Хоть князёк погиб, а югорцы опять забились в свою столицу, русичи решили не откладывать уход. Стан их был разгромлен, повсюду дымились обугленные ветви, валялись раскиданные шкурки соболей и лисиц, лежали развороченные сундуки и раздавленные короба.

       До вечера вои копали новые могилы и ставили кресты.

       - Это-то зачем? - вопрошал Моислав, показывая на кресты. - Всё равно чудины разломают.

       - Ежели разломают, на них грех будет, - отвечали ему ратники. - А мы свой долг перед Богом выполним.

       Попович пожимал плечами и отходил в сторону.

       Поздним вечером явились югорские послы. Просили отдать тело князька, обещая взамен выдать останки русских пленников. Новгородцы не торговались - не до того было.

       Трупы казнённых югорцы привезли мешках из лосиных шкур. Остановившись по ту сторону замёрзшей реки, вывалили их на запорошенный лёд и, развернув нарты, умчались обратно. Новгородцы спустились в низину, развязали мешки, заглянули внутрь. Долго костерили чудинов, узнавая в убитых своих товарищей: у кого-то язычники отрезали голову, кому-то вырвали сердце, кого-то и вовсе сожгли без милосердия. Такое зверство заставило новгородцев подумать о приступе, но ярость быстро сменилась отупляющей усталостью. После целого дня сборов, сражений и рытья могил люди едва держались на ногах. Соорудив из остатков бересты, шкур и принесённого лапника хлипкие укрытия, кое-как переночевали, а на следующее утро двинулись в путь.

       Уходили мрачные, хоть и с некоторым удовлетворением: югорский князёк был мёртв, а значит, поход всё же не совсем провалился. Но этого было мало, слишком мало, чтобы утешить русичей. Не за этим шли они в такую даль, не об этом мечтали. Им нужна была пожива, а что они получили? Смерть товарищей, разлад в войске, гибель скарба и... несколько полуобгоревших ногат. Вот и вся добыча. Было от чего прийти в уныние. Но тяжелее всего была неизвестность, предчувствие новых бедствий. Нарт хватило только для раненых, остальные шли пешком, да ещё волокли на себе шкуры и бересту для чумов. Еды не было вовсе. Впрочем, голод не пугал новгородцев. В лесу, хоть и зимнем, всегда можно раздобыть себе пропитание: подстрелить глухаря, загнать оленя, поднять шатуна. Не это страшило новгородцев. Куда больше тревожили их морозы и снежные бури. Холод неотступно довлел над ними, не отпуская ни на миг. Лишь на привалах, разведя огонь, они могли согреть озябшие руки и ноги, но утром, когда приходилось подниматься с колючего лапника, у прогоревших кострищ оставались лежать один-два околевших от стужи воя. Незнакомые с югорским искусством ставить шалаши, русичи мёрли один за другим, а оставшихся сотрясала лихорадка. Перепуганные новгородцы бросились к Моиславу, стали просить, чтоб избавил их от пожиравшей войско болезни. Думали: раз общается с духами, должен знать средство против зловредных демонов.

       - Тебя пермяк учил, - сказали ему вои. - Сделай так, чтобы хвори от нас отступили.

       - Не в югорских духах дело, - отвечал тот. - Древние боги мстят нам за клятвопреступление.

       - За какое же?

       - А кто пургу нам послал, чтоб югорцев ослепить? Кто Буслаеву сулицу в чудинского князька направил? Кто отвагу в вас вдохнул, чтоб устоять против полчищ югорских? То Перун был, господь всех воителей. Ему обещал я богатую жертву, если пошлёт он нам победу. Он и послал, а вы, неблагодарные, обманули его. Теперь маетесь. Счастье будет, если хотя бы треть из вас до Камня добредёт.

       Не на шутку встревожили ратников слова поповича. Собравшись в круг, начали совещаться.

       - Принесём обещанную требу! - шумели одни. - Авось умилостивится господь...

       - Да что ж ты ему отдашь? - возражали другие. - Оленей разве... А кто нарты волочь будет?

       Никто уже не сомневался в истинности Моиславовых речений. Ратники твёрдо уверовали в его божественный дар, и лишь острая нужда в тяглой скотине мешала им беспрекословно следовать его совету.

       В бессильной ярости взирали на всё это Завид и Сбыслав. Не могли они стерпеть попрание заветов христианских, но и перечить ратникам, вновь разжигая пламя усобицы, не смели. Стиснув зубы, молчали, надеялись, что время излечит новгородцев от помутнения. Однако время не лечило. Напротив, вои всё чаще поглядывали с надеждой на поповича, видя в нём единственного спасителя от кружащихся повсюду югорских духов. А Моислав, чувствуя это, лишь распалял ужас перед навиями, выволакивая на свет божий самые затаённые страхи. То он замечал небесное знамение, сулящее новые несчастья, то натыкался на недобрую примету, то сам принимался рассказывать воям стародавние кощуны, наводя ужас своими пророчествами. Сбыслав и Завид хотели противостоять колдовскому яду, но попович просто смеялся над ними. С каждым днём незримая тьма всё гуще смыкалась над русским войском, и скоро должна была накрыть весь новгородский отряд.

       Тем временем вдоль правого берега реки, прячась за сугробами и разбухшими от наста комлями, роя носом снег и почти не оставляя следов, тенью скользил по земле мохнатый серый волк. Неотрывно следя за растянувшейся по льду цепочкой нарт и людей, он то высовывал голову из-за пней, то взбирался на валуны, то неподвижно лежал в зарослях лозняка, почти неотличимый от проталин. Поначалу русичи не обращали на него внимания, привычные к подобному соседству, лишь говаривали меж собой:

       - Ишь, настырный какой. Бежит за нами, глаз не спускает. Может, стрелу в него пустить?

       - Во всех не напускаешься. По всему видать, стая за нами идёт. Падальщики... Ждут, когда ослабнем, чтоб человечинкой полакомиться.

       - Тогда тем паче надо пристрелить одного, чтоб другие испужались.

       - Так они тебе и испужаются... Волков так просто не отгонишь.

       Но всё же иногда кое-кто из ратников доставал из нарт лук и натягивал тетиву. Волк, заметив это, пускался наутёк, скрывался в чаще.

       - Ишь ты, хитрый какой, - удивлялись русичи. - Должно, стреляли в него уже. Матёрый...

       - Братцы, - осенило кого-то. - А ведь это тот зверь, что в стане на нашу скотину покушался.

       - И впрямь, - поражались вои. - От самой столицы бежит за нами. Должно, чует что-то. Недаром попович его божьим посланцем назвал.

