Глава 1

«Бах»

Андрей был из тех оперов, которые не выписывались…

В их отделе он был такой один.

Большинство его коллег носили рыночные джинсы и свитера из демократичных сетевых магазинов, имели отечественные машины, или не имели никаких, питались в чебуречных. Андрей же одевался в бутиках, ездил на «Мерседесе» и перекусывал в ресторанах. Чтобы не думали, что он оборотень в погонах, Бах мог бы напялить на себя невзрачное барахлишко, пересесть на «Ладу-Приору» и таскать с собой бутерброды, поскольку даже под дулом пистолета он не согласился бы есть в забегаловках, но этого не делал. Хотя у каждого, с кем Андрею приходилось знакомиться, закрадывалась мысль о его продажности. Вот только Бах был ментом честным, поэтому не стыдился честно нажитого «богатства».

Деньги у него начали появляться еще в институте. Он учился в престижной юридической академии и зарабатывал тем, что строчил сокурсникам рефераты да давал платные консультации по телефону. По окончании вуза блестящий студент был взят стажером в крупную адвокатскую контору. Платили отлично, но Бах там не задержался. Наработав немного опыта, он открыл пусть маленькую, но зато свою юридическую консультацию. Первое время бабушкам советы давал за смешные деньги, потом клиент посолиднее потянулся. А когда Андрей умудрился заключить контракт на оказание услуг с одним из городских толстосумов, так хорошо дела пошли, что Бах снял большой офис и нанял помощников. В двадцать пять лет он был уже владельцем преуспевающей юридической фирмы, которая приносила доход, достаточный для того, чтобы Андрей мог чувствовать себя обеспеченным человеком.

Бах тогда был более чем доволен жизнью. Особенно его радовали перспективы: сотрудничество с ТЕМ САМЫМ толстосумом продолжалось, он рекомендовал толкового юриста людям своего круга, и Андрей мог стать самым успешным адвокатом в городе. Но этого не случилось…

Вернее, случилось не это.

Однажды Баха вызвал его САМЫЙ главный клиент. Подъехать требовалось срочно. И не в офис, а в загородный дом. Андрей, естественно, покатил, хоть и было уже около одиннадцати вечера.

У клиента появились серьезные проблемы. Ему вчинили несколько гражданских исков на огромные суммы, и с этим разбирался Бах, но хуже того – на толстосума наезжали серьезные бандиты. С этим Андрей помочь не мог и посоветовал обратиться в правоохранительные органы. Клиент так и сделал. Но его заявление попало к нечестному менту. В итоге клиента Баха похитили и держали в плену до тех пор, пока он не переписал все свои активы на доверенное лицо криминального авторитета. Захватили толстосума в его загородном доме. Как раз в тот вечер, когда к нему приехал Андрей. Там же и держали. В подвале. Четыре дня без еды и воды. А вместе с ним двух охранников, оказавшихся неспособными защитить своего работодателя, и юриста Баха.

Когда пленникам дали свободу, Андрей пытался найти управу на продажного мента, но это оказалось выше его сил. А клиента через два месяца убили. Расстреляли его машину, в которой кроме толстосума ехали те самые охранники, что были в заложниках вместе с боссом. Как в лихие девяностые, хотя были уже относительно спокойные нулевые…

После этого мир Андрея Баха не то чтобы перевернулся… Но пошатнулся сильно. То, что казалось важным и правильным, потеряло важность и правильность. Андрей стал думать, что занимается не тем и стремится не к тому. Добиться успеха, стать лучшим – это не та цель, к которой стоит идти. Зачем ему это? Чтоб заработать много денег? Засветиться, зазвездиться? И попасть под пулю? Его клиент был на вершине, а теперь под слоем земли лежит. А тот, кто должен был спасти его, продажный мент, жив-здоров, по-прежнему в органах служит, потому что хочет пенсию заработать, и хапает, хапает денежки…

Несколько месяцев Андрей терзался, пока не принял решение пойти работать в полицию.

Деньги, что он сумел заработать, удачно вложил. Благодаря чему мог себе позволить достойно жить, не перебиваясь от зарплаты до зарплаты.

– Андрюха, а ты каким топливом свой «мерс» заправляешь? – услышал Бах вопрос коллеги, которого после дежурства подвозил до метро. Оно как раз должно было открыться.

– Девяносто пятым. А что?

– Да думаю машину брать, хочу как у тебя… – Он ласково провел рукой по приборной панели. – Но на бензе разоришься.

– Выходит, покупка тачки за полтора ляма тебя не разорит?

– Ну, я ж не новую возьму.

– Это не новая столько стоит.

– То есть если ты будешь свою продавать, то запросишь полтора ляма за нее?

– Я не буду ее продавать. Тачка меня устраивает.

– Ну, рано или поздно тебе захочется новую.

– Это будет поздно, и тогда этот «мерс» упадет в цене тысяч до семисот. Как только соберусь менять его, первым делом тебе сообщу.

– Семьсот дорого, мне за четыреста штук предлагают.

– «Мерседес»? – уточнил Андрей.

– Ну.

– И сколько ему лет? Тридцать?

– Где-то так.

– То есть ты собрался ездить на машине, которая старше тебя, – хмыкнул Бах.

– Так это тачка, а не баба, – хохотнул тот. – Хотя и тетеньки в возрасте тоже весьма неплохи… кхм… в эксплуатации. И не так капризны, как молоденькие. Их не нужно напаивать мохито в клубе и дарить цветочки, перед тем как уложить, дернули пивка в парке и погнали…

– Тогда и в тачку девяносто второй лей. Нечего старушку баловать.

– А на восемьдесят шестом не поездит?

– Слушай, купи себе «Москвич-412». У моего деда был такой, на соляре гонял.

– Не, я «мерс» хочу.

– Ты родом не с Кавказа?

– Нет, местный. А что?

– Да я просто бывал в Ереване и Тбилиси, там все на «Мерседесах» и «БМВ». Пусть тачка старая, убитая, зато немка и с блатными номерами.

– Молодцы ребята.

За этим разговором они доехали до станции метро. Андрей притормозил.

– Ты куда сейчас? – спросил у него коллега.

– К Берковичам.

– Не нравятся они тебе, да?

– Я нахожу их подозрительными.

– Это я и имею в виду. Но мне уборщица «Млечного Пути» не нравится больше.

– А Соль?

– Толстосумы своими руками не убивают.

– Вот тут ты ошибаешься. Был у меня клиент из местных олигархов, так вот он лично пристрелил садовника и горничную.

– За что? Только не говори, что за плохо подстриженные кусты и пыль на мебели.

– За измену.

– Он спал с горничной, а она с садовником?

– Наоборот.

– В смысле?

– Он спал с садовником, а тот с горничной.

– Застукал их и психанул?

– Нет, состояния аффекта не было. Он убил их через два дня после того, как застукал.

– Почему я не слышал об этом случае?

– Потому что за него сейчас охранник сидит. Взял вину на себя.

– Ради какой же суммы он пошел на это?

– Самое главное, не такой уж и большой. Несколько миллионов, но рублей. У него ребенок умирал от лейкемии. Нужны были деньги на лечение.

Коллега сокрушенно покачал головой. Затем простился с Бахом и вышел из машины.

Андрей тут же тронул свой «мерс» с места.

До дома Берковичей езды было от силы десять минут. Но за это время можно успеть подумать. Да вот только… котелок не варил!

Поэтому Андрей решил дать мозгу немного отдыха и врубил «Рамштайн». Под «Ду хаст» доехал до нужного дома. Выйдя из машины, окинул ее взглядом. Грязная. Но в мойку он ее загонит через пару-тройку деньков, когда жара начнется. Он, как многие автомобилисты, верил в примету «помыл машину – к дождю», и когда градусник показывает сорок, дождь как нельзя кстати.

Дойдя до подъездной двери, Андрей набрал нужные цифры. Раздалось пиликанье. Бах не был уверен, что ему откроют. Сам он, когда слышал сигнал домофона в неурочный час, игнорировал его. Но из динамика донеслось «Да» буквально через пять секунд.

– Соломон Борисович? – решил уточнить Андрей. Хотя по голосу было ясно, он разговаривает с мужчиной.

– Он самый.

– Уголовный розыск. Старший уполномоченный Бах. Могу я подняться к вам?

– А в чем дело?

– В «Млечном Пути» произошло убийство, я хотел бы с вами побеседовать на эту тему.

– Со мной? Не с Симоной?

– С вами, – твердо проговорил Бах.

– Насчет сестры?

Не знает, что и сегодня произошло убийство, или делает вид?

– Откройте, пожалуйста.

Замок тут же щелкнул. Бах открыл дверь и вошел в подъезд.

Соломон Борисович Беркович встречал его на пороге. Одет в спортивные штаны и мятую футболку, волосы растрепаны, но вид не заспанный. Как будто ждал, что к нему явятся. Но хотел показать, что… не ждал!

– Здравствуйте, – поприветствовал его Бах.

– Доброе утро, – откликнулся мужчина. – Проходите.

Андрей зашел в уже знакомую квартиру. Отметил, что сегодня здесь не витает аромат духов.

– Симоны Борисовны нет? – поинтересовался Бах.

– Она уехала.

– Куда?

– В Крым.

– Я взял с нее подписку о невыезде.

– Она говорила мне. А вот о том, что собирается на юг, нет. Узнал от соседки. Она видела Симону утром минувшего дня. Сестра была с чемоданом. Сообщила, что отправляется на вокзал.

– Не звонила она вам?

– Нет. У нее выключен телефон, я набирал несколько раз.

– Она и раньше так себя вела?

– Да. Симона – мисс внезапность. Вот только раньше она подписок о невыезде не давала, и я не думал, что она упорхнет, как обычно, без предупреждения.

– Где мы можем поговорить?

– Кофе хотите?

– Очень.

– Тогда в кухне.

Беркович жестом пригласил гостя проследовать за ним. Андрей так и сделал.

– Присаживайтесь, – хозяин указал на высокий стул, стоящий возле барной стойки.

Бах опустился на него, осмотрелся.

В этой кухне не было хозяйки давно, отметил он. Здесь пьют чай, кофе, кефир, максимум перекусывают, но не готовят первое, второе и компот, и не поедают все это. Кухня Баха выглядела примерно так же. На плите чайник и одна маленькая сковородка. На ней Андрей жарил яйца себе на завтрак или гренки. На «глобальное» не замахивался. Суп, плов, жаркое не готовил. Не то чтобы не умел, не хотел. Вдохновения не было, да и времени.

– Этой ночью вы были в караоке-клубе «Млечный Путь»? – спросил Андрей у Берковича, который взялся за чайник.

– Да, – коротко ответил он.

– Почему ушли раньше своих друзей?

– Не любитель я походов по злачным местам. Тихие ресторанчики люблю, но клубы не для меня: слишком шумно, многолюдно, суетно.

– Что же заставило вас посетить одно из злачных, как вы выразились, мест?

– Клиент позвал, и я решил не отказывать. Сотрудничество обещает быть успешным.

– Александр Соль ваш клиент?

– Он самый.

– Давно вы знакомы?

– Как оказалось, да. – Беркович достал из навесного ящика банку с растворимым кофе, коробку сахара. – Вам сколько кусочков? – спросил у Андрея, открыв коробку.

– Два.

Соломон Борисович рассыпал по чашкам кофе, положил рафинад, налил кипятка.

– В детстве я увлекался фотографией, – продолжил он. – Ходил в кружок при Дворце культуры. Его руководителем был замечательный человек Иван Михайлович Соль.

– Отец Александра?

– Да. Но я не знал об этом, когда знакомился с ним. Фамилия, конечно, редкая, но я думал, он просто родственник Ивана Михайловича. Я помню его сына, когда тот был маленьким. Он постоянно крутился возле отца… Так вот он был полным и белобрысым. А Александр стройный шатен.

– Когда же выяснили, что знакомы с детства?

– Сегодня ночью, когда сидели в «Млечном Пути». Клуб располагается в том здании, где был Дворец культуры, в котором я занимался в фотостудии. И когда зашел разговор об этом, мы выяснили, что давно друг друга знаем. Причем у Александра даже фото наши с сестрой есть – он сохранил все те, что его отец когда-то печатал. А еще другой снимок, где мы с отцом. В нашем архиве нет такого. Обязательно сделаю копию.

– Значит, вы и Дору Эленберг знали?

– Покойную хозяйку клуба? Нет, не знал.

– Но она в том же Дворце культуры вела кружок рисования. И, судя по всему, как раз в те годы, когда вы занимались фотографией.

– Серьезно? Как тесен мир. Но я не помню госпожу Эленберг. Во Дворце культуры было много кружков, и я в лицо знал не всех руководителей.

– А ваша сестра разве не ходила на рисование? – наугад выстрелил Бах. Барышни, подобные Симоне, обычно увлекаются живописью с малых лет.

Соломон как будто смутился.

– Недолго, ее больше танцы увлекали, – буркнул он и уткнулся в свою чашку.

Бах тоже сделал глоток кофе. Растворимый он не любил. Но сейчас рад был и такому.

Странные все же эти Берковичи. Надо покопаться в их прошлом.

– Соломон Борисович, а где вы прошлой ночью были? – спросил Андрей, делая вид, что увлечен помешиванием кофе. На самом же деле он боковым зрением следил за Берковичем. – Когда я привез Симону домой, вы отсутствовали…

Услышав вопрос, хозяин напрягся. Но ответил быстро:

– Я был с женщиной.

– Она сможет подтвердить это?

– Нет.

– Почему же?

– Я не знаю ее имени и адреса.

– Как так?

– Познакомился на улице. Угостил…

– В каком ресторане?

– На лавочке в сквере, – усмехнулся Беркович. – Потом мы пошли к ней. Но я не смогу найти не только квартиру, но и дом. Я в незнакомых районах плохо ориентируюсь.

– Я вам не верю, Соломон Борисович. Не стали бы вы снимать какую-то моромойку и переться к ней на хату. И бухать на лавочке не стали бы.

– Да я не пью вообще. А дама желала шампанского. Я купил. Что касается остального… – Соломон отставил чашку и посмотрел Баху в глаза. – Я как раз из тех, кто снимает моромоек. Они меня возбуждают. Это не преступление, верно? Возможно, извращение, но и это я бы оспорил.

– Не боитесь нарваться?

– В этом и заключается кайф.

Вообще-то, история могла быть правдивой. У Андрея был знакомый толстосум, который девочек снимал исключительно на трассе. Вульгарных, пьяных, потасканных. Выбирал постарше и пострашнее. Специально выезжал на федеральное шоссе, чтоб увезти пару цыпочек в свой шикарный загородный дом и оторваться с ними по полной. За этим отрывом его однажды застукала супруга, потрясающей красоты женщина с двумя высшими образованиями. Подала на развод. Бах отстаивал права неверного мужа в суде. И делал это так успешно, что на полученный гонорар смог купить «Мерседес». Тот самый, на котором до сих пор ездил.

Толстосум вскоре женился второй раз. На юной и прекрасной девушке, выпускнице МГИМО. Поменял супругу, но не пристрастия. Все так же снимал «плечевых», только возил их уже на «конспиративную» квартиру.

И все же Берковичу Андрей не верил. Но нажимать не стал. Мужик он ушлый, почувствует опасность, тут же вызовет адвоката, а Андрею нечего предъявить, кроме своего предчувствия.

– Давайте вернемся к минувшему вечеру, – заговорил он, сменив тон на более мягкий. До этого говорил резко, в голосе сам улавливал давление. – Во сколько вы ушли из клуба?

– Полуночи еще не было. А что там случилось, вы можете мне объяснить?

– Убийство.

– Да вы что? Очередное? Ужас какой. И кто жертва?

– Одна из официанток. Казашка, вы, возможно, помните ее.

– Айгюль, – кивнул Беркович. – Она подменяла нашего официанта Рената. А потом они оба куда-то пропали. Я хотел выпить кофе на дорожку, но не мог дождаться, когда к нам кто-то подойдет, и ушел домой.

– И сколько они отсутствовали?

– Минут пятнадцать. Потом вернулся Ренат, но я уже покидал зал.

– За это время кто-то из ваших спутников выходил?

– Да. Александр. Ему нужно было сделать какой-то срочный звонок.

– Могу я вас попросить кое о чем?

– Да, конечно.

– Позвоните сестре.

– Сейчас.

Беркович посмотрел по сторонам.

– Ваш телефон в прихожей, – подсказал Андрей. Он видел смартфон на угловом шкафчике.

Соломон Борисович кивком поблагодарил Баха и пошел за мобильным. Вернувшись в кухню, он набрал номер сестры.

– Вне зоны действия, – сказал Беркович, но Андрей и сам слышал слова, донесшиеся из динамика.

– Как только Симона включит телефон и вы до нее дозвонитесь, пожалуйста, передайте ей, что она нарушила закон, покинув область. Человек, которому нечего бояться, не бежит так поспешно из города.

– А она боится!

– Полиции?

– Нет, чувств. Я так понял, у нее какой-то роман завязался серьезный. И кавалер позвал Симону замуж…

– Прекрасно. И?

– Мы с ней похожи, оба боимся серьезных отношений. Только я их и не допускаю. У меня не бывает романов, только секс с… как вы выразились… моромойками. А Симона – девушка. Она дает чувствам волю, а потом понимает, что зря это сделала, и бежит. Сестра чуть не вышла замуж в двадцать один год. Уже и дата свадьбы была определена. Но Симона сбежала. Собралась за пару часов и уехала в Омск, где жила наша покойная бабушка – ее семью сослали туда после революции. Простилась и со мной, и со своим женихом по телефону.

– Ее постоянное место жительства Омск?

– Нет. Симона кочует по России. Живет в разных городах. Но неизменно возвращается в родной. У нее своя комната в этой квартире и, что важнее, гардеробная.

– На что путешествует и существует?

– Наследство нам неплохое осталось. Я себе ничего не взял. Все Симоне.

– Повезло ей с братом.

– Мне с сестрой еще больше. Симона удивительная женщина. И очень добрая, так что подозревать ее в убийстве… – Соломон всплеснул руками. – Это просто нелепо, понимаете?

– А вас?

– Что меня?

– Не нелепо подозревать? Вы не такой добрый, как сестра?

– Да я знать не знал этих женщин. За что мне убивать их? – Он с раздражением убрал назад волосы. Они были густыми, волнистыми, без седины, но расти начинали высоко, и длинная челка, спадающая на лоб, смотрелась как-то жалко. Андрей на месте Берковича постригся бы коротко. Он же не Филипп Киркоров, чтобы начесы на голове носить. Не король поп-музыки, а директор серьезной компании. – Хотите наводку дам? – выпалил вдруг Соломон.

– Дайте, – не стал отказываться Бах.

– Госпожу Эленберг убила уборщица заведения.

– Зачем ей это?

– Она дочь покойной. А значит, наследница.

– С чего вы взяли это?

– Не я, сестра. Я-то Дору не видел. Да и уборщицу мельком. Но Симона сказала, что сразу отметила их сходство. Якобы девушка, кажется, Фаина…

– Совершенно верно. Ее именно так зовут.

– Так вот Фаина – копия Доры. А у той был ребенок. Девочка.

– А уж это ваша сестра откуда узнала?

– Она общалась с Эленберг. Той нравилось, как моя сестра поет, она повелела пускать ее бесплатно, пару раз женщины вместе посидели за бутылочкой. И Дора рассказала Симоне свою грустную историю: она забеременела вне брака, родила дочь, но та была очень больна, что-то с почками… Девочка не выжила, скончалась на третий день… Якобы. А на самом деле могло все что угодно произойти.

– Да, детей и из роддомов похищают. Только зачем кому-то хворое чадо?

Беркович пожал плечами.

– У Симоны глаз – рентген. Все подмечает. Я не утверждаю, что это неоспоримый факт. Но все сходится. Примерный возраст, внешнее сходство…

– Тогда почему сама Дора не обратила внимание на эти совпадения?

– А мы не знаем, сделала она это или нет.

– Спасибо за наводку. И за кофе. Пойду я.

Беркович выдохнул с явным облегчением. И бросился провожать старшего оперуполномоченного Баха.

Когда мужчины распрощались и Андрей покинул квартиру, то первым делом достал телефон. Нужно набрать номер компьютерщика, поднять его с постели и заставить залезть в базы. Пусть узнает, что там за тайны рождения Фаины Сидоровой. И срочно, потому что Бах едет к ней домой и должен быть во всеоружии.

 

Глава 2

«Ля»

Просыпаться не хотела. Как знала, что, едва дрема перестанет укрывать дурманящим одеялом, придет осознание того, что Ляся вчера натворила.

