Глава 1

«Соль»

Саша водил подушечками указательных пальцев от висков к середине лба и обратно. Давным-давно в каком-то сомнительном журнале о здоровье он вычитал, что это снимает головные боли, которые частенько его терзали. Попробовал, и помогло. Хотя, когда он рассказал об этом специалисту по акупунктуре, тот возмутился. Мол, если бы все было так просто, любой дурак мог бы заниматься точечным массажем. А это – целая наука! И хотел записать Александра к себе на мастер-классы, но Саша отказался. Ему и «дурацкий» способ помогал.

– Господин Соль, пройдемте со мной, – услышал Саша и поднял голову. Перед ним стоял молодой человек в полицейской форме. В клубе находилось много представителей закона, одни осматривали место преступления, другие опрашивали свидетелей, третьи следили за тем, чтоб никто не покинул здание до того, как даст показания.

Основную массу посетителей «Млечного Пути» уже отпустили. Осталось человек шесть, в число которых входил Соль. Что неудивительно, ведь он был не просто человеком с улицы, а потенциальным покупателем клуба. Об этом представителям следствия наверняка сообщил секретарь Доры Ренат.

Саша встал и последовал за полицейским. Голова все еще болела, но уже не так сильно. Остатки боли мог снять аспирин, вот только вряд ли он получит его сейчас, даже если попросит.

– А мы куда? – поинтересовался Саша у своего провожатого.

– В «терракотовый» зал, – ответил полицейский охотно. – Пришлось дверь взломать, потому что ключей не нашли, а свободных помещений для допросов не хватает.

– Прямо пещера Аладдина.

– Не говорите. Оказывается, покойная хозяйка этот зал только лично отпирала и запирала. И я бы понял, будь там антикварная мебель или произведения искусства, как в ее кабинете, но ведь обычное помещение…

С этими словами он толкнул двери, что вели в зал, и пригласил Сашу войти.

Соль переступил порог, огляделся.

Он ожидал другого! Совсем…

Думал, здесь все в красно-коричневой гамме, ведь зал называется «терракотовым». Но ничего подобного!

Да, эти цвета присутствовали, но фрагментарно. Пол был черным, стены синими, потолок дымчато-серым.

– Не самое удачное оформление банкетного зала, не правда ли? – услышал Саша глубокий бас.

Соль кивнул. Да уж! Не самое…

Мебель, как и пол, черная. Видимо, дизайнер хотел, чтоб казалось, будто она вырастает из «земли». В потолок вмонтировано множество лампочек разного калибра. И если они символизировали мириады звезд, то Саша оказался сейчас на какой-то неизведанной планете. Причем прошедшей через апокалипсис.

– Я как-то был в похожем помещении, – сказал Соль, пройдя к столу, за которым сидел очень крупный мужчина с копной седых волос. – Но то был какой-то кафешоп в Амстердаме.

– Я бы назвал этот зал «готическим», но никак не «терракотовым».

– Ой, а я понял! – воскликнул Соль. – Видите котов? – Он указал на пару напольных светильников в виде сидящих сфинксов. – Терра ведь земля по-латыни? И это земля котов. Терракотовый зал.

– Тот, кто это придумал, точно посещал кафешопы Амстердама. Присаживайтесь. – Басовитый указал на стул. – Я старший уполномоченный Бах.

– Бах? – переспросил Саша.

– Да, я ваш брат по несчастью… Или счастью, это с какой стороны посмотреть. В общем, мы оба, господин Соль, обладатели незаурядных фамилий.

– А зовут вас…

– Андрей Григорьевич.

– Очень приятно.

Опер хмыкнул. Он был еще молод, пожалуй, ровесник Саши, возможно, постарше на два-три года. Но волосы, как у Гендельфа из «Властелина колец», ставшего белым колдуном. Снежные просто-таки. А глаза темные, живые. И лицо гладкое. Одет полицейский был очень хорошо. Брюки Саша не рассмотрел, но рубашка и ботинки приличные. И то и другое итальянское. А часы, обхватывающие запястье, швейцарские. Не самой крутой марки, но очень достойные. Соль не ожидал увидеть перед собой такого «тюнингованного» опера.

– Скажите, Александр Иванович, что вас привело сегодня в «Млечный Путь»? – начал задавать вопросы Бах.

– Вы же сами знаете.

– Нет, не знаю. – И взгляд такой непроницаемый, что не поймешь, правду говорит или лукавит.

– Тогда почему мурыжили меня так долго, хотя другие посетители клуба уже по домам разъехались?

– Вы гость госпожи Эленберг.

– То есть о том, что я хотел купить клуб, вы не в курсе?

– Нет. Секретарь покойной сказал, что у вас была деловая встреча с начальницей, но по какому вопросу, он не в курсе.

«Черт!» – Ругнулся про себя Соль.

Сам себя и вложил!

Но с другой стороны, полицейские наверняка раскопали бы эту подробность рано или поздно, и тогда ему же хуже было бы.

– Дора Эдуардовна искала покупателей на свой клуб, и я изъявил желание его приобрести. Мы с моим адвокатом Сулеймановым… Кстати, где он?

– Беседует с моим коллегой.

– Разделили нас? Умно. Так вот, мы с ним явились, чтобы обсудить детали предполагаемой сделки.

– И что же?

– Госпожа Эленберг провела со мной беседу, похожую на ту, что мы с вами ведем сейчас…

– Вы что имеете в виду?

– Она меня прощупывала. Задавала каверзные вопросы, следила за реакцией и так далее… – Саша огляделся. – А водички поблизости нет? Пить очень хочется.

Бах вынул из-под стола запечатанную бутылку минеральной воды и протянул Саше.

– Спасибо, – поблагодарил тот. – А таблеточки от головы не найдется?

– Увы, нет.

– Жаль. – Соль открутил крышку и с наслаждением стал пить. Газированная, он не любил такую, но сейчас готов был и к крану в туалете припасть. Повар заведения был явно в кого-то влюблен – пищу пересолил, и теперь Александра мучила жажда.

– Так что сделала госпожа Эленберг, прощупав вас?

– Попросила на размышление два часа, по истечении которых обещала дать мне ответ.

– Вы на какой рассчитывали?

– На положительный.

– А если бы получили отрицательный?

– Расстроился бы немного, конечно, мне заведение нравится, я хочу его приобрести, но на нет и суда нет.

– И не стали бы давить?

– Разве что поднял бы немного цену.

– Или пригрозили?

– Андрей Григорьевич, я вас умоляю. Я солидный бизнесмен. Закон не нарушаю. Даже десять лет назад, когда мы только начинали с партнером дело, никаких рейдерских атак на предприятия не устраивали. Ничего не захватывали. Никому не грозили. Все производства были куплены по-честному. А тут – какой-то клуб, пусть и популярный. – Саша допил воду, но жажда не прошла. Сейчас бы ее утолить кваском домашним. Кисленьким, ядреным. – И потом, от смерти госпожи Эленберг я только проигрываю. Теперь я не смогу заполучить клуб как минимум полгода. Кстати, еще не выяснили, кто наследник?

Бах пропустил вопрос мимо ушей и задал свой:

– Как давно вы знакомы с госпожой Эленберг?

– Часа четыре или чуть больше.

– То есть до сегодняшнего дня…

– Не имел чести.

– Но в «Млечном Пути» бывали?

Ага, кто-то узнал и доложил!

– Да, один раз. Тогда-то и проникся симпатией к этому месту.

– Как Эленберг себя вела во время встречи?

– Мне трудно судить, ведь я не знаю, какая она обычно.

Тут дверь распахнулась, и в зал ввалился полицейский в форме. Но не тот, что сопровождал Сашу. У этого лицо было злое и красное. Соль сказал бы, что мужчина страдает алкогольной зависимостью, и сейчас мечтает только о том, чтобы освободиться от служебных обязанностей и принять на грудь.

– Товарищ майор, – проорал он, найдя взглядом Баха. – Мною подозрительная личность задержана! Привел к вам.

– Что в этой личности подозрительного? – пробасил товарищ майор.

– Пыталась покинуть клуб через пожарный выход. Иначе говоря, скрыться с места преступления. Документов при себе не имеет. Со мной разговаривать не хочет. Может, вы с ней общий язык найдете.

Он втолкнул в зал женщину, которую Саша узнал. Это была та самая женщина, которой он послал цветы. Сладкоголосая исполнительница его любимой песни. Симона.

– Если на моем теле осталась хоть одна отметина в виде синяка, я вас засужу за грубое обращение и превышение полномочий, – прорычала она в сторону своего конвоира.

Тот только закатил глаза.

– Здравствуйте, – поприветствовал даму Бах.

– Хотела бы я вам сказать «доброй ночи», но, увы…

– Не могли бы вы представиться?

– Симона Борисовна Беркович.

– А я Бах Андрей Григорьевич.

– Я все равно не запомню, – отмахнулась Симона. – Почему меня не отпускают домой, как всех остальных посетителей?

– Как видите, не всех, – Бах указал на Александра. – Вы присаживайтесь.

– Не хочу, – голос сорвался на фальцет. – Мне нужно домой. Я инсулинщик и нуждаюсь в постоянных инъекциях. Поэтому и пыталась сбежать, опасаясь, что из-за нервного напряжения у меня подскочит сахар.

– Так почему не объяснили это служителю правопорядка?

– Я пыталась, но он… Он полный идиот. Не понимаю, как такого в органы могли взять. Документы требовал! Просто зациклился на этом. Но кто берет с собой в клуб паспорт?

– Действительно, – поддержал ее Саша.

– Вы ведь тоже без документов? – встрепенулась она.

– Я с правами, хотя не за рулем. Всегда при себе ношу.

Майор тем временем встал из-за стола и прошествовал к двери.

– Я на минутку, – бросил он и вышел из зала.

– Еще раз спасибо за цветы, – проговорила Симона, когда они остались одни.

Саша улыбнулся. Она уже благодарила его за букет. Перед тем как начался переполох, они душевно поболтали, сидя в фойе на диванчике. Симона оказалась милейшей женщиной и большой умницей.

– Жаль, я оставила корзину на столе, и ее наверняка кто-то из официанток прихватизировал…

– Не расстраивайтесь, я пошлю вам еще одну.

Но Симона его уже не слушала. Нервно накрутив боа на руку, она выпалила:

– Меня бы так не терзали, если бы не выяснили, что я в этом заведении на особом положении.

– В смысле?

– Хозяйка повелела пускать меня без каких-то условий. То есть я могла занять любой столик и вообще ничего не заказывать.

– Просто петь?

– Просто петь.

– Я бы вам еще и приплачивал, если б стал владельцем клуба. Вы просто невероятная! Такой потрясающий голос…

– О, слышали бы вы моего брата. У него чистейший баритон.

Тут дверь громыхнула, это вернулся майор Бах.

– Вы можете идти! – сказал он, ткнув пальцем в Сашу.

– А я?

– А вас, Штирлиц, я попрошу остаться.

– Юмор оценила, – вздохнула Симона. – Только если вы не хотите, чтобы я тут впала в обморок…

– Про инсулин помню. Не волнуйтесь, мы недолго задержимся. Я задам вам пару вопросов, а потом лично сопровожу до дома.

– Это уже лишнее, господин Бах.

– Я настаиваю, Симона Борисовна… – Майор посмотрел на Александра со значением. – Вы остаться хотите, господин Соль?

– Нет, я…

– Так топайте отсюда, пока я не передумал.

Саша поднялся со стула и поспешил на выход. Ему не верилось, что все так благополучно закончилось!

 

Глава 2

«Ля»

Этот мужчина…

Она никак не могла выбросить из головы мысли о нем!

Даже когда ее и Федю со Славкой допрашивал полицейский.

Лариса отвечала на вопросы, дополняла ответы коллег, если они были невнятными, казалась сосредоточенной, готовой помочь следствию, а у самой в голове каруселью проносилось: «О боже, какой мужчина!» Да еще фоном песня Натали звучала с одноименным названием. Под нее он, боже, какой мужчина, зашел в зал!

Он не был красив. Или идеально сложен.

Симпатичный. Рост выше среднего. Стройный.

И только.

Ничего особенного, на первый взгляд.

«Ее» охранник, тот самый, что таращился заинтересованно в самом начале, значительно эффектнее. Но он не зацепил. А этот…

Внимание Ларисы привлекли волосы. Кудрявые, густые, растрепанные. Мужчина приглаживал их то и дело. Видимо, не привык к такой прическе. Стригся часто, чтобы на голове была аккуратная лужайка, а не буйные заросли, но то ли не смог это сделать вовремя, то ли вдруг надумал сменить имидж. Ларисин отец был похож на Пушкина Александра Сергеевича, носил чуть удлиненные кудри, поэтому она всегда обращала внимание на мужчин с похожими прическами. Не стал исключением и этот. Но, зацепившись взглядом за макушку, она стала опускаться ниже и…

Остановилась на губах.

О… Что это были за губы!

Сурово сжатые и как будто немного обветренные, но такие сексуальные.

Подбородок тоже хорош, волевой, небритый.

Шея кадыкастая. На ней толстая золотая цепь.

Стоп! Вернемся к глазам…

Ляся обожала чернооких, а у «о боже какого мужчины» глаза, кажется, были светлые. Голубые, зеленые, серые? При клубном освещении не разберешь.

Мужчина не задержался у входа, а прошествовал к вип-ложе в сопровождении двух спутников. К радости Ларисы, из виду он не скрылся, и она могла бросать на него взгляды. Отмечала она и как он скучает, и как отправляется в малый зал, и как возвращается оттуда, и как ловит девушку с корзинкой роз…

У Ларисы сердце замерло, когда это случилось. Она вдруг подумала: а что, если он мне хочет цветы послать? Но нет, розы «ушли» в соседнее помещение… Симоне? Она пошла именно туда.

Симона, хмыкнула Лариса. Ну, конечно!

Понятно, что это Соломон Борисович, их начальник. Просто переодетый в женщину. Лариса сделала вид, что поверила в сказочку про сестру. Она уважала Борисыча. И была толерантной.

Ее босс извращенец! Хотя… что есть извращение? Как говорил ее муж, только секс с трупами, животными и детьми, и она с ним соглашалась.

– Лара! – громкий голос вывел ее из задумчивости.

– А? – вздрогнула она.

– Приехали, выходи! – это Славик восклицал. Они взяли такси на троих, потому что не только работали в одной фирме, но и жили рядом.

Лариса, толкнув дверцу машины, выбралась из салона.

Похолодало!

Зябко поежившись, Ляся зашагала к подъезду.

Мысли о ТОМ мужчине снова вернулись. Ляся потеряла его из виду, когда в «Млечный Путь» нагрянула полиция. И было так жаль, что не познакомились.

Ах, если бы она могла, как некоторые, сама подходить к понравившимся представителям мужского пола. Но она так этому и не научилась.

Лариса поднялась на лифте на свой восьмой этаж. Отперла дверь квартиры, вошла…

И чуть не заорала!

В ванной кто-то был. Она видела, что горит свет, и слышала, как шумит вода.

Зажав рот рукой, чтобы сдержать крик, Лариса сделала несколько шагов в направлении ванной. Дверной замок не поврежден, она открыла его без труда, значит, это не грабитель. Да и что это за вор такой, которому после совершения кражи нужно обязательно руки помыть? Но тогда кто проник в ее квартиру? Запасной ключ был у мамы, но что ей делать в доме дочери в это время? Да и не приехала бы она без предупреждения…

И тут Ляся увидела чемодан. Он стоял за вешалкой. Черный, добротный, из натуральной кожи. У Ларисы такого не было. Она не так часто куда-то ездила, чтобы покупать дорогой «багаж».

Муж приехал, поняла она. Он питал слабость к статусным вещам. И имел ключ от квартиры.

Дверь ванной распахнулась, и на пороге возник высокий худощавый мужчина с аскетичным лицом и густыми темными волосами.

Ларин супруг, Валера.

У него была интересная внешность. Весьма привлекательная, но, как говорится, на любителя. До тех пор пока Лариса не посмотрела сериал «Шерлок», она считала, что ее муж имеет уникальное лицо. Все на кого-то похожи, кто на медийного человека, как она на певицу Сандру, кто на старого знакомого, соседа или родственника, а Валера, казалось, был создан штучно. Однако выяснилось, что и у него есть двойник – Бенедикт Камбербетч. Британский актер. Исполнитель Холмса в модном современном сериале. И пусть у Валеры были не голубые глаза, а карие, более тонкие губы и не такая бледная кожа, он невероятно походил на «Шерлока».

И сейчас этот мужчина стоял перед ней. Обутый, одетый, но с влажной челкой – намочил волосы, когда умывался.

– Привет, – сказал он.

– Здравствуй.

– Я не разулся, извини. Забыл, что ты терпеть не можешь, когда по дому ходят в обуви.

– По-моему, ты забыл о более важной вещи – позвонить мне, чтобы предупредить, что приедешь.

– Да, я этого не сделал. Но лишь потому, что потерял телефон в дороге. Представляешь, не помню, где оставил – в такси или поезде…

– Ты должен был позвонить до того, как выехал.

– Лар, я, в принципе, ничего не должен, ведь это и моя квартира, – отпарировал он. – Но я собирался предупредить тебя заранее.

Лариса скинула туфли и сунула ноги в тапки. Домашних тапок было несколько, для себя, для мамы, для гостей мужского и женского пола, пар восемь, не меньше. Когда-то и у Валеры были свои, и не абы какие, а замшевые, ручной работы. Ляся подарила их мужу на Двадцать третье февраля. И стоили они как электрическая бритва последней модели. Но когда в семейной жизни начались серьезные проблемы, Ляся со злости выкинула их. Вместе с остальными вещами супруга. Так что теперь Валерке придется обходиться теми вещами, что он привез с собой.

– Откуда ты в такое время? – спросил он, стянув с себя футболку.

Он был худощав, но очень хорошо сложен. Когда-то всерьез занимался плаваньем, и фигура имела классические правильные пропорции. Широкие плечи, узкие бедра, а на животе, несмотря на сидячую работу, до сих пор просматривались кубики. Молодец Валера! Нисколько не потерял форму за то время, что не виделись.

«Очень надеюсь на то, что и я тоже!» – пробурчала мысленно Лариса, а вслух проговорила:

– Была на вечеринке.

– В таком виде?

– Чем тебе мой вид не нравится?

– Ты одета по-рабочему. А насколько я знаю, для выхода любишь принарядиться.

Она не стала вставлять ремарку, типа, ты не можешь знать, что я люблю или нет на ДАННЫЙ МОМЕНТ. Молча прошла на кухню и поставила на плиту кастрюлю с борщом. Есть очень хотелось, да и гостя, пусть и незваного, покормить не мешает.

– Я правда телефон потерял, – услышала Ляся за спиной. Это Валера последовал за ней на кухню. – Но заранее не стал звонить, потому что хотел нагрянуть.

– Ммм, – промычала Ляся, доставая из хлебницы «бородинский». С борщом они ели именно его, намазывая сверху горчицу. Со щами булку с майонезом. С гороховым супом гренки с чесночным соусом.

– Я так понял, ты одна?

– Живу – да.

– Но кто-то есть?

– У всех кто-то есть, – туманно ответила она.

– У меня нет.

– Да ладно? – она нервно расхохоталась. – Дня три? Или целых пять?

– Уже три месяца.

– И тебе стало настолько одиноко, что ты решил приехать к своей законной жене в гости?

– Я насовсем, Лариса.

– В смысле? – она не притворялась. На самом деле не совсем поняла, что он имеет в виду.

– Я хочу воссоединиться с тобой. Мы все же, как ты верно заметила, муж и жена.

– Вспомнил? Вот молодец!

Валера подошел к ней, встал рядом. Ларисе показалось, что он хотел ее обнять, но остановил себя.

– Как ты смотришь на это? – тихо просил он.

– Не знаю, – честно ответила она.

Еще год назад знала. Сейчас нет.

Тогда мечтала о воссоединении с мужем, перед тем как отойти ко сну, бывало, представляла себе, как он упадет перед ней на колени и попросит прощения, а теперь об этом совсем не думала. Валера застал ее врасплох.

– Ты не настаивала на разводе, значит, ждала, когда я вернусь, – проговорил он.

– А почему не настаивал на разводе ты?

– Наверное, в глубине души всегда понимал, что именно ты МОЯ женщина.

– А может, я запасной аэродром? Ну, знаешь, такой старенький, заброшенный, но функциональный. И если новый перестанет давать посадку, всегда можно будет сесть на тот, покинутый… Запасной.

– У тебя суп кипит.

В этом был весь Валера. Он никогда не оправдывался.

Лариса выключила газ, взяла половник, тарелки и стала разливать борщ. Муж следил за ее действиями молча. Когда же Ляся жестом пригласила его садиться за стол, он выпалил:

– Я очень сильно соскучился по тебе.

Она фыркнула.

– Серьезно. Только сейчас это понял.

– Ешь.

Валера взял ложку и зачерпнул суп. К хлебу и горчице не притронулся.

Изменил свои гастрономические вкусы?

– Очень вкусно, – похвалил борщ Валера. – Давно я не ел ничего подобного.

Значит, его пассия не готовила. Или готовила, но невкусно. А Валера, как большинство высоких, худощавых мужчин, обожал вкусно и обильно поесть. Хотя сейчас, возможно, он и в этом изменился.

– Могу я узнать, с кем ты встречаешься? – спросил Валера, оторвавшись от борща.

– Зачем тебе?

– Хочу понять, серьезно у тебя или нет.

– А если да?

– Придется преодолевать большие трудности, потому что я настроен решительно.

– Почему ты расстался со своей… Не знаю, как называть эту женщину…

– Никак не надо. Давай сделаем вид, что ее не было.

– Извини, дорогой, но у меня вряд ли получится, – криво усмехнулась Ляся.

– Но я отвечу тебе тем же. Не буду тебя расспрашивать о тех мужчинах, что были…

– Вот ты жук, Валерка! Меня, может, и расспрашивать не о ком?

– Но ты же сама сказала, что у тебя кто-то есть.

– И что? Я легко вру, как-никак в продажах работаю.

– Тоже верно. Но красивая молодая женщина не бывает одна.

«Еще как бывает! – хотелось закричать ей. – Потому что достойных мужчин не так много, а на поиски «того самого» нужно время, которого нет. Вся жизнь в работе. Поэтому и заводят люди служебные романы, да вот только все мои коллеги подходящего возраста имеют семьи, а я, в отличие от твоей (как там ее?), никогда не вступлю в отношения с женатым. И я не одна такая. Нас много, молодых, красивых, страдающих от одиночества…».

– Почему ты расстался со своей женщиной? – не стала отступать Лариса.

– А что, если не было никакой женщины? Постоянной, я имею в виду. Лишь легкие интрижки.

– Мне нужна правда, Валера.

– Но ты так упорно закрывала на нее глаза два с лишним года…

– Да, и мне это надоело. Хочу прозреть. Итак?

– Я не могу иметь детей, – выдавил из себя супруг.

– Неужели прошел обследование?

Валера кивнул.

– Как она тебя уговорила?

– Я сам… – Ему было очень не по себе. Валера не открывался даже перед близкими. Лишь иногда приоткрывал раковину, в которой прятался. – Просто, когда от тебя не могут забеременеть две женщины, очевидно, что проблема не в них. Так и оказалось, я никогда не стану отцом. По крайней мере биологическим.

– И она бросила тебя, бесплодного? – Это было жестоко! Лариса поняла, что ударила слишком сильно, да по самому больному, когда увидела, как дрогнуло непроницаемое лицо Валеры. Хотела попросить прощения, но передумала. Она всего-навсего сказала правду. А на правду, как говорят, не обижаются.

– Не сразу, – ответил Валера. – Мы какое-то время обсуждали тему усыновления. Она колебалась. Но пришла к выводу, что хочет своих детей. Она-то здорова.

– Я ее понимаю.

– А я нет!

Он выкрикнул это. Хотя голос повышал крайне редко.

Раньше, по крайней мере.

– Если женщина по-настоящему любит мужчину и хочет быть рядом, то она останется с ним, несмотря ни на что. Вот взять, к примеру, тебя. Я помню, ты говорила, что если окажется, что проблема во мне, мы что-нибудь все равно придумаем.

– Было такое. И что в итоге? Ты сбежал от меня.

– Я вернулся, Лариса.

– Получив по морде тапкой?

– Нет, переосмыслив все.

– После того как… – Она не стала заканчивать фразу. Взяв тарелки, на дне которых оставался остывший борщ, переставила их в раковину. – Валер, я умираю от усталости, спать пойду, ладно?

– Я тоже умотался и с ног валюсь. Продолжим разговор завтра утром?

– Мне на работу надо, так что вечером. Пойдем, я покажу, какое белье взять. Постелешь уж сам.

Она прошла в гостиную, открыла шкаф, ткнула пальцем в полку, где хранились постельные принадлежности, и скрылась в ванной, не забыв задвинуть щеколду. Нет, Ляся не думала, что Валера будет рваться к ней, чтобы продолжить диалог или, тем более, сделать попытку овладеть ею. Она тем самым отгородилась от него. Как бы провела символическую черту между ним и собой.

Включив воду, Лариса забралась под душ. Она действительно устала. Настолько, что сил на переживания не осталось. Она встала в семь утра, отправилась в офис, там отпахала положенное время, потом приняла участие в вечеринке, поехала с коллегами в клуб, потусила там, встретила своего начальника в женском образе и мужчину мечты, узнала, что в клубе произошло убийство, дала показания полиции, дождалась, когда их, свидетелей, отпустят. Приехала домой, а тут…

Как говорил Славик, нежданчик.

Муж вернулся.

Не раньше, не позже…

Сегодня! Когда столько всего произошло, и организм хочет одного – отдыха.

Сполоснувшись, вытершись и накинув халат, Лариса вышла из ванной. В гостиной работал телевизор. Она заглянула туда. Валера лежал на неразложенном диване. В руке пульт. Но глаза закрыты. Он спит, чуть посапывая.