       На третий день пути к трескучим морозам, изнуряющей усталости и неотступному страху перед югорскими духами присоединился голод. Та скудная еда, что новгородцы взяли с собой в дорогу, быстро иссякла, а охота, на которую возлагали столько надежд, не оправдала себя. Звери и птицы будто избегали русичей, подтверждая грозные пророчества Моислава. Охотники, которых рассылал во все стороны Буслай, возвращались с пустыми руками: не только лосей и кабанов, но даже тетеревов с лисами словно вымело из тайги, оставив лишь покинутые гнёзда да пустые норы. Лес по обеим сторонам реки стоял безмолвный, недвижимый, небо нависало непроницаемо, будто громадное серебряное блюдо, накрывшее собой весь закаменный край. Лишь солнце, всплывающее над окоёмом, нарушало общую застылость, но и оно, словно издеваясь над пришельцами, быстро исчезало за окоченевшими кронами беломошника, подразнивая воинов малиновыми разливами красок. Эта мертвенность угнетающе действовала на русичей. Встревоженные кликушествами Моислава, новгородцы всё враждебнее поглядывали на Сбыслава с Завидом, виня их во всех бедах. А мелькавший на опушке волк доводил воинов до исступления, заставляя съёживаться в предчувствии небесного возмездия.

       И однажды нарыв прорвало. Истерзанные душевно и доведённые до крайности бедами, русичи собрались в круг. Посовещавшись, решили отдать богам обещанную жертву. А чтоб у миродержцев не было повода гневаться, в качестве таковой избрали обоих вятших - Сбыслава и Завида. Мол, они довели до беды, им и расплачиваться. Но насилия творить не стали - отправили переговорщиков с Нечаем во главе, сами запалили большой костёр, расположившись вокруг него, принялись молиться древним богам, повторяя за Моиславом колдовские речения.

       Нечай с тремя переговорщиками явился к шатру Завида Негочевича, хмуро поглядел на собравшихся у огня челядинов.

       - Где господин ваш? Говорить с ним хочу.

       - В шатре. Со Сбыславом сидит. Хочешь говорить, так иди, - равнодушно ответили ему.

       Ушкуйник обогнул костёр, ступил за полог. В шатре было холодно. Жаровню расколотили югорцы, когда громили русский стан, и потому вятшие мёрзли, кутаясь в шубы и шкуры. Лица их осунулись и посерели, щёки густо заросли грязным волосом, губы потрескались от мороза. Увидев вошедшего ушкуйника, Завид Негочевич вскинул брови, а Сбыслав спросил хмуро:

       - Чего надо?

       - Мы от собрания, - сухо ответил Нечай. - С увещеваниями к вам, господа вятшие. Чтоб порадели за общее дело. - Он насупился, подбирая слова. Даже ему, старому головорезу, было неловко произносить вслух то, что он хотел сказать.

       - Чего мнёшься? - прикрикнул на него купец и закашлялся. - Выкладывай. Чай не байки травить к нам явился.

       - Не байки. Пришёл я огласить вам приговор, вынесенный кругом...

       - Это каким ещё кругом? Мы, вятшие, никаких ваших кругов не знаем.

       - Знаете - не знаете - ваше дело. А что мне велено сказать, то и скажу. Прошение у нас к вам, большим людям. Наказ. Сами знаете, что творится. Духи кругом летают, зверя нет, морозы лютые... Общество решило, что через вас югорские навии на нас ополчились. А раз так, то вам и ответ держать... С вами мы до Камня не дойдём. Здесь вы должны остаться. Ясно или ещё что объяснить?

       - Сделай милость, - прогудел Завид. - А то ходишь вокруг да около, прямо девица красная. Давай, выкладывай всё как есть.

       Ушкуйник вздохнул. Роковые слова висели у него на сердце тяжким бременем.

       - Ну, в общем, дело такое: оставить надо вас. Отдать. Чтоб, значит, духов местных умаслить. А то они скоро совсем нас заедят. Так попович говорит, а ему верить можно...

       - Попович твой повредился умом, - вскинулся Сбыслав. - А ты, как баба старая, всяким россказням веришь.

       - Может, и так. А только общество решило, стало быть, придётся вам пострадать за всех. Как Христос страдал. Вот.

       Вятшие переглянулись. У Сбыслава от ухмылки перекосилось лицо.

       - Ты нас Христом-то не искушай, - сказал он. - Не того поля ягоды. Да и вы - не фарисеи. Христа иудейский суд приговорил, а не разный сброд.

       - Народ обидеть хочешь, - укоризненно заметил Нечай.

       - Ничего, на обиженных воду возят. - Купец распалялся всё больше, а боярин бледнел на глазах.

       - Значит, не хотите вы отдать животы свои за братию? - подытожил ушкуйник.

       - Не хотим. Коли братия того желает, пускай приходит сюда. А уж мы с ней потолкуем. - Сбыслав похлопал по рукоятке ножа на поясе.

       - Что ж, сами того хотели... Прощайте, господа, не поминайте лихом. - Нечай вздохнул и вышел вон.

       Покинув шатёр, остановился у костра, где сидели смерды, долго созерцал его, поглаживая бороду.

       - Никак огня давно не видал? - задиристо спросил его один из челядинов.

       - Всё на господ спину гнёте? - вместо ответа сказал Нечай.

       - Да уж лучше, чем купчин трясти. Мы хоть перед Богом чисты. Не то, что вы, душегубы...

       - Ты языком-то не мели, ежели не знаешь. Сейчас вот товарищи мои придут во всей силе, господ ваших из шатра вытряхивать. Вступитесь за них али нет?

       - А тебе что за дело? Испужался, что товарищей твоих отлупим?

       - Нам лишнее кровопролитье ни к чему. Благое дело злодейством разбавлять - себе вредить. Понятно?

       - Понятно. Чего уж непонятного...

       - Ну так что, уговоримся мы с вами или резать вас придётся?

       Челядины переглянулись.

       - Больно ты скор на расправу. Прямо как государь киевский...

       - Ладно, трепитесь себе, - отмахнулся Нечай.

       Он обогнул костёр и зашагал к ушкуйникам. Там продолжал заливаться соловьём Моислав.

       - Не по собственному хотению, но по велению богов и духов должны мы окропить священной кровью места сии. Посему склоним головы перед высшей волею и покорно примем то, что предназначили нам бессмертные...

       Увидев возвращающихся переговорщиков, спросил у них:

       - Ну что вятшие? Готовы отдать жизни за товарищество?

       - Не готовы, - хмуро откликнулся Нечай. - Упираются.

       Моислав развёл руками.

       - Придётся уломать. Я с ними потолкую, авось снизойдут.

       Он извлёк из костра головню и, держа её как факел, решительно зашагал к боярскому шатру. Ушкуйники нестройной толпой двинулись за ним. Все были при оружии, на лицах читалась свирепость.

