-- Господин, люди Киша схватили неустрашимого Бирхутурре! - сказал посланец Забарадибунугги, рано утром явившись в трапезную вождя. Гильгамеш отодвинул в сторону блюдо с запеченной уткой, хлебнул из кувшина воды.

      -- Он убил Акку?

      -- Нет, повелитель.

       Это прозвучало почти как приговор. Гильгамеш обхватил колени, кивком отпустил рабов.

      -- Как это случилось?

      -- Мы не знаем, господин. Всего вероятнее, его взяли возле главных ворот. Мы слышали там шум ночью. Воины кинули несколько факелов, но ничего не увидели.

      -- Откуда вы узнали, что он схвачен?

      -- Прислужники Забабы привязали его в столбу и выставили в поле. Они пытали его.

       Гильгамеш содрогнулся.

      -- Он жив?

      -- Да, господин.

       Вождь с трудом поднялся.

      -- Я хочу видеть его, - произнёс он дрогнувшим голосом.

      -- Я проведу тебя, господин. - Воин согнулся в поклоне.

       Гильгамеш сделал шаг, но голова его закружилась, в ушах поднялся звон. Он схватился пальцами за плечо воина, глубоко задышал, выкатив глаза.

      -- Что они сделали с ним? - прохрипел вождь.

      -- Они отрезали ему ухо, переломали ноги и поставили клеймо на лбу.

       Голос воина был сух и безлик, как глас оракула.

       Гильгамеш прикрыл глаза, постоял некоторое время, потом глубоко вздохнул.

      -- Пойдём.

       Они спустились по лестнице, миновали двор, потоптались перед воротами, которые открывали нерасторопные слуги Инанны, и вышли в город. Путь до стены был недолог, но утомителен. Душные тесные закоулки переплетались словно клубок змей, всё в них дышало разрухой и запустением. Повсюду валялись разбитые горшки, полусгнившие тростниковые корзины, разорванные одежды, шкуры. Было много стрел и круглых обтёсанных камешков - воины Акки изредка обстреливали город из луков и пращей, разгоняя скуку. Между домами зияли бреши - в первые дни осады ретивые люди Курлиля пробивали проходы, облегчая защитникам доступ на стены. Бреши эти, полные глинобитных обломков, постепенно заполнялись грязной водой, стекавшей с улиц, и со временем превратились в вязкие хлюпающие лужи, в которых копошились бездомные псы и чумазые голые дети. При виде Гильгамеша дети замирали, сверля его любопытными взглядами, собаки подбегали и заискивающе выклянчивали подачку. Вдоль стен, весело журча, текли помои. Кое-где эти зловонные ручейки собирались в болотца, над которыми лениво кружились навозные жуки. Жителей видно не было. Они либо прятались по домам, либо помогали воинам на стенах. Лишь однажды вождь наткнулся на какого-то работника со здоровенным зубилом за поясом. Узрев Гильгамеша, тот немедленно бухнулся на колени и принялся истово славить мудрость и силу владыки Урука. Приглядевшись, Гильгамеш заметил, что работник мертвецки пьян.

       Возле стены было полно народу. Суетились торговки, громко предлагавшие свой товар, бегали рабы с какими-то ношами за спиной, ходили размалёванные шлюхи, носились ватаги любопытных мальчишек. Везде горели костры, слышалась музыка и нестройные песни. В этой сумятице поначалу не все распознавали вождя, и воин, сопровождавший Гильгамеша, должен был раздать немало звонких затрещин, чтобы расчистить повелителю путь. Когда Гильгамеш поднялся на стену, то увидел там сангу. Низко поклонившись и молитвенно прижав руки к груди, Курлиль воскликнул:

      -- Господин! Смиренно прошу тебя не подходить к краю стены. Кишцы - отменные лучники, их стрелы направляет сам Забаба. Печень Акки, да разорвут его демоны, возрадуется, увидев тебя поражённым. Господин, заклинаю тебя, не подставляй лучезарного лика злобным кишским варварам. Пусть Забарадибунугга либо кто иной из военачальников осмотрит местность. Твоя жизнь слишком драгоценна, чтобы без нужды подвергать её опасности.

