Они отплыли на другой день. Купец из Мари за сто сиклей серебра согласился доставить их в свой город. Гильгамеш скрыл от него своё настоящее имя, чтобы хитрый делец не заломил чрезмерную цену. К счастью, среди людей торговца не нашлось никого, кто знал бы урукского вождя в лицо, поэтому Гильгамеш мог со спокойной душой отправляться в путь, не опасаясь, что возле Киша ушлый пройдоха продаст его людям Акки.

       Покидая Урук, он поручил Курлилю и Забарадибунугге достроить стену. На прощание мать благословила обоих искателей приключений, дав каждому по оберегу. "Заботьтесь друг о друге, - поучала она их. - Не бросайте в беде. Вы теперь как две части единого целого. Если один будет страдать от ран и болезней, то и другому жизнь станет не мила". Вооружённые этим наставлением, они поздним вечером, под покровом темноты, покинули Дом неба.

       Пятнадцать дней плыли до Ниппура. Погода стояла жаркая, с окрестных степей дул горячий ветер, принося тучи пыли и песка. По обе стороны реки тянулась бесконечная серая равнина, изредка нарушаемая чахлыми зарослями полыни и шалфея. По голой спёкшейся земле бегали суслики, бродили дикие ослы, лениво переворачивались кустистые шары перекати-поля. Белыми пятнами блестели солонцы. Иногда попадались рощи финиковых пальм и тополей, окружённые ковыльными лугами. Берега покрывала осока, летали стрекозы и бабочки, в стеблях слышался плеск воды и глухое рычание. Сурова и бесприютна была земля эдена, обитель великого народа черноголовых.

       Пару раз налетал шквал, поднимал большие волны, заставляя торговца приставать к берегу и пережидать стихию. Однажды ночью разразилась гроза. Сверкала молния, хлестал беспощадный ливень, размокшая земля кусками сползала в реку. Ближе к утру гроза утихла, но установился такой холод, что все стучали зубами, не в силах согреться. Затем выглянуло солнце, и берега задымились испариной.

       Без остановки миновав Шуруппак и Исин, они сделали краткую остановку в Ниппуре. Купец должен был встретиться здесь с торговым посредником, который вёл его дела с храмом Энлиля. Гильгамеш воспользовался случаем, чтобы показать Энкиду город.

       Столица страны черноголовых произвела на бывшего хозяина леса ошеломляющее впечатление. Даже блистательный Урук померк рядом с великолепием городом Энлиля. Особенно восхитителен был храм - огромный, вознесённый на невероятную высоту, дышащий мощью и мрачным величием. Жители Ниппура называли его Горным домом - парящий в поднебесье, он и в самом деле казался выстроенным на горе. Словно зачарованный, Энкиду смотрел на него, размышляя про себя, насколько же грозен и могуч должен быть бог, если святилище его столь изумительно.

       Внутри храма шло богослужение. Вышагивали степенные служители в раззолоченных одеждах, бряцали двулезвийными топорами главы Больших домов, били поклоны старосты кварталов и богатейшие лица города. Слаженно бухали кимвалы, неистово заливались дудки, раскатисто гремели литавры. Хор из нескольких десятков голосов торжественно возносил хвалу божественному покровителю Ниппура:

      -- О Энлиль, судеб вершитель,       -- Всех земель распорядитель,       -- Бог, чьё слово непреклонно,       -- Чьим указам все покорны,       -- Оком ты скользишь по свету,       -- Наблюдаешь всю планету,       -- Твой престол высок и ясен,       -- Твой закон чист и прекрасен,       -- Боги пред тобой смиренны,       -- О владыка несравненный!        - О Экур [41] , священный дом,       -- Средоточие богатства,       -- Пусть трепещут все кругом,       -- Мы же будем восторгаться.       -- Твоя тень над всей землёй       -- Достигает поднебесья,       -- И правители гурьбой       -- Собираются в сём месте,       -- Чтобы бога одарить       -- И совета испросить.        - О Энлиль, ты - пастырь наш,       -- Не отвергнешь наших взоров,       -- В руки чад своих отдашь       -- Всех врагов, чей буйный норов       -- Вмиг смиряется, едва       -- Шаг ты сделаешь иль два.       -- Жертв ты требуешь от нас,       -- Возлияний, воскурений,       -- За дары, что всякий раз       -- Отдаёшь без промедлений.       -- Ты - достойнейший пастух       -- Всех, в кого вдохнул ты дух!       -- Сотворивший себе царство,       -- Покровитель государства.        - Ты - владыка небосклона,       -- Повелитель земной тверди,       -- Пастырь Ануннаков сонма,       -- Что стоит на страже смерти.       -- Каждый бог тебе внимает,       -- Робко глаз не подымает,       -- Когда в славе и величье       -- Ты даёшь судьбам обличье.       -- Лишь твой верный исполнитель,       -- Мер твоих распорядитель,       -- Посвящён в твои желанья,       -- Мысли, чувства, приказанья.

       Уши Энкиду заныли от непривычного шума, в глазах зарябило от самоцветов, покрывавших убранство храма и одежды людей. Гильгамеш поспешил вывести его из святилища, чтобы зверочеловек не упал в обморок.

       Улицы Ниппура были не менее впечатляющи. Ровные, с плавными изгибами, они кольцами расходились от центра, нанизанные на несколько поперечных кварталов, которые брали своё начало за городскими сценами и упирались прямо в подножие Горного дома. По кварталам ездили колесницы, развозя важных сановников и купцов. Их сопровождали воины на ослах, нещадно хлеставшие плетьми зазевавшихся прохожих. Вдоль домов росли абрикосы и мандарины, в кронах деревьев пели птицы, у стен, развалясь в прохладной тени, резались в кости старики. В некоторых местах на обочинах улиц стояли истощённые люди с горящими глазами и громко, нараспев читали стихи. Некоторые из них взбирались на невысокие, тщательно обтёсанные камни, чтобы окружающие могли лучше видеть их. Перед ними бегали полуголые дети с корзинами, приставали к каждому встречному, выпрашивая горсть зерна или серебряный сикль. Энкиду остановился возле одного из таких декламаторов, прислушался.