       Челядины, заметив приближение налётчиков, вскочили, схватились за оружие. Из шатра показались Сбыслав и Завид Негочевич. Оба были при мечах, хотя и без броней. Кольчуг тоже не надели.

       - Чего явились? - заносчиво вопросил Сбыслав.

       - По ваши души, - ответил Моислав. - Сами не захотели на собрание прийти, вот мы и пришли, чтоб вас уговорить.

       - Нам ваши собрания ни к чему. Одно горлодрание без пользы.

       - Дак собрание-то вас самих касается. Али не слыхали?

       - Больно надо ваше суесловье слушать.

       - А придётся. - Попович обернулся к ушкуйникам, приказал: - Во имя Перуна и Рода берите их, ребята.

       Ратники выдвинулись из-за спины Моислава, подступили к вятшим. Те потянули из ножен мечи, Завид кликнул своих людей, чтоб были поближе. Но челядины не шелохнулись. Один только дёрнулся исполнять повеление, однако стоящий впереди предупредительно выставил ладонь, остановил его. Гневно дрогнув губами, боярин повернулся к челяди, прищурил веки. В прежние времена, заметив такое, смерды как снопы валились, просили о милости. Но сейчас просто бессмысленно уставились на хозяина, точно языки проглотили. Ушкуйники ловко подскочили к боярину, заломили ему руки, повалили на землю. Сбыслав же получил по шее от кого-то из собственной чади и рухнул на снег. Обоих быстро повязали, Завида оставили у костра под присмотром челядинов, а извивающегося купца подняли на руки и понесли к середине реки. Там уже стучали топорами ушкуйники, вырубая во льду прорубь. Сбыслав матерился и рассылал всем проклятья, ушкуйники посмеивались, шагающий впереди Моислав аж светился от ликования. Вытаращенные глаза его лучились дикой радостью, на кончике носа сияющей звездой застыла капля.

       - Радуйся, Сбыслав! - говорил он. - Жертвой своей ты спасаешь людей. Разве душа твоя не тешится от этого? Разве мысли не наполняются счастьем? Скоро увидишь ты творцов сей земли. Пред ними будешь держать ответ за деяния свои. Внемли их гласу и упокойся с миром!

       - Чтоб тебе захлебнуться блевотиной своей! - хрипел купец. - За всё с тебя спросится, за всё! Будешь молить о прощении и каяться в грехах, да поздно!.. - Он вдруг закашлялся и умолк - один из ушкуйников заткнул ему рот рукавицей.

       - Глубоко же в тебя проникла скверна, - сокрушался попович. - Непросто выковырять её оттуда.

       Он подступил к проруби, обернулся, знаком велел ратникам опустить Сбыслава на снег. Тот корчился от боли и, шипя как змея, прожигал всё вокруг ненавидящим взором.

       - Что же, братья, поклонимся здешним владыкам и отдадим им то, чего они просят, - сказал Моислав. - Не хотели мы допустить до этого, но и отказать миродержцам в надлежащем им не можем. Помолимся же за души тех, что сейчас отойдут от нас, дабы увидеть иной, лучший мир. Преклоним колени и, разразившись слезами, возблагодарим их за этот подвиг. Нет в нас злобы ни к тебе, Сбыслав, ни к Завиду, ни к прочим вятшим. Вы сами избрали свою судьбу и были наказаны богами за гордыню. Да смилостивятся они над вами, и да постигнет вас блаженный покой, коего не видели вы в этом мире...

       Попович опустился на колени, и все воины последовали его примеру. Воздев руки к небу, Моислав вдруг завыл, покачиваясь из стороны в сторону, потом забился лбом о лёд, расцарапав лицо слудом, начал выкрикивать что-то нечленораздельное, сорвал рукавицы и принялся скрести длинными грязными ногтям по снегу. Из горла его послышались какие-то хрипы и лай, затем попович вдруг рассмеялся, вскочил, принялся прыгать с ноги на ногу и прихлопывать в ладоши. Получалось что-то вроде скоморошьей пляски. Вои старательно повторяли его действия, словно Моислав дёргал их за нити. Не переставая хлопать и орать, попович двинулся вокруг проруби.

       - О великий Ящер, молимся тебе! - вопил он. - О бессмертный владыка вод морских, молимся тебе! О Вакуль, повелитель чудских рек и озёр, молимся тебе! О Мир-Суснэ-Хум, защитник рода людского, молимся тебе!..

       Имена югорских демонов мешались у него с именами славянских богов, христианские святые путались с чудинскими духами, а месть грозных навий шла рука об руку с евангельским всепрощением. Странная эта была молитва - вроде и языческая, а вроде и нет; всё перевернулось в голове у безумца, а тёмный люд, не знающий грамоты и воспитанный на стариковских сказках, готов был верить любому его слову, лишь бы успокоить мятущуюся душу. Они слушали его, упоённые открывшейся истиной, полные уверенности, что теперь-то наконец всё разъяснилось, и все беды останутся позади; они шли за ним, чествуя Моислава как пророка, не желая знать, что пророк этот лишился рассудка.

       На десятом кругу Моислав вдруг остановился и, задрожав всем телом, рухнул на снег. Ратники было подумали, что с поповичем случилась беда, но Моислав весьма прытко перевернулся на спину, стал елозить по слуду, захлёбываясь словами. Что бормотал он - никто понять не мог, да и к чему? Все видели: попович отстранился от бренного мира, ушёл в недостижимые выси. Этот священный миг нельзя было нарушать, и все замерли в благоговении, уставившись на Моислава, ожидая, пока душа его вернётся в плоть. Но душа не торопилась. Она витала где-то далеко, в то время как тело вспахивало снег, извивалось, словно издыхающая змея, дрожало и дёргалось. Наконец, глаза поповича прояснились, он перестал скрести лёд, и, успокоившись, воззрился в свинцовое небо. Затем тупо заморгал, потёр глаза и медленно сел. Посмотрев сначала в одну сторону, потом в другую, вдруг усмехнулся и похлопал себя по правой коленке.

       - В воду его, - приказал он, махнув ладонью в сторону проруби.

       Ушкуйники бросились к связанному Сбыславу, подняли его за руки и за ноги, поволокли к вырубленной во льду дыре. Поднеся, вопросительно взглянули на поповича (не скажет ли ещё чего?), но тот молчал, и ратники осторожно, чтобы не упасть самим, начали опускать купца головой в ледяную бездну. Сбыслав брыкался, что-то пытался сказать, но лишь мычал сквозь варежку и яростно вращал глазами.

       - Вот и пришёл конец несогласиям нашим, - кротко произнёс Моислав. - Видать, богам так угодно было. Знай, Сбышек: не таю я на тебя зла, и ты на меня не таи. Все там будем - одни раньше, другие позже. Ты вот умираешь на глазах у товарищей своих, а где нас смерть застигнет - неведомо. Так что радуйся - ты воистину избран. И да простят тебя боги.

