Москва, 1943 год

– Замечательный поступок, а? – весело сказал Берия, разглядывая Мессинга, сидевшего в кресле у невысокого столика. – Поступок настоящего советского человека! Передать свои трудовые сбережения на строительство боевого самолета! Выходит, советская власть вам хорошо платит за ваши фокусы, товарищ Мессинг?

– Хорошо платит.

– А там… за границей… вам хорошо платили? – прищурился Берия. – Много платили, а, товарищ Мессинг?

– Много…

– Наверное, миллионы, да? – В глазах Берии вспыхнул жадный интерес.

– Да, у меня было много миллионов долларов, – ответил Мессинг.

Сидевшие за столом три офицера – два полковника и подполковник – молча переглянулись.

– Сколько же миллионом долларов у тебя было, товарищ Мессинг? – после паузы спросил Берия.

– Не знаю точно. Дела вел мой импресарио. Его убили фашисты в Варшаве. Думаю, миллионов двадцать-тридцать было…

– Где? На счете в каком-нибудь швейцарском банке? – быстро спросил Берия.

– Честное слово, не знаю… Возможно, в швейцарском… может, и в Париже или в Лондоне…

– Ну не может так быть, товарищ Мессинг, чтобы я зарабатывал деньги и не знал, где импресарио их хранит. Да что я, последний дурак буду, а?

– Он никогда меня не обманывал, – ответил Мессинг. – Его убили фашисты. Это произошло неожиданно, на улице в Варшаве… Об этих деньгах я больше никогда не думал…

– Да кто тебе поверит, товарищ Мессинг? – И Берия захохотал.

Негромко рассмеялись сидевшие за столом офицеры. Хохот наркома резко оборвался. Берия серьезно посмотрел на Мессинга:

– Если в швейцарском – никуда они не денутся. Война кончится, мы тогда твоими миллионами займемся, товарищ Мессинг. Она ведь в мае сорок пятого кончится? Так ты обещал товарищу Сталину и всему советскому народу?

– Да… в мае сорок пятого, товарищ Берия… – Мессинг облизнул пересохшие губы

– Смотри, если обманешь… знаешь, что с тобой будет?! – Берия шутливо погрозил Мессингу пальцем и снова захохотал.

Два полковника и подполковник вновь негромко рассмеялись, посматривая на Мессинга, и взгляды их не обещали ничего хорошего.

На заснеженном военном аэродроме мела поземка. Группа людей в шинелях и темных пальто с меховыми воротниками стояла у приземистого и длинного бревенчатого здания. Рядом со зданием находились несколько зенитных установок и полосатый конус для указания направления ветра. На кромке поля напротив маячили длинные ряды ангаров, рядом с ними несколько самолетов. По полю в разных направлениях сновали люди, проехали два бензовоза, полуторка, груженная какими-то ящиками.

Неподалеку от того места, где стояла группа людей, почти посередине поля готовился к полету штурмовик «Илюшин», и около него возились три человека в летных меховых комбинезонах.

В небе загудело, гул приблизился, и скоро из мутной пелены облаков вынырнул самолет и, опуская нос, зашел на посадку. Через пару минут он уже катил по аэродрому, поднимая клубы снежной пыли.

Люди в шинелях и штатских пальто медленно двинулись по направлению к «ИЛу». В середине группы шагал Мессинг. Он шел, наклонив вперед голову и придерживая шляпу, чтобы ее не сдуло ветром.

Подошли совсем близко, остановились, негромко переговариваясь.

– Вольф Григорьевич, посмотрите, что на фюзеляже написано? Видите?

– Плоховато вижу… – Вглядываясь в штурмовик, пробормотал Мессинг.

– А вы присмотритесь, присмотритесь, – с улыбкой посоветовал усатый человек в генеральской шинели и серой смушковой папахе.

Мессинг пригляделся и сквозь снежную пелену различил на боку самолета большие красные буквы: «ВОЛЬФ МЕССИНГ». Он несколько растерянно посмотрел на генерала:

– Мне кажется, это лишнее…

Вот уж нет, Вольф Григорьевич! – весело возразил генерал. – Гитлер объявил награду за вашу голову. И все фрицы в армии это знают. И летчики в том числе. Вот пусть и любуются в небе. Они наверняка знают о ваших способностях – вот и будете на них страх наводить! – генерал рассмеялся и протянул Мессингу небольшую красную папку с тисненым золотым гербом СССР.

– Что это?

– Сейчас летчик подойдет, который будет воевать на вашем самолете, – вот вы ему и вручите эту грамоту владельца.

Из кабины штурмовика вылез летчик в меховом комбинезоне и летном шлеме, спрыгнул на бетонку и быстро пошел к ним. Подойдя, он вскинул руку к виску и отрапортовал:

– Товарищ генерал, осмотр штурмовика «Илюшин» закончил. Машина в полном порядке. К вылету готов. Капитан Ковалев!

– Хорошо, капитан. Вот послушай, что тебе на дорожку сам товарищ Мессинг скажет.

Мессинг растерянно посмотрел на капитана Ковалева, кашлянул в кулак и проговорил:

– Я очень рад, что вы будете летать на этом самолете. Воюйте хорошо, товарищ капитан… как надо воюйте… Я всегда буду думать о вас. – И Мессинг зачем-то посмотрел на генерала, словно спрашивал у него: правильно он говорит?

– Слышал, капитан? Товарищ Мессинг будет о тебе думать. Значит, будешь жечь фашистов в небе на все двести! С удвоенной силой! Я в тебе уверен.

– Служу Советскому Союзу, – рявкнул капитан Ковалев.

Мессинг протянул ему красную папку:

– Вот держите… сказали вам передать…

Ковалев взял папку, долго тряс руку Мессингу:

– Вот вы какой, товарищ Мессинг… а ребята тут всякое про вас рассказывали… будто вы сквозь время видите… и все про всех знаете…

– Да ну… – улыбнулся Мессинг. – Сочиняют ваши ребята…

– Товарищ генерал, разрешите взлетать?

– Разрешаю. Воюй, капитан! Штурмовик у тебя в руках особенный. Об этом штурмовике сам товарищ Сталин знает. Так что не подкачай.

– Есть не подкачать, товарищ генерал! – вновь вскинул руку к виску Ковалев.

И пошел обратно к самолету.

Все стояли и смотрели, как Ковалев вернулся к «Илюшину», взобрался по стремянке в кабину, механик спустился с крыла. И дверца захлопнулась.

Зафыркал, заревел двигатель самолета, крутнулись и превратили в сплошной серебряный круг винты. Машина вздрогнула и медленно тронулась с места, покатила к взлетной полосе, набирая скорость, все быстрее и быстрее…

– Он сразу на фронт? – спросил Мессинг.

– На фронт. В воздушную армию генерала Громова.

Штурмовик оторвался от земли и, мигая красными огнями, медленно пошел вверх, в мутное белесое небо.

Москва, весна 1944 года

Подмосковная проселочная дорога петляла от шоссе через густой березовый лес. В голых черных сучьях запуталось белое холодное солнце. Черная «эмка» быстро ехала по укатанному снежнику.

Скоро березняк поредел и показался высокий бревенчатый забор, сторожевые вышки, тяжелые тесовые ворота и небольшой домик КПП. За забором виднелась длинная высокая крыша какого-то двухэтажного строения.

Из домика КПП вышли два автоматчика в полушубках. Один остановился перед шлагбаумом, поджидая катившую к нему машину.

Полковник НКВД Федюнин, доверенное лицо Лаврентия Павловича Берии, опустил стекло машины и спросил у охранника с погонами лейтенанта:

– Нефедов здесь?

– Так точно, товарищ полковник, – козырнул лейтенант и стал поднимать шлагбаум.

«Эмка» въехала на территорию, подкатила к двухэтажному бревенчатому зданию, остановилась у подъезда. Первым из машины выбрался полковник Федюнин. Новенькие полковничьи погоны сверкали на солнце. Следом за ним из машины вылез Мессинг, потопал ногами, разгоняя кровь. Твердый снег громко скрипел под подошвами.

По расчищенной дорожке они пошли к зданию, на дверях которого не было никаких вывесок.

На вахте у входа сидел молодой парень с лейтенантскими погонами. При появлении полковника Федюнина и Мессинга лейтенант вскочил со стула, вытянулся, отдал честь.

– Все собрались?

– Все, товарищ полковник. В комнате отдыха на втором этаже.

Федюнин направился к лестнице на второй этаж. Мессинг двинулся следом.

Они поднимались по широкой деревянной лестнице и на середине марша услышали голоса сверху. Полковник остановился и сделал знак рукой Мессингу, чтобы тот тоже встал. Наверху громко разговаривали.

– Это, по всей видимости, электромагнитный спектр, хотя он изучен во всем диапазоне. От сверхжестких гамма-лучей до сверхдлинных радиоволн… В нем нет ни одного участка, на котором могла бы осуществляться телепатическая связь.

– Парапсихологическая связь… – добавил второй голос.

– Не, ребята, тут дело не в терминах…

– Понимаю, что не в терминах, но слово «телепатия» давно скомпрометировано всякими буржуазными всезнайками. И я тоже уверен, что материального поля, которое бы служило для передачи информации непосредственно из мозга в мозг, не существует.

– Да брось ты, Геныч, всего сто лет назад, если смотреть с этих позиций, не было материального поля для передачи звуков и изображения на большие расстояния. Ведь радиоволны были открыты Герцем еще в тысяча восемьсот восемьдесят шестом году.

– Ты думаешь, существуют еще какие-нибудь поля?

– А почему бы и нет?

– Почему же их до сих пор не заметили ученые?

– С помощью приборов, предназначенных для изучения электромагнитного поля? А ты попробуй с помощью безмена или простых весов измерить скорость и частоту радиоволн…

– Черт его знает, может, ты и прав… Интересно будет поглядеть на этого Мессинга.

– А вот посадить его в заземленную медную клетку – сможет ли он оттуда читать мысли?

– Кто это? – шепотом спросил Мессинг полковника Федюнина.

– Курсанты разведшколы… толкуют про ваши уникальные способности, – так же шепотом ответил полковник.

– В клетку меня посадить хотят? – усмехнулся Мессинг.

– Эти могут…

– Вообще-то, подслушивать нехорошо…

– Это не подслушивание, это – контроль, – холодно возразил Федюнин. – Ладно, пойдемте наверх…

Они поднялись в холл второго этажа. Вдоль стен располагались диваны и кресла, длинный низкий стол с начищенным самоваром, чайными чашками и большим цветастым фарфоровым чайником с заваркой. Курсанты толпились у стола, оживленно спорили и разом смолкли при появлении полковника и Мессинга.

– Здравствуйте, товарищи курсанты, – негромко поздоровался полковник Федюнин.

– Здра… жла… товарищ… полковник! – разом гаркнули курсанты.