Но этот момент наступил. Сон ушел. И Лариса поняла, что лежит в кровати с мужем. Оба голые. Он закинул ей на бедро свою длинную волосатую ногу, она сунула нос ему под мышку. Они никогда не обнимались тесно. Не спали в позе «ложки», к примеру. Но контакт всегда поддерживали. Когда кто-то из них далеко откатывался, то протягивал руку, чтобы нащупать тело партнера. Но после бурного секса они становились ближе друг к другу: Валера обнимал жену ногами, Лариса тянулась к мужу лицом…

Ей нравился его запах и мягкость кожи.

И тяжесть его конечностей не тяготила.

Но это было раньше. Сейчас же Ларисе все казалось неприятным. И она сначала отвернулась, затем освободилась от «захвата». Валера недовольно нахмурился и попытался восстановиться в комфортном положении. Ляся не дала ему такой возможности. Встала с кровати и начала искать, во чтобы одеться.

– Доброе утро, – услышала она сонный голос мужа.

– Привет, – бросила она, не оборачиваясь.

– Ты куда?

– Хочу кофе.

– Как сделаешь, возвращайся.

– Угу…

Ляся быстро покинула комнату. Дверь за собой плотно закрыла.

Оказавшись на кухне, взялась за приготовление кофе. Ей нужно было занять себя чем-то, чтобы не думать.

Сначала отойти. Свыкнуться с мыслью о том, что вчера…

Или уже сегодня?

Да, сегодня.

Свыкнуться с мыслью о том, что она занялась сексом с мужем, который стал для нее чужим.

Именно он, секс, невероятно страстный и результативный, заставил Лясю убедиться в том, что между ними все кончено. В постели с мужем она думала о другом мужчине. Да и Валера, как ей показалось, мыслями далеко уносился. Просто им обоим хотелось разрядки. И они достигли ее, потому что знали, как работают организмы друг друга. Это все равно что играть по нотам давно отрепетированную сонату. Все безупречно, но без вдохновения…

Ляся приготовила кофе. Но ей еще и есть хотелось, а холодильник никто не заполнял, зато разорял. Нашлось три яйца, полупустая банка сметаны, колбасная попка и упаковка крабовых палочек. Чеснок, лук тоже присутствовали. Это радовало, Ляся вспомнила, что в подвесном ящике лежит пачка итальянских макарон. Настоящих, привезенных мамой из Флоренции. Берегла для особого случая. Думала для каких-нибудь дорогих гостей приготовить пасту «карбонара». Но придется сварганить для себя нечто, отдаленно ее напоминающее. Вместо бекона – колбаса, сливки заменит сметана, а сыр вообще исключится из рецепта. Применение крабовым палочкам еще бы найти. Но Ляся вообще не понимала, как они оказались в холодильнике, – сей продукт она не любила. И даже настоящему крабовому мясу предпочитала креветочное.

Лариса поставила воду для спагетти, принялась за приготовление соуса, но вспомнила, что ее ждет кофе, и отставила сковороду. Однако на запах жареной колбасы и чеснока тут же явился Валера.

– Гутен морген, – бодро проговорил он и плюхнулся на стул. Целоваться по утрам у них и раньше было не принято. Будучи в особенно хорошем расположении духа, Валера похлопывал жену по попе. – Завтрак готовишь?

– Да, – коротко ответила она.

– И что у нас на завтрак? Пахнет обалденно.

– Макароны.

– Может, яишенку?

– Яиц мало.

– А мне кофе сделаешь?

– Видишь, я занята? Займись им сам.

Валера встал, подошел к подвесному ящику, в котором сушились чашки, взял одну и стал озираться в поисках кофе. Когда один в квартире оставался, все находил, а как жена дома, так сразу оказывался беспомощным. Все ему найди, подай…

Ляся схватила банку с кофе, которая прямо перед носом Валеры находилась, и с раздражением сунула ему в руку.

– А чего это мы не в настроении? – прищурился он.

– Не выспалась, – буркнула Ляся.

– Так кто тебе не давал нежится в кроватке? – Тон стал игривым. – Могли бы пообниматься, заняться сексом, потом снова уснуть… – Валера обнял жену за талию. – Может, ну их, макароны? Вернемся в спальню?

Лариса покачала головой.

– Я хочу есть.

– Тогда после завтрака?

– Валер, давай сделаем вид, что ночью ничего не было? – умоляюще проговорила она.

– То есть… – Рука мужа, что обвивала ее талию, обмякла. – То есть то, что ночью было, ничего не значило для тебя?

– Это был просто секс. Прощальный, если хочешь.

Он отошел от Ларисы. Прищурившись, посмотрел на нее…

Ох уж этот его фирменный взгляд из-под полуприкрытых век! В нем столько всего: и недоверие, и насмешка, и пренебрежение. Одним взглядом Валера мог унизить человека, заставить его нервничать, сомневаться в себе. Валере это было под силу и раньше, но теперь, после многолетней службы в органах, да еще в отделе внутренних расследований, так отточил свое мастерство, если так можно было назвать эту способность, что даже привычная к мужниному фирменному взгляду Лариса смутилась. И не смогла скрыть этого. Увы…

Схватив яйца, она стала разбивать их, забыв, что в соус для «карбонары» идут только желтки. Хотя, с другой стороны, какая, к черту, разница, если в ее пасте вместо бекона колбаса, а сыр вовсе отсутствует?

– А ты, оказывается, дура, – услышала Ляся голос мужа. Решил добить. Валере мало того, что он ранил ее взглядом.

Он ждал от супруги какой-то реакции, но она как будто не услышала его реплики.

– Ты уже разменяла четвертый десяток, – продолжил муж. – Ты еще хороша, но возрастные изменения уже заметны. Ты много работаешь и мало куда ходишь. Когда мы разменяем квартиру, тебе придется взять ипотеку, чтоб купить себе жилье.

– Тебе тоже, – не выдержала Лариса. – Но сначала найти работу. Так что я даже в лучшем положении, чем ты.

– Да брось, Лара. Я мужик. Я пристроюсь. И пару себе найду легко. Даже мой диагноз может стать плюсом, а не минусом. Найду себе женщину с ребенком. Буду воспитывать его как своего. Это лучше, чем брать в детском доме… – Взгляд его изменился. Стал просто жестким. – А вот ты, пока отойдешь от развода, даже в нашем случае это стресс, пока ипотеку выплатишь, пока оглядишься, присмотришься к кому-то. Тебе уже тридцать пять. Это при хорошем раскладе. И кого ты себе найдешь в этом возрасте?

– Знаешь, а ты прав. Дура я. Но не потому, что твое предложение по воссоединению отклонила. Дура, что не развелась сразу, как ты себе другую завел. Могла бы уже быть за другим замужем. И к тридцати пяти годам иметь пару ребятишек.

Выпалив это, Лариса поспешно скрылась в ванной. Ей уже не хотелось есть, а тем более готовить. Только пойти на улицу, воздухом подышать. Наскоро умывшись и причесавшись, она покинула ванную. Валера на кухне пил кофе. Ляся прошмыгнула мимо нее, оделась. Джинсы, футболка, спортивная кофта на всякий случай – погода пасмурная была – в карман сунула телефон. В прихожей натянула кроссовки и выскочила за дверь.

О том, что не взяла ни денег, ни банковской карточки, она вспомнила, когда оказалась на улице. Возвращаться не стала. Решила пройтись пока, а потом определиться, что делать. Всегда можно взять такси, доехать до мамы и занять у нее денег.

В кармане зазвонил телефон…

Валера?

Хочет ДОВЫЯСНЯТЬ отношения?

Еще не все обидное сказал?

Ляся с опаской достала сотовый, глянула на экран.

Беркович.

Это заставило Ларису облегченно выдохнуть, хотя раньше, когда босс звонил в воскресенье, у нее резко портилось настроение. Значит, припрягут. Заставят трудиться в выходной. Кому такое понравится?

– Здравствуйте, Соломон Борисович, – поприветствовала она босса.

– Доброе утро. Я снова беспокою вас…

– Ничего страшного.

– Звонил наш новый клиент Александр Соль. Он завтра уезжает из города по делам и хотел сегодня встретиться с кем-то из нас, желательно у него дома, чтобы утрясти некоторые вопросы. Но я не могу подъехать ни к нему, ни в офис. А вы, Лариса?

– Могу. В принципе…

– Он пришлет машину.

– Тогда точно могу.

– У вас есть его номер?

– Нет.

– Я скину сейчас. Позвоните ему, хорошо? Все, я больше не могу говорить. Ждите эсэмэс, до свидания. И, Лара, завтра можете не выходить на работу…

После этого Беркович отключился.

Лариса тут же развернулась и кинулась обратно к дому. Волосы не мыты уже третий день. Лицо не накрашено. Одета черт знает как. Нужно срочно приводить себя в порядок.

«Даже если бы клиентом был не Александр, а кто-то другой, – размышляла она, – все равно являться в таком виде некрасиво…».

Снова ожил телефон. Но сигнал раздался не короткий – длинный. Значит, не сообщение, звонок. И от кого, неизвестно. Ляся поднесла мобильный к уху, бросила:

– Слушаю.

– Здравствуйте, Лариса.

Голос она не узнала. Но поняла, это Саша Соль! А кто еще?

– Мне дал ваш номер Соломон Беркович.

– Здрасьте, – пролепетала она.

– Мы можем сегодня встретиться, чтобы…

– Да.

А могла бы дослушать! Но нет, Лариса так разволновалась, что себя почти не контролировала.

– Только я хотел бы встретиться у себя дома. Недомогаю. Ехать сил нет. Вы не против побыть моей гостьей?

– Нет, но…

– Я уже отправил за вами машину.

– Как уже? – всполошилась Ляся.

– Вы не дома? Тогда скажите, куда водителю подъехать?

– Нет, я дома, но только проснулась и пока не готова…

– Что, муж до утра спать не давал?

Это прозвучало так по-детски, с какой-то мальчишеской обидой и сожалением, что Лариса рассмеялась. Но про себя. Она НРАВИТСЯ ему! Он ревнует. Хоть и старается, но не может этого скрыть…

– Я хотела объяснить вам, какие у меня отношения с почти бывшим супругом, но вы мне не дали этой возможности.

– Мне это неинтересно, – быстро сменил тон Соль. – Я хочу обсудить с вами рабочие моменты и только. Так через сколько вы будете готовы?

– Через полтора часа.

– Машина будет у вашего дома где-то через час. «БМВ Х6» черного цвета. Номер «625». Как соберетесь, выходите.

На том разговор был закончен, к тому моменту Ляся как раз подошла к подъездной дери. Открыв ее, бегом бросилась вверх по лестнице. Надо торопиться. Сегодня она предстанет перед Александром во всей красе!

 

Глава 3

«Ре»

Он сидел на подоконнике и смотрел на город с высоты шестнадцатого этажа.

Пейзаж был красивым. Окна выходили на озеро, по берегам которого росли березы. А вдали золотились купола собора. Храм находился километрах в четырех от дома Рената, но с его предпоследнего этажа отлично просматривался.

Погода сегодня испортилась, хотя синоптики грозили скорым потеплением, солнце скрылось за тучами, но маковки собора все равно сверкали. Ренат в бога не верил. По церквям не ходил, но любовался ими как архитектурными творениями.

Раздался щелчок – это выключился электрический чайник. Ренат сполз с подоконника и направился к кухонному уголку. Его квартира была современного проекта. Батя не поскупился, покупая сыну хату. Взял в элитной новостройке. Кухня-столовая тридцать квадратов. Отец с матерью когда-то даже о квартире таких площадей мечтать не могли. Ютились в комнатке в общежитии, а когда Ренат на свет появился, им дали крохотную «хрущевку». И это еще хорошо, что тогда их давали. Хоть кому-то. В их семье счастливицей оказалась мама, работающая на режимном заводе. Ее туда устроили родители сразу после школы, тут же поставили на очередь на получение жилья. И вуаля, молодая семья въехала в отдельную квартиру, пусть старенькую, маленькую, вонючую и населенную тараканами. Мама рассказывала, что насекомые были такими живучими, что сжирали мелок «Машенька» вместо шоколадного батончика.

С тех пор прошло двадцать четыре года…

И теперь у отца ванная больше, чем та нора, в которую он въехал с семьей. А у Рената кухня-столовая.

Он заварил себе чай. Бросил в кружку кубик сахара – сладкое он не любил, но и пресное не жаловал.

С кружкой в руках Ренат обошел квартиру. Кроме столовой имелись еще две комнаты: спальня и гостиная. Он обитал в последней. Там же и спал. А иной раз и в столовой на диване. Просто падал на него в одежде, укрывался пледом и тут же отключался. То есть Ренату, в принципе, для жизни достаточно тридцати квадратов. Такой площадью строят сейчас однушки в так называемых социальных домах. Та же хрущевка, только современная. Считай, путинка. Хотя нет, не считай… «Путинка» – это водка. В общем, есть вполне приличные, пусть и небольшие квартиры. Не вонючие, без тараканов, с удобной планировкой. И Ренат, похоже, скоро переедет в одну из таких. Потому что надежд на то, что трудные времена в скором времени пройдут, не осталось.

В один день практически он их лишился… надежд своих.

И отец, можно сказать, от него открестился. И еврейское золото потеряно!

…Когда Ренат устраивался в «Млечный Путь», то не знал историю семьи Эленберг. Ему мама поведала. Завод, на котором она в молодости трудилась, был построен еще до революции. Там имелся уголок краеведения, который она курировала. Поэтому мама была отлично знакома с историей не только своего предприятия, но и города. Завод был построен прадедом Доры Эдуардовны Марком Эленбергом. Когда-то на нем делали обычное стекло, а в Первую мировую войну стали выпускать «особенное» – для истребителей. Но речь не об этом, перебивала мама саму себя. Марк стал первым миллионером в семье Эленберг. Он рос если не в бедности, то в скудности, и очень боялся нищеты. Имея несколько заводов, Марк все равно не был уверен в своем будущем, поэтому покупал золото. На черный день. В общем-то, он был прав. Лишиться всего, как показала история, он мог, родись попозже лет на пятьдесят. Но Марк умер до революции. Все его капиталы унаследовал сын Аарон. И когда большевики, пришедшие к власти, экспроприировали собственность «проклятых капиталистов», он лишился всех заводов, а также всего остального. Осталось у него только золото. Но увы… Не смог он им воспользоваться. Пал от рук пьяных красноармейцев, ввалившихся в дом Эленбергов с целью грабежа. Они были наслышаны о несметных богатствах Марка и взялись искать их. Но не отыскали. Не удалось это сделать и сыну Аарона Эдуарду. По крайней мере, в городе ходили такие слухи. Якобы Марк так боялся, что родственники угробят его раньше времени из-за сокровищ, что так и унес секрет их местонахождения в могилу.

– Так что еврейское золото до сих пор где-то лежит, – закончила свой рассказ мама. – Возможно, в том доме, где сейчас располагается клуб «Млечный Путь».

– Нет, вряд ли. Здание перестраивали несколько раз. На клад кто-то бы точно наткнулся.

– Марк строил особняк «под себя». И коль он так боялся за сохранность своих сбережений, то наверняка продумал, где лучше спрятать золото. Почти все богатые люди того времени имели в своих домах тайники. Да что там… и сейчас у некоторых есть такие!

Это мама намекнула на отцовскую секретную комнату за раздвигающимися шкафами. Нажмешь на одну из книг, механизм срабатывает, и ты попадаешь в небольшое помещение, размером метр на метр. Батя хранил там оружие. И все бы ничего, но все оружие было приобретено легально, на каждый ствол имелось разрешение. Так что смысла прятать арсенал не имелось никакого. Но, как вздыхала мама, мальчишки есть мальчишки, и не важно, сколько им лет – пять или пятьдесят.

– Ты, правда, думаешь, что еврейское золото существует? – спросил Ренат у матери.

– Я допускаю это. И в советское время его точно никто не обнаружил. Тогда все были законопослушными и сдали бы клад государству, а об этом тут же написали бы в газетах.

– Так Дора не зря, выходит, приобрела особняк, построенный прадедом. Хочет золотишко найти… Или уже… На что она купила особняк? Он стоит дорого.

– Сынок, она бы себе штук пять островов купила где-нибудь на Карибах, если бы нашла тайник.

И Ренат сразу унесся мечтами на те острова, которые смог бы купить, если б нашел еврейское золото. Нет, пяти не надо. Одного будет вполне достаточно. И выбрал бы он не Карибы. Ренату хотелось иметь островок на Адриатике. Старушка-Европа всегда привлекала его больше.

В тот день у Рената появилась цель. Он решил отыскать золото Эленбергов.

 

Глава 4

«Фа»

Мать не спала, только притворялась…

Фаина ходила мимо нее, прибиралась. В комнате особо бардака не было, но девушка хотела чем-то себя занять, чтобы отвлечься. Стерев пыль и пройдясь влажной тряпкой по полу, Фая распахнула окно, чтобы проветрить помещение. Теперь, когда мать стала двигаться и соображать, ее можно сажать на горшок. И на памперсах экономия, и воздух в квартире посвежее станет. Зная, что та не спит, Фая подошла к кровати и тронула женщину за плечо.

Веки матери задрожали.

– В туалет хочешь? – спросила Фая.

– Да, – ответила она. Короткие слова ей давались легко. «Да» прозвучало чисто.

Фая подняла мать и понесла в туалет. Усадив на унитаз, услышала звонок домофона. Открывать, естественно, не стала. Мало ли кто шляется! Побирушки, проповедники, продавцы какой-то дряни…

Звонок повторился. Фая продолжала усаживать мать, как будто ничего не происходило. Та вообще не дернулась, услышав сигнал. Она всегда игнорировала звонок. И дверь открывала в крайних случаях. Фая, выдрессированная ею, делала так же. Если пожар, будет запах дыма, бандитский налет – послышатся крики, протечка, они увидят влагу на полу или потолке…

Домофон стих. Но буквально через минуту начал орать дверной звонок. Фаина поняла, что нужно идти открывать, иначе не видать им спокойствия.

Даже не посмотрев в глазок, она распахнула дверь.

– Доброе утро, Фаина, – поздоровался старший уполномоченный Бах. Именно его, беловолосого, но гладколицего даже после бессонной ночи, она увидела на пороге своей квартиры.

– Здравствуйте.

– Могу я с вами поговорить?

– А если я откажусь?

– Я буду настаивать.

– Зачем тогда употреблять слово «могу» в вопросительной интонации, – проворчала Фая. – Заходите. Только предупреждаю, я живу с инвалидом, и сейчас он сидит на горшке.

– Вы о маме, да?

– О матери, – вроде подтвердила Фая, но в то же время и поправила опера.

– Я подожду, когда вы закончите свои дела.

– Хорошо, заходите.

Она посторонилась. Бах вошел, осмотрелся. Внимание его тут же привлекли запоры на двери. На старой, деревянной двери, обитой дерматином.

– Боитесь воров?

– Не любим гостей, – мрачно усмехнулась Фая. – Вы в кухне посидите пока. – Она указала направление. – Я скоро…

– Кто там? – заорала из туалета мать.

– По делу пришли.

– Не пускать… – И загрохотало что-то. Наверное, мать попыталась встать с унитаза и свалила мусорное ведро – оно эмалированное. Намеревалась выбраться в прихожую, схватить незваного гостя за шкирку и вытолкнуть за дверь, как когда-то дочкиного приятеля Сережку?

Бах вопросительно глянул на Фаю. Помочь, нет? Она качнула головой и жестом указала на кухонную дверь. Опер пожал плечами и удалился.

Когда Фаина зашла в туалет, то увидела мать сидящей на полу. Не упала с унитаза, но сползла, испачкав ободок фекалиями. Кто-то на месте Фаи брезгливо поморщился бы при виде этого, но она за год привыкла убирать за матерью, поэтому без гримас подняла женщину с пола и усадила на край ванны, чтоб обмыть.

Но мать вырывалась.

– Кто там? – шипела она.

– Полиция, – рявкнула Фая.

– Что ей от нас надо?

– Я потом расскажу тебе.

– А точно из полиции? Ты видела удостоверение?

– Да.

– Оно может быть поддельным. Запиши имя, фамилию, звание, позвони в отделение и убедись, что тебя не обманули.

«Если какие-то клетки материного мозга и умерли, то точно не те, что отвечают за подозрительность на грани паранойи», – подумала Фая.

Приведя мать в порядок, она понесла ее в комнату.

– Подождите, – услышала она голос Баха. – Давайте помогу.

И, не слушая возражений, взял с ее рук женщину. Фая думала, мать сейчас начнет брыкаться, но она лежала смирно и с любопытством рассматривала опера.

– Ты чего седой такой? – спросила она.

Бах обернулся на Фаю, прошептал:

– Что она спросила?

– Почему седой.

– Гены. Мои отец с дедом рано поседели. А у меня еще и работа нервная.

– Не мент ты, – убежденно проговорила мать.

– Не мент? – уточнил Бах. – Ну да, полицейский.

Он внес женщину в комнату и уложил на кровать. Фая шла следом.