       Он опустил голову и что-то неслышно зашептал. Ушкуйники продолжали медленно опускать Сбыслава под лёд. Купец отчаянно дрыгался, и даже когда масляная чернота сомкнулась на его шее, изгибался, поднимая волны и пуская пузыри. Ратники, держа купца с двух сторон, занесли его над прорубью, поставив столбом, а затем выпустили из рук. Камнем ушёл Сбыслав на дно, вода забурлила и разошлась пенными бурунами, льдинки прижались было к снежной кромке и вновь сомкнулись, густым слоем затянув прорубь. Толпа издала вздох и тут же замолкла, сама испуганная своими чувствами. Моислав неотрывно смотрел в синевато-чёрную дыру воды. Он был бледен и тяжело дышал. Его исхудавшее лицо вдруг резко постарело, спина ссутулилась, а глаза наполнились неизъяснимой печалью. Засопев, он смахнул рукавицей каплю с кончика носа.

       - Пошли за следующим, - проговорил он, направляясь к боярскому шатру. Ушкуйники нестройной толпой последовали за ним. В наступившей тишине стал слышен скрип снега под ногами и короткие разговоры, которыми ратники пытались отогнать тягостные мысли.

       - Теперь-то уж заживём! Больше нам вятшие воду мутить не будут...

       - Видал, как он в пучину-то ушёл? Без единого вздоха. Знать, поджидал его уже царь речной...

       - Давно пора было. Попович - знатный ушкуйник. Концы в воду, а поживу - себе. Так и надо...

       - Как хомут с шеи... Долго они на нас пахали, да сколько верёвочке не виться...

       - А я вот помню, как вятшие к крепостце ходили. Тоже, небось, не просто так...

       - Да что говорить: все они - изменники, все смерти лютой достойны.

       - В Новгороде-то повеселимся, али как? Отведаем боярской кровушки, хе-хе...

       - Помнишь, как Гюрятку вешали? Визжал как кабан...

       - Хорошо погуляли. Раздольное было времечко. Нынче уж не так.

       - Князю с посадником надобно долю оставить. Иначе осерчают.

       - Перебьются. Сами без порток, какая уж тут доля?

       - А ежели допрос учнут, куда вятших дели? Что ответим-то?

       - Не твоего ума дело. Об этом попович с Буслаем пусть головы ломают. А мы - люди маленькие...

       - А тревожно всё ж таки.

       - Теперича хоть до Камня дойдём. А за Камнем - гуляй душа! Жратвы и рухляди вдоволь. Бери - не хочу...

       - Думаешь, упыри югорские отцепятся от нас?

       - А то как же! Они на вятших зубы точили. Ноне своё получили, авось отступятся.

       - А ежели нет?

       - А ежели нет, тебя им отдадим, хе-хе...

       Перекидываясь мрачными шутками, ушкуйники добрели до шатра, перед которым кулём лежал связанный боярин. Вывернув голову, он уставился на поповича и выдавил:

       - Пощади, не лютуй.

       Попович зримо удивился.

       - Ой ли, Завиде? Ещё вчера и замечать меня брезговал, и ныне о пощаде молишь?

       - Озолочу, - прохрипел боярин.

       Моислав самодовольно улыбнулся.

       - Не я казню, боги казнят, Завидушка. Покурочил ты идолов, думал - с рук сойдёт? Ан нет, всё в скрижалях небесных записано! Вот и наступил час расплаты. Был ты родовитый боярин, белая кость, а ныне - червь у ног моих, тварь издыхающая. Всем воздаётся по делам их, Завидушка!

       По его знаку смерды подняли боярина на ноги, нахлобучили на него упавшую шапку. У Завида выступили слёзы на глазах. Дрожа, он заморгал, спросил укоризненно:

       - Как отцу-то в очи смотреть будешь?

       - Ты за меня не тревожься. Ты за себя тревожься. Не я, а ты пред богами предстанешь вскорости. Вот о чём думай. - Он ухмыльнулся и махнул рукой: - Тащите его, ребята, к той сосне на берегу.

       Ратники поволокли Завида к дереву. Моислав шёл чуть позади и, поёживаясь от холода, угрюмо оглядывал местность.

       Лес встречал его привычным безмолвием. В морозной дымке проступали кривые ветви, словно застывшие щупальца чудовищ, тонула в молочном тумане снежная пена сугробов, покосившимся плетнём сгибался надо льдом заиндевевший ивняк. Солнце, невидимое за кронами деревьев, испускало слабый сумеречный свет, который слегка подкрашивал верхушки безбрежного сузёма на горизонте. Ничто не двигалось в тайге, ничто не шевелилось, и даже волк, сопровождавший русичей, куда-то подевался, словно предчувствовал нехорошее.

       Боярина подтащили к невысокой кряжистой сосне с раздвоенным стволом, одиноко торчавшей над береговой вымоиной, поставили на колени. Завид отчаянно мотал головой, силился сказать что-то, но не мог, сотрясался рыданиями.

       - Успокойте его, - хмуро велел попович.

       Один из челядинов с размаху ударил Завида по скуле, повалил набок.

       - Не бедокурь, боярин, - мягко произнёс Моислав. - Прими смерть достойно.

       Он повернулся к сосне, протянул к ней ладони и заговорил больным голосом:

       - О повелитель огня Перун! О владыка неба Нум-Торум! К вам обращаюсь я со смиренной молитвой! Примите в объятия ваши сего недостойного, нарушившего покой ваш и дерзко злоумышлявшего на идолов ваших! Не по худому намерению, но по тяжкой доле нашей пришли мы сюда, в обитель вашу, дабы прославить имя славянское и разнести славу новгородскую по самым отдалённым краям. Не было в нас вражды к законам вашим, лишь немногие питали злобу к святилищам вашим и слугам. Все они настигнуты карой небесной, ныне отдаём вам последнего и самого лютого из них, да насытится ваша месть и успокоится гнев...

       Закончив речь, он обернулся к воям, кивнул на боярина и провёл ладонью по горлу. Нечай, вытащив нож, подступил к Завиду, перевернул его на живот.

       - Уж не взыщи, боярин, - сказал он, наклоняясь. - Буду резать как умею. Сам понимаешь - до тебя только скотину вот так резал. А тут рука чувствовать должна... Не трепыхайся. Авось легче пойдёт...