Ляся отключила телевизор с кнопки на панели, чтобы звук не разбудил Валеру под утро. На цыпочках прошла обратно к двери, прикрыла ее и проследовала в кухню. Она не могла оставить в ней бардак до утра. Даже когда одна дома находилась, наводила порядок, а сегодня у нее… гость? Нет, Валеру не назовешь так, ведь квартира и его. Совладелец, так будет правильнее. Только Ляся давно отвыкла от его присутствия. И сейчас ей было некомфортно. Хорошо, что она наврала Валере, сказав, что завтра на работу. Никуда ей не нужно было. Она планировала отоспаться, побаловать себя блинчиками с кленовым сиропом, прибраться, а во второй половине дня съездить в центр, чтоб побродить по магазинам, сходить в кино, а вечером отправиться к маме. Приятный выходной без какого-то изыска, но зато без напряга. Но Валера нарушил все планы. Поэтому она вскочит, выпьет кофе и унесется. Куда – пока не решено. Главное, подальше от мужа. Ей нужно все обдумать.

Ляся быстро убрала со стола, помыла посуду. Глаза слипались, поэтому она не стала натирать кухонный гарнитур, а ведь на него попали капельки воды, и на глянцевой поверхности ящика под мойкой наверняка есть подтеки. Лариса была перфекционисткой, и не то что пыль и грязь, крошка, развод или жирный отпечаток пальца нарушали ее гармонию.

Решительно выключив свет, Лариса прошлепала в спальню. Легла. Закрыла глаза. Хотела подумать о ТОМ мужчине, перед тем как отдаться во власть дреме, но мгновенно провалилась в сон.

 

Глава 3

«Фа»

Она сидела на полу.

Руки, ноги в разные стороны.

Голова откинута.

Самой себе Фаина сейчас напоминала марионетку, брошенную кукловодом в ящик.

Она как раз находилась в помещении размером два на два. Почти в ящике. Но это была кабинка туалета.

Фая протянула руку, нажала на кнопку в бачке унитаза и пустила воду. Когда та хлынула, она подставила ладонь. Набрала немного, ополоснула лицо. Кто-то побрезговал бы, а она и не такое проделывала. Например, пила из бачка. Как-то ее заперли в туалете на сутки. И единственным источником влаги был унитаз.

Послышалось, как открылась дверь, – это кто-то зашел в туалет. Фаина тяжело поднялась с пола, вытерла лицо рукавом. Все кончено! Неужели…

Она сорвала с себя халат и закинула на перегородку между кабинами.

– Фая, это ты там? – услышала она.

Голос был узнаваем. Но Фаина решила уточнить:

– Айгюль?

– Я.

С этой девушкой у Фаи сложились отношения, близкие к приятельским. Что неудивительно! Айгюль располагала к себе людей. Даже Фаина не устояла, хотя держалась ото всех на расстоянии.

Открыв дверь, она вышла из кабинки. Официантка стояла у раковины и мыла руки. А затем вытерла их бумажной салфеткой, достала из сумочки сигарету и зажигалку. Прикурила.

– Если б Дора увидела меня сейчас, уволила бы к чертям, – проговорила она, выпустив дым в сторону знака с перечеркнутой сигаретой. – Суровая тетка была. Но она мне нравилась. Жаль ее…

Фаина не знала, что сказать.

– Будешь? – спросила Айгюль, протянув ей сигарету. – Новую не предлагаю, у меня последняя.

– Нет, спасибо, я не курю.

– А пьешь? У меня тормозок есть. – Она продемонстрировала горлышко бутылки. Судя по крышке, это был коньяк. И не из дешевых. – Сперла под шумок. – С этими словами девушка забралась на каменную столешницу под раковинами, удобно уселась, скинув балетки.

– И не пью.

– Святая женщина, – хмыкнула Айгюль, вынув бутылку. Фая не ошиблась относительно сорта алкоголя. Коньяк «Хеннесси». – А я глотну. Такой стресс…

Докурив и выпив немного, Айгюль снова порылась в сумке и достала шоколадную конфету.

– Ты на чем домой поедешь?

– На велике.

– Ой, я забыла, что ты на нем гоняешь. А я даже не знаю, что делать. До утра мне тут не разрешили остаться, а все наши уже разъехались.

Айгюль экономила на всем, включая такси, остальные кооперировались и брали машину на четверых, а она ждала, когда откроется метро.

– А у тебя нельзя переночевать? – Айгюль жалобно посмотрела на Фаю. – Если ты на велике ездишь, то наверняка недалеко живешь.

– Недалеко, – не стала спорить Фая. – Но пригласить к себе, извини, не могу. Живу с мамой, а она тяжело больна. У нас не бывает гостей.

– О… Я сочувствую тебе.

Фаина скупо улыбнулась и кивнула.

– Значит, придется раскошеливаться, – с сожалением проговорила Айгюль.

– А что, в клубе уже никого?

– Нет, охранники здесь. И Ренат. Их еще не отпустили. А еще Симону.

– Это еще кто?

– Я все забываю, что ты работаешь без году неделя. Симона – это любимица публики и нашей покойной начальницы. Можно сказать, местная звезда.

– И почему ее задержали? Посетители же давно все разъехались?

– Тут моя вина. Дело в том, что я видела, как она направлялась к кабинету хозяйки, и сообщила полиции. Симона это отрицает. Сказала, что просто вышла на тихое место, чтобы поговорить по телефону. Но я уверена, она шла к двери в приемную. И телефона в ее руках не было.

Тут дверь туалета распахнулась, и в проеме возник Михась.

– Вы чего тут зависли? А ну марш по домам.

Айгюль тут же спрыгнула со столешницы и торопливо схватила сумку – побоялась, что Аверченко увидит бутылку.

– Уходим, уходим, – засуетилась она. – А ты остаешься еще?

Он мрачно кивнул.

– А если я тоже? Тихонечко пройду в подсобку, лягу там…

– Нет, – рявкнул он. – На выход, девочки.

Девочки послушно проследовали на выход.

Халат Фаи так и остался висеть на перегородке между кабинами. Она не стала брать его, потому что сегодня была ее последняя смена. Теперь ей нечего делать в «Млечном Пути».

Та, из-за кого Фая попала в клуб и находилась в нем больше месяца, мертва.

Они вышли на улицу. Айгюль снова закурила – стрельнула сигарету у одного из полицейских.

– Может, попутку поймать? – вслух подумала она.

– Не вздумай.

– На самом деле с таксистами тоже небезопасно ездить. Дураков и среди них полно. Мне подруга рассказывала, как с нее один такой цепочку сорвал с дорогим кулоном, а потом, когда она подняла бучу, сказал, что клиентка сама ее отдала, потому что платить было нечем.

– Айгюль, возьми такси.

– Я сегодня почти без чаевых. Праздник не удался из-за преступления.

– Да ты украла бутылку коньяка за три тысячи.

– В клубе она стоит девять.

– Тем более. Потрать уж пятьсот рублей на такси.

Фая подошла к своему велосипеду, пристегнутому к забору, открыла замок.

– Пока! – бросила она Айгюль, усаживаясь в седло.

– До завтра, – услышала в ответ и покатила.

Путь до дома занимал десять минут. Это если ехать в хорошем темпе. Но сегодня Фаина не торопилась. Как там было в рекламе?.. «И пусть весь мир подождет!»

Вот пусть и подождет… Весь мир. Включая больную мать.

Фаина не обманула Айгюль, когда сказала, что живет с ней. И что они не принимали гостей, тоже было правдой. Вот только их квартира была закрыта для посещений задолго до того, как мать заболела.

Всегда, так точнее.

Фаина помнила себя с четырех лет. И первая картинка запечатлелась следующая: она забегает домой, держа за руку соседского мальчика. Они познакомились в песочнице несколько дней назад и встретились на площадке, когда мама уже зашла в квартиру. Фая так хотела поиграть с ним, потому позвала пацана в гости. У нее было совсем мало игрушек, и одной скучно с ними играть, а тут компания…

– Кто это? – ледяным тоном проговорила мать.

– Это Сережа, мой друг.

– Кто тебе разрешил приводить его?

– Мы немножко поиграем… Можно?

– Нет, – громыхнула мать и буквально разорвала «узелок» из ребячьих пальцев. Затем толкнула дочь в комнату, а Сережу выставила за дверь.

Фая разревелась. Ей было обидно и стыдно перед Сережей. Но мать приказала:

– Заткнись! – А когда дочь этого не сделала, схватила за шкирку и отволокла в кладовку. – Посиди тут, подумай о своем поведении, – рявкнула она перед тем, как запереть Фаю в пыльном и темном помещении на несколько часов.

Тогда девочке казалось, что нет наказания страшнее. Но она ошибалась. Чем старше Фая становилась, тем более жестоким становилось наказание. Мать запирала ее не только в кладовке или туалете, но и на балконе. Она не давала ей есть и пить. За слово против хлестала по губам, разбивая их в кровь.

И Фая терпела все это. Потому что ей внушили, что она достойна лишь такого обращения.

Никчемная, ленивая, тупая!

Когда мать узнала, что Фаина поступила на бюджетное отделение педагогического университета, то своего мнения не изменила. Такая никчемная, ленивая и тупая девка может чего-то добиться только через постель. И потащила дочь к гинекологу, чтоб проверить, не залетела ли она от декана.

– Или кому ты дала, тварь, чтоб тебя зачислили? – орала мать на Фаину. – Мне твои выродки не нужны.

Гинеколог женщину успокоил. Дочь оказалась девственницей. Но мать все равно стояла на своем:

– Значит, ртом усердно работала! Сейчас каждая норовит себе шубу или машину насосать. А ты, чтоб умной казаться, решила в институт попасть! И пять лет теперь будешь мужские письки во рту гонять, чтоб отучиться. Мозгов-то у тебя нет. Придется тебе теперь отдельную посуду покупать, я с тобой, сосалкой, из одной тарелки есть не буду.

Так мать «порадовалась» первому серьезному успеху дочери. Вот только другую посуду для нее так и не купила. Пожадничала.

 

Глава 4

«Си»

Симона открыла дверь своей квартиры и предложила спутникам войти. Хотя они, конечно же, и без приглашения сделали бы это.

– Можете присесть, пока я ищу документы, – сказала она, указав на диванчик в прихожей. Прихожая была не очень большой, но Симона смогла его втиснуть. Все благодаря тому, что в шкафах не было надобности – у нее имелась гардеробная.

– Вы тут одна живете? – спросил майор Бах. Сначала он хотел отправить с Симоной стажера Сеню, но потом тоже решил поехать. И теперь расхаживал по квартире, хотя мог бы и присесть, как ему предлагали.

– С братом. Это наше семейное гнездо – мы выросли в этой квартире. Но я тут не постоянно обитаю. Люблю путешествовать. Отсутствую даже не неделями – месяцами.

– А где ваш брат сейчас?

– Понятия не имею. Он взрослый мужчина. Наверняка у него есть личная жизнь.

Симона нашла наконец паспорт и протянула его Баху.

– Хм… Вы изменились, – проговорил майор, изучив документ и уделив особое внимание фото.

– Постарела. Тут мне двадцать пять, а сейчас сорок три.

– Вы отлично выглядите, Симона. Гораздо моложе своих лет.

Симона поразилась галантности опера. Надо же, молодец какой. Сделал женщине комплимент. Не ожидала она от представителя закона такого. Тем более, товарищ майор до этого момента вел себя больше как мужлан, нежели как джентльмен.

– Мерси, месье, – проговорила Симона с жеманной улыбкой. Ее она изобразила, поскольку посчитала, что от нее ждут именно такой реакции.

– Попрошу вас не покидать город в ближайшее время. – Бах вернул Симоне паспорт.

– Да, конечно, понимаю.

– Мы можем еще раз вызвать вас.

– Я вся в вашем распоряжении, майор. – Тут уже она обошлась без кокетства. Побоялась переиграть.

– Если вдруг что-то вспомните о минувшем вечере… Вдруг какую-то мелочь, которая на первый взгляд и не важна…

– Я вам позвоню.

Майор кивнул и положил свою визитку на угловую полочку. Там стояла старая семейная фотография и ваза с живыми цветами. Сейчас это были ромашки и «часики». Их очень мама любила. И когда появлялась возможность собрать букет из них, дети это делали. И ставили в ее любимую вазу перед семейным портретом.

– Это ведь вы? – спросил Бах, ткнув пальцем в девочку на групповом снимке. Она была очень похожа на брата, но ее макушку венчал бант. Это отличало близнецов и указывало на пол одного из них.

– Я, – просто ответила Симона.

– Вы похожи на отца. Вы оба…

– Да. Хотя оба, конечно, мечтали взять мамины черты.

– Она потрясающая красавица.

– О, вы бы видели ее в жизни. Фото не передает подлинного очарования и блеска. Мама была похожа на кинозвезду. Но не голливудскую, а нашу, советскую. В ней шик со скромностью и простотой уживался.

– Ее нет в живых?

– Ни ее, ни отца.

– Я про него не спросил, потому что он значительно старше супруги…

– На двадцать пять лет. Это был мезальянс чистой воды. Она молодая красотка, он – невзрачный мужчина в возрасте. Но и это не все. Ее предки все профессора и академики, а он первый в семье, кто получил высшее образование. Она русская, он еврей, отец которого вырос в гетто.

– Это была любовь?

– Это была любовь, – эхом повторила Симона. – Самая что ни на есть настоящая.

– Если так, то ваши родители должны были умереть в один день?

– Так и случилось.

– Несчастный случай?

– Да. Но не автомобильная авария или авиакатастрофа. Не обвал и не потоп. Не пожар и не взрыв газа. Отравление.

– Как так?

– Папа был ботаником. Постоянно возился с растениями. Выращивал, прививал, выводил какие-то гибриды, адаптировал экзотические виды к нашим широтам. Он был энтузиастом, работу обожал. Поэтому дома у нас чего только не было! Начиная от семян, заканчивая баобабом, что пытался выжить в обычном эмалированном ведре… – Симона не стала упоминать о том, что он зачах сразу, как скончался его опекун. – Но папа был крайне рассеян. Поэтому как-то оставил семена какого-то ядовитого растения на столе. Мама решила, что это гвоздика – они очень походили на эту пряность – и добавила семена в блюдо…

– Какой кошмар!

– Да, это был кошмар. Родители мучились несколько часов. И никто им не мог помочь, потому что противоядие имелось только у африканских шаманов – растение было родом из Занзибара.

– Как вам удалось избежать их участи?

– То был романтический ужин на двоих. Родители отмечали день знакомства. Они делали это из года в год. Когда мы были маленькими, присоединялись к ним. Но на момент смерти родителей нам уже было по девятнадцать, мы жили своей жизнью… – Симона судорожно вздохнула. – Я обнаружила их, корчащихся в судорогах, когда вернулась со студенческой вечеринки. Вызвала «Скорую», и она быстро приехала, только спасти маму с папой медики не могли.

– Примите мои соболезнования, Симона. – Бах легонько похлопал ее по руке. – Извините, что заставил вас вспомнить это.

– Я помню ЭТО всегда.

– Советую вам принять успокоительное и поспать.

– Я так и сделаю.

Обменявшись прощальными репликами, они расстались.

Закрыв за полицейскими дверь, Симона буквально рухнула на диван. Майор прав, для нее сейчас ничего лучше не придумаешь, чем какой-нибудь новопассит (никотиновая жвачка закончилась) и мягкая кроватка, но где взять силы, чтобы дойти сначала до кухни, где хранятся все лекарства, а затем до спальни?

Симона сбросила туфли и вытянулась на диване. Голову положила на один подлокотник, ноги на другой. Она была невысокой, поэтому легко уместилась. Закрыла глаза, глубоко вздохнула.

Ей не верилось, что все кончилось…

А все кончилось!

Завтра начнется совсем другая жизнь.

И Симона исчезнет.

 

Глава 5

«Ми»

Светало…

Михась стоял на мосту, что в этот ранний час был пуст. За те десять минут, что он здесь находился, мимо не проехало ни одной машины, ни прошло ни единого человека. Даже птицы, голуби да галки не пролетали, хотя, судя по засохшему помету на перилах, мост пользовался у них популярностью.

Аверченко полез в карман и достал небрежно скомканный лист. Развернул его, расправил.

Это была расписка.

Михась дал ее госпоже Эленберг три года назад, когда занимал у нее сумму в миллион рублей. А сегодня выкрал из стола покойной, раздобыв ключ от секретного ящика с документами до приезда полиции. Ключи и сейчас при нем!

Миллион рублей…

Не такие уж и большие деньги, сказал бы кто-то. Возможно, и сам Михась, будь он чуть поумнее или поудачливее. Была у него возможность хорошо пристроиться. Но упустил. Нужно было соглашаться сразу, не раздумывая, и тут же выходить на работу, но Михась тогда находился в глубокой депрессии и не был готов. Его не стали уговаривать, нашли на должность начальника охраны крупной коммерческой структуры другого. А Михась пришел в себя через три месяца и взялся за поиски работы. Думал, найдет ее в два счета. Да не хуже той, от которой отказался. То есть рассчитывал Михась на зарплату в двести тысяч. Однако предлагали двадцать пять максимум. Помыкавшись еще месяц, согласился на тридцать. Плюс сверхурочные и премиальные.

Так в «Млечный Путь» и попал.

Думал, на полгода от силы. А оказалось…

Михась разорвал лист надвое. Половинки получились на удивление ровными. Он совместил их и снова рванул бумагу. Вот в его руках уже и четыре бумажки. Но этого мало! Пусть их будет пара десятков, и расписка превратится в горсть конфетти.

Утреннюю тишину нарушило хлопанье. Это из-под опоры моста вылетела чайка. Взмахивая мощными крыльями, она поднималась ввысь. Михась проследил взглядом, как она, покружив, спикировала вниз, но ничего не поймала. Рыба ушла. Чайка осталась голодной, как и он, если выражаться иносказательно.

Тот миллион, из-за которого он попал в рабство к госпоже Эленберг, пошел на оплату карточного долга. Михась неплохо играл в покер. В армии у него всегда было вдоволь сигарет и патронов – на деньги никогда не играли. А вот выигрыш можно было обменять на «бабулечки», так они ласково называли наличные, что Аверченко и делал. Благодаря покеру он в армии в звании старшего сержанта чувствовал себя по меньшей мере майором, а на гражданке – олигархом… Пусть всего три месяца.

В большую игру его втянул армейский друг. Привел сначала в одну компанию, затем в другую, третью. Поначалу Михась выигрывал. И они вместе с корешем проматывали шальные деньги. Но однажды Аверченко сел играть с серьезными людьми, и…

Продул!

Попытался отыграться и снова продул.

Друг уговаривал его сделать еще ставку. Предлагал заложить квартиру. Нашептывал, что такому крутому игроку, как Михась, нельзя рано сдаваться. Он обязательно вернет проигрыш, да еще в плюсе окажется. Только тогда до Аверченко дошло, что его развели как лоха. Кореш мало того пил, гулял за счет него, так еще и в доле был. Хорошо, он смог тогда сдержаться, не набить морду псевдодругу. А встать из-за игорного стола и уйти, на что потребовалось еще больше моральных сил. Потому что Михась вошел в азарт, и трудно было прислушиваться к голосу здравого смысла.

Он относительно легко отделался! Проиграл всего миллион. И если б дали не два дня, а хотя бы десять, Михась собрал бы нужную сумму. Но его поставили в жесткие условия – не успеваешь за сорок восемь часов, включается счетчик. Аверченко знал, что, несмотря на то, что времена беспредела прошли, когда он еще мальчишкой был, долги до сих пор выбиваются по старинке. И если он не отдаст лям, то все равно останется без квартиры, а то и без нескольких пальцев.

…Снова хлопок! Задумавшийся Михась вздрогнул. Но это снова была чайка. Похоже, та же самая. Аверченко разжал кулак и высыпал измельченную в конфетти расписку в реку. Глупая птица, думая, что ей кидают хлебные крошки, кинулась к обрывкам. Стала хватать один, другой, третий…

Михасю стало жаль чайку. Был бы поблизости ларек с выпечкой или продуктовый магазин, он сбегал бы, купил хлеба и накормил птицу. Он отряхнул руки, побрел дальше. Его дом находился неподалеку. Михась шел не спеша, хотя мог бы доехать. Но что ему делать в холостяцкой берлоге, если не хочется спать? Смотреть телевизор, сидеть в Интернете, есть, пить, в смысле бухать… Ждал бы там кто-то, другое дело. А коль никто не ждет, то и торопиться некуда, лучше пройтись – Михась давно не гулял по родному и горячо любимому городу.

«Странно, – подумал он вдруг, – чайку, которая нажралась бумаги вместо хлеба, пожалел, а Дору нет… Вот нисколечко. Хотя она была человеком. И не самым плохим. Есть и хуже, я знаю…»

– Эй, красавчик, – услышал он женский голос. – Куда спешишь? Притормози.

Михась так и сделал. К нему тут же подошла женщина. Она вынырнула из подворотни. Пьяная, помятая, с размазанной косметикой. Сколько лет – не поймешь. Можно дать и тридцать, и пятьдесят. По утрам все шлюхи на одно лицо. Да и ведут себя похоже. Эта обратилась к Михасю со стандартной просьбой:

– Сигареткой не угостишь?

– Не курю.

– Я тоже. Но когда немного выпью, тянет. – Она поправила волосы, как будто ее прическу можно было исправить легким движением руки. – А ты как насчет этого?

– Чего «этого»?

– Насчет выпить. Я знаю местечко, где сейчас можно приобрести… – Женщина изо всех сил пыталась завлечь Михася. Она была недурна собою и довольно молода, теперь это было очевидно, но вульгарна настолько, что хотелось, передернувшись, отойти от нее подальше. – Давай купим, пойдем к тебе… Посидим?

Михась молча покачал головой и двинулся дальше.

– Денег не возьму, – выпалила женщина, схватив его за локоть. – Купишь только выпить и что-нибудь на закуску.

Аверченко стряхнул ее руку не сразу. Секунд пять он думал над тем, а не взять ли ему эту женщину с собой, не выпить ли с ней, не посидеть…

Просто. Без всякого продолжения. Ей плохо и одиноко, ему тоже. Вот только она же обязательно полезет… Даже если он скажет, что ему не нужны ее услуги, все равно. И это не самый страшный вариант. Может и дряни какой-нибудь подсыпать в алкоголь. Брать у него особо нечего, но клофелинщицы не брезгуют и мелочами.

– Всего вам хорошего, девушка, – бросил Михась, высвободив локоть. – И берегите себя.

– Да пошел ты… – обиженно крикнула она.

Другой бы послал в ответ, а Аверченко промолчал. Считал ниже своего достоинства опускаться до уровня этой девицы. Михась презирал шлюх. Любых, не только таких, дешевых, но и цыпочек из эскорт-услуг, с которыми некоторые випы заваливались в их клуб. Если б одна из этих роскошных самочек предложила Михасю себя, он отверг бы ее точно так же, как эту. Брезговал.

А шалава все не унималась. Кричала что-то ему в спину. Нарывалась…

Вывести Аверченко из себя ей не удалось, но гулять ему расхотелось, и Михась прибавил шагу, чтобы скорее попасть домой.

 

Глава 6

«Соль»

Он жил в доме, о котором мечтал с детства.

Большом, рубленом, с окнами в резных наличниках, трапециевидной черепичной крышей и широченной трубой на ней. Когда Саша был совсем маленьким и любил сказки, то грезил о том, чтобы стать трубочистом. А поскольку уродился он крупным ребенком и обожал поесть, то боялся, что не всякое рабочее место подойдет ему по габаритам.

Когда Соль собрался строить этот дом и заказал проект, архитектор пришел в ужас. Он говорил, что ТАК стили не смешивают, это не эклектика, а полная нелепица и безвкусица. Но Саше было плевать. Он хотел именно такой дом, который рисовался когда-то в его воображении. Детские мечты должны сбываться!

Александр нисколько не пожалел о том, что настоял на своем. Даже несмотря на то, что почти у всех гостей внешний вид его дома вызывал недоумение. Строение не «монтировалось» с крышей. Как сказал Бородин, такое ощущение, что на казанок нахлобучили крышку от сковороды.

…Соль вышел из машины, которую водитель припарковал возле крыльца. Крыльцо было уже из третьей, если так можно сказать, оперы. Высокое, пафосное, с вазонами у основания лестницы. Маленький Саша, вообще-то, хотел сфинксов, на худой конец львов, но взрослый Александр решил, что это будет перебор. И все равно крыльцо получилось дворцовым. Пусть не по-королевски, а по-советски. Дворцы культуры или бракосочетания в сталинские времена строились примерно с такими лестницами. На них потом фотографировались коллективы певческих и танцевальных ансамблей и молодожены в окружении гостей. Будучи ребенком, Саша Соль пересмотрел кучу таких снимков. В его распоряжении фотографий было великое множество, ведь отец работал фотографом при Дворце культуры «Центральный», там же вел фотокружок, но еще и шабашил на разных мероприятиях. Для газет местных, бывало, снимал. Ну, и для себя. А когда печатал карточки, всегда делал одну для себя. На память. Свежие он держал в ящике стола. А когда ящик заполнялся, перекладывал снимки в коробку. В его студии было много пустых коробок. Но еще больше полных! С фотографиями…

– Александр Иванович, – окликнул своего работодателя водитель. – Завтра во сколько?

– Ты хотел сказать, сегодня? – Соль обернулся. Вадик, его шофер, выглядывал в окно. Мышцы лица напряжены, как у человека, который сдерживает зевоту.

– Да, точно, – выдавил из себя он.

– Можешь отдыхать.

– Весь день?

Александр кивнул и, махнув рукой на прощанье, стал подниматься по лестнице.

В вазонах росли цветы. Соль не особо в них разбирался. Можно даже сказать, совсем не разбирался… Конечно, знал, как выглядит роза или гладиолус, мог отличить хризантему от астры, а чем засадил ландшафтный дизайнер его участок, включая клумбы, горшки, прикрепленные к столбам освещения, а также вазоны, Саша не имел понятия. Цветы в массе своей были невзрачные, но источали чудесный аромат.

Соль вдыхал его, преодолевая ступеньки, ведущие к двери.

Когда он достиг последней, зазвонил телефон. Саша вынул мобильник из кармана и, не глядя на экран, отключил. Сейчас его ни для кого нет!

Отперев замок, Соль зашел в дом. Разулся и сразу стянул носки. Он любил ходить босиком.