      -- В вышине его престол,       -- Изобилен божий стол,       -- На горе Экур священной,       -- В месте чистом и нетленном.       -- Храм Энлиля - твердь небес,       -- Столь незыблем он и вечен.       -- А обряд - зелёный лес,       -- Бесконечен, безупречен.       -- Словно бездны первозданной       -- Скрыты с глаз его законы,       -- Как святынь тайник желанный,       -- Божья суть - зенит бездонный.       -- Его речи - то молитвы,       -- Слово бога - заклинанье,       -- Ритуал превыше битвы,       -- Когда бог глаголет с нами.       -- Со стола его стекают       -- Молоко, вода и жир,       -- Все утробы наполняют,       -- Веселится земной мир.

       Энкиду так понравились эти стихи, что он в восторге захлопал в ладоши и принялся шарить по своей одежде, ища, чем бы отблагодарить ниппурского златоуста. Но увы, при нём было только оружие и пара амулетов. С досады он вытащил из чехла медный нож и положил его в корзину.

      -- Зачем ты сделал это? - спросил Гильгамеш, поражённый его щедростью.

      -- Этот человек заслужил награду своим искусством, - ответил Энкиду.

      -- Если тратиться на каждого горлопана, мы можем остаться без оружия, - проворчал вождь, с презрением глядя на оборванного стихотворца.

       Они пошли дальше и наткнулись на весёлое празднество. Над улицей был протянут длинный полог, стояли столы со свежей водой и сикерой, играли музыканты, плясали бойкие парни с раскрасневшимися девушками. Вокруг сновали ватаги ребятишек, ходили разморённые стражники, неспешно прогуливались богачи с разодетыми в пух и прах жёнами. Не смолкал громкий смех, звучала разудалая песня.

      -- Всяк в Ниппуре тих и кроток,       -- Нету здесь крикливых глоток,       -- Будь ты деспот или вор,       -- Клеветник иль бузотёр,       -- Быстро бог тебя уймёт,       -- Сеть накинет, унесёт,       -- Нет здесь места злу и смуте,       -- Ибо бог здесь правду судит.       -- Без Энлиля, бога жизни,       -- Пусто было бы в отчизне,       -- Все селенья, города,       -- Все загоны и стада,       -- Реки, тучи и вода       -- Не возникли бы тогда.       -- Все растения, все злаки       -- Не родились бы без влаги,       -- И кедровых рощ доныне       -- Не имелось бы в помине.

       Гильгамеш и Энкиду выпили по кубку сикеры, полюбезничали с хорошенькими горожанками и, разузнав последние новости, покинули торжество.

       Идя по улице, они замечали следы разрушений, оставленные армиями Ура и Киша. Хотя следы эти были немногочисленны, на фоне всеобщего благоденствия они особенно бросались в глаза. Опытный взгляд Гильгамеша выхватывал глубокие рубцы на стенах домов, копоть от пожарищ, искромсанные деревья и втоптанный в землю кустарник. Лучше, чем самый достоверный свидетель, приметы эти говорили ему об ожесточении боя. Читая по ним, Гильгамеш заключил, что воины Месанепадды не смогли прорваться в город через ворота, и поэтому направили главный удар на пристань. Высадившись с кораблей, они принялись теснить ратников Акки к центру, загоняя их в Горный дом. Скорее всего, на улицах действовали наиболее боеспособные отряды Ура, составленные из лучников, пращников и щитоносцев, в то время как сутии отвлекали главные силы, штурмуя стены. Обложив со всех сторон незащищённое укреплениями святилище Энлиля, захватчики принудили воинов Киша к сдаче, угрожая в противном случае поголовной резнёй. По всей видимости, храмовые служители находились в сговоре с урским вождём, иначе Месанепадда никогда бы не пошёл на такое святотатство.

       Созерцая свидетельства упадка Киша, Гильгамеш скрипел зубами от досады. Лишь сейчас он вполне осознал, насколько был близок к торжеству над Аккой. Если бы после отражения атаки он направился к Ниппуру, а не стал тратить время и силы на возведение неприступной крепости, то сейчас по улицам великого города ходили бы его воины, а в святилище Энлиля служители возносили бы молитвы за его удачу. Но боги не подсказали ему этой мысли, он увлёкся иными делами, и теперь мог лишь кусать локти от зависти к расторопному соседу, сумевшему сполна воспользоваться плодами его победы.

       От неприятных чувств его отвлекла забавная сцена, разыгравшаяся на одной из улиц. Несколько десятков человек преследовали всклокоченного козла, который, очумев от страха, метался между стенами и жалобно блеял, умоляя о пощаде. Люди награждали несчастное животное пинками, били по мягким бокам кулаками, таскали за рога, швырялись камнями и осыпали ругательствами. Остолбенев от удивления, Гильгамеш и Энкиду некоторое время наблюдали за странным действом, потом вождь осмелился подойти к одному из участников и полюбопытствовал у него, чем провинился этот зверь.

      -- Наверно, вы прибыли из дальних мест, коли не знаете наших обычаев, - ответствовал тот. - Этот козёл с позволения всемогущих богов обратился ныне во вместилище наших проступков. Тот, кто успеет в сей день выместить на нём своё прегрешение перед бессмертными, воистину очистится от скверны. Такую милость даровал нам всеблагой Энлиль, податель жизни.

      -- Клянусь булавой Энлиля, мне нравится этот обычай! - воскликнул Гильгамеш. - В нём проявилась вся мудрость великого сына Ана. - Он обратился к Энкиду. - Не желаешь ли смыть с себя все грехи, наречённый брат мой? Боги даруют нам неповторимую возможность.

      -- А что есть грех? - спросил Энкиду. - Мне неведомо это слово.

      -- Грехом речётся отступление от воли богов. Тот, кто в дерзновении своём и ослеплении забывает о желаниях всемогущих вершителей мира, совершает грех.

      -- Тогда я безгрешен. Ибо всё, случившееся со мною, произошло по воле богов. Они направляли мою жизнь, я же беспрекословно подчинялся их указаниям.

      -- Ты - счастливый человек, Энкиду. Но я не столь беспорочен.

       С этими словами Гильгамеш схватил валявшуюся на дороге палку и бросился вдогонку за толпой.

