своего места. Не знаю почему, но я никак не могу их запомнить и постоянно вынимаю из кармана билет, пока не сяду на свое место. В моем головном мозге отсутствует отдел, отвечающий за запоминание данных, указанных в билете. В самолете, уносившем меня в неизвестность, я занял кресло со стороны прохода, справа от меня сидела очень полная женщина лет семидесяти. Перед взлетом стюардесса принесла ей удлинитель для ремня безопасности. Я в жизни не видел таких полных женщин. Бессмысленно говорить, что подлокотника справа у меня как бы не было, я не мог положить на него руку, потому что на нем лежал гигантский батон колбасы с сосисками вместо пальцев.

Во время полета я волновался. Я боялся, что самолет разобьется и я умру. Смерть подкралась ко мне слишком близко, мне казалось, что я даже увидел ее своими глазами. Я впервые испытывал страх в полете и, чтобы избавиться от напряжения, заставил себя думать о чем-нибудь смешном. Я стал воображать, как голые лилипуты бегают взад-вперед по салону самолета.

Более или менее спокойно я себя почувствовал, когда решил, что если самолет упадет в море, то я плюхнусь в старую шлюпку, сидевшую справа от меня. Полет проходил нормально, только лилипуты все бегали по коридору.

Соседство с проходом было не самым большим удобством, а кроме того, слева от меня еще сидели две девушки. Одна из них то и дело принималась плакать. Я впервые видел эту девушку, но внутренне был готов приободрить ее, сделать что-нибудь для нее, чтобы помочь ей избавиться от гнетущего ее чувства, — наверное, потому, что меня самого переполняли боль, тоска и страх. В общем, мы были с ней товарищи по несчастью. В ее рыдании слышалось такое отчаяние, что я вообразил, что она, наверное, тоже потеряла близкого человека, возможно кого-то из родителей. Только позже я догадался о причине ее слез, когда подруга неожиданно осадила ее: «Хватит, не думай больше о нем, теперь тебе надо думать только об отдыхе, а не об этом мерзавце. Вот увидишь, в лагере ты встретишь сотни парней лучше, чем он. К тому же, честно говоря, ты избавилась от порядочного засранца. Я на твоем месте так не горевала бы, да и грустить тебе незачем. Поверь мне, тебе повезло, что все так закончилось…»

Оказалось, что девушка страдала из-за того, что рассталась со своим парнем. «Да катись ты к черту», — сказал я про себя.

В те дни я слишком жестко относился к людям, переживавшим несчастье. Я был убежден, что по-настоящему страдал только я один, тогда как те, кто переживал, например, из-за разбитой любви, не имели права даже омочить ноги в мрачном океане скорби.

Только позже, со временем, я научился с уважением относиться к любому проявлению горя. Даже к горю ребенка, потерявшего свою игрушку. Но в ту минуту, в самолете, меня возмущало, что девушка позволяет себе проявлять мировую скорбь из-за какой-то ерунды. Что значит ее горе по сравнению со смертью близкого человека?

Мне хотелось крикнуть ей, что она дура, что ей надо Бога благодарить за то, что она плачет всего лишь по такому поводу.

В то время я ощущал себя одним из немногих, кто действительно имел право на страдание. Мне было позволено оплакивать друга, но я не мог разразиться рыданиями, а эта пустоголовая девица проливала литры драгоценных слез из-за какого-то козла. Мои глаза оставались сухими, а она транжирила свои слезы.

При приземлении из-за сильного ветра самолет немного тряхнуло. Когда открыли двери самолета, я сразу почувствовал жару, влажность и запах нетронутой природы. Смешанный запах моря, зелени и влажной земли. Пешком мы дошли до дверей аэропорта, где у нас проверили документы. Почти все пассажиры вокруг меня были итальянцами. Большинство сразу же включили мобильные телефоны и стали обмениваться между собой репликами: «Соединяет… не соединяет… работает…»

Их соседство стало мне надоедать. Верно говорят: когда в жизни у тебя не все ладно, тебя постоянно все раздражает. Несчастливые люди без конца оценивают окружающих, беспрестанно выражают недовольство их поведением и часто вымещают на них свое плохое самочувствие или ощущение собственной несостоятельности. Вначале досаду у меня вызывала плаксивая девица, затем всеобщая мания сразу же хвататься за мобильные телефоны, но раздавшиеся после приземления громкие аплодисменты возбудили во мне сильнейшее раздражение. Не знаю почему, но эти аплодисменты ожгли меня, как удар хлыстом. Было очевидно, что мне на самом деле плохо.