Шлепая в кухню, скинул с себя пиджак. Остался в джинсах и рубашке, на которой расстегнул все пуговицы. Мог бы догола раздеться, но не имел привычки ходить обнаженным по дому. Более того, он чувствовал себя неуютно, если на нем не имелось хотя бы одной детали туалета – банного халата или трусов.

Александр включил чайник. Пока вода грелась, он изучал холодильник. Продуктов было в изобилии, но чего хотелось, не обнаружилось. Что неудивительно, ведь Саша сам не знал, чего хочет. А голоден он не был. Так ничем и не соблазнившись, Соль захлопнул дверцу.

Заварив себе чай-каркаде, плюхнулся на диван. Спать не хотелось. Поэтому, вместо того чтобы валяться в постели в ожидании того момента, когда нападет дрема, решил посвятить четверть часа приятному занятию – чаепитию. Пульт от телевизора лежал на подлокотнике, и рука автоматически потянулась к нему, но Соль убрал ее. Нет, лучше побыть в тишине.

Он любил тишину. Только редко наслаждался ею. Жизнь делового человека полна шума: голосов, автомобильных гудков, телефонных звонков, компьютерных сигналов. А еще нужно хоть иногда смотреть новости, чтобы быть в курсе событий, ходить в фитнес-клуб для поддержания формы, выезжать с партнерами на мероприятия, а они выбирают скачки, гонки, боулинг. Так что в тишине Александр только засыпает…

А как здорово было в детстве сидеть часами в пустой квартире – родители работали допоздна, – клеить модели самолетов или рассматривать фотографии. Он не включал телевизор или магнитофон, как делали его сверстники, занимаясь тем же самым. Саша купался в тишине, стараясь даже бумагой не шелестеть. Родители, возвращаясь с работы, порою думали, что никого нет дома.

Саша решительно встал с дивана и направился к кладовке. Она была огромной. А все потому, что кроме швабр, ведер и прочего там стояли картонные коробки со снимками. Его наследство!

Отец скончался, когда Саша учился в школе. Инфаркт, мгновенная смерть на рабочем месте – он находился в студии, печатал фотографии.

Александр вытащил из кладовки одну из коробок. Ту, что стояла с самого края. Сунув ее под мышку, вернулся на диван. Хлебнув каркаде, Соль принялся перебирать снимки.

Многие он помнил. Что неудивительно, ведь он пересмотрел их все и не по разу. Но каждый не мог врезаться в память, поэтому некоторые он будто заново для себя открывал. Например, вот это фото.

На нем мальчик с девочкой, очень похожие, сидят тесно прижавшись друг к другу. И телами, и головами. Будто они сиамские близнецы.

Саша вспомнил их. Пацан вроде бы занимался в кружке у папы, а его сестра в каком-то другом, но он видел и ее. А еще на какой-то другой фотографии, кажется, в альбоме с лучшими снимками. У отца и такой имелся. Он называл его «золотым запасом». Очень им дорожил и показывал сыну, рассказывая о каждом снимке, кто на нем запечатлен, когда был сделан, при каких обстоятельствах. Это все равно что книжку с картинками читать. Даже лучше!

Соль перевернул фото с близнецами. И прочел надпись: «Симона и Соломон Беркович».

– Вот ничего себе! – поразился Александр. – Это, выходит, я сегодня цветы послал этой вот девочке!

Он снова перевернул снимок и стал придирчиво разглядывать. Симона изменилась, что неудивительно, на фото ей лет двенадцать, а сейчас за сорок. Но, если знать, что на фото она, легко найти сходство. Те же выразительные карие глаза, тот же нос с горбинкой, та же ямочка на левой щеке… У брата точно такая же! Он вообще копия сестры.

Саша вскочил с дивана и бросился в прихожую. Именно там он оставил пиджак. А в кармане лежала визитка. Ее вручила Симона, когда зашел разговор о бизнесе Александра, и Симона сообщила, что ее брат какой-то очень крутой специалист в сфере рекламы и бизнес-консультаций.

– Это же два разных профиля, – заметил Соль.

– Такой он, разнопрофильный, – гордо улыбнулась Симона и протянула собеседнику визитку.

Сейчас Александр доставал ее из кармана.

– Соломон Борисович Беркович, – прочел он. – Директор регионального представительства рекламно-консалтинговой фирмы «Золотое сечение».

Соль глянул на часы. Шесть утра. Рано! А то позвонил бы… Ему нужен специалист по рекламе. Причем срочно, потому что контракт с той фирмой, что работала с ними, расторгнут, а впереди открытие двух новых точек общепита.

Посплю пару часов и звякну, решил Саша. Если Симона ему понравилась, то ее брат тоже должен. Они же так похожи. А работать с приятными людьми одно удовольствие.

 

Глава 7

«Ре»

Проснулся, как от толчка.

Вскочил, начал озираться.

Что такое?

Несколько секунд не мог понять, где находится. Оказалось, у матери. Сердце колотится. И голова такая тяжелая, будто всю ночь пил, причем все, без разбора: текилу, коньяк, виски, самбуку, шампанское. Когда он был счастливым обладателем платиновой кредитки, то в клубах употреблял все эти напитки один за одним, хотя знал, что смешивать нельзя. Даже крепкий молодой организм с трудом переносил адские «коктейли» и утром отказывался функционировать в привычном режиме.

Сегодня организм вел себя так же, хотя Ренат ни грамма не выпил ночью.

Он сполз с кровати и направился в кухню. Открыв холодильник, нашел коробку апельсинового сока. Попил. На дверке стояли в ряд пузырьки со всевозможными каплями. Ренат нашел настой валерианы и влил в себя полпузырька. Причем не разбавляя, хлебнул прямо из горлышка. Сразу стало лучше. Вот только голова продолжала трещать. Но от таблетки Ренат решил пока воздержаться.

Он снял крышку с самой большой кастрюли. В ней, как он и предполагал, был суп. Судя по цвету, щи. По запаху – из квашеной капусты. Это порадовало, и Ренат достал кастрюлю из холодильника.

– Ты что меня не разбудил? – услышал он за спиной мамин голос. – Я бы тебе завтрак приготовила.

– Не хотел беспокоить, – ответил Ренат. На самом деле желал побыть один. Хотя бы некоторое время.

– Глупости какие, – фыркнула мама. – Мне очень приятно поухаживать за тобой. Я давно этого не делала.

– Это намек на то, что я редко у тебя бываю?

– А разве нет?

– Мам, раз в месяц железно.

– То есть хочешь сказать, это часто?

– Я очень много работаю, ты же знаешь…

– Даже слишком, как мне кажется. Ты осунулся, похудел. И начинаешь свое утро с валеьянки – я чувствую запах.

– Было лучше, когда я начинал утро с фужера ледяного шампанского?

– Оба варианта плохи, сынок. Ты вечно впадаешь в крайности.

Вот поэтому Ренат и не разбудил маму. Чтоб не выслушивать ее нотаций.

– Что тебе мешает поменять квартиру на меньшую и пересесть на автомобиль среднего класса? Занялся бы бизнесом, чтобы не батрачить на дядю, а в твоем случае тетю, у тебя же были какие-то неплохие идеи…

– Нет больше тети.

– Как так? – Мать, которая резала зелень, пока грелся суп, развернулась к Ренату. – Что, у вас руководство сменилось?

– Умерла Дора Эдуардовна.

– Да ты что? – ахнула она. – Так не старая же. Ровесница моя, так ведь?

– Да, ей примерно столько же было.

– И что случилось?

– Убили. – И чтобы избежать дальнейших расспросов, выпалил: – Подробностей не знаю.

– И как же вы теперь?

Ренат пожал плечами и попросил:

– Давай не будем об этом? У меня самочувствие не очень хорошее, и отрицательные эмоции могут только ухудшить его.

И мама вняла просьбе. Снова потрепав сына по волосам, стала накрывать на стол.

Она была изумительной хозяйкой. Даже когда могла себе позволить не готовить и не убираться, многое делала сама. Она кормила завтраком своих мальчиков и приводила после этого кухню в порядок. На ужин что-то парила-жарила, хотя муж и сын вечером не всегда являлись, а последние годы не являлись вовсе. И все вкусности, наготовленные мамой, сжирали две немецкие овчарки, живущие во дворе.

Ренат никогда бы не бросил такую женщину. И не потому, что она была его матерью. Просто таких, как она, очень мало: порядочных, преданных, заботливых, не алчных. Цельных! Ее не испортили деньги. Не озлобило предательство мужа. Не вогнали в депрессию жизненные перемены к худшему. Да и внешне мама почти не изменилась с тех времен, когда была молодой женой. Маленькая, худенькая, улыбчивая татарочка, такой она была тогда, такой и сейчас оставалась. Разве что свои чудные кудри остригла и стала красить волосы в более светлый тон.

Ренат понимал, что отец пресытился ею. Жена не возбуждала его. Его тянуло к молодым, грудастым, упругим, развратным. И он возил таких телочек на курорты, отрывался с ними – Ренат был в курсе, в тусовке слухи распространяются быстро, и не упрекал. Почти все мужчины его возраста и достатка поступали так же. Но только глупые уходили от своих жен к профурсеткам…

– Сынок, ты чего же не ешь? – спросила мама. А Ренат так задумался, что только сейчас увидел перед собой тарелку с супом.

Взяв ложку, он принялся зачерпывать густые щи и отправлять их в рот.

– И с плюшкой тминной вприкуску, сама пекла.

Кто бы сомневался! Мама все делала сама: и хлеб, и майонез, и буженину, не говоря уже о соленьях-вареньях.

– Вкуснятина, – похвалил мамину стряпню Ренат.

– А давай я котлеток пожарю? Они готовы, осталось только на сковородку кинуть?

– Хочешь, чтоб я лопнул? – хмыкнул Ренат.

– Я хочу, чтоб ты поправился немного. Совсем прозрачный стал.

– Да перестань, мам, я скинул всего пару кило. Мне старая одежда вся как раз, – успокоил родительницу Ренат. Он на самом деле не так сильно похудел, как маме казалось. Разве что ремень на джинсах потуже затягивал. А вот лицо на самом деле осунулось. Но что поделать! Раньше он был сытым и довольным «золотым мальчиком», теперь замотанным проблемами работягой. – Слушай, а ты для кого столько готовишь всегда? – спросил он, доев щи. Теперь чаю с вареньем, и можно отправляться в душ. – Живешь одна, ешь мало, я редко бываю…

Ему показалось, что мама смутилась. Она быстро схватила опустевшую тарелку и бросилась к раковине ее мыть. В этом не было ничего удивительного. Она всегда сразу убирала со стола грязную посуду.

– Люблю я стряпать, ты же знаешь, – услышал он ее ответ. – Да и должна быть еда в доме. Всегда! На случай незваных гостей. Меня бабушка этому учила.

– И часто у тебя гости бывают?

– Не особо. Но вот сам посуди, приехал бы ты, как этой ночью, без предупреждения, а у меня пустой холодильник. Что бы ел сейчас?

– Яишенку. Ее я готовить умею. – Ренат только ее и умел. Хотя пытался жарить картошку и варить макароны. Но все выходило совершенно невкусно. Не так, как в ресторанах, где он раньше столовался, и тем более не как у мамы. Поэтому питался в клубе, а перекусывал в «Маке».

– Телефон звонит. Твой?

Ренат кивнул и стал подниматься из-за стола, но мама остановила:

– Сиди, я принесу.

Вернулась она через несколько секунд. Лицо взволнованное, рука, в которой зажат телефон, чуть подрагивает.

– Кто там? – испугался Ренат.

– Отец, – шепотом ответила она.

Да, звонок отца – повод для волнения. Поскольку тот ни разу после ссоры не связывался с сыном. С женой бывшей тоже не общался, но хотя бы присылал поздравительные эсэмэс. Рената же и этим не баловал.

Он, взяв у матери мобильник, поднес к уху и сказал:

– Алло. – Голос не дрогнул, хотя Рената внутренне потрясывало.

– Доброе утро.

– Доброе.

– Удобно разговаривать?

– Да.

– Я хотел бы встретиться с тобой.

Мама, стоявшая рядом и слышавшая разговор, часто-часто закивала. Как будто боялась, что сын откажется от встречи. Но он и не думал этого делать:

– Хорошо, давай. Где, когда?

– Приезжай в мой офис часикам к трем.

И, не сказав больше ни слова, отсоединился.

Услышав частые гудки, мама сокрушенно покачала головой.

– Как с чужим поговорил.

– Но поговорил. Уже прогресс. Помириться хочет, как думаешь?

– Надеюсь, сынок. Ты только, пожалуйста, будь паинькой. Не психуй, не груби, главное, не обвиняй ни в чем.

– Мам, давай я сам разберусь, как себя вести?

– Разобрался уже как-то, – сердито проговорила она. – Теперь в драных джинсах ходишь. Что смотришь так на меня? Достала я их из пакета, чтобы постирать, смотрю, а на заднице прореха. Неужели зашивать думал?

– Не сам, в ателье отнести.

– Выбросила я их.

– Мам, это «Кензо»!

– Это драные штаны, Ренат. Их нужно выкидывать.

– Мне не на что покупать новые «Кензо».

– Вот поэтому я тебе и говорю, будь паинькой с отцом.

– Не обещаю. Но я постараюсь. Ты пойми, мне не за себя, за тебя обидно.

– А мне за тебя! Отец от меня ушел, а получилось, что и от тебя тоже.

– Да ушел бы к нормальной, ладно, а то к этой…

– Там сам хотел на ней жениться. Или считаешь, что по молодости-глупости имел право на такую ошибку, а твой убеленный сединами и умудренный опытом отец нет?

Ренат удивленно на нее воззрился. Мама хмыкнула:

– Что, думал, я не знаю о вашем любовном треугольнике?

– Но откуда ты… – Ренат скрывал от матери тот факт, что именно он познакомил отца с Лесей, ему было стыдно признавать себя косвенным виновником их развода.

– Добрые люди доложили. И, знаешь, я даже порадовалась тому, что эта девица окрутила не тебя, а твоего папашу.

– Неужели не обидно?

– Обидно, – не стала спорить мама. – Еще как! Но переживала я только первое время. Сейчас радуюсь тому, что осталась одна. Мне лучше, спокойнее. Вот если бы ты еще помирился с отцом, я стала бы абсолютно счастливой.

– Ты святая женщина, мама, – он чмокнул ее в макушку. – Пойду собираться. Надо домой заскочить, переодеться.

– Только не в рванье, пожалуйста.

Ренат хохотнул и скрылся за дверью спальни.

 

Глава 8

«Фа»

Она стояла у постели матери и смотрела на ее худое морщинистое лицо. Некрасивое, если не сказать, отталкивающее. Такой ее сделала не болезнь. Еще до инсульта мать выглядела как ведьма. Старая, страшная, злая. Ее боялась вся дворовая детвора. Разбегалась, едва завидев. Да и взрослые старались держаться подальше от соседки. За глаза называли Старухой Изергиль. Как будто не знали, что женщине всего-то пятьдесят с небольшим.

Мать и в молодости была некрасивой. Но пыталась исправить это при помощи краски для волос, укладки, косметики, приличной одежды. Она осветляла свои мышиного цвета волосы, завивала их, бесцветные ресницы и брови темнила, губы покрывала розовой помадой и любила носить мини-юбки, чтобы продемонстрировать единственное, чем могла гордиться, – ноги. Но все ухищрения были напрасны – краше она не становилась. Все портило выражение лица. Оно оставалось злым, даже когда мать улыбалась.

Следить за собой она перестала в сорок пять, когда ушла на пенсию, работала на вредном производстве, пусть и кладовщиком. Сначала перестала краситься, потом и осветляться. Мини-юбки пошли на тряпки, их заменили балахоны и мешковатые джинсы из секонд-хенда. Во всех новых нарядах матери имелись карманы, женщина напихивала в них то, что крала в магазинах. Лишившись возможности тащить, что плохо лежит со склада, она начала по мелочи воровать в супермаркетах. Надо отметить, ни разу не попалась, но Фае все равно было за нее стыдно, и когда мать, расщедрившись, давала ей шоколадку или жвачку, отказывалась.

Жили они всегда вдвоем. Мать всегда мечтала это исправить, ей хотелось найти себе пару. Она и мини носила для того, чтобы завлечь какого-нибудь мужичка. И ухажеры у нее появлялись, да только быстро исчезали.

– Это все ты виновата! – кричала мать на Фаю. – Кому я нужна с ребенком?

Когда девочка услышала это обвинение впервые, то робко возразила:

– У соседки тети Кати сын и дочка, но она, когда овдовела, вышла замуж за дядю Юру.

Она хотела перечислить еще несколько имен, но мать не дала ей продолжить – хлестнула по губам.

– Я разрешала тебя открывать рот? – завопила она. – Нет? Тогда захлопни его, маленькая дрянь. Что ты понимаешь? Тетя Катя… Да у нее квартира огромная и машина от мужа осталась, вот Юрка на ней и женился… Из выгоды! А у меня ничегошеньки, только ты, соки из меня пьющая. Жрешь, как взрослая, рвешь одежду, мараешь кучу бумаги…

– Я рисую, – пискнула Фая, но тут же захлопнула рот, чтобы еще раз не получить по губам.

– Рисует она, – фыркнула мать. – Каля-маля? Ты бездарь. У тебя никаких талантов нет. Уборщицей, когда вырастешь, будешь работать. Так что иди, бери в руки тряпку и мой балкон.

– Но я его позавчера…

– Голуби насрали! Убрать надо. Через час проверю, пшла…

И Фая шла, и отмывала птичье дерьмо от перил балкона – жили они на последнем этаже, и облюбовавшие крышу голуби испражнялись на их балкон регулярно.

Если мать принимала работу с первого раза, то кормила дочь ужином, если же нет, лишала еды. Так что сказать, что Фая жрала, как взрослая, было нельзя. Наедалась, когда была возможность, а за неимением – голодала. Пила чайный гриб и ложилась спать с пустым желудком. Причем не всегда в кровать. Порою на том же балконе ее оставляли. Хорошо, что там матрас надувной имелся. Фая опускалась на него, сверху накрывалась старой, поточенной молью шубой. Шуба воняла пылью и нафталином, но девочка любила ее. Теплая, уютная, она согревала даже в холода. Как-то спящую на морозе Фаю увидела соседка и явилась к матери, чтобы отчитать. Та, естественно, ее на порог не пустила, только дверь приоткрыла на ширину цепочки и разговаривала через щель.

– Ты почему над ребенком издеваешься? – начала возмущаться соседка. – На улице минусовая температура, а она на балконе спит!

– Не издеваюсь, а закаливаю. Чтоб не была такой же чахлой, как твой сынок.

– Он у меня…

– Ссытся до сих пор, хотя пацану уже девять. И коту дворовому хвост поджег. Так что не учи меня, как детей воспитывать, со своими разберись!

И соседка ретировалась. Однако ее визит даром не прошел. Мать перестала закрывать Фаю на балконе. На смену ему пришел туалет. Там не ляжешь, ничем не укроешься, и пахло отвратно, потому что канализацию пора было менять, а сантехников мать в дом не пускала.

…Вспоминать обо всем этом не хотелось, поэтому Фая отогнала от себя мысли о прошлом, а чтобы они не возвращались, отошла от кровати матери. Ей пора было поменять памперс, но дочь решила этого не делать, чтобы не разбудить. Когда женщина просыпалась, начинала громко стонать или издавать горловые звуки, похожие на птичий крик, а Фае так хотелось побыть в тишине еще какое-то время.

На цыпочках она прошла в кухню. Заварила себе чай. Раньше, до болезни матери, в их доме все чашки были со сколами. Мать часто швыряла их на пол, и те, что не разбивались, оставались в обиходе. Выкидывать ничего не разрешалось. Но когда она слегла, Фая… нет, не отнесла всю посуду с трещинами на помойку, просто купила для себя столовый сервиз. Недорогой, но очень милый, с васильками и золотыми ободками по краям. Сейчас в одной из чашек был заварен чай, а на блюдце положен бутерброд с плавленым сырком.

Скудный завтрак, но другого Фаина себе позволить не могла – пенсии по инвалидности и ее зарплаты едва хватало на жизнь. Поев, она вымыла чашку и блюдце, насухо вытерла посуду, как ее учили еще в детстве, и убрала в шкафчик.

Вчера, когда Фаина покидала «Млечный Путь», думала, что больше в клуб не вернется. Зарплату все равно на карту переводят, конвертик ей пока не полагался, а трудовую книжку забирать не надо – ее и оформить не успели. Но сейчас, на свежую голову, Фая поняла, что идти на работу придется. А то ее неявка покажется всем подозрительной.

Из комнаты раздался крик. Мать проснулась.

Поблагодарив небеса хотя бы за то, что ей выпала возможность спокойно поесть, Фая побежала на зов.

 

Глава 9

«Си»

Она не стала сильно краситься. Только подвела глаза и покрыла губы прозрачным блеском. Ни теней, ни румян, ни карандаша для бровей. Хотела обойтись и без тонального крема, но не смогла. Кожа без него выглядит отвратительно. А сегодня еще мешки под глазами. Их необходимо было замазать.

Волосы Симона тоже не укладывала. Надела кокетливую соломенную шляпку. Когда-то ее носила мама. После смерти родителей брат с сестрой выбросили почти все их вещи, но кое-что Симона оставила на память. Например, эту шляпку. В детстве она форсила в ней перед подружками. И мечтала поскорее вырасти, чтоб носить не только дома, но и на улице. Только когда ее голова стала размером с мамину, девушка и думать забыла об этой шляпке. Но разбирая вещи родителей, вспомнила. И оставила ее, хотя ни разу не надевала…

Сегодня впервые.

Симона посмотрелась в зеркало. Шляпа ей маловата, но ее можно набекрень носить, и тогда это не заметно. Зато шляпа отлично сочетается с ее длинным сарафаном в деревенском стиле.

Ну, все, можно идти. Симона посмотрела на большую дорожную сумку на колесиках, которую собрала.

– Отправляемся в последний путь, детка, – сказала она сумке. У нее была безобидная привычка разговаривать с неодушевленными предметами.

Симона открыла дверь, вышла. В подъезде никого. Это плохо. Ей нужно было, чтоб появился свидетель ее отъезда. Значит, придется идти во двор – там кто-то из соседей точно будет: собачники или любители утренней зарядки на свежем воздухе, в их доме были и те и другие.

Когда Симона вызывала лифт, зазвонил телефон. Не ее, брата. Он тоже был при ней. Симона глянула на экран – незнакомый номер. Она убрала звук и нажала на кнопку лифта. Двери перед ней распахнулись, Симона зашла в кабину.

Зеркал в лифте не было, а то сделала бы прощальный лифто-лук. В полный рост!

Кабина опустилась до первого этажа, Симона вышла. И увидела, что дверь в квартиру Марии Андреевны Полуниной приоткрыта. Эта женщина когда-то была очень дружна с отцом Симоны. Именно отцом – не с мамой. Соседи судачили, что между Полуниной и Берковичем роман, потому что дружбы между мужчиной и женщиной быть не может. Но мама никогда не сомневалась в муже. Поэтому с радостью принимала соседку. И не устраивала сцен, если возвращалась домой, а на диване Мария с Борисом сидели едва ли не в обнимку. Когда Полунина вышла замуж и уехала на Север, они всей семьей ей письма писали, а также читали ее послания. Вернулась женщина в родной город два года назад. Иногда к Берковичам захаживала. Вспоминала былое. Пила фирменный отцовский чай.

– Мария Андреевна? – Симона подошла к приоткрытой двери, заглянула в прихожую.

– Я тут, тут… – Женщина вышла из туалета с пакетом. – Уходить собралась, да забыла про мусор. – Она была в обуви, поэтому сразу вышла за дверь.

– Я попрощаться хотела, Мария Андреевна.

– Опять уезжаете?

– Да. Только теперь надолго.

– Неужели нашли себе кавалера серьезного?

– Увы, Мария Андреевна. С положительными мужчинами сейчас сами знаете как… – Они уже разговаривали об этом. И соседка недоумевала, почему Соломона никто еще к рукам не прибрал, ведь он такой ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЙ. Таких сейчас не сыскать. – Я еду лечиться. В Крым. Собираюсь там до середины сентября пробыть.

– Бросите Соломончика одного?

– Ничего, он мальчик взрослый, переживет, – улыбнулась Симона.

– Тоже верно. А выбор я ваш одобряю. Сейчас все по заграницам, а у нас места не хуже. В Крыму климат… А природа! Вы самолетом или поездом?

– Поездом, – быстро нашлась Симона. – С детства люблю путешествия по железной дороге.

– А что же вас брат не провожает?

– Он на вокзал приедет, сейчас на работе.

– Так суббота.

– Я так же сказала, Мария Андреевна, но Соломон трудоголик, что поделать…

За разговором они вышли из подъезда. Соседке нужно было к мусорным бакам, а Симоне к остановке. Они распрощались и пошли каждая в своем направлении.

Сумка у Симоны была объемной, но нетяжелой. Благодаря колесикам еще и легкотранспортабельной. Поэтому на вокзал она поехала троллейбусом. Не то чтобы денег на такси было жаль, просто…

Просто хотелось проехать по маршруту своего детства. Когда они с братом были маленькими, и, соответственно, были живы родители, они всей семьей ездили на вокзал троллейбусом. Каждый год Берковичи отдыхали в Крыму. В Судаке. Почти месяц. И это было событие! Праздник. Поэтому дорога на вокзал проходила у детей в предвкушении праздника. Возбужденные, радостные, они забегали в троллейбус, прилипали к окнам и смотрели на проплывающие мимо высотки, массивные казенные здания, перекрестки, утыканные светофорами…

Они прощались с городом, пусть и всего лишь на три недели. Но там, в Судаке, их ждала совсем иная жизнь. Море, галечные пляжи, улочки, застроенные одно-двухэтажными домами. Дикие сады с алычой и абрикосами. Горы, долины, в которых растет виноград – кислый-прекислый летом, он созревает только в октябре. А на вершине стоит крепость…

В родном городе тоже есть крепость. Кремль! Памятник истории, охраняемый ЮНЕСКО. И он такой же древний, как крепость в Судаке. Но это не то. В стенах Кремля сидят в помпезном здании важные люди, у Вечного огня стоит почетный караул, там проходят парады и митинги, там выставлены танки и самолеты, там висят портреты коммунистических вождей. Их Кремль – настоящее. А судакская крепость – далекое прошлое. А какому ребенку не хочется попасть в прошлое?