Пятнадцать курсантов сидели за отдельными партами. Все они были в одинаковых гимнастерках без погон и знаков отличия, все коротко стриженные и с одинаково ясными, полными жгучего интереса глазами.

– Вы все люди наблюдательные и образованные и могли видеть, наверное, как, скажем, общаются пожилые муж и жена, прожившие вместе не один десяток лет. Они разговаривают только взглядами. Он смотрит на нее, и она вдруг встает, идет на кухню и приносит мужу стакан чая или воды. Она смотрит на него, и он вдруг разводит руками и говорит: «Да не волнуйся ты, пожалуйста, у него все будет хорошо. Я совсем забыл, он звонил вчера и передавал тебе привет». Мы часто говорим: эти люди понимают друг друга с полувзгляда. – Мессинг замолчал, оглядывая курсантов. – Как назвать такое общение? Телепатическая связь? Передача мыслей на расстоянии?

Наверное, это телепатия. Но извините, товарищ Мессинг, эти люди, вы сами говорите, знают друг друга не один десяток лет, – проговорил один из курсантов, высокий, с черным ежиком волос и темными внимательными глазами. – Но я совсем не уверен, что два человека, которые видят друг друга первый или во второй раз, смогут таким же образом общаться – понимать друг друга с полуслова.

– Думаю, не смогут… – согласился Мессинг. – А вы видели, как одна собака разговаривает с другой? Долгий пристальный взгляд одной на другую, и эта другая вдруг вскакивает, подбирает кость, подходит к первой собаке и кладет кость перед ней. Или, например, рядом с местом обитания стаи бездомных собак появляется чужак, хочет покопаться в их помойке, но взгляд вожака останавливает его. Чужак смотрит вожаку в глаза и мгновенно ретируется… Каким образом вожак смог передать ему свою угрозу? Ведь не раздалось рычания, и поза вожака осталась прежней. А видели они друг друга первый раз… Или, например, вы кладете кусок мяса перед своей собакой и пристально смотрите ей в глаза, мысленно повторяя: «Это есть нельзя». И собака, посмотрев вам в глаза, отходит в сторону от куска мяса. Разве это не передача мысли на расстоянии?

– А я слышал, как говорили, что вы можете принимать вид любого животного, – весело проговорил другой курсант, немного постарше остальных. – В собаку можете превратиться, в тигра или змею…

– Ну зачем же в змею? – обиженно сказал Мессинг. – Я змей боюсь и не люблю.

Все негромко рассмеялись.

…В кабинете полковника Федюнина динамик звучал негромко. Было хорошо слышно, о чем разговаривали Мессинг и курсанты в классной комнате. Полковник курил и внимательно слушал.

– Да, конечно, – отозвался один из курсантов. – Но каким образом происходит передача мысли на расстояние? Тоже телепатия?

– Конечно! А вы думаете, животные на это не способны? – улыбнулся Мессинг. – Ведь они древнее нас, товарищи… намного древнее… и случается, видимо, так, что иногда эти способности вдруг обнаруживаются у отдельных людей… каким образом?

– Не только нам хотелось бы это знать, – улыбнулся еще один курсант, со светлым ежиком волос, синеглазый, могучего сложения.

– А я все-таки думаю, это сильнейший гипноз. Нам рассказали, как вы вышли из наркомата внутренних дел, не предъявив никакого документа.

– И зашел обратно, – улыбнулся Мессинг.

– И охрана в один голос утверждает, что вообще вас не видела. Ведь это, я полагаю, сильнейший гипноз. Вы внушили каждому охраннику, что они вас не видят. Разве не так?

– В этом случае, наверное, так и было… Вы, вероятно, знаете, что даже во время самого напряженного интеллектуального труда в человеческом мозге задействованы и работают с полной нагрузкой только десять процентов нервных клеток. Если не знаете, то примите к сведению… Остальные девяносто процентов просто спят… Но иногда… по неизвестным причинам в работу включаются еще пятнадцать процентов… двадцать процентов… и тогда человек начинает излучать избыточную энергию… Тогда он способен на значительно большее… в том числе и передавать эту энергию на расстояния… читать чужие мысли… и, наверное, видеть будущее… Кстати, вы обращали внимание на нимб, который всегда присутствует на изображениях христианских святых?..

– Светящийся нимб? – переспросил первый курсант.

– Да… светящийся нимб… – медленно проговорил Мессинг.

Он посмотрел на них и замолчал… смотрел на каждое лицо в отдельности… Молодые, крепкие, умные лица… решительные… даже жесткие… Какое-то смутное видение промелькнуло перед глазами, и Мессинг невольно провел рукой по лицу, словно прогонял его. Постоял секунду-другую молча. Курсанты напряженно смотрели на него. Мессинг встрепенулся и с улыбкой обратился к курсантам:

– Ладно, немного повеселю вас. Перейдем, как говорится, от теории к практике… Ну, пожалуйста, отдавайте мне мысленно приказание… ставьте задачу… что я должен сделать? Ну, кто?

– Можно я? – поднялся из-за столика чернявый курсант, в его карих глазах мелькали лукавые искорки.

– Пожалуйста, молодой человек. Вас, кажется, Сергеем зовут?

– Да… но ведь я…

– Вы не представлялись, – улыбнулся Мессинг. – Это я просто догадался.

Курсанты рассмеялись.

– Слушаю вас, Сергей… Или вы уже поставили мне задачу?

Сергей молча смотрел в глаза Мессингу. И Мессинг смотрел ему в глаза…

…И вдруг движущаяся дымная мгла окутала сознание… она медленно клубилась, принимая самые удивительные формы… хвосты пламени… дыма… редкие огни во мгле… и вот он увидел лицо курсанта с черным ежиком волос… а потом и его всего… истерзанного, в наручниках… кровоточащее, все в ссадинах и ранах тело… лицо в синяках… Прошло мгновение, и он увидел второго курсанта… в изорванной одежде, избитого… стоящего у серой бетонной стены… звучат громкие щелчки выстрелов, и курсант медленно сползает по стене, оставляя кровавые следы… Проходит мгновение, и перед ним третий курсант… Он в темном костюме, в белой рубашке с галстуком… голова свесилась на грудь… он сидит за рулем пылающей машины… Четвертый курсант… он в комнате и стреляет из пистолета в закрытую дверь. В ответ гремят выстрелы из коридора, скоро вся дверь в пулевых дырках. Ее начинают ломать. Курсант смотрит, как трещит дверь под ударами прикладов, потом медленно подносит ствол пистолета к виску… гремит выстрел, и курсант ничком падает на пол…

Мессинг пошатнулся и взялся за спинку стула… лицо его было мокрым от пота. Курсанты повскакивали со своих мест. Черноглазый бросился вперед:

– Товарищ Мессинг, вам плохо? Что случилось, товарищ Мессинг?..

– Ничего, товарищи курсанты… ничего… голова что-то закружилась… – Мессинг с трудом улыбнулся, приходя в себя. – Ладно, приступаю к выполнению вашего задания. Должен признаться, оно непростое…

Курсанты вновь расселись по местам, ждали. Мессинг направился к двери. Открыв ее, он обернулся с улыбкой:

– Правда, должен сказать вам, Сергей, я не курю…

Когда дверь закрылась, все разом повернулись к курсанту Сергею. Тот ошеломленно пробормотал:

– Он все понял…

– Какое ты ему задание придумал? – спросили сразу несколько человек.

Вольф Григорьевич спустился на первый этаж, прошел по коридору и остановился перед дверью, обтянутой черной кожей. Постучал в косяк.

Полковник Федюнин быстро убрал маленький динамик со стола, выключил его и сунул в ящик.

– Войдите.

Вошел Мессинг. Полковник встретил его улыбкой:

– Что, уже закончили?

– Нет. Выполняю установку одного из ваших курсантов. – Мессинг взял со стола коробку папирос «Казбек», открыл, достал одну папиросу и вставил в рот. Остальные папиросы Мессинг сгреб в кулак и с силой сжал руку. Ломающиеся папиросы громко захрустели.

– Что вы делаете, Вольф Григорьевич? – нахмурился полковник.

Мессинг, не отвечая, выбросил поломанные папиросы и смятую коробку в мусорную корзину, стоявшую у стола.

– Надо бросать, товарищ полковник, – улыбнулся Мессинг и, взяв со стола спички, прикурил папиросу, торчавшую у него изо рта, и неумело затянулся. Тут же громко закашлялся и погасил папиросу в пепельнице.

– Ну вот, кажется, сделал все, как приказали…

– Это мои разбойники такое задание дали? – грозно спросил полковник Федюнин, поднимаясь из-за стола. – Ну-ка, пойдемте.

– Не надо, товарищ полковник, вы их что, ругать собрались?

– Я им сейчас глеи намылю, стервецам! Что это за панибратство?!

– Почему панибратство? Веселые ребята – это даже хорошо, – улыбнулся Мессинг.

– Нет, нет, пойдемте… – И полковник первым пошел к двери.

– Вы что это себе позволяете, товарищи курсанты? – С этими словами Федюнин появился на пороге классной комнаты.

Курсанты разом с грохотом вскочили.

– Папиросы мои ломать человека заставили… некурящего курить заставили, что это за хулиганство? Леднев, это все твои штучки? Узнаю буйную фантазию…

– Вообще-то, и правда бросили бы курить, товарищ полковник, – улыбнувшись, проговорил чернявый.

– А зачем некурящего человека курить заставил?

– Да я когда установку давал, не знал, что товарищ Мессинг некурящий.

– А где твоя наблюдательность была? Какой ты, к черту, разведчик, если курящего от некурящего отличить не можешь? Ну что ж, по разделу «Наблюдательность» пять лишних занятий.

– Слушаюсь… – чернявый курсант сконфуженно опустил голову.

– Ладно, продолжайте. И смотрите у меня, чтобы без фокусов. – И полковник Федюнин вышел.

В классной комнате было тихо. Курсанты смотрели на Мессинга.

Мессинг смотрел на них… на каждого в отдельности… и вдруг сознание его будто пронизал удар тока… и мгла окутала его… бездна шевелящейся, дымящейся мглы… и вновь из этой мглы стали выплывать лица курсантов… и Мессинг увидел их мертвыми… горящими в машине… расстрелянными… лежащими на полу комнаты в окровавленных рубахах…

– Должен сказать вам… я понимаю, вы будете очень недовольны… Будете жаловаться на меня товарищу Берии, но я… все равно не смогу вести занятия с вашими курсантами…

– Но почему? – огорченно переспросил полковник Федюнин. – Что случилось, Вольф Григорьевич? Опять мои подопечные какой-нибудь фокус выкинули? Вы уже час толкуете мне, что не можете заниматься с курсантами, но не желаете сказать почему. Я думаю, вы просто не хотите помочь нам. Прослушав ваши беседы, позанимавшись с вами, наши будущие разведчики были бы подготовлены полнее и надежнее… Может, они научились бы у вас методам телепатии… Это очень способные ребята. Мы их долго отбирали. Они рассчитаны на долгое внедрение… они предназначены для важной нелегальной работы.