       Вятший застонал и уткнулся лбом в снег. Ушкуйник сбил с него шапку, взялся за волосы на затылке, дёрнул на себя и завёл нож под боярскую бороду. Не отпуская Завидовых волос, сделал несколько движений ножом, словно вспарывал туго набитый мешок, и тут же снег под головой боярина окрасился в густо-красный цвет. Завид что-то забубнил, заворочался, будто пробуждаясь ото сна, а Нечай ещё раз двинул ножом, и вятший затих.

       - Господи Боже, помилуй меня, грешного, - донёсся из толпы чей-то дрожащий голосок.

       Вои как один принялись креститься, снимая шапки.

       - Совсем сдурели? - накинулся на них Моислав. - Богов обидеть хотите? Крестных знамений не накладывать, шапок не снимать! Мы не товарища своего хороним, а миродержцам жертву отдаём. Понятно вам, сиволапые?

       Ратники смущённо натягивали шапки обратно.

       - Поднимите его и подвесьте за ноги, - распоряжался попович. - Одёжу не сымать. Кого замечу - руки повыкручиваю. - Он окинул суровым взором собравшееся воинство и добавил: - Нечай, ты будешь главным.

       Ратники принялись спорить, как поднять мёртвое тело на такую высь. Попович же побрёл к нартам, не слушая их - мыслями он уже был в грядущем. Ему грезилось, что станет он большим чародеем, объединит чудские и славянские силы, войдёт в Новгород и восстановит там власть древних богов. Запылают церкви, подожжённые его воями, а заброшенные капища Перуна и Велеса оживут, наполнятся воскурениями. Как сладко было думать об этом!

       - Доволен, чай? - услышал он голос.

       Это говорил Буслай. Он сидел возле боярского шатра и курил сар. Был он худ, страшно бледен и грязен. Руки его слегка подрагивали, нижняя губа чуть отвисла, обнажив почерневшие зубы.

       Попович в сомнении поглядел на него, подбоченился.

       - А ты будто нет?

       Буслай почесал единственное ухо, скривил губы в раздумьях, пожал плечами.

       - Меньше ртов - больше жратвы.

       - Только о брюхе своём печёшься.

       - А как же без этого? Сытое брюхо - опора вою. - Он устремил взгляд за спину Моиславу, усмехнулся. - А что ж вниз головой-то вешаете? Тоже что ли боги велели?

       Моислав обернулся, посмотрел, как ратники взгромождают боярина на сосновый сук.

       - Велели, - подтвердил он.

       Сотник опять усмехнулся, покачал головой.

       - Шутник ты, однако, попович.

       Тот ощерился.

       - Не веришь в дар мой, Буслаюшка?

       - Верю - не верю - какая разница? Главное - народ тебе верит.

       Моислав подумал, поглаживая бороду, вздохнул.

       - Что ж, крепкого здоровьица тебе, сотник.

       - И тебе, попович.

       Моислав посмотрел на него внимательно, потом тихо произнёс:

       - Не попович я более, а ведун. Волхв-прорицатель.

       - Эвона как! - удивился Буслай. - А отец-то твой что на это скажет? Согласится ли?

       Моислав набычился, засопел.

       - С прошлым своим я порвал. Нет у меня боле прошлого. Отныне я - кудесник, заклинатель сил земных и небесных. На моих плечах лежит тяжесть похода. Я должен вывести малых сил отсюда. Без заступничества древних миродержцев все тут головы сложим.

       - А ежели не дойдём, передохнем по дороге?

       - Значит, того хотят небожители. Не нам осуждать их.

       - А волк-то, что бежит по опушке, не богами ли посланный? Ведь никак не отстанет, проклятый. Идёт как привязанный.

       - Волк этот - вестник Перуна. Громовержец взирает его очами, следит, как мы исполняем его заветы.

       - А может, демон это, послан, чтобы смущать нас? Сам же вопил, чтоб убили его. А ныне что же?

       Моислав нахмурился.

       - Тогда меня глодало сомнение, не мог распознать божьих речений. Ныне же вижу всё ясно.

       - Переменчив ты, Моислав, аки ветры весенние.

       Буслай трясся от смеха. Ему было весело. Моислав мрачно воззрился на него, поджал губы.

       - Потешно тебе? Скоморошничаешь? Ну смейся дальше, - он отвернулся и зашагал прочь.

       А сотник втянул в себя дым и прикрыл глаза. Ему было хорошо.

       Этот разговор озадачил Моислава. Нежданно-негаданно он вдруг обнаружил, что среди ратников есть человек, который не поддался его чарам. И что особенно прискорбно, человеком этим оказался Буслай, единственный, за кем вои готовы были идти в огонь и в воду. Такое открытие не на шутку встревожило поповича. Сотник являл собой силу даже более грозную, чем купцы и бояре: те изначально были чужды чадинам, а этот - плоть от плоти их, нелегко будет от него избавиться.

       Но были и другие заботы. Главной из них оставался голод, по-прежнему донимавший воев. Ратники уже давно расстались с мечтой о мясе, теперь радовались даже сушёным ягодам. В пищу шло всё: кожи, береста чумов, мёрзлая кора, личинки жуков, спрятавшиеся в пнях и стволах. Обезумевшие от голода, вои всё чаще с жадностью поглядывали на оленей, которые из последних сил тянули нарты с ранеными и скарбом. Скотина тоже отощала, питаясь одной жухлой травой, добываемой из-под снега. До Камня могла и не дотянуть.

       Скоро среди новгородцев поднялся ропот. Разочарованные и отчаявшиеся, они принялись оскорблять Моислава, кричали, что он обманул их. Самые пылкие предлагали отправить его под лёд вслед за Сбыславом. Но самозваный кудесник и здесь сумел выкрутиться. Умело играя словами, он убедил замороченных воев, что причина неутихающих бедствий в их неверии и лукавстве.

       - Коварные как гиены, - гремел он. -Вы молились богам, а в сердце затаили обман. Как могли боги помочь нам, если видели среди вас двуличие и мерзость? Непостоянством своим вы обманули ожидания миродержцев. На колени, презренные! Не меня, но вас судить надобно - за скверну вашу, за ложь, за себялюбие...

       Удивительным этим вывертом Моислав не только спас себя, но и внёс раздор в новгородское войско, заставив людей подозревать друг друга. Те, кого он припечатал особенно сильно, должны были отказаться от своей доли в добыче и неустанно каяться, надеясь на снисхождение товарищей. Их вывели из войскового круга, обратили в рабов.

       - Веди нас, Моислав! - кричал вои. - Мы верим тебе.

       Попович наслаждался. Власть его была крепка как никогда. Но беспокойство всё же не отпускало его, ведь голод никуда не делся. Буслай разрешил пустить под нож одного из оленей, но даже это не принесло облегчения измученным людям. Кисловатая и жёсткая лосятина была скверной заменой мясу лесной дичи.