      -- В сторону, - прорычал Гильгамеш, с ненавистью глядя на служителя.

       Курлиль испуганно отскочил. Гильгамеш подошёл к краю стены, устремил взор вдаль.

      -- Вон он, господин, - сказал подошедший Забарадибунугга, вытягивая палец.

       К своему удивлению Гильгамеш не впал в отчаяние, заметив истерзанного Бирхутурре. Может, из-за дальности расстояния или из-за того, что внутренне он был готов к чему-то подобному, но единственным чувством, которое посетило вождя при первом взгляде на поверженного военачальника, было раздражение. Непонятно было, на кого он злился больше: на кишцев, которые глумились над его слугой, или на самого Бирхутурре, который так глупо и, главное, бессмысленно, дал себя схватить врагам.

       Начальник портовых стражников был раздет, привязан к столбу и выставлен на всеобщее обозрение. В дополнение ко всем пыткам кишцы вымазали его с ног до головы сажей, так что он сделался похож на демона-галлу. Проходящие мимо воины плевались в него и показывали оскорбительные знаки. Вскоре к столбу подошла большая группа людей в богатых воинских доспехах. Впереди шествовал невысокий бритоголовый человек с короткой бородой, облачённый в белую, расшитую узорами, юбку до колен и сложносоставной деревянный панцирь. На боку у него висела булава с медными шипами, болтался длинный нож в чехле, правой рукой он опирался на высокий посох, увенчанный тяжёлой медной болванкой. Человек приблизился к Бирхутурре и что-то спросил у него, вытянув посох в сторону Гильгамеша. Военачальник медленно поднял голову, посмотрел на вождя и снова уронил подбородок на грудь. Человек повернулся лицом к стоявшему на стене Гильгамешу и что-то произнёс, наставительно подняв палец. Окружающие захохотали. Такого унижения владыка Урука не стерпел. Перевесившись через край стены и потрясая кулаком, он заорал что есть мочи:

      -- Слушай меня, Акка! Кровь моего слуги отольётся морем крови твоим воинам. Я размету в прах твои силы, я уничтожу тебя, отродье Забабы, и сравняю с землёй твой город. Пусть поля твои пожрёт саранча, а стада твои постигнет мор. Пусть женщины твои родят только мёртвых, а народ твой пребудет в нужде во веки веков! Да поглотит вас всех первозданная бездна Апсу!

       Непереносимый стыд охватил Гильгамеша. Ему казалось сейчас, что весь город смеётся над ним и презирает его. "О Инанна, о бессмертный Думузи, - мысленно воззвал он, сбегая со стены. - За что мне эти напасти? Неужто я плохо служил вам? Или жертвы мои были скудны? Чем прогневил я вас, что вы допустили весь этот срам?". Спустившись вниз, он обернулся.

      -- Забарадибунугга, собери мне командиров. Немедленно!

      -- Слушаюсь, повелитель!

       Клокоча от бешенства, Гильгамеш зашагал во дворец. Воины-телохранители торопливо шли следом. Люди в ужасе шарахались от них. Один из работников, случайно оказавшийся на пути вождя, получил удар в зубы и был немедленно повергнут в грязь. Застонав, он попытался отползти, но следующие за Гильгамешем воины окончательно втоптали его в вязкую лужу.

      -- Эй вы, дармоеды! - рявкнул Гильгамеш, остановившись перед закрытыми воротами в Дом неба. - Открывайте сейчас же или вам не поздоровится. Внук Уту не будет ждать.

      -- Уже открываем, повелитель, - донёсся изнутри дрожащий голосок.

      -- Без-здельники, - рокотал вождь, проходя внутрь. - Сучье племя. Кто у вас старший, пожиратели навоза?

      -- Я, г-господин, - заикаясь, промолвил очень бледный человечек на трясущихся ногах, выкатившийся откуда-то из ближайшей сторожки. - Акалла, смиренный служитель Инанны и твой раб.