Мессинг молчал, глядя в окно на заснеженную территорию разведшколы… на забор… на стройные ели и сосны. Ветви прогнулись под налипшим снегом… на сторожевой вышке маячила фигура красноармейца в светлом полушубке и с автоматом. Рядом торчал ствол станкового пулемета…

– Так вы не хотите сказать, почему отказываетесь от занятий, Вольф Григорьевич? – чуть помолчав, спросил полковник.

– Да ничего особенного я сказать вам не могу, – отвернулся от окна Мессинг. – Просто я ничем не смогу быть полезен вашим курсантам. Ведь они прошли специальный курс психологии… они изучили механику гипноза, но… даром гипнотизера ни один из них не обладает… поэтому мне учить их нечему. Дар гипнотизера вложить в их мозг я, в великому сожалению, не могу… Зачем же водить за нос вас и остальное руководство? Поэтому я и отказываюсь…

– Не хотите, значит? – побарабанил пальцами по столу Федюнин. – Жалованье не устраивает?

Жалованье тут ни при чем. Если бы я видел, что смогу принести пользу, я и бесплатно работал бы, – ответил Мессинг и повторил: – Жалованье тут абсолютно ни при чем… Да если бы я хотел вас обмануть, я бы… ну, занимался бы с ребятами и занимался. Ставил бы оценки… показывал бы какие-то фокусы… им было бы интересно, да и мне тоже… только обманывать я не хочу…

– Что ж… я доложу о вашем отказе товар ищу Берии. Ведь он вас направил к нам… вот ему и доложу… – Федюнин пристально посмотрел на Мессинга. – Не боитесь?

– Боюсь… – пожал плечами Мессинг. – Только сути дела это не меняет. Повторяю, я не хочу обманывать.

– И я повторяю, Вольф Григорьевич, – не боитесь? Лаврентий Павлович очень не любит, когда отказываются от его поручений…

– Что поделаешь, товарищ полковник, чему быть, того не миновать.

– Да вы, как я посмотрю, фаталист, Вольф Григорьевич, – усмехнулся полковник Федюнин.

– А вы только сейчас это поняли?

Полковник Федюнин то и дело вытирал платком мокрый лоб и, стараясь не смотреть в глаза Берии, докладывал:

– Причину отказа я так и не установил… Он сказал, что боится…

– Чего боится? – едва сдерживая ярость, спросил Берия. – Кого боится?

– Сказал, что не может принести курсантам никакой пользы, что не может сделать их гипнотизерами… что к телепатии курсанты тем более неспособны… Я пригрозил ему, но он все равно отказался…

– Значит, плохо пригрозил! Плохо! – рявкнул Берия, приподнимаясь из-за стола. – Зачем отпустил?! Тебе приказ был дан! А ты отпустил?!

– Да как я его держать буду, Лаврентий Павлович, если он отказался работать? – почти умоляющим голосом спросил полковник Федюнин.

– Кто он такой, чтобы отказываться?! Фокусник паршивый! Вот он и показал свое вражеское нутро! Ладно, иди! Через неделю сам приеду на твоих курсантов посмотреть! Готовься!

– Слушаюсь, Лаврентий Павлович, – полковник поспешно встал и заторопился через весь кабинет к дверям.

Когда он вышел, Берия некоторое время сидел глядя в окно и выбивая пальцами по столу замысловатую дробь. Потом взял трубку телефона и набрал короткий номер, всего из двух цифр. Подождал, достал платок и вытер вспотевшую шею, проговорил вдруг охрипшим голосом:

– Коба, здравствуй, Берия тебя беспокоит. Да, важное… Этот Мессинг, ты понимаешь, отказался работать в разведшколе… Говорит, не сможет их ничему научить. Я думаю, цену набивает. Говорит, что никто из курсантов не способен к телепатии. Как так не способны? Он, понимаешь, способен, а будущие разведчики ни один не способен! Кто так может рассуждать, Коба? Так только скрытый враг может рассуждать!

Ну почему враг? – ответил Сталин. Он сидел за столом у себя в кабинете, проглядывая какие-то бумаги. Свет настольной лампы под зеленым абажуром падал на его лицо. – А ты считаешь, что все курсанты разведшколы должны быть гипнотизерами? Провидцами должны быть? Я думаю, это такие таланты, которые далеко не всякому даются… Кем даются? – Сталин усмехнулся. – Природой, товарищ Берия, природой… Ничего с ним делать не надо. Пусть работает там, где раньше работал. Зачем в Новосибирск? Разве в Москве нет Госконцерта? Вот пусть там и работает… А живет пусть в гостинице «Москва» – всегда у тебя на виду будет. Он еще пригодится… Таких людей, товарищ Берия, далеко отпускать от себя нельзя. Но и близко подпускать тоже нельзя. На расстоянии, товарищ Берия, держать надо… И хватит об этом, разве других дел мало? Что у тебя еще?

Мессинг с женой сидели в гостиной своего номера. Они только что поужинали и теперь пили чай.

– Ты плохо выглядишь, Вольф… Там было много работы?

– Да нет… не особенно… Я просто отказался от этой работы… – Мессинг выпил чаю, поставил чашку на блюдце. – И у меня могут быть неприятности.

– От Берии? За то, что ты отказался? – спросила Аида Михайловна. – Думаешь, могут быть?

– Думаю, могут… – кивнул Мессинг и еще отпил чаю.

– Зачем же ты тогда отказался? – резонно спросила Аида Михайловна и сочувственно улыбнулась. – Ты всегда так, Вольф, сначала сделаешь, а потом подумаешь…

– Я увидел их мертвыми, – резко ответил Мессинг. – Понимаешь, Аида, я увидел их мертвыми! Всех! Мне впервые стало так страшно – передать не могу. Передо мной сидели молодые, красивые, умные ребята… очень добрые – я это чувствовал. И вдруг… – Мессинг схватил чашку, попытался отхлебнуть чаю, но чашка предательски задергалась в его руке, и он выронил ее. Зазвенели по полу осколки. Мессинг несчастными глазами посмотрел на жену. – Ты понимаешь, Аида, я понял, что где-то там… куда они будут посланы, их скоро схватят… и будут страшно пытать… и потом убьют…

– Вольф, родной мой, успокойся. – Аида подошла к нему, обняла за плечи, прижала к себе и стала пальцами массировать голову, тихо приговаривая: – Успокойся, милый… сейчас будет хорошо… сейчас… сейчас… Ты просто очень устал… тебе надо хорошенько отдохнуть…

– Отдохнуть? – с закрытыми глазами спросил Мессинг. – А на что мы будем жить, дорогая?

– Ты же у нас богатый, – улыбнулась Аида, продолжая массировать Мессингу голову. – Ты же целый самолет на свои деньги купил… А значит, ты стал бедным, дорогой мой? – Она наклонилась, поцеловала его в голову. – Это хорошо. Таким я тебя больше люблю…

– Как там наши артисты в Новосибирске? – после паузы проговорил Мессинг. – Что-то я заскучал по ним… живут, как перелетные птицы… ни кола, ни двора… на подъем легкие, на ногу быстрые.

– А у нас с тобой, можно подумать, и кол, и двор есть.

– Ну все-таки… живем в самой знаменитой гостинице Советского Союза… хотя, конечно, свою крышу иметь не мешало бы…

– Ну как, получше стало? – тихо спросила Аида Михайловна, продолжая массировать ему голову. – Правда, лучше?

– Да, да, мне совсем хорошо… – не открывая глаз, Мессинг улыбнулся. – Я просто чувствую, как в меня вливается живая сила…

– Ты просто очень устал, Вольф… – задумчиво повторила Аида Михайловна и добавила после паузы: – Мы все устали… вся страна… Эта война высасывает из нас все силы… Я не о нас с тобой сейчас думаю, Вольф, я думаю о наших солдатах – хватит ли сил еще на целый год?

– Хватит… – не открывая глаз, ответил Мессинг. – Победа будет в мае сорок пятого. Я ее видел… Победа будет.

По заснеженным полям движутся советские танки. За ними тяжело бежит, утопая в глубоком снегу, пехота. То и дело вырастают фонтаны черно-белых взрывов. Падают на снег раненые и убитые… Но танки идут вперед… их теперь очень много, наших танков… И вот освобожденные поселки и города – сплошные заснеженные руины… деревни без единого уцелевшего дома, останки печей с черными трубами, и вокруг этих развалин сидят бездомные коты… Груды обломков, бревен и кирпича, черные обгоревшие провалы окон, сквозь которые видно небо… Но танки идут… И наступает пехота… Захлебываются яростью пулеметы, ведя огонь по врагу… Артиллерийские батареи залп за залпом изрыгают огонь и смерть… На самодельных носилках несут раненых… Санитарки на поле боя перевязывают бойцов… Медсанбаты полны искалеченных людей… Растет количество крестов и деревянных, с красными звездами надгробных памятничков на сельских и городских кладбищах… И вновь, поднимая вихри снежной пыли, идут на запад танки… И рвется в бой наша пехота… И звучит голос Левитана, сообщающий о новом наступлении Красной армии, об освобожденных наших городах, о разгромленных немецких дивизиях, о количестве взятых в плен немецких солдат и офицеров…

Москва, 1944 год

Небольшой актовый зал госпиталя был битком набит ранеными. Даже на полу в проходах сидели. Белели загипсованные руки и ноги, повязки бинтов на головах. Среди серых халатов раненых попадались и белые – посмотреть на знаменитого телепата пришли врачи и санитарки.

На небольшой сцене едва поместились Аида Михайловна и Мессинг. Между ними притулился небольшой столик на одной ножке, и на нем кучкой лежали сложенные бумажки.

Аида Михайловна держала в руке одну такую бумажку. Развернув ее, она громко прочитала:

– «Уважаемый Вольф Григорьевич, вы – самоучка или где-то учились телепатии и гипнозу?»

– Самоучка, – улыбаясь, ответил Мессинг. – Таким уж уродился… Я, вообще-то, лунатиком с рождения был. Может, поэтому такой вот конфуз получился…

Зал оживился, раздались смешки, потом веселый голос сказал:

– А у нас тут тоже лунатик есть!

– Интересно! Он тут? Встаньте, пожалуйста, товарищ лунатик.

В зале засмеялись, в середине послышалась возня, наконец несколько пар рук силой заставили подняться худенького вихрастого паренька с загипсованной рукой.

– Давай, давай, Васек, не тушуйся!

– Покажись товарищу Мессингу!

– Расскажи ему, как ты нам спать не даешь…

– Может, ты, как Мессинг, тоже все видишь да молчишь?