Дорога от дома до вокзала занимала тогда десять минут. Сейчас больше – из-за пробок. Из-за них же была не такой приятной, как раньше.

Троллейбус остановился возле здания железнодорожного вокзала. Симона вышла. Давненько она не была тут. Многое изменилось, вот только туалет каким был вонючим и страшным, таким и остался. Только платным стал. Заплатив двадцатку, Симона прошла через турникет. В женский, как всегда, стояла очередь. А в мужском никого не было. Симона прошмыгнула туда. Закрывшись в кабинке, она сняла шляпку, платье, белье. Все вещи бросила в сумку, а из нее достала спортивный костюм, носки и кроссовки. Сначала оделась, потом переобулась. После этого достала тоник для лица и ватный диск. Сняла макияж. Все, можно выходить!

В туалете так никого и не было. Симона спокойно умылась, причесалась. И покинула вонючее помещение.

Снова зазвонил телефон Соломона. Вернее, завибрировал, поскольку звук был отключен. Смотреть на экран Симона не стала, чтобы не отвлекаться. Сейчас у нее задача – утопить в озере сумку с вещами и сжечь паспорт. И когда Симона исчезнет, Соломон займется своими делами.

 

Глава 10

«Ля»

Спала она отвратительно. Снилась какая-то муть: будто ее муж Валера устроился на работу к ним в фирму на должность зама, но не Соломона Борисовича, а Симоны Борисовны, а офис их переехал в караоке-клуб, и в обеденный перерыв они всем коллективом пели гимн России.

Под него – гимн – Лариса первый раз проснулась. Музыка доносилась из соседней комнаты – Валера включил телевизор, чтобы посмотреть утренние новости, и не удосужился приглушить звук. Это было очень на него похоже. Валера всегда вставал ни свет ни заря, но никогда не беспокоился о том, что разбудит шумом жену. Судя по всему, и вторая супруга, пусть и неофициальная, его не переделала…

Или с ней он был деликатнее, а на Лясю ему плевать?

Размышлять об этом она не стала, снова погрузилась в сон. Тот же самый, дурацкий. И сколько раз Лариса ни выныривала из него, потревоженная то шагами, то пиликаньем микроволновки, всегда возвращалась в него.

Встав с постели, Ляся поняла, что не только мозг, но и тело не отдохнуло. Все ломило, а в затылке чувствовалась тяжесть. Накинув халат, она вышла из комнаты.

Мужа она застала на кухне. Валера сидел за столом, пил чай. Судя по количеству грязных чашек, это была уже третья порция. Ляся в свое время пыталась приучить его к порядку, но это ей оказалось не по силам. Валера считал себя достаточно аккуратным (так, наверное, и было), поэтому требования жены воспринимал как придирки.

– Доброе утро, – поприветствовал он Ларису.

– Доброе, – буркнула она, взяв две пустые чашки, чтобы помыть их.

– Как спалось?

Лариса пожала плечами – на разговор была не настроена. Хотелось кофе, крепкого и сладкого. И чтобы никто не мешал наслаждаться его вкусом.

– Тебе к которому часу на работу? – спросил Валера.

– Мне не… – И запнулась. Вчера же сама наврала, что работает сегодня, и чуть не проговорилась. – Мне не ко времени, – быстро нашлась Лариса. – Через час поеду. А почему ты спросил?

– Да тебе начальник уже звонил на мобильный.

– Соломон Борисович?

– Я не знаю, как его зовут, – усмехнулся Валера. – Написано было «босс».

Лариса, быстро протерев влажные руки полотенцем, поспешила в прихожую, где, как она помнила, оставила сотовый. На экране обнаружила значок неотвеченного вызова от босса. Набрала его номер.

– Соломон Борисович, доброе утро, – поприветствовала она начальника.

– Здравствуйте, Лариса.

– Вы извините, я не слышала звонка.

– Это вы меня извините за то, что потревожил в выходной. У вас много планов на сегодня?

«О, какие у меня были планы, – ответила ему мысленно Лариса. – Шопинг, кино, вкусняшки, визиты. Но их разрушили не вы, а муж, поэтому…».

– Нет, не много, – ответ был такой нейтральный еще и потому, что Валера мог услышать.

– Тогда вы, возможно, согласитесь выйти сегодня на работу? На полдня, не больше.

– Да, конечно. Через полтора часа буду в офисе.

– Да вы не торопитесь. Я подъеду к одиннадцати, вы можете чуть позже.

– Хорошо, поняла, Соломон Борисович. До встречи.

– До свидания.

Закончив разговор с боссом, Ляся тут же вернулась в кухню и принялась за кофе. Вот только варить его не стала, воспользовалась растворимым. Все равно Валера спокойно попить не даст.

– Ты чем займешься сегодня? – поинтересовалась Лариса, растворив в воде гранулы «Якобса» и тростникового сахара в пропорции один к трем.

– В управление съезжу.

– Хочешь переводиться?

– Уходить из органов, Лара.

Она едва чашку не выронила от удивления.

– Я не ослышалась? Уходить? Но тебе до выслуги осталось не так много.

– Знаю. Но не могу больше. Хочу на волю.

– Валера, не дури. На «воле» сейчас несладко. Кризис. Работу найти не так легко.

– Ты сомневаешься в моих интеллектуальных способностях? – поджал он губы.

– Нисколько. Но для того чтобы хорошо устроиться, ума недостаточно. Нужен какой-то профессиональный навык, а ты…

– Хочешь сказать, ничего не умею?

Именно это она и хотела сказать. Валера сразу после института устроился в МВД. Служил в прокуратуре сначала дознавателем, потом перевелся в отдел внутренних расследований и стал следователем. И что он умел, кроме как «раскалывать» людей?

– Валер, дело, конечно, твое, – ушла от прямого ответа Лариса, – но я бы на твоем месте не порола горячку. Тебе до пенсии шесть лет осталось. Потерпи.

– А ты не знаешь, на каком я месте, – проговорил муж и ушел с кухни.

«Похоже, проблемы у Валерки не только в личной жизни, – подумалось Лясе. – На службе тоже что-то разладилось. Если я сейчас поддержу, точно моим станет. Если не навсегда, то надолго. Но надо ли мне…»

Копаться в себе Лариса снова не стала. Быстро выпила кофе и начала собираться на работу.

 

Глава 11

«Ми»

Он так и не поспал. Просидел все утро у телевизора, выпил литр зеленого чая, слопал две пиццы, что заказал по телефону. К полудню почувствовал сонливость, но ему позвонила Карина, управляющая «Млечного Пути», и попросила приехать в клуб.

Михась принял душ, оделся в чистое и отправился на работу.

Обычно по субботам клуб открывался в одиннадцать. Работал как обычное кафе. Подавали вино, чай, закуски. Но когда Михась подошел к дверям «Млечного Пути», на них висела табличка «закрыто на спецобслуживание». Он надавил на звонок. Дверь тут же открыли.

В клубе оказалось очень многолюдно – он не ожидал. Казалось, явились все работники, даже те, у кого сегодня был выходной. Это управляющая всех зазвала, или они сами…

Ответ Михась получил тут же.

– Вы чего все приперлись? – закричала Карина на официантов, оккупировавших все диваны в фойе. Она выбежала из большого зала с охапкой каких-то бумаг. Глаза и губы не накрашены, волосы не уложены. Михась впервые видел ее такой. Каринка считала себя лицом заведения, поэтому являлась в «Млечный Путь» при полном параде.

– Пришли на работу, – пожала плечами Айгюль. Она курила, стряхивая пепел в горшок с искусственным бансаем.

Карина вырвала у нее сигарету и затушила о ствол деревца.

– Ты сегодня в ночь! – гаркнула она. – А вы! – Управляющая ткнула пальцем поочередно в двух других официантов, парня и девушку, Михась не помнил, как их звали. – У вас вообще выходной. Вот я и спрашиваю, чего приперлись?

– Карин, не тупи, а? – это Айгюль вступила в диалог. – Сегодня суббота, самый «рыбный» день. К тому же праздничный. Мы хотим заработать. Все мы. И те, кто сегодня выходной. Потому что неизвестно, что нас ждет завтра.

– Клуб закрыт. Идите все домой. – Карина посмотрела на Михася. – Но не ты, охрана нужна.

– Зачем?

– К нам уже пытались прорваться журналисты. Весть о смерти госпожи Эленберг разнеслась по городу.

– Вот поэтому мы и должны открыться, – снова заговорила Айгюль. – К нам сегодня повалят. Можем депозит повысить в полтора раза. А, главное, все деньги между собой разделим. Контролировать некому. Давайте отработаем эти выходные по полной. И «терракотовый» зал откроем. – Девушка подошла к Карине и ткнула ее локтем в бок. – Карин, не строй из себя босса. Ты такой же работник, как и мы. И останешься на улице вместе с нами, когда «Млечный Путь» прикроют.

– Она права, – подключился к разговору диджей Плющ, который раньше десяти вечера обычно не являлся. – Пока в клубе анархия, мы можем творить что хотим! Но мы тут все люди взрослые, адекватные, потому будем просто зарабатывать бабло.

– Но полицейские запретили, – попыталась возражать Карина, хотя решимости в ней поубавилось. – Сказали, могут сегодня-завтра явиться для повторного обыска и…

– Да кто придет сюда в выходные? – фыркнул Плющ. При этом затрепетали его губы, в которых имелось несколько сережек. В нижней – сабля, вставленная в ножны, в верхней два простых колечка. По мнению Михася, это было отвратительно, поэтому он отвернулся, чтобы не видеть лица диджея, а только слышать его голос: – А вот мы срубим капусты и поделим ее по-честному. Каждому – равная доля, вне зависимости от должности. Кто за?

Вверх взметнулся лес рук. Не проголосовали только управляющая и бухгалтер Эмма Алексеевна, бойкая пенсионерка с сорокалетним стажем работы в Сбербанке.

– Я на равную долю не согласна, – веско проговорила она, когда на нее обратили свои взоры работники клуба. – Отчеты мне подделывать, так что, ребятки, требую надбавки.

– Договоримся, Эммочка Алексеевна, – промурлыкала Айгюль, взяв бухгалтершу под локоток. Затем обратилась к администратору: – Каринка, ну ты как?

– А, черт с вами! – решительно махнула рукой та. – Только придется охрану удвоить.

– И вызвать уборщицу. Я бы Фаине позвонила, да у меня ее номера нет.

– Я свяжусь с ней.

– Не надо, – бросила администраторша Катя, стоявшая у единственного окна, жалюзи на котором не были плотно закрыты. – Вон она идет.

Тут же раздался звонок. Михась отпер дверь.

– Привет, – поздоровалась с ним Фая. И тут увидела остальных. – Ой, а что за собрание? – удивленно воскликнула девушка.

– Да вот, собираемся оторваться по полной, – хохотнул диджей Плющ.

– В смысле?

– Поработать так, как никогда. Срубить бабосов у населения!

– Тогда почему вы все тут? – робко протянула Фаина. – В фойе? А не на рабочих местах?

– Девочка дело говорит, – щелкнула пальцами Айгюль. – Давайте начнем уже, а? Пойдемте переодеваться и на позиции. Через полчаса можно открывать, – бросила она Карине и, кивнув коллегам, первой понеслась в подсобку. Официанты последовали за ней. Бармен и диджей тоже. Эта казашка умела вести за собой людей. Михась бы ее поставил управляющей, а не заполошную, пусть и невероятно красивую Карину.

Когда в фойе никого не осталось, Аверченко уселся на диван и позвонил охраннику Коляну. Один он сегодня точно не справится.

 

Глава 12

«Ля»

В офисе стояла тишина. Непривычная для кого-то, но только не для Ларисы. Она частенько засиживалась допоздна, когда остальные разъезжались по домам, и выходила в выходные, поэтому для нее офис был не только тем местом, которое всегда наполнено людьми, запахами, звуками.

Ляся прошла к своему столу, бросила на стол сумку. Часы, что висели на стене, показывали четверть двенадцатого, значит, Борисыч уже у себя в кабинете, он никогда не опаздывает.

Включив компьютер, Ляся открыла ящик стола и обозрела его содержимое. Чашка с ее портретом – дурацкий подарок коллег, коробка чая, банка кофе, сахар, погрызенная шоколадка, упаковка овсяного печенья. Сейчас ей нужна была только тара под бодрящий напиток, какой, она не решила. Достав чашку, Лариса отправилась к кулеру, налила кипятка. Вернувшись за стол, стала размышлять, с чего начать рабочий день – с чая или кофе.

На столе затрещал телефон. Ляся сняла трубку.

– Еще раз здравствуйте, – услышала она голос босса. – Не думал, что вы так скоро доберетесь, сейчас пробки.

– Я на метро. А откуда вы узнали, что я уже в офисе?

– Услышал. Когда в помещении тишина, любой звук доносится через мою дверь. Вы, совершенно точно, наливали себе кипятка. Что будете пить, чай или кофе?

– Я стою перед выбором.

– Приходите в мой кабинет, и я избавлю вас от этого.

– Хорошо, бегу.

Задвинув ящик ногой, Лариса прошагала к двери с табличкой «Директор филиала Беркович Соломон Борисович».

Стукнув разок для приличия, открыла.

Босс сидел за столом. В пиджаке, рубашке и даже галстуке, пусть и неформальном – с каким-то легкомысленным узором. Волосы зачесаны назад. На них виден гель. Лицо гладко выбрито. Выглядит не особо свежо, но бодро.

– Милости прошу, – проговорил Соломон Борисович, указав на диванчик, стоящий в уголке кабинета. Как раз рядом с его столом. То есть усадил не за переговорный стол. К чему бы это?

– Что за работа у нас такая срочная появилась? – спросила Ляся, усаживаясь.

– Клиент перспективный. Что к нам обратился – счастье. Так что важно не упустить.

Соломон Борисович встал, прошел к столику, на котором стояли электрический и заварной чайники, а также чашки и вазочка с цукатами – Борисыч был горячим поклонником цукатов.

– Я напою вас, Лариса, изумительным напитком, – проговорил он, взяв в руки заварной чайник и открыв крышку. – Понюхайте, – предложил он.

Ляся так и сделала.

– Пахнет травами, цветами и… ягодами?

– Совершенно верно. Луговой сбор. И немного черного чая для цвета. Мы всей семьей раньше ездили за город и собирали травы, цветы, землянику, а дома папа изготавливал из всего этого фирменный напиток. Сейчас папы нет в живых, и я сам делаю чай. – Беркович разлил напиток по чашкам. – Попробуйте, надеюсь, вам понравится.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, аромат изумительный.

Лариса сделала глоток и блаженно зажмурилась.

– Вкуснятина.

– Я пробовал покупать чайные сборы в дорогих магазинах, все не то. – Беркович подвинул к Ларе вазочку с цукатами. – Возьмите лимонную дольку, кислинка подчеркнет вкус чая.

«Что-то ты сегодня слишком внимателен ко мне, Борисыч, – хмыкнула про себя Лариса. – Думаешь, сейчас размякну и не начну разговор на тему, которой тебе очень хочется избежать? Но ты не угадал, босс…»

– Как у вас пятничный вечер прошел? – невинно спросила Ляся, закинув в рот лимонную дольку.

– Спокойно. А ваш, насколько я знаю, очень НЕ…

– А кто вам сказал?

– Сестра. Как и то, что вы приняли ее за меня.

Лариса внимательно посмотрела в лицо босса. Взгляд прямой, открытый. Не скажешь, что обманывает. Но Ляся не сомневалась, именно Борисыч был вчера в клубе.

– Вы никогда не рассказывали о том, что имеете сестру-близнеца, – проговорила Лариса.

– Я, если вы заметили, вообще не распространяюсь о личном. Оберегаю, как говаривала моя матушка, свой внутренний космос от посторонних.

– Вы близки с Симоной?

– Я бы сказал, мы сиамские близнецы, но срослись не телами, а душами. Физически мы можем находиться друг от друга на огромном расстоянии, но мыслями всегда рядом. Кстати! Клиента, которого мы с вами ждем, нашла Симона. Вчера в клубе она познакомилась с одним серьезным мужчиной, которому как раз нужны услуги специалистов нашего профиля, и оставила ему мою визитку. Он позвонил утром, мы назначили встречу на двенадцать тридцать.

– А что за бизнес у него?

– Я дам вам все имеющиеся данные, изучите. До встречи почти час, так что…

Тут на столе босса затренькал телефон. Борисыч взял его и сообщил Лясе:

– А вот и он, легок на помине.

– Неужто передумал?

– Не думаю, был настроен решительно. – И, соединившись с клиентом, проговорил: – Алло. Да, да, конечно. Ждем.

Когда Беркович вернул аппарат на стол, Лариса удивленно поинтересовалась:

– Приехал, что ли?

– Да, уже у офиса.

– Ой, а как же я успею изучить данные?

– Придется импровизировать.

– Скажите хотя бы, как потенциального клиента зовут.

– Александр. Фамилия Соль. И я попросил бы вас встретить его.

Лариса кивнула и поспешила на выход.

Ей всегда нравилось имя Александр. Благородное, наполненное силой. Да, в России было очень много Саш. А в Советском Союзе и того больше. Как говорила мама, в ее классе училось четыре Саши мальчика и две девочки. Но это, по мнению Ларисы, не обесценивало имени.

Она на ходу стянула резинку с волос, встряхнула ими, затем одернула юбку и закрутила рукава простой белой блузки. На то, чтоб хоть чуточку подкраситься, нет времени. А жаль. Тушь на ресницах и блеск на губах делали ее лицо значительно эффектнее.

Дойдя до двери, Ляся взялась за ручку, но она уже поворачивалась. Пришлось сделать шаг назад.

Дверь распахнулась, и на пороге возник он…

ТОТ САМЫЙ мужчина!

– Добрый день, – поприветствовал он Лясю.

– Добрый, – пролепетала она и растерялась.

– Александр, – представился он.

– Лариса.

– Мы, кажется, где-то встречались…

– В «Млечном Пути», вчера.

– Точно! Вы были с двумя спутниками.

– С коллегами, – зачем-то уточнила Ляся. Потом сделала приглашающий жест. – Пойдемте, Соломон Борисович ждет вас.

Он коротко кивнул и зашагал в указанном направлении.

Александр (как же ему шло это имя!) был одет в джинсы и мотоциклетную куртку. По всей видимости, он прикатил на байке, поэтому и получилось так быстро.

«Хорошая фигура, – отметила Ляся, следуя на шаг позади Александра. – Ладная. А глаза какого цвета, я так и не рассмотрела…»

Когда они зашли в кабинет босса, Борисыч стоял у маленького столика и разливал свой чудо-чай по трем чашкам.

– Дивно у вас пахнет, – сказал Александр, поведя носом. Нос у него был крупный, прямой, Лясе он понравился. Впрочем, как и остальные черты лица. – Здравствуйте, Соломон, я Александр Соль, приятно познакомиться.

– Взаимно. – Мужчины пожали друг другу руки. – Присаживайтесь. Сейчас будем пить чай, все разговоры потом.

– Как же вы с сестрой похожи, – воскликнул Александр.

– Сейчас меньше, а вот в детстве…

– Нет, и сейчас. И я не про внешность, у вас энергетика схожая. Как-то тянет к вам. Меня, по крайней мере. Я поэтому и изъявил желание с вами сотрудничать. Мне очень важно быть на одной волне с теми, с кем работаю. – Он сделал глоток чая. – Приятный напиток, но хотел бы попросить кофе. Не спал нормально уже двое суток. Надо взбодриться.

– Лара, сделаешь? – обратился к подчиненной Беркович.

– Конечно, – ответила она и подумала про себя: – «А заодно узнаю в интернете, что за птица такая – Александр Соль, и главное – женат ли…»

После этого Ляся покинула кабинет шефа…

А глаза у ТОГО САМОГО мужчины оказались шоколадными.

 

Глава 13

«Ре»

Дорого, богато – так можно было описать обстановку отцовского офиса. Натуральное дерево, позолота, бархат, фарфоровые статуэтки. Не рабочее помещение – дворец.

В кабинет Рената провела секретарша, женщина лет сорока, полноватая, в очках. Раньше батя возле себя держал только длинноногих козочек не старше двадцати пяти. Спал не со всеми. Но в его дорогом-богатом офисе и ходячая мебель, так он называл секретарш, должна была радовать глаз.

Леся устранила потенциальных конкуренток, понял Ренат.

А вот чего не понял, так это ее опасений. Ни одна коза с ногами от ушей не сравнится с ней. Раньше отец заваливал умопомрачительного вида барышень из числа своих подчиненных разок-другой, но сейчас ему это зачем? Он живет с крутейшей из смачных телочек. И та наверняка из него все соки выжимает. Ренат в свои двадцать с небольшим еле ноги таскал после секса с Лесей, а что с отцом творится в его полтинник с хвостом? Когда они встречались, Леська еще и в порно снималась, и работа ей приносила физическое удовольствие. Но раз с отцом обвенчана, то он блюдет ее. Он даже за матерью, святой женщиной, приглядывал, а уж за этой… Как бы помягче ее назвать… Наверняка, охранника приставил к женушке своей новоявленной. Да самого преданного, Ивана, высоченного однорукого мулата, отсутствие одной кисти не мешало ему ни водить машину, ни драться, ни стрелять. Иван точно не соблазнится Лесиными прелестями. Хотя бы потому, что гей.

Неказистая секретарша распахнула дверь в отцовский кабинет. Ренат переступил через порог, поздоровался с родителем.

Сначала он и не заметил, как отец изменился. Тот же консервативный стиль в одежде – темный костюм «Бриони», голубая рубашка, галстук в полоску. Прическа привычная, с зачесанной набок челкой. Усы…

О нет!

Не только усы. Еще и борода появилась. У отца была некрасивая родинка над верхней губой, которую он боялся удалять, поэтому маскировал усами. Уговорить его сбрить усы и избавится от кожного нароста не мог никто. Не действовали никакие аргументы. Мать предлагала ему отрастить хотя бы бороду, чтоб, как она говорила, был полный комплект. Но батя считал, что борода старит. И вот Леся смогла убедить его в обратном. Наверняка сказала, что это новый тренд, и все молодые, креативные сейчас носят бороды.

Но и это еще не все! На лице папы не только что-то появилось, но и исчезло. А конкретно – мешки под глазами. Были они набрякшими, чуть синеватыми, такие выдают алкоголиков и людей, страдающих от болезней почек, да только отец выпивал в меру, а единственным пошаливающим органом в его организме было сердце. Просто у него была такая генетика, с которой, как говорят, не поспоришь. Но в век царствования пластической хирургии можно позволить себе многое.

– Ты сделал эстетическую операцию? – не сдержался Ренат. А ведь обещал (ну, почти!) матери быть паинькой.

– Просто начал следить за собой. Делать маски.

«Ага, так я тебе и поверил!» – фыркнул про себя Ренат, но вслух ничего не сказал, а тоном паиньки проговорил:

– Выглядишь отлично.

– Спасибо, ты тоже. Думал, допьешься до белочки.

– А я думал, ты утрахаешься до инсульта. Видишь, как мы друг друга приятно удивили.

Ренат тут же прикусил язык. Нет, все же язык – враг его!

– Зубки скалишь, – мрачно проговорил отец. – Жизнь ничему не научила?

– Если ты вызвал меня за тем, чтобы я упал к тебе в ноги, то давай я сразу пойду? Мне не нравится находиться с тобой в ссоре, но я не собираюсь унижаться, чтобы помириться.

– Молодец, сынок.

Ренат недоверчиво посмотрел на родителя. Он реально хвалит? Судя по лицу – да. Он серьезно.

– Я правда приятно удивлен. Ты держишься на плаву. Понятно, что лет через пять, когда квартира будет поменяна на меньшую, а тачка продана, ты станешь таким, как все. То есть сам ничего не добьешься. Будешь тянуть лямку, как многие. Но… – Он поднял узловатый палец. У отца были очень некрасивые руки. Даже не крестьянские, ремесленные. Как будто он всю жизнь что-то вытачивал или выковывал. – Но многие из тех, кого ты когда-то считал друзьями, то есть ребятки твоего круга, опустились бы. Пробухали, пронюхали, прокакали все. И подваливали бы сейчас к платежеспособным людям любого пола. А ты сам зарабатываешь. Даже у матери денег не берешь.

– Откуда ты знаешь?

– Я присматриваю за тобой, малыш, как делал это всегда.

– За мамой тоже?

– Конечно. Но не так, как раньше. Я просто не хочу, чтоб ее кто-то обидел. Поэтому сразу пробил по базам того, с кем она встречается сейчас.

– Так она с кем-то встречается?

– С одним из покупателей своих работ. Он вдовец. Значительно ее старше. Мужчина положительный, только зачем ей эта рухлядь? Но не мне решать… – Отец открыл ящик стола, в котором, как знал Ренат, лежали сигары. – Курить будешь? – спросил он.

– Нет, спасибо.

– Выпьешь, может, что-нибудь? Или за рулем?

– Нет, я на метро.

– И как там? – хмыкнул отец, достав для себя кубинку ценой тридцать пять долларов за штуку – не самую дорогую из своей коллекции.

– Многолюдно, – лаконично ответил Ренат. – Можно мне чаю зеленого?

Отец, отрезав специальной гильотиной кончик сигары, нажал на кнопку селектора.

– Зоя, принеси, пожалуйста, зеленого чая, – сказал он. – И что еще… – это уже сыну. – Перекусить не желаешь?

– Меня мама покормила, спасибо.

– Тогда все.

– А коктейль? – спросила Зоя. Голос у нее был чарующий: низкий, с хрипотцой. Услышишь, представишь себе роковую женщину, а не очкастую толстушку. Ей бы работать в сексе по телефону – Ренат в подростковом возрасте позванивал в подобные конторы и млел от голосов, похожих на Зоин.

– Да, и его.

Когда отец отключился, Ренат спросил:

– Что за коктейль?

– Витаминный. Каждый день принимаю в обед.

