Мы сидим за ужином. Я, Федерико и Франческа.

Они сразу понравились друг другу. Я торчал на кухне у плиты. Федерико приготовил бразильский коктейль каипироска. Вернее, он сделал одну гигантскую порцию в наполовину наполненной льдом салатнице, которую мы когда-то называли «потир радости». Пока я на кухне отваривал рис басмати и запекал курицу с картошкой, Федерико и Франческа болтали в комнате. Мне не все было слышно, помню только, что они много смеялись. Франческе я часто рассказывал о Федерико, и ей давно хотелось с ним познакомиться. С приездом моего старого друга мы больше не вспоминали о недавно происшедшей между нами ссоре.

— Как-то Микеле мне рассказал, что однажды вечером ты долго разговаривал с ним, а потом круто изменил свой образ жизни, уехал из города, начал путешествовать. Микеле много и часто говорит о тебе. Тебе не трудно было так резко порвать со своей прежней жизнью, где ты нашел силы для этого? Я не думаю, чтобы это было легко, ведь верно? Ты не представляешь, сколько раз я сама об этом думала.

— Вначале, конечно, было нелегко. Я ехал неизвестно куда, бросил все и всех, не знал, что ждет меня впереди. Да, сначала мне было тяжело, но потом я открыл для себя много нового, это помогло мне преодолеть первые трудности, и в конце концов я настолько переменился, что никаких проблем у меня больше не возникает. Во всяком случае, сейчас, когда я сам все это преодолел, я могу сказать, что на такой шаг способен любой из нас. Только если ты не знаешь об этом, то сомнений и опасений у тебя намного больше, чем нужно, то есть в действительности больше пугает сама мысль, а не реальное действие.

— А почему ты принял такое решение?

— Я не знаю. Знаю только, что моя жизнь стала для меня невыносимой, я видел, насколько она бессмысленная, пустая и донельзя однообразная. А может быть, я исчерпал все свои возможности отвлечься от серой повседневности. Меня неожиданно очаровала идея пойти навстречу неизвестности… Должен сказать, это был самый умный поступок в моей жизни. Я уехал, чтобы найти вторую половину самого себя.

— И ты ее нашел?

— Отчасти да. Я не стал другим человек, но я нашел новый образ жизни.

— Значит, сейчас ты чувствуешь себя счастливым человеком?

— Ну вот и приехали… Мы что, в клубе «В поисках счастья»? Один и тот же вопрос в течение всех дней. Даже Микеле мне его задал. Ну, допустим, если бы я умер сию минуту, можно было бы сказать, что я прожил счастливую жизнь. Особенно если мне нальют еще один стаканчик.

— Федерико, а ты веришь в судьбу, в то, что в нашей жизни все уже предначертано?

— Я этого не знаю. Быть может, судьбе надо бросить вызов, совершить сумасшедший поступок, подвиг, проявить самоотверженную любовь или просто романтические чувства. Я бросил судьбе вызов, потому что хотел приподняться над самим собой, стать красивее. Пусть мне это не удалось, но зато помогло найти в себе силы сдвинуться с места. Софи говорит, что красота проявляется в том, что каждый из нас надеется когда-то стать самим собой.

Я прервал их разговор своими кулинарными сомнениями: мне было нужно, чтобы они попробовали курицу. В свое время, пусть это и сущий пустяк, мне никак не удавалось понять, готово мясо или нет. Они оба отщипнули по кусочку. Франческа сказала, что курица еще не готова, чуть жестковата, а Федерико добавил, что хороший ветеринар смог бы вернуть ее к жизни. Я снова пошел к конфоркам… «Зато у меня будет дьявольски вкусный рис, вот увидите».

— А от бутерброда с тунцом ничего не слышно? — крикнул мне вслед Федерико.