Выйдя из аэропорта, я взял такси и попросил отвезти меня в гостиницу Софи. Большинство пассажиров с нашего рейса уселись в микроавтобусы и направились в лагеря отдыха. Я смотрел на женщин и думал, что половина из них наверняка вернется домой с косичками.

Первое, что я заметил, выйдя из машины, был открытый контейнер. Я узнал его, узнал и находящееся в нем оборудование. Дверь «посады» была открыта, я вошел внутрь и увидел рабочих, монтировавших длинную стойку. Я так и не понял, собирали они стойку бара или бюро для приема клиентов. Я спросил о Софи, и мне сказали, что она на крыше. Я поднялся наверх и среди обнаженных по пояс, худых и потных мужчин увидел ее. Перед моими глазами предстала молодая, сияющая женщина с тонкой, прелестной фигурой и в то же время уверенным взглядом. Софи улыбнулась мне, я представился ей, но не сказал, что я друг Федерико: «Меня зовут Микеле, я итальянец, я хотел бы поговорить с тобой».

Она отдала несколько распоряжений рабочим, и мы спустились с крыши. За стройкой, на краю деревянной веранды под соломенной крышей, стоял стол с напитками. Мы уселись за него.

Я сразу понял, что хотел сказать Федерико, когда рассказывал о Софи. Привлекала не столько ее красота — хотя Софи действительно была очень красива, — а весь ее облик. В глазах ее было нечто таинственное, что сразу же пленяло.

Она налила себе холодного лимонада, я взял пиво. Я думаю, она тогда уже догадалась, что я был другом Федерико, но ничего мне не сказала и ждала, когда я сам заговорю.

— Я друг Федерико, я приехал передать тебе одну вещь. Он заказал ее для тебя, но не смог отдать. Держи.

Когда Софи увидела кулон на ажурной цепочке, она не произнесла ни слова, только изменилось выражение ее глаз. Казалось, что они пульсируют в ритме ее сердца. Она поблагодарила меня, но не спешила надеть украшение. Она пальцами трепетно ощупывала кулон, сжимала его и гладила. Ее пальцы скользили по кулону, словно она гладила ладонь человека. Наконец она надела украшение.

Между мной и Софи завязался разговор. Мы не говорили о Федерико, вопросы Софи в основном относились ко мне, ей хотелось ближе со мной познакомиться. Она сказала, что Федерико часто рассказывал ей обо мне, он говорил обо мне скорее как брат, а не друг. Едва она увидела меня на крыше, как сразу поняла, что это я.

Мы долго просидели за столом. Я сидел рядом с Софи; мы знали, какую роль сыграл Федерико в жизни каждого из нас, и, даже не говоря о нем, мы ощущали его близость. Мы оба были частью его жизни.

Софи предложила мне остаться на ужин.

Я сказал, что в последнее время решил произвести переоценку ценностей в своей жизни, что я переживал своего рода кризис личности, который заставил меня резко изменить свою жизнь, свои привычки. Я рассказал ей, что мое решение уехать возникло совершенно неожиданно, я совсем не задумывался об этом, что меня, вероятно, почти наверняка уволили с работы, что у меня не было денег, к тому же я не имел ни малейшего представления о своем будущем. Я только был убежден, что готов отдать все свои силы ради поиска альтернативы моей прежней жизни, чтобы знать, как жить дальше. В последнее время мне было больно и стыдно, когда я вспоминал о том, как жил раньше и как живу сейчас, но в то же время во мне появилось своеобразное чувство свободы, которое охватывает нас, когда мы стоим на пороге нового мира. Я произнес эти слова — и вдруг осознал, что впервые в жизни оказался без твердой опоры под ногами, в полном неведении о том, что буду делать дальше. Ведь стрелку будильника, стоявшего на моем столике, я выставил много лет назад и больше к нему не прикасался. Единственным исключением было только то, что по субботам и воскресеньям будильник не звонил. Но сейчас это меня ничуть не тревожило, наоборот, мне казалось, что я стал путешественником, скитальцем, очаровательным авантюристом.