– Не-а, – не сдавалась мать. – Ты мошенник.

– Ваша дочь знает, что я старший уполномоченный уголовного розыска. Я веду дело, по которому она проходит свидетелем.

– Какое дело?

– Я же сказала тебе, все объясню позже, – прикрикнула на мать Фая. Ей бы идти унитаз мыть, а она стоит тут, контролирует ситуацию. Только сейчас до Фаины дошло, что мать может ляпнуть лишнего. И хорошо, если так скажет, что Бах не разберет ее слов, а если у него получится понять…

– Убита работодательница вашей дочки Дора Эдуардовна Эленберг.

Мать была так поражена, что если бы смогла, то подпрыгнула бы на кровати. Так же она просто дернулась.

– То есть она вам не говорила?

– Моя мать пришла в себя только позавчера. До этого она пребывала в состоянии овоща. Она даже не в курсе, где я работаю, кем…

– И у кого, – проскрипела мать.

Черт с ним, с грязным унитазом, надо уводить опера в кухню, а потом выпроваживать!

– Давайте дадим больному человеку отдохнуть, – выпалила Фая.

Но Бах будто не слышал.

– Вас Аленой Ивановной зовут, так? – обратился он к матери.

Та кивнула.

– А вы знали госпожу Эленберг?

На сей раз ответ был отрицательным.

– Алена Ивановна, я могу поговорить с вами? Вы в силах? Если нет, то скажите, и я приду в другой раз.

Мать пристально посмотрела на Фаину. Размышляла, как лучше поступить… Лучше для себя! Помучить Фаю, конечно, хотелось, но теперь, когда мать зависит от нее, это нужно делать осторожно или не делать вовсе.

– Я, Алена Ивановна, сегодня одну интересную вещь узнал. – Бах взял стул и уселся на него верхом. – Оказывается, вы с Дорой Эленберг в одном роддоме лежали. Обе произвели на свет девочек с разницей в один день.

– Я не помню ее, – довольно внятно проговорила мать.

– Странно. Ваши дочери родились хворыми, и находились в спецпомещении. Неужели вы там не встречались? Вам же разрешали навещать девочек…

– Не видела я там никого, кроме врачей и медсестер.

Бах нахмурился. Не сразу понял, что мать сказала.

– То есть вы одна навещали дочь? А мать другой девочки не появлялась?

– Так, да.

– Почему, интересно?

Фая хотела крикнуть – потому что она решила от меня отказаться! И зачем, в таком случае, навещать ребенка, который тебе не нужен? С глаз долой, из сердца вон.

– А для чего вам все это? – обратилась она к Баху. – Зачем вы ворошите прошлое?

– Я веду расследование, и в нем все важно: и настоящее, и будущее, а прошлое в особенности.

Мать протянула руку и тронула Баха за колено, привлекая его внимание к себе. Когда на нее посмотрели, женщина заговорила:

– Эта Дора, она после операции лежала, не вставая. Вспомнила я. Не знала я ее и не видела, но слышала о ней от медперсонала.

Пазл, который сложился в голове Фаи, начал рассыпаться. Не так она составила его… Не так! Мать снова обманула ее? Исказила действительность, когда рассказала, почему родительница, Дора Эленберг, отказалась от нее.

«Она была при смерти, – тут же сделала вывод Фая. – Думала, не оклемается, и написала отказ от ребенка!».

– Ваша дочка умерла, а ее выжила, так? – спросил Бах.

Фаина сначала подумала, что он перепутал, хотел сказать «ее дочка умерла, а ваша выжила», а потом поняла – Бах сказал то, что хотел…

– Да, – машинально ответила мать. – То есть наоборот.

– Вы уверены, Алена Ивановна?

– Я устала…

– А, может, все же ваша дочурка умерла? Но вы не готовы были с этим смириться и поменяли бирки на руках девочек? Грудники похожи друг на друга. Мать, естественно, свое чадо не перепутает с чужим, но другая роженица лежала в реанимации, а медсестры запомнить всех не могут…

– Мне плохо, – просипела мать и стала закатывать глаза.

Фая тут же подбежала к ней, оттеснив Баха. Она знала, мать притворяется, но подыграла ей, имея свой интерес.

– «Скорую» вызвать? – спросил опер.

– Не надо, я укол сделаю. Принесите, пожалуйста, лекарство. Оно в холодильнике на дверке.

Когда опер вышел в кухню, Фая склонилась над матерью и прошептала ей на ухо:

– Когда он уйдет, ты все мне расскажешь, иначе пеняй на себя!

Бах вернулся с шприцем в руке. Это были обычные витамины. Фая колола их матери периодически, как рекомендовал врач. Но полицейский должен думать, что в шприце лекарство, после которого Алена Ивановна почувствует себя лучше и погрузится в сон.

– Поверните ее, пожалуйста, – попросила Фая.

Бах сделал, как следовало, и она воткнула в худую ягодицу матери иглу. Ввела витамин, повернула женщину на спину, накрыла одеялом.

Тут же мать засопела. Уснула на самом деле или притворилась, Фая с точностью сказать не могла.

– В кухню? – спросил Бах шепотом.

Фаина кивнула, и они вышли из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. Мысль о грязном унитазе не давала покоя. Какашки, застывшие на белом фаянсе, хуже, чем бельмо на глазу.

– Я в туалет на минуточку, а вы проходите… Чай, кофе будете? Если да, чайник поставьте.

– Нет, благодарю.

– Тогда просто подождите. Мне там надо прибраться…

И скрылась за дверью.

Баха она не обманула. Вышла через пару минут. Убрала все быстро, но и не тщательно. Потом перемоет. Но сейчас ей нужно знать…

– Вы правда считаете, что моя мать подменила детей? – спросила Фаина, едва переступив порог кухни.

Он не ответил, но над вопросом задумался. После недолгой паузы заговорил:

– Фаина, вы девушка неглупая, я вижу. И вот давайте поразмышляем… Когда-то в одном роддоме на свет появились две больные девочки. Одна умерла, вторая выжила. Судя по документам, скончалась дочка гражданки Доры Эдуардовны Эленберг, а выкарабкалось чадо Алены Ивановны Сидоровой. Но спустя двадцать один год насильственной смертью погибает женщина, потерявшая дитя. Та самая Дора. А у нее работает ребенок, который выжил. То есть вы, Фаина. Да, это может быть совпадением. И не такие бывают, но…

– Но?

– Но все замечают, что эти две женщины, зрелая и юная, похожи. – Он взял Фаю за руку и усадил на табурет. – Как мать и дочь.

– Мы похожи? С Дорой?

– Говорят, да. Я не видел ее при жизни. – Бах подался вперед. – Вы знали, что мать вам не родная и вас родила на свет Дора Эленберг?

Фаина колебалась. Не знала, что ответить, чтобы ей поверили. Даже Михась Аверченко, которому ей экспромтом удалось немного задурить мозги, если бы располагал какими-то данными, не принял бы ее лепет за чистую монету, а уж опер со стажем…

– Фаина, вы устроились в «Млечный Путь» уборщицей, чтобы узнать свою настоящую мать! – решительно выдал Бах. – Это очевидно. Если надо будет, я найду этому доказательства. Пока времени на это не было. Но в ваших интересах поговорить со мной откровенно. Я ведь могу вас не только заподозрить в убийстве, но и задержать на двадцать четыре часа.

– Я никого не убивала. Поэтому задержания не боюсь.

– Вы не были в «обезьяннике».

Фаина рассмеялась, запрокинув голову. Знал бы он, через что ей пришлось пройти за столь короткую жизнь, не пугал бы такой малостью, как «обезьянник». Зря он с ней так. Не угрозами надо было… Лопухнулся старший опер. Не ту выбрал тактику.

– Сажайте, – все еще похохатывая, сказала она.

– То есть откровенного разговора у нас не получится?

– Вообще не понимаю, о чем вы. Я через биржу устроилась в «Млечный Путь». С прежней работы уходить собиралась, и схватилась за первое предложение.

– Получше не нашлось?

– Я студентка, мне удобно работать по скользящему графику.

– Уборщицей?

– Любой труд почетен.

Фая чувствовала себя так уверенно, как никогда раньше. Перестав бояться матери, по крайней мере ей самой казалось, что перестала, она как будто переродилась. Но осознала это только сейчас. Еще пару минут назад она робела перед старшим уполномоченным, а теперь ей даже хочется поиграть с ним. Пусть наденет на нее наручники и увезет в отделение. Все равно ему нечего ей предъявить. Она даже представила себя героиней фильма «Основой инстинкт» в исполнении Шэрон Стоун, и ей захотелось примерить на себя эту роль.

– Завтра извольте явиться на допрос к следователю, тут адрес отделения и телефон, – сухо проговорил Бах, кинув на стол бумажку, похожую на визитку. – К одиннадцати утра.

– А если не приду?

– Я сделаю вывод, что ошибся относительно вашего ума.

– Ничего, переживу.

– Это конечно… Только госпожа Эленберг завещания не оставила. Претендовать на ее активы могут все родственники вплоть до десятого колена. Но если вы ее дочь… – Он выжидательно посмотрел на Фаю. Но она сидела с непроницаемым лицом. – И если вы ее дочь, – повторил Бах, – то захотите сделать генетическую экспертизу, и тут я вам таких палок в колеса наставлю, если буду, как сейчас, вас подозревать…

– Идите уже, господин полицейский.

Он тяжело вздохнул. Но не раздраженно, а скорее, беспомощно. Типа, я хотел тебе помочь, что ж ты, дура, отказываешься?

Но Фаина должна была сначала все выяснить для себя, а уж потом, возможно, завтра в одиннадцать, разговаривать на тему своего рождения.

– До свидания, – попрощалась она с Бахом, проводив его до двери.

– Да, увидеться нам еще придется, – ответил он, уходя.

Закрыв дверь за полицейским, Фая поспешила в комнату, где лежала мать. Настало время откровений…

 

Глава 5

«Ми»

Михась любил притворяться деревом. Эдаким мощным, ничего не понимающим баобабом. Но он соображал получше многих.

Например, сразу понял, кто убил Айгюль. Но оставил это знание при себе. Зачем полицейским работу облегчать? Пусть сами шевелятся. У них оклад, льготы, ранняя пенсия. Корки опять же, которыми можно сверкнуть в особый момент. Нет, пусть они сами все разматывают… А он подумает над тем, как воспользоваться своим знанием.

Михась как раз этим занимался, когда ему позвонили. Он немного поспал, выпил кофе и слопал две пачки макарон быстрого приготовления. Залил их большим количеством воды, чтобы как суп было. Когда огромная чашка баланды попала в его желудок, Михась вытер рот рукавом и задумался…

А тут звонок.

– Привет, не разбудил? – услышал он голос Рената.

– Нет, – коротко ответил Аверченко.

– Хотел бы встретиться с тобой. Не против?

– В принципе, нет. А зачем? Мы с тобой вне работы никогда не общались…

– Я объясню, но не по телефону.

– Ладно, хочешь, приезжай ко мне.

– А ты в каком районе? Просто я не на колесах, а не везде есть метро…

И это говорит сын олигарха! Михась не поленился, узнал, кто такой папа Рената. Оказалось, большой человек. Не из элиты, но близкого окружения. Входил в двадцатку самых богатых людей города.

– Я на «Пролетарской», – ответил он Ренату. – Десять минут от метро неспешным шагом.

– Пиво будешь?

Еще один сюрприз. Михась думал, что сынки олигархов если и пьют этот «плебейский» напиток, то исключительно на Октоберфесте в Мюнхене.

– Буду. Темное.

– С воблой?

Михасю так и хотелось спросить: ты до моего уровня упасть решил? Чтобы диалог на равных пошел? Но он сдержался и сказал:

– С чем ты будешь, с тем и я.

– Лады. Жди меня минут через сорок. Скажи точный адрес.

Аверченко продиктовал, и Ренат отключился.

Швырнув мобильник на кресло, Михась задумался. Что надо этому «золотому (позолоченному, если учесть, что его сейчас папа не субсидирует) мальчику»? Нет, Ренат нравился ему. Отличный парень и все такое…

Но что ему надо от Михася?

Аверченко встал из-за стола, потянулся, хрустнув суставами. Душ принять или просто умыться? Решил ополоснуться целиком, но по-быстрому, а потом навести дома относительный порядок: то есть собрать разбросанные вещи, застелить кровать и грязную посуду убрать под мойку. Потом помоет вместе со стаканами из-под пива, сейчас лень.

Покончив со всеми делами, Михась глянул на часы. Ага, как раз сорок минут прошло. Значит, Ренат уже на подходе. Стоило подумать об этом, как раздался звонок домофона.

Аверченко открыл дверь и стал ждать гостя.

Тот ввалился в квартиру, гремя бутылками. Сунув пакет в руки Михасю, стал разуваться.

– Классные «порши», – похвалил его кроссовки Аверченко.

– Всего лишь «Адидас», – поморщился Ренат. Ну да, кроссовки за шесть тысяч рублей для позолоченных пареньков – это так, ерунда. – Где я могу помыть руки?

Михась указал направление. Пока гость находился в ванной, он выкладывал из пакета гостинцы. Ренат не поскупился. Принес четыре большие бутылки немецкого пива, копченого судака, хотя Аверченко предпочел бы более дешевого, но жирного леща, фисташек, луковых колец.

– Я ничего не забыл? – спросил Ренат, покинув ванную комнату. – Может, хлеба надо было к рыбе?

– Нет, зачем? Все отлично, ты молодец. Присаживайся, я сейчас стаканы и тарелки достану.

– Это твоя квартира? Не съемная?

– Моя.

– Купил?

– В наследство от бабушки получил.

– Сколько квадратов?

– Ой, я не знаю… Чуть больше тридцати, наверное. А что?

– Нормальная хата, хоть и не новая. И район хороший.

– Да, ремонта только не было в квартире двадцать лет.

– А что не сделаешь? Ее можно превратить в конфетку.

– Где бы на глазурь и шоколад денег взять? В смысле, на плитку, сантехнику, ламинат…

– Да понял я, понял.

– А ты чего интересуешься? У тебя наверняка элитная хата где-нибудь в «Берегах».

– Угадал, именно там. Стой… А откуда ты…

– Я знаю, чей ты сын. – Михась за разговором разлил пиво по стаканам и разложил закуску по тарелкам. – Поэтому мне и странно, что ты моей обшарпанной хатой заинтересовался.

– Отказался от меня батя.

– Знаю, что вы в ссоре, но рано или поздно…

– Михась, давай не будем об этом, ладно? Больная тема.

– Как скажешь. Выпьем?

Он поднял свой стакан. Ренат последовал его примеру. Они чокнулись и сделали по большому глотку.

– Крутяк, – крякнул Михась. Пиво оказалось насыщенным, терпким, но без горечи или сладости. Аверченко не бывал в Германии и не знал, какое оно там, но предполагал, что именно такое.

– Да, неплохое пиво, – согласился с ним Ренат. – А квартирный вопрос меня начал беспокоить давно. Дело в том, что содержать элитное жилье удовольствие не из дешевых. У меня уже долги по квартплате. И машину не застраховал, поэтому передвигаюсь на метро. В общем, банкрот я. И надо что-то с этим делать.

– Будешь продавать?

– Придется. Хотя есть одна тема…

– Что за тема?

– Объясню. Но попозже. Хочу насладиться первой кружкой пива.

Михась не возражал. Позже так позже. Хотя ему лично разговоры наслаждению не мешали.

– Рыбу будешь? – спросил он и взялся за самый жирный кусок, где брюшные плавники. Откусил и резюмировал: – Ничего такая…

– Нет, я фисташки.

Пиво немного дало в голове, Михась расслабленно откинулся на спинку допотопного углового дивана, обитого клетчатым гобеленом.

– Слушай, объясни мне, как ты мог терпеть столько времени Дору Эленберг? Или как ты ее называл, Вейдер.

– С трудом. Но я должен был удержаться на своем месте.

– Ты в месяц получал столько, сколько раньше за ночь прогуливал.

– То раньше… – Ренат залпом выпил пиво. А в стакане было больше половины. – Ты слышал о еврейском золоте? – выпалил он, утерев оставшуюся на губах пену тыльной стороной ладони.

– Может быть, – пожал плечами Михась. Он решил, что Ренат хочет обсудить с ним какую-нибудь телепередачу из разряда «Сенсации ХХ века» или «Тайны сильных мира сего».

– О предках Доры слышал? О прадеде ее Марке Эленберге, который половиной нашего города владел? И сыне его Аароне, погибшем в революцию?

– Не-а. А почему Аарон погиб? За белых воевал?

– Золото, нажитое отцом, не хотел отдавать красноармейцам. Говорил, не знаю ни про какое золото.

– Может, правда не знал.

– Скорее всего. Вот сам посуди… – И Ренат рассказал историю, услышанную от матери.

– Городские легенды, – проворчал Михась, тоже допив пиво. – А лучше сказать, байки. Особняк перестраивался несколько раз, и если бы в нем имелся тайник, то давно был бы обнаружен.

– Секунду! – Ренат встал и прошел в прихожую, в которой на крючке, вбитом в дверь кладовки, висела его сумка. Открыл, достал лист бумаги, сложенный вчетверо, и развернул его. – Смотри.

– Что это?

– План особняка. Дореволюционный.

– Где ты его раздобыл?

– Искал по архивам и библиотекам и откопал. Тут же копию сделал. И стал изучать. Посмотри повнимательней.

Михась не стал спорить, взял план в руки.

Когда-то Аверченко в любых схемах разбирался на раз-два. Как-то раз бронетранспортер починил, ознакомившись с его «начинкой» по картинке, вырванной из учебника по военной технике. Но с годами навык утратил. И смотрел на план здания, в котором бывал почти ежедневно, как баран на новые ворота.

– Еще пивка? – предложил Ренат. – Как говорят, без пол-литра не разберешься, а мы еще столько не выпили.

– Наливай.

Когда стакан наполнился, Михась разом его опустошил. Кинул в рот пару луковых колец и вернулся к плану.

– Жаль, нет настоящего, – сказал он, прожевав. – Было бы легче ориентироваться.

– Да я все расчертил, ты внимательнее просто смотри.

– Это «терракотовый» зал? – спросил он, ткнув в определенное место.

– Именно.

– Странно…

– То есть тебе тоже кое-что кажется странным?

– Там какое-то скрытое помещение есть.

– Точно!

– И как будто не одно.

– Судя по плану, два. – Ренат указал в один и второй, их он на плане изобразил туго набитыми мешочками. Это прикольнее, чем крест или галочка. – Но я нашел только один.

– Нашел?

– Да, вчера, когда обслуживал «терракотовый» как официант. Туда еще не пускали гостей, я вызвался подготовить столики к их приему, ну и… – Он постучал пальцем по плану. – Вот тут ход. За деревом из «Аватара».

Михась напряг память. Да, имелось в том зале дерево. Выступало из стены стволом, а его кроны ползли по стенам и потолку. Венчали ветки светильники. Пожалуй, эту полуколонну можно было сравнить с Эйвой… Кажется, именно такое название (или имя?) было у культового растения из «Аватара».

– Как ты добрался до входа? – полюбопытствовал Михась. – Ковырял ножом?

– Нет, друг мой. Панели на стене с легкостью отходят, главное, надавить в нужном месте. Я эту мульку знаю. У бати моего тоже тайная нора есть. По тому же принципу работает. Кстати! У Доры два образования. Она учитель рисования и инженер. Зал оформлен и оборудован ею. Естественно, не без помощи рабочих и техников.

Михасю стало очень интересно! Налив пива себе и Ренату, он склонился над планом и стал изучать его еще пристальнее.

– Нет, тут потайных комнат нет, – вынес вердикт он. – Могли быть небольшие тайники, типа сейфов, но их бы обнаружили.

– Комнаты, комнаты. Пусть и маленькие. Это Дора была крупной женщиной, а прадед ее, Марк, ростом сто пятьдесят восемь сантиметров. И худой. Он для себя, крысеныша, делал «норки».

– И ты одну нашел?

– Да. Но внутрь попасть не успел. И вторую комнату не нашел.

– То есть надеешься на то, что до сих пор в каком-то тайнике хранится еврейское золото?

– Не все. Часть его нашла и растратила Дора. Но там еще прилично осталось.

– Нет, ты ошибаешься.

– В чем?

– Как минимум в том, что Дора оставила часть сокровищ в тайнике. Зачем? Есть сейфы, банковские ячейки, собственно матрас, под который можно засунуть свою «прелесть».

– Гору золота не спрячешь! – запальчиво возразил Ренат. – И не всякому банку доверишься.

– А в заведении, с проходимостью пять тысяч человек в месяц, значит, хранить безопаснее?

– Конечно. Воры влезут, так распотрошат кассу и сейф в директорском кабинете.

– А если такие охотники за сокровищами, как ты?