– Да отстаньте вы! – здоровой рукой отпихивался от товарищей паренек. – Ну чего зубы скалите, придурки!

Мессинг спустился по ступенькам и подошел к пареньку. Его кресло было третьим от прохода.

– Вас зовут Василием?

– Ну, да, Василий, а чего?

– Да ничего, будем знакомы. Как лунатик лунатику хочу пожать вам руку. – И Мессинг, пройдя чуть вперед, протянул Василию руку.

Тот смущенно пожал ее.

– Как же вы спать товарищам не даете?

– Да врут они все, вы их не слушайте, – хмуро ответил Василий.

– Кто врет? От дает, Васек! А кто в окошко за луной полез? – тут же раздалось веселое возмущение.

– Едва перехватили, а то б с третьего этажа спикировал!

– Мы тревожить его боимся, товарищ Мессинг! Проснемся и молчим – не дай Бог спугнем! Говорят, ежли спугнешь, он совсем чокнуться может!

– А потом вы спите хорошо, Василий? – спросил Мессинг.

– Ну сплю… голова только болит… – хмуро ответил Василий.

– А что снится?

– Не помню… ну война все время снится…

– А вот то, что вы письмо получите, приснилось? – неожиданно спросил Мессинг.

Василий вздрогнул и дикими глазами посмотрел на него. И все раненые, сидевшие вокруг Василия, притихли и тоже обалдело смотрели на Мессинга.

– Вы… кажется, позавчера получили письмо из дома?

Василий молчал, приоткрыв рот.

– Вам перед этим не приснилось, что вы письмо получите? – настаивал Мессинг.

– П-приснилось… – наконец, выдавил из себя Василий. – А в-вы откуда з-знаете?

Так ведь я тоже лунатик, – улыбнулся Мессинг. – И могу вам сказать, что дома у вас хорошо. Ваша мать жива и здорова, и ваша сестра, и младший брат живы и здоровы и даже ваша собака по кличке Атаман тоже жива и здорова…

– Откуда вы все это знаете? – уже с ужасом на лице спросил Василий.

– Сейчас это долго объяснять, Василий. Я оставлю тебе мой адрес и телефон. Когда выздоровеешь, обязательно мне позвони или приходи ко мне домой. Я попробую с тобой заниматься… – Мессинг улыбнулся, потрепал солдатика по плечу. – Лунатики – люди ужас какие способные!

Раненые вокруг засмеялись, те, кто сидел дальше, жадно выспрашивали:

– Чё он сказал? Чё он сказал?

– Домой к себе позвал. Лечить будет.

– Не лечить, а учить…

– Чему учить-то?

– Отстань ты! Дай послушать!

– Ай да Вася! Ай да лунатик!

– А теперь, Василий, загадай что-нибудь, – предложил Мессинг громким голосом, чтобы слышал весь зал. – Что-нибудь такое, что бы я смог сделать сейчас… Загадаешь?

– Ну попробую… – Василий все еще с испугом смотрел на Мессинга.

– Ну тогда загадывай. – Мессинг с улыбкой развел руками.

Парень тупо смотрел на Мессинга и что-то напряженно соображал. Раненые ждали. Вдруг Василий неуверенно хмыкнул, а затем его конопатая толстогубая физиономия расплылась в хитрой улыбке. Теперь он совсем не походил на испуганного деревенского дурачка.

– Загадал? – после паузы спросил Мессинг.

– Ага… – улыбаясь, кивнул Василий. Мессинг некоторое время молча смотрел на парня, потом тоже улыбнулся и медленно пошел по проходу между рядами кресел. Раненые и сидевшие в разных местах врачи медленно поворачивали головы, следя за Мессингом.

Он прошел почти до конца зала и вдруг остановился, поискал глазами по лицам зрителей, попросил посторониться сидевшего с краю парня с забинтованной головой и загипсованной рукой.

– Ничего, ничего, сидите, я пройду.. – Мессинг медленно пробрался вдоль ряда, дошел до середины и остановился перед статной блондинкой в белом халате, красивой, с большими синими глазами. Мессинг кашлянул в кулак и громко проговорил: – Уважаемая Настасья Егоровна, сколько вы еще будете мучить гвардии капитана Никиту Суворова и когда дадите согласие выйти за него замуж?

Девушка покраснела так, что лицо ее сделалось темным, а синие глаза черными. Она вздрогнула, вскочила и хотела было броситься по проходу, но Мессинг загораживал дорогу. Она взглянула на него чуть ли не с ненавистью. По залу прокатились ахи, шепотки, раздался смех, и кто-то выговорил удивленно:

– Во дает волшебник! Так Настасья в капитана влюблена, а я-то думал…

– Да не она в него, а он в нее…

– Ну, Васька, стервец, вот это загадал желание!

– Вы… – задохнулась Настасья. – Вам-то что? Чего вы лезете?! – Девушка повернула в другую сторону и пошла вдоль ряда, стукаясь коленями, наступая на ноги сидящих и спотыкаясь. Добравшись до конца, она бегом бросилась к двери.

– Настя! Я не виноват! Я ему ничего не приказывал, Настя, ей-богу, Настя! – из первого ряда встал высокий мужчина лет тридцати, с черными кудрями, черноусый, халат едва держался на широченных плечах, в одной руке – костыль. Это, видимо, и был капитан Никита Суворов.

Девушка, не обернувшись, выскочила из зала. Громко хлопнула дверь.

– Ну, Вася! Я тебе, придурок, руки-ноги обломаю! В штрафбат пойду, но тебя, сучонка, задавлю! – Капитан Суворов пробирался вдоль ряда кресел, прыгая на одной ноге и размахивая костылем. Раненые поспешно вскакивали, уступая дорогу.

Когда капитан выбрался, стало видно, что у него нет левой ноги. Опираясь на костыль, капитан двинулся по проходу к тому ряду, где стоял Василий.

– Капитан Суворов! Немедленно прекратите! – вскочил с места пожилой мужчина, тоже в белом халате, видимо главный врач госпиталя. – Я приказываю!

– Никита Иваныч, вы чё? Я ж как лучше хотел, – оправдываясь, забормотал Вася. – Я ж вам помочь хотел!

Но капитан стучал костылем, двигаясь по проходу. И тут нервы у Васьки не выдержали, он тоже стал проворно пробираться вдоль кресел, выставив перед собой загипсованную руку.

– Ну, Васек, держись! Он тебе точно башку открутит!

– И товарищ Мессинг не поможет!

– Слышь, а как он задачку-то Васькину угадал, а?

– А чё тут угадывать-то? Про ихний роман весь госпиталь знает.

– Да Мессинг-то не знал ничего! А угадал сразу! Вот тебе и Мессинг!

Василий выскочил в проход между рядами и бросился к дверям. Капитан, понимая, что догнать его не сможет, изо всей силы швырнул ему вслед костыль. Не достал.

Василий выскочил из зала. И снова громко хлопнула дверь. Капитан, потеряв равновесие, грохнулся всем телом в проход. Несколько раненых бросились его поднимать. Подняли, поддержали за локти.

– Ладно тебе, Никит, ну дурачок, он и есть дурачок, чего на него нервы тратить? – гудел здоровенный малый в сером халате, с загипсованной рукой и забинтованной головой.

– Успокойся, Никита, у меня в загашнике пузырь припасен, вечером посидим, по душам потолкуем, – шептал на ухо капитану другой раненый.

Зал гудел, переговаривался, и все с сочувствием смотрели на капитана Суворова.

– Стерва она, замутила мужику голову…

– Да ладно, стерва! Сам он к ней прилип, проходу не давал… про это все в госпитале знали.

– Хоть так, хоть эдак – несчастная любовь получается.

– Ну Васька-то, хрен собачий, зачем их на позорище выставил?

– Говорит, помочь хотел – ишь, добряк нашелся!

Мессинг медленно подошел к капитану, посмотрел ему в глаза. Капитан тяжело дышал, смотрел со злостью.

– Вы меня извините, прошу вас, – негромко сказал Мессинг и вдруг спросил: – Ногу вы потеряли под Котельниковым? Вы танкист?

– Танкист… под Котельниковым… – растерянно ответил Суворов.

Мессинг вдруг протянул руку и дотронулся до лба капитана, подержал секунду.

– Вы чего? – спросил Суворов, дернув головой.

– Держитесь, капитан, – улыбнулся Мессинг. – Она будет вашей женой…

– Да вы чего? – вконец растерялся капитан. – Чё вы мне сказки плетете? Я ж одноногий…

– Настасья будет вашей женой, – повторил Мессинг. – И у вас будет четверо детей.

– Ты понял, Никита? – гоготнул здоровяк с забинтованной головой. – Целый танковый экипаж!

– Я прошу меня извинить, но на сегодня мне хотелось бы закончить наши психологические опыты. Благодарю за внимание. – Мессинг поклонился и пошел по проходу к сцене, поднялся, еще раз поклонился.

Зал, будто проснувшись, разразился аплодисментами. И громче всех отбивал ладони одноногий капитан Никита Суворов.

Мессинг взял за руку Аиду Михайловну, и вместе они медленно ушли за кулисы.

– Товарищ Мессинг, подождите! Товарищ Мессинг! – главврач бросился к проходу, побежал к сцене, на бегу оглянулся и рявкнул: – Хлопайте! Хлопайте!

Главврач тяжело взбежал на сцену и скрылся за кулисами. Зал продолжал дружно хлопать.

Они лежали на кровати в спальне, обнаженные, едва прикрытые тонким одеялом, на тумбочке светил небольшой ночник, а за окном монотонно моросил дождь, и на стеклах искрились мелкие капельки влаги. Мессинг заворочался, и тонко пропели пружины кровати. Приподнявшись на локте, он посмотрел на Аиду сверху, поцеловал ее в нос:

– Я эту кровать скоро выкину. Она мне надоела. Она нам мешает заниматься любовью.

Аида выпростала полные руки из-под одеяла, обняла его за шею и плечи, вдруг сказала, серьезно:

– Все собираюсь тебе сказать… все собираюсь и никак не могу собраться…

– Зачем собираться? Говори, и все. Что там у тебя стряслось?

– У меня не будет детей. – Она смотрела ему в глаза. – Я не могу иметь детей…

– Почему? У нас есть отличные врачи. Кстати, наши хорошие знакомые.

– Много лет назад я сделала аборт. Делала подпольно, боялась родителей… и все прошло очень неудачно… Вот с тех пор…

– Это врачи так говорят или ты сама так решила? – спросил Мессинг.

– Врачи… кстати, те самые… наши хорошие знакомые… Вольф, я давно хотела сказать, если ты… если ты решишь бросить меня, ты правильно сделаешь…

– Ты уверена, что я без тебя смогу жить?