       - Встретимся на корабле, - прокричал он напоследок.

       В тот же вечер они отчалили из Ниппура. Тринадцать дней добирались до Сиппара. Проходя Киш, Гильгамеш и Энкиду забрались в трюм, чтобы люди Акки не заметили их. Впрочем, страхи эти оказались напрасными. Кишский вождь настолько упал духом после потери Ниппура, что не удосужился даже выставить на реке заставу, дабы упредить возможное приближение вражеского флота. Лишь вдалеке, на другой стороне Евфрата, возле убогих домишек забытого богами городка Кадингирры, Гильгамеш заметил неверные дымки костров, зажжённых кишскими дозорами. Пристально вглядываясь в расположение воинов, вождь не мог сдержать злорадной ухмылки - разуверившиеся в своей удаче кишцы даже не попытались остановить корабль, проходящий у них под носом. Как видно, войско Акки разложилось до такой степени, что перестало страшиться гнева своего повелителя.

       Развеселило Гильгамеша и необузданное тщеславие вождей Кадингирры. Поистине, нужно было обладать непомерным честолюбием, чтобы назвать утопающий в пыли посёлок Вратами богов. Возможно, он представлялся таковым диким сутиям, обитавшим в его окрестностях, но для внука Солнца, видевшего святилища Урука и Ниппура, эта напыщенность выглядела попросту смешной.

       В Сиппаре вновь сделали остановку. Купец запасался провизией, торговал у кочевников шерсть, скот и кремень, выменивая их на зерно, вяленую рыбу, изделия из металлов и камня. За всеми этими занятиями прошло три дня. Гильгамеш и Энкиду осмотрели город, посетили храмы, проведали лавки оружейников и ювелиров, заглянули на знаменитое торжище сутиев, раскинувшееся вокруг Сиппара. Каждое племя имело здесь свою стоянку, отличавшуюся от прочих цветом шатров, окружавших её. Благодаря этому можно было определить, из какой части пустыни прибыли дикари и какой товар они предлагают. Купцы со всех городов и из дальних стран стекались сюда, чтобы заключить с кочевниками выгодные сделки или договориться о безопасном проходе своих караванов. Здесь, в Сиппаре решались вопросы войны и мира, сюда слали послов государи и священнослужители. Гильгамеш никогда не был в этих местах, но много слышал об удивительном смешении языков и обычаев, отличавшем Сиппар от всех прочих городов страны черноголовых. На его улицах можно было встретить темнолицых длинноволосых эламитов в изящных субату, горбоносых хурритов в овечьих шкурах, курчавых длиннобородых фенехитов в пурпурных одеждах, тонкогубых, бритых наголо обитателей страны Маган, и множество других народов, прибывших из самых отдалённых земель. От всего этого мельтешения красок у Гильгамеша закружилась голова. До сих пор он и представить себе не мог, насколько разнообразны и непохожи друг на друга бывают люди. Энкиду тоже стало неуютно в этой сутолоке. Перед ним вдруг открылся необъятный мир, в сравнении с которым его лес выглядел ничтожной песчинкой. Это пугало и изумляло его. Он чувствовал себя бессильным перед этой внезапно нахлынувшей стихией. Боясь потеряться в ней, Энкиду часто хватал Гильгамеша за руку и словно ребёнок семенил за ним, затравлено озираясь вокруг. Такое простодушие забавляло вождя. Потешаясь над страхами повелителя леса, он заводил его в лавки сладостей и, притворяясь заботливой мамашей, выспрашивал, какое лакомство ему больше по вкусу. Энкиду не распознавал игры, искренне радовался такому вниманию и целыми днями жевал сладкую патоку, чем ещё больше веселил Гильгамеша.

       Наконец, все дела в Сиппаре были улажены, и они двинулись дальше. Путь их пролегал через бесплодные степи и плоскогорья, лишённые даже намёка на какое-либо жильё. Лишь привычные ко всему сутии кочевали здесь на своих верблюдах, перемещаясь от источника к источнику, да группки переселенцев уныло брели под палящим солнцем, направляясь в далёкий и неведомый Харран. Тихо и тоскливо было в этой негостеприимной земле, как будто нарочно созданной богами для того, чтобы напомнить людям о стране мёртвых.

       Но вскоре окружающая местность изменилась. Растительность стала гуще, спёкшаяся корка исчезла, уступив место безбрежному зелёному морю. Появились небольшие озерца, в которых плавали утки и плескались водяные крысы. Скупые рощицы пальм и тополей сменились лесами, наполненными звериными воплями и птичьим чириканьем. Энкиду оживился, слыша знакомые звуки.

      -- Вот свистит щегол, - сообщал он Гильгамешу. - Призывает подругу, говорит, что принёс угощение.

      -- А о Хуваве ничего не слышно? - интересовался вождь, обмахиваясь пальмовым листком.

       Энкиду навострял уши, испускал какую-то сложную трель и качал головой.

      -- Нет. Ничего не слышно.

       Он замирал на какое-то время, удручённо глядя в воду, потом вновь оживлялся и восторженно толкал Гильгамеша в бок.

      -- Слышишь рык зверя? Гепард завалил лань.

       Гильгамеш поворачивал ухо к лесу, но ничего не различал, кроме стука дятла и шелеста ветра в кронах. Его начинало угнетать это нескончаемое путешествие. Особенно удручало то, что в Мари могло не оказаться корабля, плывущего в Харран. В этом случае пришлось бы договариваться с каким-нибудь торговым караваном и идти прямиком в Эблу, минуя бескрайние пустыни и степи. Это растянуло бы путешествие ещё по крайней мере на два месяца. Но даже когда они доберутся до Эблы или Харрана, это будет лишь половина дела, ибо оттуда ещё предстоит идти к великим горам страны Кинаххи, где обитает страшное чудовище Хувава, а потом неизвестно сколько рыскать по дремучим косогорам, ища логово зверя. По правде сказать, Гильгамеш не имел ни малейшего представления о том, каким образом они сумеют найти заветную гору. Ему оставалось лишь полагаться на удивительные способности Энкиду и уповать на помощь богов, которые не бросят его в трудное мгновение.