– Они все уже в лучшем случае на пенсии. Золото давным-давно искать перестали.

– Не убедил.

– Да она как дракон Смауг сидела на золоте и охраняла его, – вскричал Ренат. – В своей пещере! Это тоже важно: особняк ее фамильное гнездо. Я навел справки, ей покупка здания влетела в такую копейку… Но еще больше она в реконструкцию вложила! Михась, я отвечаю, золото там.

– Допустим. А от меня ты чего хочешь?

– Помощи. Если что-то найдем, делим поровну. Нет – просто разойдемся, пожелав друг другу удачи.

– Чем я могу помочь?

– Ты охранник «Млечного Пути». Ты без проблем можешь попасть в здание и провести меня.

– Угу… – Михась задумчиво выпил пива и доел кусок судака. В клуб он действительно мог запросто попасть. У него не только свои ключи есть, но и Дорины – от кабинета и секретного ящика. – Что ж, предложение интересное.

– И что скажешь?

– Я согласился бы на него, но…

– Но?

– Ты убил Айгюль. Я тебе, мягко говоря, не доверяю.

 

Глава 6

«Бах»

Кабинет был пуст. В воскресенье, естественно, работал не только Бах, имелись дежурные опера, но в данный момент все куда-то испарились. Андрей сидел за компьютером, изучал результаты медицинской экспертизы, проведенной над телом гражданки Эленберг.

– Смерть от асфиксии, тут все ясно, – бормотал Бах, пробегаясь глазами по тексту. – Удушение, ага… Так, а это что? Хм… В брюшной полости жертвы найдена крупная опухоль, похожая на злокачественную.

Выходит, Дора Эдуардовна умирала от рака. Знала она об этом или нет, интересно?

Бах поднял трубку телефона и набрал номер судмедлаборатории. Никто не ответил. Это значит, что эксперт занят. Он либо вскрывает очередное тело, либо пьет спирт. В обоих случаях, он на звонок не среагирует.

Сегодня в лаборатории дежурил Гудвин Великий и Ужасный.

Естественно, звали эксперта иначе – Степанов Петр Леонидович. Но так его никто не называл ни за глаза, ни даже в глаза. Только Гудвиным. На прозвище криминалист не обижался. Он и сам себя считал волшебником. Только в отличие от сказочного персонажа не одаривал трусливых смелостью или глупых мозгами, а снабжал оперов и следователей нужной им информацией. Добывая ее практически из ниоткуда: из желудочного сока, слюны, ушной серы. Он не просто вскрывал неживых людей, он искал в мертвой плоти тайные знаки.

Бах еще раз позвонил Гудвину. Снова к телефону никто не подошел.

Придется самому спускаться в лабораторию, находящуюся в подвальном помещении. А там мрачно, холодно, пахнет формалином. Баху становилось не по себе, когда он туда попадал. Ни за какие деньги Андрей не стал бы работать криминалистом.

Он неохотно встал из-за стола. Размял суставы, двинулся к выходу, но тут дверь распахнулась, и на пороге возник Гудвин. На ловца, как говорится, и зверь бежит!

– Здоро́во, композитор, – поприветствовал Андрея криминалист. Таково было прозвище Баха – композитор. Ребята не стали заморачиваться, придумывая что-то оригинальное. Сыграли простейшие ассоциации.

– Привет. А я тебе звонил только что, хотел кое-что уточнить.

– Видишь, как многогранен мой волшебный дар! Я могу и мысли читать, – пропел Гудвин, воздев руки к потолку и сделав ими пасы.

– Что, надоело пить свою бормотуху и захотелось хорошего кофе? – усмехнулся Андрей.

– Да, – тут же вышел из образа Гудвин и плюхнулся на стул. – Сделай чашечку, прошу.

Бах включил чайник и достал из ящика стола банку кофе. Он скидывался со всеми на обычный. Покупал к нему конфеты и печенье. Но имел в загашнике эксклюзив – элитный кенийский кофе. Естественно, его нужно было варить. Но даже если залить кипятком и дать настояться, вкус получался изумительный. Как-то Бах угостил своим напитком Гудвина, и тот стал захаживать в свободное время на кофе. Но делал это нечасто, потому что был человеком не наглым.

– Чего хотел от меня? – спросил Гудвин, расстегнув на животе халат, чтобы было удобней. Халат был ему мал. Но другой размер криминалист не заказывал, потому что надеялся похудеть.

– Да вот прочитал твой отчет по вскрытию госпожи Эленберг.

– Только сегодня? Он еще вчера появился!

– Да, но вечером. А меня не было в конторе. Сейчас ознакомился. Что, у Доры рак был?

– Я не брал анализов, поскольку ее болезнь к уголовному делу не относится. Но поверь моему опытному взгляду – она умирала. Сама бы ушла через несколько месяцев.

– Думаешь, она знала об этом?

– Боли ее должны были беспокоить. Если заботилась о здоровье, то знала.

– А вторую жертву вскрыл уже?

– Хорошенькую казашку?

– Гудвин, как ты можешь видеть в трупах прелесть, пусть и былую? Да, при жизни Айгюль была милашкой, но я видел ее мертвое тело…

– Ты примитив, Андрюха. Хоть и композитор.

– Да иди ты!

– Сразу после кофе. А казашку я не вскрывал еще. Скоро займусь. Но уже могу тебе сказать, хозяйку клуба и официантку убили два разных человека. Я сравнил отметины на шеях. Обеих задушили руками. Но это были руки разного размера. Убийца казашки крупнее. Ладонью, по крайней мере. Но слабее жертвы физически.

– Это почему же?

– У Доры отметины четкие. Ее как за горло схватили, так и не отпускали. Я делаю вывод, что женщина не могла освободиться. Была обездвижена. А девушка вырывалась. И, в принципе, имела шансы на спасение. У нее кровоподтек на затылке. Я сделал вывод, что она смогла высвободиться, но ее ударили по голове кулаком или ребром ладони, когда она попыталась уползти.

– Этому могут быть разные объяснения, – пожал плечами Андрей. – Например, Дора, зная, что больна, могла просто покориться судьбе. Или, если предположить, что убийц двое, второй просто был менее опытным, но не факт, что слабым.

– Я дал тебе пищу для размышлений, вот и переваривай.

– Спасибо тебе, Гудвин.

– И все?

– Великий и ужасный, – добавил Андрей. Знал, криминалист любит, когда его прозвище произносят целиком. – Ну, и кофе с меня, понятное дело.

– Так делай, чайник уже вскипел!

Андрей направился с банкой к столу, на котором стояли столовые принадлежности. Кроме чайника и чашек тарелки, вилки, ложки и даже одна кастрюля. Ребята в ней при помощи кипятильника варили яйца. Могли пельмени, хинкали, вареники, но только если выпивали и нуждались в горячей закуске, потому что получалось что-то непонятное, и на трезвую голову это месиво есть они не могли.

– Ты что вообще по поводу этого дела думаешь? – спросил Гудвин.

– Не нравится оно мне.

– Чем?

– Да всем. Не похоже на те, что мне приходилось вести раньше. Те были мне понятны. Это нет. Я как будто в книжке оказался. Или в сериале. В роли доблестного стража закона. Подозреваемые – персонажи как на подбор. Есть предполагаемая дочка покойной, мы сейчас о первом убийстве, ее несостоявшийся любовник, охранник, который ее отверг, есть сынок олигарха, работающий за грошовую зарплату, непонятно, по какой причине, есть странная женщина, которая вроде бы случайный человек, просто посетитель, но оказавшаяся давней знакомой покойной. Только это еще не все! У последней подозреваемой есть брат-близнец. И вчера, когда была убита официантка «Млечного Пути», он находился в клубе.

– Да, это похоже на детективное кино, – покачал лысой головой Гудвин. – Причем не самое удачное. И кто из этих персонажей тебя настораживает больше остальных?

– Пожалуй, дочка.

– Потому что именно она унаследует все движимое и недвижимое госпожи Эленберг?

– Если докажет свое родство, то да. Она.

– Это логичный вывод. А если отключить…

– Что? – не понял Андрей.

– Логику! – рявкнул Гудвин и, не дождавшись, когда ему принесут кофе, сходил за ним сам.

– Я тебе не всех подозреваемых перечислил. Есть еще один довольно крупный в масштабах города бизнесмен. Александр Соль.

– Соль?

– Да, такая у него фамилия.

– Это не сын Ивана-фотографа?

– Пожалуй, он.

– Слушай, Иван Соль – это же легенда. Он делал лучшие свадебные фотографии. Но не только их, конечно. Вообще так снимал, что любой человек, попавший в кадр, становился прекрасным. Даже я.

– Он тебя снимал?

– А то! Мы, когда с Люсией регистрировались, на всем экономили, кроме фотографа… – Люсией Гудвин звал свою супругу Люду, с которой прожил в счастливом браке тридцать лет. – Мы ей платье в комиссионке купили, сняли для торжества столовую, свадебный торт сами испекли, но зато свадьбу нашу снимал Иван Соль. Лучший фотограф города. Он брал не так много, как сейчас лупят профессионалы. Но мы были студентами, каждую копейку считали…

– И что, хорошо снял?

– Ты можешь представить меня красивым?

Андрей окинул Гудвина придирчивым взглядом. Маленький, пухлый, лысый. Блеклые глаза под тяжелым веками. Нос картошкой. Узкий подбородок. Даже в молодости Гудвин вряд ли был не то чтобы красивым, привлекательным. Это если рассматривать только внешность. Обаяния ему было не занимать.

– Да, да, я чертовски хорош, – будто прочитал его мысли Гудвин. – Харизматичен и прочее. Но точно не красавец. А на свадебных фото, я отвечаю, офигительнее меня разве что Ален Делон.

– Покажешь?

– Что, на слово не веришь? – хмыкнул Гудвин и сделал глоток кофе. – Боже… Как же он прекрасен, – выдохнул он. – Признайся, ты продал душу дьяволу, чтобы получить эту банку?

– Почти. Мне подарил ее клиент, которого я спас от заключения. Он присваивал деньги, собираемые на лечение детей, больных лейкемией.

– Угу… – Гудвин как будто не слушал. О чем-то своем думал. – А сын фотографа что, подозрительный?

– Не так, чтоб очень… У него на первый взгляд нет мотивов, но я еще не копал глубоко.

– А у близнецов есть? Хотя бы у одного?

– Тоже вроде нет.

– Эх, не хотел бы я работать опером. И нафига ты ушел из адвокатов дьявола?

– Совесть позвала. Или уволила. А вот что ты делаешь в прозекторской? Я же слышал о том, что у тебя докторская степень по криминалистике и кандидатская по… чему там? Забыл я!

– По биологии.

– Вот! – Андрей щелкнул пальцами. – Ты мог бы найти применение своим знаниям в том месте, где хорошо за них платят. И я не сомневаюсь, что тебе предлагали более заманчивые варианты.

– А как же! В свое время даже в закрытый институт генетики при первом президенте РФ Ельцине не пошел работать. Но тут немного другая ситуация.

– Поясни.

– Мне пришлось бы уйти, а тебе всего лишь остаться. Оставаться легче, чем уходить. Мне, по крайней мере. Поэтому я тридцать лет живу с одной супругой. А кто-то от одной бабы к другой бегает.

– Ты с ней живешь столько, потому что любишь, – фыркнул Бах. – Как и свою работу.

– Люся без меня пропадет. А на работе все встанет. Потому что я незаменимый человек. – И, хитро прищурившись, спросил: – Ведь так?

– Когда Сталин говорил «незаменимых людей не бывает», то был не прав, – в тон ему ответил Андрей. – Есть такой человек. Ты!

– Хороший мальчик, – погладил его по голове Гудвин. – И кофе у тебя замечательный, спасибо.

Он встал. Втянув живот, застегнул пуговицу.

– Пойду, поколдую в своем Изумрудном городе. Отчет завтра пришлю. Если что-то из ряда вон найду, позвоню.

И, помахав Баху пухлой ручкой, удалился.

Но на смену Гудвину тут же явился стажер Сеня. Поведя своим конопатым носом, мечтательно выдохнул:

– Кофейку бы сейчас.

– На! – Бах отдал парню свою чашку.

– Вот спасибо. Золотой вы человек, Андрей Геннадьевич.

– Дело принес?

– Архив не работает сегодня.

– Тогда где ты шлялся столько времени?

– Добывал информацию, – важно изрек Сеня и уселся пить кофе, придвинув к себе тарелку с пряниками. Он был не просто любителем пряников – фанатом. Андрей не сомневался, что стажер слопает сейчас все полкило.

– Какую?

– Вас интересующую. То есть звонил в роддом, где рожала Дора Эленберг.

– И?

– Не добыл, – сразу сник стажер. – Сказали, завтра приезжайте. Сегодня никого нет, кто может помочь. Воскресенье.

– Тьфу ты. Никто сегодня, похоже, кроме нас, не работает.

– Кстати, зачем вам дело давно минувших дней? Тем более быстро закрытое как несчастный случай. – Это он говорил о деле Берковичей, умерших, по словам Симоны, от отравления какими-то африканскими семенами.

– Да настораживает меня что-то в Берковичах. – Не в первый раз за сутки произнес эту фразу Бах. – Только не пойму что. Хочу проверить, правдивую ли историю рассказала мне дочь покойных.

– Ее телефон до сих пор не отвечает?

Бах покачал головой.

– Андрей Геннадьевич, позволите совет?

– Ой ты, батюшки, какие церемонии, – хохотнул Бах. – Валяй, позволяю.

– Если Берковичи правда траванулись какой-то экзотической дрянью, об этом Гудвин должен знать. Наверняка он вскрытие делал. Он же все интересные случаи себе забирает.

– Точно!

– Я молодец? – расплылся в гордой улыбке Сеня.

– Ты молодец!

Похвалив стажера, Андрей покинул кабинет. Звонить Гудвину бесполезно, он работает, поэтому придется-таки спускаться в «Изумрудный город».

Зайдя в лабораторию, Бах крикнул:

– Гудвин, можешь выйти на минутку?

– Композитор, ты?

– Я.

– Соскучился?

– Спросить кое о чем хочу.

– Заходи.

– Ты там над трупом колдуешь?

– А как же! Это моя работа. Как раз произвел разрез брюшной полости…

– Не горю желанием это видеть. Уволь меня, пожалуйста.

– Или ты заходишь ко мне, или уматываешь.

Выругавшись сквозь зубы, Андрей направился в прозекторскую.

Гудвин стоял возле пустого стола и широко улыбался.

– Видел бы ты свою рожу, – довольно проговорил он. – На ней и решимость, и страх, и брезгливость, и даже ненависть.

– Я тебя ненавижу, Гудвин.

– Ко мне все спокойно заходят, кроме тебя. Вот решил приколоться. – Он указал на стул, стоящий возле холодильников. – Присаживайся.

– Может, все-таки выйдем? Холодно у тебя тут.

– Я тебя согрею. – С этими словами Гудвин достал из шкафчика пузырек с бесцветной жидкостью.

Андрей понял, что ему предлагают спирт.

– Спасибо, дорогой, но мне еще за руль.

– Ты мент. Можешь и бухой ездить.

– Могу, но не хочу.

– Зануда, – покачал головой Гудвин и вернул спирт на полку несгораемого шкафа. – Пошли в приемный покой. Чаем напою. Не элитным, правда. Обычным.

– Да я на минутку, не беспокойся.

– Тогда давай покурим.

Бах чуть не запрыгал от радости. Сам не курил. И табачный дым не любил, но готов был его нюхать, лишь бы покинуть «Изумрудный город».

Они вышли на улицу. Гудвин сунул в рот сигарету, прикурил. С наслаждением затянувшись, спросил:

– Чего хотел?

– Ты ведь тридцать лет тут работаешь?

– Тридцать два, – уточнил Гудвин.

– Значит, можешь помнить один случай… Муж с женой умерли от отравления каким-то диковинным растением.

– Когда это было?

– Двадцать два года назад.

– Давно…

– Понимаю. Но это особый случай. Муж был ботаником и таскал домой всякие семена. Жена перепутала их с приправой, добавила в еду. Они покушали и… умерли! Потому что спасти их мог…

– Только африканский шаман, – закончил за него Гудвин. – Я вспомнил!

– Аллилуйя!

– Я тогда на места преступлений выезжал. Нас бригада «Скорой помощи» вызвала. Приехали, я обалдел. Два трупа в таких позах… Никогда не видел подобного! Их скрутило так, что я подумал, все кости переломаны. Но нет, это яд так действовал…

– Значит, все верно, не обманула меня Симона.

– Это кто?

– Дочка покойных. Она по текущему делу проходит. Я говорил тебе о брате с сестрой, которые мне не нравятся. Эту историю мне рассказала Симона. Я решил перепроверить ее. Вдруг, думаю, наврала, чтоб на жалость надавить. Она ж так преподнесла, что стала свидетелем смерти родителей. Наблюдала их агонию, но не могла помочь.

– Не она – брат, – выпустив дым через нос, проговорил Гудвин.

– Брат? – переспросил Андрей.

– Ты Бах или Бетховен, Андрюша? Первый вроде глухим не был.

– Ты точно помнишь, что…

– Да, да, да. Паренек нам дверь открыл. С усишками, чернявенький. Был в соплях, слезах. Про семена он нам рассказал.

– А откуда он узнал, что родители именно ими отравились?

– Опера спросили, были ли в доме яды. Он вспомнил, что отец приносил какую-то экзотическую дрянь, велел всем быть внимательными, и не брать пакетик, но сам был уже в том возрасте, когда можно забыться и без штанов на улицу выйти. Вот и положил семена не туда. Я их исследовал, да, африканские. Из Занзибара. Само растение безвредно. Как драконовое дерево, например, растущее в каждом десятом палисаднике. Но ядом, выделяемым одним семенем, можно отравить взрослого человека. А в блюде, которое кушали… как их, говоришь?

– Берковичи.

– А в блюде, которое кушали Берковичи, кажется, это был пряный рис с курицей, мы нашли четыре семени. Вот их и скрутило так, бедных…

– Никого из детей не подозревали?

– Расследование было, но такое… – Он потряс расслабленной кистью. – Категории «лайт». Я, естественно, подробностей не знаю. Но в невиновности младших Берковичей вроде никто не сомневался. Все им сочувствовали, особенно сыну. Это страшно – видеть, как в мучениях умирают твои родители.

– Значит, сыну все-таки, – протянул Бах, взъерошив свою густую шевелюру цвета снега. – А я почему-то так и думал…

– По поводу?

– Пола Симоны!

– Ой, композитор, не пугай меня. Я ничего не понимаю из твоих реплик.

– Если захочешь, потом объясню. Надо кое-что выяснить.

– Что, в двух словах?

– Кто мальчик, а кто девочка! Вот я тебе выдал целых пять…

И бросился в кабинет, чтобы взять ключи и документы. Не зря ему эти двойняшки не нравились! Слишком они были похожи друг на друга даже для однояйцевых близнецов…

Симону изображает Соломон! Но зачем? И где его сестра?

 

Глава 7

«Соль»

Он сидел на диване в своей любимой позе «по-турецки». На коленках альбом с фотографиями. В нем самые драгоценные снимки. Не семейные! Другие…

Те, которые отцу были особенно дороги.

Он вставлял их в прорези альбома, обшитого парчой. Да, да, не каким-то там плюшем, как другие… не обклеен дерматином, не обложен ламинированной бумагой…

Драгоценный альбом отца был парчовым. Его подарили Ивану Соль на день рождения ученики. Купили обычный, ничем не примечательный, но, что называется, довели до ума. Саша листал этот альбом еще маленьким мальчиком, то есть презенту было больше тридцати лет, а снимкам – от сорока до двадцати. Парча истерлась на уголках, залоснилась, но фотографии в альбоме оставались такими же яркими, живыми. Как говорил отец, чтоб снимок не пожелтел и не поблек, нужно правильно разводить проявитель с закрепителем, и хорошенько промывать фотографию после контакта с ними. Только и всего!

– Александр Иванович, – услышал Соль голос своего шофера. – Вы где?

– Тут, – откликнулся он.

– К вам гостья.

– Проводи ее, пожалуйста, ко мне.

Послышался стук каблуков, и спустя минуту в кабинет, где расположился Александр, влетела (именно так!) Лариса.

Волосы в беспорядке, но каком-то замысловатом. Макияж умеренный, но продуманный. Одежда скромная, но подчеркивающая все, что нужно.

Соль улыбнулся.

Готовилась!

– Еще раз здравствуйте, Лариса.

– Добрый день, – по-деловому проговорила она и строго поджала губки.