Когда-то произошел у меня с Федерико один случай, связанный с бутербродом с тунцом. В тот год мы поехали на машине на море и в придорожном гриль-баре купили три бутерброда с тунцом. Каждому по бутерброду, а третий можно было разделить пополам. Нам никак не удавалось рассчитать нужную для нас порцию. Например, по пицце на каждого на ужин было мало, а по две слишком много, то же самое с бутылкой пива 0,33 и любыми другими напитками. Поэтому мы всегда делали заказ на троих, а потом делили пополам.

Как ни странно, но в тот раз, умяв свой бутерброд, никто из нас не захотел есть половину третьего, мы про него забыли, и он неделю провалялся в машине, пока однажды мы не нашли его на водительском кресле. Он, видно, собирался вести машину. Мы его не выкинули, он оставался с нами на протяжении всей нашей поездки, но в один прекрасный день исчез. Я его не выкидывал, Федерико божился, что тоже этого не делал. Часто по вечерам мы воображали, как бутерброд с тунцом начал новую жизнь на новом месте. Самой правдоподобной нам казалась история о том, как он женился на фокачче и вместе они жили в штате Орегон и растили двух детей.

— Нет, никаких новостей, я только знаю, что ты был прав, потому что в прошлом году он мне прислал открытку из Орегона, и в ней — между прочим, извини, что забыл сказать тебе об этом, — была приписка с просьбой передать тебе привет.

Открытка на самом деле пришла, только прислал мне ее Федерико. Я повесил ее на работе над письменным столом.

Франческа смотрела на нас, ничего не понимая, а когда я вернулся к плите, снова обратилась к Федерико с расспросами. Скажем так, она применила к нему жесткий прессинг.

— Извини, но если, по-твоему, каждый может выстроить свою судьбу, то тогда Бога нет?

— Для меня Бог — это судьба, которая ждет нас впереди. Я верю в тайну возникновения жизни и конечно же не верю в Бога, который весь день взирает на меня и оценивает мои поступки. Я не пытаюсь вообразить себе, что такое Бог, но стараюсь увидеть его проявление во всем на свете. Бог для меня, разумеется, не алиби, чтобы забывать о собственной ответственности за свою судьбу и свою жизнь. В прошлом для меня это было только понятие, приносящее успокоение. Мысль о том, что он существует, как бы успокаивала меня.

— Я сама, например, не знаю, что именно надо сделать в своей жизни. Я не могу точно указать правильный для себя путь, но мне лучше видно, что будет правильно для других. Так бывает, когда ты едешь по автостраде, а на противоположной стороне дороги тянется бесконечная пробка, образовавшаяся из-за аварии. Я похожую историю видела позавчера. Я спокойно ехала, смотрела по сторонам. Когда я доехала до конца пробки, я увидела подъезжавшие машины и хотела предупредить водителей. Я видела, как эти люди приближались к предназначенному им будущему, о котором я уже знала, Я знала, что их ждет, а они, не подозревая ни о чем, спокойно ехали вперед. Однако мне не дано знать, что случится на моей полосе. Как на самом деле понять, какая тебя ждет судьба? А потом, я не такая, как ты, я не честолюбива, у меня нет цели, которой я хочу непременно добиться, у меня нет особых способностей, я не родилась с талантом художника, музыканта или кого-то другого. К тому же я девушка, для меня бродячая жизнь совсем не то, что для тебя.

Историю про автостраду я уже слышал раньше. Я и Франческа в тот период были во многом схожи друг с другом. Нас объединяла одна общая черта, присущая всем заурядным людям: у нас имелся набор фраз или цитат, которые нам нравились, и мы часто пользовались ими, чтобы показаться остроумными или проницательными. Ее рассказ о том, что она наблюдала на дороге, действительно казался нам в свое время свидетельством большого ума. Но когда я в очередной раз выслушал его из другой комнаты, мне стало не по себе.

— То есть у тебя нет мечты, нет того, что ты хочешь или хотела сделать? — спросил у нее Федерико.

— Нет, одна мечта у меня есть. Я надеюсь, что когда-нибудь у меня будет семья.