       Так прошёл месяц. Несколько раз на крутых изгибах реки их подстерегали засады разбойников, пытавшихся поживится имуществом торговца. Однажды реку целый день пересекала громадная орда сутиев, и они пристали к берегу, ожидая, пока переправится последний верблюд. Иногда случались неожиданные отмели, с которых приходилось вручную снимать судно. Гильгамеш и Энкиду не оставались в стороне от этих неприятностей, оказывая хозяину посильную помощь. У вождя даже зародилось подозрение, что купец неспроста взял их на борт. Учитывая многочисленные опасности, поджидавшие их в пути, дополнительная охрана была ему совсем не в тягость, особенно если она сама платила за своё содержание.

       Ближе к Мари природа вновь посуровела. Исчезли озёра, поредели леса, сплошной травяной покров сменился проплешинами каменистой почвы. Зато появились посёлки земледельцев, местность приобрела обжитой вид. Энкиду опять приуныл, не видя более милого его сердцу леса, Гильгамеш же напротив воспрял духом. Незнакомые дали манили его, обещая новые приключения. Он понимал, что больше не вернётся сюда, и жадно вглядывался вперёд, с нетерпением ожидая, когда из-за горизонта покажутся храмовые башни Мари.

       Но застать этот волнующий момент ему не привелось. Они причалили к пристани утром, когда вождь ещё спал. Разбуженный купцом, он сел, в недоумении потёр глаза.

      -- Наш путь окончен, доблестный воин, - сказал торговец, приветливо улыбаясь.

      -- Разве мы уже прибыли? - удивлённо спросил Гильгамеш, прислушиваясь к необычному шуму с берега.

      -- Воистину так. Добро пожаловать великий город Мари, мою отчизну, где соединились красота востока и очарование запада.

       Гильгамеш растолкал Энкиду, и вместе они поднялись на палубу. То, что он увидел, не вселило в него радости. Его взору предстала небольшая замызганная пристань, до краёв заполненная народом и нестерпимо вонявшая рыбой и тухлятиной. Слышалась разноязыкая речь, возле гостей крутились потаскухи, бродили немытые кочевники с верблюдами, стражники волокли какого-то пьянчугу, земледельцы неспешно вели на поводу тяжело гружёных ослов. С громким грохотом по сходням летали невольники, шмякались на землю тюки с товаром, скрипели канаты. Раздавался свист бича и грубые окрики. Картина эта до мелочей напомнила Гильгамешу родной Урук, с той лишь разницей, что в его городе не крутилось столько сутиев. Он обернулся к Энкиду и качнул головой:

      -- Пойдём, названный брат мой.

       Они спустились на пристань, прошли через площадь и оказались на узкой грязной улочке. Разузнав у прохожего, где находится постоялый двор, они направились туда, заплатили хозяину на день вперёд и пошли гулять по городу. Мари не впечатлил их. Повсюду тянулись неказистые потрескавшиеся дома, шлялись какие-то оборванцы, из-под стен пробивался чахлый кустарник с пожелтевшими листьями. Всё это наводило тоску. Они вернулись на пристань и стали выспрашивать у кормчих, не собирается ли кто-нибудь идти в Харран. Им повезло - нашёлся человек, который вёз туда груз сердолика и мрамора. За небольшую плату, всего в пятьдесят сиклей, он взялся доставить их до места назначения и даже пообещал свести с одним купцом, который водит караваны в страну фенехитов. Когда приятно удивлённый Гильгамеш спросил его, чем вызвана подобная щедрость, торговец не стал кривить душой.

      -- Бене-ямины, - ответил он, морщась от отвращения. - Сущее бедствие. Налетают средь бела дня, грабят, а потом через десятые руки продают нам похищенное у нас же добро.

      -- Бене-ямины? - переспросил Гильгамеш. - Разбойники?

      -- Хуже. Отрасль сутиев, пришедшая из степи и расселившаяся вблизи города. Самые мерзкие подонки во всём этом мерзком народе. Живут по эту сторону реки, потому и зовутся "сынами правого берега". А с той стороны кочуют бене-симали, "сыны левого берега", тоже сволочи изрядные.

      -- Я вижу, вы не очень-то ладите с соседями, - заметил Гильгамеш.

      -- Это верно, с ними не поладишь. Пробрались в наш город из своей вонючей пустыни и теперь наводят свои порядки. Ненавижу мерзавцев!

      -- Так отчего же вы не гоните их прочь? Отчего терпите это?

      -- Оттого, что народ труслив, а правители непостоянны. Оттого, что боги прогневались на нас, лишив сил и наслав это бедствие. Будь моя воля, я бы давно вымел всю эту нечисть из города.

       Озадаченные этими словами, Гильгамеш и Энкиду попрощались с кормчим и покинули пристань. Они ещё побродили немного по городу, полюбовались дворцом вождя, потом нырнули в близлежащую харчевню. Заказав себе по сытному обеду, названные братья некоторое время задумчиво разглядывали невзыскательную обстановку заведения. Потом у Гильгамеша мелькнула одна мысль. Он подозвал к себе хозяина заведения и обратился к нему со следующим вопросом:

      -- Скажи-ка, милейший, а верно ли говорят, что вас притесняют сутии? Говори без утайки, мы, уроженцы Урука, хотим услышать правду.

       Хозяин заговорщицки огляделся, заметив двух кочевников в дальнем углу харчевни, присел на стул и зашептал:

      -- Говоря по совести, житья от них не стало. Вслух-то вам никто этого не скажет, сами понимаете, но ежели начистоту, сил уже нет терпеть. Я бы давно отсюда уехал, да заведение держит. Они же здесь распоряжаются, как у себя дома. Вождь им доверяет, а они и пользуются.

      -- Откуда же такое доверие?

      -- Да как сказать... После того, как вышла у нас размолвка с хурритами, некому стало оборонять город от захватчиков. Люди-то у нас, сами видите, торгаши да мастера, воинов мало, а родичи далеко, пока помощь придёт, нас уж вырежут под корень. Вот бене-ямины и стали помогать. Понятное дело, не задаром. Выторговали себе право товары привозить без пошлины, шатры поставили у самых стен, святилища свои возвели, чтобы боги их нечистые довольны были. Мало того, вождь себе ещё и охрану завёл из этих дикарей. Так с тех пор и живём - вроде как в своём городе, а вроде как и не в своём. Хорошо хоть, внутри пока не селятся, в степи живут, а то бы совсем худо было.