На самом деле Александр никуда завтра не уезжал. И дела могли подождать. Ему просто захотелось увидеть Лару. Вчера (формально сегодня, но раз поспал, считай, вчера) он психанул! Не выслушав, распрощался с ней. А сегодня пожалел. И захотел по меньшей мере увидеть. Пусть бы она приехала с Берковичем, все равно. Но раз одна прибыла, это, возможно, судьба…

«Опять ты, Саня, голову забиваешь романтической бабской дрянью, – упрекнул себя Соль. – Взрослый мужик и все веришь в какие-то химеры… Судьба! Сколько у тебя было этих «судеб»? А все один…»

– Александр, давайте еще раз обсудим концепцию, – начала Лара, вытащив планшет. – Я так поняла, вас что-то не устроило?

Саша отобрал у нее айпэд и положил его на стол.

– Давайте лучше посмотрим фото, – предложил он.

– Зачем?

– Вы не любите изучать альбомы со снимками?

– Нет, почему же? Если я в гостях у друзей, делаю это с удовольствием. Мне любопытно, как выглядели они детстве и юности.

– Это вы сейчас дали мне понять, что я вам не друг, поэтому мой альбом вам не интересен? – усмехнулся Александр. – Но спешу вас успокоить, в нем нет ни одного моего снимка. Я был толстым, стеснительным мальчиком и не любил фотографироваться.

– Тут работы вашего отца?

– Да. Самые лучшие, на его взгляд. Так что, хотите посмотреть?

Она кивнула.

– Тогда усаживайтесь рядом. – Саша распрямил и опустил ноги, затем похлопал ладонью по дивану. Лара опустила на него свою хорошенькую пятую точку – Соль вообще-то больше на грудь обращал внимание, но упругие женские ягодицы его тоже не оставляли равнодушным. – Давайте выпьем что-нибудь? Чай, кофе, сок, морс, вода?

– Морс, если можно.

– Можно, – заверил ее Александр и крикнул: – Дарья!

На его зов тут же прибежала домработница. Она была приходящей. Являлась каждый день, кроме понедельника. Такой график выбрала сама. По какой причине, Соль не знал. Он предлагал ей брать выходной в субботу или воскресенье, но Дарья отказалась. Александр удовлетворился этим. Если женщине удобно так, то ему тем более. По воскресеньям он частенько принимал гостей: банька, шашлычки, и помощница по хозяйству ему была просто необходима.

– Морс остался? – спросил Александр у домработницы.

– Да. Еще я компот сварила из сухофруктов, ваш любимый.

– Отлично, неси и то и другое. А чем так пахнет вкусно?

– Вы же пирогов просили с луком и яйцом. Пеку.

– Золотая ты женщина, Дарья.

– Да скажете уж, – засмущалась она.

– А когда пирожки будут?

– Через десять минут выну. Еще двадцать на то надо, чтоб отпыхнули. Так что через полчаса могу подать…

Саше показалось, что его гостья сглотнула слюну. Проголодалась, бедняжка. Не позавтракала, наверное. А может, на диете? Хотя нет, в клубе она кушала стейк с картошкой.

– Лариса, вы едите пироги?

– С превеликим удовольствием.

– Тогда, Даша, неси пироги, когда они отпыхнут. А потом можешь быть свободна.

Женщина кивнула и унеслась в кухню.

– Что, начнем? – Соль открыл альбом и положил Ларе на коленки.

– Это кто? – спросила она, указав на первый портрет. На фотографии была женщина в павловопосадском платке. Полная, розовощекая, улыбающаяся, пышащая здоровьем и задором.

– Буфетчица Дворца культуры тетя Маша. Ей сорок два здесь. Разведенка. Ее бывший муж-алкаш не давал ей жизни. Являлся и домой, и на работу, клянчил денег, устраивал скандалы. Тетя Маша часто плакала, была дерганой, но доброй. Хотела уехать куда-нибудь, чтоб скрыться от экс-супруга, да некуда было. Папа этот снимок в газету послал, его напечатали. И стали в редакцию письма приходить от мужчин, желающих познакомиться с тетей Машей.

– Прямо как в фильме «Семь невест ефрейтора Збруева»?

– Точно. Только тетя Маша не разменивалась. Выбрала самого достойного, вдовца из крупного села в Оренбургской области, и уехала к нему.

– Здорово! Ваш папа просто Купидон. А эту женщину он тоже удачно пристроил? – Лара указала на другое фото. С него, хмурясь, смотрела хорошенькая барышня. Руки скрещены на груди. Одна нога поджата. – Она что, каблук сломала?

– Точно. И пристраивать эту женщину не было необходимости, это моя мама. Они с отцом, меня тогда еще не было в проекте, пошли на демонстрацию первомайскую, а он вместо того, чтобы поддерживать жену под руку, щелкал по сторонам фотоаппаратом. Мама наступила в какую-то ямку и сломала каблук.

– А вы на нее похожи? Я не пойму…

– На отца.

– Есть его фото?

– Да, вот… – Саша перелистнул страницу и продемонстрировал Ларе кадр, на котором отец фотографировал самого себя в зеркале. Или как сейчас бы сказали, делал сэлфи.

– Симпатичный мужчина. Но я не вижу между вами сходства.

– То есть я не симпатичный?

– Нет, вы тоже, но… – Лариса так по-детски смутилась, что Соль рассмеялся. – Но вы другой, – обиженно проговорила она.

– Папа был похож на печального рыцаря. Одухотворенное лицо, мечтательный взгляд, прозрачные пальцы. Я же такой обычный, земной, основательный. Но черты лицо у нас идентичны. – Он снова вернулся к началу альбома. – Продолжим?

– Александр, мы работать будем сегодня?

– А вы хотите?

– Не особо.

– Значит, не будем. – Он подал Ларе морс, а себе взял компот – напитки некоторое время назад принесла Дарья. – Это наш сосед дядя Коля, – продолжил Саша знакомить гостью с фотографиями. – Все свободное время он проводил под своим «Запорожцем». За этим занятием его папа и заснял…

Они листали альбом до тех пор, пока домработница не принесла пироги. Они горой лежали на большой тарелке. Румяные, источающие дивный аромат. К ним Дарья подала графин компота и бутылку молока. Знала, чем Соль любит пироги запивать.

– Приятного аппетита, – пожелала им Дарья. – И я пошла. До свидания.

– До завтра и спасибо.

– До послезавтра, – поправила Дарья.

– Точно, сегодня ж воскресенье.

Домработница ушла, а Саша с Ларой взялись за пироги.

Александр слопал первый за считаные секунды. Обжигался, но ел. Лариса была терпеливее. Она дула на пирог, перед тем как откусить, и тщательно жевала.

– Очень вкусно, – похвалила выпечку гостья. – У вас на самом деле золотая домработница.

– Может, снова на «ты» перейдем?

– Нет уж, давайте соблюдать дистанцию. Мы пробовали друг другу «тыкать», у нас не получилось.

– Обидел я вас вчера, да? – Она повела плечиком и взялась за второй пирог. Кусочек зеленого лука пристал к ее пухлой нижней губе, Саше хотелось снять его, но он воздержался. – Простите меня, Лариса. Я бываю крайне импульсивным.

– Мы будем дальше альбом смотреть? – нейтрально проговорила Лара.

– Обязательно. Сразу после еды. Я берегу альбом и боюсь запачкать.

– Я развожусь с мужем, – выпалила она. – Мы два года не жили вместе. Он в другом городе и с другой женщиной, я здесь и одна.

– Он вернулся, чтобы попросить развода?

– Нет, чтобы воссоединиться.

– Ааа, – разочарованно протянул Александр.

– Но я не хочу этого. Да и он… Так уж, рефлексирует. – Она, доев пирог, вытерла руки салфеткой и принялась за компот. – А вы были женаты?

– Нет.

– Даже неофициально? Я про гражданский брак.

– С женщинами я жил. Причем каждую из них хотел под венец вести.

– И что же мешало?

– То одно, то другое, – туманно ответил Соль. Не рассказывать же ей о бывшей проститутке, которая ему изменяла, или о скромной учительнице, оказавшейся клептоманкой. Она тырила, иначе не скажешь, деньги из его карманов, хотя он давал ей, сколько нужно.

– Сейчас у вас есть кто-то?

– Нет. А у вас? Кроме мужа, естественно.

Она покачала головой.

Верить или нет?

Бородин бы сейчас разразился саркастическим смехом. Он не верил женщинам, а женщинам своего лучшего друга Александра особенно!

– Ну, что, Лара, на «ты»?

– Хорошо.

– Не хочешь переместиться на веранду?

– Да мне и тут хорошо. Дом твой мне вообще нравится.

– Ты первая, от кого я слышу это.

– Я понимаю. Потому что он ужасен.

– Нет, я не понял: ужасный он или прекрасный?

– И то и другое. Такой дом никогда не сняли бы для журнала «Усадьба» или «Дизайн интерьеров», но в нем есть своя изюминка. – Она поднялась с дивана и спросила: – Где можно руки помыть?

– Прямо и направо.

Когда девушка ушла, Соль взял свой телефон и набрал сообщение: «Я влюбился!» Адресовал он его Бородину.

Через десять секунд, максимум пятнадцать, раздался звонок.

– Алло.

– Так, Текила, ты чего там творишь? – раздался далекий голос Бородина. – Я на Барбадосе оттягиваюсь, потому что, в отличие от некоторых, могу не только зарабатывать, но и отдыхать. Почти расслабился, и тут ты со своими заявлениями!

– Порадуйся за меня, Хлеб.

– Хотел бы, да ты на сто процентов опять втюрился не пойми в кого.

– Лара классная.

– Лариса зовут? Мне она уже не нравится. Женщину, причинившую мне боль впервые, именно так звали.

– Ты о враче-стоматологе Ларисе Борисовне? Которая тебе удаляла нерв без анестезии на первом курсе?

– Да. Красивая хоть?

– На Сандру похожа.

– Певицу из восьмидесятых? Надеюсь, она не ее ровесница?

– Ей меньше, чем мне.

– Саня, ты паспорт проверь. Вдруг ей пятьдесят? В твоей коллекции неподходящих баб еще не было бабушек, а ты любишь наступать на новые грабли…

– Ладно, отдыхай, друг. До связи.

– Нет, постой!

Но Соль уже отключился, потому что Лара вернулась.

– Я готова продолжать просмотр фотоальбома, – сказала она, усевшись.

– Затянуло?

– Да, это, пожалуй, самое интересное занятие за последнее время. Твой отец изумительный фотограф, а ты рассказчик. Я как будто документальное кино смотрю.

В этот момент зазвонил телефон Ларисы.

Сашу полоснула ревнивая мысль о том, что это муж… почти бывший, но он отогнал ее.

И правильно. Звонил Беркович.

Лариса ушла разговаривать с ним в соседнюю комнату. Вскоре вернулась.

– У Соломона Борисовича, похоже, проблемы, – сказала она.

– Какие именно?

– Не сказал. Но сообщил, что завтра его не будет на работе и телефон он выключит. Просил передать, что по всем рабочим вопросам господин Соль должен обращаться ко мне.

– И обращусь.

– Вообще-то, мне Борисыч выходной на завтра дал. Да и ты уезжаешь.

– Да? А, да! То есть нет. Я наврал.

– Зачем?

– Скучно одному пироги есть, вот решил кого-нибудь заманить к себе в гости, – отшутился Саша. – О, я знаю, что показать сейчас! Садись. – Когда Лара заняла место, на котором сидела до этого, Соль положил ей на колени альбом и ткнул в фотографию, на которой пожилой мужчина в тяжелых очках держал в каждой руке по ребенку, обнимая их за талии. – Кто это? – спросил Саша.

– Папа и его дети?

– Да. Но кто они?

– Это какие-то знаменитые люди? – предположила она.

– Лара, присмотрись.

– Я даже не понимаю, это две девочки или два мальчика, – покачала головой Лариса. – Оба в шортах, сандалиях. И стрижки «под горшок». Братья Чадовы или сестры Арнтгольц?

– Это брат и сестра. И они не пошли в артисты, хотя могли бы.

И тут ее осенило:

– Неужели… Берковичи?

– Они самые.

– Вот это да! И кто из них Соломон?

– Вот веришь или нет, не знаю. На другой, более поздней, фотографии я смог отличить близнецов.

– Тут и другая есть?

– Не в альбоме, в одной из коробок с папиными работами.

– А можно спросить?

– Спроси.

– От чего умер твой отец? Не старый же был.

– Скончался в возрасте сорока девяти лет от инфаркта.

– Такой светлый, позитивный, талантливый человек и так рано ушел. Жаль. У него были проблемы с сердцем?

– До поры до времени нет. Но одно время много переживал, вот и подорвал здоровье.

Саша видел по лицу Лары, что она хочет спросить «Чем?». Все женщины любопытны. Она не исключение. И решил поделиться с нею:

– У отца был роман на стороне. Мама не знала о его любовнице. Только я.

– Сколько же тебе было, когда…

– Мало. Я еще в школу не ходил. Но я был очень наблюдательным ребенком. Однако производил впечатление отстраненного. Всем казалось, я витаю где-то, ничего не замечая вокруг. А я все видел, чувствовал, понимал.

– И кем была эта женщина?

– Она работала во Дворце культуры, как и мой отец. Была младше. Свободная. Очень красивая. И высокая. Отец мой ростом не вышел и, как многие компактные мужчины, млел от крупных женщин. Я очень хорошо помню фотосессии, которые он устраивал для нее. Ставил на пьедестал, как богиню, и снимал, снимал…

– Сколько длился их роман?

– Года полтора, не меньше. Я думаю, отец даже подумывал бросить ради своей возлюбленной семью, но я был так привязан к нему и постоянно отирался рядом…

– Они расстались?

– Да. И она уехала. Кажется, в Питер. А отец, хоть и казался спокойным, очень разрыв переживал.

– Откуда ты знаешь?

– Он сначала пересматривал фотографии своей избранницы каждый день, потом напился впервые в жизни – он не употреблял вообще – и сжег их. Развел костер прямо у себя в студии и кидал в него снимки. А вскоре после этого стал на сердце жаловаться. С валидолом ходил постоянно. И однажды, печатая фотографии, просто осел на пол и умер.

Лара взяла его руку в свою и крепко сжала.

– Сочувствую.

– Это было давно, я уже смирился. Но спасибо.

– А что, ни одной фотографии этой женщины не сохранилось?

– Одна есть. Я спрятал ее от отца. Очень она мне нравилась.

– Покажешь?

– Хорошо. Дай альбом.

Лара переложила альбом на колени Александра. И он начал листать страницы. Дошел до той, на которой имелось большое групповое фото. Но не оно нужно было Саше. Под этим фото скрывался портрет женщины, что разбила отцовское сердце.

Соль вытащил его, просунув под большую фотографию указательный палец. Протянул снимок Ларисе. И она стала рассматривать.

– Красивая, ты прав, – проговорила Лара. – Похожа на гречанку.

– Неудивительно, ведь она тут в образе богини Афины. Но эта женщина еврейка.

Лара вертела в руках фотографию, чтобы на нее лучше падал свет, и увидела надпись на обороте. Отец подписывал снимки. Не все, но многие. Ставил даты и отмечал места, где они сделаны, чтобы не забыть с годами. Иногда имена…

– Дора? – прочла Лариса. – Женщина, которая разбила сердце твоему папе…

– Дора Эдуардовна Эленберг, – проговорил Саша.

 

Глава 8

«Фа»

Она сидела в ванне. Ржавой, облупленной. Вода, что текла из болтающегося на соплях крана, была желтой и пахла хлоркой. Фаина взяла пузырек с шампунем и плеснула перламутровой жидкости с ароматом клубники в ванну. Лучше не стало.

Фая подставила под водную струю затылок. Лицо уткнула в колени…

Заплакала.

Слезы не принесли облегчения. Только разожгли злость.

Мать украла ее у Доры!

Когда ушел Бах, Фая потребовала правды. И мать выложила все.

…Она всегда была дурнушкой. И злюкой. Таких мужчины не любили. Поэтому у Алены не было ухажеров. Но она как-то умудрилась увлечь одного командировочного. Мужчина был уже очень в возрасте, и, видимо, его привлекла молодость кладовщицы Аленки. Да еще ножки у нее были чудо как хороши.

Мужчина приезжал в город раз в квартал. И проводил с Аленой пару вечеров. Естественно, он был женат и имел не только детей, но и внуков, но с ним мать была счастлива. Пусть и недолгое время. Любовнику до пенсии оставалось семь месяцев, когда у него случился сердечный приступ. Накануне он выложился в сексе, ублажая молодую любовницу, а во время обхода цеха, кладовщицей которого являлась Алена, ему стало плохо. Увезли мужчину на «Скорой», но…

Не успели спасти. Скончался, не приходя в сознание.

Но оставил последнее напоминание о себе – дочку, которую Алене зачал.

Она, узнав о беременности, сначала долго плакала, переживала и думала сделать аборт. А потом поняла, что это счастье – иметь ребенка от любимого.

Пока вынашивала, думала о том, что ее чадо будет особенным. Не самым красивым, умным, талантливым. Нет… Ни она, ни ее любимый не отличались красотой, умом, талантами… Но ведь именно у обычных родителей рождаются гениальные дети. Не больше и не меньше – гениальные. Или значимые для истории.

Алена мечтала о мальчике. Но родилась девочка.

Все равно радость. Вот только кроха оказалась хворой. Не такой больной, как дочка Доры Эленберг, которую поместили в лазарет вместе с ребенком Алены, но все равно с патологией. Алена постоянно ходила навещать свою девочку. Тогда как к другой мать пришла лишь один раз. А потом у нее случился какой-то страшный приступ, и увезли женщину на операцию. Больше Алена ее не видела.

Родились обе девочки в предпраздничные дни. А умерла одна из них в праздник. Но не Фаина, которую вообще жизнеспособной не считали. Дочка Алены скончалась во сне. А поскольку медперсонал отмечал Новый год, никто этого не заметил. Только мать, явившаяся навестить ребенка…

В ту ночь решилась судьба Фаины!

Мать переложила девочек, поменяла бирки на их руках и тихо ушла к себе в палату.

Утром она «узнала», что одна из крох умерла, но не ее…

– Откуда же та бирка? – спросила у матери Фая, когда слушала ее рассказ.

– Ее сняли с руки мертвой девочки и выкинули. Я подобрала, – ответила она.

– Зачем?

– Сама не знаю, я после потери дочки не в себе была.

– Неужели тебе так хотелось ребенка, что ты готова была взять любого?

– Да.

– А ты о Доре подумала? Каково ей было? – воскликнула Фая, но тут же замолчала. О чем она? Матери плевать на чужие страдания. Более того, она получает удовольствие от того, что кому-то хуже, чем ей. И Фая закрыла эту тему. Тем более ее волновала другая:

– Ты ненавидела меня потому, что умерла не я, а твоя дочка?

– Я тебя не ненавидела. Просто не любила…

Фаина вспомнила, что именно так охарактеризовала отношение матери к себе, когда разговаривала с Михасем Аверченко. Угадала, оказывается.

– Страшно представить, как бы ты издевалась надо мной, если б ненавидела, – прошептала Фая.

– Я тебя воспитывала. Боялась, что вырастешь оторви и брось. Я же не знала, кто твои родители.

– То есть ты находила такое оправдание своим зверствам.

– Я тебя даже не била… По губам только иногда.

– Ты меня морально убивала. Причем медленно. И чем старше я становилась, тем сильнее ты меня истязала. Почему?

Мать поджала свои сухие губы, покрытые мелкими трещинками. Не хотела отвечать.

– Почему?

– Я не могла видеть, как ты хорошеешь. Ты расцветала, а я увядала. Да и никогда я не была такой красивой, как ты…

В принципе, этого лаконичного ответа было достаточно, Фая удовлетворилась бы им, но мать уже не могла остановиться:

– Когда была маленькой, болезненной, страшной, я тепло к тебе относилась. Ты нуждалась во мне, и только во мне. Я лечила тебя, оберегала. Твоя физиономия вся была в пятнах. Над тобой смеялись дети, и я защищала тебя от них. Но когда ты выздоровела, стала хорошеть. В четыре ты напоминала куколку. И когда мы гуляли с тобой, все охали-ахали, глядя на тебя, а потом переводили взгляд на меня, и их лица вытягивались. Все недоумевали, как у такой уродины могло родиться столь прелестное чадо. И я тут же вспоминала, что мое – в могиле, а ты, чужая, живешь со мной…

Она начала задыхаться, Фая подала матери воды. Но та отмахнулась от бутылки с трубочкой. Она изливала свой яд, и ничто не могло этому помешать. У матери даже речь стала более разборчивой.

– Став хорошенькой, ты сразу позабыла о той, кто тебя лечил и оберегал. Тебе хотелось быть центром внимания, кривляться, хвалиться…

– Общаться и дружить, только и всего, – попыталась защититься Фая.

– Если бы не я, ты превратилась бы в капризную ломаку, как многие красивые дети. Так что скажи «спасибо».