      -- Взять его, - приказал Гильгамеш воинам.

       Воины заломили священнослужителю руки.

      -- А вы кыш отсюда, - приказал вождь остальным стражам ворот. Те опрометью бросились прочь.

      -- За что, господин? - хныкал Акалла, страдальчески выворачивая шею.

      -- За глупость и нерадивость. За плохую службу своему повелителю. За то, наконец, что ты просто попался мне под руку.

      -- Что прикажешь с ним сделать, господин? - спросил один из воинов.

      -- Повесьте его на этих воротах. В назидание остальным.

       Бойцы повалили упиравшегося стража на землю, стали вязать ему запястья.

      -- Пощади, господин! - кричал тот, захлёбываясь слезами. - В чём провинился я? Санга поставил меня здесь. Небо видит, я чист перед тобой. Да отнимется у меня язык, если я лгу. Да прольётся на меня огненный дождь, да отсохнут мои руки! Молю, господин...

       Гильгамеш ступил было внутрь дворца, но обернулся.

      -- Эй вы, - крикнул он воинам. - Погодите.

       Вернувшись к Акалле, он задумчиво произнёс:

      -- Пожалуй, ты прав. Негоже мне вешать верного раба. Боги прогневаются на меня за такую несправедливость. Ты достоин лучшей доли, не правда ли?

       Священнослужитель, стоя на коленях, смотрел на вождя дикими глазами.

      -- Итак, - продолжал Гильгамеш, - если ты чист передо мной, а также перед всем сонмом богов, я награждаю тебя высшей честью - сегодня вечером ты отправишься в обитель Эрешкигаль и самолично засвидетельствуешь ей моё почтение.

       Гильгамеш расхохотался во всё горло, довольный своей шуткой, и скрылся во дворце. Начальник стражи тупо проводил его взглядом, потом вдруг взвыл и стал рваться из рук воинов:

      -- Пощади, господин. Лучше повесь меня на этих воротах. Лучше дай мне яду. Прояви милосердие, о блистательный потомок Солнца! За что ты обрекаешь меня на бесславную гибель?

       Настроение у Гильгамеша поднялось. Он прошёл в зал приёмов, приказал принести себе кубок вина. Выпив пьянящий напиток, он тщательно вымыл лицо и руки, велел рабам выставить угощение для военачальников и отправился в святилище предков.

      -- Как поступить мне, старики? - вопросил Нарахи. - Как быть? Сын мой охвачен страхом. Демон леса отнял у него мужество. Он дрожит словно заяц, увидевший волка. Дух его сломлен, тело ослабло. Подскажите, старики, как вернуть мне прежнего сына? Дайте совет.

       Он стоял посреди своей хижины, опустив руки, а вокруг него вдоль стен сидели старейшины. Они жевали сушёные финики, пили воду из принесённых кубков и сочувственно качали головами. Выслушав Нарахи, они засопели, завздыхали, почёсывая лысины, потом один сказал:

      -- Труден твой вопрос, Нарахи. Дух леса не является почём зря. Чем-то прогневил твой сын обитателей рощи, что они послали ему предостережение. Как выглядел этот демон?

      -- Он походил на человека, но был волосат и грязен. Тело его источало зловоние, а глаза были подобны горящим угольям. Он бежал по земле словно гиена, но лазал по деревьям как обезьяна.

       Старейшина покачал головой и погрузился в раздумья.

      -- А что говорит колдун? - спросил другой старец.

      -- Колдун говорит, что проклятия нет. Зловредная сила демона охраняет рощу и не выходит за её пределы.

       Старейшины зашушукались, с явным облегчением восприняв эту новость. Потом один встрепенулся.

      -- Так нам что же, путь в рощу теперь заказан?

       Нарахи выразительно развёл руками. Повисло угрюмое молчание.

      -- Коли есть демон, должно быть и заклятье, - рассудительно произнёс первый старец.

      -- От такого нет заклятья, - хмуро возразил второй. - Ибо сей дух - прислужник злобного Забабы. Это он, алчущий крови, осадил город владычицы Инанны и строит козни нам, её рабам.