      -- И что же, сутии захватывают ваши дома, насилуют ваших женщин, грабят прохожих?

      -- Не без этого. Что и говорить, раньше порядка больше было. Это вам любой скажет. - Хозяин ещё раз обернулся, судорожно облизнул губы и добавил свистящим шёпотом. - Говоря по честному, мы бы и без них управились, невелика помощь. А теперь, судачат, у них во дворце собственное капище будет. Изгонят нашего пресветлого Дагана, подателя жизни, и заставят поклоняться ихнему нечестивому Суту. Вот такие наши дела.

       Хозяин ещё раз с ненавистью зыркнул на двух кочевников в углу и откланялся. В волнении вытирая руки полотенцем, он скрылся в поварской. Гильгамеш задумчиво покосился на сутиев. Те спокойно доедали гороховую похлёбку.

       Наконец, принесли еду, и изголодавшиеся путники жадно набросились на неё, позабыв обо всём на свете. Утолив голод, Гильгамеш произнёс:

      -- Знаешь, Энкиду, до сего дня мне казалось, что Даган - это сутийский бог. Поистине, нет предела странностям человеческим. Отчего они так злобствуют на сутиев, если поклоняются их божеству? Неужто не ведают, что Даган глух к их молитвам? Право же, дивен подлунный мир.

       Близнец поднял на него глаза и ничего не ответил. Они посидели ещё немного, потом направились к выходу.

      -- Надеюсь, достопочтенным гостям понравилось здесь, - залебезил хозяин, провожая их. - Двери моего дома всегда открыты для соотечественников из далёкого Урука. Помните о нас в своих молитвах, а мы не забудем вас. Да ниспошлёт вам великий Даган попутного ветра и приятной дороги. - Он вышел с ними на улицу, бросил взгляд за спину и прошептал. - Передайте нашим братьям в Уруке и других городах, что мы ждём их. Пусть явятся нам на подмогу и спасут нас от этого ярма. Только на это мы и уповаем. Иначе скоро здесь не останется ни одного черноголового.

       Путешественники распрощались с хозяином и двинулись на постоялый двор. Следующим утром они отплыли в Харран.

       Первый день пути прошёл спокойно. Погода стояла безветренная, над землёй висело душное марево, по обоим берегам реки тянулись деревни и возделанные поля. Природа постепенно скудела. Исчезли луга, озёра превратились в вязкие лужи, одиночные деревья сменились островками сухого кустарника. К вечеру, когда за кормой осталась последняя деревня, степь окончательно уступила место каменистому нагорью.

      -- Теперь смотрите внимательно, - предупредил путешественников кормчий. - Эти демоны обычно прячутся за холмами. Не успеете глазом моргнуть, как окажетесь в петле или со стрелой в глотке.

       Гильгамеш тревожно обежал глазами местность.

      -- Ты видишь что-нибудь? - спросил он Энкиду.

      -- Мне незачем глядеть, - беззаботно откликнулся его товарищ. - Лучше всяких глаз об опасности мне сообщат стервятники, что кружат в небе. Они видят всю землю от моря до моря и не преминут слететься, если где-нибудь намечается смертоубийство.

      -- Тогда следи за ними, урукец, зорко следи! - сказал кормчий, услышав их разговор. - Быть может, это спасёт наши жизни.

       Ночь минула без происшествий. В непроглядной мгле сияли звёзды, шуршали мыши, гулко ухал филин. Зарождавшийся месяц слабо поблёскивал изогнутым серпом. Но когда следующим утром корабль отчалил от берега, Энкиду поднял тревогу.

      -- Смотрите, - показал он на безоблачное небо, где в невообразимой вышине нарезала круги стая птиц. - Грифы учуяли поживу. Впереди нас ждёт засада.

      -- Ты прав, урукец, - сказал корабельщик. - Здесь удобное место для нападения. Будем держаться середины реки и не сбавлять хода.

       Полдня они напряжённо вглядывались в проплывающие мимо скалы, каждое мгновение ожидая атаки. Но всё было тихо, лишь падальщики спускались всё ниже, оглашая окрестности жуткими воплями. К середине дня уставшие гребцы едва поднимали вёсла, и никакие бичи надсмотрщиков не способны были вдохнуть в них новые силы. Судно неуклонно теряло скорость. Кормчий ходил мрачнее тучи. На всякий случай он приказал воинам приготовить луки и вытащить на палубу весь запас стрел, чтобы в разгар боя не пришлось бегать за ними в трюм. Гильгамеш и Энкиду перекусили на скорую руку, проверили оружие, положили рядом с собой боевое облачение. Теперь уже никто не сомневался, что впереди затаились грабители, каждый был сосредоточен и молчалив.

       Нападение произошло во втором часу пополудни. Из небольшой пересыхающей речушки, с юга впадавшей в Евфрат, вылетели три челна, битком набитые вооружёнными людьми. Раздались визги и улюлюканье, на палубу посыпались стрелы. Два воина упали замертво. Остальные схватились за луки и принялись отстреливаться. Бич в руках надсмотрщика засвистал с новой силой. Разрезая воздух, он обрушивался на спины гребцов, оставляя на коже вздувшиеся отметины. Громкие стоны вперемешку с хриплыми ругательствами наполнили трюм. Гильгамеш успел подстрелить одного врага, прежде чем в борт корабля вцепились серебряные крючья. Над ними показалась ощерившаяся физиономия разбойника. Выхватив топор, Гильгамеш с размаху обрушил его на шею противника. Кровь яркими каплями брызнула на руку. Враг засипел, выпучив глаза, закрыл горло ладонями и рухнул вниз. На смену ему уже лезли новые. Гильгамеш без устали работал топором, сшибая головорезов одного за другим. Кругом звенели стрелы, лязгала медь, с громким хрустом и треском вспарывалась человеческая плоть.

      -- Не пускайте их в трюм! - услышал он голос кормчего.