– Морковно-сельдереевый сок, типа? Свежевыжатый?

– Нет, новейшая разработка швейцарских ученых-химиков. Одна таблетка, растворенная в воде, заменяет кучу фруктов, овощей, злаков, полезных бактерий и много еще чего.

Надо же! Всего год не виделись, а батя так изменился! Леська просто наизнанку его вывернула…

– Раньше ты не верил в чудо-таблетки, – заметил Ренат.

– Я и сейчас не особо… Но хуже точно не будет.

Батя пыхнул сигарой. Аромат по помещению разнесся мгновенно. Ренат не курил, ему не нравился запах сигарет, но тут другое… Листья табака, закрученные в сигары, источали не едкую вонь, как «Мальборо» или «Парламент», не говоря уже о «Приме», а крайне приятный аромат.

Открылась дверь. В кабинет вошла с подносом Зоя. Опустив его на стол, вопросительно глянула на босса, тот едва заметно покачал головой. То есть женщина хотела обслужить их, а батя от услуг отказался. Хорошо он надрессировал своего секретаря. Ничуть не хуже, чем его, Рената, Дора Эдуардовна Эленберг, ныне покойная хозяйка «Млечного Пути».

– Я слышал, сегодня ночью твоего босса убили, – сказал отец, налив сыну чай и протянув чашку.

– Быстро распространяются новости в нашем городе.

– А что ты хотел? Город маленький.

– Да, миллион жителей. Папа, мы живем в мегаполисе.

– Все равно как в деревне. И мне доложили о гибели госпожи Эленберг задолго до того, как это появилось в новостях.

Отец снова затянулся и зажмурился, как кот, которого почесали за ухом. Наверняка он так же блаженно прикрывает глаза, когда Леся ласкает его. А она наоборот – широко раскрывает свои. Ей всегда нравилось наблюдать за реакцией мужчины на ее действия, она ловит кайф от власти над ним…

Ренат тут же отругал себя за эти мысли. Ему давно пора выбросить Леську из головы, тем более сейчас о ней не думать, когда у них с отцом серьезный разговор.

Но, как назло, именно сейчас он только о ней и думает!

– Мне жаль ее, – проговорил отец.

– Кого? – не сразу понял Ренат. Поскольку его мысли были заняты Лесей, он подумал было, что батя о ней говорит. – А, ты о Доре!

– О ком же еще?

– То есть вы были знакомы?

– Шапочно. Пару раз пересекались на мероприятиях. Чугунная баба. – Так отец называл «железных леди». Говорил, леди в Англии, а у нас бабы, да не из какого-то там железа – из чугуна. Он уважал подобных женщин, считал их равными бизнес-партнерами. – У нее, насколько я знаю, не было семьи?

– Нет.

– И кому же достанется ее имущество?

– Без понятия.

– То есть завещания она не оставила?

– Полицейские не нашли. В офисном сейфе, по крайней мере, его не оказалось.

– Обнаружится, я думаю. Если клуб для Доры был так важен, как все говорят, то ей было не все равно, кто его унаследует. Уж точно она не позволила бы какому-нибудь троюродному племяннику из деревни Пупырловка стать владельцем «Млечного Пути». – Отец улыбнулся. – Есть, кстати, такая деревня. Я указатель видел, когда на охоту ехал в муромские леса.

– Она собирать продать «Млечный Путь».

– Что, плохо шли дела?

– Нет, отлично. – Ренат глотнул чая и поморщился, напиток подстыл, а ему нравился либо горячий, либо ледяной. – А почему тебя эта тема так заинтересовала?

Отец сразу напрягся. Выпрямил спину, хотя до этого сидел вальяжно, опершись локтем на стол, положил сигару в пепельницу, сложил руки перед собой и кисти сцепил в кулак.

Плохо дело, понял Ренат. Сейчас скажет что-то, что сыну не понравится. Потому что хорошие новости он сообщал в расслабленной позе.

– Вчера я составил завещание, – проговорил отец.

– И?

– Тебя в него не включил.

– А маму?

– Естественно, тоже. Она моя бывшая жена, и я позаботился о ней, когда разводился.

– Оставил хату и разрешил забрать какую-то мазню?

– Эта мазня, как ты выразился, стоит десятки тысяч евро. Хата сотни. Как и твоя. Вы получили элитное жилье с обстановкой, машины, я не заблокировал ваши карты, и вы еще какое-то время могли пользоваться моими деньгами. Считаю, что я поступил справедливо со своей бывшей женой и сыном.

– Тоже бывшим? – Ренат пока сдерживал ярость, но она рвалась наружу, и получилось, что эту фразу он прорычал.

– Я отучил тебя в престижном вузе, отмазал от армии, – продолжал отец, лишь чуть повысив голос. – Тянул тебя до двадцати трех лет, обеспечивая всем. Я выполнил свой отцовский долг перед тобой.

– Ты мне одно скажи, кому ты все завещал? Неужто этой шлюхе?

– Не смей называть…

– Вещи своими именами? – не дал ему договорить Ренат. – Так баба, которая трахается за деньги перед камерой, и есть шлюха!

Отец вскочил и грохнул кулаками об стол.

– Ты ничего о ней не знаешь!

– Вот тут ты ошибаешься, я знаю о ней почти ВСЕ! В отличие от тебя. Меня-то Леська сказками «Тысяча и одна ночь» не пичкала…

– Все, уходи! – отец указал на дверь. – Зря я тебя позвал.

– Как зря? Ты харкнул мне в душу. Отомстил за то, что я был до тебя… в ней?

– Какой же ты идиот, – покачал головой отец. – Думаешь, я поэтому не включил тебя в завещание?

– А разве нет?

Батя выдохнул, чтобы успокоиться. Решил довести разговор до конца:

– Леся ждет ребенка. У нас появится сын через четыре месяца. А еще мы дочку планируем. Я очень надеюсь прожить долго, но чудес не бывает. Мне пятьдесят пять, и я не самый здоровый в мире человек, у меня, как ты знаешь, пошаливает сердечко. Но в нем еще много нерастраченной любви, поэтому я безумно рад, что у меня появится еще ребенок.

– Сэкономил на нас с мамой, понятно. И я сейчас не о деньгах, а о любви.

Отец хотел возразить, но Ренат отмахнулся от него и встал.

– Ладно, пошел я. Из твоего кабинета и из твоей жизни, коль в ней мне не осталось места.

– Я так не говорил. Это ты все переиначил. Я хотел бы общаться с тобой. А главное, хотел, чтобы ты понял меня. Поэтому раскрыл карты перед тобой. Из уважения, между прочим. Я реально считаю тебя сильным парнем. И знаю, у тебя все получится. Если хочешь, помогу, пристрою на хорошее место.

– Спасибо, обойдусь.

Ренат развернулся и зашагал к двери.

Вот и все!

Обидно? Да. И страшно. Но не столько за себя, сколько за маму. Как она переживет то, что ее ребенка оставили за бортом, а другого, еще не рожденного, от разлучницы, шлюхи, осыпали милостями. И, если точнее, не его по факту, а ее, разлучницу, шлюху. Если с отцом что-то случится в ближайшие месяцы (не дай бог, конечно!), загребет бывшая порноактриска многомиллионное состояние.

«Не скажу маме», – решил Ренат. И покинул отцовский кабинет.

 

Глава 14

«Фа»

С ведром и шваброй она прошла к кабинету Доры. На двери желтая опечатывающая лента. «Надорвана», – отметила Фаина и взялась за дверную ручку, но услышала за спиной:

– Не ходи туда.

Фая обернулась.

На пороге приемной стоял Ренат. Выглядел он паршиво. Лицо серое, рубашка мятая, волосы в беспорядке, тогда как обычно он являлся в клуб с идеальной укладкой. Такое ощущение, что пил, не просыхая, но запаха перегара девушка не уловила.

– Ты откуда такой, Ренатик? – спросила Фаина. Хотела сказать «потрепанный», но смягчила: – Взмыленный?

– Из метро, – прорычал он. – Там давка невероятная – на площади какое-то гуляние массовое, вот масса и едет на праздник.

– А с лицом что?

– А что с ним? – обеспокоился Ренат.

– Да какое-то помятое.

– Не спал почти. И башка болит. Да еще стрессы тут один за одним… – Он в сердцах махнул рукой. – Не ходи в кабинет, менты… ой, полицейские, то есть, не велели.

– Они и клуб открывать для посещения не велели. Но как скажешь, я могу там и не убираться. А ты тоже сегодня работать намерен?

– Я личный помощник госпожи Эленберг. Она мертва, так что… – Он потер воспаленные глаза. – Я за барахлом своим приехал, не думал, что тут такое столпотворение.

– Оставайся. Вечером официантов хватать не будет. «Терракотовый» зал открыли.

Лицо Рената сразу оживилось.

– Ой, ну тогда я остаюсь. Только хочу работать именно в нем.

– Я не очень понимаю, почему тут все питают слабость к этому безвкусному помещению.

– Потому что он как форт-нокс. Был, по крайней мере. Чтобы туда попасть, требовалось личное разрешение президента, то есть Доры Эдуардовны.

– Она там трупы убиенных врагов прятала, что ли?

– Нет, она превращала их в котов, – рассмеялся Ренат. Настроение у него резко повысилось. – Помнишь декор зала?

Фая скупо улыбнулась.

– Ты не оставишь меня сейчас? – попросил он. – Мне себя в порядок привести надо, а то я и вправду выгляжу ужасно.

– Да, конечно, я пошла. Увидимся.

И, помахав ему ручкой, Фаина покинула приемную. Досада, охватившая ее, когда Ренат помешал войти в кабинет Доры, отступила. Ничего, она вернется позже, когда клуб забьется посетителями, и до нее, Фаи, не будет никому дела.

Вчера она вынесла в ведре с мокрой тряпкой ТО, что прислала Доре. И уничтожила. Но совсем забыла о коробочке. Наверняка, она в урне под столом. Внутри нее могли остаться отпечатки Фаи. Вдруг полицейские надумают снять их. А с другой стороны, их появление всегда можно объяснить. Ведь Фая уборщица. Скажет, что увидела коробку на полу, решила, что Дора Эдуардовна ее мимо урны бросила, и подняла.

В общем, ничего страшного нет в том, что она в кабинет не попала. И все же надо постараться вернуться туда.

…Фаина не обманула Рената, когда сказала, что устроилась в «Млечный Путь» через биржу. Она трудилась на одной из частных бирж по подбору персонала и очень неплохо зарабатывала, но, когда разбирала новые заявки, наткнулась на ту, что прислали из «Млечного Пути». Клубу требовались бармен, охранник и уборщица. Фаина несколько минут смотрела на заявку, раздумывала. Потом встала из-за стола и пошла писать заявление об уходе. Она решила устроиться в «Млечный Путь» уборщицей…

А все потому, что хотела отомстить Доре Эдуардовне Эленберг! Желала ей зла.

Еще год назад, или, если точнее, год и два месяца, Фаина не знала о существовании этой женщины. И никого не проклинала, даже мать, от которой видела только плохое. Фая не любила ее в ответ, порою ненавидела, но никогда не вопила мысленно, глядя на нее: «Чтоб ты сдохла и горела в аду!» Как будто знала, что есть уже человек, «достойный» ее проклятия.

Фая прекрасно помнила тот день, когда ей открылось это.

…Она давно мечтала уйти от матери. Хоть куда! Согласилась бы на коммуналку, общагу, на любое отдельное жилье, но возможности снять хотя бы комнатку у Фаины не было. До тех пор пока не устроилась на приличную работу. Сразу после школы она поступила в институт, но на заочное, чтобы иметь возможность зарабатывать. Все деньги откладывала. Те, что не отбирала мать, конечно. За год скопила сумму настолько ничтожную, что на нее даже сарай не снимешь, а все арендаторы требовали за три месяца вперед, а кто и за полгода. Но когда Фаину взяли на постоянную работу, все изменилось. Девушка за полгода скопила достаточно денег, чтобы снять отдельную жилплощадь. Но Фая знала, что мать ее не отпустит. Она была ей нужна. Для многого! На Фаине держался порядок в доме, это раз. Идеальный, что характерно. Два, она вносила денежную лепту в так называемый семейный бюджет. Основную часть зарплаты Фаина оставляла на карте, а что-то приносила домой в наличке. Как она говорила, на хозяйство. Мать забирала все до копейки и на что тратила, неизвестно. Возможно, сжигала. Или подтирала ими задницу, потому что оказалось, что она даже коммуналку не платила. И в-третьих, мать всегда имела под рукой объект для третирования. Это, пожалуй, было самым главным. Поэтому Фая собиралась не съезжать, а бежать, прихватив самое необходимое: документы, одежду, пусть и не всю, книги да любимый цветок, у которого даже имя имелось – Антонио. По прикидкам Фаи, эти вещи могли уместиться в две объемные сумки. Третьей она себе позволить не могла. За ней пришлось бы возвращаться, а это могло бы сорвать операцию «побег».

Жилье для себя Фая выбирала довольно долго – полтора месяца. А все потому, что за ту сумму, которую она готова была выложить, сдавались ужасные хибары в клоповниках, где обитали одни алкаши. Фаине сначала казалось, что она готова хоть куда вселиться, лишь бы с матерью под одной крышей не находиться, но когда дошло до дела… Из одного дурдома в другой попадать не хотелось! Она работающая студентка, ей покой нужен. И чистота, хотя бы относительная. Грязь вызывала у нее омерзение. Но Фае повезло! Она нашла то, что искала. Комнату в своей двушке сдавала очень милая женщина, которая, как правило, обитала у дочери и нянчилась там с внуками. Это, считай, в распоряжении Фаи оказывалась целая квартира, чистенькая, уютная. В ней жил кот. Невероятно красивый, хоть и беспородный, и хозяйка решила сдать комнату по смехотворной цене, чтобы в ее отсутствие кто-то за животным приглядывал. Познакомившись с женщиной, ее питомцем и квартирой, Фая чуть с ума от радости не сошла. Неужели скоро кончатся ее мучения? Она будет жить спокойно и иметь домашнее животное. Кто бы знал, как она мечтала о питомце. Особенно о коте. Но согласна была и на хомяка, и на попугайчика. Но мать запрещала кого-то заводить. Щенка, что Фая подобрала у подъезда, выкинула в окно. Ящерку, которая жила в коробке и никому не мешала, смыла в унитаз. Хорошо хоть цветок не трогала.

Фаина после встречи с хозяйкой ее будущего жилья возвращалась домой окрыленная. Но знала, нельзя показывать радости. Если мать почует, то начнет истерить – в лучшем случае орать, в худшем кидаться предметами. Выламывать себе руки и хлестать по лицу Фая больше ей не позволяла. Она была сильной девушкой, с хорошей реакцией. Поэтому вырывалась и уклонялась. Но мать была изобретательна. Желая нанести физический вред, хватала все, что под руку попадется, и кидала в Фаину. Однажды разбила ей губу тапкой на резиновой подошве, в другой раз – поставила фингал кружкой. А как-то едва не сломала ребро, оно треснуло, мать толкнула на девушку посудный шкаф.

Наученная горьким опытом, Фая старалась ходить по дому с постным лицом. Скрывать радость, хотя в ее жизни радости этой бывало ох как немного! В ТОТ радостный для нее день Фая так глубоко ее спрятала, что не откопать. Но это не помогло. Когда она вошла в квартиру, мать ее поджидала у дверей.

– Ты где шлялась? – зашипела она. И морда… не лицо, а именно морда, такая как у крысы, которую загнали в угол, и она готова броситься.

– На работе задержалась, – как можно спокойнее ответила Фая. – Устала.

– Врешь! Все время врешь! – И кинулась-таки. Хорошо, что Фаина успела отпрыгнуть. – Я знаю, где ты была! – перешла на визг мать. – Сбежать решила, бросить меня. Неблагодарная тварь! Я тебе отдала всю себя. Недоедала, чтоб ты жрала от пуза, замуж из-за тебя не вышла, на пенсию ушла в сорок пять, чтоб заниматься с тобой, дурой! Как бы ты в институт поступила, если б я тебя не натаскивала по всем предметам? Да, ты кого-то ублажила, чтоб тебя зачислили, это я знаю, но без элементарных знаний даже сосалку не возьмут в вуз. А кто дал тебе знания? Я!

Все это было неправдой. Чудовищной! Но Фаина давно перестала возражать. Какой смысл?

– И вот когда я стала старой, больной, я тебе не нужна? – продолжала бесноваться мать. – Отдавать свой дочерний долг не думаешь?

– Мама, успокойся, – попыталась утихомирить женщину Фая. Но ту было не унять.

– В гробу успокоюсь. Ты этого хочешь? Чтоб я сдохла поскорее? – Она дернула рукой, но не за тем, чтобы нанести Фаине удар. Она полезла в карман своего балахона, достала газету. – Что это? Скажи мне правду, дрянь?

То была газета с объявлениями. Та самая, в которой Фая искала для себя жилье. Там было и то, на которое она откликнулась, обведено маркером.

– Меня попросила коллега поискать для нее жилье, – попыталась выкрутиться Фая.

– Лгунья! Ты хочешь съехать! Бросить меня, инвалида, подыхать!

И тут Фаина не выдержала:

– Да на тебе пахать и пахать, – рявкнула она. – Отвали от меня, ведьма! Да, я съезжаю. Видеть не могу тебя больше…

Лицо матери изменилось. До этого было просто злобным, а теперь на нем еще проступило недоумение, а затем возмущение.

Бунт на корабле?! Презренные рабы, ослушавшиеся капитана, вместо того чтобы безропотно понести заслуженное наказание, вздумали протестовать? Чего не делали никогда! Да как они посмели?

– Я пошла собираться, – проговорила Фаина. Естественно, сегодня и даже завтра ее никто не вселит, но можно и на вокзале перекантоваться. Теперь уже все равно где. Главное, не дома.

– Стой! – Мать выпростала вперед худую руку в жилах даже не синих, а черных. Жилы выступали и походили на лианы-паразиты на сухом, умирающем дереве. – Ты не уйдешь от меня.

– Еще как уйду. – И направилась в комнату.

– Тварь неблагодарная! Никчемная, тупая, уродливая! Не зря от тебя родная мать отказалась!

Фаина замедлила шаг. Остановилась. Обернулась.

– Что ты сказала?

– Правду, наконец-то! Твоя настоящая мать бросила тебя. Оставила в роддоме. Ей не нужна была такая, как ты. Я пожалела тебя, страшненькую, больную, с почечной недостаточностью, с глазами в ячменях, гниющей пуповиной, сыпью по всему телу. Ты говорила, что не помнишь себя до четырех лет. А почему? Потому что я тебя все эти годы лечила. Таскалась по больницам, выхаживала. Не свою дочку – чужую. А потом в строгости держала, потому что боялась, как бы не взыграли гены…

– Какие гены? – тупо переспросила Фая. Она пока ничего не понимала. Вернее, информация впиталась, но не усвоилась.

– Кто бросит ребенка? Пусть и больного? Шваль! Алкашка или наркоманка. Проститутка, тоже вероятно. Главное, имя какое – Дора!

– У моей матери?

– Твоя мать – я! А она так… утроба, которая тебя воспроизвела.

– Пусть так. Ее звали Дорой?

– Дорой Эленберг.

– Врешь… Ты все врешь, как всегда.

Мать ринулась к шкафу, в котором у нее имелось СВОЕ отделение. Секретер. Она запирала его на ключ, который всегда таскала с собой. Стянув с шеи веревку, на котором он болтался, мать отперла замок. В секретере не оказалось ничего интересного. Старые фотографии и какой-то хлам. Среди бумаг мать нашла резинку с табличкой – такие надевают на ручки новорожденным.

– На, смотри, – мать протянула ее Фае.

Она взяла, стала рассматривать.

– Читай!

– Дора Эленберг. Дата рождения, рост, вес.

– Ну что, вру я? С твоей детской руки этот браслет. Ты все недовольна была именем своим, а так мою мать звали. Я в честь нее… тебя… чужую.

Фаине на самом деле не нравилось ее имя. Но когда она прочла в энциклопедии, что имя древнегреческое и переводится как «сияющая», успокоилась.

– Что молчишь? – подскочила к ней мать и отобрала резинку. – От стыда язык проглотила?

– Не ори, пожалуйста, – взмолилась Фая. Привычный ей мир рушился с треском и грохотом, а тут еще вопли матери… Так можно с ума сойти!

Фая обхватила голову руками, потому что ей казалось, что оживившиеся мысли пробьют черепную коробку.

Мать ей не мать!

Это ведьма… Старуха Изергиль… Не ее родительница.

Фаина сначала испытала облегчение. Это было первое, что она почувствовала. Какое счастье, что в ней нет ни единого гена этой кошмарной женщины…

Потом пришло недоумение. Как она, эта кошмарная женщина, могла пожалеть больного ребенка и взять его себе? Не было в ней жалости. Значит, она удочерила младенца, чтобы издеваться. Хотела иметь личного мальчика (девочку) для битья. Своего ребенка завести не смогла, вот и взяла чужого, брошенного…

И тут Фаю такая обида охватила, что слезы брызнули. Почему этим ребенком оказалась именно она? Чем она заслужила такое? Хорошие родители забирают своих деток, не то что больных – убогих, а у нее всего лишь были проблемы с почками да какая-то ерундовая аллергия…

В этот миг для Фаи самым страшным человеком на земле вместо матери стала Дора Эленберг.

– Ты ведь не уйдешь от меня? – вкрадчиво спросила мать. Она могла и так разговаривать, пусть и крайне редко.

– Теперь у меня еще больше причин это сделать.

– Что?

– Ты не любила меня никогда. Я думала, причина во мне. Что это я плохая, не достойная любви. А оказывается, дело в тебе. Это ты не способна на любовь к чужому ребенку!

– Я заботилась о тебе как о родной.

Фая отмахнулась. Зачем что-то объяснять? Мать все равно не захочет понять…

Нет, не так. Не сможет, даже если захочет. У нее мозги устроены не как у всех нормальных людей. Фая подозревала, что женщина психически нездорова. В молодости она была просто вспыльчивой, недоброй, властной, но с возрастом у нее не только характер испортился, но появились и, мягко говоря, чудинки. То есть болезнь прогрессировала. И Фая очень боялась, что она унаследует шизофрению (скорее всего, ее) от родительницы.

Теперь об этом можно не беспокоиться!

– Ах ты, курва, от матери отмахиваться вздумала, – возопила «Старуха Изергиль».

– Ты мне не мать!

Кто бы знал, с каким удовольствием Фая выкрикнула эту фразу. Но эйфория, охватившая ее на несколько мгновений, ослабила ее бдительность. И мать смогла изловчиться и нанести удар. Она хлестнула Фаю по губам. Как в детстве.

– Закрой свой поганый рот! – выкрикнула она.

Фае хотелось врезать ей. Ответить ударом на удар. Но она не смогла решиться. Она продолжала бояться матери. Робела перед диктатором, хотя уже, можно сказать, совершила революцию.

Фаина молча прошла в комнату, достала сумки и стала методично укладывать вещи. Она давно решила, какие именно возьмет с собой.

– Я не отпускаю тебя! – заверещала мать. – Уйдешь – прокляну!

– Плевать, – бросила Фая через плечо. В зеркале она видела мать и держалась настороже. Больше она не позволит ей прикоснуться к себе!

– Не дам тебе жизни! – бросила другую угрозу мать. – Буду в институт твой являться, на работу…

– Давай-давай, я тебя в психушку сдам. Она по тебе давно плачет.

Мать среагировала на это заявление мгновенно. Схватила горшок с цветком по имени Антонио и швырнула в Фаину. Та увернулась. Когда ее домашний любимец, пусть не животное, а всего лишь растение, грохнулся на пол, вылетел из своего домика-горшка и его стебли, как перебитые конечности, поникли, Фая схватила сумку, в которую уже успела напихать книг, и кинула в мать. Попала! Сбила с ног. Мать грохнулась на задницу и заверещала.

Фаина испугалась. Что, если она нанесла увечья этой женщине? Она не хотела этого! Только чтобы та угомонилась…

И она вдруг затихла. Секунд десять издавала звуки и вдруг замолчала. И руками-ногами перестала сучить. Фаина подошла к матери. Сняла с нее сумку – она лежала на груди, закрывая голову.

– Тебе плохо? – спросила Фая, увидев лицо матери: застывший в гримасе рот, вытаращенные глаза, бегающие туда-сюда.

Мать, видимо, хотела ответить утвердительно. Она вытянула шею, чтобы кивнуть, но тут же откинулась и стала биться в конвульсиях. Фая бросилась к телефону, нужно было вызывать «Скорую». Когда она вернулась в комнату, мать затихла. Умерла? Вряд ли. Но чтобы проверить, Фая опустилась на корточки возле нее, пощупала пульс на шее. Пульс был, пусть и слабый, прерывистый. Пока Фаина ждала бригаду, думала, какого исхода ей бы хотелось. Пришла к выводу, что не желает смерти матери. Тем более такой, когда она сама ее причиной оказалась. Нет, пусть живет. У Фаины теперь появился объект для ненависти, и имя ему – Дора Эленберг.

Когда мать увозили на «Скорой», то медики говорили Фае – она не жилец. Дай бог, пару суток протянет. Но «Старуха Изергиль» была не из тех, кто сдается. Решив, что Фая никуда не денется от нее, мать выжила. Пусть и превратилась в овощ. Это же лучшее издевательство для приемной дочки – превратить ее в сиделку при лежачем инвалиде.

 

Глава 15

«Соль»

Он, Лариса и Соломон Беркович приехали в «Млечный Путь». Настоял на этом Саша.

Они несколько часов обсуждали проект, пили волшебный травяной чай, ели пиццу, что Лара заказала по телефону. Александру понравились оба – и Лара, и Борисыч, он узнал, что в коллективе босса называют именно так. Понравились и как профессионалы, и как люди. С ними было комфортно работать и приятно общаться. А еще Лариса оказалась просто фантастической женщиной! Вчера, в клубе, он этого не разглядел. Нет, она привлекла его внимание: статная, яркая… Но и только! Но выяснилось, что у нее дивных смех, изящные запястья и милая привычка в задумчивости морщить нос…

В общем, Соль Ларису РАССМОТРЕЛ! И ощутил легкое волнение, которое испытывал на начальной стадии влюбленности.