       И тут судьба улыбнулась поповичу. Однажды днём с берега вдруг послышался тоскливый вой, и на маленький обрывчик над рекой выскочил старый знакомый - серый волк. Кровь застыла у Моислава в жилах. Что сулил этот знак - новые беды или конец испытаний? В тревоге он посмотрел на зверя. А тот задрал морду и отчаянно взвыл к небесам, пронзая своим голосом колючий югорский воздух.

       - Братцы, да что ж это? - плаксиво выкрикнул Лешак. - Сил моих нет терпеть. Хоть подыхай... Опять эта зверюга по наши души пришла.

       - Не ной, - рявкнул Нечай. - Все, кто с луками, целься к зверя. Авось попадём.

       - Да разве ж можно это? Попович говорил, знак это.

       - По мне хоть знак, хоть примета... Достал этот волк хуже горькой редьки. - Нечай быстро извлёк из нарт лук с колчаном, вытащил стрелу, прицелился. - Эх, далековато... Ну, авось не промахнусь.

       - А может, поближе подойти? - спросил другой ушкуйник, тоже державший в руках лук. - Чтобы уж наверняка.

       - Удерёт...

       - И пускай его. Хуже-то не будет.

       Нечай в сомнении покосился на него, кивнул.

       - Лады. Подойдём поближе.

       Несколько воев, растянувшись цепочкой, осторожно двинулись к волку. Тот почему-то не убегал, только знай себе драл горло, неотрывно глядя в небо.

       - Ишь ты, - переговаривались вои. - Тоже, видать, жрать хочет.

       Лучники подошли на расстояние прицельного выстрела, остановились. Полетела со свистом одна стрела, другая, потом третья. Ни одна не попала.

       - Эх вы, вашу мать... - досадливо выругался Нечай.

       - А сам-то, - с обидой возразили ему.

       Волк же, услыхав пение стрел, перестал выть и с каким-то удивлением, вполне по-человечьи, посмотрел на русичей. Словно жаром обдало от его взгляда. Не мог зверь так взирать на людей. Стало быть, прав был попович - не волк это, а дух небесный. Потому и не попали в него стрелы. Поражённые этим, люди застыли в страхе, волк же быстро развернулся и умчался в лес - только его и видели.

       - Э-эх, упустили, - сокрушённо проворчал Нечай. Он посмотрел на прочих стрелков и махнул рукой. - Ладно, пошли уж...

       Они направились обратно к нартам.

       - Не убить вам этого зверя, - хмыкнул Моислав.

       - Отчего ж? - спросил бородач.

       - Говорю же - Перунов вестник это. Божий зверь. Не по зубам он вам.

       - Поглядим ещё...

       - И глядеть нечего. Пока боги не отзовут его, ничего вы волку не сделаете.

       Нечай бешено взглянул на Моислава, прочистил горло.

       - Поостерегись, попович. С огнём ведь играешь. Не ровён час, и зашибить могу.

       - И ты тоже поостерегись, Нечаюшка. Может, через твоё святотатство местные духи нас и преследуют, а?

       Вопрос был с намёком. Но Нечая трудно было испугать. Он вкрадчиво произнёс:

       - А тебе-то, Моиславушка, власть голову не кружит ли? Смотри, мы ведь как вознесли тебя, так и обратно можем спихнуть. За нами не заржавеет. - Он оглянулся на ратников. - Верно говорю, ребята? Пророк-то наш всё обещания раздаёт, облегчение от трудов сулит, а дел за ним что-то не видно. Одни словеса. - Ушкуйник развёл руками и встал враскоряку, издеваясь.

       Моислав спрыгнул с нарт, засопел, багровея. Ему захотелось крикнуть: "Взять его!", но он сдержался. Прежде чем карать, надо было доказать этим неучам, что он прав, дабы ни у кого не возникло сомнений в его избранности.

       Отпустив рукоятку ножа, Моислав заговорил. Речь его опять была полна клятв, угроз и призывов к вседержителям. Ничего нового не сказал попович, но отчего-то люди, слушая его, в который раз преобразились и, воспламенённые, готовы были выполнить любой его приказ. Моислав упивался этим. "Перун, Велес и весь сонм богов помогают мне, - думал он. - Иначе кто бы пошёл за мной?". И впрямь, если бы он говорил от себя, лукаво ссылаясь на божественную волю, кто бы ему поверил? Не иначе, боги осенили его своим благоволением, передали ему власть над человеками, чтобы он мог вести людей к свету. А значит, испытания его не напрасны, и скоро за них должна воспоследовать награда. Так думал Моислав, зажигая своей верой окружающих.

       Но тут за спиной поповича раздалось какое-то кхеканье, и, обрывая его речь, прозвучал насмешливо-удивлённый голос:

       - Теперь-то вижу, чем ты народ околдовал, попович. Ай, молодца!

       Моислав резко обернулся. Шагах в пяти от него, держась за нарты, стоял Буслай.

       - Тебе бы на вече горлопанить, а не здесь глотку драть, - добавил он.

       - Не искушай, Буслай, - предупредил попович. - Вижу, вы с Нечаем - одного поля ягоды. Оба насмешники да святотатцы.

       - Грешны, - согласился Буслай. - А кто без греха?

       - Думаешь, без богов весь путь пройдёшь? Без богов ты никто. Они тебе и путь проторят, они же и в гроб вгонят.

       - Так-то оно так. Да только не видели мы от них благодеяний пока. Уж и вятших им отдали, а всё без толку.

       - Стало быть, мало отдали. Не все желания утолили.

       - Скоро сами окочуримся, богов-то ублажая.

       - Не кощунствуй, Буслай. Договоришься ведь, что и с тобой будет, как с вятшими.

       - Болтай! Чтоб мои ребятушки, с которыми я вместе щи хлебал, на меня же руку подняли? Не бывать такому. Верно я говорю, братцы?

       Ратники что-то пробурчали, не желая участвовать в споре. Буслай нахмурился. Не понравилось ему, что старые боевые товарищи повели себя как робкие овцы. Не бывало такого прежде. Моислав же сразу воспрял духом. Победно поглядев на сотника, он усмехнулся.

       - Надо будет, и тебя засудим, Буслай, - сказал он. - Пред богами все равны...

       Но тут один из ратников вскинул руку и выкрикнул:

       - Глядите-ка! Человек.

       Все обернулись. Действительно, с крутого обрыва, на котором только что стоял волк, спрыгнул лыжник с луком за спиной, одетый в югорский полушубок и короткие меховые сапожки. Бросив взгляд на русичей, он выпрямился, чуть не поскользнулся на льду и припустил на другой берег. Почти сразу за ним вывалился медведь. Съехав пузом на лёд, он проворно поднялся и, отряхнувшись, бросился в погоню за человеком.

       - Бер, - проронил кто-то.