       Приказ был отдан вовремя. Двое грабителей уже бежали туда, чтобы освободить прикованных гребцов, но путь им преградил Энкиду. Пара коротких ударов - и разбойники упали как подкошенные, обливаясь кровью. Энкиду победно затряс секирой.

       Бой был скоротечен. Когда грабители поняли, что им не удалось застать торговцев врасплох, они попрыгали в свои лодки и исчезли. На палубе осталось несколько их убитых товарищей. Среди защитников корабля тоже не обошлось без потерь. Три воина были тяжело ранены, один убит, ещё двое пропали в речной пучине. Взмокший от пота кормчий вытер окровавленный нож, подошёл к Энкиду.

      -- Сегодня ты спас нас, урукец. Поистине, твой дар бесценен для тех, кто водит по реке корабли с товаром. Боги наделили тебя им или ты сам овладел этим искусством подобно тому, как иные овладевают ремеслом?

      -- Всеведущие небожители заложили в меня этот дар, - ответил польщённый Энкиду. - Им обязан я своим умением.

      -- Тогда береги его, человек из Урука. Многие отдадут пол-жизни, чтобы иметь такое богатство.

       Энкиду нахмурился.

      -- Мне непонятны твои слова, кормчий. О чём говоришь ты?

      -- О том, что мире есть много людей и похуже этих разбойников.

       Корабельщик засмеялся и, видя недоумение на лице Энкиду, ободряюще похлопал его по плечу. Затем громко высморкался в реку и ушёл вместе со своими людьми подсчитывать ущерб. Гильгамеш тем временем остановился над трупом одного из грабителей - молодого безусого парня с бритым черепом и большим горбатым носом. Чресла покойника были перепоясаны истёртой юбкой, в ухе болталось дешёвое костяное кольцо. Развороченная грудь пузырилась кровью, в руке было зажато древко копья. Облик его, совсем не похожий на облик кочевника, насторожил Гильгамеша, заставив его задумался - подлинно ли нападавшие были теми, за кого их принимают? Уж слишком наружность убитого походила на внешность коренных обитателей Мари или Сиппара - те же сглаженные скулы, тонкие губы, маленький подбородок, такие же редкие брови и слабая растительность на лице. Он подошёл к кормчему, положил ему руку на плечо:

      -- Скажи мне, корабельщик, к какому племени принадлежали те люди, что напали на нас? Были ли это бене-ямины или кто другой?

       Кормчий резко обернулся.

      -- Почему ты спрашиваешь об этом, урукец? Разве у тебя есть сомнения?

      -- Истинно так, корабельщик. Я смотрю на убитых и вижу, что среди них есть мои соотечественники. Вон тот мальчишка, что лежит у борта с пробитой грудью, похож на черноголового, явившегося на свет в одном из евфратских городов.

       Кормчий поджал губы, приблизился к останкам. Долго смотрел на них, потом неохотно сказал:

      -- Может, ты и прав. К этим дикарям стекается всё отребье с округи. Кого там только нет! Возможно, этот бандит убил кого-нибудь или ограбил, а потом сбежал к кочевникам, чтоб уйти от возмездия.

      -- А кто даёт им лодки? - не унимался Гильгамеш. - Разве пастухи умеют плавать по воде?

      -- Ты слишком впечатлителен и легковерен, урукец, - снисходительно промолвил корабельщик. - Ради поживы пастухи готовы на всё.

       Гильгамеш не нашёлся, что ответить. Но доводы кормчего не убедили его. То, что видел он собственными глазами, подсказывало ему, что причина творящихся безобразий лежит не в сутиях. Что-то непонятное происходило здесь, о чём местные жители предпочитали умалчивать, обвиняя во всех несчастьях пришлых бене-яминов.

       После этого нападения дальнейшее путешествие протекало спокойно. Разбойники убедились на горьком опыте, что корабль не взять с налёта, и больше не тревожили его. В скуке и безделии проходили дни. Тянулось бесконечное каменное плато, гранитными бордюрами проплывали берега, редкие тонкие деревца высовывались из расщелин, грустно поникнув листьями. Поверхность усеивали небольшие полуразрушенные скалы, на вершинах которых иногда появлялись волки и лисицы, там и сям лежали огромные, покрытые лишайником, камни, встречались крохотные озерца, заросшие тамариском. Бегали ящерицы, в углублениях прибрежных утёсов вили себе гнёзда юркие птахи. Ночами слышалось дикое завывание хищников. Мрачной безысходностью веяло от этого пейзажа. Недаром сюда тянулись грабители и отщепенцы со всех краёв. Это место было их прибежищем. Здесь, вдалеке от людских глаз, они чувствовали себя в безопасности, сюда спасались от преследований городской стражи и карательных отрядов вождей.

       Энкиду не мог выносить бесконечного лицезрения этого убогого мира. Привычный к биению жизни во всех её проявлениях, лесной человек ужасно страдал и целыми днями угрюмо сидел в трюме, не в силах смотреть на тоскливую действительность. Гильгамеш тоже чувствовал себя не в своей тарелке, но не падал духом. Ощущение приближающейся цели придавало ему сил.

       Впрочем, плавание их закончилось раньше, чем они предполагали. Однажды на исходе третьей недели путешествия, они как обычно пристали на ночь к берегу, и вдруг нежданно-негаданно обнаружили рядом большое становище эблаитских купцов. Гильгамеш немедленно отправился туда, чтобы расспросить этих людей о дороге к кедровым горам. Выяснилось, что торговцы очень хорошо знают те места. Они предложили вождю присоединиться к их каравану и идти вместе к Эбле. Обрадованный Гильгамеш вернулся к Энкиду.

      -- Счастье вновь улыбается нам, возлюбленный брат мой, - сказал он. - Я нашёл людей, которые готовы сопроводить нас в Эблу, откуда рукой подать до кедровых гор. Пойдём попрощаемся с гостеприимным хозяином этого корабля и возблагодарим его за помощь. Отныне наши пути расходятся.

       Напарники отправились к кормчему и сообщили ему о своём желании оставить судно. Корабельщик искренне огорчился.

      -- Не слишком ли опрометчивое решение вы приняли? - спросил он с тревогой. - Эблаиты - народ ушлый. Им ничего не стоит заманить вас к себе и раздеть донага. Я бы не доверял людям, которые говорят на сутийском наречии.