– Вы виделись вчера в «Млечном Пути»? – спросил Борисыч, вгрызаясь в «пепперони». Этот разговор состоялся за перекусом.

– Да, – подтвердила Лариса. – Кстати, мы с ребятами пошли именно в этот клуб, потому что увидели на вашем столе его визитку.

– Мне сестра ее сунула, – кивнул Соломон. – У нее в сумочках гора всевозможных, не только мои.

– Она у вас потрясающая, – не удержался от комплимента Александр.

– Вы запали на нее? – спросила Лара. Тон был насмешливый, но Саше показалось, что проскальзывают ревнивые нотки.

– Исключительно как на человека. И я уже вроде бы говорил об этом в вашем присутствии.

– Да, просто это немного странно, весь день петь дифирамбы женщине, с которой единожды пересекся. Или вы хотите сделать приятное Соломону Борисовичу?

Беркович ТАК посмотрел на свою подчиненную, что любая другая сжалась бы, но Лариса только выше задрала свой и без того вздернутый носик.

«Я ей нравлюсь, – понял Александр. – По-настоящему!» И так ему стало приятно от этой мысли, что он не сдержал улыбки. Заметив, что он улыбается, Лара скорчила гримасу, как вредная и очень обиженная маленькая девочка. Хорошо, что Беркович не увидел, а то наверняка устроил бы потом подчиненной нагоняй.

– А поедемте в «Млечный Путь», – предложил Александр. – Отметим контракт и по-человечески поедим. Там отлично готовят. Как вам мое предложение?

– Мне нравится, – проговорил Беркович. – Только я не думаю, что клуб сегодня работает.

– А мы сейчас узнаем. У меня есть телефон помощника Доры Эдуардовны, – с этими словами Александр достал свой смартфон и набрал номер Рената. Тот ответил после третьего гудка. Сказал, что «Млечный Путь» готов сегодня принимать гостей. – Стол нужно заказать? – поинтересовался Соль.

– Желательно, потому что народу очень много.

– Тогда будьте добры, Ренат, устройте нам местечко поуютнее. Нас будет трое.

– В каком зале? Сегодня работают все три.

– Ого! И «терракотовый»?

– И он.

– Тогда мы хотели бы разместиться там.

– Хорошо, я сообщу администратору. Во сколько вас ждать?

– Через час-полтора будем.

– До встречи.

– Да, пока, Ренат, спасибо вам.

Убрав телефон в карман мотоциклетной куртки, Саша обратился к Берковичу и Ларисе:

– Ну что, друзья мои, едем?

– Едем, – улыбнулся Соломон. А Лара только кивнула. Но выглядела задумчивой…

– Вас что-то смущает или останавливает? Если так, вы скажите.

– Я не одета, – грустно проговорила Лариса. На ней была юбка с разрезом сбоку, очень миленькая и ладно сидящая, приталенная белая рубашка, а на ногах балетки.

– Вы прекрасно выглядите, Лариса.

Она тяжело вздохнула.

– Да, Лара, вид скромный, но элегантный, – ввернул комплимент Беркович. – Но если вы расстегнете верхнюю пуговку и наденете туфли на каблуке, которые стоят в нижнем ящике вашего стола, то вид станет эффектным и сдержанно-сексуальным.

– Да в вас умер стилист, Соломон, – удивленно протянул Саша.

– Просто у меня есть сестра, и я немного разбираюсь в женских штучках. – И перевел взгляд на Лару. – Вам хватит десяти минут, чтобы подготовиться?

– Вполне.

– Тогда мы с Александром подождем вас на улице.

– Хорошо. Я быстро.

Беркович кивнул и, легонько взяв Александра под руку, повел к выходу.

– Неужели успеет за десять минут? – полюбопытствовал Соль.

– Лара – да. У нее знаете какое в коллективе прозвище?

– Крофт? Я просто видел плакат… Лариса там в образе расхитительницы гробниц.

– Нет, «экспресс». Она все делает быстро и четко. Молодчина.

За разговором они покинули офис. Вышли на улицу. Погода стояла пасмурная. Но синоптики обещали жару с понедельника. Удушающую, сорокаградусную. И советовали наслаждаться относительной прохладой последних деньков. Что Саша с Соломоном и делали, пока не появилась Лариса. Соль бросил взгляд на часы. Надо же, почти успела. Опоздала всего на две минуты.

– С замком долго возилась, вот и задержалась, извините, – сказала Лара, пойдя к мужчинам.

Накрасилась ярче, волосы уложила несколько иначе, отметил Александр. Это кроме того, что поменяла обувь и… расстегнула верхнюю пуговку. Сразу стала видна ложбинка между грудей и красивый кулон, что прятался раньше под одеждой. Бриллиантовая звездочка. Дорогая побрякушка. Подарок? От кого? Явно от мужчины. Мужа? Но кольца на пальце нет. Жениха? Черт, надо было спросить у Соломона, свободна ли Лара.

– Вы на чем поедете? – спросил у нее Александр.

– С Соломоном Борисовичем. У меня своей машины нет.

– А не хотите со мной, с ветерком?

– На мотоцикле? – округлила глаза она.

– Да. Вон стоит, – Соль указал на свою черную «Хонду». Аппарат не из самых крутых, но Сашу он устраивал. Этот железный конь бывал под ним от силы раз пять в году.

– Ой, я хочу! Только как я в юбке… и без шлема?

– Запасной шлем есть. А юбку поддерните, ничего страшного. Мотоцикл неширокий, так что запросто усядетесь. Так что?

– Соломон Борисович, я с ним, ладно?

– Как пожелаете, Лара, – улыбнулся Беркович.

– Мы раньше вас приедем и сделаем заказ. Какие пожелания?

– Я карпа бы поел с молодым картофелем.

– А пить что будете?

– Безалкогольный мохито.

– И ни грамма спиртного?

– Соломон Борисович не пьет, – сообщила Лариса.

Александру тут же вспомнились булгаковские строки: «Что-то недоброе таится в мужчинах, избегающих вина, игр, общества прелестных женщин, застольной беседы. Такие люди или тяжко больны, или втайне ненавидят окружающих…» Соломон Беркович, судя по всему, был из таких. Кем же он был? Больным или мизантропом? Не походил ни на того, ни на другого. На первый взгляд приятный, адекватный человек, не без тараканов в голове… Но у кого их нет?

– Пойдемте к мотоциклу, – позвал Соль Лару, но та замешкалась.

– Соломон Борисович, а вы не хотите сестре позвонить?

– Зачем?

– Может, она к нам присоединится?

– Да, это мысль. Я наберу Симону. До встречи в клубе. – И первым направился к машине.

– А зачем она вам? – спросил Александр.

– Кто?

– Симона.

– Для компании, – пожала плечами Лариса. – Да и вам она по нраву. Опять же, выпивает в отличие от брата. И именно Симона поспособствовала нашему сотрудничеству. Так что контракт надо отмечать именно с ней.

– Ревновать не будете, если приедет?

– К кому?

– Ко мне.

– А вы шутник, господин Соль, – процедила Лара. Лицо суровое, а щечки порозовели. – Так что, мы едем? Или так и будем стоять?

– Едем, едем, – рассмеялся Саша и, вытащив ключи, зашагал к «Хонде».

…И вот они в «Млечном Пути». Беркович звонил, сообщил, что стоит в пробке, но через полчаса будет железно. В отличие от Симоны. Она не взяла трубку, когда брат пытался с нею связаться.

Их столик обслуживал Ренат. Сегодня он работал официантом. Видно, что это было для него в новинку. Парень много суетился, при этом все забывал, а когда принес напитки и ставил их на стол, уронил перечницу.

– Главное, что не соль, – хмыкнул Александр, выслушав извинения Рената. – Плохая примета, говорят.

– Надеюсь, вы сегодня падать не собираетесь, – съязвила Лариса.

– Я буду очень сильно стараться. Кстати, что мы будем пить, чтобы я не упал?

– А вы что предпочитаете?

– Водку, но сейчас хотелось бы что-то поинтереснее в себя влить. Мы же чисто символически.

– Давайте самбуку?

– Сладкую дрянь, которую поджигают?

– Да.

– Может, лучше абсент тогда? Он хотя бы не приторный.

– А давайте.

– Сейчас сделаю заказ…

Он обернулся и стал искать глазами Рената. Пока они пили соки и воду без газа. И ждали, когда приготовится еда.

– Какой странный дизайн у этого помещения, – заметила Лара. В соседнем зале кто-то горланил Лепса, но дверь между малым и «терракотовым» залами была закрыта, поэтому можно было разговаривать, не напрягая голосовых связок.

– Да, а когда-то давно тут была игровая комната.

– Какая комната? Игровая?

– Вы не ослышались. Это здание бывшего Дворца культуры. Не знали?

– Нет, я выросла в другом районе.

– А я в этом. И тут работал мой отец. Фотографом. А еще кружок вел.

– Но здание старинное, дореволюционное. Я думала, дворцы культуры – это помпезные сооружения с колоннами и мозаикой, возведенные в брежневские времена.

– Как правило. Но это исторический центр. Его сохраняли. Поэтому ничего не сносили, чтобы расчистить место для строительства. А народу культура нужна. Вот и разместили дворец в одном из старинных домов.

– Интересно, кому он раньше принадлежал?

– Предпринимателю по фамилии Эленберг.

– Предку покойной хозяйки «Млечного Пути»?

– Совершенно верно. Немецкие евреи Эленберги владели почти половиной города в начале двадцатого века. Три их завода до сих пор функционируют, естественно, после модернизации и частичной смены профиля. В этом здании, насколько я знаю, жили сами Эленберги. Потом, когда его экспроприировало государство рабочих и крестьян, тут поселили детей-сирот. В Великую Отечественную войну здесь был лазарет. А в начале пятидесятых открылся Дворец культуры. И просуществовал до двухтысячного года. Потом его превратили в офисное помещение, а семь лет назад выставили на торги, и торги выиграла Дора Эдуардовна Эленберг.

Тем временем к столику приблизился Ренат.

– Салаты сейчас будут, а горячего подождать придется, кухня не справляется, – выпалил он.

– Ничего страшного. Вы нам, главное, хлебушка побольше принесите к салатам. И два абсента.

– Поджигать или разбавить тоником?

– Просто абсент и зажигалку. Тоник тоже можно, но в отдельных стаканах. Мы сами разберемся. – Он хлопнул молодого человека по предплечью. – И расслабьтесь. Вы отлично справляетесь.

Ренат благодарно улыбнулся.

– Через пять, максимум десять минут все будет на вашем столе.

Когда парень удалился, Лариса вернулась к прерванному разговору:

– То есть в вашем детстве тут была игровая комната для детей, да?

– Да. Стояли диванчики, столики под хохлому и много-много разных мишек, кукол, машинок. А раз в неделю игрушки убирали, и здесь занимались маленькие фотографы.

– Подопечные вашего папы?

Саша кивнул. Он очень хорошо помнил то время. Советский Союз развалился, появился СНГ, но что-то еще работало по старинке. По крайней мере в системе образования и культуры. По улицам носились шестисотые «мерседесы», из них стреляли, в них же затаскивали симпатичных девушек, причем некоторых после этого брали замуж. Народ обжирался поступавшими в магазины диковинками – португальской колбасой, американскими шоколадными батончиками, лапшой быстрого приготовления. Бабушки относили свои пенсии в «МММ» и «Хопер». Умирали у дверей офисов, когда узнавали, что их деньги пропали безвозвратно…

Но Сашин папа продолжал жить в своем спокойном вчера. Его как будто не касалось все то, что творилось. Он ходил на работу, фотографировал, учил этому детишек и ждал зарплаты, которую не платили месяцами. Иногда папа калымил на свадьбах и юбилеях, но его часто «кидали». Сын всюду ходил с ним. Саше тогда было лет шесть. Сад, в который его отдали, то работал, то нет, потому что воду и отопление то давали, то нет. И отец брал сына с собой – мама не могла, она трудилась на заводе, а там проходная. Когда Саша пошел в школу, то отправлялся в Дом культуры сразу после уроков. Игровая комната стала его вторым домом. А фотомастерская – волшебной пещерой. Когда мальчик попадал в нее, забывал обо всем. Он мог часами следить за действиями отца. И папа виделся ему чародеем, а ребята из кружка – его учениками, начинающими волшебниками. Они колдовали в красном свете, а Саша наблюдал. Его звали присоединиться, но он всегда отказывался, не желая разрушать магию…

– А где была фотомастерская? – спросила Лариса, ее голос вернул Александра из мира воспоминаний в действительность.

– Тут же.

– Как так?

– Этот зал сделан из двух помещений – игровой и мастерской. Стена, разделяющая их, была там, где сейчас колонны. Ее снесли, чтоб расширить пространство. Хотя мне в детстве казалось, что тут все такое большое! Даже фотостудия. А она была не больше шести метров. Каморка.

– Счастливое было время, да?

– Да. Плохое забывается, и остаются только восторженные воспоминания: как восхищался чем-то впервые, радовался чему-то или кому-то, увлекался чем-то или кем-то, побеждал кого-то или себя, в конце концов.

– Вы поэтому хотите купить «Млечный Путь»? Чтобы иметь при себе, если так можно выразиться, кусочек детства?

– И да и нет. Я на самом деле хотел купить караоке-бар, но перепрофилировать его.

– Поясните?

– Сделать детский клуб с караоке. При нем студию вокала.

– Это вряд ли принесло бы ощутимую прибыль.

– Вообще не принесло бы. Хорошо, если бы в ноль не вышли. Но я это затеваю не для заработка, для души. А когда я узнал, что продается «Млечный Путь», расположенный в здании МОЕГО Дворца культуры, сразу решил – клуб станет моим. Дора цену запросила нехилую по теперешним временам. Но я готов был заплатить. Помещение большое. Тут можно не только вокальную студию открыть…

– Но и фото?

– Да кому сейчас это надо? Все на цифре.

– Ну и что? Не имеет значения, на какой аппарат снимаешь. Главное – как. Этому учить надо.

– А вы правы, Лариса. Просто я вижу фотостудию детским взглядом. Красный свет, громоздкий аппарат для перевода изображения на бумагу, емкости с закрепителем, проявителем и прочее, прочее. Я как-то даже не задумывался о том, что это завершающий процесс. Ведь папа их на самом деле учил не только печатать фото и пользоваться своими допотопными аппаратами, но и выбирать композицию, ставить свет… Кстати, Соломон Беркович занимался у отца.

– Да вы что?

– Я сегодня пересматривал старые фотографии и наткнулся на снимок, где он сидит в обнимку с сестрой. И сразу вспомнил серьезного паренька с усиками и сестру его…

– Тоже с усиками? – улыбнулась Лара.

– Представьте себе, да. Пушок над верхней губой у нее имелся.

– Значит, Симона и в детстве была мужиковатой?

– Я плохо помню ее. Да и Соломона. Детей полно перед моими глазами прошло. Если бы не фото и надпись на обороте, не узнал бы ни Соломона, ни его сестру…

– А вы рассказали обо всем этом Борисычу?

– Пока нет. Но обязательно расскажу.

На этом они вынуждены были прервать разговор, потому что к столику подошел Ренат с большим подносом. Аккуратно поставив его на стол, стал разгружать. А тут и Беркович появился.

 

Глава 16

«Ми»

Спать хотелось невероятно. Михась выпил за день такое количество бодрящих напитков, что в животе булькало. Чай, кофе, энергетические коктейли… Они бодрили, но эффект длился недолго. Через полчаса снова голова задурманивалась. Сейчас же Михася просто-таки вырубало.

Аверченко подошел к коллеге Коляну и спросил:

– Звонил Лехе? – Лехой звали еще одного охранника. Он был новеньким. До него двое уволились, а взяли только одного. Так что на помощь звать можно было только Леху.

– Трубку не берет, – ответил Колян.

– Вот гадство.

– Да мы справляемся с тобой.

– Я с ног валюсь, хотел часок подремать.

– Так иди. Я на входе постою, а в залах спокойно.

– Колян, спасибо. Я реально чуть живой. Час, не больше, покиплю.

– Давай, давай.

– Если инцидент какой – звони.

– Да сам проснешься от шума.

– Не, я к Доре в кабинет хочу пойти. Там тишина, покой. Диван широкий.

– Тебя не смущает, что в этом помещении вчера убили человека?

– Малыш, я был на войне.

Михась хлопнул Коляна по мощному бицепсу и направился к кабинету Доры. Когда дошел до него, дверь распахнулась, и в приемную прошмыгнула Фаина. Поскольку свет Аверченко включить не успел, она охранника не видела. Тогда как Михась видел все. Например, пакет в руке Фаи.

– Что у тебя там? – спросил он.

Девушка вскрикнула.

– Извини, если напугал. Это я, Михась. – И включил свет.

– Зачем так подкрадываться? – возмутилась Фая.

– Я просто шел в кабинет госпожи Эленберг. А ты из него выходила… – Он указал на пакет. – Вот с этим. Что внутри?

– Мусор.

– А чего это ты его сейчас выбросить решила?

– Да вчера как-то было не до этого.

– Покажи.

Фаина протянула Михасю пакет. Он открыл, просмотрел содержимое. Не обманула. Правда мусор. Скорее всего, из урны, что всегда стояла под столом.

– Ты бы не выкидывала его, – сказал Аверченко. – Вдруг не досмотрели полицейские.

– Думаешь? Я тогда в подсобку уберу.

И заспешила на выход.

Михась проводил Фаину взглядом.

Странная девушка. Он это давно отметил. Но сейчас ему не до анализа ее поведения, мозгу и телу нужен отдых.

Открыв дверь кабинета босса, Михась вошел внутрь. Верхний свет включать не стал, ограничился светильником на стене. Прошел к дивану и улегся. Разуваться не стал – закинул ноги на подлокотник. Думал, тут же отрубится, но не тут-то было. Кофеин и таурин делали свое дело. Аверченко хотел спать, но не мог погрузиться в приятную дрему – то сердце колотилось, то мозг начинал что-то анализировать. Пришлось овец считать. Ему всегда это помогало.

На двести тридцать шестой он погрузился в сон…

– Михась! Михась, подъем!

Аверченко услышал это, не успев насладиться покоем.

– А? Что? Кто?

Он вскочил и стал озираться. Не сразу смог понять, где находится.

– Проблемы у нас.

Это был Колян. Стоял в дверях.

– Что случилось?

– Ой, – только и мог выдохнуть он.

– А конкретнее? – рявкнул Михась.

– Я пошел Айгюль искать, она запропастилась куда-то… Заказ приняла, но его не принесли и через полчаса. Клиенты начали возмущаться.

– Короче?

– Я нашел ее мертвой в кладовке.

– Айгюль умерла?

– Ее убили.

– Каким образом?

– Судя по всему, задушили, как и Дору… – Колян передернулся.

– Нам… капец! – про себя Михась выразился позабористее. – Кто знает, кроме тебя?

– Только ты. Я как нашел ее, сразу за тобой побежал. Че делать-то?

– Ментов вызывать, че?

– А как же гости?

– Гостей не выпускать. Пусть пока сидят, бухают, поют, но, если кто-то вдруг захочет покинуть клуб, останавливай.

– Нам капец?

– Да я же сказал, да. Иди, звони в полицию.

– Нет, подожди, надо сначала всех рассчитать и бабки спрятать. А то может получиться так, что мы зря сегодня работали.

– Со всех взят депозит. Не думаю, что кто-то успел превысить лимит.

– А может, доработаем, а уж потом ментов? Я могу сделать вид, что не находил Айгюль.

Аверченко с упреком посмотрел на коллегу.

– Нет, ну а чего? – забухтел он. – Живее Айгюль не станет…

– Коля, – Михась встряхнул парня, – иди сейчас к администратору Кате, все ей расскажи, а потом звони в полицию. И не через час-два, а сразу. Понял меня?

Колян качнул свой крупной башкой. Аверченко помнил, что во времена его детства большая голова считалась признаком ума. Якобы в маленькую развитый мозг не поместится. Если бы Михась до сих пор верил в этот бред, то сегодня разочаровался бы. Башкастый Колян был невероятно глуп. Например, он считал, что кетовая икра – это икра кита. То есть он не знал не только через какую гласную пишется слово «китовая», но еще был уверен, что это млекопитающее – рыба.

Отпустив Коляна, Михась направился к подсобке. Это было просторное помещение, в котором, кроме всего прочего, персонал переодевался и хранил личные вещи. У каждого был свой шкафчик, в том числе и у Аверченко. Правда, он им ни разу не воспользовался. Он вообще в подсобку редко заходил. Поэтому не сразу нашел, где включается свет. Когда помещение озарилось, Михась увидел Айгюль. Она лежала на полу. Лицом вверх. На шее синяя борозда, так что тупица Колян вынес верное предположение, девушку задушили. И давно, час назад как минимум. Это стало ясно, когда Аверченко потрогал труп, – он начал коченеть.

Михась вышел из подсобки. Направился к фойе. Администратор Катя, завидев его, тут же заголосила:

– Как же так? Кто ее? За что?

– Ты на дверь табличку «Закрыто» повесила?

– Нет.

– Так вешай! – гаркнул Михась. – И замок закрой.

– А она точно мертва? Может, просто без сознания?

Михась молча указал на дверь. Катя послушно к ней проследовала.

– За последний час кто-то покидал клуб?

– Я не помню, – беспомощно пролепетала она.

– Напряги память, тебя скоро об этом будут другие люди спрашивать.

– Мужчина ушел. Он был с друзьями, а ушел один. Они проводили его до дверей. Больше никто вроде бы…

– Что за мужчина?

– Брюнет невысокого роста. Возраст чуть за сорок. Солидный. Его друзья все еще тут. Мужчина и женщина. Они и вчера были, я помню их.

– Покажи мне их.

– Они в «терракотовом» зале. Женщина брюнетка, мужчина шатен…

Аверченко тут же мысленно пробежал глазами по групповому портрету гостей «Млечного Пути» и нашел там брюнетку и шатена. Первая походила на певицу Сандру, второй был гостем госпожи Эленберг вчера.

– Понял, о ком ты, – сказал он. – А вот спутника их не помню.

– Он подъехал позже. Был один.

Михась задумался. Он сегодня соображал плохо и был не так внимателен, как обычно, но припомнил мужчину в костюме. Он выделялся на фоне остальных. Пожалуй, это был он, тот самый солидный брюнет.

Тут за спиной Аверченко услышал раздраженный голос Коляна:

– Нельзя туда, говорю тебе!

Михась обернулся и увидел, как из большого зала вываливается Ренат. В фартуке официанта он выглядел непривычно. За ним следовал Колян и пытался схватить за руку, но Ренат отмахивался.

– Отстань от меня! Я же сказал, на минуту зайду.

– Что за шум, а драки нет? – обратился к спорщикам Михась.

– Он хочет в подсобку попасть, а я не позволяю, – ответил Колян. На его глуповатой физиономии застыло обиженное выражение. Как так: он не пущает, а его не слушаются?

– Зачем тебе туда? – спросил у Рената Аверченко.

– Забрать кое-что до приезда полицейских.

– Улику оставил на месте преступления? – язвительно проговорил Колян. И так обрадовался своей «шутке», что заулыбался.

Ренат пропустил его слова мимо ушей и обратился к Аверченко:

– Михась, у меня там в вещах кое-что такое, что может не понравиться представителям правоохранительных органов. А вдруг обыск?

– Удавка? – не унимался Колян.

– Да заткнись ты, – огрызнулся Ренат. Но Николай затыкаться не собирался:

– Михась, он убегал постоянно куда-то. Мелькал тут. И в подсобку, я видел, как заходил…

– Что там у тебя? – спросил Михась.

– Давай отойдем?

– Секунду. Колян, ты все сделал, что нужно было?

– Да.

– Тогда вставай на страже наших бастионов.

– Чего?

– Выход охраняй. Никого из клуба не выпускай. Я сейчас вернусь.

И, хлопнув Рената по плечу, двинулся в направлении подсобки.

Чтобы достичь ее, они миновали туалеты, завернули за угол и прошли по глухому коридору в левое крыло здания. Когда-то давно, в дореволюционные времена, эту часть особняка занимала прислуга. Михась не был уверен, но предполагал, что госпожа Эленберг по этой же причине подсобку устроила именно тут. А еще хозяйственное помещение, склад и душевые для персонала.

– Так что ты должен забрать до приезда полиции? – спросил Михась.

– Наркота у меня с собой.

Не ожидал Аверченко такого! В их заведении наркотики были под строжайшим запретом. Если в других клубах их распространяли, то «Млечный Путь» был абсолютно чистым местом. Даже потенциальных посетителей с подозрительно расширенными зрачками разворачивали на входе. Таково было указание хозяйки. Она не терпела наркоманов. И если бы заметила, что ее работник под кайфом, уволила бы с позором.

– Много? – поинтересовался Михась.

– Не особо… так, травка для личного пользования, не на продажу… Но кому нужны неприятности?

– Согласен, никому.

– Так я войду?

– Хорошо, только со мной.

Ренат пожал плечами и толкнул дверь подсобки.

Включатель нашел сразу. Хлопнув по нему ладонью, сделал шаг вперед, но остановился… Увидел Айгюль!

– Бедняга… – прошептал он. – Кто ж тебя так?

– Поторопись, – бросил ему Аверченко.

Ренат не стал медлить и направился к одному из ящиков.

– Я думал, ты тут не раздеваешься, – заметил Михась.

– Я тут и не раздевался до сегодняшнего дня. У меня в приемной был свой шкафчик.

– И что же сегодня изменилось?

– Сегодня я официант, а не помощник руководителя. – Он отпер ящик, достал сумку и стал в ней рыться. К Михасю он стоял спиной, и, как тому показалось, пытался сделать так, чтоб охранник не проследил за его действиями.

– Показывай, что вынимаешь.

Ренат развернулся к нему лицом и медленно вытащил из сумки сложенный в несколько раз лист бумаги.

– Трава внутри, – сказал он. – Развернуть, чтоб ты проверил, или на слово поверишь?

Аверченко колебался, но недолго:

– Верю.

– Тогда пошли отсюда скорее. Не могу я на Айгюль смотреть.