      -- Доподлинно ли тебе это известно? - вопросил третий.

      -- Глас богов слышит лишь наш повелитель Гильгамеш. Мне открыт шёпот ветра. Я чувствую смердящее дыхание Забабы. Он пришёл в нашу землю, чтобы отравить поля и иссушить колодцы. Он насылает хвори на наших детей и уводит от нас зверя. Его рука видна повсюду.

       Не по себе стало людям от этих слов. Они зашептали молитвы, забренчали оберегами. Нарахи на всякий случай проверил, плотно ли прикрыта соломенная дверь.

      -- Выходит, мы бессильны перед демоном? - спросил первый старец.

      -- От всякого демона есть средство, - ответил второй. - Найдётся и от этого. Но за ним нужно отправиться в Урук, в дом нашей матери Инанны.

      -- О каком же средстве говоришь ты?

      -- Я говорю о Шамхат.

       - Господин, - торжественно произнёс Курлиль, склонив голову и приложив ладони к животу. - Я слушал сегодня донесения моих людей. Народ воздаёт тебе хвалу. Ни стрелы врагов, ни жестокая судьба героя Бирхутурре не подточили рвения жителей Урука. Каждый почитает за счастье умереть за тебя, повелитель. Сегодня на пристани я своими ушами слышал, как...

       Гильгамеш знаком остановил его.

      -- Послушай меня, Курлиль, - тихо проговорил он. - Человек, которого ты поставил охранять ворота в Дом неба, вызвал мой гнев.

       Курлиль озабоченно взглянул на вождя и облизал губы.

      -- В чём провинился он, господин? Скажи, и я сурово покараю его.

      -- Не стоит. Я уже выбрал для него наказание. Сегодня вечером он отдаст своё тело и свою кровь владычице Эрешкигаль.

       Повисло молчание. Санга испуганно скользил взглядом по лицам военачальников, судорожно вытирал пот со лба.

      -- Знать, проступок его был тяжёл, коль ты отдаёшь его богине подземного мира, - выдавил он.

      -- Из-за его нерадивости я слишком долго простоял у ворот.

      -- Твоя воля, повелитель, - прошептал Курлиль.

       Гильгамеш отвернулся от устрашённого санги и посмотрел на командиров.

      -- Воины! - воскликнул он с деланным воодушевлением. - Мои верные друзья! Мы многое вынесли с вами, многое пережили. Сегодня боги послали нам новую беду - страдания нашего брата Бирхутурре. Но эти испытания не сломили нас. Дух наш по-прежнему крепок, а руки сильны. Победа будет за нами, ибо выбор наш праведен. Этой ночью, в час, когда на небе засияет лик Нанны, мы ударим по становищу Акки и разметаем его войско. Так указали мне небесные знамения.

       Полный восторга, он обвёл глазами военачальников. Но те оставались безмолвны, непроницаемыми взорами смотрели на вождя. Потом слово взял Забарадибунугга.

      -- Господин, ты хочешь выйти на бой с Аккой?

      -- Да. Так мне предписывает Инанна. Я подчиняюсь её воле.

      -- Но у Акки много воинов. Как нам одолеть их?

      -- Богиня поможет нам. Она поведёт наших воинов. Сегодня днём, когда ладья Уту перевалила зенит, Инанна явилась мне и сказала: "Тьма не ждёт беды от тьмы. Нападай ночью, сын воителя Лугальбанды. Воины Акки будут спать, окружённые духами мрака, тебе же путь осветит мой отец, лазуритобородый бык Нанна. Но берегись оказаться лицом к лицу с Отрезателем судеб Намтаром и демонами-галлу, что рыщут еженощно по свету, выискивая новые жертвы. Перед боем принеси жертву моей гневливой сестре, госпоже ночи Эрешкигаль, дабы она была милостива к тебе и твоему войску". Так мне сказала Инанна.

       Вождь замолчал. Военачальники тоже помалкивали, размышляя над его словами. Затем кто-то пробурчал:

      -- Мои воины никогда не дрались ночью. Трудно будет поднять их на битву.