      -- Мы ценим твою заботу, достопочтенный кормчий, - ответил Гильгамеш. - Но решение наше неизменно. Мы признательны тебе за всё, что ты сделал для нас, а ныне пришёл час расстаться.

      -- Ну что ж, - вздохнул корабельщик. - Мне тоже было приятно плыть с вами, урукцы. Быть может, судьба ещё сведёт нас вместе.

       Они тепло попрощались. Гильгамеш напоследок пригласил корабельщика в Урук, обещая с почётом принять его в своём доме. Кормчий с радостью согласился, не подозревая, какая честь ему оказана. Со своей стороны он тоже пригласил Гильгамешу и Энкиду к себе, будучи уверен, что проявляет снисхождение к двум безвестным воинам. На этом они расстались.

       Идти с караваном было веселее, чем плыть на корабле. Купцы оказались жизнерадостными людьми, всю дорогу пели разные песни и рассказывали байки из своей беспокойной жизни. Энкиду не понимал их языка, зато Гильгамеш с жадностью слушал удивительные рассказы о путешествиях в дальние страны и плаваниях по морям.

       Вскоре они миновали негостеприимное плато и вышли к плодородной долине. Пустыня снова зазеленела, исчезли нагромождения выветрившихся скал, щебёнка уступила место сероватой рыхлой земле. Застрекотали кузнечики, запорхали бабочки, в зарослях ковыля замелькали сизые с белым хохолком головы журавлей-красавок. Растительность стала разнообразнее. Вместо сухих кустов тамариска появились густые с острыми иголками заросли кипариса, возле водоёмов стал встречаться редкостный в стране черноголовых лавр. По лугам забегали сернобыки, кое-где уже слышался могучий рык льва, а высоко над головами парил, выискивая добычу, степной орёл. Жизнь снова входила в свою колею, безошибочно отмечая приближение великого города Эблы.

       В нескольких переходах от него они повстречали странную процессию. Впереди шествовал благообразный старик в длинном белом балахоне, с посохом в руке и огромным костяным оберегом на шее. Седая борода его знаменем развевалась по ветру, вытаращенные глаза жгучим взором пронизывали пространство, на заскорузлых руках синими нитями вспучились переплетённые вены. Ноги его были босы, руки покрывала короста. Вслед за ним шёл молодой парень среднего роста, в дерюжной юбке, тащивший на спине большую тростниковую корзину. Лицо его заливал пот, длинные волосы прилипли ко лбу, меж пепельных губ виднелся частокол гнилых зубов. Голова его была опущена, в глубине курчавых волос просвечивала белая макушка. Словно одуревшее от работы животное, он плёлся за стариком, неотрывно глядя ему в спину.

       Дальше шествовало ещё человек десять, все в затрапезных поношенных юбках, с длинными нестрижеными космами и почерневшими от солнца лицами. Замыкающий процессию путник вёл на поводу измученного дряхлого осла, под завязку гружёного разными вещами и бурдюками с водой. Они шли, негромко распевая какую-то песню, с детским восторгом озираясь вокруг.

       Заметив купеческий караван, старик остановился и грянул посохом оземь.

      -- Привет вам, о благородные скитальцы! - провозгласил он, направив на них указующий перст. - Поведайте нам, кто вы, откуда и какому поклоняетесь богу.

      -- Привет и тебе, почтеннейший друг, - ответил глава каравана, подъезжая к нему на осле. - Мы - эблаитские купцы, держим путь на родину, куда везём различные товары, дабы насытить наш народ и возвеселить душу его правителя. Поклоняемся мы Дагану, коего почитаем за творца жизни и неиссякаемый источник всевозможных благ для нашего города.

      -- Воистину блаженны вы, ибо обращены ликом к истинному богу, - похвалил их старик. - Посему не сквернословьте, не прелюбодействуйте и не желайте имущества ближнего своего, ибо это есть мерзость пред очами господа нашего. - Вдруг лик его посуровел. - А иным богам не поклоняетесь ли?

       Купец улыбнулся.

      -- Почитаем также солнцеликого Шипиша, грозного Хаду, могучего Дабира и многих других, что ниспосылают нам пропитание и кров, даруя удачу в тяжких трудах наших.

      -- И это хорошо. А Адамму, Мика-илу, Дубуху и прочим демонам не приносите ли жертвы? - не унимался строгий старик.

      -- Случается, - насмешливо признался торговец.

      -- Отрекитесь! Прочь, прочь! Избавьтесь от скверны. Сие есть богомерзкое прельщение хурритское. Отвергните его всею душою вашей, ибо негоже пречистым сынам Эблы входить в порочные сделки с грязными духами отверженного народа. Сбросьте покровы с очей ваших, очистите длани от нечистот, налипших на них, откройте разум ваш для восприятия истины, рекомой посланниками божиими, и да прольётся всё изобилие земное на поля ваши и закрома ваши, да наполнятся колодцы ваши свежайшею водою, дабы нести насыщение посевам и радость всем живущим. Если же будете упорствовать в кривде своей, не будет вам покоя ни на земле, ни под нею. Во веки вечные обречены будете вы влачиться изъязвленными стопами по пустыне, нигде не находя отдохновения. В неизбывном голоде будут пребывать утробы ваши, неисчислимые хвори поразят тела ваши, а жёны ваши будут приносить на свет только мертворождённых...

      -- Чудишь, старик? - рассердился купец, трогая осла. - Мы исправно служим нашим богам. Не тебе, голопузому и плешивому, учить нас истине. Посторонись-ка, не то познакомишься с моей плёткой.

       Старик побледнел от гнева, но дорогу уступил. Караван двинулся с места, а нищий кликуша продолжал юродствовать, призывая громы и молнии на головы нерадивых сынов Эблы. Стоявший за ним человек снял со спины корзину и вытащил оттуда небольшую керамическую статуэтку ящероголовой женщины с ребёнком на руках. Подняв её над головой, он с безумным видом уставился на проезжающих мимо людей. Остальные участники процессии с новой силой завели свои песни, прихлопывая в ладоши и покачиваясь телами. Долго ещё до ушей торговцев доносились их нестройные голоса и яростные угрозы сумасшедшего старика.