И они покинули подсобку. Ренат на ходу сунул бумажный сверток в задний карман джинсов.

– Выбросил бы ты ее, – посоветовал Михась.

– Точно. Я в туалет.

И скрылся за дверью с фигуркой джентльмена.

А Аверченко пошел на шум. По громким голосам, доносящимся из фойе, он понял, что приехала полиция.

 

Глава 17

«Фа»

Она шла домой, еле волоча ноги.

Собираясь вчера в «Млечный Путь», Фая решила не пользоваться велосипедом, а отправиться на работу автобусом. Погода была пасмурной, мог пойти дождь, а она промокла бы, собрала все лужи, да еще и испачкалась.

Но дождь так и не начался. И Фая топала пешком, потому что автобусы еще не ходили, а на такси было жаль денег. То, что они заработали за вечер, припрятала бухгалтерша. Не все, конечно, что-то официанты и бармены в кассе оставили. Но львиную долю выручки Эмма Ивановна схоронила. Фая не сомневалась, что себе она захапает половину, но и других не обидит. Боевая пенсионерка была ушлой, но не бессовестной.

Сегодня Фаю отпустили раньше, чем остальных. Задали несколько вопросов и велели отправляться домой. Только девушка ушла не сразу. Покрутилась немного в клубе, послушала разговоры. Но, заметив на себе пристальный взгляд Михася, решила судьбу не искушать, и отбыть.

Путь до дома занял больше получаса. Когда Фая подошла к подъезду, то не сдержала радостного «Юху!». Наконец-то…

Обычно она не пользовалась лифтом, чтобы добраться до своего четвертого этажа, но сейчас вызвала. Дождалась, поднялась…

Зашла в квартиру…

И сразу поняла – что-то изменилось.

Едва открыла дверь, переступила через порог, так ощутила беспокойство.

Стало не по себе.

Фаина бросила ключи на полочку под зеркалом, разулась.

В квартире тихо. И пахнет, как всегда: не очень приятно, потому что в доме лежачий больной.

И все-таки что-то изменилось…

Фаина прошла в комнату матери. В это время она всегда спала, но сегодня нет. Глаза открыты и мигают.

– Доброе утро, – зачем-то сказала Фая. Она никогда не желала матери добра. Ни утром, ни днем, ни вечером. Она вообще с ней не разговаривала после того, как та слегла.

Мать подняла руку и поманила Фаину к себе. Раньше она такого не делала. Хотя левая часть туловища у нее действовала, и женщина могла шевелить конечностями.

Девушка подошла к кровати. Мать схватила ее за руку, не сильно, сил у нее не было, но цепко.

– Я хочу встать, – сказала она.

Прозвучало неразборчиво. Мать шамкала, но Фая поняла, какая фраза прозвучала.

– Зачем?

– Воздуха!

Девушка бросилась к окну, чтобы открыть его, думая, что мать задыхается, но та заколотила рукой по тумбочке, раньше она такого проделать не могла. Фая обернулся.

– Меня подними, – скомандовала мать. – И выведи на балкон. Воздуха хочу.

Фаина поняла каждое с трудом произнесенное слово. Поэтому вернулась к кровати и стала поднимать мать. Это было несложно: женщина сильно исхудала за время болезни и весила кило сорок пять. Физически сильной Фае ничего не стоило донести ее на руках до балкона.

– Там прохладно, – сказала она матери. – Принести тебе пальто?

Та покачала головой. Получилось что-то типа нервной конвульсии.

Спорить с матерью Фая не стала, вынесла ее на балкон в одной ночной сорочке. Усадила на старый стул, на нем лежала шуба, под которой она когда-то спала. Мать набрала полные легкие свежего утреннего воздуха и зажмурилась от удовольствия. Она любила гулять. Дома сидела редко, особенно в последние, пенсионные, годы. И год, проведенный в помещении, да еще и неприятно пахнущем, для нее наверняка был мучительным.

Если мать, конечно, понимала, что с ней происходит. Врачи говорили, мозг поврежден. Насколько сильно, трудно определить, но последствия инсульта необратимы для него.

Мать поманила Фаю. Она приблизилась.

– Думала, подохну я? – просипела она. – А вот фиг тебе! – И сунула ей под нос кулак. Хотела кукиш сложить, да не вышло у нее.

– Я рада, что тебе стало лучше.

– Врешь.

– Нет. Теперь я могу определить тебя в дом инвалидов и вздохнуть свободно.

Мать воззрилась на Фаю. Что выражало ее лицо, понять было сложно: один глаз не открывался до конца, а рот искривлен.

– Я не отдала тебя раньше, потому что знала, как к лежачим больным относятся в этих домах. Моя сокурсница работала в одном из них. И видела, как над обездвиженными инвалидами издеваются. Теперь же ты сможешь за себя постоять.

Это был экспромт. Фаина на самом деле не планировала ничего подобного. Возможно, потому что была уверена в том, что мать никогда не поднимется.

– Ты не сделаешь этого, – проговорила мать еще менее разборчиво, чем ранее.

– Почему? Я работающая студентка, у меня нет возможности за тобой ухаживать, а в доме инвалидов ты будешь под присмотром хорошо обученного персонала.

– Я никуда не поеду из своей квартиры!

– А у тебя никто не спросит. Если нужно будет, я пройдусь по соседям, соберу подписи, и тебя вообще в психушку поместят. Весь дом мечтает от тебя избавиться уже много лет.

Фаина говорила все это и не узнавала саму себя. Сколько в ней смелости и злости! Еще год назад слова против не смела сказать, а тут вдруг угрозами начала сыпать, да серьезными. Мать напугалась.

– Мне плохо, хочу в кровать, – прокряхтела она.

Фая взяла ее на руки и унесла с балкона. Уложив, спросила:

– Есть хочешь?

– Манной каши и какао принеси, пожалуйста.

Пожалуйста?

Мать сказала «волшебное слово»?

Фаина холодно улыбнулась. Как там в народе говорится? Отольются кошке мышкины слезки? «Что ж, мать, готовься… Наплачешься. Мы с тобой поменялись местами. Теперь у меня появилась своя тетенька для битья, и буду такой же жестокой с тобой, как ты со мной…»

 

Глава 18

«Ля»

Они ехали по пустынному шоссе, и ветер свистел у Ларисы в ушах. Она не захотела надевать шлем, а Саша не настаивал. Он и сам решил обойтись без него. Обоих посетило желание «проветрить голову».

– Ты только не гони, – попросила Ляся. Она перешли на «ты» всего несколько минут назад. Кататься на мотоцикле ей понравилось, но вчера они передвигались медленно, лавируя в потоке машин, а сейчас же дорога пустая, можно разогнаться.

– Не буду, – успокоил ее Александр.

Он уселся за руль, Ляся тоже собралась забраться на сиденье, но Саша ее остановил.

– Подожди! – И снял с себя куртку. – Надень, а то замерзнешь.

Лариса натянула на себя кожаную косуху. Естественно, утонула в ней. Саша улыбнулся.

– Выглядишь…

– Комично.

– Трогательно. Теперь забирайся.

Она взгромоздилась на «Хонду». Обхватила талию Александра руками, прижалась животом к его спине. Взревел мотор, и мотоцикл сорвался с места.

От Саши пахло одеколоном от «Шанель» – «Эгоист платинум». Ее муж пользовался таким же. Но на каждой коже, как говорят, аромат раскрывается по-своему. Сейчас Лариса в этом убедилась. «Эгоист» Валеры в оттенках отличался от Сашиного. У первого ярче играли сладковатые ноты, у второго горьковатые. Она уткнулась носом в шею Александра и закрыла глаза. Целую вечность просидела бы вот так, за его широкой спиной. Так приятно, уютно, надежно.

Но удовольствие долго не продлилось. За четверть часа они доехали до места. Ляся прокричала, что подъезжать следует в первому подъезду. Мотоцикл остановился возле него. Лариса спрыгнула с «Хонды» на асфальт. Стала разоблачаться.

– Ну, что, не обманул я? – спросил Соль, принимая из ее рук куртку.

– Не гнал. Ответил пацан за базар.

Саша сделал большие глаза.

– Ну и лексикон у вас, барышня.

Лариса рассмеялась. С ним было легко! Он был разговорчивым, но не болтливым, с чувством юмора, но не балагуром, внимательным, но не навязчивым…

Да еще эти глаза-вишни! Волосы золотисто-русые, кожа светлая, а радужка цвета горького шоколада. И брови широкие, черные, как будто маркером нарисованные.

– Предлагаю выпить кофе, – сказал Александр. – Ты как?

– Я – за. Только поблизости нет круглосуточных кофеен, ехать придется.

– А ты дома кофе не держишь? Обещаю быть паинькой.

– Извини, домой сейчас пригласить не могу.

– Не одна живешь?

– В данный момент нет.

– У тебя ребенок?

– Нет, детей у меня нет.

– Муж?

Лариса кивнула и тут же заметила, как изменилось лицо Александра. На нем появилось выражение, как у человека, страдающего от зубной боли.

– Мы вместе не живем последнее время, но квартира общая, я не могла его не впустить, – залепетала Ляся.

– Официально вы…

– Все еще муж и жена, – не стала врать она.

– Понятно.

– Что тебе понятно? – вскипела Ляся. Она терпеть не могла, когда в диалоге звучало это слово или его синонимы. Оно будто точку в нем ставило.

– Вы замужняя женщина, а я к вам клеюсь. – Снова официальное «вы». – Могли бы предупредить.

– А вы ко мне клеитесь?

– Уже нет. Зарекся связываться с несвободными женщинами. Всего вам хорошего, Лариса. Надеюсь, наше деловое сотрудничество будет успешным.

И укатил. А еще минуту назад предлагал вместе выпить кофе.

Лариса тяжело вздохнула. Как говорила Татьяна Онегину? «А счастье было так возможно, так близко…»

Она открыла подъездную дверь, поднялась на свой этаж, зашла в квартиру. Пахло «Эгоистом». Со сладковатыми нотами…

– Лара? – услышала она голос Валеры.

– Да.

Через несколько секунд муж появился на пороге гостиной. Он был в свободных трусах в полоску. А раньше носил однотонные плавки.

– Ты где пропадала?

– Где-то, – туманно ответила она.

– Я звонил тебе несколько раз, у тебя абонент, не абонент.

– Зачем звонил?

– Беспокоился.

– Понятно. – Специально так сказала, чтоб Валера отстал от нее и отправился спать.

Но тот проследовал за женой в кухню.

На столе громоздились грязные чашки и тарелки. Плюс к тому стопка. Значит, Валера вечером выпивал, что делал крайне редко.

– Так где ты была? – спросил он, усевшись на табурет и взяв чашку с недопитым чаем.

– В караоке.

– Серьезно? И с кем?

– С боссом и клиентом. Отправились туда прямо из офиса. – Она отобрала у мужа чашку, чтобы помыть ее с остальными.

– Хорошо погуляли, сейчас пять утра.

Она могла бы рассказать ему, почему явилась так поздно, а если более точно, рано. Но не стала. Говорить не хотелось вообще. А вот Валере, судя по всему, наоборот:

– Почему не спросишь, как я сходил в управление?

– И как?

– Написал заявление.

– Вразумить пытались?

– Конечно. – Он встал, прошел к холодильнику и достал банку пива. – Благоразумных людей много, не одна ты.

– Ты тоже относился к их числу до недавнего времени. – Она проследила, как Валера открыл банку и сделал первый глоток. – Раньше ты не опохмелялся.

– Не бухаю я, не волнуйся.

– Я вижу, – пробурчала Лариса, обнаружив в мусорном ведре, куда выкидывала использованные чайные пакетики, пустую бутылку из-под водки.

– Я на грани, Лар. Спаси меня.

Он сказал это спокойным тоном. Но Лариса знала своего мужа. Он мистер самоконтроль. Другой выпустит пар, проорется, подерется, сломает что-нибудь в сердцах… Валера не такой. Все в себе переживает. Сейчас, например, в его душе такие бури бушуют, которые многих разорвали бы. А Валера лишь бросает: «Я на грани!»

И просит спасти.

Лариса отложила тарелку, которую скребла. В ней муж вчера ел кашу. Крупа пристала к стенкам, застыла, и отмывать ее было сущим наказанием. Ляся вытерла руки о полотенце и села на табурет, стоящий рядом с тем, который занимал муж.

– Валер, что случилось у тебя? – спросила Лара.

– Да я же все вроде объяснил…

– Я ничего не поняла.

– Раньше тебе удавалось.

– Я просто делала вид. Ты молча страдал, я молча тебя поддерживала. Ты не говорил ничего, я не спрашивала.

– Тебе было все равно? – в голосе сквозило разочарование. – А я думал, ты все сама понимаешь и мне не нужно ничего объяснять.

– Не слишком ли много ты ждал от меня? Я не экстрасенс.

– Тут не нужно мысли читать, надо чувствовать партнера. Быть с ним на одной волне. Мне реально казалось, ты ловишь мою. Теперь же оказывается, делала вид.

– А ты даже не делал. Так что давай без претензий.

Лариса резко встала. Хотела вернуться к грязной посуде, но Валера схватил ее за руку и мягко усадил на место.

– Не убегай, – попросил он. – Подождет твоя посуда.

– Это твоя посуда, ты из нее ел и не удосужился даже в мойку убрать.

– Как же меня бесит это твое чистоплюйство!

– А меня твое наплевательство. Тебя ведь грязнулей не назовешь. Ты, скорее, аккуратист за чужой счет. Тебе нравится порядок, но сам ты его наводить и не подумаешь.

И она, вскочив, схватила тарелку. Ту самую, к которой прилипли крупинки пшена, и шарахнула ее об стену. Тарелка разбилась. Керамическая плитка, в которую она угодила, треснула. Но Лясе было плевать. Она устала быть миссис самоконтроль.

Валера нагнулся, поднял с пола половинку тарелки. Она по форме напоминала бумеранг.

– Разлюбила меня? – спросил муж, кинув половинку тарелки Ларисе.

Поймав ее, она ответила:

– Да. А ты меня? – «Бумеранг» вернулся обратно.

– Тоже. Чувство есть, но оно не такое, как раньше. Тогда горячее было, жгло аж… А теперь тепло. Это даже приятнее, кстати. – Валера снова кинул тарелку жене. – Когда ты меня разлюбила?

– Не могу сказать точно. Только вдруг поняла, что не люблю.

– И когда поняла?

– Сегодня. За минуту до того, как поднялась в квартиру. И поняла, что не люблю уже давно.

– Расскажи.

– Нет, сначала ты. – Она швырнула ему «бумеранг». Он едва поймал. – Когда ты разлюбил меня?

– Отвечу в твоем стиле.

– Не пойдет, Валера. Найди свой.

– Лар, ну, я тоже не могу вспомнить момента…

– До того, как встретил другую?

– Нет, что ты. После. Она для меня была поначалу просто, скажем, женщиной для утех. Не только плотских. Она веселила меня, кормила… – Валера залпом выпил пиво и смял банку. – Я понял, что люблю ее, а не тебя, когда захотел, чтоб именно она родила мне.

– А сейчас что ты к ней испытываешь?

– Ничего.

– Врешь…

– Нет, правда. Обиду, да, но не более… Иначе я не вернулся бы к тебе. – Он положил «бумеранг» на стол и подтолкнул его к жене. – Твоя очередь ответить на откровенность. Что произошло за минуту до того, как ты поднялась в квартиру?

– Человек, который мне безумно нравится, отказался продолжать со мной знакомство из-за того, что я замужем. Я могла подумать, ну и ладно, невелика беда, я все равно при мужчине, супруг ко мне вернулся. Но мысль полоснула другая – не нужен мне он. Ты, то есть. Потому что не люблю. Причем давно.

Ляся взяла осколок тарелки и швырнула в мусорное ведро.

– Не получится у нас ничего, Валера. Надо расставаться, чтобы остаться друзьями.

– Ты даже попробовать не хочешь?

Она покачала головой.

– Мы все равно расстанемся, но врагами.

– Это все из-за того мужика?

– Может быть. Я ждала тебя. Даже когда уже не ждала… Не объясню, наверное. В общем, я не думала о тебе в последнее время, только когда спрашивали коллеги или приходило от тебя эсэмэс, я вспоминала, что у меня есть супруг… Но где-то в глубине души я надеялась на воссоединение. Потому что мне никто не нравился так же сильно, как ты. Ни один мужчина не зацепил за годы нашей разлуки. Думала, я уже не способна на какое-то сильное чувство. Я взрослая, очень занятая тетя. У меня голова забита проектами. И тут появился ОН. И стало очевидно, что я могу влюбиться. А раз так, то не все потеряно. Я еще смогу найти свое счастье. Не с Сашей, так с другим.

– Саша, значит. Твое любимое имя. И давно вы…

– Что – давно?

– Спите. Или лучше выразиться как-то красивее? Занимаетесь любовью? Или как сейчас молодежь говорит, волшебством?

– У нас не было секса, мы знакомы всего двое суток.

– А с кем был?

– Это не твое дело, – резко ответила Лара.

– У нас утро откровений. Забыла?

Она молча взяла совок и стала заметать осколки. Больше он не дождется от нее признаний. На сегодня вполне достаточно. Даже перебор.

– У нас с тобой было волшебное волшебство, – тихо проговорил Валера.

– Тавтология, – буркнула Ляся. – Двойка тебе. Советую перечитать учебник по русскому языку за пятый класс. И покинь, пожалуйста, кухню, я приведу ее в порядок.

Валера встал, но направился не к двери, а медленно подошел к Ларисе. Она стояла у раковины. Боком. Муж развернул ее к себе лицом. Держал за плечи. Она попыталась освободиться, но Валера только сильнее сжал ее.

– Я помню все, что было между нами, – он перешел на шепот. – Мы ведь не сразу пристроились друг к другу. Ты не очень талантливо симулировала оргазм первые пару месяцев, но, когда реально кончила… Лара, мне казалось кровать вздрогнула, и завибрировал пол. Это было невероятно.

– Прекрати, пожалуйста.

– А как ты нашла у меня неизведанную эрогенную зону под мышкой?

– Отпусти меня.

– Через секунду. Сначала коснусь тебя вот тут. – Валера взял мочку ее уха в нежный захват. Это было по меньшей мере приятно.

– Секунда истекла.

Он смущал ее. И Ляся отвернулась, чтобы не видеть его голого торса. У нее так давно не было секса, а Валера привлекателен…

– Еще я помню, что, когда ты возбуждаешься, кусаешь губу. Как сейчас.

– Я не возбуждена, – довольно грубо отпарировала Ляся и попыталась вырваться.

– Врешь.

Он перестал быть осторожным, нежным, завлекающим.

Грубо взял под коленки, поднял, усадил на разделочный стол. Разрез на юбке треснул.

Ляся хотела возмутиться, но Валера прижался к ее рту губами.

Губы были горячими. Как и его тело. Руки, касающиеся ее, обжигали. Валера гладил ее по бедрам, талии, груди…

И Ляся себя выдала. Она застонала, когда пальцы мужа сжали ее сосок.

– Моя темпераментная девочка, – выдохнул Валера. – Как же я соскучился по тебе…

И Лариса перестала сопротивляться желанию даже мысленно. Она тоже соскучилась.

По своему темпераментному мальчику с лицом аскета и бледным телом подростка. Валера не выглядел как секс-символ, но сильнее чем его, она не хотела никакого другого мужчину в своей жизни.

Ляся обхватила тело Валеры ногами, обвила руками шею и прошептала:

– Неси меня в спальню.

 

Глава 19

«Си»

– Ты умерла, – четко проговорила Симона, глядя на свое отражение. – Причем дважды.

Это не помогло. Из зеркала на Соломона продолжала смотреть сестра, которой давно нет в живых. И ладно бы он был в ее образе, так нет…

Они были очень близки. Соломон не обманывал Ларису, когда говорил, что они как сиамские близнецы, только сросшиеся не телом – душой. О близнецах много разных историй ходит. Как один расшиб колено, у второго тоже заболело. И все в том же духе. Но Соломон и Симона были связаны друг с другом на более тонком уровне. Они видели друг в друге отражение себя. Это выяснилось, когда Берковичи вступили в пору полового созревания.

Соломон хорошо запомнил тот день, когда осознал, что мечтает очутиться в шкуре сестры. Она прибежала домой после занятий в танцевальном кружке. Скинула юбку-солнце, белую футболку, пропитанную кисловатым девичьим потом, простенький лифчик, чуть грязноватый на том месте, где застежка… и трусики. Хлопковые плавки с растянутой резинкой. Беленькие, в разноцветный горошек. Их Симона проносила полдня, и трусишки все это время соприкасались с ее естеством…

Мятенькие, влажные, источающие запах.

К ним Соломон потянулся в первую очередь. Дождался, когда Симона, разоблачившись, отправится в ванную, схватил плавки, поднес к лицу. Голова закружилась от запаха. Он был и целомудренный, и сексуальный одновременно. Запах несформировавшейся женщины. Соломону хотелось ощутить себя такой. Но не просто девушкой – своей сестрой. Стать ею.

И Соломон нацепил на себя трусы. Затем лифчик, майку, юбку…

После чего стал танцевать перед зеркалом.

Симона вышла из ванной, когда ее брат, сжимая в руке пузырек лака для волос, пел «Ю ма хоум, ю ма соум» – на тот момент эта песня группы «Модерн Токинг» была самой популярной.

Сказать, что Соломон не ожидал, что сестра его увидит, было нельзя. Он прекрасно понимал, что Симона рано или поздно закончит водные процедуры и явится в комнату, чтобы одеться. И вот это свершилось! А он в ее одежде поет перед зеркалом.

– Не жмут? – спросила Симона, указав на трусики. Они сверкнули, когда Соломон высоко подпрыгнул.

– В самый раз…

– А мне дашь свои примерить?

Так начался новый период их совместной жизни. Симбиоз. Как называли они свои взаимоотношения…

Симбиоз.

Оба понимали, что ведут себя ненормально. Переодеваются, притворяются…

Сначала только дома младшие Берковичи играли не свои роли. Симона с Соломоном менялись одеждой и вели себя так, будто вместе со шмотками им достались чужие тела. Но вскоре стали экспериментировать – Симона отправлялась в костюме брата в студию фотографии, в которой он с увлечением занимался, а Соломон в юбке-клеш на танцы. И отплясывал там так, что трусики в горошек сверкали!

А вот из хора оба ушли. Потому что голоса стали различаться – у Соломона он ломался.

Брат с сестрой впервые занялись сексом в день рождения. Им тогда исполнилось пятнадцать.

Причем до того, как приступить, поменялись ролями.

Соломон был в юбочке. Симона в штанишках. А под юбочкой и штанишками пропитанные соком желания трусы. На нем женские. На ней мужские.

Половой акт был коротким и невнятным. Впрочем, как у большинства пятнадцатилетних. Но по окончании его Соломон сказал сестре:

– Я хотел бы никогда с тобой не разлучаться.

– Так и будет.

– Нет… – Он вынул из нее свой опавший пенис, откинулся на спину. – Сейчас мы просто рассоединились. Прервали связь на генитальном уровне. Но мы все еще вместе… – Он поцеловал ее руку. – А придет время, когда расстанемся физически и духовно.

– Да почему же?

– Мы повзрослеем. И нам придется жить своими жизнями. Привычный симбиоз будет невозможен. И мы отдалимся друг от друга.

– Найдем другую форму взаимоотношений, – фыркнула Симона. Она была оптимисткой. – Да, как сейчас, не будет. Но всегда надо стремиться к лучшему.

– А лучшее… это какое?

– Я не знаю, каким оно будет для меня, когда я стану взрослой. Сейчас я целиком и полностью счастлива. У меня есть ты. У тебя есть я. И друг без друга никак. Мы как сиамские близнецы, только срослись не телами – душами.

Это были именно ее слова. Соломон запомнил. Но когда фраза прозвучала впервые, он не заострил внимание на ней, его волновало другое:

– Рано или поздно ты выйдешь замуж, заведешь детей, и я перестану быть для тебя кем-то важным.

– Зачем мне муж, если у меня есть брат? Ты половинка меня. Вместе мы целое, и никакие дети нам не нужны.

Тогда она его успокоила, и их отношения продолжились.

Дети Берковичей были умными ребятами, поэтому соблюдали крайнюю осторожность. Они понимали, если родители заподозрят их в инцесте, случится страшное. Их разделят, и Соломона отправят к бабушке в Омск. Мама с папой и так хотели это сделать, потому что старушке, перенесшей серьезную болезнь, нужна была помощь по хозяйству, но решили не разлучать дружных близнецов. Но если родители узнают, насколько они близки…

Ссылки не избежать!

Школу близнецы окончили с медалями. Соломон с золотой, Симона с серебряной. Поступили в один вуз, но на разные факультеты – сестра категорически не желала учиться на экономиста, а брат не мог позволить себе становиться искусствоведом. Он мужчина, ему семью содержать – родителей, когда они состарятся, Симону.

Да, он любил ее так же сильно, как прежде. А желал еще сильнее. Только ее, никого другого. Поэтому Соломон постоянно носил на себе какую-то вещь сестры. Трусы, майку, носки. Времена, когда они притворялись друг другом на людях, прошли. Теперь их нельзя было перепутать. Симона превратилась в очаровательную девушку. Неповторимо женственную. Она отрастила волосы, убрала усики, извела себя диетами и стала похожей на модель. Соломон безумно ревновал ее. Ко всем без исключения: преподавателям, сокурсникам, подружкам… К подружкам особенно, потому что знал, как много среди студенток девочек «би». Кто-то считал, что лесбийские шалости – не измена, а Соломона холодный пот прошибал, когда он представлял, как обнаженного тела Симоны касаются чьи-то руки. Но ревности своей он выхода не давал. Страдал молча. Знал, сестра терпеть не может давления. И из чувства протеста может чего-нибудь натворить.

Они учились на третьем курсе, когда погибли родители.