Мать опять села на своего любимого конька. Даже после того как призналась в неприязни и зависти к приемному (нет, украденному!) ребенку, она продолжала оправдывать себя тем, что делала если не все, то многое ради блага Фаины. Слушать это было противно. И девушка встала, чтобы уйти, но мать остановила. Схватила своей тонкой, узловатой рукой и притянула к себе. Для человека, который целый год пролежал в кровати, она была слишком сильна.

– Я не разрешала тебе уходить, – прошипела мать.

Ее дыхание было смрадным. Но Фаю затошнило не из-за этого. К ней, пусть и на миг, вернулся страх перед этой женщиной. Но она быстро с собою справилась:

– Ты ничего не забыла? – процедила Фая. – Твои чары, злая колдунья, больше не властны надо мной! – Она разомкнула руку матери. – А еще я могу облить тебя водой, и ты растаешь…

– Будь проклят тот день, когда я взяла тебя.

– Будь проклят, – эхом повторила Фая.

И ушла в ванную. Там, включив воду, разделась и забралась в ржавую, облупившуюся емкость.

Фаину била нервная дрожь. И ей хотелось согреться. Вот только кипяток (вода обжигала) не помогал этому. Кожа покраснела, но продолжала покрываться мурашками. И внутри все дрожало. Чтоб не свариться, Фая разбавила воду…

Мысли проносились в голове с такой космической скоростью, что она не успевала ухватиться ни за одну из них.

Фаина повернула кран с холодной водой до упора.

Хотелось освежиться, чтобы прийти в себя.

«Я могла поговорить с Дорой, – сказала себе Фая, когда ее начало трясти уже от холода, а не от нервов. – Задать вопросы и получить или не получить ответы. И только после этого делать выводы… Но я же, околдованная ведьмой, что меня воспитала, творила что-то невообразимое. Отсылала Доре какие-то гадости и надеялась, что они ее расстраивают. А лучше – пугают. Но она не выказывала ни расстройства, ни страха. Поэтому я изготовила куклу, похожую на Дору, и проткнула ее иглами. Я подсунула ей записку с угрозой под дворник машины. Я изводила ее, чтобы вывести из себя… Мечтала увидеть ее страдания! А потом раскрыться и… проклясть! А нет бы подумать о том, что Дора – обеспеченная одинокая женщина и я ее единственная дочка…»

Натворила дел Фаина Сидорова. И ничего уже не исправишь.

Хотя… Кое-что можно.

Девушка закрутила краны, высморкалась.

Старший уполномоченный Бах что-то про наследство говорил? Про экспертизу? Если Фая пройдет ее и докажет свое прямое родство, то получит все, чем владела Дора Эленберг.

Неплохая компенсация за долгие страдания? Не узнаешь и не поймешь, пока не получишь.

 

Глава 9

«Ре»

В клуб они приехали поздно вечером. Зашли в темное фойе «Млечного Пути», быстро заперли за собой дверь.

Ренат хотел включить свет, но Михась остановил его.

– Не будем привлекать внимание прохожих. А то еще ломиться начнут.

– Но я не помню, куда идти.

– Давай руку, я буду твоим поводырем.

– Ты что, в темноте видишь?

– Нет, просто умею правильно выбирать направление и знаю, сколько шагов нужно сделать, чтобы достичь двери, пересечь большой зал и оказаться возле «терракотового». Армейская привычка, все замечать и запоминать на тот случай, если придется отступать вслепую.

Михась взял Рената за руку и повел.

Ручища у него была огромной, но мягкой, как у девушки. И лицо приятное, не тупое. Ренат знал, что Дора Вейдер млела от Аверченко. Да не только она. Многим официанткам Михась нравился. Громила с добрыми глазами, это так необычно и романтично…

– Осторожно, порог, – предупредил Михась.

Ренат аккуратно переступил, и они двинулись дальше.

– Глаза привыкли к темноте? – спросил Аверченко.

– Немного.

– Видишь дверь в «терракотовый» зал?

– Нет.

– Присмотрись, она впереди.

– А, да…

– Иди к ней.

– А ты куда?

– На кухню, возьму инструменты.

– Какие? – Ренату представились кирка и лопата. Ведь именно при помощи этих инструментов в кино кладоискатели добывали из земли сокровища.

– Большие ножи, топорик. Иди, я скоро…

И выпустил его руку.

Если б Ренат знал, что Аверченко подозревает его в убийстве Айгюль, ни за что бы не обратился к нему. Нашел бы другой способ попасть в клуб. Хорошо, что смог убедить Михася в том, что не имеет к смерти официантки никакого отношения. Охранник, видите ли, стал свидетелем, как они вместе заходили в подсобку. И что? Разве это доказательство вины?

– Айгюль подворовывала и приторговывала, – ответил на обвинение Ренат. – Я брал у нее кое-что.

– Я Айгюль за руку ни разу не ловил.

– Конечно. Ведь она была в доле с Коляном. Он, выражаясь древним криминальным языком, который обожает мой отец, ее крышевал. А кто до него, не знаю. Она позвала меня, чтобы показать «товар», я пошел посмотреть. Но не заинтересовался и сразу вернулся в зал.

– А в подсобку так рвался зачем? Я не верю в наркотики. Ты не принимаешь.

– Да план здания я хотел забрать! Именно тот, что сейчас перед нами. Вдруг обыск, его нашли бы, заинтересовались…

Аверченко вроде поверил. Или сделал вид. Главное, согласился на сотрудничество, потому что денег хотел не меньше, чем Ренат.

«Нет, меньше, – самому себе возразил он. – Потому что у него никогда не было денег в таком количестве, как у меня. Ну, обогатится он и что? Ремонт в своей хате сделает? Купит машину. В Паттайе какой-нибудь отдохнет. Может, даже построит там домик. То есть ему много денег не надо. А мне… Мне нужны миллионы! Я не просто хочу вновь окунуться в роскошь, я желаю утонуть в ней…».

Ренат открыл дверь «терракотового» зала, взломанный замок никто не чинил, и включил свет. В этом помещении окон не было. Когда-то да, имелось два, но их заложили еще до того, как зданием завладела госпожа Эленберг. Она же Дора Вейдер.

В зале был бардак. Со столов убрали посуду, но грязные скатерти остались. На полу кроме песка смятые салфетки, зубочистки, обертки от жвачек. Дора Вейдер, если б увидела такое, всех бы покрошила своим световым мечом…

Вспомнив об Эленберг в очередной раз, Ренат подумал: «Интересно, кто-то из наших пойдет на ее похороны? И когда они вообще?».

Явился Михась. В одной руке топорик для рубки мяса, в другой – два ножа и фонарик.

– Слушай, а ты не знаешь, когда похороны Доры? – спросил у него Ренат.

– Нет. И мне, если честно, пофигу когда.

– Плохо умирать вот так… когда тебя и оплакать некому.

– Плохо жить так, что тебя никто оплакать не захочет, когда умрешь, – жестко проговорил Михась. – Давай план, будем ориентироваться.

– Не такой уж плохой она была. Жесткой, да. Но не подлой.

Аверченко хмуро посмотрел на Рената.

– Неужели тебе ее совсем не жаль? – не отставал он.

– Нет, мы будем тайник искать или панихиду устраивать? – вскипел Михась.

– Да ладно, ладно, не нервничай. Ищем тайник. – С этими словами Ренат вынул из сумки план и разложил на столе.

Аверченко склонился над ним.

Лицо сосредоточенное, взгляд цепкий.

– Я понял, где второй тайник. – И ткнул ножом в стену.

– Судя по плану, да, но этого не может быть.

– Почему же?

– Это внешняя стена. За ней ничего.

– Да, но она слишком толстая.

– И что, мы будем ломать стену?

– Придется.

– Этим? – Ренат указал на топорик, комбинированный с отбивалкой для мяса.

– Нужно будет добыть инструмент посерьезнее. Но сначала проверим тот тайник, что ты нашел.

– Ты со своими плечищами туда даже не протиснешься, – усмехнулся Ренат. – Но я покажу, где он.

– Да я помню где… – И сделал шаг по направлению к дереву, но тут же остановился. Резко повернувшись к Ренату, приложил палец к губам. – Там кто-то есть, – проартикулировал он.

Но Ренат уже сам это понял, услышал отдаленные звуки.

– Если менты, нам конец, – едва слышно выдохнул Михась.

– Что будем делать? – спросил Ренат.

Аверченко жестом показал: ты тут остаешься, я иду смотреть, кто там.

Но Рената это не устроило. Он тоже хотел «на разведку». Поэтому, когда Михась выключил свет, двинулся за ним.

Шел Ренат по стеночке. Но все равно умудрился запнуться. Тут же почувствовал, как в его грудь уперлась лапища Аверченко.

– Я же приказал оставаться на месте, – прошипел он.

– А мы не в армии, – ответил Ренат и отбросил его руку.

Михась сквозь зубы выругался, но продолжил свой путь. И Ренат вместе с ним.

Дошли до фойе. Но там никого не было. Тот, кто явился в «Млечный Путь» направился в левое крыло здания. Звуки шагов доносились оттуда. Да еще мелькали огоньки. То есть это не «менты». Те включили бы свет. А раз кто-то тайком пробирается по зданию, имея с собой фонарик, то это такой же «диверсант», как и они.

Вот Ренат уже и видит его. Но со спины. И не может понять, кто это…

– Колян! – воскликнул Аверченко.

«Диверсант» вздрогнул и выронил фонарик. Свет его заметался по помещению.

Михась протянул руку к выключателю и зажег потолочные светильники.

Да, перед ними стоял охранник Коля. Головастый, плечистый и такой тупой, что у Рената возникали сомнения: нормален он или страдает олигофренией, пусть и в легкой форме.

– Ой, ребята, а вы чего тут… – с глупой улыбкой пробормотал он.

Ренат хотел выдать что-то вроде: «А ты чего?», но первым на реплику Коляна отреагировал Михась:

– Да вот, караулим убийцу Айгюль. Как знали, что он вернется.

– А он вернулся?

– Да. И стоит перед нами.

– Ты на что намекаешь, Михась?

– Я открытым текстом говорю, Коленька. Ты задушил официантку. Был у меня еще претендент, – он покосился на Рената, – но я его кандидатуру исключил. Твою только оставил. Именно ты убийца Айгюль.

– С чего ты взял?

Ренат так и хотел повторить за Коляном этот вопрос…

С чего он взял?

Еще несколько часов назад обвинял в убийстве его, Рената. А теперь безапелляционно заявляет, что душитель Коля.

– Я видел тело Айгюль. Эта девочка так просто не сдалась. Она сопротивлялась до последнего. Смогла даже вырваться, как я думаю. И коль она дралась, то на теле убийцы должны быть отметины.

– Я могу раздеться и продемонстрировать свое тело! На нем нет царапин и кровоподтеков.

– Но один синячок, я думаю, имеется. Похожий на засос.

– У каждого молодого, холостого найдется на теле подобная отметина.

– У меня нет, – вставил Ренат автоматически. Он не совсем понимал, что к чему, и пытался, как говорится, въехать в происходящее.

– Айгюль, как я думаю, куснула тебя. Но через рубашку. Да сильно зубами вцепилась. И порвала. Поэтому ты снял рубашку и спрятал в ящик. Я заметил, что ты, когда мы разговаривали ДО убийства, был в белой рубашке, а ПОСЛЕ в голубой.

– Вспотел, переоделся, – пожал плечами Колян. Он старался выглядеть беспечным, но получалось слабо.

– Хорошо, покажи свою потную белую рубашку. Ведь ты за ней пришел?

– Я не обязан тебе ничего показывать.

– Да, конечно, нет. Только полицейским. Я звоню одному из них… Как, Ренат, зовут старшего оперуполномоченного Баха?

– Андрей Геннадьевич, – подсказал Ренат.

– Угу… – Аверченко достал из кармана телефон. – Кстати, ты еще подельник Айгюль. Вы были в преступном сговоре и воровали продукты и алкоголь.

– Михась, стой! – выкрикнул Колян. – Давай договоримся.

– Давай, – не стал ломаться тот. – И что ты можешь мне предложить в обмен за молчание?

– Деньги.

– Бумажки или драгметалл?

– Какой еще металл?

– Золото, например.

– Мы что, в шестнадцатом веке? Доллары.

– И сколько?

– Каждому даю по штуке. И мы расходимся.

– Это несерьезно, Колян.

– По две.

Михась фыркнул.

– Но у меня всего десятка. Я не могу все отдать, мне и себе оставить надо.

– Это вы с Айгюль умудрились наворовать такую сумму? – обалдел Ренат.

– Нет, конечно. Она через меня деньги обменивала. По выгодному курсу.

– Это ты ее из-за десятки штук баксов укокошил? Решил присвоить?

– А ты меня не осуждай. Я узнал вчера, что ты сынок олигарха. Тебе все на золотом блюдечке подносили. А мне, сироте, крутиться надо, чтобы хоть что-то поиметь.

– Так и крутился бы! – вышел из себя Ренат. – Но ты оказался способным только на убийство того, кто умудрялся крутиться…

– А на что способен ты, мажор? – Колян плюнул ему в лицо.

Ренат тут же кинулся на обидчика. Понимал, что проиграет, они в разных весовых категориях, но не мог сдержаться. Михась, понаблюдав за тем, как парни дерутся, и оценив, что никто никого не покалечит, достал телефон, чтобы позвонить в полицию. Золото, конечно, отыскать хотелось бы, но справедливость дороже. Да и слабо верил Аверченко в существование клада.

Увидев, как Колян тянет руки к горлу Рената, пнул его. В тот же момент на звонок ответил дежурный.

 

Глава 10

«Ля»

Солнце село.

Было еще относительно светло, но Саша зажег фонари.

Александр и Ляся сидели во дворе на качелях. Под одним пледом, потому что было прохладно. Пили сладкий чай все с теми же пирогами.

– Шашлычка не хочешь? – спросил Александр, прижав ее к себе. Между ними ничего не было, даже поцелуев, но они, бесспорно, сблизились.

Когда Соль разоткровенничался и рассказал об отце и его романе с Дорой, Лариса спросила:

– Ты ненавидел ее?

– В детстве да. Считал убийцей отца. Глупый был, маленький, не понимал ничего…

– А когда повзрослел, понял?

– Стал ей сочувствовать. Любить женатого мужчину – тяжкий крест. Я сам прошел через это…

– Любил женатого мужчину? – пошутила Ляся.

– Замужнюю женщину.

– Свободных мало?

– Так сердцу не прикажешь. Вот в чем дело.

– И как закончилась ваша история?

– Печально для меня. Любимая между мной и мужем выбрала мужа и осталась с ним. В общем, сделала то, что и мой отец. Так что я понимаю, что испытывала Дора.

– То есть то, что ты решил купить именно ее клуб, совпадение?

– И да, и нет. Когда я услышал о том, что «Млечный Путь» продается, я среагировал на имя хозяйки. Понял, что это ТА Дора. Сама понимаешь, в городе не так много Эленбергов, да еще с таким сочетанием имени и отчества. Вот и решил приобрести клуб, потому что давно подумывал об этом. Но я, кажется, уже рассказывал тебе.

– И как вы встретились?

– Как чужие люди.

– Ни ты, ни она не показали виду, что знаете друг друга? У тебя фамилия такая же редкая, как и у нее. Она наверняка поняла, что ты сын ее бывшего возлюбленного.

– Дора, возможно, уже думать забыла о том, что когда-то питала нежные чувства к мужчине по фамилии Соль.

– В этом случае она сказала бы, что знала твоего папу-фотографа и работала с ним вместе… А коль промолчала… И думала, и не забыла.

– Рассматривала она меня с любопытством. Но и я ее рассматривал. Я помнил другую Дору, мягкую, женственную. Такую, как на фото. А передо мной сидела холодная, жесткая, циничная баба. Именно баба, не женщина или леди. Я думаю, она отказала бы мне. Не продала клуб. Я уже потом понял, что все сделал неправильно, и нужно было действовать через доверенное лицо, как планировал ранее. Но Дора настояла на «собеседовании» со мной. Хотела видеть сына того, кто разбил ей сердце, или действительно для нее было важно познакомиться с потенциальным владельцем клуба, а не его ширмой? Теперь можно только гадать.

– Ты все еще хочешь приобрести «Млечный Путь»?

– Больше, чем раньше. И когда выяснится, кто наследник Доры, я стану вести с ним переговоры.

После этого диалога они и вышли во двор, уселись на качели с чаем, а потом Саша предложил сделать шашлык.

– Мы же лопнем! – запротестовала Лариса.

– Ты отказываешься от сочных кусочков свинины, пахнущих специями и дымком?

– Я наелась. Но костер если разведешь, будет здорово. Люблю сидеть перед открытым огнем.

– А хочешь, баньку затопим? А после разожжем костер и сделаем шашлык. Можно легкий, из курицы. У меня в закромах и винцо красное есть из ЮАР. Друг привез в качестве презента, да я не любитель.

– Ты такую программу наметил, как будто сейчас утро, а не вечер. Поздно уже, Саш.

– У тебя же завтра выходной.

– Да, но…

– Что «но»? Домой нужно? – Ляся поняла, что он хотел добавить «к мужу», но сдержался. Она оценила это и мягко произнесла:

– Я уже большая девочка и могу ночевать вне дома, мама не заругает, просто как-то это нехорошо, что ли…

– Что именно?

– Оставаться на ночь у мужчины, которого едва знаешь, – прозвучало это глупо. Лариса сама это поняла. Все равно что сказала: «Я не такая, я жду трамвая». Поэтому поспешила добавить: – К тому же на данном этапе я на тебя работаю, а мы и так нарушили субординацию.

– Тогда я сейчас позвоню Берковичу и дам делу задний ход. Разорву наш контракт. Придется заплатить неустойку, но ничего, я и на это готов, чтобы ты осталась у меня.

– Нет, не надо никуда звонить, – испугалась Лариса.

– Да шучу я, – рассмеялся Соль. – Мы просто никому не скажем, что ты у меня ночевала. А там, глядишь, и наше сотрудничество закончится. Это по второму пункту. А что касается первого… – Он стал серьезным. – Обещаю вести себя как джентльмен. На твою девичью честь не посягать. И выделить тебе отдельную комнату на втором этаже – сам я сплю на первом.

Александр смотрел на нее пристально. Ждал ответа.

– Хорошо, затапливай баню, – решилась Ляся.

Соль сразу просиял.

– Вот, другой разговор. У меня отличная парная. Просторная, дивно пахнущая. И разогревается быстро, так что через час уже будем кости греть.

– Чем помочь?

– Воды натаскать, дров нарубить.

– Опять прикалываешься?

– О, прогресс, стала мои шутки понимать. Ты готовить умеешь?

– Конечно.

– Нет, просто не все современные девушки обучены готовке.

– Я не современная.

– Тогда я попросил бы тебя замариновать мясо.

– А кто-то считает, что мясо женских рук не терпит.

– Шовинисты проклятые. – Они поднялись с качелей. Плед упал на травку. Саша поднял его и накинул Ларисе не плечи. – Кухню найдешь или показать, где она?

– Найду, но лучше показать. Я же не знаю, где там что лежит.

– А я знаю? У меня на ней Дарья хозяйка. Но все же давай провожу.

Он взял Лару за руку и повел в дом.

Кухня оказалась большой и такой же странной, как весь дом. Но без чудаковатой прелести. Неудобно распланированное пространство, низкий потолок, разве что техника хорошая. Если б Ляся переехала в этот особняк, то обязательно настояла бы на переделке кухни.

«Вот ты, мать, даешь, – мысленно подивилась она себе. – Еще десять минут назад не хотела на ночь оставаться, а уже переезжать собралась и ремонт делать!»

Открыв огромный двухстворчатый холодильник, Лариса осмотрела его недра. Продуктов немного, но есть все необходимое. Никакой колбасы или пельменей и замороженных блинчиков. Несколько видов мяса, овощи, яйца, сыр. На дверке батареей стоят кефирные бутылки. Все, судя по маркировкам, свежее. Повезло Александру с домработницей – хозяйство она вела отлично.

Отыскав свинину с жирком, Ляся положила ее под холодную воду. Она не любила размораживать мясо в микроволновке. Казалось, что оно становится каким-то не таким. Унылым, как говорила мама. Это она научила дочь все размораживать под струей холодной воды.

Пока свинина размягчалась, Лариса занималась маринадом. Для него кефир, лук и специи.

– Как у тебя дела? – услышала она за спиной голос Саши.

– Почти все готово. Сейчас порежу мясо и залью его маринадом.

Александр прошел к столу, за которым она кухарила, уселся на стул и, подперев щеку кулаком, стал наблюдать за действиями Ларисы. Она как раз взялась за нарезку свинины.

– Ты меня смущаешь, – буркнула Ляся. – А я, если что, занимаюсь опасным делом.

– Так приятно смотреть на тебя. И фартучек тебе идет… – Чтобы не запачкаться, она надела тот, что нашла в кладовке.