— Семья не может быть мечтой. Семью следует создавать, чтобы разделить с любимым человеком свою мечту. Иначе человек превращается в функцию, становится средством для достижения цели и не может быть тем, кто он есть. Так поступила моя мать: она никогда не видела во мне человека со своими желаниями, своим привычками и вкусами. Часто люди, у которых в жизни ничего не сложилось, превращают семью в свое убежище.

Такая мысль явно озадачила Франческу. Ведь когда разговор заходит о семье, о любви, о детях, то, как правило, никто не возражает. К тому же, вставляя фразы, неоднократно повторяемые совершенно разными людьми, мы чувствуем себя намного увереннее, так как наши голоса вливаются в общий хор. Мы прикрываемся голосами посторонних людей. Федерико же из другого теста.

— С другой стороны, — продолжал он тем временем, — в тебе тоже есть чувства и мысли, которые ты хотела бы выразить, выплеснуть из себя. Ты ничего не знаешь о них только потому, что никогда всерьез об этом не думала. Возможно, у тебя нет таланта, но у тебя наверняка есть способности, просто, к сожалению, в прошлом ты не встретила человека, который помог бы тебе в это поверить. Или же ты тоже относишься к «марафонцам».

— То есть?

— Представь себе, что ты участвуешь в марафоне. Ты бежишь с друзьями и подругами. Наконец наступает момент, когда ты понимаешь, что у тебя легкие ноги, широкий шаг, что ты можешь еще прибавить, и тогда ты решаешь последовать за своей силой, которая влечет тебя вперед. Ты начинаешь верить в свой талант. Пробежав еще немного, ты замечаешь, что основная группа отстала. Ты оборачиваешься и видишь, что бежишь одна. Остальные сзади, все, кто подсмеивался над тобой, все они остались сзади, а ты бежишь одна, наедине с самой собой. Но ты почему-то не можешь вынести этого одиночества, замедляешь шаг, и отставшие настигают тебя, а ты, отвергнув свой талант, притворяешься, что ты такая же, как и все. Остаешься в общей группе. Но ты другая, ты не такая, как они. Даже оказавшись среди них, ты все равно чувствуешь себя одинокой.

Федерико первым разглядел настоящую Франческу, прятавшуюся за той девушкой, которую в ней привыкли видеть все остальные. Он увидел в ней женщину, какой она стала сейчас. Он сразу же проник в ее самую сокровенную суть.

Франческа почувствовала себя перед ним обнаженной, и единственное, что она сумела выговорить в ту минуту, было: «Ну, что же, спасибо. Но мне кажется, что ты ошибаешься. Я не выдающийся марафонец…»

Ужин получился чудесный, мы обо всем успели поговорить. И курица оказалась в меру зажаренной. Мы от души смеялись, когда Франческа рассказывала нам историю про своего гинеколога, от услуг которого она потом отказалась. Несколько лет назад, после осмотра, он предложил ей вместе пойти отдохнуть. Но Франческа нам сказала, что, когда он осматривал ее в последний раз, она почувствовала что-то необычное в его прикосновениях. Мы потрепались о шестом женском чувстве, о том, что у мужчин и женщин сексуальность проявляется по-разному. Сексуальный аппарат мужчины находится снаружи, а у женщины он расположен внутри, поэтому, утверждал я, женщина не может так же легкомысленно относиться к половым сношениям, как мужчина. Намного проще прийти в дом к чужому человеку, чем пригласить его к себе. Мне, например, не нравится впускать в свой дом всех без разбора. Я слепо уверовал в эту свою теорию, но они подняли меня на смех. Я в то время к таким своим мыслям относился с некоторым тщеславием, хвастливо выпячивал их напоказ. Франческа вспомнила, что похожая история случилась у ее подруги с психотерапевтом, и тогда мы стали гадать, какая из них гаже — когда кто-то препарирует твое сознание или проникает в твое влагалище?