       Все оживились, закивали, соглашаясь с товарищем.

      -- Воины Дома Орла тоже не привыкли биться ночью, - заявил Уршуанна. - Днём Уту своими лучами вселяет в них мужество. А ночью, в окружении зловредных духов и привидений, они будут чувствовать себя беспомощными младенцами.

      -- Так решила Инанна. У нас нет выбора, - упрямо повторил Гильгамеш.

      -- Богине, конечно, виднее, - неохотно согласился военачальник.

       Гильгамеш смерил своих командиров тяжёлым взглядом и вздохнул.

      -- Соберите сегодня воинов на площади. Я буду говорить.

       Военачальники поклонились и начали по одному выходить из комнаты.

       Акалла стоял на коленях у подножия статуи Гильгамеша. Руки его были связаны за спиной, по щекам текли горькие слёзы. Раздавленный стремительным и печальным поворотом своей судьбы, он низко опускал голову и сотрясался в рыданиях. Почему боги оказались так жестоки к нему? Чем он вызвал их недовольство? Разве не приносил он им жертвы, разве не исполнял прилежно обряды? У них не было причин сердиться на него.

       Лихорадочно перебирая в памяти события последних дней, служитель тщетно пытался отыскать тот роковой проступок, который навлёк на него столь страшную кару. Ничего не всплывало у него в мозгу, кроме каких-то совершеннейших пустяков, недостойных даже мысли о них.

       А вокруг бушевал народ. Люди тыкали в него пальцами, плевались, швыряли мелкие камешки и разный мусор, но близко не подходили, опасаясь оскверниться тенью предателя. Однажды в толпе промелькнуло серое, помертвевшее лицо санги. Встретившись взглядом с приговорённым, Курлиль тут же отвернулся, сделав вид, что беседует со своим помощником. Отчаяние охватило Акаллу. Он понял, что начальник отрекся от него. "Ведь я выполнял твой приказ!" - хотел он крикнуть санге, но тот уже пропал в людском водовороте, сгинув в скопище злобных рож.

       Его привели сюда час назад, бросили к каменным ногам повелителя, дабы весь город лицезрел изменника, передавшегося Кишу. Стеная и карябая лицо ногтями, Акалла клялся жителям Урука в своей невиновности, молил не порочить его честное имя. Сторожившие его воины били служителя по спине, чтобы он замолчал, но Акалла продолжал кричать, пока не охрип. Горожане потешались над ним, улюлюкали, науськивали псов. Прибежавшая на площадь жена служителя, маленькая кругленькая женщина с дорогими серьгами в ушах, бросилась было в объятия мужу, но её оттащили, опрокинули на землю, разодрали одежду, сорвали украшения. Особенно лютовали купчихи, позарившиеся на драгоценности. Кричали: "Ишь ты вырядилась, шлюха кишская. Небось не совестно подачки принимать, пока наших мужей убивают на стенах". Воины отбили полузадушенную женщину, отвели её в сторону, дали выпить воды. Акала в бессилии смотрел, как толпа глумится над его любимой, он сорвал голос, осыпая проклятьями жестокосердный народ. "Не приводи детей, - кричал он вслед супруге. - Пусть они не видят моего позора". Окровавленная и избитая, женщина удалилась, с трудом волоча подкашивающиеся ноги.