       И сразу все заметались, похватали луки со стрелами, копья, рогатины. Вот она, желанная добыча! Мгновенно улетучилась усталость, ноги и руки налились силой, сердца забились в предвкушении пира. Визжа и переругиваясь, ратники устремились за зверем. Возле нарт остались лишь Моислав, Буслай да несколько раненых воев.

       Тем временем человек, убегавший от медведя, выбрался на противоположный пологий берег, взрыхлил лыжами снег и кинулся в берёзовую рощу. Медведь же, испуганный воплями русичей, круто повернулся и побежал прочь, тяжело подбрасывая своё бурое тело над нетронутой белой пеной.

       - Не упусти его, братцы! - орал Нечай.

       Кто-то из лучников уже натягивал тетиву, товарищи обгоняли их, бежали вперёд, загораживая обзор, стрелки матерились на чём свет стоит и старались высмотреть меж бегущих спин скачущий зад медведя. Буслай вдруг всплеснул руками, будто осенённый догадкой , и бросился к ближайшим нартам, принявшись выкидывать из них всё барахло.

       - Ты что задумал? - изумился попович.

       - Помоги-ка мне, Моиславе.

       Тот подошёл ближе, вытащил из нарт щит, бросил его на снег.

       - Не догнать им его... - лихорадочно бормотал сотник. - Медведь - зверь быстрый. Стрелой только подранят, и всё... Уйдёт он... Даром, что шатун. Его надо с саней брать. Копьём прямо в шею...

       Попович с уважением поглядел на ушкуйника. А ведь и правда - от упряжки зверь не убежит.

       Вдвоём они быстро разгрузили нарты, запрыгнули в них и стеганули оленя. Тот, мученически взревев, рванулся вперёд.

       Взрывая наст полозьями, они понеслись по извилистой белой дороге, меж дремучих зарослей ивняка и мраморных громад беломошника. Перламутрово светились сугробы, и опасливо выглядывал искрящийся лозняк из обросшего седыми лохмами елового сухостоя. Мерцали изморозью валуны, а над окоёмом начинала дрожать дикими красками неистовая пляска духов.

       - Вот они, боги-то! - ликующе завопил Моислав. - Пришли нам на выручку.

       - Не спеши, торопыга, - сквозь зубы откликнулся Буслай. - Не доехали ещё...

       Он напряг горло и рявкнул бегущим воинам:

       - Разойдись! Задавлю!

       Воины отпрыгивали в стороны, ныряли в сугробы и, сплёвывая снег, матерились. А сотник, азартно приоткрыв рот и выкатив немигающие глаза, мчался дальше, уже занося копьё для удара. Сани подскочили на ледяном бугре, и Буслай, стоя на полусогнутых ногах, чуть не вывалился из них.

       - Держи поводья! - заорал он поповичу, вновь занося руку с копьём.

       Моислав ухватился за вожжи, испуганно присел, зажмурился. Отчего-то ему стало очень страшно. Удивительное дело: когда он дробил кости югорским воинам, страха не было, а сейчас, представляя себе, как острие копья воткнётся медведю в загривок, оцепенел от ужаса. Руки и ноги его отяжелели и пошли мурашками, перед глазами запрыгали разноцветные звёздочки.

       - Бей, Буслай, - прохрипел он, сдерживая рвотные позывы. - Бей!..

       Где-то сбоку померк свет, раздался короткий рык, сильные пальцы с ужасной болью вцепились ему в плечи.

       - Стой! Стой, дурачина! Куда помчался! Разворачивай...

       Но попович уже утратил власть над оленем. Он держал вожжи в онемевших руках и, распахнув очи, смотрел, как зверь несёт его куда-то в безбрежную даль, вскидывает голову, сопит, выпуская тучи пара, а впереди, чуть выше кончиков подпиленных рогов, всё неистовее разгорается пляска духов.

       - Разворачивай, тебе говорят! Убью, сволочь!.. - бесновался сотник.

       - Не могу, - проговорил Моислав сквозь сжатые зубы. - Затёк...

       И тогда неимоверная сила выдернула его из нарт и швырнула в сугроб, а откуда-то сверху победный голос закричал:

       - Тпру, зараза! Назад! Куда идёшь?..

       Моислав выплюнул снег и перевернулся на спину. По шее стекали ледяные ручейки, где-то далеко, за взрытой полозьями бороздой, с рёвом ворочался коричневый ком с торчащим из него древком. Из висевшей над рекой сизой дымки уже бежали к этому кому неловкие чёрные фигуры, рычали что-то, а приблизившись, вонзали в него копья, били палицами. Скоро ком исчез в скоплении чёрных тел, и Моислав начал подниматься. Его мутило. Он медленно встал, покачнулся и побрёл обратно. "Вот и конец голоду, - подумал он. - Конец нашим страданиям". Почему-то в нём не было радости, только безмерная усталость. Ему хотелось есть и спать.

       К ратникам неспешно подъехал весёлый вожак ушкуйников. Уверенно направляя присмиревшего оленя, он упирался левой рукой в бок и гордо поглядывал сверху на товарищей. Приблизившись, свистнул, обменялся парой шуток с Нечаем, сошёл на лёд. Моиславу тоже захотелось крикнуть что-нибудь задорное, но он промолчал, сохраняя достоинство. Теперь, когда его правда была доказана, он хотел предстать перед воинам в образе великодушного пророка. Это было так сладко - проявить снисхождение к маловерам. Отходчивость свойственна избранникам богов.

       ...Такое событие как убийство медведя не могло обойтись без праздника. Тем паче, что наступали Велесовы дни, когда полагалось обряжаться в беровы шкуры и молить грядущее лето о хорошем урожае. Обряд этот почитался за начало нового года, а потому Моислав решил устроить шумное действо. Он взял шкуру освежёванного зверя, сшил её по кускам, напялил на себя. В этом одеянии, с лицом, торчавшим из открытой пасти, попович бродил среди пьяных от сытости и курева ратников и распевал песни. Вои, слушая его, приплясывали, хохотали, норовили пырнуть Моислава ножом или рогатиной, делая вид, что убивают медведя. Попович же заставлял их кланяться себе, говоря, что они кланяются хозяину леса, и обращался с наставлениями.

       - Боги явили своё могущество, даровав нам победу над чудинами и послав в пищу мохнатого зверя. Теперь вы видите, кто владычествует в сих местах и кому надо возносить молитвы. Не обижайте богов небрежением, не возводите на них хулы, не старайтесь защититься от них именем Христовым. Помните: не Христос, а старые вседержители, Владимиром порушенные, сидят здесь на престоле, им приносите требы и благодарите за удачу свою. Без их позволения даже чихнуть не смейте, даже лист с древа сорвать, даже ветку сломать. Поражая зверей на охоте, творите молитвы небожителям и оставляйте им малую часть добычи. Знайте: душа, возносясь, стенает и плачется богам, желая обратить их гнев на погубителя своего, и ежели не задобрите миродержцев достойной жертвой, не избегните мести их...