Франческа, возможно, не такая красивая, какой я вижу ее или описываю, но она в самом деле очень привлекательная женщина, и когда в тот вечер мы спросили у нее: «Если уж гинеколог не остался к тебе равнодушен, то сколько мужчин пристают к тебе на работе в баре?», она ответила нам: «Не считая Микеле и женатых мужчин, не так уж много».

— А чем ты соблазняешь женатых мужчин? — спросил я у нее.

— Я ничем не соблазняю женатых мужчин, но в любом месте, где работают женщины, женатые мужчины пристают чаще других.

— Кстати, — обратился я к Федерико, — мы с Франческой через пару дней идем на свадьбу? Угадай, кто женится!

— Убей бог, не знаю.

— Мой кузен Лука и Карлотта.

— Они женятся? А разве они не рассорились год назад? — произнес Федерико с ехидной улыбкой.

— Они помирились. Если хочешь, я скажу ему, чтобы он пригласил тебя. Они не знали, что ты вернешься.

— Нет, не стоит. Но я позвоню им, поздравлю.

— Ты помнишь, как мы сбежали из твоего дома на вечеринку к Карлотте?

— Я больше всего помню пощечину, которую отвесил мне отец.

— Хорошо, что это был твой отец, а то досталось бы и мне.

Джузеппе заметил, что мы сбежали, и с криками примчался за нами, выставив нас перед всеми в жалком виде. Над нами еще долго после этого насмехались. На следующий день отец Федерико лег спать после обеда и попросил разбудить его в шесть часов, потому что у него была назначена важная деловая встреча. Но после пережитого из-за отца унижения Федерико перестал с ним разговаривать, он просто вошел в комнату и оставил ему записку: «Вставай! Уже шесть».

Джузеппе проснулся в восемь. Последовали новые оплеухи.

За ужином я и Федерико рассказали Франческе также о проделках и розыгрышах, которые мы вместе устраивали. Как однажды мы вылили большой флакон моющего средства в фонтан на площади, и спустя несколько минут он был весь полон пены, которая вытекла даже на дорогу. Или как приковали к столбу цепью с висячим замком велосипед ночного полицейского, пока он наклеивал извещения о штрафах к металлическим ставням на витринах магазинов.

Если же кто-то умудрялся крупно нам насолить и мы в отместку собирались разыграть с этим человеком злую шутку, то мы устраивали ему «машину с уцененными товарами» — брали всякий никому не нужный хлам: старые шлепанцы, солнечные очки, пластинки, стаканы, тарелки — и все это моментальным клеем приклеивали к капоту, дверцам, крыше машины. Но этот человек должен был быть действительно порядочным дерьмом, чтобы заслужить такую месть. Мы, в общем, только один раз это и сделали.

Но самым блестящим, да и самым удачным, розыгрышем стала «машина во втором ряду».

Однажды рядом с моим домом во втором ряду стояла машина, которая мешала выехать другой машине. Рядом с ней с недовольным лицом стоял полный синьор, который беспрерывно жал на клаксон: сразу было видно, что он долго ждал хозяина машины. Мы давным-давно мечтали о такой забаве, но устроить наш розыгрыш было не просто, надо было дождаться подходящего случая. Должен был совпасть целый ряд обстоятельств. И вот когда возникла идеальная ситуация, наша проделка и стала самым блестящим и удачным розыгрышем.

Федерико подошел к взбешенному водителю и сделал вид, что он владелец машины во втором ряду.

— Да хватит сигналить! Ты уже всех достал, у меня скоро барабанные перепонки лопнут!

— Извини, это твоя машина?

— Да, а что?

— И ты еще спрашиваешь? Я уже десять минут сигналю, а ты подходишь и говоришь, что я тебя достал?! Живо переставь ее, пока я тебе рожу не начистил и машину твою не помял!

— Что? А ну-ка слушай меня, мордоворот! Или ты извинишься, или я не переставлю машину.

— Я тебе еще раз повторяю: или ты переставишь сию же минуту свою машину, или я ее тебе, тупица, разобью!