Я дышал полной грудью. Подшучивал над своим положением. Я чувствовал себя довольно смешным и сам подсмеивался над собой. Софи провела меня по гостинице и показала чертежи проекта, который она задумала вместе с Федерико, объяснила, что еще предстояло сделать. Работы оставалось еще очень много. Потом она взглянула на меня и сказала, что если я хочу, то она может оставить меня у себя. У нее есть свободная комната, вернее, все комнаты пока свободны, потому что их еще надо доделать. Взамен я мог бы поработать на стройке.

— Бред какой-то! Вчера я потерял работу, а сегодня уже нашел другую. Ни дня отдыха. Хорошо, я согласен.

Моя реакция на это мистическое предложение выглядела совершенно естественной.

Комната была, можно сказать, условно пригодной для жизни. Ванной и туалета в ней не было, они находились в конце коридора, но там не было горячей воды и света после шести часов вечера. Когда рабочие заканчивали работу, они выключали генератор. Я был единственным постояльцем. Но в комнате была одна чудная вещь — окно, выходящее на море. Поскольку я оказался единственным жильцом, я стал и ночным сторожем. Должен заметить, что жизнь при свете свечи, с матрацем на полу и столиком, сколоченным из ящиков для фруктов, придавала моему путешествию романтическую окраску. Сама Софи жила в небольшом домике в ста метрах от «посады».

В первое время я в основном старался привыкать к новой обстановке. По прошествии нескольких дней у меня наконец-то получилось сходить в туалет, и я сразу же почувствовал облегчение. Когда я приезжаю на новое место, я в первые дни не могу облегчиться, так что я вполне мог бы обходиться и без туалета при наличии душа. Я начал работать, и у меня появились новые знакомые, в то же время я все больше сближался с Софи. В ней я открыл для себя много нового. Мне было интересно слушать ее рассказы о своей жизни. В Париже она училась на педиатра, но, проработав два года, так и не смогла понять, хочет она заниматься этой работой или нет. Однажды она поехала в отпуск на Кабо-Верде и влюбилась в эти острова. Она вернулась домой и порвала с прошлой жизнью.

Среди многих замечательных черт ее характера меня особенно поражала и очаровывала ее вежливость. Софи была вежлива и в поведении, и в обращении с людьми. И не только со мной, но и со всеми без различия. Естественно, мы часто говорили о Федерико. В любом случае, его присутствие чувствовалось и замечалось во всем. Всякий раз, когда по какому-либо поводу заходила речь о Федерико, все отзывались о нем с большой теплотой. Было видно, что местные жители любили его и любят до сих пор. Он оставался среди нас, и мы знали об этом.

Я рано, как только забрезжит заря, поднимался по утрам, а спать ложился вскоре после наступления темноты. Мне ужасно Нравилось следовать природному ритму. У меня ничего не было, даже мебели, но я ощущал полноту жизни. Я сумел обставить свой внутренний мир.

Через пару недель рабочие провели электричество, но должен сказать, что светом я почти не пользовался, потому что уже привык к образу жизни, который вел с самого начала в гостинице, и он мне больше нравился. Часто я ужинал у Софи. Я был доволен, что между мной и другими строителями появилось взаимопонимание и чувство локтя. Отношения с ними вышли за рамки поверхностного знакомства: как тебя зовут, откуда ты, кем работал, был ли женат, есть ли у тебя дети. Я не знаю почему, мне это трудно с точностью объяснить, но меня, например, растрогало, когда в самом начале один из них принес мне стакан воды. Он сделал это не потому, что недавно стал моим приятелем, а потому, что всегда был таким. Для него это был совершенно естественный поступок, но мне он понравился.

Парня, с которым я работал, звали Сади. Мы сразу понравились друг другу. Он все время улыбался. Я много раз испытывал к нему почти братские чувства. Его деликатность, внимание и чуткость не один раз меня по-настоящему тронули. Сади был женат, у него росли два малыша. Как-то вечером, после работы, он пригласил меня поужинать на следующий день у него дома. Я без раздумий согласился.