       Так молвил попович, спеша воскресить в умах новгородцев старую веру. И хоть они слепо внимали ему, не смея перечить, Моислав знал - народ непостоянен и труслив. Стоит встретить другого вещуна, и люди с лёгкостью поддадутся его чарам. И вот, дабы избежать этого, попович спешил крепче вбить корень полузабытой веры в их мутные души. Пусть ратники впитают язычество в свои плоть и кровь, пусть сродняться с ним, напрочь забыв о православии. Так думал Моислав, прыгая возле костра и колотя палкой по щиту.

       Так пел Моислав, сам удивляясь красноречию своему и складности слов. А воины кривлялись, прыгали через костры, катались по снегу и смеялись до упаду, счастливые и пьяные от сара.

       - Слышь, попович, ты у нас всех скоморохов распугаешь! - кричали они. - Как выйдешь в неделю к Святой Софии, да как грянешь свои песни, так все брехуны и разбегутся.

       Моислав улыбался и ничего не отвечал. Он видел: для ратников его пляски - пустая забава, но для него это была сама жизнь. И он вновь и вновь подначивал их пускаться в круговую возле костров, чтобы, захваченные стихией, растворились они в общем игрище, и, не в силах забыть этого дивного чувства, стремились бы вновь пережить его.

       Бескрайние югорские снега и неистовство красок на небе волшебно действовали на воев, погружая в какое-то блаженное полузабытье. Из этого полузабытья вдруг выныривали возгласы, проявлялись возбуждённые лица, вырастали огромные тени и слышались разудалые песни.

       - Взирайте, взирайте на небесного Лося! - поучал Моислав, тыча в звёздное небо. - В его рогах Ярило солнце держит, на землю тепло посылает. Забыли люди русские, кто создал землю вашу, кто пёкся о ней неустанно, кто отгонял упырей и навий от тел и душ ваших. Изгнали древних богов, поклонились тёмному демону, и вот, едва не погибли от холода и голода. Но миродержцы славянские отходчивы и незлобивы, помнят они о чадах своих, не могут долго сносить беды, теми претерпеваемой. А мы - разве не чада их? Разве можем отплатить неблагодарностью за заботу создателей наших? Помолитесь, помолитесь, братья, Велесу и Роду, Перуну и Сварожичу, всем богам и присным их, да снизойдут они до нас в милости своей, да призрят неверных чад своих, да вернутся в отчую землю и изгонят тёмного демона, терзающего души наши!..

       Ратники слушали его, развесив уши. И только два человека оставались безучастны к этим словесам. Они сидели на нартах, поджав ноги, курили сар и спокойно взирали на происходящее.

       - Попович гладко излагает, - молвил Нечай Сатана.

       - Гладко, - ответил Буслай. - Да только всё не то.

       - Что ж не то?

       - Да поганство. Не о том ныне толковать надобно.

       - А о чём же?

       - О пути через Камень, вот о чём. Тяжко нам придётся.

       - Тоже дело. Да только воям не только хлеб, но и вера нужна. Без веры народ слабнет. Пусть поганой, хлипкой, но веры. С верою человек чудеса творит. Да ты и сам о том ведаешь - чай народ в узде не только добычей держал, а ещё заговорами да приметами!

       - Везде меру надо знать. Палку перегнёшь - сломается. Так и тут... - Буслай вздохнул и почесал бок.

       Они помолчали.

       - Не то тебя тревожит, - произнёс Нечай, хитренько покосившись на сотника. - Совсем не то.

       - А что же?

       - Боишься ты, что попович тебя от власти отодвинет.

       - Ну и боюсь, - неожиданно согласился Буслай. - А только не за себя боюсь. За парней боюсь. Им ещё ответ держать перед людом новгородским.

       - И что с того?

       - Да то, что не погладят их по головке князь да игумены за поганство такое. Три шкуры сдерут, да ещё за вятших спросят. Погубит нас попович. Как пить дать - погубит...

       А у костров тем временем не утихали пляски и песни. Несколько голосов хором выводило:

       Моислав, всё распаляясь, подскакивал то к одному вою, то к другому, тряс их за плечи и орал в лицо:

       - Не хочешь сдохнуть с голоду? Не хочешь? Помни о богах и духах. Помни о вседержителях. Они тебя накормят. Они тебя исцелят. Без них пропадёшь. Сгинешь без следа...

       Ратники шарахались от него, испуганно крестились, а Моислав распалялся всё больше и больше.

       - Забудьте о кресте! - голосил он. - Не крест вам порукой, а заклятья и обереги. На них полагайтесь. Без них - никуда...

       Он исступлённо грыз кору и бился головой о стволы деревьев.

       - Я есмь Нум-Торум, лесной человек, - вопил он. - Ешьте плоть мою, пейте кровь мою. Много, много вам предстоит пройти. Ждут вас морозы лютые и бескормица, тёмные демоны и клыкастые волки. В сей час воистину наступает время единения. Бейте меня, жрите меня, рвите на части! Я есмь провозвестник вашей судьбы. Кто ныне не поднимет руку на меня, не видать тому счастливой охоты!..

       Вои, одурев от курева и диких плясок, похватали копья, стали поддевать ими поповича. Тот, уворачиваясь, кричал им:

       - Ещё! Ещё! Вкусите плоти Нум-Торума! Испейте его крови!..

       В какой-то миг Моислав вдруг споткнулся и рухнул на снег. Раззадоренные вои продолжали язвить его копьями, разрывая медвежью шкуру. На железных остриях заблестела кровь. Ратники не замечали этого, охваченные дурманом, а попович лишь подначивал своих мучителей, наслаждаясь болью:

       - Сильнее! Глубже! Неужто ваши мышцы одрябли?.. - верещал он, потом вдруг уставился куда-то вверх и запел:

       Ратники, потеряв осторожность, кололи поповича всё яростнее. Никто уже не сознавал, что делает, всех захватила кровавая игра. И когда чья-то рука вдруг направила копьё прямиком в лицо Моиславу, ратники даже не заметили этого. Наконечник пробил поповичу лоб, и Моислав тут же затих. Спустя несколько мгновений пляска прекратилась, все оторопело уставились на истерзанное безликое тело с кровавой кашей вместо глаз и лба.

       - Всё, - прогремел голос Буслая. - Кончился наш хранильник. Дальше пойдём без него.

       Он воткнул в снег окровавленное копьё и, плюнув, направился к нартам.

       - Завтра выступаем, - бросил через плечо. - Чтоб все были готовы!