Превосходно, все шло прямо как по сценарию.

— А, так ты меня еще и оскорблять вздумал! Вот что я тебе скажу: иди ты к черту, моя машина тут и останется! Я ухожу, а если тебе надо переставить ее, то сам и переставляй. Разбей стекло и вытолкай ее, вызови карабинеров, да делай что хочешь, болван, а я пошел кофе пить!

Федерико ушел. Мужчина попытался было броситься за ним, но едва Федерико свернул за угол, за которым, притаившись, стоял я, как мы моментально нырнули в подземный гараж. Конец первого акта.

Чуть погодя из окна квартиры мы видели, как мужчина стал колотить по машине, а потом выбил стекло. Он был настолько взбешен, что ему, как дикарю, в ноздрях только кольца не хватало. Пока он возился с ручным тормозом, наш шедевр приблизился к своему завершению. Подошла хозяйка машины. Крики. Карабинеры. Конец второго акта. Конец розыгрыша. Занавес.

Даже если мы тысячу раз попробуем повторить эту шутку, так удачно, по-моему, у нас больше никогда не получится.

В тот вечер Федерико долго рассказывал нам о Софи, о том, чем они занимаются. Он познакомил нас с проектом гостиницы «посада», с другими их планами, которыми они займутся в будущем. После он рассказал нам о своих странствиях, о том, что ему удалось повидать в мире.

Он рассказал, что в Перу двадцать дней жил у одного шамана. Как-то ночью они зажгли костер, и шаман велел Федерико закрыть глаза и вслушиваться в его слова. Камлание шамана позволило ему испытать незабываемые ощущения, он пережил сильнейшие эмоции. Он рассказал нам, что возносился на небо, летал, как орел, в воздухе и плавал, как рыба, под водой.

— Я не находился больше в своем теле, а оторвался от своей плоти и посетил далекие места, в которых никогда раньше не бывал, при этом каждый раз я превращался в новое существо. Это ощущение не было плодом воображения, это было нечто большее. У меня было такое чувство, будто внутри меня обитает некое божество. Я не знаю, что это было, я ничего не понимал, я был настолько переполнен эмоциями, что все происходящее не умещалось у меня в голове…

Я и Франческа как завороженные выслушали его рассказ. На самом деле, я думаю, что Федерико было бы неприятно признаться, что все происходило совсем не так, а эту историю он выдумал, чтобы произвести впечатление. У него был талант нести всякий вздор. Я снова попался на его удочку.

— Книжный магазин, — вскрикнула вдруг Франческа, прерывая молчание.

— Что?

— Я бы с радостью открыла книжный магазин. Я обожаю читать книги, я всегда мечтала работать в книжном магазине. Я даже знаю, каким он должен быть. Я уже нарисовала его у себя в голове. Книжный магазин, а в нем небольшое кафе. Чай, печенье с корицей, кофе, шоколад. Я так и вижу покупателей, которые сидят за столиками и перелистывают книги, которые они только что купили. Я мечтаю еще и об этом, а не только о том, чтобы стать матерью семейства.

— Почему ты мне об этом никогда не говорила? — спросил я, всматриваясь в нее.

— Да так… я об этом молчу, потому что у меня начинает щемить сердце, когда я думаю о магазине, а потом, все это глупости и никогда не сбудется.

— А что у тебя не получилось, когда ты попыталась заняться магазином? — поинтересовался Федерико.

— Да я на самом деле и не пыталась. Где я достану деньги, чтобы открыть книжный магазин?

— А ты докажи своей мечте, что действительно стремишься к ней, не надейся, что она сама пробьет себе дорогу и упадет тебе в руки, тогда что-то и начнет происходить. Мечта должна знать, что мы не струсим.

— Не так-то все просто.

Чуть позже Франческа отвезла Федерико домой. Я знаю, что они еще стояли у его дома и разговаривали, но о чем они говорили, мне неизвестно.