       Вскоре шум начал стихать. Толпа понемногу всасывалась в окрестные улицы, освобождая середину площади. Издалека послышался топот ног и лязг оружия. Со стороны Дома неба показалась двойная шеренга воинов. Ратники шли отрядами человек по двадцать, впереди каждого отряда воин нёс на шесте выкованный из меди знак животного или птицы. Акалла увидел символы Пантеры, Буйвола, Орла, Льва и других обитателей саванны - все Большие дома были здесь, желая засвидетельствовать уважение Эрешкигаль. Воины выстроились полукругом в несколько рядов между Акаллой и народом, лицом к будущей жертве. Предводители отрядов сгрудились в кучку, о чём-то негромко переговаривались, медленно прогуливаясь вдоль рядов. Некоторые смеялись, другие были задумчивы, кто-то жевал сушёные финики, на Акаллу не обращали внимания. "О ясноокий Энки, податель жизни! - молился про себя несчастный служитель. - К тебе взываю я. Спаси презренного раба твоего, погаси гнев властителя Урука. Тебя заклинаю! Предстань перед Эрешкигаль, пусть взвесит мои проступки и благодеяния, пусть решит, мудрейшая и всевидящая, чего достоин я: позорной смерти на алтаре или снисхождения. Чем накликал я беду на себя? Был ли я скуп в жертвах, невоздержан на язык, проявлял ли непочтительность к бессмертным? О милостивый Энки, чьё имя вселяет радость! Будь моим ходатаем на совете богов, и да возведу для тебя храм, равного коему не знал Урук. Всё, что имею, отдам я на сие благочестивое дело, лишь бы имя твоё не сходило с уст жителей этого города. Продам жену и детей, пойду с протянутой рукой, но исполню обет свой. Да помогут тебе Нинмах, создательница людей, и бог-охранитель, имя которого слишком ничтожно, чтобы терзать им твой слух. Протяни мне спасительную длань, выручи из беды, и награда моя превзойдёт всё, что получал ты до сих пор от жителей града Гильгамеша".

       Сотворив столь горячую молитву, Акалла немного успокоился. Бог не мог остаться равнодушным к таким щедрым посулам, и надо было только подождать, пока он выручит его. Тревожило другое - успеет ли он вытащить душу служителя из цепких лап прислужников ночи? Сумеет ли уломать свирепую Эрешкигаль до того, как Намтар явится к нему со своим ножом? Зная нрав беспощадной сестры Инанны, Акалла не сомневался, что богиня будет крепко держаться за свою жертву. Но надежда не отпускала его. Да и что ему оставалось, кроме надежды?

       В толпе раздался рёв, взметнулись сотни рук, приветствуя вождя. Гильгамеш ехал на колеснице, облачённый в наряд служителя Инанны. В правой руке он держал поводья, в левой - булаву, символ его власти. На голове его красовался валикообразный парик - отличительный знак избранника богов. Вслед за ним на лёгких колесницах, запряжённых парой онагров, ехали Забарадибунугга и Курлиль. Санга успел приодеться, лицо его светилось торжественностью. Он надменно поглядывал сверху на толпу. На его короткой шее и руках, судорожно вцепившихся в края колесницы, вздулись вены.

       Гильгамеш выехал на середину площади, спрыгнул на землю.

      -- Приветствую вас, защитники Урука! - обратился он к воинам.

       В ответ донёслась раскатистая дробь - бойцы мелко ударяли ножами по щитам, выражая свою радость. Санга остановился в короткой тени окраинных домов, сошёл с колесницы, важно сложив пальцы на животе. За ним тесной гурьбой столпились люди из храма. Каждый был в лёгкой льняной юбке, расшитой львами, змеями и скорпионами. Стояли тихо, с любопытством глазея на площадь, иногда украдкой посматривали на связанного собрата.

      -- Герои! - воскликнул Гильгамеш. - Я призвал вас сюда, чтобы сказать - час настал. Сегодня мы пойдём на решительный бой с Аккой. Готовы ли вы к нему?

      -- Да, повелитель! - в едином порыве изрыгнуло несколько сотен глоток.

      -- Помните, что за вами - дома ваших близких и святилища ваших богов. Не отдадим их на поругание чужакам!

      -- Не отдадим!

      -- Наш враг силён и опасен. Сам бог войны явился сюда, чтобы проверить на прочность наши стены. Он привёл с собой кишские орды, дабы разрушить обитель Инанны. Не позволим совершиться святотатству!

      -- Не позволим!