– Почему нет? – она слабо улыбнулась. – Ты красивый мужичок… в самом соку. Женишься снова…

– Да, женюсь снова… и снова на тебе. – Он вновь поцеловал ее в щеки и в нос, откинул прядь волос со лба, рассматривая ее лицо, будто видел впервые. – Я ведь однолюб, Аида, ты уж извини. И куда я пойду от тебя? У меня ни кола ни двора… В Польше дома тоже нет… Так что, чует мое сердце, будем мы вместе… навсегда, до самой смерти… – И он стал целовать ее в губы и обнимал все крепче и крепче.

Василий лежал в кровати, прикрытый до пояса тонким серым одеялом, и смотрел в окно, выставив перед собой загипсованную руку. В глазах у него стояли слезы.

Рядом двое раненых играли в шашки, азартно переговариваясь:

– Ну, Прохор, один сортирчик я тебе обеспечил. Щас второй соорудим.

– А я вот тута в дамки, во как, а!

– Одна дамка – пустое место! Я тебе щас второй сортирчик обязательно устрою. Люблю я сортирчики устраивать…

Еще на одной кровати лежал раненый с раскрытой книгой в руках и читал, хотя свет тусклой лампочки под потолком едва позволял различать буквы.

Трое раненых спали на своих кроватях. Двое лежали, бездумно глядя в потолок.

– Вот думаю, думаю – никак в толк не возьму, – проговорил один, средних лет, с рыжими усами. – Как же он угадывает-то? Ведь Васька-то ему ни словечка не сказал, он сразу к этой Настасье пошел… Как вот угадал, а?

– А поди знай, – хмыкнул второй, пожилой, с обеими загипсованными ногами. – На то он и Мессинг…

– А все же объяснение-то какое-никакое должно быть? Ведь марксистская наука чего нам говорит? Чудес на свете не бывает. Всему есть научное объяснение… Вот я и думаю, какое тут могёт быть объяснение?

– Много не думай – мозги сломаются…

Дверь в палату отворилась, и вошла медсестра

Настасья. Все разом примолкли, уставясь на нее. Она, не глядя ни на кого, прошла к кровати Василия, обожгла его взглядом и бросила на одеяло сложенную вдвое бумажку.

– Чё это? – Василий взял бумажку, развернул.

– Товарищ Мессинг адрес тебе свой написал. И телефон, – сказала Настасья и посмотрела на Василия с ненавистью. – Зачем ты это сделал, Васька?

– Да я ж как лучше хотел, Настя, – взмолился Васька, чуть не плача. – А он меня прибить грозился…

– Он и щас грозится… и поделом тебе, дураку, – сказала Настасья.

– Чего поделом? А чё ты его тогда мучаешь, а?

– А твое какое дело? Чё ты в чужие дела нос суешь?

– А вы все равно поженитесь! – злорадно улыбнулся Василий. – Товарищ Мессинг так сказал. И четверо детишков у вас будет.

– Дурак твой Мессинг! – вспыхнула Настасья и пошла из палаты.

– Товарищ Мессинг сквозь время видит! – в спину ей закричал Василий.

Громко хлопнула дверь. Один из спящих проснулся, ошалело посмотрел вокруг и просипел:

– Вы чё тут разорались? Поспать дайте… – и снова захрапел.

– Товарищ Мессинг все видит, да, видать, теперь не скоро скажет, – задумчиво проговорил один из раненых, глазевших в потолок.

– Только и знает, что дрыхнет, и все ему мало, – буркнул Василий.

– А вот тебе и другой сортирчик, – довольно воскликнул один из игроков. – Какой у нас счет? Двадцать семь – один, во как! – и довольно рассмеялся. – Пятьдесят четыре сортира я тебе соорудил, хе-хе-хе…

Поздним вечером Мессинг возился в маленькой комнате, которую они оборудовали под кухню. Она была без двери и соединялась сразу с большой гостиной. Здесь стояли керогаз и керосинка, на небольшой тумбочке теснились несколько кастрюль и сковородок. Надев поверх белой рубашки фартук Аиды Михайловны, Мессинг готовил ужин. На керогазе грелся чайник, а на керосинке шипела на сковороде яичница с колбасой.

На столе были приготовлены тарелки, чашки, ножи и вилки. Уютно светила лампа под матерчатым бежевым абажуром. По радио негромко звучала музыка.

В прихожей щелкнул замок входной двери.

– Аидочка! Уже все готово! – громко проговорил Мессинг, выключая горелку под сковородой. – Не хватает только хлеба и карамелек к чаю!

Послышались тяжелые шаркающие шаги, и на кухню вошла Аида Михайловна в расстегнутом габардиновом плаще и с пустой сумкой в руках. Вошла, обессилено опустилась на табуретку у двери. Мессинг с тревогой посмотрел на нее.

– Что случилось, Аидочка? Я чувствую, тебя обокрали…

– Да. Все продуктовые карточки… и на будущий месяц тоже… – Аида вдруг всхлипнула. – Я кошелек все время в руке держала, один раз в карман сунула, когда платок носовой доставала… как он успел, паразит, кошелек вытащить, ума не приложу..

– Ну и хорошо… ну и наплевать. – Мессинг подошел, обнял жену. – У нас сухари есть… чай с сухариками – прекрасно!

– И без сахара… – слабо улыбнулась Аида Михайловна, прижавшись всем телом к Мессингу.

– Кусочек достанем – будем пить вприглядку, – улыбнулся Мессинг. – Я в детстве так часто чай пил… Кусок сахара лежит на блюдце на столе, и все пьют горячий чай и смотрят на этот кусок… Не поверишь, честное слово, было полное ощущение, что я пью сладкий чай…

– Я себе такого внушить не смогла бы, – усмехнулась Аида Михайловна. – Ты действительно гений гипноза, Вольфушка…

– А у нас, между прочим, весь следующий месяц сплошные гастроли… по воинским частям… на заводе «Красный пролетарий» – а там везде всегда накормят, – с облегчением в голосе проговорил Мессинг. – Так что и карточки не понадобятся…

Из коридора раздались осторожный стук в дверь и слабое дребезжание звонка.

– Я никого не жду! – громко сказал Мессинг, выходя в прихожую.

Когда Вольф Григорьевич открыл дверь, то увидел толпившихся у двери Осипа Ефремовича, Дормидонта Павловича, Артема Виноградова, Артура Перешьяна и Раису Андреевну. Раздался многоголосый дикий визг и радостные крики:

– Вот он! Вот он где окопался!

– Бояре, а мы к вам пришли!

– Не орите вы, ради Бога, сейчас вся администрация сбежится!

– Смотрите, братцы, а он совсем не рад – рожа ки-и-ислая!

– Не кислая, а обалдевшая! – засмеялся Мессинг. – Проходите же, проходите! Аидочка, смотри, кто к нам приехал!

И скоро в номере стало тесно и шумно. Дормидонт, сидя за столом, быстро и ловко вскрывал банки с тушенкой и деликатесными шпротами, Артем Виноградов разделывал малосольного омуля, разложив его на старой газете. Аида Михайловна чистила картошку, Осип Ефремович складывал ее в большую кастрюлю и мыл под умывальником, а Артур тут же крошил ее на большущую сковороду. Раиса Андреевна на уголочке стола медленно, тонкими, почти прозрачными ломтиками нарезала сыр. И галдеж стоял невообразимый.

– Умоляю, товарищи, тише! – просила Аида Михайловна. – Дежурная прибежит, орать будет как зарезанная.

– А тут, понимаешь, начальником Москонцерта назначили Вадьку Свинопасова… – продолжал тараторить Осип Ефремович.

– Отличная фамилия! – усмехнулся Дормидонт Павлович.

– А то! А мы с ним старые знакомцы – в Тбилиси работали вместе, потом в Баку.. Вот он и звонит.

как снег на голову – хочешь, говорит, в Москве работать? У меня дыханье сперло, даже ответить не могу. Все понял, говорит, бери с собой самых лучших и дуй в Москву… – рассказывал, заикаясь от торопливости, Осип Ефремович. – И вот мы здесь, Вольф Григорьевич! Пока поселили в общежитие на Трифоновской… ничего, прилично. В Новосибирске, помните, и похуже жили… В барак сами уголек таскали…

– Я безумно рад! – ответил Мессинг. – Я просто счастлив!

– А мы про ваши успехи там наслышаны были! – проговорил Артур Перешьян. – Как вы на заводах выступали! В воинских частях! Вы теперь знаменитость – на весь Советский Союз!

– Что вы, Артур, скажете тоже… – отмахнулся Мессинг.

– А это правда, что вы с товарищем Сталиным встречались? – со священным трепетом в голосе спросила Раиса Андреевна. – Говорят, что…

– Сплетни, Раиса Андреевна, – заверил ее Мессинг, честно глядя в глаза пожилой женщине. – Я уже столько про себя сплетен слышал – иной раз волосы дыбом встают…

– Братцы, пора за стол! – громыхнул басом Дормидонт.

Артур Перешьян расставлял тарелки, Аида Михайловна раскладывала рядом ножи и вилки, ставила рюмки.

– Подождите! Сейчас картошечка дойдет! – проговорил Осип Ефремович.

– Закуски выше крыши! Омулечек! Тушеночка! Сыр-р-р! Прошу наполнить бокалы! – Дормидонт уже разливал водку по рюмкам. – Со свиданьицем, друзья дорогие Аида Михайловна и Вольф Григорьевич!

пропела Раиса Андреевна.

Все захохотали и стали чокаться.

– Со свиданьицем, Вольф Григорьевич!

– Со свиданьицем, мои дорогие!

Восточный фронт, 1944 год

В безоблачном небе вели бой пять самолетов. Четыре «юнкерса» и один наш «Илюшин» выписывали замысловатые крути и петли, стараясь зайти друг другу в хвост. Четверо охотились за одним, и этот один, с красными звездами на крыльях, семью звездочками у кабины пилота и с большой надписью «ВОЛЬФ МЕССИНГ» на обоих боках, вертелся чертом, уходил от них, обрушиваясь в пике и взмывая свечой вверх. Глухо стучали пулеметы, и на фюзеляже «Илюшина» появлялись все новые и новые черные отверстия. Но вот он круто развернулся и успел зайти в хвост одному из «юнкерсов». Застучал пулемет, и немецкая машина вдруг задымила черным дымом, короткие хвосты пламени стали вырываться из-под крыльев, из мотора, и «юнкере», истошно воя, стремительно пошел к земле и вонзился в нее. Хлестанул короткий взрыв.

А бой в небе продолжался. Осмелевший «Илюшин» снова выписал петлю в небе и нырнул под брюхо второму «юнкерсу». И хотя за «Илюшиным» по пятам шел еще один «юнкере», стреляя из пулемета, и трассирующие траектории снарядов пропарывали воздух вокруг русского самолета, тот все же вынырнул под брюхом у противника и чуть ли не разрезал его пополам очередями из пулемета в упор. И взмыл вверх, уходя в светлую синь неба.