– Как баня?

– Топится.

– Сделать еще овощной салат к мясу?

– Сделай.

– Какой ты немногословный стал.

– Говорю же, тобой любуюсь.

– Сходи лучше за вином, поставим его в холодильник. Не знаю, как ты, я ледяное люблю.

– Схожу… – И остался сидеть. – А если я тебя поцелую, это будет считаться нарушением джентльменской конвенции?

– Но это же не посягательство на мою девичью честь?

– Коль от поцелуев не появляются дети, то нет.

– Тогда тебя даже Женевский суд оправдает.

Лясе и самой хотелось с ним поцеловаться. Она думала об этом, когда ехала с Сашей на мотоцикле. Сидела позади, обнимала и представляла, как они соприкоснуться губами, когда приедут и начнут прощаться. Но все пошло не так, как ей хотелось…

А сейчас, похоже, сложилась нужная ситуация.

Они смотрели друг на друга с легкой улыбкой. Лариса радовалась тому, что, когда резала лук, не закинула себе в рот пару колечек. Она была из породы «суровых» людей, способных поедать лук сырым…

И тут зазвонил ее телефон!

Как не вовремя.

Чертыхаясь про себя, Ляся полезла в карман. Достала сотовый. Проигнорировать звонок она не могла. Что, если с ней босс связаться хочет?

Но нет, то был не он. А муж. Купил новый телефон и восстановил сим-карту еще вчера.

Лариса пришла в замешательство. Она не знала, при Саше с Валерой говорить или уйти в комнату. Решила ответить, не сходя с места. Извинившись перед Александром, она поднесла телефон к уху.

– Слушаю, – бросила Лара, после того как мазнула пальцем по экрану.

– Привет, ты где?

– В гостях.

– Ммм… Сегодня вернешься домой?

– Нет. Ты что хотел, Валера?

– Да сказать тебе, что уезжаю, – говорил муж сухо, впрочем, как и жена с ним.

– Куда, если не секрет?

– Обратно.

– То есть передумал увольняться?

– Отговорили.

– Это очень хорошо. Валер, ты правильно все делаешь.

– Да, в отличие от тебя, – добавил он в голос яду. Но Ларисе было не до обид:

– Когда поезд? Сегодня уже?

– Нет, завтра днем.

– Отлично, значит, успеем в загс заехать и подать заявление на развод.

– А что за спешка?

– Мне кажется, мы как раз затянули. Давай уже поставим точку. Но, если тебе лень, я съезжу одна.

– Мне лень.

– Хорошо, я всем займусь. О дате развода сообщу. Надеюсь, приедешь. Пока.

И отсоединилась.

Убрала телефон в карман и посмотрела на Александра. От его расслабленности и следа не осталось. Сидел сосредоточенный, серьезный, даже чуть взъерошенный. Смотрел куда-то в стену.

– Муж звонил, – сказала Лариса.

– Да я понял.

– Мы разводимся.

– Мне посочувствовать тебе?

То настроение, что было, легкое, игривое, улетучилось.

– Нет, мне нужно от тебя другое, – в тон ему ответила Ляся.

Брови Саши взметнулись вверх.

Лариса положила на стол нож. Вытерла руку о фартук. И, обойдя стол, встала возле Александра.

Он смотрел на нее снизу вверх, потому что сидел.

Ляся взяла его за руку и потянула на себя, заставив подняться. Когда Александр оказался с ней лицом к лицу, она тихо сказала:

– Поцелуй.

– Что?

– Нужен мне… От тебя.

Она стояла, как солдат, по стойке «смирно». Хотя очень хотела обнять Сашу хотя бы за талию.

Он тоже не притронулся к ней. Потянулся губами. И очень нежно, даже с некоторой робостью коснулся их.

У него оказался мягкий рот. Лариса не ожидала. Александр часто поджимал губы, и они казались суховатыми.

Они целовались недолго, наверное, меньше минуты. Лариса почувствовала Сашино возбуждение, и тут же он отстранился. Он не хотел нарушать джентльменскую конвенцию. Ляся была ему благодарна за это. Вчера уже дел натворила – поддалась желанию, еще сегодня не хватало сделать то же самое…

– Мне будет трудно, – жалобно проговорил Александр. – Поэтому не искушай.

Она кивнула.

– Не буду…

Но не удержалась и чмокнула Сашу в кончик носа.

– Иди за вином.

– А может, за шампанским?

– У тебя и шампанское имеется? Или ты собрался в ближайший магазин бежать?

– Зачем бежать? Позвоним, привезут.

– Я равнодушна к шампанскому. Эти газики…

– Все, больше вопросов не имею. Ушел за вином. Заодно принесу полотенца и халаты.

Он скрылся, и Лариса смогла перевести дух.

Вот оно, счастье!

Она ощущала его сейчас каждой клеточкой своего исстрадавшегося без любви организма.

Лясю так давно никто не цеплял. А тут и зацепил, и она его… вроде бы…

И так хорошо им вдвоем. Она уже понимает его шутки. И хочет… хочет его обнимать! Когда она в последний раз мечтала о том, чтобы прикоснуться к мужчине? К конкретному, а не абстрактному? И не к Валере, супругу…

Давным-давно.

Так может ну ее… Конвенцию? Вернее, пусть ее соблюдает джентльмен. И держится в рамках, а она поведет себя…

«Как Гитлер! – мысленно хохотнула Лариса. – Я нарушу пакт о ненападении и вторгнусь на его территории!»

Лариса вернулась к столу. Там уже стояло блюдо с мясом, плавающим в маринаде. Она накрыла кастрюлю крышкой. Взялась за овощи для салата. Есть совершенно не хотелось, но после баньки аппетит разыграется. Тем более его будут стимулировать приятные ароматы.

– Смотри, что у меня! – услышала Ляся. Подняла голову от разделочной доски, на которой измельчала помидоры, и увидела Сашу с двумя бутылками. – Оказывается, в закромах не только красное африканское, но и розовое испанское. Черт его знает, откуда взялось.

– А где полотенца и халаты?

– Ой, точно. Секунду.

Сунув бутылки в холодильник, он снова покинул кухню.

Лариса продолжила делать салат. Она уже успокоилась после поцелуя и теперь думала, нет, не буду как Гитлер. Что Саша обо мне подумает?

Он же ей нужен не на одну ночь, а на всю жизнь.

Она ссыпала овощи и зелень в большую стеклянную чашку. Солить не стала, но спрыснула лимоном. Заправит перед подачей.

В кухню вернулся Александр. Через согнутую в локте руку висели полотенца. Халаты же висели на плечах.

– Ну, что, пошли в баню?

– Она уже…

– Уже, уже. Лето. Не замерзнешь точно. Только, будь добра, открой холодильник и возьми бутылку воды.

На дверке кроме кефирных бутылок имелись и другие – с соком, морсом и компотом, что заботливо перелила Дарья из кастрюль в более компактные емкости, и минеральной водой.

– «Боржоми»?

Он кивнул.

– И банку варенья малинового. Я люблю с ним после бани чай.

– А чашки, ложки?

– Там все есть. Потопали.

И они потопали.

Когда оказались в бане, Саша выдал Ларисе тонкое полотенце, в котором сидеть в парной, толстое для вытирания и показал, где можно взять тапки. После этого удалился в другую часть предбанника, чтобы не смущать гостью, ну и не смущаться, раздеваясь, самому.

– Лара, я в парную, присоединяйся! – крикнул Александр.

– Да, иду.

Она закрепила полотенце на теле, связав его концы в двойной узел, сунула ноги в резиновые тапки и пошла к двери, ведущей в парную.

Открыв ее, сразу ощутила жар. Но не резкий. Он не обжег, а обдал. А нос защекотал аромат эвкалипта.

Саша сидел на полке. На голове шапка из фетра с надписью «С легким паром!». Вторая в руке. Он протянул ее Ларисе. Она взяла, нахлобучила. В бане никто не выглядит секси. Не старалась это делать и Лариса.

Забралась на полок. Примостилась рядом с Александром.

– Я первый раз в своей бане парюсь с женщиной, – сказал он, не глядя на нее.

– Я вообще первый раз парюсь в бане с мужчиной.

– А раньше с кем?

– С мамой, подругами.

– С мужем?

– Никогда. Он банененавистник.

– Дурак.

– Кто спорит?

Он рассмеялся первым. Лариса поддержала.

– Хорошо, – крякнул Саша.

– Хорошо, – подтвердила Ляся.

– Как ты к березовым веникам относишься?

– Я их боюсь.

– Буду тебя сегодня пугать. Вон они, смотри… – Он указал на стену, на которой висели тазы, мочалки и… веники!

– Что, парить меня ими будешь?

– Обязательно.

– Нет, давай без этого. Я правда прихожу в ужас от этой процедуры. Не понимаю, какая радость в том, чтоб быть избитой связкой веток.

– Без этого какая баня? Нет, милая моя, готовься. – И ойкнул. – Черт, цепочку не снял, жжется… Я сейчас.

Александр стащил с шеи толстую золотую цепь, на которой болтался круглый медальон. Лариса обратила на него внимание сразу, как увидела Сашин голый торс.

– Можно посмотреть? – попросила она.

– Конечно, пожалуйста, – и протянул украшение.

Ляся поднесла его к лампе и стала рассматривать. Диаметр круга где-то сантиметров шесть. Медальон толстый, выпуклый. На нем бык, застывший в воинственной позе.

– Ты телец? – полюбопытствовала Лариса.

– Нет, я водолей. Но в гороскопы не верю, поэтому изображение никак не связано с зодиаком. Просто мне эта фигулька нравится. Медальон, в смысле.

– Мне тоже. Старинный?

– Да. Это скифское золото.

– Ничего себе, – присвистнула Лариса. – Где такое продают?

– Я не покупал этот медальон, как и цепочку.

– Подарили?

– Нашел.

Ляся оторвала взгляд от медальона и вопросительно посмотрела на Сашу.

– Опять шутишь?

– Нет, я серьезно нашел это украшение. И еще кое-что. Давно, в детстве.

Он забрал у Ларисы цепочку и повесил ее на крюк, с которого снял таз. Налил горячей воды, запарил два веника.

– Я в начальной школе учился, – начал рассказывать Саша. – В продленку не ходил, после занятий сразу к отцу на работу. Дворец культуры был моим вторым домом. А отцовская фотолаборатория – главным убежищем. Моей норой. Но я вроде тебе рассказывал об этом?

– Да, было дело.

– И в ней, в лаборатории, у меня имелся свой любимый уголок. Я забирался под стол и сидел среди коробок с фотографиями. Когда рассматривал их, когда играл, когда читал, при мне всегда был карманный фонарик, когда просто наблюдал за происходящим из своего укрытия. Тогда у меня была дурная привычка все ковырять: от болячек до стен. Как видел вздувшуюся краску или штукатурку, тут же, как говорила мама, начинал распускать пальцы. В моем любимом углу я расковырял и штукатурку, и шпаклевку. И добрался до старой кладки. Но на этом не остановился, стал гвоздем ковырять цемент. И увидел блеск.

– Это блестел медальон?

– Нет, монеты золотые. Лежали на кирпичах рядком. Я, естественно, стал продолжать свои «раскопки». Наткнулся на кольцо, какой-то наперсток, браслет пластиной. Все это, естественно, не за один день. В итоге насобирал мешочек золота.

– И никому о нем не сказал? Даже родителям?

– Никому. Это был мой секрет. Я боялся, что отец с матерью заставят меня все отдать государству. Да, за это наша семья получила бы вознаграждение, но тогда такие времена были, что не только обмануть, убить могли.

– То есть ты сразу понял, что стал обладателем каких-то дорогих, исторических вещей, а не побрякушек?

– Кто будет так тщательно прятать побрякушки? Они как минимум с дореволюционных времен. Значит, уже старинные.

Саша вернулся на полок. По его лицу катился пот, он вытирал его рукой, продолжая говорить:

– Стена оказалась очень толстой. Я ковырял, ковырял, пока не наткнулся на дерево. Решил, что это опоры строительные, у нас в городе многие исторические дома стоят на дубовых сваях, но все равно продолжал ковырять.

– Гвоздем?

– Принес из дома долото и молоток. Я был сообразительным и крайне любопытным ребенком.

– И что же?

– Смог пробить дырку в дереве и заглянуть в нее.

– Что же ты увидел? – с азартом выпалила Ляся.

– Кучу золота!

– Прямо-таки кучу?

– Да. То, что я нашел, это так, мелочовка. Как я потом понял, ее специально рассовали, чтоб отвлечь внимание кладоискателей, если такие появятся, от хранилища. Золото было очень глубоко запрятано. Да еще в дубовый ящик положено.

– И как ты из него достал то золото?

– Никак.

– То есть?

– Начались каникулы. Студия не работала. Я попал в нее только через неделю. Залез под стол, разобрал коробки, которыми маскировал дыру, заглянул в нее и… Ничего не увидел! Золото исчезло.

– Кто же добрался до него?

– Думаю, Дора. Сокровища принадлежали ее семье. Их ее прадед Марк собирал, а его сын погиб из-за этого клада. Я потом историю услышал о еврейском золоте. И хотя все ее как городскую легенду воспринимают, я-то знаю, что оно существовало.

– Так вот каким образом разбогатела преподавательница рисования.

– Кстати, именно в каникулы она уехала в Питер. И больше во Дворец культуры не вернулась.

– Просто приключенческий роман какой-то, – заметила Ляся.

– Согласен. И ты, Лариса, третий человек, которому я рассказал эту историю.

– А кто первые два?

– Мой лучший друг Бородин и… девушка, на которой я хотел жениться.

– Та самая, замужняя?

– Нет, от нее я как раз скрыл тот факт, что у меня есть золотишко старинное. Не хотел, чтоб это повлияло на ее выбор. Да и не намеревался я продавать свои «сокровища».

– То есть все, что ты когда-то нашел в том особняке, при тебе?

– До единой монетки.

– Покажешь?

– Обязательно. А теперь снимай полотенце и ложись, я буду тебя парить.

– Как снимай? – испугалась Ляся. – Под ним же ничего?

– Считай, мы в Германии, где общие бани и никто никого не стесняется.

И, вытащив из таза веники, азартно ими встряхнул.

Решительно выдохнув, Лариса сорвала полотенце.

 

Глава 11

«Си»

В электричке было мало народу. Последняя и тогда, двадцать лет назад, шла полупустой.

Симона сидела у окна, пыталась рассматривать пейзаж, но было темно, и видела она лишь свое отражение. Растрепанные волосы, мешки под глазами, опущенные уголки губ…

Какой она стала старой и некрасивой! Без макияжа и прически выглядит… как мужик…

Стоп! Я и есть мужик, рявкнула на себя Симона.

Соломон Борисович Беркович. У меня и паспорт, подтверждающий это, имеется.

Она достала документ, раскрыла на странице с фото. Да, точно. Она – он. Она – Соломон.

«Нет, ты не он и не она, – шепнул внутренний голос. – Ты ОНО. Андрогин. То мифическое существо, которое имело два лица, четыре руки, четыре ноги. Но Зевс наказал тебе подобных за гордыню, разрубив каждого вдоль, повернув лица и половые органы в сторону разреза. И мы ищем с тех пор утраченные половинки… Все, кроме тебя. Ты свою НАШЛО… Пусть и потеряло!»

– Мужчина, сумочку не уберете? – раздался над ухом полупьяный голос.

Мужчина так мужчина!

Соломон взял рюкзак и переложил на колени.

Тут же на его месте оказалась хмельная тетечка с таким диким макияжем, что даже клоун посчитал бы его чрезмерным. Поскольку свободных мест в вагоне было больше половины, Беркович понял, что к нему просто решили пристать как минимум с разговорами.

– Скучаете? – спросила «клоунесса» и подмигнула.

– Нет, – сухо ответил Соломон.

– Скучаете, – убежденно повторила тетя. – Хотите выпить?

– Нет, спасибо.

– Да ладно тебе, – тут же перешла на «ты» попутчица. – Давай тяпнем? У меня хорошая штука с собой – «Зубровка».

Соломон резко встал и бросился вон из вагона. В составе их еще семь, и он найдет для себя спокойное место.

– Вот придурок сумасшедший, – услышал он за спиной.

Перейдя в соседний вагон, Соломон не стал садиться. Ехать оставалось всего ничего, в тамбуре постоит. Хорошо, что в нем никого. Да, пахнет сигаретами, но никто не курит, и света нет, что позволяет смотреть на проносящиеся за окном деревья, дома, линии электропередачи. Обычный загородный пейзаж. Невыразительный. Но милый сердцу.

Электричка остановилась на платформе. На ней ни лавочек, ни урн. Даже указатель с названием остановки куда-то делся. Видимо, кто-то из хулиганства сорвал, а новый еще не повесили. Магазин, в котором Берковичи когда-то покупали продукты для пикника, закрыт, а окна его крест-накрест заколочены досками. Хорошо, что Соломон взял с собой бутылку воды, а то по дороге в деревню умер бы от жажды. Насколько он помнил, по пути не было колодцев или колонок.

Сначала Соломон хотел ехать на машине, это, бесспорно, удобнее, но оставил ее у вокзала и сел в электричку. Повиновался порыву!

Вместе с Берковичем на полустанке вышло несколько человек, но он не стал их рассматривать. Сразу спрыгнул с платформы и направился в сторону деревни. Если идти в хорошем темпе, то до деревни Соломон доберется минут за тридцать пять – сорок. Потом еще четверть часа, и ИХ место.

На Соломоне был спортивный костюм. Пока в нем не холодно, но ночью станет зябко. Зря куртку не захватил. Хорошо, есть спички, можно костер развести.

Беркович подумал зайти в деревне в какой-нибудь дом, купить у хозяев еды: овощей с грядки, картошки, которую можно в костре запечь, сала. Но решил не привлекать к себе внимания.

Он сам не знал, зачем приехал сюда. Потянуло просто.

Как будто уничтожив вещи и паспорт Симоны, потерял ее окончательно. И стало так ее не хватать, что хоть плачь. Когда он тосковал по родителям, то ходил на их могилы, и вроде бы становилось легче. То же самое решил проделать и сегодня. И пусть на месте захоронения сестры ни памятника, ни надписи, ни портрета, но она лежит там, под сосной… его сиамская близняшка… И только он знает об этом.

Соломон резко остановился, обернулся. Ему показалось, что он слышит шаги за спиной. Но нет, позади никого не было. На узкой тропе, по краям которой буйно росли кустарники, ни души.

Беркович двинулся дальше.

Он много врал полицейским, давая показания. Пожалуй, семьдесят процентов из того, что он им рассказал, было либо враньем, либо искажением фактов.

Брат и сестра Берковичи отлично знали Дору Эленберг. Оба занимались у нее рисованием. Симона постоянно, Соломон, когда выдавал себя за нее. Как-то после занятий Дора попросила его задержаться. Мальчик, переодетый девочкой, подошел к преподавательнице, думая о том, что его сейчас пожурят за плохое старание. Он тоже умел рисовать, но не так хорошо, как Симона, и натюрморт у него получился неважнецкий.

– Сестра знает, что ты здесь? – спросила Дора.

Соломон аж рот открыл от удивления.

– Что ты так на меня смотришь? – усмехнулась Эленберг. – Думал, я не замечаю разницы между вами?

– Но никто ее… не…

– Я художник, Соломон, пусть и несостоявшийся. Я вижу то, что не могут рассмотреть другие. Так сестра знает?

– Да.

– И не против?

Соломон мотнул головой. Какой там против? Она сама ему одежду выбирала для сегодняшнего похода в кружок.

– Это у вас игра такая? – продолжила расспросы Дора Эдуардовна.

– Это наша жизнь. – И, как мог, объяснил ей, кем они с сестрой являются друг для друга. Но, конечно, умолчал о сексуальных аспектах взаимоотношений. Пусть тогда они еще и не перешли черту, но уже к ней приближались.

– Это единение может стать для вас как счастьем, так и наказанием, – проговорила Дора со вздохом. – Поэтому я не испытываю к вам зависти или жалости. Только симпатию.

– Спасибо вам, – едва не расплакался Соломон. Дора стала первым и осталась единственным человеком, с которым он поделился хотя бы малой толикой своих чувств. Не встретив осуждения, мальчик испытал невероятное облегчение. У него увлажнились глаза и задрожал голос.

– Если вам понадобится моя помощь, обращайтесь, – услышал он. – Не с кем будет поговорить, посоветоваться, я к вашим услугам…

Соломон улыбнулся ей благодарно и покинул студию.