Несчастье могло их еще больше сблизить, но произошло обратное. Брат с сестрой отдалились друг от друга. Каждый переживал СВОЕ горе. Симона сильнее, она чувствительнее. Соломон сначала пытался разделить с сестрой ЕЕ горе, но она только еще больше замыкалась в себе. Сорок дней сестра держалась, но после поминок не выдержала, выплеснула на брата то, что разъедало ее изнутри:

– Мы виноваты в смерти мамы и папы! – прокричала она, залпом выпив стакан «Кагора». Уже не первый стакан, Симона целенаправленно напивалась, чтобы высказать все брату. – Мы занимались омерзительными вещами. Непотребными. За это нас господь покарал.

– Что за глупости ты говоришь?

– Помнишь, как мы мечтали жить вдвоем? Чтоб не прятаться… – Она схватилась за бутылку, но Соломон отобрал ее у сестры.

– Тебе хватит. Иди ляг.

– Нет, ты помнишь? – не унималась Симона.

– Да.

– Наши мечты сбылись!

– Мы не этого хотели.

– Ты – этого!

– Смерти родителей? Ты что несешь?

– Ты говорил, что для тебя был бы идеальным тот мир, где существуем только мы.

– И что? Я представлял себя Адамом, тебя Евой…

– Нас бы из Эдема изгнали давным-давно, когда нам было по пятнадцать, – снова перешла на крик сестра. Хорошо, что в их доме толстые стены и соседи не слышат ссоры. – Грязным маленьким извращенцам не место в раю! – Она схватила брата за руку. Ее ногти впились в его кожу, но Соломон стерпел боль. – Вот почему бог отнял у нас родителей. Мы не заслужили их. Этих чудесных людей. Чистых, искренних…

– Ты даже не крещеная, как и наши отец с матерью, что на тебя нашло?

Она молча достала из-за ворота футболки золотую цепочку. Раньше на ней болтался кулон в форме сердечка. Его сестре подарил Соломон на восемнадцатилетие. Теперь вместо кулона на цепочке висел медный крестик.

– Я покрестилась, – сказала Симона, зажав его в кулаке. – И тебе советую. У нас еще есть шанс отмолить свои грехи.

Сестра поднялась из-за стола. Но поскольку была пьяна, ее качнуло. Соломон бросился к ней, чтобы поддержать. Взял под локоток, затем обнял. Они не занимались любовью уже полтора месяца. Держали траур. И в Соломоне столько скопилось нерастраченной сексуальной энергии, что он не смог сдержаться, потянулся к Симоне губами, желая поцеловать ее…

И это после того, что она ему наговорила!

– Не смей, – рявкнула Симона и шарахнулась, как от чумного. – Больше мы ЭТОГО делать не будем.

– Прости меня, я поторопился… – Он поймал ее руку, попытался поцеловать. – Умоляю, прости. Еще рано, я понимаю. Мы должны прийти в себя…

– Ты слышал меня вообще? Отныне мы брат и сестра. И только!

– Ты это не всерьез, – с убеждением проговорил Соломон.

– Увидишь!

И ушла в свою комнату, закрыв за собой дверь на щеколду, чего никогда прежде не делала.

Утром брат с сестрой не виделись. Соломон рано встал и убежал в институт, Симона в этот час еще спала – ей нужно было ко второй паре. Когда он вернулся, то не поверил глазам: в его комнате не осталось ни единой вещи сестры. Все, что он иногда надевал на себя, исчезло. А еще то, что он хранил на память о каких-то событиях. Например, ту самую юбочку, в которой Симона прибежала с танцев. Когда она из нее выросла и хотела выбросить, Соломон не позволил. Эта вещь была особенно дорога ему. И вот теперь ее нет!

Соломон бросился к комнате сестры, толкнул дверь, но она не поддалась.

– Симона, открой мне, – крикнул он. Но тут обнаружил в двери замок. Симона врезала его, не сама, естественно, наверное, вызывала слесаря, пока брата не было дома.

Первым желанием Соломона было схватить топор и выломать дверь. Но он взял себя в руки. Если он хочет вернуть Симону, он должен запастись терпением. Они и раньше ругались, пусть и не так серьезно: слов «отныне мы только брат и сестра» он от нее ни разу не слышал, и грехом их любовную связь она не называла. Но могла несколько дней с ним не разговаривать и отлучала от тела. Но Соломон всегда вымаливал прощение… Постарается вымолить и теперь!

Когда сестра вернулась домой, он только спросил:

– Куда ты дела вещи, что забрала у меня?

– Сожгла, – ответила Симона, после чего ушла в ванную и заперлась в ней на полчаса. Сразу после душа заварила чай и ушла к себе, буркнув «спокойной ночи».

Соломон выжидал две недели. Он совсем ничего не предпринимал. Берковичи жили как соседи. Причем сестра не оставляла без присмотра ни одну свою вещь. Даже стираное белье сушила у себя в комнате.

Наступило лето, прошла сессия. Симона с группой уехала на юг собирать абрикосы. Его даже порадовало это. Говорят, разлука маленькую любовь тушит, большую раздувает. В том, что у них большая, он не сомневался, поэтому ожидал пожара.

Симона вернулась с юга загорелая, еще больше постройневшая, красивая, как никогда, и веселая, легкая… Такая, какой была до смерти родителей. Она привезла вина и фруктов, и они чудесно посидели. Болтали, смеялись, держали друг друга за руки.

Но когда Соломон через сарафан коснулся груди сестры, она напряглась.

– Не порть все, пожалуйста, – тихо проговорила Симона.

– Я безумно соскучился по тебе, – он едва не захлебнулся эмоциями. – Разлука с тобой – пытка для меня. Наконец, ты рядом…

Симона оторвала его руку от своей груди. Отсела.

– Если ты хочешь, чтоб я и дальше оставалась рядом, никогда не делай того, что выходит за рамки братских отношений.

– То есть твой бзик не прошел?

– Я ошибалась, – задумчиво проговорила она. – Никакие мы не сиамские близнецы.

– Нет, ты была права, – горячо начал он, но Симона жестом заставила брата замолчать.

– Если б так, ты бы чувствовал то же, что и я. Так что выходит, мы просто детки с одинаковой гнильцой. Рано созревшие, лишенные стыда, заигравшиеся в свои грязные игры.

Соломон готов был спорить, доказывать сестре, как она не права, клясться в любви, падать в ноги, даже вены себе резать, но… Он понимал – все это бесполезно. Симона не изменит своего решения. И если он не хочет потерять ее окончательно, должен принять ее условия.

– Хорошо, игр больше не будет, – сказал он. – Обещаю не домогаться тебя.

– Поклянись.

Он пожал плечами.

– Хорошо, клянусь.

– Нет, не так.

– А как?

– Ты знаешь.

Да, он знал…

Им было по девять. Они подобрали во дворе раненого вороненка, отнесли на чердак и стали выхаживать. К Берковичам присоединились соседские дети. Птенец окреп и будто даже подрос. И Симона решила проверить, сможет он полететь или нет. Она высунула ладонь, на которой сидел их пернатый питомец, в окно и подбросила вороненка. Девочка думала поймать его, если он не сможет взмахнуть крыльями, но промахнулась. Птенец рухнул вниз и разбился об асфальт. Симона разрыдалась. Ей было и вороненка жаль, и стыдно перед ребятами. Они заботились о малыше, а она его погубила.

– Скажешь им, что улетел, – нашел решение Соломон. – А я пойду трупик закопаю.

– Обещаешь никому не рассказывать? – Брат кивнул. – Даже если мы поссоримся? Я помню, как ты наябедничал на меня папе, когда мы разругались из-за велика. А ведь обещал не говорить, что это я цветок разбила.

– Хочешь, поклянусь?

– Хочу.

– Как сосед дядя Миша, своим здоровьем? – Он делал это постоянно, обещая жене больше не пить, но каждый день ходил под мухой. Причем был здоров как бык, а вот супруга его часто хворала.

– Нет, ты поклянись моим, – хитро предложила Симона.

Соломон так и сделал. И с того дня нерушимая клятва Берковичей была именно такой: брат с сестрой клялись здоровьем друг друга. Когда они стали взрослее и между ними началось то, что началось, она обрела новый смысл. Когда любишь, не пожалеешь себя, но сбережешь того, кто тебе дорог… Пусть и гипотетически.

– Итак? – с нажимом проговорила Симона.

– Клянусь твоим здоровьем, – выдавил из себя Соломон.

Она просияла и, шагнув к брату, чмокнула его в лоб.

– Спокойной ночи.

Он кивнул и натянуто улыбнулся. Его ночь точно не будет спокойной.

Следующие полгода прошли без особенных событий. Отношения Берковичей наладились. Они стали такими, как в детстве. Тесными, душевными, без налета сексуальности. Вернее, так думала Симона. Соломон же мечтал о сестре еще сильнее, чем раньше, – запретный плод слаще. Но он держал себя в руках, был верен клятве. Но иногда, когда точно знал, что сестра не явится в ближайшие час-два, проникал в ее комнату (сделал дубликат ключа), надевал на себя вещи Симоны, подкрашивался ее косметикой и ходил в ее образе по дому. Иногда ласкал себя, забравшись в кровать сестры.

Нет, он не хотел быть женщиной, как мужчины-транссексуалы. Он мечтал стать Симоной. Только ею.

Зимнюю сессию сестра завалила. Но, к недоумению Соломона, нисколько не расстроилась, а с легким сердцем забрала документы из вуза, сказав, что искусствоведение не ее, она хочет петь. Брат пытался Симону вразумить, напирая на то, что родители не одобрили бы ее решения, оба считали, что начатое надо доводить до конца, но сестра отмахивалась:

– Они хотели бы видеть меня счастливой в первую очередь, а я не ощущаю себя счастливой, посвящая себя тому, что мне неинтересно.

– Но образование необходимо.

– Буду заниматься, а по осени поступать в Гнесинку.

Что-то во всей этой истории было не так. Симона не была такой бесшабашной раньше. И желания стать певицей не изъявляла, хотя имела отличный слух и голос. Впрочем, как и Соломон. Когда его голос сломался, превратился в баритон. Но петь он мог и дискантом. Голосу Симоны он подражал с легкостью. Так что в Гнесинку он, скорее всего, поступил бы легче, чем сестра. Но в отличие от нее он не бросал дел на полпути и не менял своих решений с бухты-барахты.

Симона начала заниматься вокалом. Брала уроки у бывшего преподавателя той самой Гнесинки, куда вознамерилась поступить. Соломон иногда сопровождал сестру к нему. Старик ему нравился, с ним можно было поговорить о разных вещах, не только о музыке, а еще он отлично играл в шахматы. Можно сказать, они подружились, и Берковичи порою засиживались у педагога. Как-то вечером к нему заявился внук Филипп. Он учился на третьем курсе вокального отделения Гнесинки, был красивый, развязный, до неприличия модный, обожал рок и лично знал самого Костю Кинчева. Как оказалось, Симона парня знала давно, еще с лета. Они вместе собирали на юге урожай абрикосов. При этом, когда они разговаривали, сестра старательно отводила взгляд и отвечала сухо, тогда как Филипп вел себя так, будто Симона его близкая подруга. Соломон напрягся. И засобирался домой. Сестру тоже увел, хотя внучек уговаривал ее остаться.

– Что у тебя с этим хлыщом? – спросил Соломон, едва они покинули квартиру преподавателя.

– Я же сказала, познакомились на юге…

– Да, и дальше?

– А что дальше? Разъехались. Он в Москву, я в свой город.

– Но Филипп сейчас здесь.

– Он местный, в столице просто учится, и деда обожает, поэтому навещает его регулярно.

– Значит, вы видитесь.

– Если совпадаем.

– Слишком много совпадений, Симона, – он рычал от злости, но голоса не повышал.

– В трудовом лагере мы устраивали посиделки у костра. Пели под гитару. Филипп оценил мой голос и сказал, что я могла бы поступить в Гнесинку. И если вдруг я надумаю, дал координаты деда. Все очень просто.

Она говорила уверенно. Голос ровный, спокойный. И рука, которой она держалась за его локоть, не дрожала.

– Любая девушка на твоем месте влюбилась бы в Филиппа!

– Я не любая.

И перевела разговор на другую тему.

На майские праздники Берковичи по давней семейной традиции поехали за город. У отца была любимая деревенька в часе езды на электричке и в сорока минутах ходьбы от станции. Там он, будучи студентом-ботаником, выискивал растения для гербария. В деревеньке имелись покинутые дома. И под крышей одного из них, самого маленького, но крепкого, они прятались от дождя. А если еще и холодно было, растапливали печку-буржуйку, пока ее в девяностые не украли.

В этот раз погода стояла изумительная. Вот только приехать Берковичи смогли лишь к ночи. Шли по темноте. И сразу к «своему» месту направились. Была у них любимая полянка среди высоченных елей. В четырехстах метрах от нее деревенская околица. Это если назад смотреть. А впереди речка. Быстрая, мелкая, с живописными берегами. Крутой спуск, испещренный сосновыми кореньями. Детьми Соломон и Симона под ними прятались.

Они расположились на поляне. Развели костерок. Оба редко выпивали, но на майский пикник всегда брали с собой бутылочку. Сегодня это была «Зубровка». Крепкий напиток, но в магазине при станции не оказалось ничего приличнее.

Небо было чистым и звездным. Выпив по сто граммов, брат с сестрой улеглись на плед и стали следить за небесными светилами. Обоим казалось, что звезды не хаотично разбросаны по темному куполу небосвода, а собраны в какую-то замысловатую схему, в которой необходимо разобраться, чтобы понять и оценить ее простоту и полезность.

– Если мы разгадаем ее, то поймем тайны мироздания, – с умным видом проговорил Соломон. Но не выдержал, тут же рассмеялся.

– Я так и вижу, как эти сверкающие точки сближаются, чтобы образовать надпись: «В мироздании тайны нет, вы все уже знаете!», – в тон ему ответила сестра.

– Еще налить?

– Еще налить.

Соломон плеснул «Зубровки» в стаканы. Проверил куриные окорочка, что жарились на костре. Они выпили и вернулись в горизонтальное положение. Соломон нашел руку сестры, сжал. Его ладонь была холодной, ее – горячей. И через пару минут ее тепло наполнило и его тело. Это было так волшебно…

Пусть у них нет секса. Все равно они сиамские близнецы, делящиеся друг с другом энергией и эмоциями.

– Нам нужно поговорить, – услышал Соломон.

– О чем? – он все еще был беспечен. А пальцы сестры напряглись.

– Ты знаешь, я люблю тебя, но…

– Но? – Он попытался размять ее ладонь, чтоб вновь стала нежной и податливой, но Симона сжала ее в кулак.

– Но не так, как тебе бы хотелось.

Симона рывком поднялась. Руки брата и сестры разомкнулись.

– Я выхожу замуж, Соломон.

– Что? – глупо улыбнулся он.

– Ты слышал.

– Этого не может быть.

– Почему же? Это естественно для женщины.

– Ты же сама говорила, что у тебя есть я, и никакой другой мужчина тебе не нужен.

– Сколько мне было, когда я изрекала эту глупость?

– Пятнадцать, – машинально ответил Соломон. – Мы лежали на полу, держась за руки, и ты…

– Не заставляй меня вспоминать о том, что я хочу навсегда забыть, – резко проговорила Симона.

– И за кого же ты собралась замуж?

– За Филиппа.

– Выходит, ты меня обманывала все это время…

– Я тебя щадила.

Симона потянулась за «Зубровкой», но передумала пить. Соломон видел, что она нервничает. Впрочем, сестра и до этого вела себя немного странно: то молчала, то ни с того ни с сего начинала что-то тараторить. Она готовилась объявить брату о своей скорой свадьбе и не могла набраться смелости сделать это, пока не приняла немного на грудь.

– Я не думала, что у нас получится что-то серьезное, – заговорила она. На брата при этом не смотрела – ее взгляд был устремлен на реку, в темных водах которой отражалась полная луна. – Он слишком для меня хорош…

– Что ты такое говоришь, – возмутился Соломон. – Ты прекраснейшая из женщин, и именно ты для него слишком…

– Перестань, – перебила сестра. – Филипп – восходящая звезда рока. У него уже концерты и куча поклонниц. Он мог выбрать любую. В том числе богатую наследницу или такую же, как он, многообещающую…

– И когда свадьба?

– Торжеств мы решили не устраивать. Ни к чему. Да и не на что. Просто распишемся. Хотели в этом месяце, но примета плохая. В мае жениться – потом всю жизнь маяться. Так что в июне. Но в Москву я уезжаю уже сейчас.

– Когда?

– Нет, не в данную минуту, конечно. Но в ближайшие дни.

Соломон вел диалог с сестрой относительно спокойно. Но не потому, что держал себя в руках, просто не до конца осознавал, что происходит. Есть такое выражение: «В голове не укладывается». Вот в голове Соломона как раз это самое и происходило. Информация, которую он получил, не укладывалась. Он и так ее поворачивал, и эдак. И сминал, и сгибал. И измельчал, и вымачивал, она представлялась ему большой картонной коробкой. А не укладывалась она, и все!

– И как же мы будем дальше? – спросил он, все еще работая над тем, чтобы впихнуть коробку полученных знаний в ящик своего мировосприятия.

– Да как все.

– Я не знаю, как все.

– Перезваниваться, переписываться… Видеться иногда.

– Иногда?

– Ну да. В гости ездить. По праздникам.

– Каким?

– Да мало ли их.

Симона зябко поежилась. Да, стало еще прохладнее, вот только Соломон был весь в поту.

– Ближайший праздник – седьмое ноября, – перебрав в уме все «красные» дни, сказал он.

– Это не праздник, – повела озябшими плечами Симона, потом накинула куртку.

– Следующий – Новый год.

Сестра, чтобы согреться, стала расхаживать туда-сюда. Или просто сильно нервничала, поэтому и не могла усидеть на месте.

– Вот и встретимся на Новый год.

– Июнь, июль, август, – начал считать Соломон, загибая пальцы, – сентябрь, октябрь, ноябрь… Уже полгода. А еще декабрь! Симона, я что, должен жить без тебя семь месяцев?

– Я думаю, тебе это пойдет на пользу. Найдешь себе девушку, полюбишь ее…

– Мне не нужна девушка! Я люблю тебя! – Соломон вскочил, бросился к сестре, стал ее обнимать, она вырывалась. – Не бросай меня, – шептал он. – Умоляю, не бросай! Я же умру без тебя.

– Отпусти!

– Нет, не отпущу. Ты мой сиамский близнец. Мы не можем разделиться…

И начал неистово целовать Симону.

– Ты же клялся, – закричала она. – Здоровьем моим! – Симона хлестнула брата по лицу. Но это его не отрезвило. Напротив, Соломон стал еще настойчивее тянуться к ней губами, а его руки забрались под кофту девушки.

Симона пнула его в пах коленом. Когда брат со стоном схватился между ног, толкнула.

– Я тебя знать не желаю больше, понял?

– Прости…

– Не прощаю!

Соломон, превозмогая боль, сделал несколько шагов по направлению к сестре, но она отбежала.

– Я буду встречаться с тобой раз в год на могиле родителей, на кладбище уж ты ко мне точно приставать не начнешь. Все, Соломон, я разрываю нашу связь навсегда.

– Я умру без тебя, – снова повторил он и заплакал. Соломон думал, что его слезы растопят ее ледяное сердце. Но Симона была непреклонна:

– Это тебе только так кажется.

– Неужели тебе не больно?

– Мне противно.

Он снова сделал шаг. Она тоже, но назад. Запнулась о корень и упала на спину.

Соломон подбежал к сестре, склонился над ней.

– Сильно ушиблась?

– Голова…

– Что?

– Больно очень затылку. Обо что я ударилась?

Соломон опустился на корточки, посмотрел.

– О корень. Их тут несколько. Об один ты запнулась, на другой упала.

Он видел, как сочится кровь. Густая и как будто черная.

– Помоги мне встать, – попросила сестра.

Он взял ее за руки и потянул на себя. Симона закричала:

– Больно-больно!

– Ты разбила голову, лучше не двигаться, а лежать спокойно… – Он опустил ее обратно на землю.

– Но я так умереть могу, – голос сестры стал тише, она начала терять сознание.

– Можешь…

– Вызови «Скорую».

– Да, да, конечно. Я сейчас в деревню сбегаю…

Соломон поднялся на ноги, прошел к затухающему костру и затоптал его. Взял плед и бутылку «Зубровки». Вернулся к сестре. Она лежала с закрытыми глазами – отключилась. Соломон накрыл ее пледом. Сам сел на корень, о который Симона запнулась, и стал медленно пить «Зубровку». Глоток за глотком…

А в это время капля за каплей вытекала из Симоны жизнь.

Она умирала на его глазах, но Соломон сестру не убивал. Небеса решили так, что она должна уйти… коль не хочет остаться с ним.

Симона перестала дышать на рассвете. Соломон разрыл провал под сосной большой жестяной миской. Завернув труп сестры в плед, сунул его под дерево. Закидал землей. Заложил камнями и ветками. Сверху покрыл дерном, который срезал неподалеку. После чего собрал вещи в рюкзак и побежал на первую электричку.

Как добрался до дома, не помнил. Пребывал в прострации. Оказавшись в квартире, рухнул на диван прямо в одежде и обуви и уснул. Когда пробудился, отметил, что уже вечер. И удивился тому, что во снах ему не являлась Симона.

Соломон встал, разделся, разулся, принял душ. Заварил фирменного отцовского чая, сел у окна. Смотрел на проспект и копался в себе. Он не понимал, что чувствует…

Кроме пустоты…

Как будто ничего.

Симона не умерла для него. Она осталась его сиамским близнецом. Унеслась на небеса, к родителям, а не умчалась в Москву к какому-то там…

Раздался телефонный звонок. Соломон сразу понял, кто это звонит.

– Але, – сказал он, взяв трубку. Это было словечко Симоны. Не «алло», «да» или «слушаю». Именно «але».

– Милая, привет, как ты?

– В порядке. – Ему даже стараться не надо было, чтобы сымитировать голос сестры.

– Как съездили с братом на природу?

– Здорово. Погода была изумительная.

– Да, я слышал прогнозы. Завтра буду в городе. Ты сообщила Соломону новость?

– Я сказала, что мы собираемся в июне расписаться.

– И как он отреагировал?

– Ты ему не очень нравишься, но он принял это.

– Главное, чтоб я нравился тебе, не так ли? – рассмеялся Филипп.

– Да, ты мне нравишься, но…

– Что такое?

– Но, может, мы торопимся?

– Да ты же сама хотела пожениться!

– Хотела, а теперь не знаю, стоит ли. Мы еще так молоды.

– Сомнения – это нормально. Развею их завтра. И завтра же официально попрошу твоей руки у Соломона. Целую тебя, моя девочка.

– А я тебя. Пока.

Вернув трубку на рычаг, Соломон вытер пот, обильно текший со лба на глаза. Глаза даже пощипывало. Пошел в ванну, умылся. Снова заварил чай.

Теперь пути назад нет! Нужно разыгрывать трагедию до конца. И играть в ней две роли.

На следующий день Филипп вновь позвонил, трубку взял Соломон.

– Привет.

– Здравствуйте, это кто?

– Филипп. Позови сестру, пожалуйста.

– Ее нет.

– А где она?

– У тебя надо спросить. Мне она сказала, что поехала жениха встречать.

– Не видел я ее на вокзале. Может, разминулись?

– Скорее всего.

– Слушай, как увидишь, скажи, чтоб звякнула деду. Я у него остановился.

– Хорошо.

И бросил трубку.

Нервы были на пределе. Но Соломон не жалел о том, что спрятал тело Симоны. Она нужна была ему «живой».

Когда Филипп вечером заявился к Берковичам, Соломон встретил его во всеоружии.

– Тут для тебя письмо, – сказал он и протянул Филиппу сложенный вчетверо лист.

Парень взял его, развернул.

«Я очень тебя люблю, но не знаю, благо мое чувство или наказание. Наши с тобой отношения прекрасны… Вроде бы. Но к чему они приведут? Все отношения меняются, развиваются или, наоборот, сходят на нет… А я хочу оставить их такими, как сейчас. И как это сделать? Возможно, поставить на паузу…».

Эти строки писала Симона. Но четыре года назад. И адресовала их брату. Они обменивались посланиями, когда не разговаривали. Вернее, когда сестра не разговаривала с братом. Он никогда ей молчаливых бойкотов не устраивал.

– Что это значит? – спросил Филипп, прочтя.

– Я не разворачивал письма, не знаю, что в нем.

– На, посмотри.

Соломон пробежал глазами по тексту.

– Так вот почему она ушла из дома с вещами, – протянул он.

– Как это, с вещами?

– С большой дорожной сумкой. Я думал, она пожить хочет у тебя несколько дней, вот и взяла нарядов. А если верить письму, Симона как раз, наоборот, собиралась бежать от тебя.

– Зачем? – Филипп, мягко говоря, был в замешательстве.

– Чтобы разобраться в себе как минимум.

Разговор на этом не закончился. Они еще часа полтора беседовали, пили принесенное Филиппом вино, вернее, Соломон, лишь делал вид, а вот гостю подливал постоянно. Захмелев, жених сестры признался, что у них недавно случилась ссора из-за его неверности, но была замята, ибо он любит только Симону. В доказательство этому Филипп сделал ей предложение.

– Видишь, не все гладко у вас, вот сестра и засомневалась, – увещевал Соломон. – Но ты не расстраивайся, она скоро одумается и позвонит тебе.

Так и случилось. «Симона» позвонила. Но сказала совсем не то, что надеялся услышать Филипп. Сообщила, что едет к бабушке в Омск, а на сколько, не знает, но жених, если любит, будет ее ждать.

Не стоит и говорить, что тот если и ждал, то недолго. Соломон звонил его деду несколько раз. И от лица сестры, и от своего. При последнем разговоре старик сказал, что Филипп начал встречаться с девушкой, и у них все серьезно. Вскоре он стал мелькать на телеэкране. Пел не рок, а дурацкие песенки про любовь-морковь. Да не один, а со своей «девушкой», а точнее, сорокапятилетней звездой советской эстрады.

Соседям Соломон сказал то же, что и Филиппу. Когда они спрашивали, почему сестры не видно, он отвечал: «Уехала в Омск к бабушке».

Так Симона осталась с ним! И Соломон проживал сразу две жизни, ее и свою. И ему это было не в тягость, ведь они с сестрой сиамские близнецы, а значит, единое целое…