Второй «юнкере» загорелся сразу, черный дым окутал его, и раздался взрыв – обломки немецкого самолета закружились, завертелись в воздухе, падая вниз.

Два оставшихся «юнкерса» отвалили в сторону, истошно воя, и скоро растворились в небе.

«Илюшин» вынырнул из синевы, снизился и потянул над землей в другую сторону…

…Израненный истребитель, кренясь на правый бок, все же удачно совершил посадку, подпрыгнул и покатился по полосе, поднимая тучу пыли. Остановился и замер. Все медленнее вращались винты мотора. И по всему фюзеляжу, по красным буквам «ВОЛЬФ МЕССИНГ» и звездочкам, означающим количество сбитых самолетов, были рассыпаны черные пулевые пробоины от пулеметных выстрелов. Винты остановились, медленно отодвинулся блистер, но пилот из кабины не вылез. Видимо, не мог сам выбраться.

По краям летного поля тянулись ряды ангаров, перед которым стояли боевые самолеты, и вокруг них и внутри возились люди в комбинезонах. Они оглядывались на садящийся самолет, через некоторое время к нему уже бежали люди в бушлатах и гимнастерках.

Приставив стремянку, здоровенный механик Коля поднялся на крыло:

– Константин Сергеич? Ранен?

– Ранен… черт бы ее… нога… в унту столько крови натекло – шевельнуть не могу.. – морщась от боли, ответил летчик Ковалев.

– Смотри ты, первый раз тебя угораздило – все Мессинг берег…

– Да там такая каша была, что никакой Мессинг не уберег бы.. – чертыхнулся Ковалев. – Четверо на одного, суки поганые…

– Живой все же, – подмигнул механик Коля. – Значит, помог Мессинг…

Механик закинул руку Ковалева себе на шею, обхватил его под мышки и стал вытаскивать из кабины.

Ковалев, морщась и пыхтя, старался помочь. Наконец механик вытащил летчика на крыло, крикнул:

– Давай, принимайте. По стремянке он не сможет – нога у него!

Двое встали под крыло и протянули вверх руки. Механик Коля начал осторожно спускать грузное тело Ковалева вниз. Механики на земле подхватили его и так же бережно поставили, придерживая с двух сторон. Ковалев опирался на них, держа раненую ногу на весу, с мохнатого унта на землю стекали частые капли крови.

– Гляди, как из унта льет… – пробормотал один из механиков.

– Я ж говорю, полные крови… внутри хлюпает, – ответил Ковалев.

В это время подбежали два санитара с носилками. Ковалева уложили на них, подняли и понесли.

Механик Коля оглядел самолет, тихо присвистнул:

– И-э-эх, латать нам не перелатать…

Санитары понесли Ковалева к двухэтажному деревянному строению. У входа их поджидал командир полка, полковник Иван Суходрев в расстегнутом кожаном пальто, из-под которого виднелась гимнастерка с множеством орденов и медалей. Комполка курил папиросу и смотрел, как через поле на носилках тащат раненого. Рядом с ним стоял майор средних лет в перетянутой ремнями шинели. Комполка помахал рукой, и санитары поднесли Ковалева поближе к нему.

– Ну что, Костя? – комполка двинулся навстречу носилкам, присел на корточки. – Куда зацепило? Ногу? Живот?

– Да ногу, будь она неладна… – Ковалев приподнялся, усмехнулся. – Разрешите доложить, товарищ командир полка. В разведывательном полете нарвался на четверку «юнкерсов». Принял бой. Поджег две машины противника. У меня все в порядке. Много дырок в фюзеляже, и гашетку пулемета заклинило.

– Слава Богу, бензобак не рванул, – ответил комполка Суходрев и ухмыльнулся. – А ведь точно, тебя этот Мессинг охраняет. Один против четверых и живой вернулся – я тебе говорю, точно охраняет!

– Выходит, так… – тоже улыбнулся Ковалев. – Я его каждый день вспоминаю…

Подошел майор в шинели, молча пожал Ковалеву руку.

– Надо же – двоих сжег, – покачал головой Иван Суходрев. – Молодец. Считай, представление об очередной награде уже написал.

– Служу Советскому Союзу! – Ковалев приложил руку к кожаной ушанке с большими очками-консервами.

– Як тебе в госпиталь загляну. Держись, – сказал комполка Суходрев и поднялся. – Несите.

– Когда выйду, чтобы машина была как новенькая, – сказал Ковалев, когда его уносили внутрь здания.

– Будет, будет. Сам прослежу… – усмехнулся полковник Суходрев.

Москва, 1944 год

А Вольф Мессинг в это время выступал в заводском цехе. Молчали ряды станков, и между рядами толпились рабочие и работницы, в промасленных телогрейках и брезентовых куртках. Головы женщин повязаны платками, видны только их лица, глубоко запавшие глаза, худые, провалившиеся щеки. Рядом со станками – раскладушки, иногда людям приходилось спать после смены прямо здесь, не уходя из цеха.

Мессинг стоял на невысоком помосте вместе с заводским начальством, тремя мужчинами в полувоенных френчах и фуражках. Они держались чуть в сторонке, а Мессинг, выступив вперед, разговаривал с рабочими, вертя головой во все стороны, потому что слушатели окружили его плотной стеной. Вот он сказал какую-то фразу, и все рассмеялись, захлопали. Потом на помост взобрался шустрый подросток лет четырнадцати, тощенький, лопоухий, с худым личиком и большущими шустрыми глазенками. На нем была телогрейка, явно с чужого плеча, и большие, не по размеру, растоптанные сапоги. Мессинг поздоровался с ним за руку и о чем-то спросил, низко наклонившись. Подросток смущенно ответил, постреливая глазами по сторонам.

Рабочие снова засмеялись и захлопали. Начальство, стоявшее на помосте, тоже улыбалось и сдержанно аплодировало. Потом подросток зажмурился и замер – по просьбе Мессинга он загадал желание. Мессинг поглядел на него, затем достал из кармана черную повязку и подошел к одному из начальников, протягивая повязку ему. Тот удивился, пожал плечами, завязал Мессингу глаза. Вольф Григорьевич осторожно спустился с помоста по перекладинам короткой лесенки и медленно пошел по цеху с закрытыми глазами. Рабочие расступались, глядя на Мессинга с суеверным страхом – человек с завязанными глазами уверенно шел по цеху, обходя станки, ящики, ведра, груды готовых деталей и стоящих перед ним людей.

Вдруг Мессинг остановился перед девочкой лет пятнадцати, худенькой, с тонкими косичками, как рожки торчащими в разные стороны, с большим ртом на исхудалом лице и большими голубыми глазами. Вид у нее был такой же усталый, как у всех, и одета она была неказисто – телогрейка поверх ситцевого платьица и сапоги явно не по размеру. Мессинг протянул к девочке руку, и она испуганно попятилась. Но Мессинг успел взять ее за руку и повел обратно к помосту. Девчушка чуть сопротивлялась, но шла, с растерянной улыбкой глядя на лица рабочих.

Мессинг подвел ее к помосту и жестом предложил ей подняться. Она стала отказываться и даже спрятала руки за спину. Мессинг что-то сказал ей на ухо, улыбнулся и снова предложил подняться на помост. Девочка нехотя повиновалась.

Она взобралась по ступенькам и сердито зыркнула глазами на подростка. Начальники заулыбались и перекинулись парой фраз. Мессинг стоял перед молоденькой работницей, повернувшись к ней лицом, и она смотрела на него как завороженная. Потом Мессинг медленно снял повязку и взглянул прямо в глаза девочке. Она смущенно улыбнулась.

В это время подросток медленно подошел к ней, взял за руку и тоже поглядел ей в глаза. Она замерла, а потом вдруг придвинулась к нему, продолжая улыбаться, и поцеловала подростка в щеку. На губах мальчишки появилась дурашливая улыбка, и он тоже поцеловал ее в щеку.

И тут она пришла в себя. Стыд и гнев окрасили румянцем ее щеки, а глаза вспыхнули, как у разъяренной кошки. И девочка с силой хлестнула паренька по лицу ладонью.

Цех разразился смехом, рабочие стали хлопать, что-то кричали. Это еще больше разозлило девочку, она бросилась с кулаками на Мессинга, и если бы он не перехватил ее тонкие ручки, то наверняка тоже получил бы по физиономии. Он наклонился к девочке, держа ее за руки, заглянул ей в глаза и стал что-то говорить, успокаивая…

Паренек, поняв, что дело плохо, быстро спустился с помоста и юркнул в толпу рабочих. Он пробирался между людьми, получая со всех сторон тычки и подзатыльники от женщин.

И тут взревела сирена. Начальники на сцене демонстративно повернулись к часам, висевшим на стене цеха. Рабочие и работницы нехотя начали расходиться к своим станкам. Девочка вырвалась из рук Мессинга и стала быстро спускаться по лесенке, топая большими сапогами. Спрыгнула на бетонный пол и побежала к станку. На бегу обернулась, посмотрела на Мессинга веселым взглядом и помахала ему рукой.

И Мессинг, улыбнувшись, помахал ей рукой в ответ. Тут к нему подошел один из начальников, жестом пригласил куда-то и еще что-то сказал, улыбаясь.

– Так где вы живете? – спросил Мессинг, сидя в машине рядом с шофером и повернувшись к заднему сиденью, где примостились паренек и девушка. Они были в тех же телогрейках и сапогах, что и в цеху. Парочка, улыбаясь, глазела на Мессинга.

– В Марьиной роще… третья Мещанская, дом девять, во дворе барак стоит… – бойко ответил паренек.

– Значит, в одном бараке живете?

– В одном, – подтвердил паренек. – У нас коридор общий.

– Зоя, ну ты больше на него не сердишься? – Мессинг глянул на девчонку.

– Что с него взять? – вздохнула она. – Опозорил перед всеми…

– Да ладно, опозорил… – обиженно протянул паренек. – А то ты ходишь, как эта… спящая красавица.

– А ты Иванушка-дурачок, – ответила Зоя. – На весь цех посмешище… Тебя же ни один человек всерьез не воспринимает.

– А тебя воспринимают, да? Воспринимают? Пигалица! – взъярился паренек.

– Кажется, вы давно друг друга знаете? – спросил, улыбаясь, Мессинг.

– Да мы родились в один день! – ответил паренек. – Ив школу вместе пошли, и до школы… в одном коридоре… и потом… даже рассказывать скучно.

Мессинг тихо рассмеялся и спросил:

– И до сих пор она ни разу тебя не поцеловала?

– Да ну ее! Больно надо!

– Он хотел меня поцеловать. Когда наши отцы на фронт уходили. Так я ему так дала – у него зуб сломался! – Зоя засмеялась.