       Слова вождя были так упоительны, они несли в себе столько надежды и веры, что даже Акалла воспрял духом, охваченный всеобщим воодушевлением. Служителя вдруг пронзила догадка, что бедствия, выпавшие на его долю - лишь испытание, посланное ему богами. Сейчас вождь подойдёт к нему, развяжет затёкшие руки и ободряюще скажет: "Ты доказал свою преданность Инанне. Пусть богиня облагодетельствует тебя". Он отправится в храм, сложит жертву покровительнице Урука, а завтра устроит пир, куда пригласит всех соседей, всех больших людей города и всех священнослужителей - пусть радуются за него и досадуют, что небожительница избрала не их, а его, дабы выказать своё могущество и наградить своим расположением. Акалла так уверовал в это, что когда Гильгамеш, небрежно помахивая булавой, начал приближаться к нему, упоённый восторгом страж с улыбкой встретил своего вождя, преисполненный уверенности в конечном торжестве справедливости. Лишь в последний миг, когда между ними оставалась пара шагов, служителю бросилась в глаза странная неуверенность повелителя. Гильгамеш замедлил своё движение и с удивлением воззрился на Акаллу. Лучи заходящего солнца отразились на булаве, окрасив металл в перламутрово-красный цвет. Лицо вождя странно исказилось, глаза его расширились.

       - Разрежь мои узы, о избавитель, посланный небом! - восторженно произнёс страж, поднимаясь на ноги.

       Гильгамеш отшатнулся, словно вспугнутый внезапным пламенем. Удивление его сменилось недоверием. Двигаясь как во сне, он попытался обойти жертву со спины, но наткнулся на собственную статую.

      -- Что ты уставился? - прошептал он страшным голосом, скривясь от ненависти. - Что ты уставился на меня?

       Это голос словно пробудил Акаллу. Уши его пронзил мерный бой барабанов, ноздри задрожали от воскурений, источаемых стоящими по сторонам курильницами. Два могучих служителя Инанны приближались к нему, вытягивая руки. Рты их были хищно разъяты, веки трепетали от дыма. Вождь поднял булаву, отблеск солнечного света на миг ослепил Акаллу, заставив его зажмуриться. Он прижался спиной к горячему постаменту и задышал часто-часто, захлёбываясь ужасом. Тело его онемело, в ушах поднялся свист, словно кто-то изо всех сил сдавил ему голову ладонями. Он завалился на бок, больно ударившись плечом о твёрдую землю. В нос и рот набилась пыль, он закашлялся и пополз, извиваясь и дёргаясь, словно раненый змей. Сухая спёкшаяся земля царапала кожу, верёвки больно врезались в кости. Акалла что-то хрипел, в последней отчаянной молитве взывая к богам, но участь его была предрешена. Сильные руки подхватили его, поставили на колени. Огромная ладонь сжала затылок, пригнула голову к груди. Ослабевший страж снова начал заваливаться на бок, но сильный толчок в плечо заставил его выпрямиться.

      -- Герои! - раздался над ним громоподобный голос. - Вот жертва, которую я посвящаю повелительнице тьмы Эрешкигаль. Да будет она довольна и да насытится её чрево. Пусть в эту ночь, когда решится судьба Урука, она удержит своих слуг, демонов-галлу, от похищения наших душ. Пусть Намтар - Отрезатель судеб устремит свой взор на нить жизни Акки и его рабов. Да будет так!

      -- Да будет так! - многоголосым эхом отозвались тысячи урукцев.

      -- Невиновен! - вдруг закричал Акалла, закидывая голову. - Невиновен! Пред богами и людьми - невиновен! Рубатум, супруга моя, если слышишь меня, знай: несправедливо карают мужа твоего. Пусть проклятье падёт на всех, оговоривших меня! Дети мои, помните...

       Оглушительный удар булавы по затылку поверг его на землю, накрыл глаза мраком. Грудь стеснила невыносимая тяжесть, в гортани раздалось какое-то шипение и бульканье, перекрываемое омерзительными визгами флейт и барабанным боем. Свистопляска звуков разрослась до непереносимой пронзительности, заполнив собой всё нутро несчастного стража, и в следующий миг разорвала его, отделив душу от тела. Эрешкигаль получила заветную жертву.