Рано утром он пришел на работу и сразу же напомнил мне о своем приглашении. Было видно, что он рад, что я приду к нему домой. Мне еще никогда не приходилось чувствовать себя столь желанным гостем. Я не знал, что мне захватить с собой. Я взял несколько бутылок пива. Когда я пришел к Сади домой, он познакомил меня с женой и детьми. Он заметно волновался. У себя дома, в чистой, нормальной одежде он казался совсем другим человеком. Повсюду в глаза бросалась бедность. Стены еще не побелены, в комнатах жалкая мебель, разномастные стаканы на столе, потертый диван, дешевые статуэтки на полках. Но нигде я не чувствовал себя так уютно, как в доме Сади в тот вечер. Меня встретили с бескорыстным гостеприимством, окружили добрым человеческим теплом. Говорят, что настоящее богатство проявляется в умении быть щедрым. Так вот, Сади был богатым человеком.

Много времени я проводил с ним и после работы. Иногда по воскресеньям вместе с Сади, его женой и детьми я приходил навестить его мать. Там собирались его братья и сестры со своими семьями, так что гостей набиралось больше сотни человек. Родственники пили, ели, играли на гитарах, общались друг с другом. Мое присутствие среди них ни у кого не вызывало удивления. Просто одним человеком больше. После того как меня представили им, я уже считался своим человеком, почти членом семьи. А утром по воскресеньям я часто ходил с Сади рыбачить на море. К нам присоединялся его друг Стра. Я с большим удовольствием уплетал рыбу, которую только что выловил в море.

Стра был мастером на все руки: он быстро находил подходящее место, ловко сматывал и забрасывал леску, вытаскивал рыбу, чистил ее и готовил. Я же на рыбалке был немного заторможенным и неловким, зато проворно поедал жареную рыбу. В тот период у меня все время был отличный аппетит. За еду я садился с удовольствием. На это, видно, обратил внимание и Сади, потому что он часто приносил мне на стройку что-нибудь вкусное, приготовленное его женой. Забрав пакет с едой, мы отходили в сторону выпить пива и поболтать. Говорили мы на смеси языков — несколько слов на итальянском языке, фраза на португальском, пара слов на креольском, — причем всегда понимали друг друга и много смеялись. Особенно часто смеялся Сади, при этом у него было настолько открытое лицо, что было невозможно не проникнуться к нему симпатией.

Однажды он заметил на столе мой мобильный телефон. Я выключил его сразу после отъезда. Включал я телефон не больше двух раз, чтобы проверить, не искал ли кто меня. Я знаю, это было проявлением слабости, но я сразу же его выключил и дал себе слово, что не возьму больше в руки до возвращения на родину.

Когда Сади увидел телефон, он сказал мне, что Федерико обещал ему привезти телефон из Италии.

Мне показалось странным, что Сади мечтал о мобильном телефоне. Я думал, что такие вещи не должны были его интересовать.

Он поднялся и пошел в туалет. Мы уже выпили по три бутылки пива.

Я посмотрел на телефон, взял его со стола и включил.

На дисплее появилась надпись «CPV Movel» — название оператора мобильной связи на Кабо-Верде.

Я быстро просмотрел список непринятых вызовов. В нем было около сотни имен, но ни с кем из звонивших мне не хотелось общаться.

Даже с самыми близкими людьми. Я задержался на именах, к которым я добавлял уточнения: Федплощадь, МоникаСмарт, Луизафитнес, Ларамж (мраморная жопа), Эленаблонд, Кристинатеннис, Элизапарик (парикмахерша).

Интересно, как знакомые девушки зашифровывали мое имя в своих телефонах: Микиурод или Микикрасавчик. Тут многое зависело от вкуса.

Я знаю, что в телефонах моих знакомых замужних женщин я значился под женскими именами. Я был Луиза, Роберта, Франческа. Одна женщина записала мой номер под условным обозначением «косметолог».

Я выключил телефон, вынул сим-карту и затем подарил телефон Сади, когда тот вернулся в комнату. Я довольно долго убеждал его взять мой телефон, потому что он мне больше не нужен.

Сади пошел домой с сияющими глазами. Он отошел уже довольно далеко, когда мне пришлось окликнуть его, чтобы передать ему еще одну вещь, без которой ему было не обойтись. «Сади, — крикнул я, — мы забыли о зарядном устройстве».