Мессинг тоже засмеялся, покачал головой:

– Ну, какая ты суровая девушка!

– Да я тогда выпимши был, – скривился паренек. – Не соображал… А так и не больно-то и надо!

– Ах, не надо? – вскинулась Зоя. – А чего ж тогда такое желание товарищу Мессингу загадал? Какой ты все-таки подлый, Венька, видеть тебя не хочу! – и Зоя отвернулась, стала смотреть в окошко, за которым проплывала ночная темная Москва. Лишь в редких окнах домов светили огни.

– Ну вот ваша третья Мещанская, – сказал водитель. – Где сворачивать?

– А вон третий барак начнется, сразу за ним можно… – ответил Веня.

– На работу когда вам? – спросил Мессинг.

– В шесть утра.

– Пять часов осталось, – посмотрел на часы Мессинг. – Ну хоть выспитесь…

– Выспимся! – улыбнулся Веня. – Мы привыкли совсем мало спать.

Газик, обтянутый брезентом, урча, свернул за бараком во двор, остановился. Окна длинного барака почти все были освещены. Ребята выбрались из машины.

– Спасибо, товарищ Мессинг… До свидания, – сказал Веня.

– Спасибо, что к нам приехали, – поблагодарила Зоя. – Все рабочие очень довольны.

– Спасибо вам, – ответил Мессинг. – Вы золотые ребята… Да, чуть не забыл, когда поженитесь, на свадьбу обязательно позовите. Договорились?

– Мы не поженимся… – покачала гол вой Зоя. – Ни за что…

– Поженитесь! Это я вам говорю, Вольф Мессинг! – И он захлопнул дверцу.

Газик взревел и дернулся с места, покатил. Зоя и Веня посмотрели друг на друга и побрели к бараку.

И снова неутомимые артисты давали представления, и это происходило не только в Москве и Подмосковье, но и почти на всей освобожденной территории Советского Союза.

Выступление перед рабочими танкостроительного завода уже подходило к концу. Крыша в цехе во многих местах была проломлена, сквозь нее виднелось темнеющее небо, и легкий дождичек накрапывал сквозь дыры прямо на ряды станков, ящики с продукцией, на рабочих, сгрудившихся вокруг сколоченного из досок помоста. Люди с азартом хлопали, провожая артистов, а те, взявшись за руки, кланялись, с усталыми и счастливыми лицами.

– Так, товарищи, теперь у нас торжественный ужин, – сообщил артистам плечистый человек в военной фуражке, в шинели поверх полувоенного френча, на котором сверкали два ордена Красного Знамени, два ордена Красной Звезды и множество медалей. – Прошу следовать за мной. У нас там есть закуточек, где крыша целая и тепло – там мы и стол накрыли.

– Нам бы до ночлега поскорей добраться, – жалобно проговорил кто-то из артистов. – Мы третью ночь не спим…

– Вас проводят, товарищи, выспитесь, – улыбнулся человек в шинели и повел артистов с помоста в глубь цеха – там начинались еще какие-то строения. – Ну не могу же я отпустить вас без ужина! Вот особенно с товарищем Мессингом все инженеры по рюмочке выпить хотят – сами на стол собирали, из своих пайков. Отказываться никак нельзя…

– А мы вам товарища Мессинга одного делегируем, а сами баиньки пойдем, – сказал кто-то.

– Нет, нет, никак нельзя…

Они вышли во двор завода – громадное пространство, тянувшееся в обе стороны от входа. Вдали виднелись остовы разрушенных снарядами зданий, груды кирпича и щебня, погнутых и искореженных металлических конструкций.

– Бодренько идем за мной, товарищи! – скомандовал человек в шинели и первым пошел через двор.

Артисты двинулись за ним. Мессинг шел и оглядывался по сторонам. Присмотревшись, он понял, что на развалинах работают не рабочие, а военнопленные. Небритые исхудавшие немцы в обгоревших рваных шинелях, русских телогрейках и вообще в каком-то немыслимом гражданском тряпье.

Мессинг замедлил шаги и подошел ближе к развалинам. Немцы разбирали кирпичные завалы. Целый кирпич грузили на носилки и относили в глубь двора, где складывали в штабеля. Мессинг смотрел, как они работают, и вдруг увидел…

Он даже вздрогнул… он увидел Генриха Канариса. Его трудно было узнать – похудевший, с черной густой щетиной, почти бородой, в солдатской немецкой кепке, натянутой на глаза, на шее грязный шерстяной шарф, и поверх свитера телогрейка, рваная во многих местах. На ногах – русские кирзачи.

…Словно молния осветила прошлое, и Мессинг увидел Канариса в черной эсэсовской форме, стоящего у автомобиля. Он улыбался и что-то говорил Мессингу.

А по варшавской улице бежали Цельмейстер и Лева Кобак, бежали тяжело, медленно. И вот прогремели выстрелы, и они попадали на булыжную мостовую… один за другим…

А Канарис продолжал что-то говорить Мессингу, жестом приглашая его сесть в машину.

…И тут же вспомнилось ему варшавское гестапо – Вольфа Григорьевича обыскивали двое эсэсовцев, а Канарис стоял у стола и снова что-то говорил и победоносно улыбался…

Мессинг подошел еще к работающим немцам поближе и громко позвал:

– Канарис! Генрих! Господин группенфюрер!

Канарис услышал и выронил кирпич, который держал в руках. Он отвернулся и хотел было уйти в глубь развалин, но Мессинг вновь громко заговорил, подойдя еще ближе:

– Куда же вы, господин группенфюрер? Я все эти годы мечтал встретиться с вами.

Канарис обернулся, с ненавистью посмотрел на Мессинга и закусил губу.

– Вы ведь группенфюрер? Я читал в Советском Союзе польские окупационные газеты и позавидовал вашему успешному продвижению по службе.

– Что вам от меня надо? – тихо спросил Канарис.

Они говорили по-немецки, и другие пленные стали оборачиваться на них. А русские солдаты конвоя, человек двенадцать стояли вокруг костра, закинув автоматы за спины, грелись у огня и не обращали на разговор внимания.

– Мне от вас? – удивился Мессинг. – Всегда было так, что вам от меня что-то требовалось… Помните, я спасал вас от долгов? Помните, вас за долги хотели даже убить? Скажите, а почему вы, высший офицер СС, среди простых военнопленных? Среди солдат? Опять выдаете себя не за того, кто вы есть? Мне жаль вас, Канарис, всю жизнь вы прожили мошенником… Думаете, вам опять сойдут с рук ваши кровавые дела?

– Вы меня выдадите? – выдавил из себя Канарис.

– Неужели вы в этом сомневаетесь? – улыбнулся Мессинг. – На вас кровь моих родных… кровь моих друзей… на вас кровь десятков тысяч людей…

– Дуррак… – процедил Канарис. – Ничтожный, еврейский дур-рак, возомнивший себя провидцем… Говоришь, на мне кровь десятков тысяч? А я сейчас жалею только об одном – что на мне нет твоей крови… Мне надо было прикончить тебя там… в океане… на борту теплохода… Будь ты проклят Мессинг. – Лицо Канариса передернулось.

Он повернули и пошел за груды битого щебня. Мессинг не стал его догонять. Оглядевшись, он направился к солдатам у костра, спросил:

– Скажите, а где начальник конвоя?

– Ну я начальник, – обернулся к нему молодой парень в полушубке с погонами старшего лейтенанта и пистолетной кобурой на ремне.

– Там, среди пленных, находится военный преступник, – сказал Мессинг. – Я его узнал. Это замначальника варшавского гестапо группенфюрер СС Генрих Канарис. Он повинен в массовых расстрелах евреев и польских сопротивленцев…

– Где, где? – встрепенулся старший лейтенант. – Пойдемте, покажете. Семенов, Галкин, за мной!

…Канарис увидел, что к нему направляется начальник конвоя и двое красноармейцев и следом за ними идет Мессинг.

Генрих подул на окоченевшие пальцы и присел за глыбой сплавившегося, обгоревшего кирпича. Он медленно сунул руку за пазуху, вытащил пистолет, с трудом передернул плохо слушавшимися пальцами затвор и приставил дуло к виску.

Когда старший лейтенант и Мессинг были в трех шагах от глыбы кирпича, в сумрачном воздухе сухо щелкнул выстрел…

Аида Михайловна лежала на диване в гостиной номера, закутавшись в серую шерстяную шаль, и читала книгу. Над головой светила лампочка торшера с золотистым матерчатым абажуром с мелкими кисточками. Вдруг она положила раскрытую книгу на грудь и чуть поморщилась от какой-то боли, медленно опустила руку на живот и закрыла глаза. Некоторое время лежала неподвижно, прислушиваясь к боли внутри себя.

Из прихожей донесся громкий стук. Аида Михайловна встала, сунула ноги в домашние тапочки и медленно пошла открывать.

На пороге стояла администратор в черном мужском костюме и белой шелковой блузке, строгая и неприступная:

– Здравствуйте, Аида Михайловна. Тут к вашему мужу.. Я им сказала, что Вольфа Григорьевича нет дома, а они… – Она оглянулась.

За ней стояли капитан Никита Суворов и медсестра Настасья. Легкое платье девушки обтягивало фигуру, и было видно, что она беременна. На ее лице играла спокойная, умиротворенная улыбка. Капитан Суворов немного кренился набок, но на ногах держался твердо, хотя и не без помощи костыля. Вместо одной ноги у него была деревянная култышка. В шинели без погон, в фуражке с красным околышем, черноволосый и черноглазый, он выглядел веселым и счастливым. Капитан стащил с головы фуражку, плечом грубовато отодвинул администратора и проговорил, волнуясь:

– Извиняюсь… а Вольфа Григорьевича нет?

– Он на концерте. Должен скоро быть. Он вам очень нужен? Можете подождать его. Проходите, пожалуйста. Я вас чаем угощу. – Аида Михайловна строго глянула на администраторшу, которая стояла рядом, жадно прислушиваясь. – Спасибо, Таисия Никодимовна, я вас больше не задерживаю.

Администраторша презрительно фыркнула и застучала каблучками по длинному, как кишка, коридору.

– Проходите… – вновь предложила Аида Михайловна.

– Да нет, спасибо… пойдем мы. Вы ему передайте, пожалуйста, заходили Суворов Никита и Настасья.

– А кто вы?

– Да он в госпитале выступал… зимой. Вы не помните? А мы… я то есть, лежал тогда, а Настя медсестрой там… Она и щас там работает. Так вы передайте… поженились мы и уже ребеночка ждем, – капитан Суворов улыбнулся жене, и Настасья улыбнулась в ответ. – Так что все идет, как Вольф Григорьевич сказал, по плану.. Спасибо ему передайте…

– Обязательно передам. Зря не хотите подождать – он был бы очень рад.