Больше они не разговаривали так откровенно, но между ребятами и руководителем художественного кружка установилась своеобразная душевная связь. Они как будто понимали друг друга без слов: не только взрослая преподавательница подростков, но и они ее. Дора тогда была влюблена в фотографа Ивана Соля. Мужчину удивительного, но глубоко женатого. Молодая женщина терзалась, и Берковичи чувствовали это. Чтобы поддержать, Симона один раз вместо горшка с сухими ветками нарисовала его же, но с пышными ромашками – любимыми цветами Доры. А Соломон отправил на конкурс в местную газету ее фото, и взял первый приз. Это был большущий мешок шоколадных конфет, и он разделил их на четверых – родителям, сестре, себе и Доре.

Но вскоре Дора Эдуардовна исчезла. Сказали, уехала в Ленинград, к родственникам.

Так связь между Эленберг и Берковичами прервалась.

Вновь судьба свела Дору и одного из представителей их семьи два года назад.

Симона ехала в такси мимо особняка, в котором когда-то располагался Дворец культуры. Она и раньше видела его из окон авто, но тогда в здании были какие-то офисы, и вдруг – клуб. Да вывеска такая шикарная, чуть ли не в масштабе «Лас-Вегаса».

«Караоке-клуб «Млечный Путь», – прочла Симона и решила зайти.

Заведение ее приятно удивило. Обслуживание на уровне, отличная атмосфера, приличная публика. Пробыв в «Млечном Пути» несколько часов, Симона ушла с мыслью, что еще вернется туда.

И она сделала это в следующем месяце, а потом стала бывать через неделю.

Как-то Симона, сидя за стойкой, пела «Бесаме Мучо» и увидела женщину, что зашла в зал энергичной, уверенной походкой. «Хозяйка», – послышался шепот барменов. Она наслаждалась исполнением Симоны, а когда та закончила петь, приветливо кивнула. Симона ответила тем же. После этого персоналу сообщили, что Симону леди-босс велела обслуживать бесплатно. Все подумали, что той понравилось ее выступление. Сама фаворитка хозяйки тоже. Пока не услышала ее имя и фамилию.

Та самая Дора Эдуардовна! Неужели? Симоне захотелось увидеться с ней, поговорить, и она зашла в кабинет хозяйки «Млечного Пути». До Рената секретари у Доры не задерживались подолгу, и на тот момент место было вакантным, соответственно, приемная пустовала, так что Беркович никто не видел.

– Здравствуйте, Дора Эдуардовна, – поприветствовала она госпожу Эленберг.

– Здравствуй… – И внимательно посмотрела на гостью. – Симона?

– Сейчас да. Но я Соломон.

Дора подошла вплотную, придирчиво осмотрела лицо гостя.

– Залысины, тщательно замазанная щетина, да, ты Соломон. А как Симона поживает?

– Она давным-давно уехала из города. Сначала в Омск, а потом, кто знает… Мы не видимся. Но сестра всегда рядом со мной. Люди, которым ампутируют руку или ногу, испытывают фантомные боли. Им кажется, что отрезанные конечности ноют, напоминая о себе. А у меня фантомная близость с моим сиамским близнецом, с которым нас разделила судьба.

– Почему она уехала?

– Она запуталась. Жить, как раньше, не хотела, а как по-другому – не знала. Надеюсь, нашла себя где-то… в чем-то… с кем-то.

– Мне жаль, что так все вышло. Я думала, вы никогда не расстанетесь. Я в вас верила, ребята.

– А где вы пропадали столько лет? В Питере, как я слышал?

– Там я пробыла всего полгода. Потом вернулась домой. И через восемь месяцев уехала вновь. Моталась. Наверное, как твоя сестра, искала себя где-то, в чем-то, с кем-то.

– Не получилось?

– Наоборот. Я поняла, что зря бежала. Надо было оставаться и искать себя… в себе.

Они, как и в первый раз, говорили недолго, но все слова, произнесенные и Дорой, и Соломоном, были важны и близки сердцу.

Прощаясь, Беркович с Эленберг не обменялись контактами. Никто не хотел нарушать свое одиночество если не дружбой, то приятельскими отношениями. Но иногда Симона заглядывала в кабинет к Доре на пять-десять минут. Сделала она это и в тот вечер, когда госпожа Эленберг погибла…

Так что свидетель, который доложил старшему оперу Баху об этом, не соврал.

…Соломон начал вспоминать свой визит к Доре, но запнулся о ствол поваленного дерева и чуть не рухнул. «Надо быть внимательнее, – отчитал он себя. – Это вам не городской тротуар, а проселочная… даже не дорога… тропка!»

Он достал телефон и осветил путь. Ага, уже до деревни дошел. Впереди избушка покосившаяся. Брошенная. Но за ней дома жилые. Но ни в одном свет не горит – деревенские спать рано ложатся.

Соломон остановился, чтобы попить. Как будто снова позади звук раздался. То ли ветка треснула, то ли белка пронеслась по сосне. Они тут водились. Мелкие, серые, а не рыжие. А шустрые! Протянешь ей орешек или сухарик, цапнет, тут же унесется в траву. И вот уже лишь хвост среди листьев мелькает…

Опустошив бутылку, Соломон двинулся дальше. Прилично похолодало, и он шел очень быстро. До ИХ места в итоге добрался за десять минут. Бросив рюкзак на землю, Соломон двинулся к сосне, под которой лежала сестра.

Он не думал, что выйдет сухим из воды. Труп могли найти. Да, тут мало кто ходит, но все же место не на краю вселенной. И если бы дожди подмыли корни или крупные животные разрыли бы могилу… То на останки кто-то наткнулся бы.

Однако Берковичу везло.

Соломон присел возле сосны, положил руку на корень, о который ударилась головой сестра и прошептал:

– Ну, здравствуй…

А за спиной услышал:

– Здравствуйте, Соломон Борисович.

 

Глава 12

«Бах»

Беркович вздрогнул, но обернулся не сразу. Тело его застыло на несколько секунд, и только после пришло в движение. Причем ожили руки, они потянулись к карманам.

– Не делайте резких движений, Соломон Борисович, – посоветовал ему Андрей – на всякий случай он достал табельный пистолет и держал его наготове. – Иначе я выстрелю.

– Я просто хотел вынуть из кармана конфету. Можно? У меня низкий сахар, и когда нервничаю, могу потерять сознание.

– Ваша сестра говорила то же самое.

– У нас много общего, включая болячки.

Бах приблизился к Соломону, сам сунул руку сначала в один карман, затем в другой. Первый был пустым, во втором обнаружилась карамелька.

Выяснив, что Беркович не вооружен, Андрей опустил пистолет.

– Конфету, пожалуйста, – попросил Соломон.

Бах отдал.

– Спасибо…

Беркович быстро развернул карамельку и кинул ее в рот. После этого спросил:

– Зачем вы здесь?

– Я следил за вами.

– Откуда?

– От вокзала. Приехал, чтобы поспрашивать о вашей сестре. Стал я сомневаться, что она в Крым укатила. И вот подъезжаю я к вокзалу, а тут вы. Машину поставили, и на электричку. Я решил последовать за вами.

– Вам что, больше в воскресенье заняться нечем?

– Вот и я так подумал, увидев вас. Кто под деревом лежит, Соломон Борисович?

– Кто? – включил дурачка Беркович.

– Вы с кем здоровались?

– С сосной. Для семьи Берковичей она не просто дерево, а символ.

– Я же бригаду вызову, и мы все равно докопаемся до сути. Так что давайте начистоту.

– А давайте, – азартно проговорил Соломон. – Срок давности все равно истек. Да, под сосной моя вторая половинка. Мой близнец.

– Соломон… давайте уж без отчества?

– Можно и без «вы».

– Устраивает. Соломон, ты сестру убил?

– Нет.

– Но похоронил… – Он кивнул. – Давно?

– Больше двадцати лет назад.

– То есть она не только в Крым, но и в Омск не уезжала?

Беркович на сей раз головой мотнул и перекатил конфетку из одного уголка рта в другой.

– Выходит, ты играл две роли половину своей жизни!

– Неправильно, я не играл роли, я проживал две жизни.

– Кто же из вас стал свидетелем смерти родителей? Симона, то есть ты в ее образе говорил, что она, но очевидцы заявляют – Соломон…

– Какое все это имеет значение?

– Просто любопытствую. Чтоб было о чем поговорить, пока едет наряд. Тебе, Соломон, не удастся отделаться легко. Да, смерть сестры – это дело минувшее. Но ты подозреваешься в убийстве еще двух женщин, и дело уже принимает другой оборот. Можешь как серийный маньяк пойти.

– Не бери на понт, начальник, – хохотнул Беркович.

И вскочил вдруг, побежал.

Андрей настиг его быстро. В два прыжка. Скакнул на спину, повалил. Наручников при Бахе не было, поэтому пленить было нечем. Он развернул Соломона и попытался выдернуть из его спортивных штанов шнурок…

Локоть при этом касался паха Берковича… И там, в паху, не было ничего!

Гладкий лобок без каких-то мужских признаков.

– Ты Симона? – ахнул Андрей.

– Я существо, рожденное двуполым. Андрогин. Зевс, разгневавшись на мне подобных, разделил их…

И что-то еще говорилось. Какой-то бред. Но Андрей не слушал.

– Так под сосной Соломон?

Он бесцеремонно ощупал человека, который извивался под ним. Это определенно была женщина.

– Отпусти, я не буду больше убегать, – проговорила она.

– Не верю тебе.

– Я проглотила конфету.

– И что?

– И все.

Андрей ослабил хватку, но все еще придерживал Симону за руки.

– Это какая-то волшебная конфета?

– Да. Внутри нее семена, что убили наших родителей. Я думала выплюнуть ее, если у меня появится надежда, но…

Бах позволил ей высвободиться. Симона села, привалившись спиной к дереву, закрыла глаза. Андрей подумал, что начал действовать яд, но, оказалось, ошибся. Беркович просто переводила дух.

– У нас минут двадцать, – сказала она. – Пока яд не начал действовать. Потом я не смогу говорить, только выть от боли и биться в судорогах.

– Хочешь покаяться перед смертью?

– Нет, облегчить тебе работу, так что включай диктофон на телефоне. – Андрей так и сделал, и Симона решительно проговорила: – Я ни о чем не сожалею.

– Так ты убила брата или нет?

– Я дала ему умереть. Мы поссорились на этом самом месте, сцепились, он упал, разбил голову и истек кровью. Я могла помочь, вызвать «Скорую», скорее всего, брата спасли бы, но я хотела избавиться от него. Думала, мне будет лучше одной…

– Из-за чего поссорились?

– О, причин было множество. Долго рассказывать, двадцати минут не хватит.

– Назови основную.

– Я хотела выйти замуж и уехать в Москву, Соломон не желал отпускать меня.

– Между вами что-то было?

– Между нами было ВСЕ!

Бах не совсем понял, что она имела в виду. Но инцест имел место быть, тут все ясно.

– Соломон мечтал о том, чтоб мы были как Адам и Ева, – продолжила она. – То есть два человека в целом мире… Чтоб нам никто не мешал. В том числе родители, не говоря уже о каких-то мужчинах… – Она зажмурилась. И Андрей увидел, как по щеке побежала слеза. – Он сказал, что для того, чтобы я осталась с ним, он готов на все! Даже на убийство. Грозился отравить моего жениха африканскими семенами. И тогда до меня дошло, что родителям в еду он их подсыпал, меня посещали эти мысли и раньше, но я гнала их. А уж если маму с папой, родных, любимых, не пожалел, то уж жениха моего не пощадит точно. Ты спрашивал, кто стал свидетелем смерти родителей. Это был он, но я как будто тоже присутствовала при этом. Мы могли видеть мир глазами друг друга…

Она замолчала. Лицо сосредоточенное. Андрей понял, что Симона прислушивается к своим ощущениям, и точно:

– Пока ничего не чувствую, – пробормотала она. – Даже жжения в желудке. – И продолжила рассказ. – Я думала, избавилась от брата. Все, он умер. Нет его. Но он оставался во мне. Это трудно объяснить. Возможно, человек, у которого есть близнец, хоть чуть-чуть меня поймет, но все равно… Между нами была особая связь. – Она резко приблизила свое лицо к лицу Баха. – Ты видишь родинку на моей щеке? – Тот кивнул. – У меня не было ее раньше. А у брата – да. Появилась пятнадцать лет назад. Залысины чуть позже. С годами я стала больше походить на мужчину, чем на женщину. Это во мне жил своей жизнью брат Соломон.

– Или гормоны, – буркнул Андрей. – Так почему ты замуж не вышла?

– Когда брат умер, я поняла, что никакой другой мужчина мне не нужен. Я дала Филиппу, так звали жениха, отставку. Причем уже перед ним разыгрывала две роли. И сейчас уже плохо помню, как все происходило на самом деле. Видеть мир своими глазами и глазами покойного брата не просто.

– А ты к психиатру не обращалась?

– Чтоб он поставил диагноз «раздвоение личности»? И запер в дурдоме?

– Ага, но ты сама понимаешь, что больна…

– Даже если и так, мне нравится мое сумасшествие.

– Все бы ничего, но ты стала убийцей. Ведь это ты задушила Дору? Не дала умереть, а именно…

– Да. Но и нет. Можно сказать, что я дала ей умереть.

– Она и без тебя умерла бы. У нее был неоперабельный рак.

– Я знаю. Дора рассказала мне об этом.

– Вы дружили?

– Нет. Но у нас с ней, у меня и у брата, были особые отношения с детства – тогда она нас не путала. В ТОТ день я зашла к ней в кабинет. Дора была грустна. Крутила в руках какую-то куклу.

– Куклу? – переспросил Андрей. Он не помнил, чтоб они находили что-то похожее на игрушку на месте преступления.

– Да. Небольшую, меньше ладони. Когда я подошла ближе к столу, то увидела, что это хенд-мейд. Кто-то сделал куклу своими руками и придал ей образ Доры. В игрушке торчали закопченные иглы. В туловище, голове, конечностях – вся была истыкана.

– Это что-то из серии колдовских ритуалов?

– По всей видимости. Куклу Доре прислал аноним. По ее словам, он постоянно что-то отправлял ей. Какие-то гадости. Коробку с червями, например. Или мертвую птицу. Дора предполагала, что это кто-то из ее бывших работников, кого она уволила со скандалом.

– Ее не напугала кукла?

– Нисколько. Она ее заинтересовала! Дора вынимала иголки и втыкала их вновь. После чего прислушивалась к ощущениям. «Не работает», – сокрушенно проговорила она. И рассказала о своей болезни. И о том, как ей страшно. Сначала она хотела лечиться, чтобы иметь на это деньги, выставила на продажу клуб, а потом сникла. Чтобы побороть рак, надо пройти все круги ада. И не факт, что страдания будут не напрасными. В ее случае шанс на излечение слишком мал, чтобы обрекать себя на муки.

Симона резко замолчала. Сморщилась.

– Все, начинается, – тяжко выдохнула она. – Так что потороплюсь. Дора знала о том, как погибли наши родители. Не от нас, от кого-то. И в ТОТ день она спросила, не завалялось ли где-то в закромах несколько семян ядовитого растения, способного убить стопроцентно?

– Решила уйти, не дожидаясь момента, когда старуха с косой сама к ней придет? И что же ты, отказала Доре в яде?

– Я знаю, как умирали мои родители. И врагу не пожелала бы такого долгого и мучительного конца. А Дора «мой» человек. Я хотела, чтобы она ушла достойно. Поэтому наврала, что у меня его не осталось. Она стала еще грустнее. Сказала, что сейчас у нее такая решимость уйти, какой, наверное, уже не появится. И как жаль, что нет человека, который помог бы ей это сделать. Но чтоб точно убил, наверняка. «У тебя нет знакомого киллера? – спросила она вроде бы шутя. – Я могу отлично заплатить. Причем золотом…»

– И ты решила ее задушить? Чтоб вроде и помочь, но больше заработать.

– Все мечтают о богатстве, я не исключение. Своим умом зарабатывать я умею, но не такие суммы. Соломон стал бы блестящим экономистом, но я не смогла доучиться за него. Диплом купила. Я жила жизнью брата, многое в ней не понимая.

– Что, и в армию за него сходила?

– Откосила. За него… – Симона закашлялась, но быстро восстановила дыхание. – Соломон был признан негодным еще в семнадцать. Мочеполовая системы не в порядке, как и у меня. Он не совсем мужчина, я не совсем женщина. Я пыталась забеременеть, но не вышло. И Соломон не смог бы стать отцом. Мы андрогины. Третий пол…

– Так, это я уже слышал, – решительно прервал ее Андрей. – А как же медосмотры при устройстве на работу, все равно не понимаю?

– Все можно купить, особенно справки. Это самое легкое. Благо от родителей осталось кое-что. Я тратила их наследство на то, чтобы проживать две жизни. И все его растранжирила. А мне всегда хотелось встретить старость в приятном курортном месте. Жить в доме у моря, желательно Средиземного. И когда мне посулили золото, я поняла, что могу уехать туда хоть завтра.

– Ты убила человека, расследования было не избежать! Так что завтра не вышло бы.

– Почему? У меня было два паспорта, свой я уничтожила уже на следующий день после смерти Доры, уехала бы как Соломон.

– Но разве нельзя было это сделать в более подходящем месте?

– Ты что, меня совсем не слушал? Дора хотела умереть немедленно! Пока не испарилась ее решимость. Я помогла ей в этом.

– А почему сразу не покинула клуб? Зачем было оставаться?

– Меня задержал Александр Соль. Мне пришлось остановиться и пообщаться с ним. Дора говорила, что в кабинет никто не войдет без стука. И, значит, ее найдут только после закрытия клуба. Но уборщица не побоялась войти в кабинет… Кстати, я была права, она дочь Доры?

– Похоже на то.

Тело Беркович свело судорогой. Лицо исказилось. В уголке рта выступила слюна.

– Пять минут себе даю, – просипела Симона. – Потом не смогу контролировать ни движения, ни мысли… Спрашивай, если что-то узнать хочешь. Сейчас! – Последнее слово Симона прокричала, выгнувшись дугой.

– Сколько золота ты получила от Доры? И где спрятала?

– Обманула она меня. Не нашла я в том месте, на которое она указала, ничего.

– Надо было вперед брать гонорар.

– Она старинную монету мне дала. Сказала, что таких целый сундук зарыт на ее участке. Я ездила сегодня туда, копала, копала, копала… – И закашлялась, а потом сплюнула кровавую пену.

– Официантку не ты задушила?

– Нет.

– И не Соломон?

Симона только головой замотала. Ее продолжало ломать.

Андрей смотрел на нее и…

Жалел!

Хоть и убийца перед ним, но ведь ей же больно.

– Как ты думаешь, загробная жизнь существует? – спросил вдруг Бах.

– Уверена в этом.

– Значит, ты скоро встретишься со своими близкими?

– С братом точно. Нам с ним нет места в раю. Так что будем на одной сковороде жариться.

Едва закончив фразу, закричала так, что птицы, дремавшие на ветках, вспорхнули.

– Выключи диктофон, покаюсь, – услышал Андрей хрип Симоны.

Он кивнул и демонстративно нажал на кнопку «стоп». Но Беркович вряд ли увидела это. Ее глаза заливали слезы и пот, градом катящийся по лицу.

– Я виновата в том, что Дора Эленберг и Иван Соль расстались.

У Баха в голове произошло небольшое землетрясение. Но оценивать его последствия он решил позже. Пока он не понимал ничего. Поэтому задал нейтральный вопрос:

– Почему?

– У них такая любовь была… Почти как у нас с братом. Сильная, но противоестественная. Иван был женат и вообще не подходил Доре. Старше, ниже… Но это ладно. Главное, он никак не мог выбрать между ней и женой. Мучил ее. И я наврала Доре, что у него есть еще одна женщина. Якобы я видела их. И Дора бросила Ивана. После чего уехала в Питер. Но что, если они были созданы друг для друга? Но соединиться должны были не сразу, а лишь пройдя через тяжелейшие испытания?

– Если так, их не разлучила бы сплетня.

– Ты такой логичный, старший уполномоченный Бах. Если б я могла увлечься хоть каким-то мужчиной, я влюбилась бы в тебя… – Симона попыталась улыбнуться, но рот ее свело судорогой.

Андрей хотел бы облегчить ее боль, но не мог, поэтому просто взял за руку. Когда приступ прошел, Симона прошептала:

– Ты видишь?

– Что?

– Душу брата. Вон она… – Рука Симоны взметнулась вверх. – Соломон явился, чтобы встретить меня и проводить на небеса…

Бах проследил за ее жестом. И увидел светлячка, который кружил над ними.

– Это просто жук, – зачем-то сказал Андрей. Но, в принципе, его слова роли не играли, потому что Симона уже погрузилась в мир, пограничный с реальным.

Светлячок, полетав немного по кругу, решил сменить дисклокацию. И направился вверх, к кроне сосны. Через пару секунд его свет затерялся в пышных ветках.

– Все, мне пора, – выдохнула Симона и закрыла глаза.

Андрей не сразу понял, что она умерла.

Но это было так.