       Когда они отдалились на достаточное расстояние, Гильгамеш спросил у предводителя каравана:

      -- Кто были эти люди?

      -- Бездельники, - неприязненно откликнулся тот. - Ходят по городам и весям, выдают себя за пророков и под видом слова божьего выманивают у простаков вещи и ценности.

      -- Почему же их не ловят?

      -- Потому что никто не смеет тронуть человека из храма. Они находятся под покровительством Дагана.

      -- Выходит, он не лукавил, когда грозил нам карой небес?

       Торговец рассмеялся.

      -- Не верь всему, что слышишь, урукец. В нашей стране ты увидишь ещё и не такие вещи. Держи ухо востро! Не дай себя окрутить разным прохвостам. При храмах ошивается немало плутов, которые спешат облечься саном, дабы жировать за счёт трудов добропорядочных жителей. Настоятели смотрят сквозь пальцы на их мошенничества, ибо бродяги делятся с ними частью добычи. А храмы в ответ окружают их своим заступничеством. На этом зиждется могущество многих из наших святилищ.

       Сказанное купцом заставило Гильгамеша задуматься - не так же ли точно урукские храмы оболванивают своих прихожан? Он слышал, что несколько раз священнослужители уже попадались на связях с ростовщиками и нечестными на руку торговцами. Раньше это не вызывало у него особой тревоги, но теперь вождь обеспокоился. Он опасался, что некоторые бессовестные служители могут проворачивать тёмные делишки за спиной Курлиля, пороча незапятнанное имя Инанны. Всё это боком вышло бы храму, ибо богиня не стала бы терпеть, если её именем прикрываются бессовестные люди. Осмыслив всё это, Гильгамеш решил по возвращении устроить проверку всех священнослужителей и беспощадно отсеять всех, кто заронит в него хотя бы малейшее подозрение своим поведением.

       Вскоре начались обжитые места. Потянулись ухоженные деревни, заколосились поля ячменя и пшеницы, зашумели рощи финиковых пальм. Бесконечными рядами раскинулись виноградники, в садах красными каплями засверкали спелые гранаты, крыши домов спрятались в тени высоких маслин. С каналов повеяло вожделенной прохладой, послышалось утиное кряканье, рыбаки понесли неводы, полные краснопёрых окуней и переливчатых сазанов. Урукцам показалось, будто они попали в благословенную страну, где живут счастливые люди и правят мудрые вожди. Особенно восхищали их бескрайние заросли винограда, из которого эблаиты делали столь ценимое в стране черноголовых вино. Поневоле в Гильгамеша закрался неизъяснимый восторг перед землёй, где последний земледелец имел возможность прикоснуться к напитку, доступному в Уруке лишь избранным. Не меньший трепет вызвали у него оливковые деревья, источник лучшего и драгоценнейшего масла. Росшие здесь повсюду, они представлялись путешественникам олицетворением того неисчерпаемого изобилия и довольства, в котором купалась страна.

      -- Мне кажется, что я попал в Дильмун, обитель праведников, - шепнул Гильгамеш Энкиду. - Всё здесь исполнено радости и благочиния.

      -- Я тоже чувствую это, - тихо отозвался Энкиду. - Упоение пронизывает меня. Даже в лесу мне не приходилось испытывать подобного счастья.

       Они ехали вдоль каналов и заворожёно наблюдали за проплывающими мимо кораблями с разноцветными парусами, за земледельцами с медными лопатами в руках, за селянками с оловянными обручами на шеях. Гильгамеш ощутил зависть к этому богатому народу. "Отчего он купается в роскоши, когда Урук прозябает в нищете? - думал вождь. - Неужто Даган более щедр к своим детям, чем Инанна?". Ему не хотелось верить в это, но глаза не могли лгать. Боясь впасть в крамолу, он всячески убеждал себя, что богатства Урука ничуть не уступают великолепию и роскоши западных людей, и в то же время он не мог избавиться от мысли, каким поистине неповторимым городом должна быть Эбла, если окрестности её так необыкновенно привлекательны.

       Однако ему не довелось увидеть сам город. Судьба уберегла его от нового потрясения. За день до того, как они должны были вступить в пределы великой столицы Дагана, караван остановился на постой в одной из деревень. Кроме них там гостили два красильщика тканей, направлявшиеся в поисках работы в Мари. Один из них, немного говоривший на языке черноголовых, распознал в Гильгамеше и Энкиду уроженцев тех мест и завёл с ними беседу. Ему хотелось знать, много ли найдётся на их родине мастеров, умеющих обращаться с краской, и хорошо ли оплачивается их ремесло. Отвечая, Гильгамеш случайно обмолвился, что они держат путь в сторону кедровых гор. Услыхав о кедровых горах, красильщик воодушевился.

      -- Вам несказанно повезло, друзья мои! - заявил он. - Мне случалось бывать в славном городе фенехитов Угарите, и я отлично знаю дорогу туда. Кедровые горы лежат как раз между Эблой и Угаритом. Если компания нищего красильщика не оскорбит ваших чувств, то за небольшую плату я берусь провести вас прямо к подножию этих гор, а если будет надо, то и дальше, в страну фенехитов.

      -- Что же хочешь ты за свои услуги? - спросил его Гильгамеш.

      -- О, мои желания скромны. Пообещайте мне дать один из тех медных ножей, что висят у вас на поясах, и я буду вполне доволен наградой.

      -- Что ж, желание твоё не чрезмерно. Ты согласен со мной, Энкиду?

      -- Согласен, - кивнул близнец.

      -- Тогда по рукам. Отныне ты станешь нашим проводником. И да помогут нам боги без приключений закончить это долгое путешествие.

       Они не стали заходить в Эблу, а прямо из деревни взяли путь к горам. Полные нетерпения, они без устали шагали целый день, лишь изредка останавливаясь, чтобы дать отдых измотанному красильщику. Непривыкший к таким переходам, провожатый ужасно страдал, но терпел, не желая сердить своих нанимателей. Гильгамеш и Энкиду с презрением смотрели на его немощь. Они спешили увидеть то, к чему так упорно стремились, и каждая остановка раздражала их. Загадочное чудовище было совсем рядом. Осталось сделать лишь последний шаг.