– Спасибо, в другой раз… – капитан опять улыбнулся, – с детьми уже зайдем…

И медсестра Настасья тоже улыбнулась, и Аида Михайловна улыбнулась им в ответ. Они повернулись и пошли по коридору. Капитан одной рукой оперся о жену, она чуть приподняла плечо и подстроила свой шаг под его ковыляющую походку, и так они шли вдоль поблескивающих в свете плафонов дубовых дверей с серебряными номерами.

Аида Михайловна смотрела им вслед, и выражение ее лица было печальным и светлым одновременно.

Стадион еще пустовал, хотя самые рьяные болельщики уже рассаживались на скамейках. Осип Ефремович буквально тащил Мессинга за руку по проходу, а тот упирался:

– Смотри, сколько свободных мест, Осип, куда ты меня тащишь?

– Через полчаса все эти места будут заняты. А у тебя место Б ложе. Не дури, Вольф, ты мне надоел со своей скромностью. Я эти билеты зубами выдирал!

Они поднимались по ступенькам все выше и выше и наконец подошли к ложе, огороженной деревянным барьером. Возле маленькой калитки стоял милиционер. Он проверил у Осипа Ефремовича и Мессинга билеты, козырнул и открыл калитку. Они прошли внутрь ложи. Здесь тоже было много свободных мест, в противоположной от входа стороне стоял круглый стол, вокруг которого расположились на стульях четыре человека, видимо очень важные персоны. Один, в расстегнутом генеральском кителе, что-то все время оживленно говорил и громко смеялся. Остальные трое мужчин за столиком казались старше его по возрасту, но смотрели на молодого генерала подобострастно и даже угодливо улыбались.

Мессинг и Осип Ефремович сели подальше от стола и поближе к барьеру. Отсюда футбольное поле отлично просматривалось. Подошел официант, и Осип Ефремович заказал:

– Две бутылки «Жигулевского», пожалуйста.

Один из спутников молодого генерала, мужчина средних лет в светлом костюме, что-то тихо сказал ему, скосив глаза в сторону Мессинга. Генерал всем телом повернулся и с интересом уставился на Вольфа Григорьевича.

В ложу вошли еще три важных зрителя в темных габардиновых плащах, под которыми виднелись зеленые полувоенные френчи. Они расселись за столиком посередине ложи. К ним подскочил официант и стал выслушивать заказ, подобострастно склонившись вперед.

Молодой генерал резко встал из-за столика, прошел через ложу, остановился, пристально и с усмешкой глядя на Мессинга.

– В чем дело, товарищ генерал? – спросил Мессинг.

ТЫ Вольф Мессинг? – широко улыбнулся генерал и сел на свободный стул. – А я – Василий Сталин. Ну что, будем знакомы? – И он протянул руку.

– Будем знакомы. – Мессинг протянул руку, и состоялось крепкое рукопожатие.

Василий Сталин щелкнул пальцами, и тут же из-за столика, где он сидел раньше, поднялся мужчина в светлом костюме, взял большую рюмку, бутылку коньяка и, быстро подойдя, поставил коньяк перед сыном Сталина.

– Еще пару рюмок сообрази, а? – поморщился Василий.

Мужчина быстро отошел.

– Говорят, ты с отцом моим встречался? – поинтересовался Василий Сталин.

– Да, товарищ Сталин оказал мне честь и пригласил на встречу, – улыбнулся в ответ Мессинг.

– И с Берией встречался? – вновь ухмыльнулся Василий.

– Да, встречался…

Вновь подошел мужчина в светлом костюме, поставил на стол две пустые рюмки и остался стоять, ожидая дальнейших приказаний.

– Ну иди, чего встал? – недовольно глянул на него Василий Сталин.

Тот молча удалился, бросив на Мессинга изучающий взгляд.

– Ну и как тебе Берия? – весело спросил Василий, разливая коньяк по рюмкам. – Тебя как по батюшке?

– Григорьевич.

– И как тебе товарищ Берия? – повторил Василий Сталин, поставил бутылку на стол и небрежно ухватился за рюмку.

– Выдающийся большевик, верный соратник вождя и учителя товарища Сталина, – спокойно сказал Мессинг, глядя Василию Сталину в глаза.

И младший Сталин вдруг захохотал, так громко и заразительно, что Мессинг не выдержал и тоже рассмеялся, а следом угодливым смешком разразился и Осип Ефремович.

– А ты хохмач, Вольф Григорьевич, с юмором мужик! – отсмеявшись, проговорил Василий Сталин и, еще раз чокнувшись своей рюмкой о рюмку Мессинга, махом выпил, повторил: – Хохмач ты, товарищ Мессинг.

Стадион между тем заполнился, и на поле под свист трибун выбежали футболисты в сине-белой и красной форме и судья в черном. Началась игра. Стадион сдержанно гудел, иногда взрывался криками и свистом.

Василий Сталин был весь в игре. Он смотрел, вытянув шею, то и дело стучал себя по колену кулаком и кричал:

– Гринин, собака, выгоню! Николаев! По краю работай, по краю! – Вдруг он повернулся к Мессингу, и тот увидел горящие восторгом глаза, нервно искривленные губы. – Видал, а? Мои с бериевскими сражаются! Молодцы ребята! Гвардейцы!

– А какие ваши? – спросил Мессинг, тоже глядя на поле.

– А ты не знаешь? Ты что, с Луны свалился, Мессинг? Мои – ВВС! Бело-голубенькие! Ты чего, первый раз на футболе? – искренне изумился Василий Сталин. – Да ты тогда ничего в жизни не видел! Смотри!

Мессинг стал старательно смотреть на футбольное поле. Он видел, как бело-голубая фигурка стремительно бежала вдоль кромки поля, а ее догоняли две красные фигурки, всячески мешая бело-голубому продвигаться вперед и пытаясь отнять мяч. Но тот все же умудрился проскочить к самому краю и подал мяч прямо в штрафную площадку, куда в это мгновение прибежали еще несколько красных и бело-голубых фигурок. И одна бело-голубая высоко подпрыгнула и головой перевела мяч прямо в угол ворот. Стадион взревел густым ревом, люди вскакивали со скамеек, размахивали руками, что-то кричали, свистели и смеялись.

Василий Сталин резко повернулся к Мессингу, стукнул его кулаком в плечо и заорал с безумными глазами:

– Ты понял, да? Ты понял, как он их сделал?! Как последних фраеров!

В это время в окружении нескольких мужчин спортивного телосложения в штатских костюмах в ложу вошел еще один генерал, высокий, статный, с внушительной орденской колодкой на груди. Увидев его, Василий Сталин осекся, лицо его сделалось каменным.

– День добрый, Василий Иосифович, – сухо улыбнулся генерал.

– Добрый… товарищ Абакумов, – едва слышно ответил Василий Сталин и быстро налил себе еще коньяка. Выпил и вдруг улыбнулся: – Как мои вашим воткнули? Лиха беда начало! Еще пару баночек вам закатим!

– Посмотрим, Василий Иосифович, посмотрим. Как говорится, цыплят по осени считают… – улыбнулся Абакумов, присаживаясь на свободный стул у барьера. – Немцы тоже у Москвы были, а где они сейчас, а? – И Абакумов захохотал, довольный своей фразой.

Василий Сталин хмуро смотрел на поле, и под скулами у него играли желваки. Вдруг он перевел взгляд на Мессинга, весело подмигнул ему и улыбнулся.

По зеленому полю носились бело-голубые и красные фигурки футболистов. Стадион ревел, словно море во время хорошего шторма…

Вдруг Василий Сталин переставил стул поближе к Мессингу, сел и, наклонившись, тихо спросил:

– Ну скажи, кто выиграет? Мои летуны или динамовцы?

– Не знаю… – пожал плечами Мессинг, глядя на поле.

– Как не знаешь? – удивился Сталин-младший. – А мне говорили, ты будущее запросто предсказываешь. Врали, да?

– Да нет… не совсем… – ответил Мессинг и вновь почувствовал на себе царапающий взгляд всемогущего начальника контрразведки.

Стоявший рядом с Абакумовым человек в светлом штатском костюме наклонился и стал что-то шептать ему. Абакумов вновь покосился в сторону Мессинга.

– Ну попробуй, угадай, товарищ Мессинг, – горячо зашептал Василий Сталин. – Очень хочется этим гадам шип в задницу вставить.

– Ваши… то есть ВВС, выиграют… – сказал Мессинг. – Три-один выиграют…

– Ну ты даешь, товарищ Мессинг! Ну если выиграют – ящик коньяку тебе ставлю!

И в это время бело-голубые забили второй гол в ворота красных. Снова стадион взорвался аплодисментами, одни болельщики вскочили со скамеек, размахивая руками. Другие удрученно скребли в затылках и даже плевались с досады.

Абакумов сидел с каменным лицом, потом вдруг опять покосился в сторону Мессинга, и тот встретился с ним глазами. Взгляд Абакумова не предвещал ничего хорошего.

А Василий Сталин налил себе еще коньяку, выпил и закурил папиросу. Он сидел радостный, глядя на поле и потирая руки…

Мессинг посмотрел на Осипа Ефремовича, который вел себя так, будто его разбил паралич – не шевелился, молчал, не пил и не ел от страха. Поймав взгляд Мессинга, он сразу поднялся. Василий Сталин немедленно отреагировал:

– Вы куда?

– Мы на минуту заехали. Нам пора. Работа, Василий Иосифович, – сказал Мессинг.

– Какая работа? Матч кончится – в «Асторию» поедем, отметим победу! Я вас с футболистами познакомлю! Геройские ребята! Повеселимся от души!

– Спасибо, Василий Иосифович, но у меня концерт. Я не имею права опаздывать ни на минуту – за опоздание на работу тюрьма, разве не знаете? – Мессинг поднялся из-за стола.

– Да знаю, знаю! – поморщился Василий Сталин. – Я скажу – вашему начальству позвонят, все будет нормально.

– К сожалению, зрителям, которые будут меня ждать, ваши люди позвонить не смогут.

– Ладно. Жаль. Ты мне понравился, товарищ Мессинг. Так три-один, говоришь?

– Три-один, – ответил Мессинг.

– Ладно, буду ждать третьего. – Василий встал, протянул руку. – Ну, будь здоров, Мессинг! Приходи! Когда ВВС играет, я всегда здесь! Слушай, а ты хоккей видел? – вдруг спохватился Василий Сталин.

– Н-нет… а что это? Тоже игра?

– Ну ты даешь, Мессинг! Прямо Ванек из брянского леса! Это такая захватывающая игра! Это… – он задумался, махнул рукой. – Ладно, не мешай смотреть! Будь здоров!

– До свидания. Увидимся в другой раз. – Мессинг пожал протянутую руку и не спеша направился из ложи.

В спину ему смотрел Абакумов…